VII. Служба на Кавказе

В первых числа сентября 1975 года я со всей семьей самолетом отправился к новому месту службы — на Кавказ. Справедливо полагая, что в начале надо представиться руководству округа, а затем уже принимать армию, я прибыл в штаб Закавказского военного округа, который стоял в г. Тбилиси. Как уже говорилось, командующий войсками округа находился в отпуске, и обязанности командующего исполнял его первый заместитель генерал Д. С. Сухоруков, с которым мы уже встречались в Польше, когда он командовал 11-й гвардейской армией Прибалтийского военного округа. Дмитрий Семенович тепло встретил меня и очень подробно обрисовал положение дел в округе и, в частности, в 7-й гвардейской армии, а также ознакомил меня с обстановкой в Грузии, Армении и Азербайджане. После этого я представился начальнику штаба округа генералу В. Крапивину, начальнику политуправления генерал-лейтенанту А. М. Оверчуку и другим заместителям командующего. Надо сказать, что все генералы и офицеры округа, с кем мне пришлось в первый день пообщаться, оказались очень доброжелательными людьми. Особенно запомнилось такое отношение ко мне со стороны генерал-лейтенанта Д. С. Сухорукова и командующего ракетными войсками и артиллерией округа генерал-лейтенанта Б. Н. Виноградова. В хорошем настроении после встречи с руководством округа я отправился в Ереван, где стоял штаб 7-й гвардейской армии. Мощные горные хребты и вершины Кавказа, покрытые снегом, под лучами яркого солнца создавали величественную картину могущества и покоя. До самого Еревана мы не отрывались от иллюминаторов, старясь запечатлеть в памяти эту мощь и красоту. Вот и конец нашего путешествия. Пролетев над территориями Польши и СССР с крайнего запада до крайнего юга, наш самолет приземлился на аэродроме г. Еревана — столицы Армянской Советской Социалистической республики. В иллюминаторе я увидел выстроившихся в одну шеренгу [186] военных и гражданских лиц. Среди встречавших оказалось много знакомых по прежней службе: первый заместитель командующего армией генерал Б. Шишикин и заместитель по боевой подготовке генерал Б. Бородин одновременно со мной командовали дивизиями в ГСВГ; начальник ракетных войск и артиллерии армии полковник Ф. Ахметвалиев учился со мной в одной учебной группе в академии Генерального штаба; первый заместитель начальника политотдела армии полковник Г. Першаков был в свое время замполитом полка у меня в дивизии. Среди встречавших были второй секретарь ЦК Компартии Армении П. П. Анисимов и первый секретарь городского комитета Компартии Армении Л. Н. Нерсесян. Возглавлявший эту церемонию генерал-лейтенант В. В. Шахнович представил мне встречающих. После короткого знакомства договорились, что утром следующего дня я нанесу визит в ЦК Компартии Армении (в частности, ее первому секретарю Карену Сероповичу Демирчяну), а затем и правительству Армении в лице его председателя Григория Агафоновича Арзуманяна. [187] Решив эти вопросы, мы направились в штаб армии, предварительно отправив семью в армейскую гостиницу. Прежде чем описывать жизнь командарма, хотелось бы рассказать о 7-й гвардейской армии, имеющей богатую боевую историю.

Вначале эта армия носила другую нумерацию — 64-я. С августа 1942 года и до конца Великой Отечественной войны ею командовал талантливый советский военачальник генерал-полковник Михаил Степанович Шумилов. Армия под его руководством снискала себе неувядаемую славу, героически сражаясь совместно с 62-й армией генерала В. И. Чуйкова под Сталинградом. В марте 1943 года армию преобразовали в 7-ю гвардейскую. Впоследствии армия участвовала в битвах под Курском и за Днепр, в Будапештской операции, освобождала Румынию, Венгрию и Чехословакию. За умелое руководство войсками армии в операциях и проявленное при этом личное мужество командующему армией М. С. Шумилову было присвоено звание Героя Советского Союза. В послевоенное время армия входила в состав войск Закавказского военного округа, дислоцируясь на территории Армении, преимущественно вдоль советско-турецкой границы. К моменту моего прибытия армия состояла из трех мотострелковых дивизий, двух укрепленных районов, ракетной бригады, зенитно-ракетной бригады и частей армейского комплекта, таких, как: отдельный полк связи, инженерно-саперный полк, армейский артиллерийский полк, релейно-кабельный батальон, части тыла и отдельная авиаэскадрилья, состоящая из двух звеньев, одно — 5 единиц самолетов Ан-2 и другое — 5 вертолетов Ми-8. Всего в армии насчитывалось около 30 тысяч человек военнослужащих. В то время это была самая большая по численности армия на территории СССР.

Части армии дислоцировались:

164-я дивизия (полного состава около 12 тыс. человек) — в городах Ереване и Эчмиадзине (на границе);

127-я дивизия (полного состава) — в г. Ленинакане (ныне Гюмри) вдоль границы;

15-я дивизия (сокращенного состава) — в г. Кировакане;

укрепленные районы стояли вместе с пограничниками вдоль границы на участке Ленинакан — Эчмиадзин;

зенитно-ракетная бригада в районе горы Алагез, имея на постоянном боевом дежурстве один из дивизионов;

ракетная бригада в г. Артике. [188]

Армией в послевоенные годы командовали Герой Советского Союза С. С. Маряхин (впоследствии генерал армии, начальник тыла ВС СССР), Герой Советского Союза генерал И. Г. Павловский (впоследствии генерал армии, Главнокомандующий Сухопутными войсками), дважды Герой Советского Союза генерал Д. Драгунский (впоследствии генерал-полковник, начальник центральных курсов «Выстрел») и другие видные военачальники нашей страны.

Армия стояла на важном оперативно-стратегическом направлении, имея против себя одного из участников блока НАТО — вооруженные силы Турции, Познакомившись с генералами и офицерами управления и штаба армии, заслушав заместителей командующего и начальников родов войск и служб, я взялся за изучение плана оперативного предназначения армии, ее боевого состава и возможностей. Изучив боевые документы, я с группой офицеров штаба начал знакомиться с войсками армии. На две дивизии из трех только что прибыли выпускники академии Генерального штаба: на 127-ю дивизию — полковник Н. И. Волков и на 164-ю дивизию — полковник А. С. Макаров. Оба уже успели «врасти» в обстановку и со знанием дела докладывали о задачах дивизий и их состояний и возможностях. Параллельно с работой в дивизиях мы тщательно анализировали положение дел в укрепленных районах. Так 7-й УР стоял в полосе ответственности 127-й дивизии по реке Аракс впереди пограничных застав. Этот УР бригадного состава имел на своем вооружении мощные артиллерийские системы 152-мм пушек, размещенных в бетонных казематах. Казематы позволяли длительное время автономно существовать личному составу расчетов. В них была создана принудительная подача воздуха, десятисуточный запас пищи и воды. Для ведения боя в каждом таком каземате находилось по пять боекомплектов артснарядов. 7-й УР во взаимодействии с пограничниками и частями 127-й дивизии прикрывал госграницу СССР — Турция на участке около 40 км. 9-й УР нес боевую службу на направлении Эчмиадзин — Ереван, прикрывая госграницу во взаимодействии с пограничниками и частями 164-й дивизии. 15-я мотострелковая дивизия (командир генерал-майор Некрасов) составляла как бы второй эшелон армии, дислоцируясь в глубине полосы армии — в районе г. Кировакана.

Изучая на местности задачи и возможности частей армии, мы пришли в выводу, что ее значительное удаление от соседей (справа войска Северо-Кавказского округа, слева 4-я армия Закавказского округа), [189] разъединение горными хребтами, а также удаленность от штаба и тыла округа требуют незамедлительного усиления флангов армии и обеспечения надежного управления. С целью определения правильности выводов было решено провести штабную тренировку со штабами соединений и частей на местности. Задачи на этой тренировке отрабатывались близкие по смыслу с задачами, предусмотренными планом оперативного предназначения. Тренировка подтвердила наши первоначальные выводы о самостоятельности действий дивизий первого эшелона, то есть автономности их действий на первые двое-трое суток. Исходя из этого, следовало уже сейчас, в мирное время, провести некоторую перегруппировку в частях армии. Мною было поручено начальнику штаба армии генералу И. Пономаренко провести необходимые расчеты и подготовить наши предложения для доклада командующему войсками округа.

В ходе знакомства и работы я внимательно изучал руководящий состав армии — генералов и офицеров штаба, командиров частей и соединений, офицеров их штабов.

С одной стороны, радовало то, что нашлось немало сослуживцев, которых я хорошо знал, и они меня знали. С другой стороны, начала проявляться некоторая фамильярность. Надо было срочно все ставить на свои места. В один из первых рабочих дней утром, как обычно, секретарь Военного совета армии принес мне текущую почту. Работая с ней, я на одном из только что поступивших приказов министра обороны увидел кем-то написанную резолюцию. Спрашиваю секретаря, кто оставил на приказе свой «автограф»? Последний отвечает, что резолюцию нанес первый зам. командующего генерал Б. Шишикин. «Как же так? — говорю ему. — Приказ адресован мне, а не Шишикину». Секретарь, нимало не смущаясь, отвечает, что в армии так заведено, то есть все приказы идут прежде всего первому заместителю. Учитывая, что мы когда-то вместе командовали дивизиями в Группе, генералы Шишикин и Бородин на первых порах пытались проявлять излишнюю самостоятельность. Буквально на второй-третий день я собрал руководство армии — заместителей командующего, основных начальников родов войск и управлений — и популярно объяснил им, что ЦК КПСС и правительством страны я назначен командующим армией. Исходя из этого, все наши отношения впредь будут строиться только на уставных требованиях, то есть отношения начальника и подчиненных, старшего и младших. Во внеслужебное время отношения [190] могут носить товарищеский характер. Честно говоря, не всем это понравилось и не сразу все решилось.

Генерал Б. Бородин, опытный специалист по боевой подготовке войск, вначале не очень загружал себя и, рассчитывая на наше прежнее знакомство, продолжал работать в прежнем стиле. Пришлось проводить с ним несколько раз беседы один на один, пока он по-настоящему не взялся за дело.

Генерал Б. Шишикин уже не первый год жил в Ереване один, без семьи, хотя имел трехкомнатную квартиру. Семья его жила в Москве. Это обстоятельство имело непосредственное влияние на его стиль работы. Так, он постоянно стремился бывать в войсках преимущественно 127-й дивизии, 7 УР и зенитно-ракетной бригады. Хорошее стремление помогать войскам, поэтому на первых порах я даже поощрял это. Однажды он с группой офицеров штаба армии был направлен мною помочь в организации службы и обучении в зенитно-ракетную бригаду. Бригада стояла у подножья самой высокой горы Армении — Алагез. Один из дивизионов бригады постоянно стоял на боевом дежурстве на вершине горы. Для этого были оборудованы позиция для РЛС (радиолокационная станция), стартовые позиции для трех ракетных батарей, помещения для размещения личного состава и хозпостройки (баня, столовая). Электроэнергией дежурный дивизион обеспечивался от постоянной сети из городка бригады. Кроме того, в дивизионе был и дизель, обеспечивающий электроэнергией дивизион в случае выхода из строя постоянной сети. Боевое дежурство зенитно-ракетного дивизиона — это выполнение боевой задачи в мирное время.

Напротив г. Алагез на сопредельной территории примерно в 20–30 км от границы Турции, на склонах горы Арарат стояла на боевом дежурстве зенитно-ракетная бригада Турции. Мы следили за ними, а они за нами.

Проработав в бригаде неделю, генерал Шишикин возвратился в Ереван и доложил письменным рапортом о проделанной работе. Ознакомившись с докладом, я понял, что в бригаде жизнь и быт налажены (был уже ноябрь месяц), боевое дежурство и учеба подразделений идут в соответствии с планом. Начальник противовоздушной обороны (ПВО) полковник Козлополянский подтвердил готовность бригады. Примерно неделей позже мы выехали для работы в 127-ю дивизию. Дорога Ереван — Ленинакан протяженностью около 120 км проходила через ряд населенных пунктов, в том числе и Алагез. Я решил [191] сделать остановку в бригаде и посмотреть, как там идут дела. Дела были неважнецкие. Оказывается, на позицию дежурного дивизиона около месяца не подается электроэнергия (ветром свалено несколько столбов и порван кабель). Единственную дорогу замело снегом (что бывало довольно часто) и проехать в дивизион можно было с большим трудом. Работая в дивизионе, мы обнаружили перебои с подачей воды, а следовательно, и помехи в приготовлении пищи и помывке личного состава (личный состав менялся через месяц). Оказалось, что генерал Б. Шишикин в дежурном дивизионе не был, проведя время в бригаде, а офицеры, посланные им, отнеслись к поручению халатно. У нас состоялся серьезный разговор. Оказалось, что любовь генерала к частым поездкам в войска, стоящим в высокогорных районах (1700 м и выше над уровнем моря), имела материальную основу. В этих частях личный состав получал горный паек, то есть к обычному солдатскому рациону добавлялись колбаса, масло, печенье, сыр и другие продукты. Кроме того, работая в таких гарнизонах, можно было хорошо попариться и сменить белье, не затрудняя себя стиркой. Конечно, это было вызвано безысходностью жизни пожилого холостяка, но в последующем при выезде в войска генерал Б. Шишикин получал более конкретный план работы, с обязательным личным отчетом по всем пунктам плана. Постепенно все наладилось и во взаимоотношениях, и в работе штаба как основного органа управления. Этому способствовало и прибытие нового начальника штаба армии генерала В. В. Жданова, моего однокашника по учебе в Шуйском военном училище. Если прежний начальник штаба генерал И. Пономаренко (бывший десантник) откровенно тяготился штабной работой и чурался ее, то прибывший генерал Василий Владимирович Жданов был полной противоположностью первому. Пройдя хорошую жизненную школу и все ступеньки командирского роста, от командира взвода до командира дивизии, закончив академию Генерального штаба, он горячо и с искренней заинтересованностью взялся за дело.

Хорошей опорой в работе командующего был, в первую очередь, штаб армии. Его отделы возглавляли опытные и высоко подготовленные люди. Первым заместителем начальника штаба был мой однокашник по академии им. М. В. Фрунзе полковник Г. Айрапетян, начальником оперативного отдела полковник В. Москаленко; организационно-мобилизационный отдел возглавлял великий трудяга полковник Д. Беридух; высочайшим профессионалом и мастером своего дела был мой [192] бывший сослуживец, возглавлявший разведывательный отдел армии полковник Е. Серов (впоследствии генерал-лейтенант, руководитель одного из управлений Главного разведывательного управления Генштаба). Не менее сильны были и другие начальники родов войск и служб (связи, инженерной и др.).

Большую помощь оказывал мне политический отдел армии, возглавляемый генералом В. Ф. Араповым (впоследствии генерал-полковник, заместитель начальника Главного управления кадров ВС СССР). Виталий Федорович Арапов был чудесный человек. Чуткий, заботливый, он вникал во все стороны жизни армии: превосходно знал боевую подготовку (закончил танковое командное училище), отлично разбирался в мобилизационных вопросах и, конечно же, много времени и души отдавал воспитательной работе.

Тыл армии возглавлял заместитель командующего по тылу полковник Л. К. Федоров (впоследствии генерал-майор, ответственный работник аппарата ШОВС). Памятуя о том, что «путь к сердцу солдата лежит через его желудок», он со своим аппаратом постоянно находился в войсках, проявляя заботу о питании личного состава, о своевременном его обеспечении обмундированием, держал под строжайшим контролем состояние кухонь, столовых и продовольственных складов. За все время совместной работы в войсках армии, несмотря на неблагоприятные условия, ни разу не было вспышек инфекционных заболеваний.

Нельзя не сказать о той помощи, которую оказывали мне и войскам армии местные и республиканские органы власти. Тон в этом задавали первый секретарь ЦК КП Армении Карен Серопович Демирчян и Председатель Совета Министров Армении Григорий Агафонович Арзуманян. С первого дня знакомства с этими замечательными людьми я постоянно ощущал их помощь и заботу о войсках армии. Такое отношение руководителей республики к армии, безусловно, находило свое продолжение в отношениях к воинским гарнизонам со стороны руководителей предприятий, колхозов и совхозов районов и городов Армении. Их партийные организации поддерживали постоянный контакт с нашими командирами и политорганами. Местное население (в республике более 95 процентов было армян) относилось к солдатам и офицерам очень доброжелательно. В целом в республике отношение к армии было отеческое — и требовательное, и заботливое. Карен Серопович, будучи по положению членом Военного совета [193] округа, часто бывал в частях и соединениях армии, вникал в их нужды и помогал, хорошо знал качество подготовки войск и всячески укреплял доброе взаимоотношение населения с войсками. Председатель правительства Г. А. Арзуманян также имел большой авторитет в войсках. К сожалению, нам не пришлось долго работать совместно с Г. А. Арзуманяном. Находясь в отпуске за границей, он внезапно заболел и, несмотря на все усилия местных и московских медицинских светил, скончался в Ереване. Встал вопрос о последних почестях усопшему. Руководство республики обратилось ко мне с просьбой организовать проводы с телом покойного по улицам города на артиллерийском лафете в сопровождении роты Почетного караула. По уставу гарнизонной и караульной службы, такие почести могли быть оказаны только крупным военачальникам, имеющим особые заслуги перед Родиной. Г. А. Арзуманян вообще в армии не служил, хотя заслуги перед государством имел немалые. Поскольку этот вопрос был не в моей компетенции, то я обратился с ходатайством к командующему округом генерал-полковнику П. В. Мельникову. Он ответил, что этот вопрос может решить только министр обороны, и разрешил мне обратиться к нему. Надо сказать, что П. В. Мельников ко всем руководителям трех республик — Армении, Азербайджана и Грузии — относился довольно высокомерно, и поэтому дружеских отношений между ними не было.

Немало удивившись такому ответу, я послал шифром на имя министра обороны ходатайство с подробным описанием заслуг покойного. Министр обороны в порядке исключения разрешил воздать ему все военные почести. Вскоре весь город выстроился вдоль центральной улицы, по которой двигался почетный эскорт с телом покойного на лафете артиллерийского орудия. Конечно же, такая честь, оказанная армией Г. А. Арзуманяну, не осталась незамеченной и руководством, и горожанами, да и всем населением республики.

Вместо Г. А. Арзуманяна вскоре председателем правительства был назначен начальник одного из НИИ г. Еревана генерал-майор Ф. Т. Саркисян, кадровый военный, отдавший службе в армии не один десяток лет. Наши взаимоотношения еще более окрепли.

В конце октября 1975 года командующий войсками округа сообщил мне, что в середине ноября планируется заседание Военного совета округа, которое будет проведено в Ереване. Мне предстояло подготовить части армии, стоящие в Ереване, к показу их участникам Военного [194] совета, а также подготовить смотр техники и вооружения армии — от пистолета до танка включительно. Задача была не из простых. Оставалось очень мало времени, и не хватало материальных возможностей армии. Об этом я проинформировал К. С. Демирчяна и Ф. Т. Саркисяна. Наши проблемы нашли полное понимание. Городские улицы, ведущие к двум военным городам, и строевые плацы двух полков силами города и республики были заново заасфальтированы. Учащиеся ПТУ помогли нам привести казармы и столовые городков в отличное состояние, оштукатурив, покрасив и отремонтировав их. Конечно, все это делалось совместными усилиями. Наши солдаты и офицеры скоблили, чистили, мыли, ремонтировали все, что должно быть показано. На строевом плацу 344-го полка была выстроена техника армии (поэкземплярно): танки, артиллерия всех систем, ракетно-пусковые установки дивизии ТР и армейские ОТР (оперативно-тактическая ракета), зенитно-ракетные установки, инженерная техника, техника связи, разведывательная и тыловая и др. Все это было подготовлено, проверено, расчетами и экипажами отработан процесс показа. [195] В целом, к установленному сроку армия к показу была полностью готова. Поскольку на заседании Военного совета кроме подведения итогов оперативной, боевой и политической подготовки рассматривались вопросы состояния гражданской обороны в республиках, то были приглашены и председатели Советов Министров Армении, Грузии и Азербайджана. Первые секретари республик присутствовали на Военном совете как его постоянные члены.

После завершения работы Военного совета мне было поручено пригласить его участников для ознакомления с вооружением и техникой армии. На каждом учебном месте, возле каждого экземпляра техники стоял щит с нанесенными на нем техническими и боевыми характеристиками, а также подготовленный офицер-специалист, рассказывающий возможности того или иного вида вооружения и техники. В завершение смотра были показаны в практической работе инженерные машины разграждений, маневренность боевой машины пехоты (БМП) и действия некоторых других видов техники. Занятия участникам понравились, тем более что приглашенные гражданские товарищи далеко не всю военную технику знали. Завершив выполнение этой задачи, мы занялись планированием оперативной и боевой подготовки для войск армии на 1976 учебный год. Большинство документов штабом армии совместно с начальниками родов войск и служб было уже отработано. Предстояло все проверить, все «сбить» и, отпечатав, направить в войска. И тут возникла для нас неприятная неожиданность — встал вопрос о направлении на курсы при академии Генерального штаба генерала В. В. Жданова. Так как шло планирование боевой и политической подготовки на 1976 год и начальник штаба возглавлял эту очень важную работу, то я попытался его отстоять от учебы. С этой целью попробовал решить вопрос через командующего округом, но тот «отфутболил» меня в Главное управление кадров (ГУК). Генерал армии И. Н. Шкадов мне посочувствовал и обещал помочь.

Помощь эта оказалась весьма своеобразной. В конце ноября я получил шифрограмму из ГУК с уведомлением, что решением МО я зачислен слушателем курсов (ВАК) при академии ГШ, начало занятий 2-го декабря, прибыть не позднее 30 ноября. Попробовал снова отбиться, но все попытки успеха не имели. Я доказывал, что еще не освоил армию, не был в отпуске за 1975 год, выдвигал другие причины, но все безуспешно. Передав во временное командование армию генералу Б. Шишикину, я к 1-му декабря прибыл в Москву на учебу. Разместили [196] нас в гостинице при Центральном доме СА, что на Суворовской площади, рядом с театром Советской Армии (ныне театр Российской Армии). Среди прибывших на учебу оказалось много знакомых из числа бывших сослуживцев. Только с нашего округа (ЗакВО) прибыло трое: генерал Д. С. Сухоруков; первый заместитель начштаба округа генерал И. Малышев (вместе служили с ним в 58-й дивизии в Туркестане); командующий 3-й армией ГСВГ генерал П. Макарчук (принимал у меня батальон в ТурКВО) и многие другие. Ранг прибывших на учебу — от командующего войсками округа до заместителя (начальника штаба) командующего армией.

Занятия имели свои особенности и отличия от подобных для слушателей основного факультета академии. У нас не было отработки армейской или фронтовой задачи. Главный метод обучения — лекции и семинары. Большой опыт моих сокурсников и разнообразие оперативных направлений, откуда они прибыли, придавало семинарам большое разнообразие, дискуссионность и заинтересованность. Было интересно узнать не из учебников и лекций об особенностях того или иного направления (театра военных действий), а непосредственно от людей, проходящих там службу. Особенно запомнились выступления генерала В. К. Мерецкова (начальника штаба Одесского военного округа) об организации противодесантной обороны морского побережья и проведении морских десантных операций, а также генерала Н. Сильченко (командующего Уральским ВО) о выдвижении армии на ТВД из глубины страны.

В середине января 1976 года мне по ВЧ на курсы позвонил К. С. Демирчян и сообщил, что коммунисты Армении оказали мне доверие, избрав делегатом предстоящего 26-го съезда Компартии Армении. Сообщив о дате начала работы съезда, Карен Серопович также уведомил меня, что с начальником Генерального штаба решен вопрос о моем участии в работе съезда. Действительно, через пару дней меня вызвали к генералу Шаврову (начальнику академии) и сообщили о решении начальника Генерального штаба. На съезде коммунисты республики избрали меня членом ЦК Компартии Армении, а на заседании Центрального комитета я был избран членом Бюро ЦК КП Армении.

Я понимал, какое огромное доверие оказывали мне коммунисты Армении. До этого членом Бюро ЦК КП Армении из числа командующих армиями никто не избирался. Ухватывая по несколько вечерних часов [197] после работы на съезде, я занимался армейскими делами. В начале февраля предполагались большие тыловые учения на базе армии. В ходе учений предусматривалось развертывание всех элементов армейского, дивизионного, полкового тыла и их работа на фоне боевых действий, привлекаемых частей и подразделений. В связи с этим предполагалось частичное отмобилизовывание и развертывание до штатов военного времени некоторых тыловых частей и подразделений. Руководителем учений был назначен командующий армией, то есть я. Учения должны были проводиться под контролем начальника тыла ВС СССР. Поработав над планом проведения учений и согласовав ряд вопросов с республиканским военным комиссаром генералом А. В. Казарьяном, я вернулся на учебу в Москву. В завершение учебы, каждому из нас было предложено разработать армейскую летучку на определенную тему. Армейская летучка представляла из себя тип военной игры на картах или на местности с отработкой одного-двух вопросов по различным темам — обороны, наступления, встречного сражения, организации противовоздушной обороны и т. д. По одному слушателю от каждой учебной группы предполагалось заслушать на общекурсовом занятии. Таким «счастливцем» от нашей группы оказался я. Поэтому пришлось использовать все оставшиеся вечера для тщательной разработки летучки.

В первых числах февраля так называемой защитой разработанных нами «летучек» закончился наш курс обучения, длившийся два месяца. Удостоверения об окончании ВАК (высшие академические курсы) нам вручал первый заместитель министр обороны генерал армии С. Л. Соколов.

Со многими из сокурсников военная судьба сводила меня не раз в самых различных регионах нашей страны и за ее пределами. Так со мной вместе на курсах учился командующий 11-й гвардейской армией генерал А. И. Иванов. Человек неугомонного юмора, знавший на память тысячи анекдотов и умевший выпить бутылку водки не пьянея. Впоследствии он был у меня в должности первого заместителя командующего Прибалтийским округом, а через несколько лет он работал со мной в должности заместителя Главнокомандующего войсками Западного направления по боевой подготовке. Пересекались наши армейские пути с Д. С. Сухоруковым, с И. И. Тенищевым и многими другими.

Вернувшись домой, я погрузился в подготовку учений. К этому времени, благодаря энергичной работе начальника штаба армии В. В. Жданова и начальника тыла Л. К. Федорова, многие документы [198] учений уже были разработаны, материальные запасы доведены до положенных норм, пункты приема личного состава и техники из народного хозяйства готовы к работе, с личным составом штабов и тыловых частей проведены практические занятия. Учения планировалось провести на фоне армейских КШУ с привлечение ряда частей 127-й дивизии. Район учений — территории Армении и Грузии, от Еревана и Ленинакана до Рустави и Караязы (горный учебный центр округа). Перед началом учений прошли командирские сборы в округе, в штабе округа прошла военная игра на картах, где мы выступали каждый в своей роли. В ходе сборов 15 и 16 февраля поздно вечером меня позвали к аппарату ВЧ. Первый заместитель начальника ГУК генерал В. Гончаров сообщил, что мне присвоено воинское звание генерал-лейтенант. На следующее утро с этим же поздравил меня командующий округом генерал П. В. Мельников, добавив, что округ материалы на присвоение очередного воинского звания не представлял. Все сделано по личному решению министра обороны маршала А. А. Гречко. Буквально через неделю после окончания сборов начались наши учения. Основная цель и направленность этих учений — проверить работу всех элементов тыла от армии до батальона включительно в различных видах боя в сложных климатических условиях горной местности. Наши тыловые части и подразделения, доукомплектованные до штатов военного времени, совместно с боевыми частями совершили 300-километровый марш по горным дорогам, преодолевая Пам-Багский, Ленинский и другие перевалы и выйдя на территорию Грузии, и развернулись для боевых действий на полигоне Караязы. Здесь в ходе наступления отрабатывались вопросы снабжения войск водой, продуктами, топливом, боеприпасами и другими материальными средствами. Медицинские подразделения решали вопросы эвакуации раненых и больных с поля «боя» и оказания им доврачебной (в батальонных медицинских пунктах) и врачебной помощи (в полковых медпунктах, дивизионном медицинском батальоне и армейском госпитале). Впервые в горах были практически отработаны вопросы эвакуации раненых на транспортерах переднего края (ТПК) и переправка раненых с вершин и скатов гор к их подножью с помощью специально оборудованных канатных дорог. Учения прошли очень интересно и познавательно. Результатом были довольны и мы, и московская Комиссия тыла Вооруженных Сил.

В начале лета мы стали свидетелями чуть было не возникшего конфликта с Турцией. В один из июньских дней начальник войск ПВО армии [199] полковник Козлополянский доложил мне с КП ПВО, что по направлению Карс (турецкая территория) — Ленинакан идут три воздушные цели. А также сообщил, что он связался с командиром бригады войск ПВО страны и что два ее дивизиона, находящихся на боевом дежурстве, ведут эти цели. Буквально через пару минут я получил доклад, что два самолета турецких ВВС, нарушив границу, углубились на территорию СССР на 6–12 км. Командиром бригады был отдан приказ двумя пусковыми установками уничтожить нарушителей. Один самолет ВВС Турции был сбит над нашей территорией, второй же, получивший повреждения, по наблюдениям радиолокационных постов дотянул до границы и упал на турецкой территории. Доложив об этом редчайшем событии командующему войсками П. В. Мельникову, я немедленно выехал в бригаду и к месту падения самолета. Все подтвердилось. Через несколько часов, то есть в этот же день, прилетела комиссия из Москвы под председательством заместителя Главнокомандующего ПВО страны генерала А. А. Микояна. Тщательный совместный с турецкой стороной анализ происшедшего подтвердил нарушение границ нашего воздушного пространства и правильность действий командира бригады. Несколько позже он был награжден орденом Красного Знамени и переведен по службе в другой регион страны. В неофициальной турецкой прессе некоторое время печатались призывы сбивать русские самолеты, нарушающие воздушное пространство Турции. Дело в том, что республиканский аэродром Паракар находился от госграницы буквально в 10–12 км. Гражданские лайнеры, делая заход на посадку, шли впритирку с полосой границы, а некоторые из них даже «чиркали ее крылом». Вот об этом и писала турецкая пресса. Но дело в том, что нами были сбиты военные самолеты, представлявшие опасность, а не гражданские воздушные суда. Некоторая осторожность и нервозность у экипажей, совершавших посадку в Ереване, присутствовала месяца два-три. Потом все успокоилось. Я занимался повседневными делами, помогая в подготовке войск молодым командирам дивизий. Для обучения войск армия имела превосходные условия. Армейский учебный центр «Октемберянский» позволял проводить дивизионные учения с боевой стрельбой штатными снарядами танков и артиллерией всех систем. Правда, были и некоторые неудобства по его использованию. Направление стрельб шло к границе с Турцией, поэтому за 15–20 км стрельбы приходилось прекращать. Вторым фактором, снижающим возможности полигона, был захват его земель близлежащими колхозами. [200] Буквально с первых месяцев своей работы в армии я столкнулся с такими фактами. Провожу контрольные стрельбы с танкистами 164-й дивизии и вдруг вижу прямо в направлении огня на глубине 2–3 км идут два трактора. Останавливаю стрельбу и посылаю начальника учебного центра за тракторами. Вскоре пахарей доставили ко мне на пункт руководства стрельбой. Оказалось, это трактористы соседнего колхоза по приказу своего председателя пашут земли полигона, готовя их под озимые. Трактористов отправляю в колхоз без тракторов, которые приказал задержать до приезда председателя. Часа через три приезжает на белой «Волге» (цвет, превалирующий в Армении) разъяренный председатель. На мой вопрос, на каком основании он посылает людей на смерть и запахивает землю, не принадлежащую колхозу, он кричал, доказывая, что это делается годами и он найдет меры на мое самоуправство. Его ярость была объяснима. Снимая урожай с неучтенных земель, он как бы повышал урожайность на своих учтенных. А отсюда ордена, премии, почет и слава. Объяснив, что я этого больше не допущу, и отдав тракторы, отправил его заниматься своими делами. Охоту на пользование чужой землей я у таких любителей вскоре отбил, но упомянутый председатель (колхоз Н. Талин) все-таки «поймал» меня. Уже зимой (в декабре этого же года) я проводил со 164-й дивизией тактические учения. В ходе учений танковый полк, стоявший в Эчмиадзине, совершая выдвижение на Октемберянский учебный центр, на одном из переходов прошел двумя колоннами через небольшое поле этого колхоза. Была зима, выпало много снега, поэтому никаких потрав не должно было быть. Однако едва закончились учения, как я получил строгую шифровку от Главнокомандующего Сухопутными войсками генерала армии И. Г. Павловского о недопущении потрав на учениях, о возмещении убытков колхозу и о наказании виновных. Зная, что мы ничего не сломали, не разрушили, не потравили посевов (под снегом на поле ничего не было засеяно), я назначил комиссию во главе с зам. начальника штаба армии полковником Г. Айрапетяном, включив в ее состав армейского прокурора полковника Баграмова и начальника финансовой службы. Одновременно доложил о случившемся и К. С. Демирчяну, попросив включить в состав комиссии представителей местных органов. Комиссия, проработав несколько дней, встречалась и с председателем колхоза, и с рядовыми колхозниками. Ни потрав, ни разрушений не обнаружила. Зато она установила, что генералу И. Г. Павловскому о якобы нанесенном армией ущербе сообщил телеграммой председатель [201] колхоза. Выводы комиссия доложила письменно Главкому и проинформировала К. С. Демирчяна. Через несколько дней мне позвонил Карен Серопович и, уточнив, не занят ли я, пригласил подъехать к нему. Войдя в приемную К. С. Демирчяна, я увидел в ней скромно сидящего знакомого председателя колхоза. После разговора со мной К. С. Демирчян пригласил председателя. Первый вопрос звучал примерно так: кто вам дал право, минуя правительство республики, обращаться в Москву. Второй вопрос — зачем он написал заведомую ложь. Не получив вразумительного ответа от председателя, Карен Серопович предложил последнему прямо здесь, в кабинете написать в адрес генерала И. Г. Павловского телеграмму о том, что он все придумал из-за желания навредить командующему армией. Впоследствии этот случай стал предметом разговора в комитете партийного контроля.

Думаю, не ошибусь, если скажу, что ни один этот председатель был виноват. Местные органы власти, включая Совет Министров республики, всячески пытались изъять у нас земли полигона. К сожалению, они находили частичную поддержку у Главкома генерала армии Павловского (я уже писал, что он ранее командовал этой армией и поддерживал связи с руководством республики). Я, конечно, как мог, всячески сопротивлялся этому. Но после моего ухода из армии Октемберянский учебный центр все-таки был передан из военного ведомства в распоряжение республики. Кроме этого центра в армии были еще горный полигон, предназначенный для стрельб и вождения танков, экипажей БМП и БТР и отработки тактических приемов в горах. С этой целью на полигоне были оборудованы танковая директрасса на шесть дорожек (позволявшая одновременную стрельбу шести танков), директрасса БМП с тремя дорожками, войсковое стрельбище для стрелков из АКМ, РПК, РПГ и снайперской винтовки, а также горный танкодром для танков и БМП. Здесь были оборудованы учебные места для обучения специалистов инженерных войск, химиков, связистов. В состав полигона входили тактические поля в горах глубиной до 30 км, позволяющие обучать подразделения (рота-взвод) не только передвижению по горным тропам, но и действиям обходящих отрядов. Поле имело два маршрута, было несколько пунктов обогрева. Для обучения разведчиков не только армии и округа, но и частей центрального подчинения в районе Кировокана имелся специально оборудованный центр подготовки.

В каждой дивизии в 3–5 км от военных городков имелись дивизионные учебные центры, обеспечивающие подготовку стрелков, специалистов [202] и танкистов, а также выполнение упражнений по вождению боевых и специальных машин.

Поскольку в состав округа входили две общевойсковые армии, воздушная армия и армейский корпус, то между ними шло негласное соревнование. 4-й армией командовал любимчик командующего П. В. Мельникова генерал В. Кирилюк, армейским корпусом — генерал К. А. Кочетов (впоследствии генерал армии и первый заместитель МО СССР), воздушной армией — генерал-лейтенант авиации Г. Дольников, известный многим кинозрителям по картине Бондарчука «Судьба человека». Прообразом главного героя картины был именно Г. Дольников. Это его судьбу отразил в своем рассказе М. Шолохов, на основе которого и был поставлен замечательный фильм. Действительно, нелегка была судьба этого человека. Боевой летчик, имевший на своем счету немало боевых вылетов, в одном из них был сбит и раненый попал в немецкий плен. В плену — несмотря на различные посулы со стороны немцев и всяческие оскорбления и избиения за отказ от сотрудничества с ними — не согнулся, выстоял, своей выдержкой показывая пример остальным военнопленным лагеря. Бежал из плена, снова геройски воевал и уже в 70-е годы успешно командовал воздушной армией. В войсках воздушной армии его боготворили. И вот осенью 1975 года в округ пришла шифрограмма от Главкома ВВС маршала авиации П. С. Кутахова с просьбой прислать ходатайство и представление на присвоение воинского звания генерал-полковник авиации Г. Дольникову. Командующий П. В. Мельников склонил членов Военного совета округа не делать это представление. Причины подобного сейчас трудно назвать. Наверное, сказалась определенная личная неприязнь и зависть к уважаемому командарму. Так, в этот раз Г. Дольников не стал генерал-полковником. О том, что это человек безотказный, порядочный и храбрый, говорит такой факт. Уже будучи заместителем Главкома ВВС по военно-учебным заведениям (вузы) и генерал-полковником, он получил предложение возглавить некую авиационную группировку, оказывающую помощь одной из стран Африки, ведущей боевые действия за свою независимость. Г. Дольников немедленно согласился, высказав, правда, одну просьбу. Оказалось, что заместитель Главкома живет уже длительное время в гостинице за неимением квартиры. В этой спецкомандировке он, как всегда, оказался на высоте, заслужив высокое звание Героя Советского Союза. Вот такой человек командовал армией в нашем округе. [203]

Другой командующий — 4-й армией, стоявшей на территории Азербайджана — был полной противоположностью Г. Дольникову. Генерал В. Кирилюк долгие годы являлся протеже П. В. Мельникова. Будучи командующим армией, а затем зам. командующего ПрикВО П. В. Мельников перетянул к себе в армию начальником оперативного отдела армии В. Кирилюка, который до академии Генштаба был начальником штаба полка и пару месяцев перед учебой — командиром полка. Ему бы после окончания академии поработать начальником штаба или заместителем командира дивизии, набраться опыта, так нет. Благодаря заботе П. В. Мельникова он получает очень важный участок самостоятельной работы. Назначают П. В. Мельникова командующим ЗакВО, он берет с собой В. Кирилюка и ставит его командиром 100-й учебной дивизии. Затем через год он уже начальник штаба 4-й армии, а по прошествии небольшого времени становится ее командующим. Добро бы были знания, опыт, деловая хватка — в добрый путь. Но, увы, главная его черта и направление деятельности — найти нужных людей, навести «мосты» и знакомства и правильно все это использовать в своих целях, не забывая и своего «патрона».

Армейским корпусом, как уже говорилось, командовал К. А. Кочетов, пришедший с должности командира «железной» дивизии ПрикВО. Хорошо подготовленный, решительный в отстаивании своих взглядов и действий, он по праву занимал этот высокий пост. Таким образом, из четырех фигур армейского масштаба в «отличниках» у нас ходил командарм 4-й, а мы трое были «мальчиками для битья». Не скажу, что командующий как-то особо жестко относился, нет. Но если шел разговор о сравнении действий армий, то, несмотря ни на что, лучшей оказывалась 4-я во главе с В. Кирилюком, а худшей или 7-я гвардейская во главе с С. Постниковым, или корпус во главе с К. Кочетовым. Но время и жизнь расставили все по своим местам.

Осенью 1976 года стало известно, что нас будет проверять инспекция Минобороны СССР. Позвонил генерал П. В. Мельников и проинформировал меня, что в округе будут проверяться 4-я армия, армейский корпус, воздушная армия и ряд частей окружного подчинения. 7-я армия будет обеспечивать проверку подготовкой полигонов учебных центров, содержанием маршрутов и т. п. Не успели мы сосредоточиться на полученной задаче, как получили новую. Оказалось, что командующий округом уговорил главного инспектора, министра обороны маршала К. С. Москаленко взять для проверки не 4-ю, а 7-ю гвардейскую [204] армию. Таким образом, оказалось, что «лучшую армию округа» представлять опасно — как бы не завалилась.

Получив задачу, мы начали усиленно готовиться к предстоящей проверке. Во всех частях армии параллельно шли работы по выверке оружия, отлаживанию механизмов учебных центров, обеспечивающих действия мишенных полей (подъемники мишеней, железные дороги и т. п.), готовилась техника и вооружение, казарменный и складской фонд, проверялись запасы материальных средств. Готовился и личный состав. Мы понимали серьезность предстоящей задачи. В соответствии с планами Генштаба того времени дивизии, армии и округа проверялись Главной военной инспекцией один раз в 5 лет. За 10 дней до начала проверки получили план ее работы. Проверку нашей армии планировался возглавлять непосредственно главный инспектор Сухопутных войск генерал А. М. Ямщиков с большой группой генералов и офицеров инспекции. Предусматривалось к проверке привлечь управление и штаб армии, две дивизии (развернутые 164-я и 127-я), 7 УР, ракетную и зенитно-ракетную бригады и несколько отдельных полков.

В привлекаемых дивизиях предполагалось проверить все полки, кроме одного и части дивизионного подчинения. В армии, кроме 15-й дивизии и одного УР, практически все подвергалось инспекторской проверке. Как обычно, проверка началась с проведения строевых смотров личного состава, осмотра техники и вооружения. Комиссия работала четырьмя группами по гарнизонам: Ереван, Эчмиадзин, Ленинакан, Артик и Алагез. Все одиночные стрельбы из стрелкового оружия проводились на дивизионных центрах, а стрельба штатным снарядом из танков, БМП, артиллерии и минометов — на Октемберянском (армейском) учебном центре. Батальонные и полковые учения с боевой стрельбой комиссия потребовала провести на окружном учебном центре Вазиани (Грузия). Следовательно, нам предстояло еще совершить марш в 300 км длиной по горным дорогам. Ракетная бригада была отправлена по железной дороге на спецполигон «Прудбой» (под Волгоградом) для пуска боевых ракет.

В целом, дивизии сдавали проверку ровно, несколько лучше шли стрельбы и батальонные учения с боевой стрельбой в 127-й дивизии. Большую помощь армии в подготовке мишенных полей для проведения учений оказывал зам. командующего округом по боевой подготовке генерал Д. Шкруднев. Погода в дни проверки была скверная. Сильный ветер валил мишени для огня из танковых пушек, срывал тележки с бегущими [205] мишенями. Специалисты окружного центра под руководством генерала Д. Шкруднева сделали все возможное и даже невозможное, чтобы не сорвать стрельбы. На одном из полковых учений с БС присутствовал маршал К. С. Москаленко. Стрелял танковый полк 127-й дивизии. Поскольку дул сильный порывистый ветер стрельба шла не так, как бы хотелось. В итоге за тактику полк получает «хорошо», а за стрельбу «троечку». Следовательно, общая оценка только «уд». И тут маршал Москаленко неожиданно для всех нас принимает решение привлечь еще один полк этой дивизии для проведения полковых тактических учений с боевой стрельбой. Так как все полки уже были задействованы и оставался только один — обеспечивающий все стрельбы, то я вынужден был обратиться к маршалу с просьбой не привлекать дополнительно еще один полк. Мою просьбу поддержали и командующий округом, и главный инспектор Сухопутных войск генерал А. М. Ямщиков. Но, увы, маршал остался непреклонен. Единственное, на что он пошел, — разрешил этот полк проверить в последние дни работы инспекции. Пришлось срочным порядком собирать этот полк (107-й полк 127-й дивизии, командир полковник Ж. Копейко). Половина полка была на [206] Октемберянском учебном центре, остальные здесь — в Вазиани. Надо было не только собрать личный состав (он был с личным оружием), но и подать боевую технику (БТР, артиллерия, средства ПВО и т. д.). Задача по отведенному времени почти невыполнимая. Но штаб 127-й дивизии и командир полка Ж. Копейко блестяще справились с ней. К указанному сроку весь полк на штатной технике был сосредоточен и готов к началу учений. Правда, высоких результатов он не показал, да мы и не ожидали их, но получил твердую удовлетворительную оценку. Учитывая всю сложность сложившейся обстановки, эта удовлетворительная оценка вполне тянула на хорошую. Маршал К. С. Москаленко объявил личному составу полка благодарность.

Инспекционную проверку завершили фронтовые командно-штабные учения (ФКШУ), в которых принимали участие штаб округа, штабы всех армий, включая и 4-ю, штаб корпуса и штабы отдельных спецсоединений и частей. Начались учения, как обычно, поднятием участников «по тревоге» и выводом их на командные пункты (КП) и в районы сосредоточения. Отрабатывались задачи, схожие с основной оперативной задачей округа как фронта. Здесь еще раз подтвердились наши выводы о необходимости дополнительного усиления армии, действующей автономно на отдельном оперативном направлении. В своем разборе маршал К. С. Москаленко также сказал об этом. Во время разбора итогов проверки, и в частности, ФКШУ, маршал сказал, что коллектив (штаб) 7-й гвардейской армии значительно превосходит по своей подготовке и слаженности 4-ю армию. Командующий генерал П. В. Мельников не сумел сдержать своих эмоций, выразившихся в возгласе: «Не может быть!». Мы все стали свидетелями неприятного разговора двух наших начальников. За реплику П. В. Мельникова оскорбившийся маршал К. С. Москаленко в резкой форме отчитал последнего, завершив разговор фразой: «Я Вам не давал повода сомневаться в моей компетентности и объективности». П. В. Мельников извинился за свою невыдержанность, но «кошка» между ними уже пробежала. По результатам инспекции был издан приказ министра обороны маршала А. А. Гречко, где в числе других 7-я гвардейская армия отмечалась с лучшей стороны. В целом, итоги проверки округа, я думаю, повлияли и на дальнейшую судьбу командующего округом. Менее чем через год он был переведен по службе на должность начальника военной академии им. М. В. Фрунзе, так и не получив звания генерал армии. Еще худшая участь постигла генерала В. Кирилюка. Проработав некоторое время начальником [207] штаба Закавказского округа, он перебрался на Украину в гражданскую оборону республики. За неблаговидные поступки, порочащие офицера, он был досрочно уволен из рядов Вооруженных Сил СССР.

После окончания инспекционной проверки, которая длилась три недели, войска армии начали готовиться к предстоящему военному параду. В те годы проводилось два военных парада в год: один в день 1 мая, другой — 7 ноября. Парады проводились в столице Родины городе Москве, столицах союзных республик и городах, где стояли штабы военных округов и флотов.

На парады разрешалось привлекать кроме Москвы не более 3000 военнослужащих и определенное количество боевой техники (танков, БМП, ПУ ракет и зенитных ракет, артиллерийских систем и т. д.).

В Армении к проведению торжеств, посвященных государственным праздникам, относились очень ответственно и любовно, особенно к военным парадам. Понимая это, участники парада с воодушевлением готовились, занимаясь ежедневно строевой подготовкой, готовили боевую технику и вооружение. Кроме воинов 7-й гвардейской армии в параде принимали участие и пограничники Закавказского военного округа. Наши усилия не пропали даром. Руководитель республики К. С. Демирчян в телеграмме на имя министра обороны СССР дал нам отличную оценку. Любовь и уважение населения Армении к армии проявлялись и в повседневной жизни. Крупные промышленные предприятия и колхозы республики были постоянными шефами над воинскими частями армии, всячески помогая им и в обустройстве, и в быту. В частях армии служило немало офицеров и солдат армянской национальности. Все они честно и с достоинством выполняли свой воинский долг.

Передовым танковым полком 164-й дивизии, стоящим на границе с Турцией, командовал отличный офицер полковник Малхасян. Образцом для офицеров управления и штаба армии являлся армейский прокурор полковник Баграмов — армянин по национальности.

За годы службы в 7-й армии у меня сложились добрые отношения со многими генералами и офицерами штаба и соединений армии. Особо доверительные отношения у нас сложились с Виталием Федоровичем Араповым. Как я уже писал, он был начальником политотдела — ЧВС армии, то есть ее «комиссаром». Стиль его работы — быть в гуще событий, среди солдатской массы. Он отлично знал военное дело (окончил академию Генерального штаба), прилично водил танк и стрелял [208] с его вооружения и умело руководил своим участком работы. Однажды в ходе инспекторской проверки он удивил главного инспектора Сухопутных войск, привезя его ночью на машине из Армении в Грузию на полигон Вазиани по полевым дорогам. Не много встретишь таких политработников, которые знают сотни километров войсковых маршрутов, используемых войсками армии и округа. Виталий Федорович не подстраивался под мнение старшего начальника, честно высказывал и отстаивал свое. Он не «шептал» за спиной, а прямо говорил собеседнику свои взгляды. Одним словом, с ним можно было «пойти в разведку». Поэтому мне с ним работалось спокойно. Хорошие отношения сложились и с командирами дивизий: Николай Иванович Волков и Александр Сергеевич Макаров, сразу после окончания академии Генерального штаба получившие дивизии в 7-й гвардейской армии, работали с большим желанием, ответственностью и старанием. Оба после двух лет командования дивизиями стали генералами и ушли на повышение, оставив о себе добрую память. Поддерживал я добрые отношения и с бывшим своим однокурсником — начальником ракетных войск и артиллерии армии полковником, позже генералом Ф. М. Ахметвалиевым. Он был отличным методистом, фанатиком своего дела, профессионалом высокого класса. Работа в таком коллективе приносила удовлетворение и удовольствие. Главная прелесть ее — самостоятельность. П. В. Мельников, учитывая наши несколько натянутые отношения, в войсках армии бывал нечасто. А если и бывал, то долго не задерживался. Это меня вполне устраивало, так как давало возможность работать без оглядки.

После завершения учебного года обычно руководство Вооруженных Сил (министр обороны и Генеральный штаб) подводило итоги и ставило задачи на следующий год. На это мероприятие приглашались (вызывались) кроме руководства центрального аппарата МО еще и все командующие, начальники штабов, члены Военных советов округов, флотов, армий и эскадр.

Такое подведение итогов состоялось и поздней осенью 1976 года. Кроме общения с руководством Министерства обороны мы имели возможность решать свои вопросы с начальниками центральных и главных управлений, родов войск и служб. Кроме того, была возможность поделиться опытом со своими коллегами, да и просто по-товарищески поговорить. В один из дней, при встрече со своим бывшим командующим генералом И. А. Герасимовым, я неожиданно для себя получил [209] предложение пойти к нему начальником штаба — первым заместителем командующего войсками Киевского военного округа.

Предложение заслуживало внимания со всех сторон: во-первых, это совершенно другой, более высокий уровень работы; во-вторых, это повышение по службе; в-третьих, Киевский военный округ — это десять областей Украины и несколько другие масштабы; и наконец, имелся наработанный опыт совместной работы с И. А. Герасимовым, что было бы только во благо службе. Поблагодарив Ивана Александровича за предложение, я сказал, что хотелось бы еще поработать на самостоятельном участке. К моему возражению он отнесся с пониманием, но, как потом показало время, от своей мысли не отказался.

Итак, завершив подведение итогов подготовки Вооруженных Сил и планирование оперативной и боевой подготовки на 1977 год, округа и флоты начали 1 декабря 1976 года боевую учебу.

Учеба проводилась и в войсках нашей армии. Как правило, она начиналась с обучения и отработки вопросов боевой готовности подразделений, частей, соединений и армии в целом.

Сначала осваивались обязанности каждого конкретного военнослужащего по тревоге, то есть что он должен делать при этом (взять личное оружие, средства защиты, что-то выносить из казармы, что-то выводить из парка — танк, БТР, БМП и др., чем-то загружать и т. д.).

Затем эти действия отрабатывались в составе взвода, роты, батальона и полка с выходом в исходные или запасные районы. Целью подобных занятий являлось обеспечение выхода полка, дивизии и т. д. в короткие сроки (конкретно указанные директивой ГШ ВС СССР) из военных городков, то есть из-под возможных огневых ударов вероятного противника. Такие занятия проводились в течение двух-трех недель. Затем начинались занятия по одиночной подготовке солдата, слаживанию отделений (расчетов, экипажей), взводов, рот, батальонов. Некоторые специальные подразделения и части (артиллеристы, разведчики, связисты и др.) выходили в зимние лагеря для отработки вопросов полевой выучки, проведения боевых стрельб и других занятий. В конце декабря стало известно, что в армию приезжает большая группа генералов и офицеров Генерального штаба во главе с первым заместителем начальника Генштаба генералом армии М. М. Козловым. Казалось бы, только что закончила работу в армии Главная военная инспекция МО — и пожалуйста, снова проверка. Заручившись согласием Ф. Т. Саркисяна о размещении москвичей на базе гостиниц [210] Совета Министров республики, мы продолжали вести плановую учебу, сделав упор на подготовку войсковых стрельбищ, танковых и артиллерийских директрис, танкодромов и других учебных объектов. И не ошиблись. Прибывшая комиссия не стала проверять плановые занятия в подразделениях и частях армии, а взялась за проверку вопросов боевой готовности в полном объеме. Ряд частей был выведен на учебные центры для проведения стрельб, вождения и других специальных занятий. Параллельно проверялись и вопросы укомплектованности личным составом и техникой, приписка военнообязанных запаса. Задачи ставились неожиданно. Так, в ходе работы комиссии было приказано провести одиночные стрельбы подразделений 344-го полка 164-й дивизии (Ереван). Со 127-м полком этой же дивизии было приказано подготовить и провести полковые тактические учения. В 15-й дивизии (сокращенного состава) начали присылать военнообязанных запаса в организационное ядро — около 1200–1500 человек. В один из вечеров, работая в штабе армии, генерал М. М. Козлов спросил, когда я обычно прихожу на службу. Я ответил, что всегда не позднее 8.00 я бываю на рабочем месте, если в эти дни нахожусь в Ереване. Но поскольку завтра стрельбы 344-го полка, то планирую с 7.00 до рассвета проверить готовность учебного центра и личного состава к началу контрольных стрельб и после этого вернусь в штаб. М. М. Козлов попросил меня, прежде чем уезжать на учебный центр, позвонить ему в гостиницу. Я этой просьбе не придал значения.

Последующую ночь мы готовили полк к стрельбам, а часов около 6 утра я поехал в штаб. Учебный центр полка находился в 10–12 км от Еревана на автотрассе Ереван — Тбилиси. Проехав несколько минут по этой хорошо освещенной трассе, я увидел идущую навстречу машину начальника штаба армии. Полагая, что мне хотят передать что-то важное, я остановил машину. Из встречной машины вышел генерал А. Капочкин, один из членов московской комиссии, мой давний хороший знакомый. Я поинтересовался, куда он в такую рань едет, и узнал, что МихМих — так за глаза называли Михаила Михайловича Козлова — направил его в Тбилиси для уточнения ряда вопросов с начальником штаба округа. Посоветовав ему быть аккуратнее на серпантине Семеновского (Севанского) перевала, я продолжил свой путь.

Ровно в 7 часов утра я позвонил М. М. Козлову. Поздоровавшись, он спросил, сколько сейчас точно времени. Я ответил — точное время 7.00. Тогда МихМих сказал, что для штаба армии, частей связи и охраны [211] 164-й и 15-й дивизий объявляется тревога с выходом в запасные районы. После чего задачи войскам будут уточнены. Посредники с распоряжениями на поднятие по тревоге, подписанными начальником Генштаба, уже в частях.

Действительно, по громкоговорящей связи оперативный дежурный армии доложил, что получено распоряжение Генштаба на приведение по тревоге в боевую готовность штаба армии и двух дивизий. Машина закрутилась. Пошло оповещение по автоматизированной системе связи. Через несколько минут все, кого это касалось, были оповещены, и начался сбор и выход штабов и войск в запасные районы. Штаб армии с частями обеспечения выдвигался по дороге Ереван — Ленинакан. Дорога с не очень интенсивным движением, без каких-либо серьезных препятствий, поэтому я поручил вывод штаба начальнику штаба армии, а сам направился в 164-ю дивизию, которая выходила в район по единственной дороге Ереван — Тбилиси. Хотя дорога и довольно широкая, хорошо оснащенная до озера Севан, но представляла определенные трудности для выдвижения частей дивизии.

К началу движения (где-то около 8.30) автострада была уже заполнена движущимися гражданскими автомобилями, идущими как на Тбилиси, так и на Ереван. По ней же шли и танки (дорога прорублена среди скал), и другая тяжелая техника (самоходные установки, инженерная техника), а между ними шныряли юркие «Жигули», «Волги» и другие автомобили. Все это требовало жесточайшей дисциплины движения и хорошо налаженной службы регулирования. Командир дивизии А. С. Макаров и штаб дивизии с этой задачей справились успешно — к указанному сроку части дивизии сосредоточились в запасном районе, пройдя весь маршрут без происшествий и серьезных поломок. К этому времени заняли свои районы штаб армии и 15-я дивизия.

В запасном районе 164-й дивизии я снова повстречался с генералом А. Капочкиным, который с группой своих офицеров фиксировал время занятия района частями дивизии и их готовность к выполнению дальнейших задач. На мой упрек, что он скрыл предстоящую проверку по выходу в районы, Капочкин ответил: «Станислав Иванович, дружба дружбой, а порядок должен соблюдаться. Скажи я Вам о времени поднятия по тревоге армии, Вы же меня сами бы перестали уважать». Он был прав. Из Генерального штаба никакие сведения не должны просачиваться ни при каких условиях. В последующие годы службы мы с А. Капочкиным не раз вспоминали этот эпизод. [212]

После сосредоточения в запасных районах мы получили задачу провести с одним полком на БМП полковые тактические учения с преодолением горных перевалов, а со штабами дивизий провести командно-штабную двухсуточную тренировку. На разбор проведенных мероприятий кроме штаба армии, командиров и начальников штабов всех соединений и отдельных частей были приглашены руководители республики — К. С. Демирчян, Ф. Т. Саркисян, а также республиканский военный комиссар Герой Советского Союза генерал-майор А. В. Казарьян.

В целом, армия с задачами справилась и была признана боеготовой к выполнению внезапно возникающих задач. Следовательно, мы недаром потрудились.

В ходе повседневной работы незаметно пролетела зима. В один из весенних дней в Ереван прилетел маршал И. X. Баграмян. Руководство республики устроило ему теплый прием, на котором Иван Христофорович щедро делился своими воспоминаниями и впечатлениями о современной Армении. Узнав о закончившейся проверке армии, он увлеченно рассказывал о своей работе в должности главного инспектора МО СССР. В частности, он рассказал о проверке войск Дальнего Востока, которыми тогда командовал маршал Р. Я. Малиновский. Случилось так, что в период проверки Р. Я. Малиновский был в отпуске, а войска проходили проверку не очень успешно. После первых неудач маршал Малиновский прервал отпуск, но поправить дело уже было нельзя. По словам И. X. Баграмяна, с тех пор между ними были натянутые отношения. Много лет спустя, когда Р. Я. Малиновский был министром обороны, а И. X. Баграмян его заместителем по тылу, отношения не улучшились. И даже в свой смертный час Р. Я. Малиновский эту давнюю обиду не простил. Иван Христофорович рассказывал, что когда он в числе других военачальников подошел к нему проститься, то Родион Яковлевич сказал: «А ведь ты враг мой, да-да — враг» — и отвернулся к стене. Хотя надо сказать, что И. X. Баграмян был очень чуткий и внимательный человек. Мне с ним пришлось встречаться в разных должностях — командира полка в Туркестане, командующего войсками Прибалтийского округа, — и всегда он был вежлив, корректен, готов помочь в рамках своей компетенции. Встречи и беседы с ним обогащали собеседников.

Не могу не сказать еще об одном посещении Армении. Пролетом в Индию, в Ереване сделал суточную остановку председатель Совета Министров СССР А. Н. Косыгин. Руководство республики, и я в том числе, встречало его на столичном аэродроме Паракар. После встречи [213] и короткого разговора было принято решение собрать расширенный республиканский актив, на котором выступит А. Н. Косыгин. В ходе этого актива в своем выступлении А. Н. Косыгин не только рассказал о внутреннем и международном положении СССР, но и показал глубокие знания вопросов, касающихся жизни Армении. В ответ на просьбу Ф. Т. Саркисяна об увеличении поставок газа в республику А. Н. Косыгин с математической точностью, по памяти, сообщил, сколько потребляет промышленность Армении газа, сколько его идет на нужды населения и сколько газа имеется в хранилищах республики. Оказалось, что просто об увеличении поставок газа излишне, с чем согласился и Ф. Т. Саркисян. Точно так же он говорил о перспективах развития химической промышленности, о необходимости рассредоточения крупных промышленных предприятий из Еревана в другие города и населенные пункты Армении. Словом, поражала его эрудиция, высокий профессионализм и великолепная память. Это действительно был образец современного государственного руководителя. Вообще, годы, проведенные в Армении, памятны мне не только всевозможными проверками и встречами с разными известными людьми (здесь я познакомился с выдающимся композитором А. И. Хачатуряном), но и житейскими радостями. Здесь родился мой первый внук Денис, здесь впервые в школу пошла моя младшая дочь Светлана. Здесь у меня появились настоящие друзья и первый среди них — Виталий Федорович Арапов. Словом, служба в Армении — это сладкая боль воспоминаний.

В конце апреля 1977 года, находясь в горах на учениях, я неожиданно получил [214] распоряжение из Москвы — на следующее утро быть у начальника Генерального штаба маршала Н. В. Огаркова. Я, конечно, был в полном недоумении о причинах вызова — раньше лично с ним знаком не был, он в нашей армии не бывал, каких-либо крупных мероприятий в нашем регионе на этот год не намечалось. Позвонил в штаб округа и командующему, но и там ничего не знали. Ранним утром я рейсовым самолетом вылетел в Москву. На аэродроме меня встретил офицер ГУК — направленец на наш округ — и сообщил, что мне вначале следует заехать к начальнику ГУК. Доложив генералу армии И. Н. Шкадову о своем прибытии, я спросил его о причине вызова. Тот сослался на личное распоряжение начальника Генштаба. Переговорив со мной о делах в армии, И. Н. Шкадов по селекторной связи доложил Н. В. Огаркову о моем прибытии в Москву. Начальник Генштаба приказал нам обоим прибыть к нему. Беседа у начальника Генштаба была долгой. Николай Васильевич очень подробно расспрашивал об организационно-штатной структуре армии и ее соответствии задачам и театру военных действий. Затронуты были вопросы управления (наличие пунктов управления в армии и ее соединениях, характеристика средств связи и их возможности по обеспечению связью в горах). Не остались без внимания начальника Генштаба и вопросы обеспечения вооружением и техникой. Особо детально он интересовался руководящими кадрами армии — командирами соединений, укрепрайонов, частей, начальниками штабов. Я доложил все, что интересовало маршала Н. В. Огаркова, и высказал ряд просьб.

Дело в том, что в армии многие годы строился защищенный КП — в горах. На него уже было израсходовано огромное количество денег, но вводить его в эксплуатацию было невозможно. При выборе места строительства КП были допущены грубые ошибки. Во-первых, он строился в горной расщелине, отсюда экранизация гор, а следовательно, плохое прохождение радиоволн. Во-вторых, из окружающих монолитных горных стен (был пробит в горе своего рода туннель с комнатами) постоянно сочилась вода, и никакие откачивающие насосы ничего не могли сделать. Вода на полу держалась глубиной 20–30 см. В-третьих, подъездную дорогу на КП для большегрузной военной техники (армейские радиостанции, штабные автобусы и т. д.) сделать было невозможно. На все наши донесения в соответствующие инстанции положительного решения (о переносе места строительства защищенного КП) мы так и не получили. [215]

Высказал я просьбу и о замене тяжелых армейских радиостанций на более легкие и компактные (а они уже появились в ВС СССР), ибо на горных перевалах такие радиостанции отставали, так как двигатели перегревались, в результате чего войска оставались без связи. Эти и другие мои просьбы Н. В. Огарков внимательно выслушал, пообещав во всем разобраться. Затем разговор перешел к моей службе. Я конкретно доложил основные должности и гарнизоны, в которых ранее служил. Когда речь зашла о Северной группе войск (я служил там начальником штаба группы), Николай Васильевич спросил меня о личных отношениях с ее бывшим командующим — генералом И. А. Герасимовым. Я ответил, что отношения были хорошие, деловые. После чего Н. В. Огарков поинтересовался, как я бы отнесся к предложению мне должности начальника штаба одного из крупных военных округов Западного направления. Я откровенно ответил, что должность командующего армией меня вполне устраивает, и я буду благодарен, если мне предоставят возможность и в дальнейшем командовать армией. На этом беседа завершилась. В заключение начальник Генштаба сказал, что пригласил меня, чтобы лично познакомиться (такое хоть и редко, но практиковалось), а затем пожелал успехов и распрощался. Дождавшись И. Н. Шкадова, я сказал ему, что идти начальником штаба округа я согласия не даю. Иван Николаевич заверил меня, что это беседа ознакомительная, но решение принимают министр и начальник Генштаба. С не очень хорошим настроением я возвращался в армию, заведомо предполагая, что этот вызов и беседа еще будут иметь продолжение. Действительно, 8 мая пришло распоряжение ГУК о моем прибытии к утру 9 мая к генералу армии И. Н. Шкадову.

Вечером этого же дня, доложив в округ, рейсовым самолетом я вылетел в Москву. Утром 9-го, как было приказано, явился в ГУК. Но начальника там не было. Оказывается, коллегия Министерства обороны участвовала в торжественных мероприятиях (возложение венков к могиле Неизвестного солдата) в честь годовщины Дня Победы. В середине дня появился И. Н. Шкадов. В этот раз он без утайки сказал, что моя кандидатура рассматривается на должность начальника штаба Киевского военного округа. Вопрос практически решен, осталась формальная сторона — провести беседу со мной заместителям министра и рассмотреть на коллегии МО. Сегодня, то есть 9 мая, во второй половине дня — представление руководству, а завтра — рассмотрение [216] вопроса на коллегии. Я спросил Ивана Николаевича, как же так решается вопрос без моего согласия. На что получил ответ, что выдвижение по службе не предполагает обязательного согласия выдвигаемого. Поскольку время было обеденное, Иван Николаевич любезно пригласил меня в столовую. После обеда мы вместе с ним выехали в Генеральный штаб.

Первым со мной беседовал маршал В. Г. Куликов. Он достаточно хорошо знал меня по прежней службе. Когда И. Н. Шкадов доложил ему о моем несогласии, то Виктор Георгиевич ополчился на меня: «Ты знаешь, что этот округ входит в тройку самых важных военных округов страны, — говорил он, — на этот округ тебе на брюхе надо ползти, а он отказывается. В твои-то годы». Кстати, тогда мне шел 49-й год. «Товарищ маршал, да Вы этим округом в 45 лет командовали, а в 50 лет уже были начальником Генштаба», — возразил я. В общем, разговор был доброжелательный, и Виктор Георгиевич посоветовал мне сменить мнение.

В ходе беседы у генерала армии С. Л. Соколова, последний на мое возражение привел пример из своей службы. Вначале он несколько лет был начальником штаба — первым заместителем командующего Московского округа, а затем переведен на равнозначную должность — первым заместителем командующего Ленинградского округа. Этим примером он показал мне, что интересы дела должны быть выше интересов личных. К начальнику Генерального штаба И. Н. Шкадов меня не повел, так как Н. В. Огарков беседовал со мной две недели назад. Закончив аудиенцию у остальных заместителей министра обороны, Иван Николаевич предупредил меня, что в 21.00 я буду принят министром обороны маршалом Д. Ф. Устиновым.

Конечно, до этого я не представлял режима работы руководителей министерства и Генштаба. Но чтобы в праздничный день работать до самой ночи — как-то не укладывалось в голове. За полчаса до назначенного времени я был в приемной министра, где познакомился с его помощниками — генералом И. В. Илларионовым и адмиралом С. С. Туруновым. Оба оказались приветливыми людьми и постарались разговорами снять с меня определенное волнение. На мой вопрос, почему они в такой день работают так поздно, С. С. Турунов раскрыл передо мной толстую тетрадь прибытия на службу и убытия домой Д. Ф. Устинова. Почти каждый день, включая и выходные, там значилось одно и тоже время убытия — 22.00–23.00. Ровно в 21.00 я [217] был приглашен в кабинет министра. Открыв дверь, я увидел вставшего навстречу министра обороны. Доложив ему о своем прибытии, услышал добродушное: «Здравствуй, земляк». Увидев удивление на моем лице, он сказал, что когда-то учился в ремесленном училище в г. Макарьеве — городе, в котором я родился и прожил всего лишь восемь месяцев. Затем, усадив меня за стол, он некоторое время вспоминал о своей учебе в этом городе, видимо, делая это для того, чтобы расположить собеседника к разговору. В этой беседе принимал участие и И. Н. Шкадов, который несколько раньше зашел в кабинет министра.

Дмитрий Федорович очень подробно заслушал меня о положении дел в армии, об отношениях с местными партийными и советскими органами. Спросил меня, есть ли среди военнослужащих армяне и как они служат. Я ответил, что офицеров-армян процент небольшой, а срочной службы военнослужащих около 10–12 процентов. Служат армяне хорошо, стараются закрепиться на должностях командиров отделений, экипажей, механиков-водителей, начальников радиостанций. В этом же заключается и просьба правительства Армении — поменьше направлять призывников-армян в строительные части, а использовать их на основных должностях рядового и сержантского состава, чтобы иметь подготовленный мобилизационный ресурс в республике.

Министр одобрил эту линию руководства армии и республики. Затем разговор перешел на украинскую тематику. Я выслушал с большим вниманием довольно подробную характеристику ряда областей Украины, на территории которых стояли войска Киевского военного округа. Дмитрий Федорович очень тепло отозвался о первом секретаре ЦК Компартии Украины В. В. Щербицком, о его заботе и помощи военным округа, дал политическую оценку необходимости присутствия на Украине трех военных округов и флота. Разговор был для меня очень интересным и полезным. В завершение министр сказал, что завтра, то есть 10 мая, на заседании коллегии мы встретимся вновь.

Встреча с министром обороны на меня произвела огромное впечатление. Во-первых, это была моя первая в жизни беседа на таком уровне. Во-вторых, метод беседы — не административный «надир» в виде инструктажа, а товарищеское, я бы сказал, отеческое собеседование со стороны министра обороны. [218]

Несколько забегая вперед, хотел бы сказать, что в дальнейшем я многократно в самой различной обстановке встречался с Дмитрием Федоровичем. Это было на учениях «Запад-81» и «Запад-83», на учениях «Центр», на конференциях и коллегиях и просто на докладах о положении дел на том участке, за который я отвечал. С полной ответственностью говорю, что никогда министр не отказывал в поддержке разумного предложения или начатого дела. Все просьбы — с целью усовершенствования либо театра военных действий, либо боевой выучки войск, либо улучшения жилищных условий офицеров и прапорщиков — им внимательно выслушивались и не оставались без внимания. Приведу один пример.

Прибалтийский военный округ, которым я командовал в 1980–1984 годах, один из первых получил новые мощные средства противовоздушной обороны — систему С-300. Это было сделано потому, что Советская Прибалтика тогда представляла собой воздушные ворота из Европы в СССР. В округе была создана мощная группировка средств ПВО, надежно обеспечивающая неприкосновенность наших воздушных границ со стороны Балтийского моря. Надо сказать, что над акваторией моря ежесуточно барражировали десятки западно-германских, американских, норвежских самолетов-разведчиков, за которыми нашими силами ПВО велось постоянное наблюдение, с готовностью пресечь любую попытку нарушить границы нашего государства. На боевом дежурстве ежесуточно находилось более пятидесяти зенитно-ракетных дивизионов, десятки истребителей-перехватчиков и различных радиолокационных постов. Состав средств ПВО округа (его зенитно-ракетных частей) был смешанным — дивизионы С-75, С-125, С-200. Все эти системы были сопряжены по управлению огнем с одной станцией (кабиной), позволяющей одновременно управлять всей этой группировкой в масштабе зенитно-ракетной бригады. Но вот появились новые — сверхмощные, высотные и дальнобойные — зенитные комплексы С-300. В округе началось их осваивание и практическая проверка технических и боевых характеристик. В результате этой кропотливой работы специалистов округа и радиопромышленности оказалось, что управление комплексом С-300 требует отдельного пункта (станции) управления. Таким образом, в бригаде, состоящей из комплексов С-75, С-125, С-200 и С-300, теперь требовалось два пункта управления. Это нас не устраивало. [219]

Мои доклады Главкому ПВО страны маршалу авиации А. Колдунову проблему не решили. Тогда при очередной встрече с министром в Москве я высказал ему свою озабоченность. Дмитрий Федорович выслушал меня, спросил, с кем решался этот вопрос. Я назвал Главкома ПВО страны и заместителя министра обороны по вооружению генерала армии В. М. Шабанова. После этого Дмитрий Федорович связался с министром радиопромышленности П. С. Плешаковым (это министерство как раз и разрабатывало систему управления нового комплекса). Поздоровавшись с Петром Степановичем, Дмитрий Федорович сказал буквально следующее: «Здесь у меня сидит командующий войсками Прибалтийского округа генерал-полковник Постников и матом тебя ругает за то, что твои ухари сделали систему управления комплексом С-300 не сопрягаемой с другими зенитно-ракетными комплексами. Верно ли это?». Что ответил П. С. Плешаков, мне не было слышно, но по словам Дмитрия Федоровича я понял, что проблема будет решена. В заключение разговора министр сказал мне: «Ну вот, а ты говоришь, что никто не хочет решать эту проблему. Будет единая система управления, П. С. Плешаков твердо обещал».

Таких примеров, когда Д. Ф. Устинов внимательно вникал в проблемы и нужды войск, я мог бы привести не один десяток. Только то, что при его руководстве Министерством обороны в войска поступила на вооружение новейшая техника, проводились многочисленные оперативно-стратегические учения, дающие выводы по дальнейшему строительству наших Вооруженных Сил, говорит о том, что он был на своем месте. Может быть, он был недостаточно осведомлен о тактике мелких подразделений, так обязательно ли это знать министру обороны. А как же тогда быть с министрами обороны — гражданскими лицами в США, Германии, Франции и т. д. Они что, знают в совершенстве, как должен действовать взвод или рота в обороне или наступлении? Конечно же, нет. И больно слушать или читать в отдельных мемуарах или статьях бывших его сподвижников или ближайших подчиненных о том, что якобы Дмитрий Федорович ничего не понимал в военном деле. Что он случайный человек в Вооруженных Силах.

Однажды, будучи командующим войсками Забайкальского военного округа, я летел на вертолете с одним из маршалов Советского Союза бывшим заместителем Д. Ф. Устинова. Это было после смерти министра — зимой 1986 года. В ходе разговора об умершем Дмитрии Федоровиче этот маршал сказал мне: «Ты знаешь, каких трудов стоило [220] мне научить его отличать взвод от роты». Думаю, что маршал в данном случае кривил душой. Дмитрий Федорович еще в 30-е годы закончил Военно-Промышленную академию, с 1941 по 1953 год возглавлял Наркомат (министерство) вооружения, а позже до 1957 года был министром оборонной промышленности СССР. И, конечно же, он заслужил добрую память о себе и в Вооруженных Силах, и в стране.

Однако вернемся назад, в май 1977 года.

На следующий день, то есть 10 мая, состоялась коллегия Минобороны. Первым рассматривался вопрос об авиационной катастрофе в войсках ПВО. На второй вопрос — кадровый — пригласили и меня. Когда дошла очередь до моей кандидатуры, то министр сказал, что уже переговорил со мной и все вопросы решены. Тем не менее он спросил, есть ли у кого-то возражения против меня или вопросы ко мне. Коллегия была расширенная. На ней присутствовали кроме постоянных ее членов начальники главных штабов видов Вооруженных Сил, начальники главных и центральных управлений МО и ГШ, среди которых были и мои прежние сослуживцы. В целом, все высказались одобрительно и вопросов не задавали, за исключением Н. В. Огаркова. Он спросил: «Так Вы по желанию идете на новую должность?». Что мне оставалось делать. И я ответил: «Сочту за честь руководить работой такого крупного штаба». «Ну вот — другое дело», — сказал Николай Васильевич. С тем меня и отпустили.

На другой день я был представлен заведующему отделом административных органов ЦК КПСС Николаю Ивановичу Савинкину и вечером этого же дня вылетел в Ереван. Удивительно то, что все это произошло, минуя командующего Закавказским округом. Он, как обычно это должно быть, не представлял меня на эту должность, но и не возражал. Поэтому мой вызов в Москву и результаты беседы со мной, о чем я ему по прилету доложил, он принял без особых эмоций. Только через много месяцев, уже работая в Киеве, я узнал всю подоплеку моего назначения. События развивались следующим образом. В марте 1977 года начальник ГШ Н. В. Огарков проводил в Киевском военном округе командно-штабные учения. На узловых этапах этих учений присутствовал и В. В. Щербицкий. По завершении учений Николай Васильевич Огарков в узком кругу — кроме него присутствовали В. В. Щербицкий, командующий округом И. А. Герасимов и член Военного совета, начальник политуправления округа генерал-полковник В. Т. Дементьев — делился своими впечатлениями. [221]

В целом положительно оценивая руководство округа, он сказал, что начальник штаба округа генерал-полковник И. Ершов, видимо, засиделся на этой должности и его надо менять. Присутствующие с этим согласились действительно, генерал Ершов был в этой должности около восьми лет. Николай Васильевич, заручившись их согласием, сказал, что подберет кандидатуру вместо Ершова. Владимир Васильевич Щербицкий, подготовленный И. А. Герасимовым, сказал, что у них есть кандидатура — командующий 7-й армией ЗакВО генерал-лейтенант Постников. Начальник Генштаба пообещал им рассмотреть этот вариант.

Но все это выяснилось значительно позже, а сейчас я готовился передать армию и ехать на новое место службы. Не очень меня это все устраивало, но ничего не поделаешь. Прошло несколько недель, и последовал приказ о моем назначении. Вместо меня этим же приказом был назначен генерал К. А. Кочетов, командовавший до этого армейским корпусом в Кутаиси. Попрощавшись с руководством республики, объехав все дивизии и части армейского подчинения и поблагодарив их личный состав за совместную службу и помощь мне, как командующему, я отправился в славный град Киев. Накануне я переговорил с И. А. Герасимовым, который с группой офицеров штаба выезжал в полевую поездку на территорию Молдавии. В Киеве на «хозяйстве» оставался генерал Ершов (которого я ехал менять), с ним я и должен был начинать работу по приему должности. На следующий день рейсовым самолетом Ереван — Москва — Киев я вылетел на Украину. Вместе со мной вылетели старшая дочь с внуком. Жена и младшая дочь остались собирать вещи и ждать вызова. [222]