XI. Путь далек лежит...

Лету от Риги до Читы на Ту-134 примерно 9 часов, плюс время на дозаправку. Мы рассчитали так, чтобы в Читу прибыть в первой половине дня, с учетом разницы во времени (6 часов). Посадку на дозаправку сделали в Свердловске (ныне Екатеринбург) глубокой ночью (временная разница с Москвой 4 часа). На аэродроме нас встретил командующий войсками Уральского военного округа генерал-полковник Иван Андреевич Гашков. С Иваном Андреевичем мы близко познакомились на маневрах «Запад-81» — он был начальником штаба Белорусского военного округа. Иван Андреевич гостеприимно пригласил нас на чай в домик на аэродроме, который повсюду военный люд называет не иначе как «подскок». На «подскоке» нас встретили настоящими сибирскими пельменями и ароматным горячим чаем. Пока мы толковали о делах, экипаж успел дозаправить самолет. Поблагодарив Ивана Андреевича и других встречавших сибиряков, мы отправились дальше на Читу. За бортом уже рассветало. Внизу величественно раскинулась заснеженная Сибирь. По маршрутной карте следим, что проходим. Прошли Иркутск, под нами скованный льдом Байкал и бесконечная тайга. Но почему она такая редкая, а в районе Байкала десятки километров тайги свалены вершинами деревьев в одну сторону. Позже, уже служа в округе, я узнал, что в начале мая ежегодно дует в этом районе сильный северо-восточный ветер баргузин (помните в знаменитой песне слова: «Эй, баргузин, пошевеливай вал», то есть волну), который ломает лед на озере, валит деревья в тайге и сметает крыши с домов и казарм. Причем баргузин дует всегда в одном направлении. Отсюда и впечатление такое, как будто ударная волна прошла. А деревья валятся потому, что растут в зоне вечной мерзлоты, и их корневая система идет не в глубину, а по радиусу вокруг ствола. Убрать же «мертвяки» невозможно, так как никаких дорог там не существует. Вот и накапливается годами и десятилетиями это «добро», создавая картину хаоса. От Байкала до Читы лёта [350] примерно полтора часа, пора готовиться к встрече. К Чите подошли около 11 часов дня, постепенно снижаясь для посадки. Над самим городом висела черная мгла, хотя вокруг на сопках и вершинах гор белел снег. Дело в том, что Чита лежит в лощине двух рек — Ингоды и Читинки — и с севера прикрывается мощным Яблоновым и Большим Борщовочным хребтами. Воздух над городом продувается слабо. Вторая причина смога — больше половины жилых домов, в те годы административные здания города отапливались углем (печи в домах, котельные на угле), что, безусловно, сильно задымляло воздух. Снег в самом городе тоже больше похож на угольную пыль. Но вот, пробив этот «черный зонтик», мы увидели долгожданную Читу. Конечно, по сравнению с красавицей Ригой или же Таллином и Вильнюсом, город произвел на нас тяжелое впечатление. Основная масса застроек — деревянные частные дома, кроме центра города. Все дымит (сотни и сотни печей и котельных дымят и чадят в воздух). По размерам город заметно уступал своим собратьям, то есть городам, где стояли штабы военных округов (Киев, Рига, Ростов-на-Дону, Свердловск, Новосибирск и др.). Но что делать — служат здесь люди, и ни один десяток лет. Пройдет совсем немного времени, как передо мной откроются и свои прелести этого города, особенно в период с апреля по октябрь. Весной воздух над городом насыщен запахами тайги — цветущих сосен, пихты, лиственницы. В мае буйно распускается багульник и другие кустарники и таежные цветы. Печи уже не чадят, наступило тепло, и воздух прозрачен и напитан этим таежным коктейлем. Но это несколько позже.

А сейчас под нами суровая, бесснежная земля (в самой Чите очень мало выпадает снега), и мороз за боротом ниже -30°С. Вот и аэродром — встречают командующий войсками округа генерал армии Г. И. Салманов с соответствующими начальниками, областное и городское руководство. Все добротно, по-сибирски одеты, а мы с Н. Гущиным — по-пижонски — в фуражках и ботинках. Мороз сразу дает знать, хватая за щеки и уши. Что же это за край, в котором мне предстояло служить и в котором я не был никогда, даже в командировке?

Забайкальский военный округ 80–90-х годов XX столетия включал в себя территории Читинской и Иркутской областей, Бурятской и Якутской автономных республик СССР. С общей площадью более 4,5 млн кв. км, с населением 5 млн 645 тыс. человек. Кроме того, части [351] округа (39-я армия и ряд других соединений и частей) дислоцировались на территории дружественной нам Монгольской Народной Республики (МНР) с площадью 1 млн 565 тыс. кв. км. Протяженность государственной сухопутной границы округа составляла около 3 тыс. км (из них с МНР около 2000 км и с Китаем около 1000 км). На этой огромной территории было все: и леса, и горы, и тундра, и пустыни. Там добывали золото, молибден, уголь, железную руду, пушнину, рыбу и многое, многое другое. Центр Забайкалья, по военным понятиям, представляла Читинская область, размещающаяся в южной части Восточной Сибири. Площадь области 431,5 тыс. кв. км, с населением около 1 млн 700 тыс. человек. Таким образом, средняя плотность населения составляла 3 человека на 1 кв. км. Около 60 процентов территории области занято лесами, преимущественно хвойных пород. Климат — резко-континентальный. Зимы холодные и длинные, лето короткое (июнь — август) и жаркое. В сентябре, как правило, уже утренние заморозки. Основное направление экономики области связано с добычей угля на Хоронорском, Гусиноозерском и Черновском рудниках. Горнорудная промышленность представлена добычей золота, вольфрама, олова, молибдена. Земель сельскохозяйственного назначения всего 18 процентов. В области издавна развито тонкорунное овцеводство, а также охотничий промысел. Чита, как и Калининград — город, напичканный военными организациями. В нем дислоцировались штаб Забайкальского военного округа, штаб пограничного округа, штабы воздушной и ракетной армий, учебная танковая дивизия, отдельная бригада связи, отдельный смешанный авиационный полк и ряд других частей.

Западнее Читинской области до озера Байкал расположена республика Бурятия, с площадью 351 тыс. кв. км и населением чуть больше одного миллиона человек. Средняя плотность населения, как и соседней Читинской области, составляет 3 человека на 1 кв. км. Климат и растительность тоже сродни восточному соседу. Такая же морозная зима, правда, с большим количеством снега, и такое же короткое жаркое лето. Подчеркивая суровость природы, я хочу показать, как приспосабливаются к этому проживающие там люди. Зимой весь Забайкальский регион ходит, в основном, в меховых шубах, тулупах, шапках. На ногах мужчин, женщин и детей в большей степени унты — сапоги с мехом внутри, изготовленные местными умельцами. Так как в Читинской области и Бурятии реки зимой практически промерзают [352] до дна, то лучше дорог, чем эти реки, трудно придумать. По рекам Ингода, Хилок, Уда идет интенсивное автомобильное движение между городами Чита — Улан-Удэ. Для вывоза леса из тайги зимой широко используются накатанные автомобильные трассы, так называемые «зимники». Летом эти дороги (точнее, с весны) перестают существовать. Промышленность республики сродни Читинской: горнодобывающая, угледобыча, золотодобыча, машиностроение. Основу сельского хозяйства составляет овцеводство. Столица республики — город Улан-Удэ с население почти 400 тыс. человек.

Западнее озера Байкал расположена Иркутская область с площадью почти 800 тыс. кв. км и населением 2 млн 900 тыс. человек. Это самая большая по количеству населения и природным богатствам административная единица в границах округа. Территория области на 40 процентов покрыта лесами, много рек и озер. Главные реки — Ангара, Нижняя Тунгуска. Из озер самое крупное Байкал. В области добываются: золото, слюда, уголь, железные руды, нефть. В озере Байкал содержится 20 процентов мировых запасов пресной воды. На территории области построены и функционируют мощные гидроэлектростанции — Иркутская, Братская и Усть-Илимская. Электроэнергией, вырабатываемой этими ГЭС, обеспечиваются не только города и поселки области, но и соседние регионы.

Значительно севернее этих трех административных образований расположена Республика Якутия (в настоящее время — Республика Саха), 40 процентов территории находится за полярным кругом, включая и ряд островов Северного Ледовитого океана. Площадь республики составляет 3 млн 103 тыс. кв. км, население — 1 млн 23 тыс. человек. Средняя плотность населения — 1 человек на 3 кв. км. 70 процентов территории Якутии это горы и плоскогорья, остальная часть — тундра. Климат суровый, зимние температуры зачастую составляют ниже — 40 градусов. Республика располагает богатыми природными ископаемыми: золото, алмазы, уголь, железная руда, природный газ, олово, вольфрам. Основа экономики — горнодобывающая промышленность. Транспорт на территории республики развит слабо, особенно воздушный (единственный аэродром — в Якутске), да и железнодорожный (ветка Тында — Якутск). Главной артерией Якутии является р. Лена, по которой завозится в летнее время все необходимое для жизнедеятельности. Вот таков край, в котором мне предстояло служить. [353]

Раньше не было принято представлять командующих войсками округов, при вступлении их в должность, старшими начальниками — министром обороны или его заместителями. Поэтому после встречи на аэродроме мы с Григорием Ивановичем Салмановым в течение оставшегося дня завершили формальный прием и сдачу округа. Написали соответствующие бумаги в адрес министра обороны, начальника Генерального штаба и Главнокомандующего войсками Дальнего Востока. Учитывая разницу во времени с Москвой, устный доклад сделали на следующее утро. В этот же день Г. И. Салманов улетел в Москву, с последующим убытием в Афганистан. Утром все руководство округа, областные и городские власти, представители ракетных войск и пограничники тепло проводили бывшего командующего. Григорий Иванович командовал этим тяжелейшим округом в течение пяти лет. Долгожители округа окрестили аббревиатуру округа так: ЗабВО — «забудь вернуться обратно». Действительно, тогда не существовало никакой замены, и многие сотни, тысячи офицеров служили там десятилетиями. Несколько позже мне с помощью начальника ГУК МО СССР генерала армии И. Н. Шкадова удалось добиться замены для прослуживших в войсках округа десять и более лет. Это была уже твердая надежда попасть хоть в конце службы в какой-либо другой военный округ, с более благоприятными условиями службы и жизни.

Теперь несколько слов о самом Забайкальском военном округе. Округ был создан в 1935 году на базе войск Забайкальской группы, организационно входившей в состав Особой Дальневосточной армии. С началом Великой Отечественной войны, в сентябре 1941 года, Забайкальский военный округ был преобразован в Забайкальский фронт, который просуществовал до 1947 года. После разгрома милитаристской Японии фронт в мае 1947 года был вновь реформирован в Забайкальский (вначале — Забайкальско-Амурский) военный округ. Официальной датой создания округа считается 25 мая 1935 года. Округ за время своего существования претерпел множество преобразований: его сокращали и развертывали, меняли организационно-штатную структуру, боевой состав и задачи. К началу 1984 года округ считался перворазрядным и по своему составу уступал разве что Группе Советских войск в Германии (ГСВГ). В состав округа входили три общевойсковые армии, отдельный армейский корпус (ОМГ), воздушная армия с авиационным корпусом в Монголии, четыре укрепленных [354] района (УР), артиллерийская дивизия, две учебных (одна из них танковая) дивизии, более тридцати бригад различного назначения, в том числе и ракетных. Войска противовоздушной обороны состояли из корпуса и отдельной дивизии ПВО (кроме армейских зенитно-ракетных бригад и ЗРП армейского корпуса). Всего в округе насчитывалось более двадцати дивизий, в том числе три танковых и четыре авиационных. Личного состава округ насчитывал более 350 тысяч человек.

Территориально войска округа дислоцировались:

— 36-я армия (три дивизии и четыре укрепрайона) в Читинской области. Преимущественно вдоль границы с Китаем, там же, на Амурском выступе, стояла ОДШБР (отдельная десантно-штурмовая бригада);

— 29-я армия (пять дивизий) на территории Бурятии и Иркутской области;

— 48-й отдельный армейский корпус (две бригады — танковая и механизированная и шесть полков) на территории Бурятии на границе с Монголией;

— 39-я армия (пять дивизий, в том числе две танковых) на территории Монголии.

Здесь же базировался авиационный корпус воздушной армии в составе двух дивизий (истребительная и истребительно-бомбардировочная).

Остальные соединения и части округа размещались по всей территории округа, вплоть до Якутска (отдельный строительный полк) и Тикси (авиационная экспедиция и части спецназа).

Наиболее сильная по своему составу группировка войск была сосредоточена на территории Монголии. Здесь кроме войск 39-й армии и авиационного корпуса размещались зенитно-ракетная дивизия ПВО, отдельная бригада заграждений и разграждений (десять батальонов) — единственная в Вооруженных Силах, отдельная бригада связи, зенитно-ракетная техническая база и ряд других частей. Всего на территории Монголии было свыше 100 тыс. военнослужащих округа.

Вторая по численности и боевому потенциалу группировка войск дислоцировалась на территории Читинской области. Здесь кроме войск 36-й армии стояли две учебные дивизии, ракетная бригада округа, бригада связи, отдельный инженерно-саперный полк, бригады корпуса ПВО и артиллерийская бригада большой мощности (БМ), [355] части воздушной армии (истребительно-бомбардировочная дивизия, два отдельных разведывательно-авиационных полка, вертолетный полк) и отдельная десантно-штурмовая бригада (шесть отдельных батальонов и два вертолетных полка).

29-я армия и некоторые части окружного подчинения составляли как бы второй эшелон, размещаясь за войсками 39-й армии. Такая дислокация войск соответствовала задачам округа.

Вот эту группировку мне предстояло изучить и готовить дальше к выполнению стоящих перед округом задач. Включаться в работу пришлось буквально с первого дня, причем не как обычно — представлением и знакомством с руководством областей, республик и правительством Монгольской Народной Республики. Пришлось на третий день пребывания в округе вылететь в Бурятию, где начинались крупные оперативно-тактические учения с 48-м отдельным армейским корпусом, дислоцирующимся в Кяхте, и 198-й дивизией, стоящей в Улан-Удэ. Причем дивизия уже несколько дней как была отмобилизована (призвано из запаса свыше 7 тыс. военнообязанных) и стояла в районе сосредоточения. Части корпуса были также выведены в исходный район учений. Таким образом, оттягивать и тем более переносить сроки учений было невозможно. Кроме того, сообщили из Москвы, что мне предстоит баллотироваться кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР по Кяхтинскому избирательному округу Бурятии. А сроки регистрации кандидатов тоже поджимали. Вот, исходя из этих соображений, мы небольшой группой офицеров — руководства учениями — в середине последней декады января вылетели в Улан-Удэ.

Перед этим я имел разговор с Главнокомандующим войсками Дальнего Востока генералом армии В. Л. Говоровым. Доложив Главкому о своих планах, спросил, когда прибыть в ставку и официально представиться. Владимир Леонидович планы одобрил, а в отношении представления сказал, что это дело не срочное — встретимся после учений.

Надо сказать, что зима 1984 года была на редкость морозная, и потому мои спутники были одеты (как было принято в округе) в теплые тулупы и унты. Предлагали и мне переодеться, но я предпочел остаться в повседневной форме одежды, то есть в шинели, шапке и сапогах. За что скоро и поплатился. На аэродроме в г. Улан-Удэ нас встречали командование 29-й армии, во главе с командующим генералом [356] В. И. Гришиным, и руководство республики — председатель Совета Министров Бурятии В. Саганов, первый секретарь обкома А. Беляков и председатель Президиума Верховного Совета. Договорившись, что знакомство продолжим вечером, я с небольшой группой офицеров выехал в район учений 198-й дивизии. Остальная группа руководства учений во главе с начальником штаба округа генералом М. П. Бурлаковым убыла в штаб руководства. Размещением личного состава дивизии в полевых условиях сурового Забайкалья я остался доволен. Помещения под личный состав, сделанные из досок «сороковка» (4 см толщиной) с нарами в два этажа, деревянными полами, печами «Чугунки», создавали определенный полевой уют. Оружие каждой роты содержалось в ящиках в отдельных палатках, огражденных металлической изгородью и охраняемых караулом. Полевые кухни и места приема пищи укрыты под крышами. Учебные поля — рядом с районом сосредоточения. В дивизии полным ходом шло боевое слаживание. Поговорили с людьми, призванными на сборы. Особых претензий в адрес командования дивизии и армии высказано не было. Проведя весь день в частях дивизии и убедившись, что все вопросы размещения и обучения решаются правильно, я с членом Военного совета, начальником политуправления округа генералом В. М. Ломовым поехал на встречу с руководством республики. «Главную скрипку» на этой встрече играл первый секретарь обкома республики, только что назначенный на эту должность, А. Беляков. Очень приятный, с деловой хваткой человек, с которым мы потом долгие годы поддерживали дружеские отношения. Отличное впечатление произвел председатель Совета Министров Бурятии В. Саганов. Они подробно рассказали о том, чем живет республика, каковы ее перспективы. Я поблагодарил руководство республики за доброе отношение к военнослужащим округа, за оказываемую им помощь (в частности, за обустройство частей 198-й дивизии в полевом лагере) и пригласил их принять участие на одном из этапов учений. Приглашение было принято. Во время ужина я впервые попробовал знаменитые сибирские «позы», похожие на огромные русские пельмени, начиненные жирной бараниной. Запивать это блюдо следовало напитком, напоминающим наш кефир, но очень жирным и сладковатым. Бурятские блюда нам пришлись по вкусу.

Оставшиеся до начала учений три-четыре дня я использовал для рекогносцировки района учений, проработки замысла учений на местности [357] и решения других организационных вопросов. Основные действия учений должны были проходить в Цолгской долине, примерно в 40–60 км от Улан-Удэ. Там, по замыслу учений, должен был разыграться встречный бой «Южных» (48 ОАК) и «Северных» (198 МСД). Цолгская долина, глубиной несколько десятков километров и шириной 12–15 км, зажата двумя мощными горными хребтами. В ней постоянно дует ветер, а с учетом мороза около — 30°С, ощущение не из приятных. Проведя в этих условиях два дня в поездках по местности, я очень сильно простудился. Впечатление такое, будто проглотил кусок льда. Поднялась температура, а до начала учений (3 февраля) оставалось менее двух суток. Командарм В. Гришин, видя мое состояние, предложил мне вылететь вертолетом в Улан-Удэ и там хорошенько попариться. Отправившись поздно вечером в Улан-Удэ, попарившись в бане, ночью я пытался уснуть в армейской гостинице. Рано утром в номер позвонил Главком, а затем и начальник Генерального штаба. Из разговора с ними я узнал, что умер Ю. В. Андропов и что мне надо срочно вылететь в Москву на Пленум ЦК КПСС и похороны Ю. В. Андропова. Передав все распоряжения по предстоящим учениям начальнику штаба округа, мы с А. Беляковым вылетели в Москву. Пока летели, в Москве наступило утро следующего дня. Прямо с аэродрома мы выехали на проводимый в Кремле Пленум. Участники Пленума добрым словом помянули Ю. В. Андропова. Здесь же, на Пленуме был избран новый Генеральный секретарь ЦК КПСС К. У. Черненко. С предложением по этой кандидатуре выступил, если не ошибаюсь, Д. Ф. Устинов. После завершения работы Пленума ЦК КПСС все его участники отправились в Колонный зал Дома Союзов, где состоялось прощание с Юрием Владимировичем Андроповым, а затем последовали на место захоронения — к Кремлевской стене. В Москве в этот день было холодно, дул промозглый ветер, а сопровождающие гроб с телом покойного шли без головных уборов. Я в душе чувствовал, что после этой прощальной процедуры сам попаду на госпитальную койку. Но недаром врачи говорят, что организм человека в нужные моменты умеет мобилизовываться. Так произошло и со мной. С Красной площади я сразу же поехал на аэродром Чкаловский под Москвой и во второй половине дня вылетел в Улан-Удэ. Самочувствие было нормальное, горло не болело, температура была обычной для здорового человека. В 6.00 следующего дня я уже был в районе учений, сумев менее чем за двое суток слетать в Москву и вернуться [358] обратно. Начался этап боевых действий. 48-му армейскому корпусу предстояло совершить марш от Кяхты до Улан-Удэ и далее в Цолгскую долину, общей протяженностью около 200 км. Части корпуса были укомплектованы личным составом полностью, за исключением танкового и механизированного полков сокращенного состава. Военнообязанные в корпус на учения не призывались. Корпус шел на своей штатной технике. Сложнее было 198-й дивизии, основной состав которой состоял из призванных из запаса военнообязанных. Значительная часть автомобильной техники, на которой совершала выдвижение дивизия, также была поставлена из народного хозяйства. В день, когда по замыслу учений противоборствующие стороны должны были встретиться и завязать встречный бой, мы собрались на смотровой площадке, с которой хорошо просматривалась местность. Показались передовые части корпуса на БМП, поддерживаемые танками. На встречу им выдвигались части 198-й дивизии, в основном на автомобилях, развертываясь из колонн в линию и спешиваясь. Личный состав надел лыжи и цепью начал двигаться вперед с целью захвата выгодного рубежа. Вроде все шло как надо. Собравшиеся на площадке оживленно обсуждали действия сторон. Стоявший рядом со мной А. Беляков, наблюдавший в стереотрубу, вдруг спросил меня: «Станислав Иванович, а почему солдаты 198-й дивизии атакуют без оружия?». «Как без оружия?» — удивился я. Посмотрев внимательно в бинокль, я убедился, что А. Беляков прав — передовая цепь шла без оружия. Причем, не все солдаты шли без автоматов и пулеметов, а только те, кто был призван из запаса на сборы. Немедленно действия войск были остановлены. Все мы выехали для проверки и выяснения случившегося. Спрашиваю командира дивизии В. Н. Чилиндина — почему личный состав действует без оружия? Чилиндин, помявшись, поясняет, что таков приказ командующего армией. Присутствующий при разговоре командующий 29-й армией генерал В. И. Гришин признается, что, действительно, он отдал такое распоряжение. По этому распоряжению оружие солдат и сержантов, призванных из запаса, перевозилось в опечатанных ящиках с тем, чтобы обеспечить его сохранность. Это была неслыханная глупость! С В. И. Гришиным состоялся нелицеприятный разговор. Обе стороны действующих войск были разведены на несколько километров, а боевые действия перенесены на следующий день. Пришлось не только извиниться перед приглашенными на учения, но еще и как-то объяснить глупость командарма [359] заботой о сохранении оружия. Последующие дни учений, несмотря на жесточайший мороз и обилие снега, прошли в строгом соответствии с разработанным планом, и никаких казусов больше не было. Действия командарма (хотя он не был руководителем учений, а отвечал только за 198-ю дивизию) были позже подробно разобраны на Военном совете округа и получили соответствующую оценку. Вот таким было мое первое знакомство с командованием 29-й армии и руководством республики Бурятия. Не заезжая в Читу, я сразу после окончания учений провел несколько встреч с избирателями Кяхтинского округа Бурятии, где меня зарегистрировали кандидатом на выборах депутатов Верховного Совета СССР.

После завершения учений я начал знакомиться с войсками. Решил начать с самой главной группировки — 39-й армии и частей окружного подчинения, стоящих на территории Монголии. Лету от Читы до Улан-Батора (там стоял штаб 39-й армии) около полутора часов. С высоты нескольких тысяч метров интересно было изучать ландшафт сопредельной страны. Северная часть Монголии, граничащая с нами, — горно-лесистая и заснеженная, а ближе к центру и на юг — бесснежная пустыня. Населенных пунктов почти нет, больше попадаются юрты и кошары для скота. Овцы и верблюды свободно пасутся по всей пустыне, так как у монголов не принято стойловое содержание скота. Иллюзию тепла создает солнечное, безоблачное небо и сухая земля под ногами. Но за боротом температура ниже -30°С, и мы понимаем, что на земле тоже не жарко.

Вот и столица Монголии — Улан-Батор. Прошу командира корабля сделать пару кругов над городом для изучения. Улан-Батор состоит как бы из двух частей: большая часть — это современные 5–10-этажные здания, а меньшая — юрты с загонами для скота. Единственная дорога с твердым покрытием идет от города к аэродрому, протяженностью около 40 км. В самом городе просматриваются новые застройки (микрорайоны) с асфальтированными дорогами, несколькими заводами и фабриками. Идем на аэродром. Там встречают министр обороны Монголии генерал-полковник Ендон, другие представители правительства и командование 39-й армии во главе с командующим генерал-лейтенантом Ю. Момотовым. Встреча теплая и дружественная. Оказалось, что с министром обороны МНР генералом Ендоном мы жили на одной лестничной площадке в общежитии на проспекте Вернадского 25, когда учились в академии Генерального штаба ВС СССР. После объятий, [360] некоторых воспоминаний — все едем в Министерство обороны МНР. В Министерстве генерал Ендон знакомит меня со своими заместителями и основными начальниками управлений. Большинство из них закончили наши военные академии, в том числе академию Генерального штаба, и хорошо владеют русским языком. Вообще, в те годы тяга у монголов к изучению русского языка была очень большая. Все близкие руководителей республики (дети, внуки), министров и других должностных лиц, как правило, учились в русских школах 39-й армии или же воспитывались в наших детских садах. Юноши и девушки постарше предпочитали учиться в вузах Москвы, Ленинграда, Новосибирска, Иркутска, Читы и других городов СССР. Это было престижно. Жаль, что в настоящее время такое влечение молодого поколения монголов к русской культуре потеряно, как потеряны многие политические и экономические связи двух народов.

Хорошее впечатление своей образованностью и профессиональной подготовленностью произвел начальник Генерального штаба вооруженных [361] сил Монголии генерал-лейтенант Ч. Пурэвдорж. В последующем нам часто приходилось общаться при разработке и проведении совместных учений. К сожалению, этот одаренный человек имел одну слабость — пристрастие к спиртному. Она-то и привела его к печальному финалу — снятию с должности начальника Генерального штаба.

Поговорив о делах насущных, об общих планах и задачах (монгольские вооруженные силы на случай войны входили в состав Забайкальского фронта — как общевойсковая армия), мы договорились о встрече с высшим руководством Монголии. Министр обороны генерал Ж. Ендон по телефону переговорил с председателем Великого Народного хурала Монголии Ю. Цеденбалом о встрече на следующий день.

Встреча была для меня очень необходима. Хотелось узнать из первых рук, как относится население и руководство МНР к Советским войскам, расквартированным на их территории, есть ли претензии и какие, какова дальнейшая перспектива наших взаимоотношений. На встрече присутствовали: с монгольской стороны — Ю. Цеденбал, все секретари Монгольской народно-революционной партии (МНРП), председатель Совета Министров МНР Ж. Батмунх, министр обороны генерал Ж. Ендон; с нашей стороны — командующий 39-й армией генерал В. Момотов, член Военного совета округа генерал В. Ломов и я. Во время длительного разговора я почувствовал доброжелательное отношение монгольских товарищей к нашим воинам. Ю. Цеденбал дал высокую оценку 39-й армии, поблагодарил командование армии и округа за постоянно оказываемую помощь населению. Говоря о совместных мероприятиях, проводимых войсками округа и монгольской армией, Ю. Цеденбал вспомнил о взаимодействии наших воинов в период боевых действий в мае — августе 1939 года по разгрому японских войск, вторгшихся на территорию Монголии в районе Халхин-Гола. Тогда наши страны были связаны Союзным договором. Ю. Цеденбал принимал в этих боях непосредственное участие, вместе с маршалом X. Чойбалсаном, а армейской группировкой командовал комкор Г. К. Жуков. У Ю. Цеденбала молодость была связана с армией.

Он нам рассказал, что раньше в Монголии существовал обычай — из каждой монгольской семьи один из мальчиков обязательно отдавался в монастырь. В его семье выбор пал на него. Но юный Ю. Цеденбал не захотел быть монахом и сбежал из дома в армию. [362]

В армии он обучился грамоте и в последующем стал одним из ее руководителей.

Это была моя первая и последняя встреча с Ю. Цеденбалом. Он уже в то время серьезно болел и вскоре ушел на пенсию. Последние годы он с семьей жил в Советском Союзе, изредка приезжая на родину. После его ухода на пенсию председателем Президиума Великого Народного хурала был избран Ж. Батмунх.

Представившись руководству страны, я занялся изучением 39-й армии и состоянием дел в ней. Я уже говорил, что это была самая мощная армия не только у нас в округе, но и, пожалуй, во всех наших Вооруженных Силах. В ее состав входило пять полностью развернутых дивизий, в том числе две из них танковые. Армейские части были укомплектованы по штатам военного времени и содержались в полном составе, вплоть до полка боевых вертолетов. Дивизии дислоцировались вдоль китайской границы в районах Чойр, Шиве-Гоби и Мандал-Гоби, а также рядом с крупными (по монгольским меркам) городами — Улан-Батор, Боганур, Эрденет, Булган и Чойбалсан (тоже у границы). Размещение дивизий и других частей группировки порадовало меня своей обустроенностью. Светлые современные казармы, клубы, Дома офицеров в каждом гарнизоне, свои школы и детские сады, развернутые медико-санитарные батальоны, имеющие свои детские отделения и отделения для рожениц. Весь офицерский состав, прапорщики и их семьи жили в современных квартирах с центральным отоплением и водоснабжением. Никаких бесквартирных, словом, даже войска, стоящие в Польше, ГДР, Чехословакии, Венгрии, не были так обустроены, как в Монголии. Это дорого обходилось и государству, и Министерству обороны, но об этом позже.

Учебно-материальная база соответствовала предназначению армии и находилась в рабочем состоянии. Неограниченные просторы пустыни давали великолепную возможность совершенствовать полевую выучку соединений и частей. Материальные запасы обеспечивали бесперебойную боевую учебу, то есть в войсках армии было достаточно топлива (бензина, керосина, дизельного топлива), боеприпасов, чтобы учить мотострелков, танкистов, летчиков, связистов, саперов и воинов других специальностей. Мы вправе были ждать высоких результатов подготовки от этих соединений и частей. Вскоре появилась такая возможность. [363]

По возвращении из Монголии в Читу стало известно, что округ в ближайшее время будет проверяться Главной военной инспекцией Минобороны. Меня буквально преследовал рок в лице Главной инспекции. Куда не приеду — сразу появляется инспекция. Так было при вступлении в должность командующего 7-й гвардейской армией, в Прибалтийском округе и теперь здесь, в Забайкалье. Далеко не всякому выпадает такое «счастье». Очень многие, прослужив несколько десятков лет в Вооруженных Силах, так и не побывали под прессом министра обороны — Главной инспекции.

Несколько позже, после окончания работы этой самой инспекции в войсках округа, член Военного совета, начальник политуправления войск Дальнего Востока генерал-полковник М. И. Дружинин как-то в разговоре спросил меня: «Станислав Иванович, говорят, что куда Вы ни придете, сразу вызываете инспекцию». Это была провокация! Я ответил так: «Михаил Иванович, я не та фигура в Вооруженных Силах, чтобы иметь право вызывать Главную инспекцию. Это раз. Во-вторых, Вы думаете, мне приятно читать в приказе министра обороны «...указать командующему Забайкальским военным округом на недостатки...». Думаю, что, задавая этот вопрос, Вы меня провоцируете». Присутствующий при разговоре Главком генерал армии В. Л. Говоров поддержал меня, сказав: «Михаил Иванович, Вы отлично знаете, что об инспектировании округа мы были уведомлены задолго до приезда Станислава Ивановича». Вот такой в войсках Дальнего Востока был комиссар, который, главным образом, занимался рыбалкой на Гусином озере под рюмку-другую горячительного. Вскоре, в конце 1984 года, он был переведен на другую должность за пределы границ войск Дальнего Востока.

Итак, опять проверка. А я еще не успел даже объехать, облететь многие и многие части и соединения округа. Снова бессонные ночи, бесконечные перелеты из одного гарнизона в другой, с желанием хоть чем-то помочь войскам в предстоящей проверке. Пришел утвержденный министром обороны план проверки. Проверяются штаб округа, 36-я и 39-я армии, воздушная армия, корпус ПВО и ряд соединений и частей окружного подчинения.

В начале марта 1984 года прилетают проверяющие, во главе с первым заместителем Главного инспектора генерал-полковником О. Ф. Кулишевым. Маршал К. С. Москаленко на этот раз прилететь не смог — болел. С Олегом Федоровичем Кулишевым мы служили [364] вместе в Северной группе войск, но это ничего не значило и никак не влияло на результаты проверки. Что умеем, то и покажем — следовательно, так и оценят. За развернутые, полнокровные дивизии, бригады и полки, занимавшиеся день и ночь боевой подготовкой, можно было меньше волноваться. Беспокойство вызывали те части и соединения, которые могли развернуть в ходе проверки, то есть призвать из запаса военнообязанных и проверить их выучку. Это не грозило 39-й армии, авиации и силам ПВО округа, соединениям связи, инженерных войск, частям ракетных войск и артиллерии. Но в 36-й армии из трех дивизий и четырех укрепрайонов одна дивизия и один УР содержались в 50-процентной укомплектованности. Так, 38-я мотострелковая дивизия, попадавшая под проверку, имела в первом своем эшелоне два развернутых полка, стоявших со средствами усиления по р. Аргунь вдоль китайской границы. Второй эшелон — два полка, мотострелковый и танковый, стоявшие в Сретенске на р. Шилка, были сокращенного состава. Равно как и один из четырех укрепрайонов (35 УР), составлявший второй эшелон армии в районе Шерлова Гора, был также сокращенного состава. Собрать зимой из таежных «заимок» людей, пропадающих на охоте неделями и месяцами — задача трудная. На все про все в таких случаях дается не более суток. Чего мы опасались, то и случилось. В ходе проверки была отмобилизована 38-я дивизия. Один из ее развернувшихся полков (115 МСП) получил задачу: по завершении развертывания совершить на штатной технике (БТР-60ПБ и автомобили) 300 км марш в район окружного учебного центра «Цугол», где провести полковые тактические учения с боевой стрельбой из всех видов оружия полка. Выполнение задачи полком осложнялось еще и тем, что он мог совершать выдвижение в район учений только по «зимникам», так как никаких других дорог через тайгу в этом районе не существовало. Командир дивизии полковник А. Иодко (до этого командовавший одним из укрепрайонов и хорошо знавший местность) все сделал, чтобы полк выполнил задачу. Пройти сотни километров в мороз, по тайге и прибыть своевременно в указанный район — это уже подвиг. Но поразить не менее 60 процентов целей (было выставлено на различных рубежах учебного центра свыше 1200 мишеней) людьми, которые уволились из армии, пять — десять, а то и более лет не держали в руках оружия — задача не реальная. Другое дело, если бы дали время на боевое слаживание (проведение стрельб, учений и т. д.), тогда можно было ожидать и искомый [365] результат. В итоге, полк за боевые стрельбы получил неудовлетворительную оценку. А эта оценка (боевых стрельб) — решающая для полка. Следовательно, полк в целом был оценен — неудовлетворительно. Конечно, эта оценка на общем результате армии и тем более округа сказалась не очень отрицательно. Но для дивизии и ее командира полковника А. Иодко, пожалуй, была судьбоносной — испортившей ему дальнейшую службу. А. Иодко долго еще ходил в полковниках, несмотря на наши представления, не был зачислен на учебу в академию Генерального штаба и закончил свою службу в конце 80-х годов в должности заместителя командующего армии по боевой подготовке, правда, в звании генерал-майора. А мог бы, по своим способностям и опыту работы, иметь и должность, и воинское звание значительно выше.

Уверенно сдавали проверку соединения 39-й армии. С одной из дивизий были даже проведены учения с боевой стрельбой. Авиация округа также отчиталась вполне положительно. Командующий воздушной армией округа генерал-лейтенант С. Г. Иванов, сам профессионал высокого класса, хорошо подготовил свои подчиненные соединения и части. Проверяемые части были раскиданы на огромной территории — от Тайшета до станции Ерофей Павлович (это уже ДВО) с запада на восток и от границы Монголии с Китаем до Северного Ледовитого океана (Тикси) с юга на север.

Не все войска были обустроены так, как находящиеся на территории МНР, Большинство частей размещалось или в казармах, доставшихся от царской армии (198 МСД), или в деревянных сборно-щитовых постройках (52 МСД и др.). Особенно тяжело было с обустройством 11-й отдельной десантно-штурмовой бригады (ОДШБР), стоявшей на стыке границ с Дальневосточным военным округом, — 5-тысячная бригада размещалась в таком захолустье, что трудно описать. Основные силы бригады дислоцировались в поселке Могоча на Транссибирской железной дороге, а один из вертолетных полков и два отдельных штурмовых батальона стояли еще дальше, в покинутом гражданским населением поселке Амазар. Лучше всего положение этих населенных пунктов и войск в них расположенных характеризует фраза зам. главного инспектора генерала О. Ф. Кулишева. Когда по прилету в Могочу мы вышли из вертолета, Олег Федорович, осмотревшись вокруг, сказал: «Если бы над этими халупами не висели электрические провода, то можно было бы смело говорить, что мы попали в XVII [366] век». Вся Могоча — это деревянной застройки поселок. Единственный намек на цивилизацию — это железнодорожная станция и несколько блочных домов бригады. Строительство домов и казарм затруднялось тем, что под ногами был горный монолит и вечная мерзлота. Еще хуже было положение в п. Амазар. Еще до начала Великой Отечественной войны жители покинули этот поселок. Причина — отсутствие воды. Река Амазар летом высыхала, а зимой промерзала до дна. И вот, какой-то «умник» сверху заставил командование округа заселить туда часть 11 ОДШБР. Построенные две казармы, деревянные двухэтажные жилые дома и столовые из-за сейсмических смещений треснули в нескольких местах. Построенный водопровод и станция перекачки воды из р. Амазар простаивали из-за отсутствия таковой. Люди (военнослужащие и их семьи) буквально вели борьбу за выживание. Все снабжение (вода, продукты и т. д.) перебрасывалось из Могочи вертолетами. А если нелетная погода, то как тогда быть? Мне стоило больших трудов убедить руководство Вооруженных Сил в бесперспективности этого поселка. Но деньги, и не малые, уже были заложены в его строительство — как их списать. Выход нашли такой — п. Амазор стал считаться аэродромом рассредоточения для вертолетных полков бригады. Специальная бригада обслуживания и авиационная комендатура посменно (через два месяца) дежурили там.

Вот в таких условиях жили военнослужащие ЗабВО, и не только жили, но и обучали своих подчиненных воинскому мастерству, зорко охраняли государственную границу Родины, воспитывали детей. Думаю, что и в нынешних условиях жизнь воинов округа и их семей мало в чем изменилась. Разве что в худшую сторону — нет топлива для обучения вождению танков, БМП, САУ и другой техники. Недостает керосина для поддержания высокой выучки летчиков, не хватает боеприпасов для обучения стрельбе и т. д. В конце марта Главная инспекция закончила свою работу в войсках округа. Через некоторое время по итогам ее работы был издан приказ министра обороны СССР. Наряду с положительными результатами были названы и имеющиеся недостатки и нерешенные задачи. В приказе черным по белому было сказано «...указать командующему войсками Забайкальского округа на неравномерную подготовку...». Вот так, товарищ Дружинин, а вы говорите, что я вызываю инспекцию. Указать — это сродни выговору. Но я это «указать» получил, несмотря на то, что этим округом командовал всего около двух месяцев. Конечно же, и тени обиды ни у меня, ни у других генералов и офицеров не было: [367] положение дел в округе оценено реально. Надо было засучивать рукава и настраивать всех на интенсивную работу, забайкальцы — особый народ, трудности их не пугают, а, наоборот, мобилизуют. Генералы и офицеры, проходящие службу в округе десятки лет, не рвутся из округа, не пишут рапорты о переводах, не выискивают мнимые болячки и не выпячивают имеющиеся. Я бы мог назвать десятки и сотни фамилий таких героев мирного времени, которые от лейтенанта до генерала, прослужив в округе, ничего, кроме тайги, не видели.

Был в то время в войсках округа такой офицер — полковник Владимир Анатольевич Болдырев. Командовал там батальоном, полком, был заместителем и командиром дивизии. Прослужив более десятка лет в ЗабВО, поступил учиться в академию Генерального штаба. Успешно завершив учебу, Владимир Анатольевич получил назначение не в Москву и не в Питер, а за Полярный круг. Прослужив там (Печенга, Кандалакша, Петрозаводск) не менее десятка лет, с должности командующего армией был выдвинут на должность начальника штаба Забайкальского военного округа. Несколько лет успешно работал в этой непростой должности и получил повышение — назначен командующим войсками опять-таки Забайкальского военного округа. Если просмотреть его послужной список, то можно убедиться, что, кроме Севера и Забайкалья (не считая учебу в Московском общевойсковом училище), он больше нигде не служил. И ни рапортов, ни жалоб. Возникла необходимость назначения В. А. Болдырева командующим воюющего округа — Северо-Кавказского, или же Приволжско-Уральского — и он, где бы ни был, умело решает поставленные задачи. Удостоен высокого воинского звания — генерал армии. Или же, в мою бытность командующим округа, служил там подполковник Н. Е. Макаров. Успешно командовал полком, [368] затем был выдвинут начальником штаба одной из тяжелых, по размещению, дивизий. Пройдя хорошую школу, был назначен командиром дивизии. Прослужил в ЗабВО более десяти лет, пройдя большой жизненный путь, Николай Егорович, будучи генерал-полковником и начальником штаба Московского военного округа, без колебания принял предложение Верховного Главнокомандующего, президента В. В. Путина — возглавить Забайкальский военный округ. Золотой принцип армии: «На службу не напрашиваются, а от службы не отказываются» — не потерял своей актуальности и в настоящее время.

Да и сама воинская служба таким людям как бы открывает широкую дорогу. Раз трудишься, постигаешь военные мудрости — то шагай вперед, расти в должности и звании, учи своих подчиненных — взвод, роту, полк, армию и т. д.

Опять же в качестве примера приведу одного из сибиряков-забайкальцев. Николай Викторович Кормильцев окончил в Сибири Омское высшее командное училище. Прошел все ступени армейской службы, начиная с командира взвода. Командовал полком, дивизией, корпусом, отдельной армией, а с 1994 г. — 1-й заместитель командующего Забайкальским военным округом (до 1996 г.), затем командовал войсками округа. А с 2001 по 2004 г. был Главнокомандующим Сухопутными войсками.

Богата такими людьми и дальневосточная земля. В разное время войсками ДВО командовали выдающиеся полководцы и военачальники, как, например, В. Блюхер, Р. Малиновский, С. Бирюзов и другие. Около десяти лет возглавлял округ один из крупных современных военачальников В. С. Чечеватов, который приложил много сил для сохранения боеспособности [369] войск округа в трудное переломное время. Сейчас Виктор Степанович начальник академии Генерального Штаба. Это ли не пример для подражания нынешним молодым офицерам.

Завершив проверку, я продолжил изучение войск округа и знакомство с руководством республик и областей. Читинской областью в те годы руководил М. И. Матафонов (1-й секретарь обкома). Михаил Иванович был местным. Пройдя жизненный путь от деревенского паренька, секретаря комсомольской организации одного из районов города до первого секретаря обкома КПСС, он очень мало положительного внес в развитие области. В те годы люди подобной номенклатуры, независимо от их соответствия, десятилетиями сидели на партийных должностях. Второе лицо в области — Г. В. Попов — председатель областного исполнительного комитета, двухметровый гигант, приехавший со стороны, как мне казалось, считал дни, оставшиеся до его перевода. Что в конечном счете и случилось. Эти люди не горели на работе, а больше создавали видимость ее.

В Читинской области кроме самой Читы в нескольких населенных пунктах стояли гарнизонами войска округа. Самые крупные из них: Борзя, где стояли штаб армии и учебная мотострелковая дивизия, Даурия, Нерчинск, Нерчинский завод, Краснокаменск и др. В основном, это небольшие населенные пункты с населением до 5–10 тыс. человек, за исключение Краснокаменска. Служебная и жилая застройка почти вся деревянная и одноэтажная. Промышленных предприятий не много. Все это зимой заносится снегом и представляет довольно неприглядную картину. Недаром по этому случаю кто-то написал целую поэму. В частности, в ней говорилось: «Против [370] надменного соседа (Китая), своею дерзостью грозя, стоит красавица Борзя!». В этой «красавице», кроме заводика по выпуску колбасы и зданий 36-й армии, ничего примечательного не было.

По-моему, местное (районное) руководство, глядя на областное, не очень стремилось что-то строить или совершенствовать. Отношение руководства области и районов к воинам округа было равнодушным. Правда, когда требовалась помощь войск — при наводнениях, пожарах и других стихийных бедствиях, — тут о них вспоминали. Просили и требовали выделить самолеты — бомбить заторы на реках, вертолеты — для доставки продовольствия и т. д. Доходило и до анекдотических случаев. Как-то весной широко разлилась р. Ингода, отрезав ряд поселков от города. Один из секретарей обкома позвонил мне и почти в ультимативной форме попросил выделять ежедневно несколько вертолетов для доставки молока из отрезанных поселков в город. Выслушав его просьбу-ультиматум, я ему объяснил, что готов выделить вертолеты но... за авиационный керосин — топливо для вертолетов — будет платить область. Это предложение вызвало бурю возмущения — так цена молока была бы поистине золотой. Желание перевозить молоко по воздуху отпало. Я далек от мысли чернить кого-то из руководителей области, просто высказываю свое мнение. Были среди них и превосходные люди, понимавшие задачи армии здесь в Забайкалье и старавшиеся нам помочь. Примером добрых взаимоотношений с воинами округа была работа руководства Оловянинского района Читинской области.

Из Сухопутных войск округа на территории Читинской области дислоцировались, в основном, соединения и части 36-й армии. Командовал армией генерал-лейтенант В. Краев. Бывший десантник, он был неплохой организатор и волевой командир. Мы с ним раньше служили в Киевском военном округе, куда он прибыл после окончания академии Генштаба на должность 1-го заместителя командующего армией. Кроме хорошей профессиональной подготовки, решительности и высокой работоспособности были у генерала Краева и отрицательные черты, затмевавшие порой все его положительные качества. В руководстве армии, в результате неправильных действий командарма, не было единства. Командарм и начальник тыла армии с одной стороны, остальные члены Военного совета армии и заместители командующего с другой. Это вносило разлад в работу и отрицательно сказывалось на войсках. В. Краев любил холить и выделять любимчиков [371] и отодвигать вполне заслуженных офицеров. Так, командиром десантно-штурмового батальона армии командарм назначил одного из командиров взводов — старшего лейтенанта, при наличии в батальоне трех командиров рот — капитанов и начальника штаба батальона в звании майор. Пришлось вмешаться и отменить приказ командарма о назначении. В. Краев не очень любил выполнять указания сверху, в результате чего случались и неприятности. Так, зимой 1984 года мотострелковые и танковые батальоны армии должны были провести батальонные тактические учения с боевой стрельбой на окружном учебном центре «Цугол». Личный состав и техника в район проведения учений подавались железнодорожными эшелонами. Перед началом таких учений мною был издан приказ по округу, запрещающий использование в ходе движения эшелонов печей для обогрева на дизельном топливе. Солдаты их метко прозвали «Поларис». Вместо дров или угля в такую печь заливалась солярка, которая мгновенно вспыхивали и давала тепло. Опасность таких печей заключалась в том, что горящее топливо зачастую выплескивалось из печей, вызывая пожары. Отправляя эшелоны, генерал Краев не организовал должного контроля, в результате чего ряд эшелонов ушел с «Поларисами» в людских «теплушках». В одном из них на перегоне между станциями Мирная и Оловянное ночью, когда все люди спали, вспыхнул пожар. Проснувшиеся солдаты метались по горящему вагону в поисках выхода и выпрыгивали из него на ходу. Не все сумели найти выход. Несколько человек погибло. Командарм и член Военного совета армии приказом министра обороны были сняты с занимаемых должностей и назначены с понижением. Правда, с генералом В. Краевым через несколько лет вновь пришлось служить вместе, но уже в другом регионе и в других должностях.

На территории Якутии кроме военных комиссариатов было несколько небольших воинских частей, размещавшихся в двух гарнизонах — в Якутске и в Тикси. Республикой руководили люди, хорошо понимавшие значение армии именно в их регионе. Например, в районе Тикси стояли арктический авиационный отряд стратегического назначения, ряд частей специального назначения. Первый секретарь Якутского обкома Юрий Николаевич Прокопьев (якут по национальности) и председатель Совета Министров Якутии Сергей Николаевич Марков проявляли постоянную заботу о воинах, проходящих службу на территории республики. Служба в Якутии была самой [372] притягательной для офицеров и прапорщиков округа — один год службы засчитывался за два, двойной оклад и арктический паек. Охотников послужить в гарнизонах Якутии было много, но части там специфические, поэтому замена могла быть в основном среди военнослужащих военкоматов.

В Бурятии, как уже говорилось, стояли войска 29-й армии, 48-го отдельного армейского корпуса и одна из дивизий воздушной армии. Дивизии армии размещались в городах Улан-Удэ, Гусиноозерске, Шелехово. Две дивизии армии дислоцировались на территории Иркутской области в городах Братск и Нижнеудинск. Командовал армией генерал-лейтенант В. И. Гришин, которого в ноябре 1984 года сменил генерал В. М. Семенов (впоследствии генерал армии, Главком Сухопутных войск). Соединения и части армии были обустроены значительно хуже, чем даже войска 36-й армии. Казармы или сборно-щитовые, или времен начала XX века. За счет опыта и организаторских способностей командиров дивизий и бригад, таких, как В. Чилиндин, В. Болдырев, Н. Макаров и др., армия по обученности и слаженности не уступала другим объединениям округа. В ней лучше, чем в других, велась мобилизационная работа (все дивизии армии были сокращенного состава). Это на практике подтвердилось развертыванием двух дивизий за период 1984–1986 годов. Конечно же, проводимая организационная работа среди военнообязанных запаса обкомом партии во главе с Анатолием Михайловичем Беляковым и правительством республики, возглавляемым В. Сагановым, а также помощь руководителей предприятий и хозяйств во многом способствовали успешному выполнению задач войсками армии.

На 48-й армейский корпус вскоре после учений прибыл новый командир — генерал-майор Беппаев, человек с хорошими организаторскими способностями. При нем корпус значительно прибавил в боевой подготовке и особенно в укреплении воинской дисциплины. Беппаев успешно командовал корпусом более двух лет, после чего был выдвинут на должность командующего армией одного из западных военных округов. С руководством Иркутской области наши взаимоотношения были чисто официальными. Во многом это зависело от первого секретаря Иркутской области В. И. Ситникова, который не был ни в одной воинской части и не интересовался положением дел в них. Его высокомерие и чванство выражалось не только в отношениях с военными, но и с руководителями различного [373] ранга, работавшими в области. Видимо, московские руководители вовремя разглядели его качества и через непродолжительное время отправили в почетную ссылку — послом СССР в Монголию. До этого в такой же ссылке по разным причинам были послами в МНР — бывший первый секретарь ЦК ВЛКСМ С. Павлов и второй секретарь одной из республик Средней Азии К. Фомиченко. Глядя на своего руководителя, и другие чиновники области не баловали нас вниманием. Складывалась парадоксальная картина — в областях региона, где большинство населения было русским, отношение к армии было значительно хуже, чем в республиках, где основу населения составляли коренные народы — якуты, буряты, монголы. Вот и не верь о роли личности в истории. Недаром бытует поговорка «Каков поп — таков и приход».

Знакомясь с руководителями региона, изучая войска округа, я одновременно встречался и со своими избирателями в населенных пунктах и селах Бурятии: Кяхта, Наушки, Бичура. В целом, население относилось к нам, военным, хорошо, каких-то невыполнимых задач передо мною не ставило. При встречах с избирателями-военнослужащими главное требование и наказ — добиться у союзного правительства проведения замены в определенные сроки. Действительно, тысячи офицеров и их семьи десятилетиями служили и жили в таком сложном регионе, как Забайкалье, без всякой замены и надежды на нее. Не сразу, но к началу 1985 года мы эту задачу решили. Решили, в первую очередь, благодаря усилиям министра обороны Д. Ф. Устинова. С 1 января все военнослужащие (офицеры и прапорщики) получали 15-процентную денежную надбавку, продовольственный паек на себя и семью (раньше не выдавали) и долгожданную замену тем, кто прослужил в Забайкалье 10 и более лет. Это была наша общая победа. Особенно рады были жены офицеров и прапорщиков, живущих в маленьких гарнизонах, где даже магазинов Военторга не было. Теперь получение продпайка на семью гарантировало хорошее питание всех членов семьи.

Конец апреля — начало мая ознаменовалось еще одним событием, в котором я принял непосредственное участие. Как-то позвонил министр обороны Д. Ф. Устинов и поручил мне на железнодорожной станции Забайкальск (стык государственных границ трех государств — СССР, Китая и Монголии) встретить главу Корейской Народно-Демократической Республики (КНДР) Ким Ир Сена, совершающего [374] поездку в СССР. Обговорив со мной все организационные вопросы, министр сказал: «Станислав Иванович, ты как-нибудь поделикатней разузнай у товарища Ким Ир Сена, будет ли Северная Корея посылать свою делегацию на Олимпиаду 1984 года, проводимую в США». Как известно, Советский Союз тогда уже заявил, что наша спортивная делегация в этой Олимпиаде принимать участия не будет.

Поскольку станция Забайкальск находится на территории Читинской области, задачу встретить Ким Ир Сена получил из Москвы и первый секретарь обкома М. И. Матафонов. Собравшись вчетвером — я, ЧВС округа генерал В. М. Ломов, М. И. Матафонов и председатель облисполкома Г. В. Попов, — сначала самолетом, а потом вертолетом вылетели в Забайкальск, перегнав туда предварительно вагон командующего войсками округа. К нашему прилету там уже все было готово: все железнодорожные составы от станции отправлены, охрана выставлена, а в станционном ресторане готовился обед для высокого гостя. По плану, остановка поезда, на котором прибывал Ким Ир Сен, должна была быть продолжительностью два часа. Делалось это для того, чтобы переставить вагонные тележки с колесами на нашу колею. Команда сопровождения Ким Ир Сена по официально присланным спискам насчитывала около двухсот человек. На самом деле оказалось значительно больше. Вот показался и необычный поезд, состоящий из десятка вагонов. Поразила бесшумность, за что его сразу же окрестили «Летучим голландцем». Как нам стало позже известно, этот поезд монтировали в нескольких государствах. Состав встал центром напротив входа в здание вокзала. Из одного из вагонов выскочили несколько корейцев в белых перчатках и черных комбинезонах, которые поставили перед вагоном Ким Ир Сена пологий деревянный помост, позволяющий сходить на перрон без ступенек.

Из центрального вагона с группой людей вышел Ким Ир Сен. Мы вдвоем с М. И. Матафоновым подошли к нему, представились и поздравили с прибытием на территорию Советского Союза. Ким Ир Сен, поздоровавшись с нами, поблагодарил за встречу. Говорил он на корейском языке. После представления остальных наших товарищей М. И. Матафонов, на правах хозяина области, пригласил Ким Ир Сена и его сопровождающих (6–8 человек) отобедать в привокзальном ресторане. Пока мы знакомились и разговаривали, [375] команда, сопровождавшая своего главу государства, принялась за перестановку железнодорожных осей вагонов. Мы предложили помощь своих железнодорожных специалистов, однако корейцы вежливо, но твердо отказались. Обступив вагоны, как муравьи, они принимали от наших эти железнодорожные тележки (оси вагонов) и пытались немедленно их поставить под вагоны своего состава. Их белые перчатки через несколько минут совсем не отличались по цвету от черных комбинезонов.

Разместившись за столом, мы принялись за совместную трапезу. Конечно, не обошлось без тостов с обеих сторон. Наша сторона обратила внимание, что Ким Ир Сен кушает без опасения блюда, подаваемые из ресторанной кухни, а в рюмку ему наливают какую-то сероватую жидкость из специальной бутылки, которую держал один из корейцев. И второе, что бросилось в глаза, — Ким Ир Сен хорошо понимает русский язык, хотя и слушает переводчика. В начале обеда он говорил только по-корейски, а чуть позже потихоньку разговорился и по-русски. В разговоре он вспоминал, что какое-то время жил на Дальнем Востоке и еще там начал говорить по-русски. Завершив обед, в строго установленное протоколом время мы вышли на перрон. По расчетам корейской стороны, за это время поезд должен быть готов к дальнейшему следованию.

Но оказалось, что ремонтная команда корейцев по срокам не справляется с перестановкой вагонов на нашу колею. Пришлось еще раз предложить нашу помощь. Ким Ир Сена сопровождал в поездке по СССР наш чрезвычайный и полномочный посол в Корее Шубников. Мы через него доложили Ким Ир Сену свое предложение о помощи. Так как процесс перестановки на другую колею затянулся, мы предложили Ким Ир Сену отдохнуть в моем салон-вагоне. Он поблагодарил, но решил отдохнуть в своем вагоне, под присмотром личной охраны. Проводив Ким Ир Сена, мы собрались на соседнем пути у меня в вагоне — немножко согреться и поговорить. Минут через 30 после того как разместились в вагоне, зашел мой офицер для поручений Н. М. Гущин и сообщил, что Ким Ир Сен вышел из своего вагона и гуляет в сопровождении охраны по перрону. Время было около 19 часов, уже смеркалось, погода довольно прохладная, хотя и сухая. Мы с послом, оставив остальных в вагоне, пошли к гуляющему Ким Ир Сену.

В течение часа мы втроем ходили по перрону и разговаривали на различные темы. Ким Ир Сен рассказал, что в эту поездку он собирается [376] посетить не только Советский Союз, но и еще целый ряд стран Восточной Европы. Говорили о росте международного авторитета Советского Союза и стран социализма, о жизни в народно-демократической Корее, о вооруженных силах обеих стран. Выбрав удобное время, я спросил: «Товарищ Ким Ир Сен, через несколько месяцев в США будет проходить очередная Олимпиада народов мира. Как известно, Советский Союз в знак протеста против дискриминации Соединенными Штатами Америки народов ряда стран отказался принимать участие в этой Олимпиаде. Будет ли корейская делегация участвовать в Олимпиаде». Пройдя несколько шагов, Ким Ир Сен сказал следующее: «Я не готов сейчас ответить на этот вопрос. Это компетенция нашего правительства, — затем, сделав паузу, добавил: — Думаю, что и наши спортсмены не будут участвовать в этой Олимпиаде». В конечном итоге так и получилось.

Через некоторое время, отправив поезд с руководителем КНДР, мы поздно ночью самолетом вернулись в Читу. В первой половине следующего дня мы снова встретились, только теперь уже на железнодорожной станции Читы. Ким Ир Сен пригласил меня, М. Матафонова и Г. Попова к себе в вагон, где за легким завтраком поделился своими впечатлениями от наблюдений из окна вагона.

Еще одна встреча с Ким Ир Сеном произошла после его возвращения из стран Восточной Европы. Д. Ф. Устинов предупредил меня — есть большая вероятность того, что Ким Ир Сен останется на сутки в Чите. Мне следовало предусмотреть и подготовить место размещения, отдыха и питания для него и ближайшего окружения. Поскольку в городе ничего подходящего для такого уровня не было, мною было принято решение — размещать гостя в окружном военном санатории «Молоковка». Санаторий находился в 20 км от Читы, в тайге, в живописной впадине с искусственным озером. Санаторий располагал приличным фондом для размещения, неплохим лечебным корпусом и возможностью надежной охраны. Министр обороны предложение одобрил, поручив мне все тщательно подготовить. Все мы делали своими силами, в том числе заново заасфальтировали дорогу общего пользования, идущую от Читы на «Молоковку» — местные руководители, как всегда, пообещав помочь, забыли это сделать. Но планы наши не были реализованы. Не знаю, по каким причинам, но на обратном пути Ким Ир Сен от нашего приглашения побывать в Чите отказался, сославшись на то, что очень спешит. [377] Опять в его спецвагоне мы впятером (Ким Ир Сен, Шубников, Матафонов, Попов и я), не считая переводчика, проговорили около часа, после чего гостеприимный хозяин пригласил нас к столу и угостил корейской кухней.

Выполнив поручение министра обороны, проводив руководителя Северной Кореи, я продолжал детально изучать округ. На территории округа кроме войск, непосредственно подчиненных командующему округом, дислоцировались соединения, части, учреждения различных видов и родов войск, среди которых существенное значение имели: армия ракетных войск стратегического назначения (РВСН), воздушная армия дальней авиации (стратегического назначения), ряд военных училищ и, наконец, штаб войск Дальнего Востока, или как еще его называли — «Ставка», то есть мое непосредственное начальство. Такое «соседство» вызывало определенные сложности, напоминавшие известную народную поговорку о двух медведях в одной берлоге. Сразу скажу, что с Главнокомандующим генералом армии В. Л. Говоровым и его штабом у нас сложились добрые деловые отношения. Мы по службе были давно знакомы. Владимир Леонидович возрастом немного постарше меня и служил на должностях значительно выше моих, которые я тогда занимал. Так, в ГСВГ он был первым заместителем Главкома, а я всего лишь командиром дивизии. Правда, несколько позже мы одновременно командовали военными округами — он Московским, а я Северо-Кавказским и Прибалтийским. Сейчас же он являлся моим непосредственным начальником. Владимир Леонидович как Главком был очень тактичен во взаимоотношениях, никогда не связывал деятельность командующего округом и его штаба, не вторгался в сферу их служебных обязанностей. Проще говоря, не пытался подмять под себя и забрать ряд функций командующего войсками округа. Его работа в войсках не подменяла армейское или окружное руководство, а носила характер помощи в обучении, воспитании, укреплении воинской дисциплины. С ним и мне, и штабу округа работать было легко и раскованно. Жаль, что эта совместная работа продолжалась недолго.

В это же лето мне предстояла встреча с еще одним видным руководителем — но уже нашего государства. В конце июня Д. Ф. Устинов поручил мне встретить прилетающего на строительство БАМа первого заместителя Председателя Совета Министров СССР — Г. А. Алиева. В один из дней последней декады июня я вылетел [378] в Братск. На аэродроме Братска ко времени прилета Г. А. Алиева собралось все руководство Иркутской области во главе с первым секретарем обкома В. Ситниковым. Погода стояла прекрасная, тихая, солнечная. Ожидая прилета, мы обговоривали кое-какие дела, касающиеся размещающихся в Братске 110-й дивизии и авиационного полка. Наконец показался самолет Ту-154, идущий из Москвы. И в самый момент посадки неожиданно налетел снежный вихрь (это в середине-то лета). Самолет дал огромного «козла», то есть сильно подскочил на посадочной полосе, но опытный экипаж умело выровнял машину, и все закончилось благополучно. После выхода Г. А. Алиева и его знакомства со встречавшими, Гейдар Алиевич произнес: «Теперь я понимаю, почему в Братске заполярные выплачивают». Прямо с аэродрома все мы поехали на Братскую ГЭС, которая находилась недалеко от аэродрома, на территории первого построенного района Братска — Падунского. Именно здесь Ангара низвергала свои воды огромным водопадом — отсюда и название «Падун». Коротко ознакомившись с ГЭС, заслушав руководство станции, Г. А. Алиев и сопровождающие поехали в центр города, который от Падунского района находился примерно в 20 км. При приближении к городу все труднее становилось дышать, вдоль трассы стояли коричневые хвойные и лиственные деревья. Это все плоды выброса в атмосферу паров хлора с производства Братского алюминиевого и других заводов. Сам город был очень благоустроен, но жителей его, думаю, держала здесь только высокая зарплата и льготы. Осмотрев город, Г. А. Алиев направился на железнодорожную станцию. Целью его прилета было ознакомление со строительством железной дороги — БАМа (Байкало-Амурская магистраль). Строительство дороги к этому времени находилось в стадии завершения, и руководству государства хотелось воочию убедиться в этом. Проводив Г. А. Алиева по территории округа до станции Тында, я передал эту «эстафету» И. М. Третьяку. Вернувшись в Читу, подробно обо всем доложил министру обороны. В ходе этого разговора я узнал от него, что Владимир Леонидович Говоров уходит в Москву на должность одного из заместителей министра обороны. Вместо него, как сказал Д. Ф. Устинов, рассматривается кандидатура командующего Дальневосточным округом (который вместе с Забайкальским входил в состав войск Дальнего Востока) генерала армии И. М. Третьяка. Ивана Моисеевича Третьяка я знал, можно сказать, визуально. Никогда и нигде вместе с ним не служил, разве что [379] участвовал и видел его на совместных мероприятиях, проводимых министром и Генеральным штабом. Он к тому времени был одним из старейших, по стажу в должности, командующих военными округами, имел огромный опыт и пользовался большим авторитетом в Вооруженных Силах. Его выдвижение на пост Главкома было заслуженно. Однако ходили разговоры о его увлечении строительством в ущерб другим вопросам и неоправданном вмешательстве в решения и действия подчиненных командиров и начальников.

После разговора с министром я позвонил в Хабаровск и искренне поздравил Ивана Моисеевича, заверив его, что в моем лице он всегда найдет поддержку. В свою очередь, Иван Моисеевич, поблагодарив за поздравление, высказал мысль, что мешать мне в управление войсками округа не будет. Я этому был очень рад и надеялся так же спокойно работать, как и с В. Л. Говоровым. Однако действительность оказалась совсем другой.

Вскоре после этого разговора состоялись назначения В. Л. Говорова и И. М. Третьяка. Событие это произошло в августе 1984 года, в канун празднования 35-летия разгрома японских захватчиков в районе Халхин-Гола в Монголии советскими и монгольскими войсками. Монголия широко отмечала это событие. На празднества от Советского Союза была направлена большая делегация военных, писателей, участников-ветеранов боев 1939 года. В составе делегации был и я. Делегацию возглавлял только что назначенный Главком войск Дальнего Востока генерал армии И. М. Третьяк. Торжества продолжались несколько дней и проводились во всех крупных городах республики. Руководство Монголии и наша делегация побывали, кроме торжеств в Улан-Баторе, на местах сражений у р. Халхин-Гол, где открыли величественный памятник в честь воинов-победителей. Были мы и в Чойбалсане, Эрденете, в частях монгольской народной армии и даже в монгольском «Артеке» под Улан-Батором.

В один из дней торжеств, когда шел праздничный концерт на стадионе в Улан-Баторе, главные руководители республики вдруг неожиданно уехали. Оказалось, что Ю. Цеденбал, находившийся на отдыхе в Советском Союзе, прислал телеграмму с просьбой о своей отставке с должности главы государства и первого секретаря Монгольской Народно-революционной партии. Решение надо было принимать немедленно, поэтому многие руководители (секретари ЦК МНРП, члены ЦК и др.) так срочно и уехали. Пока мы наслаждались прекрасными [380] выступлениями монгольских артистов и спортсменов в Улан-Баторе состоялся пленум ЦК МНРП, избравший первым секретарем МНРП Ж. Батмунха. Известие об этом быстро донеслось и до участников торжеств, и когда руководство вернулось после пленума, весь стадион стал рукоплескать своему новому руководителю. На наш взгляд, этот выбор монгольских товарищей был абсолютно точен. Ж. Батмунх был хорошо образован, долгое время возглавлял правительство Монголии (председатель Совета Министров МНР с 1974 года), имел большой авторитет не только у своего народа, но и в Советском Союзе, поддерживал и всячески развивал экономические и политические связи с СССР. К воинам Советской Армии, проходившим службу на территории Монголии, относился очень хорошо. Впоследствии мне неоднократно приходилось общаться с Ж. Батмунхом в различных ситуациях, но своего мнения о нем я не изменил.

По возвращении в Читу, я занялся повседневной работой в войсках. Подходило время итоговых годовых проверок. Главком своим решением начал проверку войск 39-й армии, находившейся в МНР. Остальные армии и корпуса округ взял на себя. Надо сказать, что длительное время для войск округа бичом было низкое состояние воинской дисциплины. Отдаленность округа, неустроенность офицерского состава и быта военнослужащих срочной службы, суровый климат — все это не способствовало укреплению воинской дисциплины. Многие молодые офицеры пытались правдами и неправдами вырваться из округа, вплоть до увольнения. Да и центр частенько «помогал» нам в этом. В округ для прохождения службы направлялись далеко не лучшие офицеры и прапорщики. Те, что получше, как правило, уходили на замену в войска, расположенные «за бугром», то есть в Группы войск, стоящих в Польше, Чехословакии, Германии, Венгрии. Но особенно досаждал быт. Долгие годы львиная доля средств, выделяемых для строительства жилья, казарм и прочего в округе, шла в 39-ю армию и части, расположенные в Монголии. Причем финансирование 39-й армии шло напрямую. Так называемый «объект М-100» (39-я армия) деньги на строительство получал из Москвы, минуя округ. В Монголии (то есть у наших войск в МНР) было свое строительное управление, действовавшее довольно автономно, что мешало общей организаторской работе. Скажем, округу в целом на строительство в год отпускалось 250–270 млн руб. (больше, чем любому другому округу). Из них 100–130 млн напрямую «объекту М-100». Следовательно, [381] на остальные две армии, воздушную армию, армейский корпус и огромное количество частей родов войск и служб оставалось около половины. Все это не закрывало наши «дыры» в обустройстве войск. Получалось, что у войск, стоящих в МНР — теплые и светлые казармы с центральным отоплением, госпитали, больницы, добротные 5-этажные жилые дома, современные солдатские клубы и Дома офицеров, а на территории Бурятии, Читинской и Иркутской областей — казармы деревянные или времен начала XX века, жилья для офицеров строилось мало и низкого качества. Так, по проекту и решению Минобороны для семей офицеров и прапорщиков армейского корпуса в Кяхте, десантно-штурмовой бригады в Могоче, дивизии в Нижнеудинске и др. — строились двухэтажные деревянные 8-квартирные дома. Комнатки маленькие, лестницы узкие, отопление печное, скученность — все это нередко приводило к пожарам.

С вступлением в должность я стал категорически возражать против этого. Во-первых, запретил принимать в округе конструкции этих двухэтажных домов, присылаемых центром, о чем известил заместителя министра обороны по строительству и расквартированию маршала инженерных войск Н. Ф. Шестопалова. Во-вторых, внес предложение о перераспределении финансирования на строительство в пользу войск, дислоцировавшихся на нашей территории. Надо заметить, что мои предложения в Москве приняли.

Ближе к осени из столицы в округ прилетел маршал Шестопалов с большой группой проектировщиков и других специалистов. Я показал на местах Николаю Федоровичу, что это за «дворцы» и как живут-бедствуют в них семьи военнослужащих. Маршалом на месте было принято решение больше таких домов не выпускать. Потихоньку дело с обустройством войск сдвинулось с мертвой точки. А тут еще подоспело постановление правительства о введении на территории Забайкальского округа замены для офицерского состава и выдаче продовольственных пайков. Все это, безусловно, влияло на настроение и работоспособность офицеров и прапорщиков и положительно сказывалось на их работе с личным составом, что в целом укрепляло дисциплину.

Я не хочу сказать, что в округе все было плохо: многое было сделано моими предшественниками. Только за обустройство вводимых в Монголию войск они заслужили земной поклон. Командующие войсками округа генералы армии П. А. Белик и Г. И. Салманов оставили [382] добрую память своими делами — думаю, что их помнят не только военнослужащие и их семьи, но и жители Читы и Улан-Удэ, Иркутска и других городов и населенных пунктов. Мне оставалось продолжать и совершенствовать их работу.

В ходе итоговой проверки до меня начали доходить слухи о том, что Главком отдает распоряжения командарму о введении различных новшеств, минуя меня. Чего я опасался, то и началось. В телефонном разговоре я затронул этот вопрос, сказав, что лучше эти вопросы решать через меня. За 15 лет командования округами Иван Моисеевич привык решать все сам и сам указывать, как и что делать. А теперь должность не позволяла, а амбиции требовали. С этого у нас начались определенные разногласия.

В конце октября меня пригласили принять участие на стыковке «Золотого звена» Байкало-Амурской магистрали. Стыковка должна была пройти на участке БАМа в северной части Читинской области у железнодорожной станции (планируемой) «Куанда», что по-якутски означает «встреча». Вылетели я, член ВС генерал В. Ломов, командующий ракетной армией В. Егоров, М. Матафонов и Г. Попов. К этой станции — месту стыковки — бамовцы шли с двух сторон: бригада Варшавского с запада от Северо-Байкальска и бригада Бондаря от Тынды с востока. Событие это имело государственное значение — открывалась новая железнодорожная магистраль, соединяющая центр страны с Востоком. На это событие прибыл специальный поезд с комсомольцами из Москвы, возглавляемый И. Орджоникидзе, с ветеранами войны и труда, представителями многих городов России. Укладка «Золотого звена», митинг по этому случаю и другие торжества длились около полутора суток. По возвращении в Читу я позвонил Главкому. Иван Моисеевич в ходе разговора спрашивает меня: «Вы что, на БАМ летали?». Я отвечаю, что да, летал — вчера улетел, сегодня вернулся. Вопрос Главкома: «А почему Вы не спросили у меня разрешения?». Я отвечаю, что с территории округа я никуда не вылетал, а здесь я волен летать или ехать туда, куда мне необходимо. «Я знал, что Вы так ответите», — сказал Главком. Ну, если знал ответ, зачем же спрашивал? Из этого разговора я понял, что нахожусь под пристальным наблюдением Ивана Моисеевича.

В начале ноября я вылетел в 29-ю армию, убедиться, как исправляются недостатки, выявленные в ходе осенней проверки. Как уже говорилось выше, в Улан-Удэ, на окраине города, еще с царских времен располагался военный городок, где стояли одна из мотострелковых [383] дивизий и ракетная бригада. В этом же городке находились жилые дома для семей офицеров и прапорщиков. Воинские части были отгорожены специальными заборами с воротами для въезда и выезда. Посредине этого большого массива шла дорога общего пользования, разделявшая его на две части. С одной стороны дороги — жилые дома, с другой стороны — воинские части за забором. Дорога в конце массива выводила к небольшому дачному поселку (6–7 дач), находящемуся в таежной пади. Дачи издавна принадлежали руководству республики Бурятия, которое также издавна пользовалось этой дорогой, чтобы попасть на свои дачи. Другой дороги не было и быть не могло, так как этот массив со всех сторон окружали горы.

Приехав в дивизию, я обнаружил грандиозные работы, развернувшиеся по периметру заборов военного городка. Гремели взрывы динамита, ревели бульдозеры и другая техника. Десятки автомобилей нагружали и вывозили взорванный гранит и камень. Я буквально остолбенел от этого. Спрашиваю командующего армией генерала В. Гришина, что это такое. В. Гришин «потупив очи долу» отвечает: «Главком приказал дорогу, ведущую к дачам, для проезда гражданских закрыть. Для них в горах прорубить за забором городка объездную дорогу». Спрашиваю Гришина: «Где взяли инженерную технику? [384] «. Отвечает: «Снял с НЗ (неприкосновенные запасы)». Вопрос к командарму: «А кто имеет право снимать технику НЗ с хранения?» — «Командующий войсками округа или министр обороны». — «Вы такое разрешение получили?» — «Нет».

Конечно, это решение было сумасбродством. Десятки лет люди ездили по этой дороге мимо жилых домов, и вдруг ее сделать секретной и недоступной (хотя для семей военнослужащих ходили машины, подвозившие по этой дороге продукты к магазинам, мебель к квартирам и т. д.). Надо было остановить это явное беззаконие.

Генералу В. Гришину я приказал все работы прекратить, технику обслужить и поставить на хранение. За использование моторесурсов выплатить государству затраты, а дорогу в городке открыть. О принятом мною решении доложить Главкому, о выполнении приказа доложить мне письменно в недельный срок. Все было сделано, как я приказал. Главкому я об этом не докладывал, так как он сделал это, минуя меня. И он об этом инциденте никогда не говорил со мной. Но я понимал, что Иван Моисеевич это дело так не оставит.

Перед началом нового учебного года (начинался в войсках 1 декабря) у нас с Главкомом произошел неприятный разговор. Начал его все тот же М. Дружинин (ЧВС). У меня в кабинете в присутствии Главкома М. Дружинин спросил, почему я уклоняюсь от выполнения некоторых указаний и приказов Главкома. Я ответил, что это чепуха. Ни один приказ, ни одно указание, направленные в мой адрес как командующего войсками округа, не остались невыполненными. Тогда Дружинин напомнил об этой злосчастной дороге. Я понял, что пришло время поставить все точки над i. «Во-первых, — отметил я, — закрывать дорогу и делать в горном монолите новую, гробя технику, такого приказа я не получал. Считаю, что это верх безобразия, поэтому и запретил это «строительство». Во-вторых, — продолжил я, — товарищ Главком, при приеме должности Вы обещали мне не мешать в работе. А что получается? Вы отдаете распоряжения, указания командующим армиями, командирам дивизий, минуя меня как командующего войсками округа. Они подчинены мне, а не Вам. Хотите что-то решить — отдайте распоряжение или приказ мне, а я организую его выполнение. Вы же не хотите этого делать, а я вынужден отменять некоторые Ваши распоряжения (как в случае с дорогой). Над нами в войсках смеются — один отдает распоряжения, другой отменяет». Словом, это был тяжелый разговор, который, к сожалению, [385] только усугубил обстановку в округе. Не в характере Ивана Моисеевича отступать от своего. В душе я ждал удара и дождался.

Перед началом нового учебного года, как обычно, состоялось подведение итогов боевой и оперативной подготовки Вооруженных Сил СССР за 1984 год. Министр обороны Д. Ф. Устинов буквально за сутки до начала вернулся из отпуска. Часов около 8 утра я пришел в приемную министра с тем, чтобы до начала подведения итогов доложить о положении дел в округе. Министр выглядел утомленным. Послушав минут пять — десять, Дмитрий Федорович остановил меня, сказав: «Видишь, вот передо мною лежит доклад. Я с ним еще не закончил работать, а до совещания (подведения итогов) менее двух часов. Давай сделаем так. Ты иди занимайся своими делами, а в обеденный перерыв заходи. Скажи моим ребятам (имел в виду своих помощников в приемной), чтобы тебя первого ко мне пустили». В ходе доклада, который делал министр, ему стало плохо. Огромным усилием воли Дмитрий Федорович удержался, чтобы не упасть у трибуны. Я сидел в третьем ряду, крайним к проходу, и хорошо видел, как побелели пальцы его рук, вцепившиеся в трибуну. «Что-то стало душно, — сказал Дмитрий Федорович, — не сделать ли нам перерыв». Перерыв затянулся. После перерыва продолжение доклада было поручено делать первому заместителю министра маршалу С. Л. Соколову. В обеденный перерыв я помчался в приемную министра. Дверь кабинета была открыта, что означало отсутствие хозяина. Я решил, что Дмитрий Федорович на обеде, но его помощник адмирал Свет Саввич Турунов сказал мне, что маршал уехал и сегодня его не будет. Больше я Дмитрия Федоровича живым не видел.

В скором времени он скончался, и новым министром обороны СССР был назначен Маршал Советского Союза С. Л. Соколов. Это был далеко не лучший вариант для наших Вооруженных Сил. Во-первых, он 17 лет пробыл в должности первого заместителя и оторвался от войск. Во-вторых, по складу своего характера он был довольно консервативен. В-третьих, возраст (1911 года рождения) говорил сам за себя. Рядом с ним — не менее достойные, но значительно моложе его — были Маршалы Советского Союза Н. В. Огарков (начальник Генерального штаба — первый заместитель министра обороны) и В. И. Петров (Главнокомандующий Сухопутными войсками — заместитель министра обороны). Однако Политбюро и Генеральный секретарь решили по-своему. Для меня лично это тоже было не лучшее [386] решение. С. Л. Соколова связывала с И. М. Третьяком давняя совместная служба. Когда-то Сергей Леонидович командовал одной из армий в ГСВГ, а Иван Моисеевич был у него начальником штаба армии. Вот такой получился расклад.

Отношения между нами обострялись. В декабре 1984 года позвонил мне мой бывший сослуживец, а ныне первый заместитель начальника Главного организационно-мобилизационного управления Генштаба (ГОМУ) генерал Е. Е. Кондаков. В ходе разговора Евгений Епифанович сказал мне, что был на инструктаже членов комиссии, собирающейся ехать в Забайкальский округ. Комиссию возглавляет Маршал Советского Союза Куркоткин, который в узком кругу сказал, что Третьяк несколько раз жаловался на Постникова Соколову. Последний вызвал Куркоткина и сказал: «По докладу Третьяка, Постников там зазнался, ничего не делает. Надо поехать туда и пустить ему кровь». Выслушав это, я сказал Е. Е. Кондакову: «Женя! Я звоню С. Л. Соколову и доложу всю картину, как она есть». Е. Кондаков мне ответил, что этот звонок погубит его, так как на совещании у Куркоткина были только люди из его окружения и он — Кондаков. Следовательно, утечка произошла через него. Я согласился с Е. Е. Кондаковым и отказался от мысли звонить министру. К тому же я был спокоен за округ. За десять месяцев моей работы в нем мы кое-что успели сделать: несколько укрепилась воинская дисциплина (снижение количества преступлений), заметно вырос уровень боевой подготовки войск, несколько улучшились бытовые условия войск, расквартированных на территории Читинской и Иркутской областей. Прошедшей осенью были сделаны ревизия и ремонт всей отопительной системы в гарнизонах. Котлы в котельных перебраны, водопроводы утеплены, топливо (мазут и уголь) завезены в количестве, обеспечивающем работу котельных на весь отопительный период. Кроме того, у каждой котельной был создан неприкосновенный запас топлива на непредвиденный случай.

В округе был разработан трехлетний план обустройства войск и утвержден министром обороны. Тем не менее в оставшиеся дни до прилета комиссии Министерства обороны мы старались сделать все, чтобы представить округ в лучшем виде.

В начале января 1985 года комиссия в количестве 100 (!) человек, возглавляемая маршалом Куркоткиным, двумя самолетами прибыла в Читу. К этому же времени в Читу прилетел и Главком с членом Военного [387] совета М. Дружининым. Для доклада о положении дел в зале заседаний были собраны: весь Военный совет округа, заместители командующего и командующие родов войск, начальники управлений округа, командующие армиями и начальники штабов. Словом, с прилетевшими членами комиссии набралось полтораста человек. Заслушивание с самого начала приобрело целенаправленный разгромный характер со стороны Куркоткина. Открывая заседание, маршал Куркоткин сказал: «По мнению ЦК КПСС, в округе дела идут очень плохо. Мы Вам не позволим разваливать округ и дальше». Я встал и, прервав Куркоткина, выразил удивление сказанным. «У нас, — сказал я, — действительно работала небольшая группа товарищей из административного отдела ЦК КПСС и комиссия партийного контроля. Главным образом, работали по вопросам укрепления воинской дисциплины. В акте, оставленном этой группой, сказано, что в округе проделана большая работа по ее укреплению, есть сдвиги по сохранению жизни людей, уменьшилось количество совершаемых преступлений и происшествий. Вот этот документ, можете ознакомиться». После этой перепалки Куркоткин дал мне слово для доклада о положении дел в округе. В ходе доклада он неоднократно прерывал меня своими нравоучениями. Наконец я не выдержал и сказал: «Товарищ Маршал Советского Союза, Вы не даете мне возможности доложить. Если Вы еще раз меня прервете, я уйду с заседания Военного совета». Сидевший рядом с Куркоткиным Главком начал руками подавать мне знаки, что, мол, нельзя так вести себя. Но я уже «завелся» и на его сигналы ответил: «Не машите руками, товарищ Главком. Вы уже сделали свое дело». На этом заседании ни одного слова поддержки мы от своего Главкома не услышали. После этой реплики разговор пошел спокойно.

Вывод мой был таков — округ выправляет положение, есть положительные сдвиги, но есть еще много того, что предстоит сделать. Мы это видим, понимаем и работаем над этим. Вторым докладывал член Военного совета, начальник политуправления округа генерал-лейтенант В. М. Ломов. После его доклада маршал Куркоткин спросил: «Вы что, такого же мнения о положении дел в округе». Виктор Матвеевич с достоинством ответил: «Да, у нас с командующим одно мнение». Я до сих пор благодарен В. М. Ломову за его проявленную принципиальность и твердость в отстаивании чести округа. Третьим слушали военного прокурора округа полковника Владимира Ильича [388] Васильева. Когда Владимир Ильич сделал вывод, что за прошедший год дисциплина значительно улучшилась, Куркоткин попытался на него надавить, Владимир Ильич на это давление не поддался и показал итоговые донесения военных прокуроров гарнизонов всего округа. Суммирование этих докладов наглядно показывало картину уменьшения количества нарушений и преступлений. За свою честность и мужество Владимир Ильич жестоко поплатился. Перед этим Военный совет округа с согласия Главной военной прокуратуры сделал представление на присвоение ему звания генерал-майор. Кроме того, с учетом длительной службы в Забайкалье он должен был быть переведен в Киевский военный округ. Ни первого, ни второго не произошло. Владимир Ильич еще более года служил в округе, «генерала» получил только два или три года спустя. Вот так началось обещанное «кровопускание».

Комиссия в течение двух недель работала во всех самых отдаленных гарнизонах. Я покривил бы душой, если бы сказал, что все было хорошо. Были и недостатки, некоторые серьезные. Но не зря говорится: «Кто что ищет, тот это и находит». Дело доходило и до курьезов. В одном глухом гарнизоне в полку засечки ядерных взрывов прошедшим летом было допущено грубое нарушение воинской дисциплины. Рядовой Нестеренко был избит военнослужащими этого же полка. Случай был известен: один за совершенное преступление был осужден и отправлен в дисциплинарный батальон (свое рода военная тюрьма), второй — пострадавший, досрочно уволен. И вот, работая в полку, мы опять столкнулись с этим случаем. Прилетев в этот полк вертолетом, члены комиссии разошлись по подразделениям, а маршал Куркоткин начал беседу с командиром полка и его заместителем по политчасти. Через некоторое время в канцелярию полка входит начальник Центрального военно-медицинского управления ВС СССР (ЦВМУ) генерал-полковник Ф. Комаров и говорит: «Товарищ маршал, в полку имеется случай укрывательства смерти военнослужащего от побоев. Летом прошедшего года умер рядовой Нестеренко». Конечно, я фамилии тогда не помнил, но что в полку смертных случаев не было, знал точно. Спрашиваю командира полка, в чем дело и почему скрыто такое тяжелое происшествие. Тот, по-видимому, растерялся от вопросов стольких высших чинов и что-то отвечал невпопад. Но не растерялся замполит полка. Попросив разрешения выйти, он через минуту вернулся и протянул письмо от «погибшего» Нестеренко. [389] Тот писал ему, замполиту, что учится на подготовительном отделении Харьковского университета, одновременно работает и т. д. Я не выдержал и сказал Комарову: «Федор Иванович, я считал, что Вы терапевт, а Вы, оказывается, хирург — так и хотите пустить «кровь».

Но как бы не хотели члены комиссии, они не могли не заметить, что во всех гарнизонах в казармах тепло, бани и прачечные работают, питание нормальное, боевая учеба идет в соответствии с планом. Но такой вывод не устраивал, главным образом, маршала Куркоткина. Все, что было сделано в округе хорошего, проходило мимо его внимания и членов комиссии. Акцент в работе делался только на выявление негативного. Закончив работу, Куркоткин на расширенном заседании Военного совета округа сделал доклад-разбор. В докладе говорилось, в основном, о недостатках. Хотя несколько примеров было и положительных. В целом, оценка положения дел в округе была сделана жесткой, во многом несправедливой, но терпимой. Через несколько дней после отлета комиссии мне позвонил Маршал Советского Союза В. Г. Куликов и сказал, что состоялось заседание Коллегии Министерства обороны, на которой с докладом выступал Куркоткин. Далее Виктор Георгиевич сказал: «Куркоткин размазал вас всех, и камня на камне не оставил от округа». Через некоторое время позвонил начальник ГУК — заместитель министра обороны по кадрам генерал армии И. Н. Шкадов и сказал примерно то же самое. Далее Иван Николавич сообщил мне, что готовится Коллегия МО по этому вопросу с докладом министра обороны, на которую вызываются все командующие войсками округов и флотов. После этих разговоров с Москвой мы Военным советом сели за подготовку беспристрастного доклада о состоянии округа и о методах работы комиссии Куркоткина. Через несколько дней последовал вызов в Москву. До начала работы Коллегии я показал материалы своего доклада нескольким заместителям министра обороны. Все единогласно советовали уйти от оценки работы комиссии. И. Н. Шкадов даже сказал: «Ничего ты этим не добьешься. Все уже определено, общественная порка состоится». Тогда я пошел на прием к министру вечером накануне Коллегии. С. Л. Соколов принял меня и в начале разговора упрекнул тем, что с маршалом Куркоткиным я вел себя нетактично. Выслушав в свой адрес все упреки, я попросил 10 минут времени, чтобы на все ответить. Когда я рассказал о встрече маршала Куркоткина, о его скорополительных оценках «разложили округ» и т. д., министр усомнился в этом. Тогда [390] я предложил маршалу Соколову послушать представителя Главпура из состава комиссии или же любого другого генерала и офицера. Затем подробно, в течение часа, рассказал, как нас проверяли и как оценили в конечном счете. Видимо, мой доклад разительно не сходился с докладом Куркоткина. Сергей Леонидович после разговора сказал, что ему еще надо поговорить с людьми и кое-что внести в свое завтрашнее выступление.

Видимо, мой доклад министру имел какое-то значение, ибо выступление С. Л. Соколова на Коллегии не было таким жестким, как вначале планировалось. Однако командующий войсками округа (то есть я) «за допущенные упущения (какие?) получил «строгий выговор», объявленный приказом министра обороны СССР. Главнокомандующий войсками Дальнего Востока, вероятно, был доволен — он добился, чего хотел. Правда, после этих событий он оставил попытки командовать округом вместо меня — чему я был рад. С этим «строгим выговором» я прослужил еще несколько лет — до распада страны и Вооруженных Сил. Никто не пытался его снимать, а я считал недостойным напоминать об этом своим старшим начальникам. Правда, один раз вскользь я сказал об этом министру, но он, видимо, не захотел это услышать.

В сентябре 1984 года с должности начальника Генерального штаба ушел замечательный человек, талантливый военачальник и выдающийся военный теоретик Маршал Советского Союза Николай Васильевич Огарков. Ниже я еще скажу о своих встречах с этим достойнешим человеком и великим патриотом своего Отечества. С его уходом связи Генерального штаба с военными округами начали значительно ослабевать. Пришедшему на смену Н. В. Огаркову маршалу С. Ф. Ахромееву, видимо, не хватало времени на поддержание тесной связи с войсками.

При Николае Васильевиче Огаркове в Вооруженных Силах существовало негласное правило — один-два раза в месяц обязательно докладывать начальнику Генерального штаба о положении дел в округе и на флоте. Он живо интересовался всеми сторонами жизни и деятельности войск. Во многом советовал, помогал. При Сергее Федоровиче Ахромееве все это кануло в Лету. При любой попытке доложить ему слышали в ответ: «Горю синим пламенем, короче, мне нужно идти...». Вначале я думал, что это касается только меня, но, поинтересовавшись у коллег, понял, что это система. Генштаб как-то замкнулся на решении внешнеполитических задач и перестал [391] в должной мере интересоваться и заниматься делами округов, флотов, армий и флотилий.

Это, видимо, соответствовало духу времени, главные вопросы на повестке дня были связаны с разоружением, а не вооружением. Горбачев и его окружение требовали от Генерального штаба всевозможных расчетов по различным соглашениям с США и НАТО, направленным на сокращение вооружений страны: Договор между СССР и США о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (Договор о РМСД) — 1987 г.; Договор об обычных вооруженных силах в Европе (ОВСЕ), предусматривавший сокращение обычных вооружений — 1990 г. и др.

Все меньше стало проводиться интересных исследовательских учений, все меньше стало поступать военной информации, даже обобщенной, о боевых действиях войск в Афганистане.

Округ, как и другие военные округа, несмотря ни на что, жил своей жизнью — занимался боевой и оперативной подготовкой, укреплял дисциплину и строил, строил и строил. В мае 1985 года округу исполнялось 50 лет. Дата, вполне заслуживающая внимания даже на самом «верху». Я поставил перед собой цель — к этой славной дате достроить окружной Дом офицеров. Строить его начали еще до войны. По замыслу архитекторов тех лет Дом офицеров должен был выглядеть перевернутой буквой «П». До начала войны успели воздвигнуть только две стороны из трех, то есть получилась перевернутая буква «Г». В таком виде Дом офицеров просуществовал с 1941 по 1985 год. К юбилею округа военные строители сделали воинам подарок — завершили архитектурный замысел. В пристроенной третьей части Дома офицеров мы разместили Музей боевой славы, несколько просторных помещений для занятий и кружков, в том числе и помещение для ансамбля песни и пляски округа. Политуправление округа, ветераны создали в музее очень интересные композиции и выставки. На празднование юбилея округа пригласили руководство Министерства обороны, главное командование войск Дальнего Востока, командование соседних округов (ДВО) и флотов (ТОФ), руководителей Министерства обороны Монголии и руководство всех областей и республик Забайкалья. К этому времени, в мае 1985 года, вышло в свет пресловутое Постановление ЦК КПСС «О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма», в котором требовалось: «...не допускать продажу и употребление спиртных напитков в санаториях, Домах отдыха, [392] турбазах, при организации коллективных сборов и выездов... и т. д.». Но попробуй проведи такой юбилей «на сухую», наливая гостям чай или лимонад. Это постановление повисло и над нами, и над приглашенными, как Дамоклов меч. К исходу 24 мая в Чите собралось огромное количество гостей: руководители республик и областей, исполняющий обязанности министра обороны Монголии (генерал Ж. Ендон болел) с внушительной делегацией, командующий войсками Дальневосточного военного округа генерал армии Д. Т. Язов с группой офицеров, представители Тихоокеанского флота во главе с исполняющим обязанности командующего флота адмиралом Ясаковым и многие другие. Среди прибывших на торжества не было представителей высшего командования ВС СССР (министр обороны ограничился приветственной телеграммой), не прибыл и Главнокомандующий войсками Дальнего Востока (хотя штаб Главкомата стоял на территории нашего округа и был на полном нашем обеспечении), прислав представителя — генерала Ф. Демидкова.

Торжества продолжались двое суток. В первый день мы все торжественно открыли Музей боевой славы и провели собрание, на котором выступили почти все представители прибывших делегаций. На второй день воины округа на стадионе дали театрализованное представление «Взятие Порт-Артура». Во второй половине дня после торжественного обеда мы провожали своих дорогих гостей. Сразу скажу, что при проводах не обошлось без традиционных «стремянных» и «на посошок», несмотря на присутствие представителя командования войск Дальнего Востока, который, как ожидалось, проинформировал «кого следует». Через день-два в разговоре с И. М. Третьяком последний заметил: «А Вы рисковали, нарушая постановление ЦК КПСС». На что я совершенно спокойно ответил, что постановление вступает в силу с 1 июня 1985 года, а мы проводили юбилейные торжества 25–26 мая. На этом вопрос был исчерпан.

Жизнь шла, и личный состав занимался плановой боевой учебой. Осенью 1985 года мы провели крупные оперативные учения на территории Монголии, в которых участвовали в полном составе войска 39-й армии (пять дивизий), 48-го отдельного армейского корпуса (ОМГ) и Монгольская армия (три дивизии), составлявшая общевойсковую армию. Руководителем этих совместных учений был назначен я, а помощником по монгольской стороне — начальник генерального штаба МНР генерал-лейтенант Ч. Пурэвдорж. Учения начинались от [393] границы СССР и Монголии (Кяхта, Эрденет, Булган), шли через центральную часть Монголии и завершались в пустыне Гоби, у границы с Китаем. Войска вынуждены были действовать в сложных условиях бездорожья, безводья, при довольно низких температурах.

Здесь мы впервые на практике опробовали возможности 48-го армейского корпуса как оперативно-маневренной группы фронта. В пустынной местности хорошо показали себя танки Т-72 и БМП. Хуже были возможности у танков Т-64, которыми был вооружен 48 ОАК, из-за их утяжеления вследствие установки на них дополнительного оборудования для защиты от ПТУР. Утяжеление сказалось на износе гусениц и увеличении расхода топлива. Сам же принцип применения оперативно-маневренной группы фронта в пустынной местности, по нашим выводам, был целесообразен и необходим. Хорошую обученность показали и монгольские войска. Физическая подготовленность, выносливость и дисциплинированность цириков (солдат) могла служить примером для многих армий мира. На всех этапах этих учений присутствовал министр обороны Монголии генерал-полковник Ж. Ендон. С нашей стороны было достаточное количество представителей Генерального штаба ВС СССР. В целом, результатом учений, выучкой войск и штабов мы были довольны. [394]

Особенно радовало хорошее взаимопонимание и взаимодействие с монгольской стороной. Общие итоги, выводы и наши предложения были доложены Генеральному штабу и Главкому войск на Дальнем Востоке. Завершив учения, войска округа начали подготовку к годовой осенней проверке и к зиме. Шло интенсивное строительство жилья, ремонтировалось и восстанавливалось все, что было связано с подачей тепла. Новой головной болью для округа стала очередная передислокация одной из мотострелковых дивизий из Нижнеудинска в Братск.

Перевод дивизии начали еще весной, строя жилые дома, казармы, котельные, бани, парки для техники и склады под материальные запасы. Дивизия была сокращенного состава, людей мало, а техника по полному штату. Поэтому строили всем миром — и военные строители, и воины дивизии, и специально созданные бригады из других частей округа. До начала наступления холодов необходимо было построить жилые и административные здания и подготовить места (площадки) для постановки техники. Площади для обустройства дивизии были согласованы с местной администрацией, поэтому работы шли широким фронтом. Такие же работы велись в Кяхте в интересах армейского корпуса. Вместо деревянных двухэтажных домов мы развернули строительство 75-квартирных домов 101-й серии. Это был [395] прогресс в обеспечении жильем офицеров, прапорщиков и их семей в этом гарнизоне.

Параллельно войска отрабатывали боевые задачи. Однажды вечером мне позвонил командующий воздушной армией генерал С. Г. Иванов и доложил, что во время учебных ночных полетов пропала связь с одним из самолетов над территорией Монголии в районе Чойбалсана. Я приказал С. Г. Иванову немедленно вылететь на место происшествия и организовать необходимые поисковые работы. Всех, кого необходимо, подняли на ноги, начался тщательный поиск. Часа через два (около 23.00) звонит командир танковой дивизии, стоявшей в Чойбалсане, полковник (позже генерал-лейтенант) С. Пшеничников и докладывает, что во время проведения ночных стрельб из танков к ним пришел на директрису летчик, катапультировавшийся из самолета. Спала горечь потери — человек жив! Поговорив с летчиком по телефону и приказав С. Пшеничникову доставить последнего в часть на аэродром, связался с С. Г. Ивановым, приказав поиски останков самолета организовать с рассвета. На следующее утро самолет был найден в 300 м от аэродрома, в пустыне целым, хотя и с небольшими повреждениями. Что же произошло?

Редчайший случай в летной практике. Как известно, летчики перед полетами проходят на земле (в том числе и в самолетах) предполетную подготовку. На этом самолете днем под руководством инженера полка проводились занятия с группой офицеров, которым предстояли ночные полеты. Кто-то из них по недосмотру переставил показатели высотомера относительно земли. Летчик, совершавший первым на этом самолете ночной полет, не проверил показания приборов. Во время полета при заходе на посадку ночью, при показании высотомера 200–300 м от земли, он практически коснулся ее. Когда его начало бросать, он посчитал, что с самолетом что-то произошло, доложил на КП и катапультировался. Катапультировался из самолета на земле и довольно удачно. Самолет же пробежав 300–400 м по пустыне, сломав «ноги», остановился. Невероятный случай. Позже, после тщательного анализа и моего доклада Главкому ВВС главному маршалу авиации П. С. Кутахову, приказом последнего летчик был отстранен от летной работы и лишен классной квалификации.

Главным организатором боевой учебы в округе было управление боевой подготовки, возглавляемое начальником управления, заместителем командующего войсками округа по боевой подготовке генерал-лейтенантом [396] Л. К. Буряком. Лоренс Кузьмич Буряк был прекрасным организатором, великолепным методистом, человеком, глубоко знавшим боевую подготовку войск. В штабе округа он сам и офицеры его управления были редкими гостями — все время в поле, на полигонах и стрельбищах. Командующие армией, командиры соединений и частей с большим уважением относились к Л. К. Буряку. Другой фигурой, отвечающей за боевую подготовку войск в округе, был первый заместитель командующего округом генерал-лейтенант П. В. Ледяев.

В отличие от Л. К. Буряка генерал П. В. Ледяев больше времени уделял не решению служебных вопросов, а возможности, как сейчас говорят, «оттянуться». С первых дней совместной службы мне пришлось столкнуться с улаживанием всевозможных конфликтов, возникавших у первого заместителя на почве злоупотребления спиртными напитками. Будучи относительно молодым человеком (45–46 лет), имевшим отличное военное образование (академия бронетанковых войск и академия Генерального штаба) и прошедшим хорошую воинскую школу, Петр Васильевич сильно увлекался «Бахусом». В любой командировке в войска обязательно возникал либо какой-то конфликт, либо ползли слухи о его развлечениях. То он приезжает с синяком под глазом, то ходит по офицерскому общежитию и ищет у молодых офицеров возможности выпить, то еще что-то в этом роде. Мои неоднократные беседы лично, заслушивание в кругу членов Военного совета приносили мало пользы. Он клялся, заверял, что больше не повторится его пьянство, но все это до первого выезда в войска. Как только он уходил из-под контроля — история повторялась.

Его увлечение спиртным было известно и в Москве, в Главном управлении кадров, но тем не менее его не только не придерживали в росте, но наоборот, выдвигали — вплоть до первого заместителя командующего войсками округа. Дело заключалось в том, что Петр Васильевич был личным другом старшего сына маршала Соколова — генерала Валерия Соколова. Они вместе учились в обеих академиях, вместе много служили (в одной армии в ГСВГ, в одной армии в Киевском округе). Защита была крепкая, надежная. Прошло около года нашей совместной службы, как Москва потребовала рассмотрения вопроса о назначении П. В. Ледяева на должность командующего одним из военных округов. Конечно же, я воспротивился и представил материал с его похождениями в округе, чем вызвал очередную неприязнь в свой адрес. Прошло с полгода, как снова возник этот вопрос. [397]

На этот раз генерала Ледяева вызвал на беседу зам. министра по кадрам И. Н. Шкадов. Что там говорилось, я не знаю, но по возвращении Ледяева в Читу он доложил мне, что дал слово генералу армии Шкадову о прекращении пьянства. Через некоторое время позвонил мне и И. Н. Шкадов и передал суть их разговора. Оказывается, что, несмотря ни на что, руководство Вооруженных Сил видит в Ледяеве будущего командующего округом. Шкадов дал ему шестимесячный срок, после которого предполагалось рассмотрение его выдвижения. Смотрите, какая трогательная забота о человеке, который систематически пьянствует! В ответ на это я сказал, что если Ледяев еще раз напьется, то никогда не подпишу на него представление. Иван Николаевич заверил меня, что больше этого не повторится, так как Ледяев знает о его возможном назначении. Как говорится: «Блажен, кто верует». Поживем — увидим.

Месяца через два после этого разговора генерал Ледяев работал во главе группы офицеров штаба округа в учебной дивизии в Борзе. Я в это время работал в Даурской дивизии. Начальник штаба округа находился в Москве на учебе. Остальные заместители тоже были в войсках. В штабе «на хозяйстве» оставался начальник организационного управления полковник Федчик. В один из дней Федчик передал мне, что звонил маршал Ахромеев и хотел переговорить по правительственной ВЧ-связи с кем-нибудь из руководства округа. Поскольку правительственная связь была установлена только в штабах округа и армий, то, естественно, в Даурии, где я работал, такой связи не было. Зато ВЧ-связь была в Борзе, где стояли штаб армии и учебная дивизия. Я попросил связистов найти мне генерала Ледяева. Вскоре по телефону ЗАС (засекреченная аппаратура связи) он вышел на меня. Я ему объяснил, что нужно позвонить начальнику Генерального штаба, доложить ему обстановку и узнать причину звонка из Москвы. Во время нашего телефонного разговора меня насторожила сама речь П. Ледяева, произношение слов, интонация. Подумал, что звук искажает аппаратура. Через некоторое время позвонил Ледяев и, пересказывая разговор с маршалом Ахромеевым, понес такую чепуху, что я понял — он находится в сильном подпитии. Убедившись в этом, я сказал ему: «Что, Петр Васильевич, опять за старое взялись». В ответ услышал невразумительные упреки в мой адрес типа: «Вы на меня бочку катите» и т. п. Я ему приказал прекратить работу в дивизии и вернуться в Читу. Закончив с ним разговор, вызвал по телефону [398] командира учебной дивизии. Спрашивая о поведении генерала Ледяева, я понимал, что ставлю его в сложное положение: с одной стороны, чернить первого заместителя командующего опасно, с другой стороны, обманывать и выгораживать еще опаснее. Предупредил его, что если будет доложена неправда, то я поставлю вопрос о пребывании его на должности командира дивизии: только правда, какая бы она не была! Из доклада комдива выяснилось, что Ледяев уже несколько суток пьянствует в гостинице дивизии, ни на какие занятия в полки не ездит и вообще нигде не бывает. Закончив разговор, я приказал командиру дивизии связать меня по телефону с Ледяевым. Часа через полтора комдив доложил, что нигде не может найти генерала. Ночью я вертолетом улетел из Даурии в Читу.

На следующий день часов около 11.00 прилетел самолетом П. Ледяев. На аэродроме его встречал комендант гарнизона, который передал ему, что командующий округом ждет его в штабе. Однако в штабе он не появился, равно как не было его и дома. Оказалось, что он попытался сделать «ход конем» и улечься в госпиталь. Но, проверив его, врачи ничего серьезного не обнаружили и рекомендовали ему амбулаторное лечение (неудобно генералу отказывать в медицинской помощи, в которой он, правда, не нуждался). На заседании Военного совета опять состоялся нелицеприятный разговор. Опять Петр Васильевич клялся и божился, что больше такого он не допустит. На этот раз мы разговор (выступления членов Военного совета и П. Ледяева) оформили официально постановлением и направили в адрес министра обороны. Однако никаких решений сверху не последовало.

Еще через месяц из очередной командировки П. Ледяев вернулся с огромным синяком под глазом. Словом, дальше так оставлять было нельзя. Он становился «притчей во языцах», предметом различных баек среди офицерского состава округа. Понимая, что мое очередное донесение будет вновь проигнорировано, я пошел на крайние меры. Приказом по округу я официально отстранил генерал-лейтенанта П. В. Ледяева от исполнения обязанностей первого заместителя командующего войсками округа. О чем письменно, с грифом «секретно», доложил министру обороны. Через некоторое время пришел приказ министра о снятии с должности генерала Ледяева и назначении его с понижением. Назначили его заместителем начальника управления боевой подготовки Белорусского военного округа, где начальником штаба, первым заместителем командующего был генерал [399] В. С. Соколов. Друзья соединились вновь! Через несколько лет мне по службе вновь пришлось встретиться с генералом Ледяевым.

Вместо П. Ледяева был назначен командующий 29-й армией генерал-лейтенант В. М. Семенов (впоследствии генерал армии, Главнокомандующий Сухопутными войсками). К этому времени сменились все три командующих общевойсковыми армиями: вместо В. М. Семенова пришел из 39-й армии генерал Терентьев, ветеран Забайкалья. После трагической гибели командарма Ю. Момотова 39-ю армию возглавил В. Т. Шевцов, пришедший из Белорусского округа, а 36-й армией к этому времени уже командовал генерал Кузнецов. Через некоторое время, в середине 1986 года, ушел на повышение командующий воздушной армией генерал-лейтенант С. Г. Иванов, передав бразды правления своему заместителю генералу Беднову. Эти перемещения и замены требовали дополнительного внимания и оказания помощи вновь назначенным должностным лицам.

С уходом с поста начальника Генерального штаба Маршала Советского Союза Н. В. Огаркова (он был назначен Главнокомандующим войсками Западного направления) в Вооруженных Силах потихоньку начался откат к старому. То, к чему пришли в результате ряда последних исследовательских учений, в том числе и стратегических маневров «Запад-81», стало отменяться. Так произошло и с объединением всех сил и средств ПВО под начало командующих военными округами и флотами. В начале 1986 года вышел приказ министра о возвращении сил и средств ПВО (кроме войсковых) в централизованное подчинение Главнокомандующему ПВО страны. Опять Москва возвращала свои полномочия, считая, что из Центра лучше и целесообразнее руководить противовоздушной обороной, чем на месте — в округах. По этому приказу Забайкальский округ должен был передать корпус и дивизию ПВО в состав войск ПВО страны, чем снималась определенная ответственность с командующего округом за неприкосновенность воздушных границ страны в пределах территории округа. Я и сейчас считаю, что это была грубейшая ошибка, сделанная ради амбиций некоторых лиц руководства Министерства обороны. Командующий войсками округа должен нести полную ответственность перед государством за все, что происходит в границах его округа. Ему должны быть подчинены все силы и средства, расположенные на территории округа, имея в виду то, что принадлежит Министерству обороны. Привела ли эта централизация [400] к лучшему, наглядно показала провокация Руста, приземлившегося в 1988 году на Красной площади. Пока соответствующие начальники на местах ждали команды ЦКП ПВО (Центральный командный пункт противовоздушной обороны в Москве) на уничтожение воздушной цели, вторгшейся в воздушное пространство страны, самолет-нарушитель спокойно прошел все группировки сил ПВО от границы до Москвы. Никто не взял на себя ответственность за приказ на его уничтожение.

А если бы это была не провокация и не один самолет спокойно бороздил бы наше воздушное пространство — вот вам и централизованное управление, и наглядный пример безответственности должностных лиц ПВО страны. Нельзя из кабинета (или КП) Москвы гарантированно руководить огромной группировкой сил и средств, раскиданных на необъятных просторах. Но приказы отдаются для того, чтобы они исполнялись.

В округ приехали представители Главкомата ПВО страны, и мы начали передавать дивизию и корпус. В это же самое время в округе работала большая группа генералов и офицеров Министерства обороны под руководством Маршала Советского Союза В. Г. Куликова. Комиссия работала по вопросам укомплектованности войск личным составом и техникой, обустройства округа, обученности частей и соединений, их боевой готовности и т. д. Работали во всех армиях, включая войска на территории Монголии. Маршал В. Г. Куликов был всегда жестко требователен, но справедлив. В ходе проверок, учений он не боялся взять ответственность на себя. Части воздушной армии полками перебазировались по тревоге на различные аэродромы, включая и размещенные в МНР, ракетные бригады выдвигались на позиции на 100 и более километров от мест дислокации, мотострелки и танкисты день и ночь стреляли и водили боевые машины. Словом, было горячо. Мы все, от командующего до солдата, старались показать, что округ совершенствуется, укрепляет свои позиции и свой авторитет. Мне тем более хотелось это сделать, так как в свое время Виктор Георгиевич был моим строгим учителем — в Группе Советских войск в Германии, где он был Главнокомандующим, я почти четыре года командовал дивизией. Работая в войсках 39-й армии, маршал выразил желание нанести визит руководителям государства. Через министра обороны МНР и помощника первого секретаря ЦК МНРП такая договоренность была достигнута. [401]

Прием был организован на высшем уровне. С нашей стороны присутствовали маршал В. Г. Куликов, я и чрезвычайный и полномочный посол СССР в Монголии Фомиченко, с другой стороны — глава государства Ж. Батмунх, министр обороны генерал Ж. Ендон и еще два-три человека из руководства. Сам прием проходил в так называемой «Маршальской пади», где когда-то размещалась резиденция маршала Чойбалсана (отсюда и название). Место это находилось примерно в 30–40 км от Улан-Батора у подножия горного хребта. Это была многокилометровая заповедная зона, строго охраняемая и контролируемая.

Ранее, работая в войсках армии и перелетая вертолетом на аэродром Улан-Батора, мы частенько сверху наблюдали идиллическую картину — непуганные олени и козы свободно гуляли в предгорьях хребта. Сейчас, подъезжая к резиденции, мы из автомобиля любовались такой же картиной. Красавцы олени группами паслись рядом с проходящей [402] дорогой, нисколько не тревожась из-за проезжающих автомашин. Сами здания были построены в типичном восточно-буддийском стиле. Но были и современные здания. Прием был очень теплый. Ж. Батмунх многое рассказал о жизни Монголии, о все усиливающейся экспансии Китая. Руководство республики беспокоило то, что множество китайцев вступают в браки с монгольскими женщинами и остаются жить в Монголии, проповедуя свою идеологию. Беспокоило их и то, что 3000-километровая граница Монголии с Китаем далеко не везде прикрыта пограничными заставами и постами. У республики просто нет таких возможностей. Одна надежда — на войска Советского Союза. Ж. Батмунх поблагодарил нас за проведенные совместные оперативные учения с монгольской армией и выразил пожелания дальнейшего укрепления дружбы и взаимопомощи между нашими армиями.

В конце апреля 1986 года на базе Белорусского военного округа проводился оперативный сбор руководящего состава Вооруженных Сил. В нем кроме руководства Министерства обороны принимали участие начальники главных и центральный управлений МО, начальники родов войск (начальники химических, инженерных войск, войск связи и др.), командующие, начальники штабов и члены Военных советов округов и флотов. Один день на сборах провел и наш Верховный Главнокомандующий. В конце своего пребывания М. С. Горбачев объявил о некоторых перемещениях в руководстве Вооруженных Сил. Так, многолетний и древний начальник Главного политического управления СА и ВМФ генерал армии А. Епишев уходил, а вместо него назначался один из его заместителей генерал-полковник А. Лизичев. Были названы еще некоторые назначения. И ни слова не было сказано об уже состоявшейся Чернобыльской трагедии.

Правда, из разговоров между собой мы уже кое-что знали. Так, мой хороший товарищ по совместной службе генерал В. Арапов — он в это время был членом Военного совета Киевского округа — строго конфиденциально проинформировал меня. Знали — правда, далеко не всё — и другие участники сбора. Но все это было не официально. Сборы, можно сказать, были рядовыми и ничего нового, как это было раньше, участникам не дали. К этому времени состоялось постановление Совета Министров СССР, приуроченное ко Дню Победы, о присвоении генеральских званий. Почти во всех округах были люди, получившие эти звания. Мой сосед — Дальневосточный военный округ — получил одиннадцать первичных генеральских званий. [403]

А наш — Забайкальский — опять ничего. После «работы» Куркоткина в течение почти двух лет в округе никому не было присвоено генеральское звание. Это несмотря на тяжелейшие условия службы, на многочисленность войск в округе и сложность решаемых ими задач. И почему? В угоду чьим-то намерениям — «показать», «наказать». Больше мириться с таким отношением к округу было просто нельзя. И я решил после окончания сборов, при возвращении в Читу, сделать остановку в Москве и пойти на прием к министру. Прибыв в Москву, я сразу же с аэродрома Чкаловский направился в министерство. Министр оказался на месте и принял меня. Я, готовясь к этому разговору, наметил три вопроса, касающиеся жизни людей вверенного мне военного округа. Войдя в кабинет и представившись, я сказал: «Товарищ министр, у меня несколько вопросов, которые решить можете только Вы». — «Ну что у Вас за вопросы, — несколько недовольно сказал министр, — давайте говорите». — «Первый вопрос, офицеры округа желают знать, до каких пор наш округ будет ссыльным?» — «Что Вы ерунду мелете, какой ссыльный округ?» — «Товарищ министр, Вы отлично знаете, кого направляют служить в Забайкалье. Тех, кто в чем-то провинился, не угодил или еще как-то негативно проявил себя». В подтверждение своих слов передал письменное предписание маршала Куркоткина в мой адрес, в котором было сказано: «Направляется в распоряжение командующего Забайкальским военным округом за личную недисциплинированность командир бригады материального обеспечения полковник... (фамилия, имя, отчество), для назначения с понижением в должности». Прочитав предписание и положив его к себе на стол, С. Л. Соколов спросил: «Еще что?». — «Товарищ министр, по Вашему приказу мы разработали, а Вы утвердили трехлетний план обустройства округа. План рассчитан на определенное количество отпускаемых финансовых и материальных средств. Но уже второй год финансирование округа на обустройство значительно урезается. Если в 1984 году округу отпускалось 260 млн рублей, то на 1986 год — всего лишь 190 млн. Тогда как Прикарпатскому округу, обустроенному значительно лучше, финансирование увеличено почти на 50 млн рублей. Так кого мы обустраиваем — Забайкальский округ или Прикарпатский?» Такой настойчивости министр не выдержал и соответствующе одернул меня.

Последний вопрос я задал о присвоении генеральских званий. «Товарищ министр, в округе в течение двух лет не присвоено ни одного [404] генеральского звания, хотя в округе более двадцати дивизий и множество других генеральских должностей. Есть достойные люди, вполне и давно заслуживающие это звание. Вы сами признаете, что это самый тяжелый округ в Вооруженных Силах, и в то же время отказываете людям в том, что они заслужили». Говоря все это, я отчетливо понимал, что отнюдь не улучшаю свое личное положение. Помолчав, министр нажал кнопку аппарата громкоговорящей связи. Отозвался начальник ГУК генерал армии И. Н. Шкадов. Сергей Леонидович дословно сказал следующее: «Иван Николаевич, тут у меня Постников с пеной на губах доказывает, что мы третируем округ. Мы что, действительно, никого из округа не представили на присвоение генеральского звания?». — «Так точно, — отвечает И. Н. Шкадов, — в округе некого представлять». — «Как это некого, — возмутился я, — только командиров дивизий больше двадцати, и из них почти все полковники». Шкадов в ответ на это начал убеждать министра, что ряд комдивов молодые, еще не проработали положенный срок и т. д. С. Л. Соколов подхватил эту мысль, сказав, что на полных дивизиях представление должно быть не менее чем через год, а на сокращенных — через три. Я ответил, что мы этим положением и руководствовались, представляя девять человек. Министр поинтересовался, кого мы представляли. Я назвал фамилии, среди которых были командир 30-й истребительно-бомбардировочной дивизии (трехполкового состава), летчик-снайпер, делегат съезда полковник Смешников, командовавший дивизией два года, а также командир 38-й мотострелковой дивизии полковник А. Иодко, командовавший дивизией четвертый год. Услышав фамилию Иодко, министр сказал: «Так дивизия получила «неуд» на инспекторской проверке». Я ответил, что «неуд» получил один полк дивизии, который отмобилизовывался, а все остальные развернутые полки оценены, как и вся дивизия в целом — положительно. И потом, после инспекции прошло более года, и дивизия значительно подтянула боевую выучку.

Обещав во всем внимательно разобраться, министр отпустил меня. Выше я писал о дальнейшей судьбе А. Иодко, прекрасного офицера, пострадавшего опять-таки из-за амбиций некоторых начальников. Развернув летнюю учебу, мы начали оказывать активную помощь в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. От округа, меняя друг друга на протяжении длительного времени, работали поэскадрильно тяжелые вертолеты Ми-26. Тогда это был единственный [405] полк таких вертолетов в Вооруженных Силах. Воины-забайкальцы достойно проявили себя, рискуя собственной жизнью, работая над дышащим энергоблоком. Многие из них за проявленное мужество были награждены высокими государственными наградами.

В конце лета у нас в регионе произошла очередная смена Главнокомандующего. Вместо уходящего на повышение в Москву И. М. Третьяка неожиданно для всех был назначен заместитель Главкома генерал И. М. Волошин. Иван Макарович длительное время командовал войсками Одесского военного округа, потом был на советнической работе, с которой весной 1985 года был назначен на должность первого заместителя к И. М. Третьяку. Это был человек и выдвиженец маршала Соколова. По прибытии к нам, в войска Дальнего Востока, он перенес тяжелый инфаркт, который постарались скрыть от вышестоящего начальства. И вот он — Главком и генерал армии. Его стиль работы значительно отличался от его предшественника. Меньше стало мелочной опеки со стороны командования и штаба войск Дальнего Востока. Зато он, И. М. Волошин, значительно уступал И. М. Третьяку в энергии и напористости в работе.

В конце лета я получил разрешение на очередной отпуск, который провел с семьей в Крыму. За время отпуска в округ приехала большая группа генералов и офицеров из Главкомата Сухопутных войск. Во главе этой группы был начальник Главного управления боевой подготовки — заместитель Главкома Сухопутных войск по боевой подготовке генерал-полковник В. Меримский. Несколько необычным было его назначение на эту должность. В. Меримский (1919 г. р.) несколько лет работал в должности заместителя начальника Главного управления боевой подготовки. Начальником этого Главного управления был один из опытнейших генералов, бывший командующий войсками Сибирского военного округа (командовал округом 10 лет) генерал-полковник М. Г. Хомуло, который был на год моложе своего заместителя (1920 г. р.). С приходом в 1985 году на должность министра обороны маршала С. Л. Соколова генерал-полковник М. Г. Хомуло был уволен по возрасту, а вместо него был назначен В. Меримский. Как говорится, «неисповедимы пути твои, Господи». Команда В. Меримского проверяла боевую подготовку войск округа внепланово, видимо, по указанию министра. На выбор проверялись дивизии и полки всех армий округа (только Сухопутные войска). Я ежедневно связывался по телефону с округом и был [406] в курсе всех дел. В целом, части и соединения отчитывались вполне положительно. Но был небольшой нюанс, который впоследствии напомнил о себе.

В Вооруженных Силах существуют два призыва — осенний и весенний. Весенний имеет некоторую особенность, он как бы тоже состоит из двух частей. Первая — основная, а вторая включает в себя всех тех, кто имел отсрочку на два-три месяца для окончания учебы (учащиеся ПТУ, студенты вторых курсов и т. п.). Такую категорию, как правило, призывали в августе, тогда как основную часть призыва осуществляли в мае-июне. Такое дополнение весеннего призыва поступило и в войска округа в августе 1986 года. Часть его, пошла на укомплектование 11-й отдельной десантно-штурмовой бригады. Сведены они были в отдельную роту, где проходили курс молодого бойца. Вот эту роту генерал Меримский и решил проверить на физическую выносливость. Молодых, только что прибывших в армию ребят проверили кроссом на 1 км. Конечно, большинство из них не уложилось в установленные временные нормативы. Другого и быть не могло. Ну что ж, «двойка» роте наверняка никак не влияет на оценку округа. В нем таких рот несколько сотен. Но и эта оценка роте несколько позже была озвучена министром обороны.

Почти в это же самое время в войска Дальневосточного округа и Тихоокеанского флота с официальным визитом прибыл Верховный Главнокомандующий с супругой. До этого визита М. С. Горбачев ни в одном округе не был, не считая кратковременного пребывания на оперативных сборах в апреле 1986 г. в Белорусском округе. В ходе ознакомления с войсками ДВО и ТОФ Горбачев в одном из выступлений перед журналистами сказал, что собирается сокращать нашу военную группировку, стоящую против Китая. Сокращения, как сказал он, в первую очередь, коснутся войск, расположенных в Монголии, то есть нас — забайкальцев. Для всех нас, военных, такое решение Генсека и Верховного было неожиданным. В Монгольскую группировку за прошедшие годы были вложены миллионы и миллионы народных денег. Даже сейчас, летом 1986 года, продолжалось строительство жилья и объектов соцкультбыта в гарнизонах Чойр, Шиве-Гоби, Эрденет и других. И что теперь, все бросить?

Я к этому времени уже вернулся из отпуска и работал в частях 39-й армии. В один из дней на меня по телефону вышел министр [407] обороны МНР генерал Ендон и уведомил, что со мной хочет срочно встретиться Ж. Батмунх — примерно, утром следующего дня. Прилетев из Чойра в Улан-Батор, утром я был принят Ж. Батмунхом. В ходе разговора Ж. Батмунх выразил серьезную озабоченность возможным выводом наших войск из Монголии. Обосновывал он свою озабоченность тем, что Монголия не может без помощи СССР обеспечить свой суверенитет. Соглашаясь в душе с его доводами, я сказал, что пока никаких указаний о подготовке к выводу войск я не получал. Ж. Батмунх проинформировал меня, что собирается в ближайшие дни вылететь в Москву и обсудить этот вопрос с Горбачевым, попытаться уговорить последнего не выводить войска. Был этот разговор или не был, мне неизвестно, но через некоторое время я получил директиву Генштаба о сокращении нашей группировки в Монголии, в том числе на одну дивизию уже в 1986–1987 гг. Куда выводить, где разместить людей, технику, как организовать обустройство семей военнослужащих, в том числе и обучение детей в школах? В Монголии каждый военный гарнизон на дивизию имел свою среднюю школу, достаточно детских садов, ясель. Для детишек, родители которых служили в небольших гарнизонах при штабе армии в Улан-Баторе, действовал интернат, в котором обучались школьники с 1 по 11 класс. А как быть теперь? Путем тщательного анализа пришли к выводу, что дивизию надо выводить в Нижнеудинск.

В Нижнеудинске уже размещалась одна дивизия, которой командовал деятельный, энергичный и настойчивый командир — полковник Н. Е. Макаров (впоследствии генерал-полковник и командующий Сибирским (Забайкальским) военным округом). В гарнизоне был небольшой казарменный фонд, освободившийся при переводе ряда воинских частей в Братск. Мы с Николаем Егоровичем Макаровым [408] детально «прощупали» каждое помещение на предмет его пригодности к жилью. В основном это были сборно-щитовые казармы, которые требовали капитального ремонта. Но и таких казарм не хватало. Приняли решение возводить «модули» из сборных конструкций. Еще хуже было положение с жильем для семей военнослужащих. Его просто не было. При обсуждении вопроса размещения дивизии с местными руководителями выяснилось, что школы города перегружены и не могут взять наших детей — надо строить свои. Такое же положение с дошкольными садами и даже с обеспечением электроэнергией. Необходимо было строить свою подстанцию в расположении выводимой дивизии. Нами был разработан детальный план подготовки и вывода частей 91-й дивизии из гарнизонов Шиве-Гоби и Мандал-Гоби. План по вопросам обустройства и срокам вывода был рассмотрен Генеральным штабом и утвержден министром обороны. По этому плану все строительные работы поэтапно мы должны были завершить в течение года, то есть к концу 1987 года, а сам вывод начать с весны этого же года. Для выполнения этого огромного объема работ были сконцентрированы в Нижнеудинске значительные силы военных строителей округа, часть личного состава 91-й дивизии и местной 52-й дивизии. Выполнение этой задачи отчасти облегчало то обстоятельство, что выводимую дивизию предлагалось содержать в сокращенном штате, и еще то, что часть ее артиллерии уже дислоцировалась на нашей территории в городке Наушки на границе СССР — МНР. Огромными усилиями военных строителей и других воинов округа план обустройства в итоге был выполнен в установленные сроки.

В трудах и заботах пролетела осень. К ноябрьским праздникам вышло Постановление Совета Министров СССР о присвоении очередных воинских званий высшему офицерскому составу. По этому постановлению девять достойных офицеров округа наконец-то получили звание генерал-майор. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 3 ноября 1986 года мне, командующему войсками Забайкальского военного округа, было присвоено воинское звание генерал армии. Я был благодарен своим сослуживцам — солдатам, офицерам, генералам округа за их поддержку, их тяжелый воинский труд, приведший округ к определенным успехам. Вскоре после праздников в Москве состоялось ежегодное подведение итогов боевой и оперативной подготовки Вооруженных Сил с привлечением на них всего руководящего [409] состава видов Вооруженных Сил, родов войск, округов и флотов. Прилетев рано утром в Москву, я сразу же поехал в Министерство обороны, чтобы успеть до начала работы представиться министру по случаю присвоения мне очередного воинского звания (так положено по Уставу внутренней службы), в приемной сообщил помощнику министра адмиралу С. С. Турунову о цели своего прибытия, попросив его доложить министру. Войдя в кабинет и оставив дверь открытой, С. С. Турунов доложил: «Товарищ министр, прибыл генерал Постников, чтобы представиться по случаю присвоения очередного воинского звания. Только он в повседневной форме одежды» (по уставу представляться положено в парадной форме). «Что ж, — сказал министр, — если он такой бедный, пусть заходит в повседневной форме». Зайдя и представившись, я не удержался и добавил: «Товарищ министр, дело не в бедности, просто мне еще не вручили маршальскую звезду (раньше при присвоении звания генерал армии или маршал рода войск вручалась маршальская звезда). А ношение парадной формы без маршальской звезды — нарушение формы». Министр на эту реплику никак не отреагировал, и после короткого разговора я вышел от него.

Подведение итогов обычно проводилось в так называемом «греческом» зале — пристройке к основному зданию Генштаба, сделанной во времена маршала Гречко (отсюда и название). Эта пристройка имеет несколько этажей, в которых размещаются большой зал со сценой и закулисными комнатами, столовая, гардероб и другие помещения. Большой зал за [410] сценой имел помещение, где собирался президиум, небольшую обеденную комнату и т. д. Встретившись со многими своими коллегами, руководством Вооруженных Сил, обменявшись новостями, мы расселись по указанным рядам и местам.

Оставалось минут десять до начала работы. Президиум еще не появился, собирался за сценой. Ко мне подошел адмирал С. С. Турунов и сказал, что меня вызывает к себе (за сцену) министр обороны. Пройдя вслед за помощником министра в одну из комнат, я увидел там министра, всех его заместителей, в том числе и Главнокомандующих видами Вооруженных Сил. Маршал Соколов, обращаясь к окружающим, сказал: «Хотел я в кабинете ему вручить маршальскую звезду, но посчитал, что пусть это будет среди вас». После чего подал мне коробочку с маршальской звездой. Вручать высшую награду для генерала в каком-то закутке, когда рядом, за занавесом сидят сотни боевых товарищей и друзей — согласитесь, это далеко не лучший вариант. Вообще говоря, это должен был сделать Верховный Главнокомандующий, но тому до нас тоже не было никакого дела. Взяв звезду, я поблагодарил министра, при этом сказав, что получение этой звезды большая заслуга всего личного состава округа, который и впредь еще больше будет совершенствовать свою выучку. «Вы лучше людей научите кросс бегать», — в ответ на это сказал Соколов. Читатель, видимо, не забыл о сводной роте молодых солдат, получивших «неуд» за кросс. Даже такой мелочью министр постарался меня уколоть. «Личный состав округа, — сказал я, — уверенно бегает кроссы. Разрешите выйти?» Вот и торжественный момент в моей жизни профессионального военного.

Выйдя в зал, я опустошенными глазами смотрел на своих товарищей, которые, узнав от помощника министра о вручении мне маршальской звезды, жали руку, обнимали, хлопали по плечу. А мне, откровенно говоря, было не до этого. Обида жгла меня — за что же он так попытался меня унизить. В перерыве ко мне подошел мой бывший Главком генерал армии В. Л. Говоров и, подбодрив меня, сказал: «Я удивляюсь, как Вы сдержались?». Как удержался — а проклятая субординация и дисциплина?

Но это была еще не последняя «теплая» встреча с министром. Вскоре после праздников все руководство округа разъехалось по армиям, корпусам и дивизиям, чтобы проверить готовность к новому учебному году, начинающемуся 1 декабря. Я с группой генералов [411] и офицеров работал в Монголии. Зима стояла очень морозная — особенно это ощущалось в бесснежных просторах Монголии. 1 декабря, находясь на митинге в 41-й дивизии, дислоцированной в Чойре, я был вызван через дежурного по полку к телефону ЗАС. На другом конце был начальник ГУК генерал армии И. Н. Шкадов, который передал мне приказ — завтра в 8.00 быть у министра обороны. Я спросил Ивана Николаевича, в чем причина вызова и к чему такая спешка. Ведь если прямо сейчас, не возвращаясь в Читу, вылечу в Москву, то раньше 6-ти часов утра там не буду. Иван Николаевич (довольно хитрый «царедворец»), сославшись на личное распоряжение С. Л. Соколова, ничего определенного мне не сказал.

Лететь мне пришлось, в чем был одет для работы в войсках: шинель, папаха, брюки в сапоги и т. д. Разница во времени 6 часов, время полета 10–12 часов, плюс время на дозаправку на одном из промежуточных аэродромов — итого, пролетев весь вечер и всю ночь, около 5–6 часов утра самолет произвел посадку на аэродроме Чкаловский, где нас встречал на машине офицер Генерального штаба — направленец на Забайкальский округ. Ровно в 7 часов 30 минут я был в приемной министра, в которой расхаживал приехавший И. Н. Шкадов. Зная, что он все равно не ответит о причине вызова, я не стал вновь задавать ему этот вопрос. К восьми часам прибыл С. Л. Соколов. Вначале пригласил И. Н. Шкадова, а через несколько минут и меня.

Министр был сама любезность. Это меня еще более насторожило. Поговорив о делах в округе, Сергей Леонидович вдруг начал произносить панегирик в мой адрес, типа того, что вы уже восьмой год командуете округами, самый опытный из командующих, пора передавать свой опыт молодым командующим и т. п. Потом министр спросил меня, как я смотрю, если меня назначат первым заместителем Главнокомандующего Сухопутных войск, сюда, в Москву. Я ответил, что должностью командующего не тягочусь, более уверенно чувствую себя в войсках, а не в крупных штабах, и что если у меня есть право выбора, то я прошу оставить меня на прежнем месте на год-два, чтобы я завершил первый этап вывода войск из Монголии. На мои соображения министр сказал, что решение уже принято и мне надлежит сегодня быть в 10 часов в ЦК КПСС у зав. административного отдела Н. И. Савинкина, который представит меня М. С. Горбачеву. Я предупредил С. Л. Соколова, что если Генсек спросит, согласен ли я с новым предложением, то я отвечу отрицательно. [412] В назначенное время я был в административном отделе ЦК КПСС (на Старой площади), где встретил трех генералов, тоже прибывших по случаю выдвижения на новую должность. Всех троих я знал — они были заместителями (или начальниками штабов) округов. Среди них был и мой бывший сослуживец по Киевскому округу, сын министра обороны генерал-лейтенант В. С. Соколов. Поздоровавшись с ними, я поинтересовался, кто куда идет. Один — генерал И. Корбутов — шел командующим Северной группы войск, другой на один из внутренних округов, а третий — В. Соколов, вместо меня на Забайкальский.

В ходе беседы у Николая Ивановича Савинкина я высказал свое желание продолжать службу в Забайкалье, но он, как и министр, начал говорить о моем опыте и необходимости передачи его молодым командующим. Словом, я понял, что у них позиция уже выработана и мне вряд ли удастся отказаться от предложения. Закончив со мной беседу, Н. И. Савинкин сказал, что М. С. Горбачев сейчас работает в Ново-Огарево и будет во второй половине дня. О времени встречи с ним меня уведомят через начальника ГУК И. Н. Шкадова. Остаток дня я проработал в ГУК, решая кадровые вопросы округа.

Часов около пяти вечера я зашел к И. Н. Шкадову и попросил его связаться с Н. И. Савинкиным и уточнить, будет ли сегодня принимать меня Горбачев. Савинкин ответил, что Горбачев сегодня в Москву не приедет. Тогда я, взяв трубку у Шкадова, попросил у Н. И. Савинкина не дожидаться приема и улететь в Читу. Мотивировал я свою просьбу тем, что М. Горбачев принимал меня при назначении на округ, а при сдаче его, наверное, мое присутствие не обязательно, да и должность первого заместителя Главкома Сухопутных войск далека от самостоятельности. Николай Иванович с моими доводами согласился и оставил этот вопрос (моего отлета) на решение министра обороны. Доложив министру складывающуюся ситуацию и получив разрешение, я поздно вечером вылетел в округ.

Утром следующего дня мы были уже в Чите, которая встретила нас крепким морозом. Прямо с аэродрома я поехал на работу. Настроение было далеко не радужное. К округу я уже прирос душой, и не хотелось оставлять многие начинания в нем незавершенными. В середине дня позвонил мне начальник особого отдела округа генерал-майор И. И. Гореловский (ныне генерал-полковник, работающий в аппарате внешней разведки страны). Иван Иванович — большая умница, [413] отличный организатор, прошедший серьезную школу в органах разведки. Поговорив о делах, Иван Иванович поинтересовался, как прошла встреча с министром и в ЦК. Я коротко рассказал ему о возможном варианте моего ухода и прибытия нового командующего — В. Соколова. Тогда Иван Иванович сообщил мне о полученных по своим каналам сведениях. Оказывается, М. С. Горбачев отказался принимать В. Соколова и рассматривать его на должность командующего войсками округа, мотивируя это тем, что не может быть в государстве такого положения, когда отец — министр обороны, а родной сын — его непосредственный подчиненный, командующий округом. Хоть раз при решении военных вопросов М. С. Горбачев принял правильное решение. Но, как говорят, «раз ружье заряжено, оно должно выстрелить». Коль фамилия моя попала в обойму, рассматриваемую в ЦК, то решение по мне рано или поздно будет принято. Да и министр постарается довести свое решение до конца.

Зимние месяцы 1986–1987 гг. выдались напряженными, тут и учения с 36-й армией, и обустройство войск, предназначенных для вывода из Монголии, и консервация ряда наших военных аэродромов в Монголии, и ряд других вопросов. Уже было ясно, что выводом одной 91-й дивизии дело не ограничится. Предстоит в последующем вывод всей группировки, включая и авиацию, и силы противовоздушной обороны. Надо было предусмотреть возможный порядок и маршруты вывода, варианты размещения войск и целый ряд других организационных вопросов. Штаб, получив соответствующую директиву Генерального штаба, трудился над всевозможными расчетами решения этой сложной задачи.

В ходе предстоящего вывода войск нам предстояло передать безвозмездно монгольской стороне сотни многоквартирных домов, огромное количество казарм, клубов, Домов офицеров, госпиталей (в каждом гарнизоне), зданий школ, детских садов и т. д. и т. п. Сердце обливалось кровью — строили-строили, создавали такие условия жизни и службы в Монголии, которых не имели даже войска, стоявшие на территории наших союзников — в ГДР, Польше, Венгрии, Чехословакии. А теперь уходим, по сути дела, бросая все. Мы отлично понимали, что монголы, привыкшие жить в своих юртах, вряд ли будут жить в оставляемых домах, ходить в клубы и т. д. Все это в недалеком будущем будет разбито и разграблено. Действительность подтвердила наши опасения. А пока мы готовились к исполнению худшего [414] для нас варианта. Пролетели декабрь, январь, половина февраля. Я уже начал подумывать, что меня оставили в покое, как вновь последовал вызов в Москву.

На этот раз моего согласия уже никто не спрашивал. Министр сказал, что решение принято и завтра мне и моему сменщику следует быть на приеме у М. С. Горбачева, а затем на заседании Политбюро ЦК КПСС. Прием прошел по-деловому, буднично. Михаил Сергеевич сказал, что есть решение назначить меня первым заместителем Главнокомандующего Сухопутных войск, а вместо меня генерала А. Бетехтина, который принимал у меня три с половиной года назад Прибалтийский военный округ. После короткой беседы и получасового перерыва состоялось заседание Политбюро, на котором была окончательно решена моя судьба. Оставалось только ждать официального письменного решения и на его основе приказа министра обороны. Возвратившись в округ, я начал «подчищать хвосты» — сдавать документы, прощаться с войсками, руководителями областей и республик.

При последнем посещении Монголии Ж. Батмунх устроил в мою честь небольшой прием с присутствием всех членов Политбюро ЦК МНРП, ряда ведущих министров, где от имени правительства Монголии вручил мне орден Боевого Красного Знамени МНР. Было очень приятно сознавать, что твой труд не пропал даром и так высоко оценен руководителями дружественного нам государства. Хотя, к слову сказать, за это же время я от родного правительства и медали даже не заслужил, но зато получил «выговор». Очень не хотелось расставаться с округом, с его людьми, его заботами и нуждами, с его неудачами и успехами. Все это прикипело к сердцу. Несмотря на все трудности службы в этом округе, я до сих пор считаю, что годы, проведенные в нем — лучшее время моей жизни.

Огромный многотысячный коллектив, невероятные трудности жизни и службы, множество других забот, которые приходилось разрешать, позволили поверить мне в собственные силы и в бескорыстную помощь своих товарищей по службе. Я искренне благодарен за это бывшему члену Военного совета округа Виктору Матвеевичу Ломову, своим заместителям — по боевой подготовке Лоренсу Кузьмичу Буряку, по технической части Анатолию Ковалеву, начальникам управления и отделов штаба округа — генералам Лычкатому, Гичкину, В. Багнюку, И. Гореловскому, командующим армиями генералам [415] С. Иванову, В. Грищину, Л. Терентьеву, В. Шевцову, Кузнецову, командирам соединений и частей В. Болдыреву, Н. Макарову, С. Пшеничникову, Стрельникову, В. Чилиндину, А. Иодко, Мизуну и многим другим.

За время службы в Забайкалье я получал большую помощь от командования и штаба войск Дальнего Востока. Добрые слова хочется сказать о бывшем Главкоме В. Л. Говорове, который умело и ненавязчиво делал свою работу, его первом заместителе генерале В. Сивенок (рано ушедшем из жизни), начальнике ракетных войск и артиллерии Дальнего Востока генерале В. Невиднике — энтузиасте своей профессии, начальнике войск связи ставки генерале К. Кобце, стараниями которого была создана устойчива связь на огромной территории округа, заместителе начальника оперативного управления штаба войск Дальнего Востока, поистине его мозговом центре — генерале Н. Гербенском, и о многих других.

Вскоре поступил приказ о моем новом назначении, после чего в округ прибыл генерал А. Бетехтин. Министр обороны в телефонном разговоре попросил меня ознакомить в течение 7–10 дней нового командующего с войсками округа. Первые две-три такие поездки показали, что это в тягость нам обоим. Люди не знают, кому докладывать, на вопросы отвечают с оглядкой на меня. Так не должно было быть. Поэтому я доложил министру свою просьбу — вылететь к новому месту службы. Ответ был положительным.

Попрощавшись со своими бывшими соратниками, забрав семью и нехитрый домашний скарб, я вылетел в Москву. Что там меня ждет? Как сложатся отношения с Главкомом Сухопутных войск и Главным штабом — эти и другие вопросы, конечно же, волновали меня. А пока под нами проплывали необъятные просторы Сибири. Прощай, Забайкалье, прощайте, ставшие мне дорогими люди, проходящие в нем нелегкую службу. Счастья вам и удачи в ратном труде! [416]