VI. Служу по призванию

Крым — благодатное место, в котором нашей семье никогда раньше не приходилось бывать. Столица Крыма — Симферополь — представляла собой небольшой областной город, в основном, с домами старой застройки. Поражало не столько обилие фруктов, сколько многочисленность приезжего люда. Все отдыхающие в крымских здравницах, как правило, добирались до Симферополя железной дорогой или самолетами, а далее автобусами и троллейбусами до санаториев и курортов Алушты, Ялты, Судака и другие. Исключение составлял Севастополь, связанный железной дорогой с Симферополем и, следовательно, с крупнейшими городами страны. 126-я мотострелковая дивизия стояла в двух гарнизонах. Штаб дивизии, два мотострелковых и один танковый полк, а также артиллерийский и зенитный полки, ОРДН и др. дивизионные части размещались в Симферополе. Один мотострелковый полк стоял в Евпатории. Такое компактное размещение дивизии облегчало управление ею. По прибытии в Симферополь я сразу же явился в штаб армейского корпуса, который также размещался в этом городе, в здании штаба бывшего Таврического военного округа. Кстати, и штаб дивизии размещался там же, только имел отдельный вход и въезд с другой стороны.

Командиром корпуса был только что назначенный генерал-майор Петр Иванович Шкидченко, мой хороший знакомый, окончивший академию им. М. В. Фрунзе годом раньше меня. Там мы часто встречались на волейбольной площадке. Ко времени моего назначения Петр Иванович уже несколько лет командовал учебной дивизией в г. Николаеве, имел немалый опыт в руководстве войсками. Подробно введя меня в курс дела, представив своим заместителям и командованию дивизии, Петр Иванович, пожелав успехов, вручил бразды правления дивизией в мои руки.

Оказалось, что бывший командир дивизии генерал-майор Коровяков Василий Михайлович уже убыл по замене в ГСВГ (через год мне [134] пришлось с ним служить в одной армии). Остальные должностные лица были на месте. Что было для меня сюрпризом, и главное, для моей семьи, так это то, что нам была приготовлена просторная трехкомнатная квартира в старом довоенной постройки ДОСе (дом офицерского состава). Это облегчало мне задачу обустройства. Впервые за долгие годы службы я получил отдельную квартиру. С первых же дней службы я начал знакомиться с частями дивизии, проводя строевые смотры и опросы жалоб и предложений личного состава. Основная масса жалоб была на безквартирье. В Симферополе за последние годы по линии военного ведомства строилось очень мало, а семьи военнослужащих росли, да и замена офицерского корпуса давала знать. Конец июля в Крыму — самое жаркое время года. Проводя строевой смотр полка в Евпатории, соответственно, в форме для строя — китель, брюки в сапоги, ремень на кителе и т. д. — я заметил, что многие задыхаются от жары и взмокли. Объявил перерыв. Один из офицеров штаба дивизии полковник Власенко, работавший со мной, спросил, почему в такой жаре я, москвич, чувствую себя лучше, чем они, крымчане. Тогда я ему ответил, что я москвич условный, а туркестанец настоящий, и мне такая жара не создает большого дискомфорта. Но кителя все-таки разрешил снять. Буквально в первые дни работы случилась история, которая внесла некоторые изменения в жизнь нашей семьи. Однажды утром, знакомясь с рабочей почтой, я обратил внимание на письмо председателя областного комитет ДОСААФ. Удивила не сама просьба по оказанию методической помощи, а подпись председателя ДОСААФ — капитан 1-го ранга И. Тюханов. Как-то я уже говорил, что все мои двоюродные братья — военные моряки. В том числе и Игорь Тюханов. Как-то так получилось, что переписка у нас прервалась в 1956–1957 годах. И вдруг такая подпись — не может же быть совпадением и инициалы, и фамилия, и даже принадлежность к военно-морскому флоту. Тут же позвонил жене и попросил через адресный стол города уточнить вопрос. Адъютанта послал в ДОСААФ разузнать все подробно. Сведения, полученные в адресном столе и обкоме ДОСААФ, совпали. Да, действительно, это Игорь Николаевич Тюханов — мой двоюродный брат. Поскольку время было обеденное, я посчитал, что брат может быть дома. Набрал номер домашнего телефона. Спрашиваю, могу ли я поговорить с Игорем Николаевичем. Женский голос отвечает, что Игорь Николаевич с супругой [135] отдыхает в Подмосковье и скоро должен вернуться. Тогда спрашиваю, с кем я говорю. Ответ меня ошеломляет: «Вы говорите с его мамой». «Тетя Маня, — кричу я. — Это вы?». «А с кем я говорю?» — «Вы говорите со своим племянником — Станиславом». В трубке молчание, всхлипывания, дрожащий голос родной тети. Тетя Маня была младшей сестрой моего отца, его любимицей. В детстве я часто гостил у них, и это оставило глубокий след в моей памяти. Вечером мы с женой отправились на встречу с тетушкой. И счастливых слез, и воспоминаний хватило на многие часы. Тетя Маня сама жила в Севастополе, а сейчас временно была с детьми Игоря. От нее узнаю, что в Севастополе живет еще одна моя двоюродная сестра — Нина, дочь старшей сестры отца тети Дуни. Вот такой сюрприз преподнес нам один из дней июля 1969 года.

Через несколько дней в 9 часов утра открылась дверь моего служебного кабинета и вошел бравый морской офицер — мой брат, с которым мы не виделись с 1941 года — 28 лет! Игорь с детства поражал своими способностями. В школе он учился через класс, то есть в первом, третьем и т. д. Десятилетку он закончил в неполных 15 лет. В институт по возрасту его не приняли, и в 1941 году, с началом войны, он в 16 лет поступил в военно-морское училище. Закончив его, воевал на Тихом океане, долгое время служил на Севере. Затем был переведен на Черноморский флот и, в конце концов, оказался председателем областного комитета ДОСААФ Крыма. С тех пор мы поддерживали самые теплые и крепкие связи. Радуясь моим успехам и росту по службе, шутя он, однако, выше своего звания меня не признавал. При генерал-майоре он приравнивал меня — шутя, конечно — к капитану 3-го ранга, при получении мною генерал-лейтенанта он меня признавал как капдва, то есть капитан 2-го ранга. И только после получения звания генерала армии он позволил мне сравняться с ним. До самой его кончины (в 1987 году) у нас были братские, дружеские отношения.

Тем временем подходил срок итоговых годовых проверок. Дивизию должен был проверять корпус во главе с генералом Шкидченко. Я засел за боевую подготовку частей. Днем и ночью стрельбы, вождение боевых машин, подготовка техники и вооружения. Учебный центр дивизии, бывший окружной учебный центр, тянулся вдоль правительственной автомобильной трассы Симферополь — Ялта до с. Перевальное. С одной стороны он был ограничен селами, расположенными вдоль этой трассы, с противоположной — горным хребтом, [136] в направлении которого и шла вся стрельба и с танков, и с артиллерии и со стрелкового оружия.

Поскольку площадь учебного центра простиралась до с. Перевальное (недалеко от Алушты), то там же были оборудованы и танкодром, и автодром, и другие учебные места. Однажды вечером, проверяя ночное вождение танкистов и следуя по трассе вслед за танком, я увидел, что трассу пересекает огромное стадо овец. Танк вынужден был остановиться. Я спросил у чабанов, чье это стадо и как оно попало на военный полигон. Из ответов узнал, что стадо овец (несколько сот) перевезли из-под Перекопа, и здесь они нагуливают вес до глубокой осени. Вернувшись на наблюдательную вышку, очень раздосадованный, я спросил начальника учебного центра майора Король, что все это означает. Он ответил, что сделал это по приказу начальника тыла корпуса полковника В. Ариштовича. Поскольку учебный центр дивизии не входит в компетенцию корпуса, тем более его тыла, я приказал в недельный срок очистить полигон и готовить его к проверке. Через несколько дней по телефону командир корпуса поинтересовался, что за конфликт у меня возник с начальником тыла корпуса. Я объяснил ему суть проблемы и пригласил его на ночное вождение и стрельбы. Петр Иванович, приехав на учебный центр, сам убедился в правоте моих требований и поддержал их. В результате этого начальник тыла корпуса полковник В. Ариштович стал на долгие годы моим недоброжелателем и не раз отрицательно влиял на мою службу.

Дело в том, что он долгое время работал с генералом К. Захаровым, который позже возглавил управление кадров Сухопутных войск и управление в ГУК. Запрет на выпас овец на полигоне и ликвидация пасек «блатных» жителей Симферополя и Алушты лишили его дополнительных заработков. Конечно же, он не преминул донести в нужной ему форме генералу К. Захарову, что, мол, вот явился новый комдив и ломает все, что годами создавалось. Лично я не знал генерал-лейтенанта К. Захарова, но его фотографию на столе В. Ариштовича видел. Конечно же, об этих разговорах я узнал много позже, примерно лет через пять, когда служил уже совсем в другом месте. А пока мы готовились к проверке. Проверка завершилась для дивизии нормально, а для меня это был первый урок подготовки соединения такого масштаба.

В армии издавна заведен порядок — перед началом нового учебного года (обычно 1 декабря) за пару месяцев с командирами и начальниками [137] всех степеней проводятся командирские сборы. Цель сборов — показ и доведение до участников новых положений устава, командирская учеба, заключающаяся в выполнении упражнений стрельб, вождения, строевых и физических упражнений, которые предстоит отработать с подчиненными в новом учебном году. Обычно сборы идут как бы сверху вниз. Командующий войсками округа или армии проводит такой сбор с дивизионным аппаратом, командиры дивизии при проведении сборов с комполков, батальонов и их штабами доводят до них все новое, что получили сами в округе (армии). Командиры полков и батальонов проводят такие сборы с командирами рот и взводов. В ротах сборы проводятся с сержантским составом. Таким образом, все новое и необходимое доводится до всех инстанций — от командующего войсками до сержанта включительно, в части их касающейся. Это позволяет более целенаправленно готовить штабы и войска и осуществлять действенную помощь и контроль за их подготовкой. К моменту моего вступления в должность командира дивизии Одесским округом командовал генерал-полковник А. Г. Шурупов. До этого назначения он командовал одной из армий в ГСВГ. Имея большой опыт в подготовке войск, он, на мой взгляд, сделал правильный акцент в подготовке Одесского округа. В отличие от ГСВГ, где все части и соединения были укомплектованы по штатам военного времени, в Одесском округе дивизии, бригады, полки содержались в сокращенном составе, то есть основная численность личного состава находилась в мобилизационном резерве. Так из 11–12 тысяч личного состава дивизии в строю было 1700–1800 человек, остальные — мобилизационный ресурс. Чтобы дивизии и части не теряли свою боевую готовность, периодически этот мобилизационный ресурс призывался на 20–30-дневные сборы. Сборы в дивизиях проходили ежегодно, но призывали не всех сразу, а частично. Полностью же каждую дивизию развертывали один раз в пять лет. Поэтому командующий войсками на предстоящих сборах делал упор на вопросы мобилизационной готовности. Мобилизационная работа в дивизии — это целый комплекс вопросов, которые должны знать и решать соответствующие лица. До этого мне не приходилось служить в частях сокращенного состава и вплотную заниматься мобилизационными вопросами. Пришлось с азов изучать порядок приписки военнослужащих запаса по военно-учетным специальностям (механик-водитель танка, заряжающий, радист, сапер, артиллерист, минометчик, [138] разведчик и т. д.), проверять соответствие этой приписки в комплектующих военкоматах и комплектуемых воинских частях. Над этим работали штаб дивизии, командиры и штабы полков и отдельных батальонов, командиры подразделений.

Поскольку личный состав мобилизационного ресурса комплектовался Симферопольским и Евпаторийским райвоенкоматами, то мы договорились по субботам приглашать в части приписанных военнообязанных для изучения ими закрепленной техники и вооружения и обоюдного знакомства командиров с подчиненными. В последующем это положительно сказалось при развертывании дивизии. К сборам готовили технику, вооружение и материальную базу.

В ходе сборов командующий войсками действительно уделил основное внимание оперативной и мобилизационной подготовке. Дотошно опрашивая командиров дивизий о положении дел, он интересовался материальными запасами, их сохранностью, вплоть до количества танковых траков, хранимых на складах полков и дивизий и предназначенных для замен гусениц при совершении длительных маршей. Нам были показаны оборудованные под быструю погрузку склады с материальными ценностями, пункты приема личного состава и техники, поступающих из народного хозяйства при мобилизации. Был проведен ряд занятий по оперативной подготовке с учетом приморской дислокации соединений округа. Это были очень интересные и полезные сборы. Подготовив и проведя сборы у себя в дивизии, мы постарались довести все, что нам было дано на сборах в округе.

Зима и весна в Крыму значительно отличаются как от средней полосы России, так и от туркестанского климата. Зима в Крыму вялая, хмурая с частыми туманами, тянущимися с моря. Настоящие морозы очень редки, как и выпадающий снег. Говоря о Крыме, я прежде всего имею в виду его приморскую часть, где дислоцировалась дивизия. Весна же наоборот — буйная, веселая и щедрая на солнце. Занимаясь повседневной работой, я не заметил, как наступила весна.

Где-то в конце февраля 1970 года начальник штаба округа генерал-лейтенант Л. П. Казаков поставил мне задачу — готовить дивизию к развертыванию на мобилизационные сборы. Ориентировочно будет призвано и поставлено в части дивизии 7,5–8 тысяч человек личного состава, приписанного к нам. Дивизию следует разместить в летних лагерях, так как казарменный фонд был рассчитан только на [139] кадровый состав. Предстояло построить сотни гнезд под палатки, помещения для хранения оружия, летние столовые, штабы, учебные классы, медицинские пункты. Оборудовать и оснастить полевые парки для хранения техники, склады под материальные ценности. На все это нужны были не столько финансы, сколько строительные материалы. И тут нас выручили руководители городов Симферополя и Евпатории, директора заводов и других предприятий. Они помогли построить в короткие сроки все, что требовалось для размещения развертываемой дивизии. Большую материальную помощь оказали нам шефы дивизии. Дело в том, что 126-я мотострелковая дивизия носила почетное звание Горловская Краснознаменная ордена Суворова II степени. С шефами у дивизии была постоянная связь. Ежегодно часть молодых горловчан направлялась по призыву в части дивизии. Трудящиеся Горловки были частыми гостями дивизии, и наши воины, в порядке поощрения, в составе делегаций ездили к шефам. Так вот, узнав о наших нуждах, горловчане прислали нам целый вагон пиломатериалов, облегчив тем наше обустройство.

В мае приехала комиссия округа во главе с начальником штаба для проверки готовности. Комиссия работала не только в частях дивизии, но и в комплектующих военкоматах. В итоге было признано, что мы готовы к развертыванию. Определенных сроков проведения этого мероприятия нам не было поставлено, ориентировали через месяц-полтора. Следовательно, у нас еще было время подтянуть «хвосты», особенно с припиской военнообязанных. За оставшийся месяц все могло случиться. Одни приписники уходили в отпуска, другие — в море, третьи могли заболеть. Для этого случая в каждом районном военном комиссариате имелся приписной резерв с различными военно-учетными специальностями. Вот этим и занимались командиры и штабы, уточняя совместно с военкоматами возможные замены.

В начале июня мне сообщили из управления кадров округа, что возможно, летом я уйду по замене в ГСВГ. Для меня это было неприятной неожиданностью. Только-только начал осваивать дивизию, только обустроилась семья, и опять начинай все сначала. Старшей дочери предстояло учиться уже в пятой школе. Переезды, переезды. Рядом ни родных, ни друзей. Все мелькает и меняется, как в калейдоскопе. Но что делать, ты солдат и должен быть там, куда тебя посылают. [140]

В середине июня приехала в дивизию большая группа генералов и офицеров округа во главе с командующим войсками. Мы поняли, что нам осталось несколько дней, а возможно, и часов относительно спокойной жизни.

Проработав день в штабе дивизии и в полках, нанеся визиты руководству города, вечером командующий у меня в кабинете сказал, что уже есть решение Главкома Сухопутных войск о моем откомандировании в ГСВГ. Далее он мне сказал, что Военный совет округа ходатайствовал, чтобы меня оставили в округе, а вместо моей кандидатуры предложили командира дивизии, стоящей в Одессе. Главком шифровкой ответил, что хорошие комдивы нужны и Группе войск. Я, конечно, понимал, что какой-то особой ценности на этой должности не представляю, я такой же, как и все остальные комдивы округа. Но почему-то даже ходатайство Военного совета округа не принято во внимание. Я тогда еще не догадывался, что это полковник Ариштович, начальник тыла корпуса, через Управление кадров Сухопутных войск убирает меня из Крыма. Ночью дивизия и соответствующие военные комиссариаты были подняты по тревоге с целью отмобилизования и развертывания. Надо сказать, что это очень ответственная и трудоемкая работа. Не знаю, как бы справились штабы — вероятнее всего, справились бы, — если бы не помощь советских, партийных и хозяйственных органов на местах. Везде — в военкоматах, на предприятиях городов и населенных пунктов — вместе с представителями воинских частей работали секретари райкомов партии, председатели райисполкомов, директора предприятий и их представители. Задачу дивизия решала не одна, вместе с ней эту задачу решала вся Крымская область. Приняв на пункте приема людей и автомобильную технику, части дивизии, в соответствии с планом, начали выдвижение в районы сосредоточения, находящиеся в 20–30 км от пунктов постоянной дислокации. И ночь, и следующий день прошли очень напряженно и тревожно. Тысячи машин с людьми, с материальными средствами, тягачи, бронетранспортеры, танки двигались одновременно по разным маршрутам и иногда пересекаясь с главной правительственной трассой Симферополь — Ялта — Гурзуф — Севастополь. Тревогу вызвало и то, что водителями всех этих движущихся машин были люди, призванные по повесткам на сборы. Кто они, как подготовлены? Конечно, по карточкам командиры их знали. Но достаточен ли их опыт, выдержка, дисциплинированность — все это было для нас пока тайной [141] за семью печатями. Конечно, во всем этом движении активное участие принимала крымская милиция, перекрывая участки дорог на переходах военных маршрутов. По истечении суток в установленное время дивизия сосредоточилась в намеченных районах. Ни одного происшествия, к счастью, не случилось. Все люди целы, вся техника на месте. Следующие сутки ушли на размещение людей, техники и обустройство. К этому времени прибыл мой сменщик — выпускник академии Генерального штаба. Мне оставалось только формально сдать дела и должность. Обида не давала мне покоя. Хотелось хотя бы завершить начатое — провести сборы. Сколько ушло времени на их подготовку, сколько потрачено сил и нервов. Утешало одно, что все это не напрасно, что это очень нужно для самой дивизии, ее офицеров, сверхсрочнослужащих, работников военкоматов, приписного состава. Наконец, это нужно для руководителей производства, местной советской и партийной власти.

По плану, дивизия должна была в течение двух недель провести боевое слаживание, а затем железнодорожными эшелонами переброшена на Тарутинский учебный центр для проведения дивизионных тактических учений. Сдав дела и получив соответствующие документы, я собрался уезжать, оставив семью до осени в Симферополе. Неожиданно мой отъезд был приостановлен. В отдельных регионах юга страны, в том числе и Крыма, были обнаружены очаги холеры. Дивизия к тому времени уже успела отправить часть эшелонов, остальные были задержаны в районах сосредоточения и продолжали обучение. Таким образом, дивизионные учения не получились. Дней через десять пассажирское движение было разрешено, и я отправился к новому, уже девятому месту службы. Жена где-то купила с рук огромный немецкого «происхождения» чемодан, в который вместилось все, что нужно было мне на первое время — повседневная и полевая форма одежды, предметы первой необходимости и кое-что из продуктов в дорогу. Поезд шел до Бреста, где следовало заново оформлять билеты на поезд Москва — Вюнсдорф и, соответственно, пограничные и таможенные документы. В те времена разрешалось через границу СССР перевозить не более одной бутылки водки, бутылку вина и блок сигарет. Таможня шерстила вовсю. Когда дошла очередь до меня, одетого в парадную форму полковника, женщина, работник таможни, вывернула мой чемодан наизнанку. Перед досмотром я ей сообщил, что ни водки, ни сигарет у меня нет, в чемодане [142] лишь уложенная форма и другая одежда. Видимо, кто-то из мужчин крепко, на всю жизнь, обидел эту женщину. Простим ей эту маленькую месть военным.

* * *

Во второй половине дня наш поезд тронулся по направлению к государственной границе. Большинство пассажиров «прилипло» к окнам вагона, в том числе и я. Не каждый день пересекаешь границу. Для меня это было особенно волнительно — ведь я впервые выезжал за пределы Родины. С интересом мы смотрели на простирающиеся земли Польши. Какая огромная разница. У нас в Союзе поля простираются до горизонта, а здесь полоски ржи, полоски пшеницы. Рядом картофель посажен, здесь же технические культуры. Полоски, полоски. Вся земля кажется одеялом, сшитым из разноцветных кусков. Проехав целый день и ночь по территории Польши, мы на следующее утро уже были в Германии. Из окна вагона видны были хорошо обустроенные хутора. Все дома и строения под черепицей. На пастбищах много скота. А на отдельных полянах и полях мы видели даже диких коз. Все это очень впечатляло. Вот и конечная точка путешествия — Вюнсдорф (с немецкого — Вонючая деревня), где размещается штаб Группы Советских войск в Германии, иначе — ГСВГ. На перроне ко мне подошел высокий подтянутый генерал, оказавшийся начальником Управления кадров ГСВГ. Генерал Соколов сказал, что встречает меня по приказу Главнокомандующего ГСВГ генерал-полковника В. Г. Куликова, который ждет меня в 11.00 в штабе группы. Под патронажем генерала Соколова я был доставлен в гостиницу, где быстренько привел себя в порядок, перекусил и отправился вместе с ним на встречу с Главкомом. Такое внимание к моей скромной персоне не только удивило, но и растрогало меня.

Ровно в 11.00 мы вошли в кабинет Главкома. Навстречу нам поднялся из-за стола стройный, выше среднего роста генерал-полковник В. Г. Куликов. Выслушав мой доклад о прибытии, он доброжелательно поздоровался с нами и пригласил присесть к столу. Расспросив подробно о моей службе, о делах в дивизии, которую я только что сдал, о А. Г. Шурупове (с которым они были давними друзьями), В. Г. Куликов подробно и четко рассказал мне об особенностях службы в ГСВГ, о требованиях, предъявляемых к военнослужащим и особенно к офицерскому составу, о том, как надо строить взаимоотношения с немецкими товарищами, как с военными, так и с представителями местной [143] власти, руководством городов и населенных пунктов в границах дислокации дивизии. Спросив, знаю ли я, сколько километров до дивизии, в которую я назначен, и получив утвердительный ответ, он, посмотрев на часы, сказал: «Чтобы ровно через два часа у меня на столе лежала шифровка о вашем вступлении в должность». Выйдя из кабинета Главкома, я спросил в коридоре: «Есть ли кто из Олимпишесдорфа (там стояла дивизия)?». Подошел старшина сверхсрочной службы и представился адъютантом командира 35-й дивизии В. Н. Комаровым. Спросив у него, как доехать в дивизию, узнал, что есть маршрут по Берлин-ринг (берлинское кольцо) через Потсдам длиной 60 км и есть короче на 20 км проселками через Гросс-Махно. Попрощавшись с генералом Соколовым и забрав свой багаж из гостиницы, мы помчались в дивизию более коротким путем. Всю дорогу я ломал голову, почему такая срочность. Впоследствии я выяснил, в чем дело: 35-й мотострелковой дивизией командовал пять лет генерал-майор Павел Денисович Косенко. Когда-то, будучи офицером для особых поручений Главкома Сухопутных войск Маршала Советского Союза В. И. Чуйкова, он неосторожным высказыванием очень обидел В. Г. Куликова, в то время служившего в должности заместителя командующего армией Белорусского военного округа. Как только В. Г. Куликов в ГСВГ разобрался с кадрами командиров дивизий — участь Косенко была решена. Кстати, он и так должен был заменяться. Приехав в Олимпишесдорф и представившись Павлу Денисовичу, я довел до него требование Главкома. Его это не удивило, хотя и противоречило требованиям устава. Поднявшись в кабинет командира дивизии, мы подписали шифровку Главкому — один о сдаче, другой о приеме дивизии. После обеда и размещения в гостинице штаба я начал знакомиться по документам с делами дивизии. Оказалось, что через два дня начинаются групповые сборы начальников гарнизонов в Вюнсдорфе, на которых мне следовало быть. По телефону ЗАС (засекреченная аппаратура связи) я доложил командующему 20-й армией (в ее состав входила 35-я дивизия) генерал-майору Николаю Ивановичу Лапыгину о своем прибытии и вступлении в должность. Также доложил о приказе Главкома и спросил разрешения убыть к указанному сроку на сборы в Группу войск. Николай Иванович, внимательно выслушав, дал «добро» на убытие и сказал, что пришлет своего заместителя, который и представит меня личному составу дивизии. Вечером за ужином я обратил внимание на то, что к П. Д. Косенко несколько [144] раз подходил какой-то подполковник в плащ-накидке и что-то шептал ему на ухо. В конце концов, мне надоело смотреть на эту картину, и я спросил офицера, кто он такой и что он докладывает Павлу Денисовичу. И еще добавил, что дивизией теперь командует полковник Постников и все доклады должны поступать к нему. Оказалось, что этот подполковник — начальник особого отдела дивизии (в войсках их зовут кэгэбистами) И. Махоркин и что докладывает он о результатах поисков сбежавшего солдата. Пожурив его за столь странное поведение, мы все подключились к этим поискам. Уход солдата, да еще за границей, согласитесь, далеко не рядовое событие. К счастью, вскоре солдат был найден в границах гарнизона, и мы все отправились отдыхать. Утром следующего дня прибывший первый заместитель командующего 20-й армией представил меня выстроенному на плацу личному составу дивизии 62-го мотострелкового полка. Этот плац был, пожалуй, единственным по своим размерам в гарнизонах ГСВГ. На нем свободно выстраивалась 11-тысячная дивизия. Плац был хорошо оборудован, оформлен наглядной агитацией и освещен. П. Д. Косенко почему-то прощаться с дивизией не пожелал. В течение дня я объехал все части дивизии, познакомился с командованием полков и отдельных батальонов, дивизионов и вечером убыл в Вюнсдорф на сборы. Вернувшись через четыре дня в дивизию, Павла Денисовича уже не застал — он уехал к новому месту службы, начальником училища гражданской обороны в г. Балашиха Московской области. Больше с ним мне встретиться не довелось.

Несколько слов о 35-й мотострелковой дивизии и пунктах ее дислокации. 35-я ордена Красного Знамени мотострелковая дивизия правоприемница 1-го Красноградского армейского корпуса, сформированного в конце 1941 — начале 1942 года под Горьким. Первым командиром корпуса был генерал М. Д. Соломатин, которого впоследствии сменил генерал С. М. Кривошеин. Участник гражданской войны Семен Моисеевич воевал в Испании в рядах республиканцев, в 1939 году участвовал в освободительном походе Красной Армии и в Бресте с немецкими генералами принимал общий парад германских и наших войск. Корпус в войну хорошо воевал и был удостоен почетного наименования Красноградский.

По окончании войны Красноградский корпус переформировали в дивизию под номером 35 и разместили ее вблизи Берлина. К тому времени, когда я вступил в командование дивизией, ее главные силы, [145] то есть все полки, дислоцировались в Олимпишесдорфе (Олимпийская деревня), а отдельные батальоны и дивизионы стояли в 3 км, в городке Дальгов. Там кроме дивизионных частей стояли батальоны армейского (отдельный танковый батальон) и группового (разведывательные части, химзащиты, строительные и т. д.) подчинения. Этот гарнизон в дивизии называли Черной Африкой. И Олимпишесдорф, и Дальгов размещались вдоль границы с Западным Берлином в 3–5 км от нее. Через всю дивизию проходил так называемый Пятый маршрут, соединяющий Западный Берлин с Гамбургом в Западной Германии. По нему по пятницам тысячи машин устремлялись в Западную Германию на выходные дни, а во второй половине воскресенья эти же машины со своими пассажирами возвращались на большой скорости в Западный Берлин. Этот маршрут приносил двойное беспокойство дивизии. Бывали случаи, когда военнослужащих СА немцы в своих багажниках тайно пытались перевезти в Западный Берлин, а также несколько раз сбивали наших солдат на Гамбурском шоссе. Все части дивизии стояли на территории Потсдамского округа (соответствует нашей области) и района Науэн.

Организационно дивизия состояла из шести полков: трех мотострелковых, танкового, артиллерийского и зенитно-артиллерийского, а также одиннадцати отдельных батальонов и дивизионов. В их числе были отдельный ракетный, отдельный противотанковый дивизионы, отдельный танковый (55 танков) и отдельный разведывательный батальоны, батальон связи, ремонтно-восстановительный, противохимической защиты, инженерно-саперный, автотранспортный и другие батальоны.

Это была довольно грозная единица: 250 средних танков, свыше 130 БМП, более 200 стволов артиллерии и т. д. Все части развернуты до штатов военного времени, оснащены современным оружием и техникой, организованы и обучены. Дивизии не составляло труда в считанные минуты собраться по тревоге и выступить для выполнения боевой задачи. Командующие дивизии, полков и отдельных батальонов и дивизионов были профессионалами высокого класса. Первым заместителем командира дивизии был Иван Григорьевич Монахов, опытнейших офицер, прошедший горнило войны, долгое время командовал полками. Начальником политотдела дивизии был полковник Н. Б. Барабанов, также имевший большой опыт организации партийно-политической работы в войсках. Начальником штаба, первым заместителем [146] командира дивизии стал прибывший вместе со мной по замене полковник Белозеров Григорий Прокопьевич, также имевший фронтовой опыт. Начальником артиллерии дивизии был полковник Б. Нестеров, до этой должности не один год руководивший артиллерийским полком. Все командиры полков и отдельных батальонов были опытные офицеры и имели высшее образование, за исключением двух-трех командиров батальонов. 62-м мотострелковым полком командовал подполковник А. М. Мельников, 84 МСП на БМП командовал полковник В. А. Езерский, 64 МСП полковник Ю. Конюший, 235 ТП — полковник Лысов. В такой обстановке мне оставалось только наладить контакт с людьми и умело направлять их усилия на успешное выполнение задач, стоящих перед дивизией. У дивизии были две главные задачи, ради которых день и ночь шла боевая учеба. Первая — не допустить прорыв вероятного противника из Западного Берлина в северном и северо-западном направлении. И вторая — действовать в составе 3-й армии (в ее первом эшелоне) на Магдебурском направлении в горах Гарц. Эти задачи, в части, касающейся непосредственно его, должен был знать на память каждый командир — до батальона включительно. Таково было требование Главкома, и этому было подчинено все.

Характерной особенностью для офицерского состава дивизии являлось то, что он должен был детально знать в секторе ответственности все важнейшие объекты Западного Берлина. С этой целью в штабе дивизии был построен огромный макет города со всеми существующими улицами, домами, мостами и другими объектами. В соответствии с разработанным планом ежемесячно в Западный Берлин от каждого полка должна была выезжать на специально оборудованном автобусе группа офицеров для контроля за отведенным участком, объектом или сектором. Перед поездкой каждую группу инструктировал на макете местности начальник штаба дивизии. Результаты поездок тщательно анализировались, обобщались и раз в месяц по инстанции докладывались в штаб Группы. Мне как командиру дивизии также было вменено в обязанности периодически бывать в Западном Берлине и изучать его. Конечно, первое его посещение я запомнил навсегда. Даже по сравнению с Восточным Берлином он производил ошеломляющее впечатление. Море рекламы, тысячи сверкающих лимузинов, ярко одетые женщины — все это заметно отличало Западный Берлин от городов Восточной Германии. При поездках в Западный Берлин мне выделялась служебная «Волга» с рацией и переводчиком [147] — из нашей бригады, стоящей в Восточном Берлине. В первую же свою поездку после пересечения демаркационной линии у Бранденбурских ворот я заметил, как к нам на «хвост» сел небольшой автомобиль. Через несколько кварталов его сменил другой. И так на всем маршруте во время нашей поездки мы шли под усиленным контролем английской полиции. Надо сказать, что наши поездки были только в английский сектор Западного Берлина. Английская военная полиция (или военная контрразведка) постоянно сопровождала все наши «экскурсии» по Западному Берлину, даже не маскируясь.

Между границей с Западным Берлином и частями дивизии стояли пограничные отряды Германской Демократической Республики, с которыми мы поддерживали тесный контакт. Также доверительные отношения были и с руководством полиции городов и населенных пунктов, что очень помогало в розыске военнослужащих, самовольно оставивших свои части. Надо сказать, что дисциплина и информация присущи всему немецкому народу. Стоило произойти чему-то неординарному, как информация об этом от жителей населенного пункта через органы полиции буквально через пару часов доходила до Берлина.

Также крепкие связи дивизия поддерживала с частями Национальной Народной армии (ННА) ГДР, особенно с 1-й механизированной дивизией ННА, штаб которой размещался в Потсдаме (в 10 км от Олимпишесдорфа), Командовал дивизией полковник (несколько позже генерал-майор) Винтер Клаус. Хорошие, товарищеские отношения командование дивизии поддерживало с руководством района Науэн. Первый секретарь Науенского районного комитета Социалистической единой партии Германии (СЕПГ) доктор Маркварт и председатель района Грета Рихтер были частыми гостями у воинов дивизии. Все государственные праздники мы, как правило, проводили вместе. Наряду с руководителями района и округа в дивизии не единожды бывали делегации трудящихся Науэна и Потсдама. Все это положительно сказывалось на поведении личного состава и укрепляло дисциплину.

Итак, вернувшись со сборов, я взялся за изучение задач дивизии и положения дел. Первая поездка в район оперативного предназначения — горы Гарц — дала многое. Были изучены маршруты выдвижения дивизии в район (300 км), расположение частей в районах и их задачи, порядок взаимодействия с соседями и пограничниками ГДР. Вместе со мной в поездке принимали участие офицеры оперативного [148] отделения дивизии, некоторые начальники родов войск и служб, примерно 10–12 человек. Был и вновь назначенный начальник штаба полковник Г. П. Белозеров. В этой поездке случился небольшой казус.

О нашей работе на границе немецкие пограничники были предупреждены штабом 3-й армии. Перемещаясь с правого фланга полосы дивизии на левый, мы ехали на трех машинах ГАЗ-69 по пограничной дороге вдоль контрольной полосы. Справа и слева контрольной полосы тянулся двойной сетчатый забор из проволоки. На некоторых участках полосы в этом заборе были оборудованы ворота для переезда из одной Германии в другую. Ворота были заперты на замки. В период уборки урожая по обоюдной договоренности сторон отдельные ворота открывались, чтобы дать возможность населению ГДР участвовать в уборке урожая — за определенную плату — на территории ФРГ. Мы как раз ехали в период уборки урожая. Не зная всех этих тонкостей, проскочили в открытые ворота между заборами. Кто-то из участников поездки заметил, что техника на полях изменилась, какая-то не такая, как в Восточной Германии. Тогда до нас дошло, что мы на нейтральной полосе между двумя Германиями. Свернув ближе к забору ГДР начали лихорадочно искать ворота. Проехав около четырех километров, заметили закрытые ворота, решили открыть их и выехать на территорию ГДР. Едва один из офицеров нашей группы дотронулся до ворот, как кругом начали взлетать сигнальные ракеты. Моментально на небольших машинах появились пограничники ГДР с собаками. Окружив нас, конвоировали на заставу. Мы объяснили, кто мы такие, что делаем и как попали между заборами. Начальник заставы созвонился со своим руководством и уточнил обстановку. В это время началась сильная гроза. Пограничники напоили нас горячим кофе, во время распития которого мы дружно хохотали, вспоминая, как нас окружали и конвоировали на заставу. Этот урок невнимательности запомнился надолго. В дальнейшем, проходя службу на советско-турецкой и советско-китайской границах, я требовал строжайшей дисциплины вблизи государственной границы.

Ближе к осени на территории ГДР начались масштабные совместные учения войск Группы и ННА — «Братство по оружию». На многих полигонах и учебных центрах бок о бок советские и немецкие солдаты оттачивали свое боевое мастерство. Население ГДР встречало участников учений цветами, выступлениями мастеров искусств. Дивизия в этих учениях не участвовала, но на некоторые эпизоды [149] командование дивизии приглашалось в качестве наблюдателей. Бросалось в глаза поведение военнослужащих СА и ННА, старавшихся показать себя с лучшей стороны. Все учебно-боевые задачи выполнялись с перевыполнением нормативов. Действуя на полигонах вместе, они дружески как бы негласно соревновались в выполнении задач. Действительно, это было «Братство по оружию». Такие действия вызывали желание научить своих подчиненных выполнять стоящие перед ними задачи с не меньшим рвением и конечным результатом. Можно смело сказать, что это был показ высокой выучки войск и их боевой мощи. Для нас это была школа военного мастерства.

Время шло, близилась годовая проверка войск Группы. Мне впервые предстояло подготовить и представить на проверку полнокровную развернутую дивизию. Председателем комиссии по проверке дивизии был назначен начальник штаба, первый заместитель Главнокомандующего ГСВГ генерал-лейтенант, в последующем генерал-полковник Владимир Захарович Якушин. О его крутом нраве, вспыльчивости и неуравновешенности ходило много разговоров. Я лично до этого с ним по службе не встречался. В ходе проверки вся 11-тысячная махина стреляла из всех видов оружия и вооружения, водила боевые и специальные машины, отрабатывала различные задачи. В завершение председатель комиссии поднял 62 МСП по тревоге, вывел в район сосредоточения где мне было приказано спланировать и провести полковые тактические учения с боевой стрельбой на Хейдоховском учебном центре. Надо сказать, что к этому времени я сумел побывать лишь на одном — Альтенгробовском учебном центре. Если бы не мои помощники, офицеры оперативного отделения, и особенно полковник И. Г. Монахов, вряд ли я справился бы с этой задачей. Да и командир, и весь офицерский состав полка очень деятельно и грамотно руководили действиями полка. Пройдя более 150 км своим ходом, полк вышел на указанный полигон (учебный центр), где уже распоряжением генерала Якушина была создана мишенная обстановка. В целом действия полка были оценены хорошо. Мне очень понравилось, как руководил ходом проверки председатель комиссии. Спокойно, со знанием дела генерал Якушин ставил задачи и столь же спокойно и требовательно проверял их исполнение. Он проверял, учил меня, как нужно ставить ту или иную задачу, как организовывать ее выполнение, как устранять выявленные недостатки. Словом, это была хорошая школа. Правда, дивизия в ходе проверки малость [150] оплошала. В период учений один из солдат противотанкового дивизиона, оставшегося на зимних квартирах, пытался изнасиловать немецкую женщину, был задержан и подлежал приданию суду военного трибунала. За это происшествие общая оценка дивизии была снижена на один балл — до удовлетворительной. Это тоже был урок для меня — не забывай и тылы. Этой дивизией я командовал три года, и никогда больше таких казусов мы не допускали.

Служба в ГСВГ действительно была практической школой для офицера любого ранга. В должности командира дивизии я был обязан ежегодно проводить с каждым полком и отдельным батальоном, дивизионом одни полковые командно-штабные учения на местности и одни полковые тактические учения. В дивизии шесть полков — следовательно, 12 учений проводи лично. К этому надо прибавить учения по управлению огнем артиллерии дивизии, боевые пуски ракет ракетного дивизиона, батальонные учения с боевой стрельбой, стрельбы танкистов дивизии штатным снарядом (раз в году) и, наконец, учения, проводимые с дивизией старшим начальником (раз в год или дивизионные тактические, или дивизионные командно-штабные учения). Это все, не считая повседневной боевой учебы.

У командиров полков тоже объем работы не меньше. Это и тактические учения батальонов, ротные тактические учения с боевой стрельбой, управление огнем артиллерии полка, артиллерийские стрельбы полковых батарей и т. д.

В период моей службы в ГСВГ очень большое внимание Главкомом и штабом Группы уделялось вопросам боевой готовности. Это огромный комплекс мероприятий, проводимых ежедневно и ежечасно с одной лишь целью — обеспечить выполнение боевой задачи в любое время суток и любое время года. Сюда входит и знание командирами своих задач, и поддержание техники и вооружения в постоянной готовности к действию, и наличие материальных запасов для обеспечения выполнения боевой задачи, и поддержание высокой выучки солдат, сержантов и офицеров — в целом соединения, и крепкая воинская дисциплина и высокий моральный дух личного состава, и многое другое.

Группа войск мне всегда напоминала натянутую тетиву лука. Отпусти тетиву и стрела устремится к цели. Так и Группа — дай сигнал, и дивизии, бригады и полки без всяких дополнительных распоряжений и указаний немедленно приступят к выполнению боевых задач. [151]

Мне пришлось после службы в ГСВГ поработать во многих округах и Группах войск, но честно скажу, такого отношения я больше нигде не встречал. Менялись Главкомы, командармы, командиры дивизий и полков, но отношение к вопросам боевой готовности оставалось прежним.

В один из дней февраля 1971 года мне позвонил оперативный дежурный штаба Группы и передал, чтобы я через 15 минут позвонил Главкому на квартиру. Перед звонком Главкому я доложил об этом своему командарму — Н. И. Лапыгину. Тот, зная характер Главкома, предупредил меня, чтобы я был готов ко всяким неожиданностям, в том числе и к поднятию дивизии по тревоге.

Ровно в назначенное время я позвонил Главнокомандующему. Генерал армии В. Г. Куликов поинтересовался, как идут дела в дивизии, а затем тепло поздравил меня с присвоением воинского звания генерал-майор. Поблагодарив Главкома, я доложил о нашем разговоре командарму, чем и успокоил, и обрадовал его. В последующие дни пришлось долго принимать поздравления и от вышестоящего начальства, и от коллег-командиров, и от пограничников. Особо приятно было принимать поздравления от немецких делегаций трудящихся городов Потсдама и Науэна, а также коллег из 1-й механизированной дивизии ГДР.

Хотелось бы несколько слов сказать о своем командарме. Николай Иванович Лапыгин, фронтовой танкист, был отличным командующим. Всегда ровный в обращении, старающийся помочь командиру любого ранга, он поощрял инициативу подчиненных и никогда [152] не срывал на них гнев. В частях и соединениях армии его уважали и старались делать так, чтобы меньше его огорчать. И сейчас, поздравив меня с присвоением очередного звания, он напомнил мне, чтобы я на радостях не допустил каких-либо упущений по службе. В последующем Н. И. Лапыгин был выдвинут на должность начальника штаба Забайкальского военного округа и получил звание генерал-полковника. Последние годы службы он работал главным инспектором Сухопутных войск.

В 1972 году 35-й дивизии довелось участвовать в совместных учениях с войсками ННА — «Лето-72». С советской стороны участвовала только наша 35-я дивизия, со стороны немцев две дивизии и несколько штабов, действовавших как армейские. Руководителем учений был министр обороны ГДР генерал армии Г. Гофман, начальником штаба руководства — начальник главного штаба ННА ГДР генерал-полковник Кеслер. Учения охватывали почти всю территорию ГДР — от Магдебурга и далее спускалось через Потсдамский округ на юг. Дивизия действовала на всех этапах учений, последовательно [153] перебрасывая к полигонам полки по железной дороге. Мы совместно с частями ННА отрабатывали наступательные действия на Ленинском, Ютерборгском и Ордруфском полигонах. Неизгладимое впечатление оставил о себе генерал армии Гофман. И как руководитель учений, и как человек. В день начала учений на машине разбился его сын — командир механизированного полка. Ни словом, ни поведением министр не показывал своего горя. Очень доброжелательный, он этим притягивал к себе офицеров, в том числе и наших, советских. Свободно владея русским языком, он охотно общался с нашими солдатами, награждая их за умелые действия небольшими сувенирами (преимущественно, знаками классных специалистов ННА).

Учитывая то, что учения совместные, министр приказал все доклады по действиям войск делать только на русском языке. На одном из этапов учений я докладываю ему свое решение на ввод в бой второго эшелона дивизии для развития дальнейшего наступления. До меня докладывали начальник оперативного отдела армии и командующий [154] армией. Оба доклада были сделаны на русском языке, очень внятно и четко, несмотря на обилие специфических слов, оборотов и выражений. После моего доклада генерал Гофман поинтересовался, как я оцениваю познания русского языка выступавших немецких товарищей. Я ответил, что восхищен их докладами. Тогда генерал Гофман, улыбаясь, спросил: «А советские офицеры так могут докладывать на немецком языке?». Я ответил: «Могут, но хуже». Все рассмеялись. Тогда Гофман на полном серьезе сказал, что в ННА ГДР действуют требования — если не говоришь и не читаешь на русском, звание старшего офицера (майора и выше) не присваивается. Действительно, он был настоящим интернационалистом. На Ордруфском полигоне должны были вводиться в бой полки второго эшелона двух дивизий — нашей и немецкой. По моему замыслу, должен был вводиться полк на БТР-60 (с высокой проходимостью). Командир немецкой дивизии сказал, что у него полк на БТР-60 запаздывает из-за переброски по железной дороге, и попросил меня ввести полк на БТР-152, так как у него готов полк на аналогичной технике. Я согласился. За ночь выдвинули к полигону 64 МСП на БТР-152. Каково же было наше удивление и возмущение, когда немцы ввели полк на БТР-60. Была пора дождей, почва на полигоне раскисла. Маломощные, тяжелые [155] БТР-152 перегревались и еле-еле тянули. Наши солдаты буквально на руках тащили их по грязи вперед. Полк не только не отстал, но и опередил немцев в атаке. Это не осталось незамеченным руководителем учений. Командир полка подполковник Громов и ряд других военнослужащих полка получили ценные подарки из рук министра обороны ГДР. В целом дивизия действовала достойно и получила хорошую оценку, ряд офицеров, в том числе и комдив, получили государственные награды ГДР. В частности, я был награжден медалью «За боевое содружество» в серебре.

В этом году заканчивала среднюю школу моя старшая дочь — Наташа. Надо было думать о ее дальнейшей судьбе. На семейном совете решили, что лучше будет, если она продолжит учебу в Симферополе, под присмотром дяди — моего брата Игоря Тюханова. Так и поступили. В середине лета дочь уехала поступать в симферопольский университет на экономический факультет. Остались мы втроем — я, жена и маленькая Света.

Осенью 1972 года дивизию вновь проверяла комиссия Группы войск, которая помогла дивизии в вопросах благоустройства. Выше я уже говорил, что в городке Дальгов кроме дивизионных частей стояли части армейского и группового подчинения. Сложность заключалась в том, что они напрямую подчинялись своему руководству и все предложения по более рациональному размещению встречали «в штыки». С помощью членов комиссии этот вопрос был благополучно разрешен. Впоследствии этот городок стал одним из лучших в дивизии. По завершении проверки и после подведения ее итогов окончательная оценка не была выставлена до утверждения ее Главкомом.

Проводив комиссию и уточнив командирам частей задачи на последующие дни, я поздно вечером направился домой. Не успев снять шинель, услышал настойчивый звонок телефона. Подняв трубку, услышал от оперативного дежурного, что дивизия поднята по тревоге. Быстро вернувшись в штаб, увидел там группу офицеров во главе с генерал-полковником В. И. Варенниковым, который мне поставил задачу — вывести части дивизии в районы сосредоточения, а одним полком форсировать канал Хафель. Хафельская система каналов пересекает весь Потсдамский округ. Ширина канала 100–150 м и более. Берега имеют бетонные стены, высота до 2–3 метров над уровнем воды. Мне никогда до этого не приходилось форсировать каналы с бетонными стенами. Это очень сложно. Во-первых, надо найти сходы [156] к берегу и выходы на противоположном берегу. В реальной боевой обстановке было бы значительно проще — подорвал берега, вот и сходы готовы. Но в мирное время в суверенном государстве это немыслимо. Во-вторых, из-за таких берегов невозможно навести понтонный мост. Выход был найден. По обнаруженным и дооборудованным спускам к воде пустили вначале плавающую технику с личным составом (БМП, ПТС), а с выходом их на противоположный берег начали переправлять танки и другую тяжелую технику на гусеничных самоходных паромах (ГСП), имевшихся на вооружении инженерно-саперного батальона дивизии. Все это происходило в ночное время, при полном отсутствии какого-либо освещения. К утру задача была выполнена. В работе комиссии было заполнено недостающее звено — проверка вопросов боевой готовности. Днем после короткого разбора дивизия получила окончательную оценку — «хорошо». Для меня это была очередная зарубка в памяти.

После осенней проверки мне предоставили очередной отпуск, и мы поездом всей семьей отправились в Симферополь. Погода в Крыму была еще теплая и сухая, изобилие фруктов, общение с родными, поездки к морю в Евпаторию и Николаевку позволили отлично отдохнуть. Ближе к концу отпуска мне неожиданно позвонили из Симферопольского корпуса и передали распоряжение — прибыть в Москву, в Главное управление кадров МО (ГУК). Приехав в Москву и представившись начальнику ГУК генерал-полковнику И. Н. Шкадову, я поинтересовался [157] о причине вызова. Иван Николаевич, усадив меня за стол, обстоятельно поговорил со мной о делах в дивизии, затем спросил: «Не надоело ли командовать дивизией?». К этому времени в должности комдива я был уже четвертый год. Ответил, что освоил дивизию основательно и готов служить там, где прикажут. Генерал Шкадов в присутствии «направленца» на Одесский округ, знакомого мне по прежней службе полковника Яновского, сказал, что есть несколько предложений по моей дальнейшей службе. Возможно назначение на армейский корпус в Крым или же на такой же корпус в г. Горький. Следующее предложение — по ходатайству Военного совета ГСВГ (показал мне телеграмму, подписанную Главкомом генералом армии Е. Ф. Ивановским и членом Военного совета Группы генерал-полковником И. С. Медниковым) первым заместителем командующего 8-й армии ГСВГ. Вмешавшийся в разговор полковник Яновский сказал: «Его целесообразно назначить на самостоятельную работу — командиром корпуса, причем крымского, так как он (то есть я) знает там обстановку, поскольку командовал в этом корпусе дивизией». И. Н. Шкадов согласился с доводами полковника Яновского и спросил мое мнение. Я ответил, что готов служить там, куда пошлют, но если есть возможность выбора, то предпочитаю Крым. Порешив на этом, Иван Николаевич отправил меня по начальникам управлений ГУК и Сухопутных войск.

Начали с управления, занимающегося кадрами Сухопутных войск. Его по-прежнему возглавлял генерал-лейтенант К. Захаров. Представившись ему, я доложил о цели прибытия и о разговоре с генерал-полковником И. Н. Шкадовым. Захаров, выслушав меня и поговорив о делах, спросил, что я делаю в Симферополе. Я ответил, что провожу там отпуск, так как имею в городе квартиру. Узнав, что служебную квартиру я получил будучи командиром дивизии в Симферополе, он задумчиво повторил: «Постников, Постников, Постников...», — явно что-то вспоминая. Затем, вежливо попрощавшись, отпустил нас. Выйдя из кабинета, полковник Яновский сказал: «Зачем Вы ему говорили о своей службе в Симферополе. Неужели Вы не знаете, что он близок к полковнику Ариштовичу? Поверьте мне, что теперь Захаров сделает все, чтобы вы не попали на корпус в Крым». Вот только тогда я вспомнил инцидент в Крыму, связанный с овцами и пасекой Ариштовича.

Надо сказать, что «направленец» оказался прав. Крыма и корпуса в нем я так и не увидел. Захаров сделал все, чтобы я туда не попал, [158] найдя какую-то причину. Вот так даже через несколько лет Ариштович не забыл меня и вновь «достал», не пуская в Крым.

Несколько позже, в начале 1973 года, во время фронтовых КШУ на КП фронта (группы) представитель ГУК от имени генерала Шкадова предложил мне должность командира корпуса в Самарканде. Я наотрез отказался. Во-первых, я достаточно долго прослужил в Туркестане, чтобы снова возвращаться туда, но главное — меня не отпускала обида, что со мной так скверно обошлись. Узнав о моем отказе, Главком генерал армии Е. Ф. Ивановский одобрил это решение. Таким образом, дивизией я продолжал командовать до июня 1973 года, то есть полных четыре года.

В июне меня вновь вызвали в ГУК, где предложили (в качестве эксперимента) должность начальника штаба — первого заместителя командующего Северной группы войск (СГВ), дислоцирующейся на территории Польской Народной Республики. Я дал согласие. В конце июля 1973 года поступил приказ МО СССР о моем назначении в СГВ.

В течение двух-трех дней я завершил все дела, передав дивизию своему первому заместителю полковнику Лысову. На прощальном обеде присутствовали командиры всех частей, начальники служб отделов штаба дивизии, немецкие товарищи из 1-й механизированной дивизии и представители местных партийных государственных органов. Доктор Маркварт в качестве подарка прислал зажаренного кабана на блюде. За чаркой водки мы вспоминали отдельные эпизоды из нашей совместной службы и жизни. Доктор Маркварт рассказал, как он, будучи раненым под Смоленском, жил военнопленным в Сибири. Больше всего ему запомнились сибирские морозы, пельмени и русские песни. За разговорами быстро пролетело время. Начали прощаться, надеясь, что придется со многими еще встретиться в жизни. К сожалению, этого не случилось. Из руководства 35-й дивизии довелось повстречаться лишь с полковником Ю. Конюшим, который после службы в ГДР был переведен в Симферополь на должность начальника тыла моей родной 126-й дивизии, и подполковником Лебедевым — бывшим командиром отдельного танкового батальона дивизии.

* * *

На следующий день налегке мы вдвоем с адъютантом на машине двинулись в путь. Маршрут лежал на Франкфурт-на-Одере, через границу Германия — Польша на польской город Пила и далее на Легницу, где стоял штаб Северной группы, всего 350–400 км. Отличные дороги [159] ГДР и Польши, хорошая погода позволили сделать эту поездку не только познавательной, но и приятной. Польша того времени значительно превышала ГДР как по территории, так и по численности населения. Если в ГДР населения насчитывалось около 18 млн человек, то в Польше было 35 млн человек. Руководящей силой в Польше являлась Польская объединенная рабочая партия (ПОРП) с ее первым секретарем — Э. Гереком. Правительство Польши возглавлял Петр Ярошевич, очень хорошо относившийся к нашей стране, советскому народу и войскам Северной группы. Северная группа войск того времени вместе с 4-й воздушной армией, оперативно подчиненной командованию СГВ, насчитывала около 60 тысяч военнослужащих. В ее состав входили две танковые дивизии, ракетная и зенитно-ракетная бригады, несколько отдельных зенитно-ракетных полков, понтонно-мостовой полк, учебный танковый полк, полк связи, несколько отдельных понтонных батальонов и батальонов связи, а также большое количество госпиталей и складов с материальным имуществом, особенно с горюче-смазочными материалами. Все это предназначалось для обеспечения на случай войны выдвигающихся войск из глубины, то есть наводка мостов на Висле, Одере и Нейсе, их прикрытие от ударов с воздуха, обеспечение связью, материальными ресурсами, медицинское обслуживание.

Группой войск в то время командовал только что назначенный генерал-лейтенант (впоследствии генерал армии) Иван Александрович Герасимов. Начальником штаба группы, на смену которому меня назначили, был генерал-лейтенант А. А. Соколов, членом Военного совета, начальником политуправления генерал-майор В. В. Данилов, а первым заместителем командующего — генерал-лейтенант Н. А. Валивахин.

Во второй половине дня мы прибыли в г. Легница, где у первого встречного патруля спросили, как добраться до штаба Группы. Старший патруля, офицер сказал, что штаб размещается в «квадрате», и любезно предложил показать дорогу. Легница — центр воеводства (типа нашей области), город средней величины, с типичной немецкой застройкой. Как известно, часть Германии — восточнее рек Одер и Нейса — по Потсдамскому соглашению после окончания второй мировой войны отошла к Польше. Но города и другие населенные пункты, как и дороги, на этой отторгнутой территории носили немецкий дух. В Легнице сразу же после окончания войны расположился [160] штаб бывшего 2-го Белорусского фронта, преобразованного с июня 1945 года в Северную группу войск. Ее Главнокомандующим был назначен бывший командующий 2-м Белорусским фронтом маршал К. К. Рокоссовский. Именно по его решению на одной из окраин города была отчуждена часть территории города с жилыми и административными зданиями, улицами и небольшим парком. Дело в том, что до войны именно здесь размещался штаб одной из немецких армий и жили офицеры штаба. Вся эта территория была проверена, очищена от завалов и руин и обнесена бетонным забором, имеющим два выхода (выезда) с противоположных сторон. Именно она и стала называться «квадратом». В этом «квадрате» размещались основные управления, отделы и службы штаба, политическое управление Группы, узел связи, вычислительный центр, управление кадров и дежурное подразделение (10 танков с экипажами) на случай обострения обстановки. Здесь же, в «квадрате» имели квартиры командование и основные должностные лица управления и штаба Группы, в том числе все офицеры оперативного управления и связи. В «квадрате» было несколько коттеджей, оборудованных под гостиницы, промтоварный и продуктовый магазины. Городок очень зеленый, ухоженный. Почти каждый дом, где жили офицеры и обслуживающий персонал, имел сад с фруктовыми деревьями.

Прибыв в штаб СГВ, в первую очередь, я представился ее командующему — Ивану Александровичу Герасимову. Забегая вперед, хочу сказать, что несколько лет мне пришлось работать бок о бок с этим прекрасным человеком, сначала в СГВ, а затем в Киевском военном округе. И. А. Герасимов прошел всю свою службу от лейтенанта до генерала армии, работая в войсках, имел опыт руководства крупными соединениями и объединениями — несколько лет командовал дивизией, а также самой большой в ГСВГ 1-танковой армией, был в должности первого заместителя командующего войсками ПриКВО, после чего возглавил СГВ. Опыта и знаний ему было не занимать.

После представления командующий посоветовал мне начинать ознакомление с Группой с плана оперативного предназначения, пунктов управления и районов дислокации войск. Первые несколько дней пришлось врастать в штабную обстановку, знакомиться с генералами и офицерами штаба и управлений и частями, непосредственно подчиненными начальнику штаба Группы (отдельный полк связи, вскоре развернувшийся в бригаду, отдельный ремонтно-кабельный и отдельный [161] учебный батальоны связи, батальоны охраны и обслуживания, местный стрелковый батальон и др.). За это время бывший начальник штаба А. А. Соколов, сдав мне все дела, собрал свой нехитрый скарб и уехал к новому месту службы. Для нас, то есть для семьи, освободился небольшой уютный домик с садом, буквально в трех минутах ходьбы до штаба. Можно было вызвать семью, что я немедленно и сделал. Жене и дочери понравилось предоставленное нам жилье — по две небольших комнаты на первом и втором этажах. В соседних коттеджах жили начальники управлений и служб Группы.

Изучая планы боевой подготовки войск Группы, я для себя определил, что главной моей задачей будет подготовка штаба и войск к предстоящим осенью учениям. В учениях должны быть задействованы все штабы и войска Группы на территории около 400 км, руководителем учений был определен командующий Группы, а начальником штаба руководства — начальник штаба Группы, а именно я.

Предстояла большая подготовительная и организационная работа. Так как учения планировалось проводить на пяти полигонах, в том числе трех польских (Жаганьский, Вентжинский и Дравско-Поморский), необходимо было увязать все вопросы с поляками. Тем более, что на двух польских полигонах намечались этапы боевой стрельбы танковых полков штатным снарядом. В течение первой половины августа штаб разработал все необходимые документы для учений: замысел и план учений, этапы с боевой стрельбой, порядок действий сторон, план перевозок войск по железной дороге, маршруты выдвижения и т. д. Во второй половине месяца командующий и штаб руководства с посредниками при частях выехали на рекогносцировку с целью уточнения некоторых отрабатываемых вопросов учений на местности. Работу начали с юга Польши, со Свентощинского полигона. На этом полигоне части 20-й танковой дивизии должны были, по замыслу, прорывать подготовленную оборону «противника», в том числе один из ее танковых полков — провести этап боевой стрельбы. Дивизия стояла недалеко от полигона, и это облегчало ей выполнение задачи на этом этапе. В дальнейшем она должна была совершить выдвижение на Жаганьский и Вентжинский полигоны, где разыграть встречный бой с 90-й танковой дивизией, выдвигающейся с севера из района Борно-Сулиново. После завершения встречного боя форсировать реку Нейса (Нисса) и наступать на север, на Дравско-Поморский полигон, где провести еще одни учения танкового полка с боевой [162] стрельбой. Завершиться учения должны были на Борно-Сулиновском полигоне, также этапом боевой стрельбы одного из полков.

Изучив подробно район учений, то есть пройдя на машинах по всем танковым маршрутам, определив участки форсирования, а также возможные действия сторон, мы внесли некоторые уточнения в план учений.

Теперь предстояло готовить штабы к управлению войсками, технику и вооружение к длительным переходам и стрельбам. Дивизиями Группы в то время командовали: 90-й танковой — генерал-майор Романченко, хороший организатор, имеющий фронтовой опыт; 20-й танковой — только что назначенный выпускник академии Генерального штаба полковник В. Хрустицкий. Понимая, что наиболее сложным звеном в данное время в дивизии является ее командир, командующий поручил мне оказать ему помощь в подготовке дивизии. Полковник Хрустицкий горячо взялся за дело, постоянно работая на полигонах, в парках для хранения техники — словом, там, где шла интенсивная подготовка. Штаб к тому времени возглавил полковник Константинов, бывший командир одного из полков этой дивизии. Штаб был сплоченный и в состоянии обеспечить управление дивизией в ходе учений. Параллельно с подготовкой войск мы проверяли готовность полигонов, особенно оборудования мишенной обстановки для проведения боевых стрельб танков, артиллерии и средств противовоздушной обороны. С этой целью я побывал и в 90-й танковой дивизии. Предупредив командование дивизии о своем прилете, мы самолетом вылетели в Борно-Сулиново. На аэродроме нашу группу встретил начальник штаба дивизии и сопроводил в штаб. Информируя командование дивизии о цели нашего прилета, я поинтересовался, а где же генерал Романченко. Немного помявшись, начштаба ответил, что комдив приболел. Ну что же, это может со всяким случиться. Тогда я попросил заместителя командира дивизии полковника Арянина познакомить меня с учебным центром. Своими масштабами Борно-Сулиновский полигон впечатлял. Километров 5–7 по фронту и до 15 в глубину, он позволял отрабатывать любые действия войск, включая боевые стрельбы танков и артиллерии штатным снарядом и боевые действия авиации. Изучив детально возможности и состояние полигона, мы вернулись в штаб. При обобщении результатов работы появился и командир дивизии. Нами было высказано немало претензий по оборудованию полигона, особенно по содержанию мостов на маршрутах [163] выдвижения войск и рубежей, показа целей (мишенная обстановка). Генералу Романченко это не особенно понравилось, и он пытался оспаривать наши выводы. Видимо, сказалось мое назначение (как в ГУК сказали — «эксперимент») с дивизии на должность начальника штаба Группы — перешагнув пару служебных ступенек. Тогда уже в приказном порядке пришлось поставить задачи по срокам и объектам, предупредив, что все это будет вновь проверено. Надо сказать, что генерал Романченко воспринял все правильно, и в дальнейшем у нас сложились хорошие служебные отношения. В сентябре 1973 года начались учения Группы войск. На эти учения, на отдельные этапы, было приглашено руководство Шленского и Поморского военных округов: генералы брони Ю. Каминьский и Бараньский с группами своих офицеров. В целом учения прошло напряженно и поучительно. Что-то в ходе их уточнялось, что-то притиралось. Особенно нервно вел себя полковник В. Хрустицкий. Посредник при дивизии генерал-лейтенант Н. А. Валивахин докладывал руководителю учений, что комдив очень суетлив, часто ругает подчиненных, меняет свои решения, а при заслушивании старшим начальником теряется. В подтверждение этому при заслушивании на одном из этапов учений полковника Хрустицкого по засекреченной автоматической [164] связи (ЗАС) последний начал просить генерала И. А. Герасимова отстранить его от должности, так как он якобы не справляется. Общими усилиями мы успокоили командира дивизии, и учения закончились благополучно. Впоследствии В. Хрустицкий, набравшись опыта, уверенно командовал дивизией, получил звание генерал-майора и через несколько лет работал в должности помощника командующего Тихоокеанским флотом по береговой обороне.

Поздно осенью я впервые был приглашен на совещание руководящего состава Вооруженных Сил по подведению итогов подготовки войск в уходящем году и постановке задач на новый, 1974 год. Совещанием руководил маршал А. А. Гречко. Министр в течение двух дней терпеливо заслушивал командующих, начальников штабов, начальников политуправлений округов, Групп войск флотов и армий. Затем он же подвел итоги, а начальник Генерального штаба генерал армии В. Г. Куликов довел до нас новые задачи. Третий день был посвящен работе в главных штабах видов ВС. Вооруженные основными планирующими документами, мы вернулись на свои места и занялись планированием оперативной, боевой и политической подготовки войск Группы.

Новый, 1974 учебный год начался 1 декабря, как всегда, с митингов и отработки вопросов боевой готовности. В середине декабря мы провели недельные командирские сборы. Учеба вошла в свое русло. Так как ни я, ни командующий в отпусках за 1973 года не были, то И. А. Герасимов, к этому времени ставший генерал-полковником, предложил мне разделить предстоящий январь пополам — 15 дней отпуска мне, 15 ему. Перед уходом в отпуск, будучи приглашенным в Варшаву на празднование нашего главного праздника — годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, мне довелось близко познакомиться с чрезвычайным и полномочным послом СССР в Польше С. Пилотовичем. Посол был общительным человеком, свободно говорящим на польском языке. Он живо интересовался делами Группы войск и впоследствии был у нас частым гостем. Особенно С. Пилотович любил бывать на войсковых учениях и непосредственно в казармах подразделений. Будучи до назначения на дипломатическую работу председателем Совета Министров Белоруссии, он хорошо знал жизнь и трудового народа, и армии.

После приезда командующего с сессии Верховного Совета СССР, я с семьей в последних числах декабря выехал в двухнедельный отпуск [165] в дом отдых «Ландек Здруй», находящийся в горах на границе с Чехословакией. Чистейший снег, прекрасная зимняя погода, экскурсии по ленинским местам (Поронино и др.), поездки в горы позволили хорошо отдохнуть и набраться сил.

В первые месяцы моей работы в СГВ пришлось побывать несколько раз в Шленском военном округе, штаб которого размещался в г. Вроцлаве (центр воеводства) в 80 км от Легницы. Как уже выше говорилось, округом командовал генерал брони (генерал-полковник) Юзеф Каминьский, начальником штаба округа был генерал дивизии (генерал-лейтенант) Антони Ясиньский. Оба они в свое время закончили военное училище в России, воевали в составе 1-й Польской армии против немцев, оба были соратниками министра национальной обороны Польши генерала армии В. Ярузельского. С командующим и штабом Шленского военного округа у нас сложились хорошие отношения, а с Антони Ясиньским — просто дружеские. В одну из поездок в Варшаву я был представлен министру национальной обороны ПНР генералу армии В. Ярузельскому, начальнику Генерального штаба генералу брони Флориану Сивицкому и другим вице-министрам обороны. В последующие годы совместной работы у штаба Северной группы войск было полное взаимопонимание с Генеральным штабом Войска Польского. Все наши просьбы, ходатайства внимательно рассматривались и находили положительный отзыв. Особенно это проявлялось на проводимых совместных советско-польских учениях.

Летом 1974 года на территории Польши проводились такие совместные учения, в которых принимали участие войска Северной группы, Шленского и Поморского военных округов. Руководил учениями министр национальной обороны ПНР В. Ярузельский, помощником от советской стороны был генерал-полковник И. Герасимов. Главная цель учений — отработать совместные действия советских и польских войск при прорыве подготовленной обороны «противника». В ходе учений войска наступали, форсировали реки, отражали контратаки «противника». Мне впервые воочию пришлось увидеть подготовку польских частей и подразделений. По моему мнению, она была высокой и превосходила подготовку войск ГДР. Польские танкисты смело форсировали реки по дну и на паромах, мотострелки совершали многокилометровые марши и метко вели огонь по целям. Очень грамотно и интенсивно работала польская авиация. Наши штабы постоянно взаимодействовали друг с другом. Все это [166] позволяло качественно отработать учебно-боевые задачи и достичь поставленной цели.

Учитывая то, что мне впервые пришлось руководить столь крупным штабом, я внимательно присматривался к работе своих заместителей и начальников управлений. К моему удовлетворению, все они были опытными работниками. Первый заместитель начальника штаба генерал-майор Прикуль до этого работал в должности начальника оперативного управления штаба ПрикВО, имел богатый фронтовой и штабной опыт. Начальником оперативного управления штаба Группы, по моему ходатайству, был назначен бывший заместитель начальника оперативного управления штаба МВО, мой однокашник по Академии Генерального штаба полковник Л. Ф. Попов — прирожденный оператор. Начальник организационного управления генерал-майор А. П. Галканов ранее работал в ГОМУ Генерального штаба. Начальником войск связи был опытнейший связист генерал-майор Н. А. Дегтярев, пришедший к нам с должности начальника войск связи [167] СКВО. Опытными и высоко подготовленными были офицеры штаба Группы — Новиков, Н. Фролов, Разенков и многие другие.

Хорошие отношения у меня сложились с заместителями командующего и начальниками родов войск — с первым зам. командующего Н. А. Валивахиным, начальником тыла — Чернышенко, начальником ракетных войск и артиллерии — генералом В. Шомоди, начальником бронетанковой службы — генералом Мозгуновым, начальником войск ПВО — генералом Родским, начальником особого отдела Группы — В. И. Петровым. Нас связывали общие задачи, все мы стремились к одной цели — сделать войска Группы более подготовленными, способными выполнять задачи в любое время года. Скоро представилась такая возможность.

Добрые взаимоотношения наших жен также способствовали дружной работе командования и штаба Группы. Инициатором и «мотором» этого сближения была жена командующего — Людмила Константиновна Герасимова, замечательная женщина, верная жена, любящая мать и заботливая бабушка. В свободные воскресные дни (которые довольно редко выпадали) или в дни праздников именно Людмила Константиновна собирала нас всех за дружеским столом. Это сближало не только мужчин, но и наши семьи — жен и детей.

На особом положении у нас находился начальник политического управления — член Военного совета В. А. Данилов. Он считал себя представителем ЦК КПСС в войсках Группы и вел себя отчужденно. Нередки были обострения отношений между ним и командующим. Я старался поменьше иметь с ним дело, но иногда приходилось спорить. Особенно это касалось вопросов службы войск и воинской дисциплины. В. А. Данилов требовал докладов непосредственно ему от начальника отдела службы войск полковника Новикова. Последний по службе подчинялся начальнику штаба и все доклады делал мне. На этой почве у нас частенько возникали мелкие конфликты с В. А. Даниловым. Правда, эти небольшие стычки имели для меня не очень приятный финал. В середине лета 1974 года Военный совет Группы рассматривал кандидатуры на присвоение генеральских званий. Среди прочих претендентов были и наши кандидатуры с В. А. Даниловым на присвоение нам званий генерал-лейтенант. Заседание Военного совета было оформлено соответствующим постановлением и направлено по инстанции в Министерство обороны. Председателем Высшей аттестационной комиссии МО СССР тогда был начальник Генерального [168] штаба генерал армии В. Г. Куликов. Он и подписал на меня представление. Однако не так все просто получилось. Как-то в разговоре наших жен супруга В. А. Данилова сказала, что Постников еще молод, пусть подождет этого звания. Никто всерьез не принял этот разговор. Однако И. А. Герасимов, подстраховываясь, позвонил в Москву начальнику ГУК генералу Шкадову и поинтересовался, как обстоит дело с моим представлением. И. Н. Шкадов заверил командующего, что вопрос решен положительно и сейчас представление находится в ЦК КПСС. Через несколько дней сообщили, что Постановление Совета Министров СССР по присвоению генеральских званий подписано. В пришедшей затем шифрограмме с перечислением лиц, кому присвоено звание, моей фамилии не было. Супруга В. А. Данилова оказалась «провидицей», сказав, что мне рановато носить это звание. Данилов же стал генерал-лейтенантом. Наутро следующего дня мне по ВЧ позвонил генерал армии В. Г. Куликов и прямо сказал, что это дело нашего члена Военного совета. Виктор Георгиевич очень возмущался, так как это была своеобразная «пощечина» и ему как председателю Высшей аттестационной комиссии. Возмущался и командующий, возмущались генералы и офицеры Группы, но дело было сделано. Прослужив еще год в Группе, я так и не получил очередного воинского звания, хотя штатная категория моей должности была «генерал-полковник». В силу своего характера и практической работы я больше командир, чем штабной работник. Мне нравилась самостоятельная работа, ответственность, которая ложится на тебя и требует отдачи всех сил. Наконец, самостоятельная работа, как никакая другая, дает возможность увидеть плоды своего труда — или ты хорошо выполнил работу, или же завалил дело. Весной 1974 года И. А. Герасимов, вернувшись из Москвы, рассказал мне, что был разговор обо мне. Предлагалось рассмотреть мою кандидатуру на должность командующего армией. Иван Александрович прямо сказал мне, что он просил подождать немного с моим выдвижением, ибо мы сработались, и для дела это будет лучше. Я поблагодарил Ивана Александровича за прямой разговор и отзыв обо мне, хотя в душе остался осадок неудовлетворенности. Осенью, в начале октября начиналась итоговая проверка войск. Я был назначен председателем комиссии по проверке 20-й танковой дивизии. Буквально в день отъезда в дивизию позвонил мне начальник ГУК генерал И. Н. Шкадов и предложил должность командующего 29-й армией в Улан-Удэ (Забайкальский ВО). Я дал согласие. Об этом [169] разговоре я никому не рассказывал, справедливо полагая, что могут опять найтись какие-либо причины, мешающие этому назначению. И действительно, в ходе проверки в дивизию приехал командующий И. А. Герасимов и между прочим сообщил, что он знает о звонке И. Н. Шкадова. Затем опять же прямо сказал, что он просил подождать с моим назначение до конца года.

По завершении годовых проверок в Вооруженных Силах меня в числе других вновь вызвали в Москву на подведение итогов и постановку задач на новый, 1975 год. В плане основных мероприятий ВС СССР на 1975 год кроме прочих значилось участие штаба 90-й ТД с одним танковым полком на совместных учениях с Войском Польским. Такой документ я получил от Главного штаба Сухопутных войск и еще выписку из плана основных мероприятий штаба Объединенных вооруженных сил (ШОВС) за подписью генерала армии С. М. Штеменко. В то время Главнокомандующим Объединенными вооруженными силами стран Варшавского договора был маршал И. И. Якубовский, а начальником штаба (ШОВС) — генерал армии С. М. Штеменко.

Получив основополагающие документы и возвратясь на места, мы занялись планированием на новый учебный год. Конечно же, обязательным приоритетом были мероприятия, спланированные высшими штабами. Благополучно завершив эту работу и подписав все документы, первые экземпляры мы отправили в Генеральный штаб. И вскоре разразился грандиозный скандал. В один из дней «межсезонья», то есть между окончанием старого и началом нового учебного года, И. А. Герасимов уехал на встречу с поляками. Будучи официальным представителем советского правительства по временному размещению советских войск на территории Польши, он периодически на таких встречах разбирал спорные вопросы, жалобы сторон и т. п. В этот день позвонил начальник Генерального штаба генерал армии В. Г. Куликов и сразу на повышенных тонах спросил, где И. А. Герасимов. Я ответил, что на совместном советско-польском совещании. В. Г. Куликов возбужденно начал выговаривать, что мы ничего не делаем, а только разъезжаем по Польше. Для меня непонятна была причина этой вспышки гнева. Затем он спросил, какое я имел право включать в план основных мероприятий Группы совместные учения 90-й ТД с поляками. Отвечая на вопрос, я зачитал ему выписки из плана мероприятий главного штаба Сухопутных войск и ШОВС, подписанного соответствующими [170] начальниками штабов. Выслушав объяснения, В. Г. Куликов приказал найти И. А. Герасимова и чтобы тот позвонил ему по ВЧ немедленно. Выйдя по связи на И. А. Герасимова, я передал ему приказание начальника Генерального штаба, посоветовав позвонить ему по ВЧ из Вроцлова (там у нас стоял батальон правительственной ВЧ-связи), так как это было намного ближе к месту, где находился командующий. Однако Иван Александрович не согласился, сказав что приедет в штаб Группы. Примерно через час-полтора снова позвонил В. Г. Куликов и, узнав, что Герасимова еще нет, «повесил на меня всех собак» и бросил трубку. Я недоумевал о причинах такого, мягко сказать, нервного разговора. Наконец подъехал И. А. Герасимов и после моего подробного доклада начал звонить начальнику Генерального штаба в его кабинет. Трубку взял начальник ГОУ генерал-полковник С. Ф. Ахромеев. Иван Александрович доложил, что по приказу начальника Генерального штаба звонит ему. В разговоре возникла пауза, после которой С. Ф. Ахромеев дословно сказал следующее: «Начальник Генерального штаба все сказал вашему начальнику штаба, больше говорить не о чем». На этом разговор закончился.

Сидел огорченный и обозленный мой командующий, сидел ошарашенный и я. Через несколько минут снова раздался звонок ВЧ. Иван Александрович, разговаривая по телефону, сказал: «Да вот он, у меня». Передавая мне трубку телефона, он сказал, что меня спрашивает генерал армии С. М. Штеменко. Надо отметить, что до этого я с генералом армии Штеменко лично не встречался и не был знаком, хотя по литературе и документам знал, что он был начальником Генерального штаба, а сейчас является начальником штаба Объединенных вооруженных сил — первым заместителем начальника Генерального штаба ВС СССР. Представившись по телефону, я услышал практически следующее: «Станислав Иванович, здравствуйте. Сейчас мне звонил начальник Генерального штаба В. Г. Куликов и сильно ругал меня за то, что я якобы подписал выписку из плана о совместных учениях с поляками. Но я, насколько помню, такого документа не подписывал и прошу Вас позвонить начальнику Генерального штаба и сказать, что это ошибка». Конечно, я был поражен этим разговором и ответил, что передо мной лежит выписка с подписью начальника штаба ШОВС генерала армии С. М. Штеменко и что об этом я доложил начальнику Генштаба и повторно звонить и обманывать его не могу и не буду. Извинившись, я положил трубку. Доложив суть разговора [171] И. А. Герасимову и получив его одобрение, я немного успокоился. Но меня поразил сам факт и тон разговора такого известного с военных лет военачальника и начальника Генерального штаба.

Через несколько дней меня и начальника штаба ГСВГ генерал-полковника В. З. Якушина вызвали в Генштаб. В ГСВГ были запланированы еще более крупные совместные мероприятия с немцами, чем у нас с поляками. Выслушали наши объяснения, приняли их, но все же мы получили нагоняй за излишнюю самостоятельность, хотя ее и не было. Несколько позже разъяснилась причина этого инцидента. МСС И. Якубовский утверждал план мероприятий и совместных действий стран Варшавского договора у министра обороны маршала А. А. Гречко. Последний поинтересовался, почему план не согласован с Генеральным штабом. Произошла накладка, которая своим концом больно ударила по нам.

Так моя мечта о самостоятельной работе опять не состоялась. К концу учебного года появилась информация, что в ближайшее время Группу может посетить министр обороны маршал А. А. Гречко. Зная по прошлому опыту, что министр в войска просто так не приезжает, мы начали готовить штабы и войска к возможным крупным учениям. И оказались правы. В начале января 1975 года в Легницу самолетами прилетела большая группа генералов и офицеров Генерального штаба во главе с начальником Главного оперативного управления ГШ (ГОУ) генерал-полковником С. Ф. Ахромеевым. Ждали прилета и маршала А. А. Гречко. Наконец из Москвы сообщили о вылете министра, встречать которого следовало на нашем военном аэродроме Кшива, в 30 км от Легницы. На этом аэродроме мы заранее развернули радиосети, обеспечивающие управление с дивизиями и другими частями Группы. Перед подлетом к Кшиве с борта самолета министр поставил задачу — построить в своем гарнизоне учебный танковый полк для строевого смотра. Туда же вызвать командиров 20-й и 90-й танковых дивизий — 20-я дивизия дислоцировалась рядом с отдельным учебным танковым полком, а до 90-й дивизии было свыше 450 км. По поручению И. А. Герасимова я по радио поставил задачу командиру танкового полка и командирам дивизий. Причем, командиру 90-й дивизии приказал немедленно вылететь вертолетом, а командующему 4-й воздушной армии — обеспечить прилет вертолета с комдивом. После приземления на аэродроме и обхода почетного караула министр в одном из учебных классов [172] авиационного полка заслушал подробно командование Группы. Мы доложили об укомплектованности войск Группы личным составом, вооружением и техникой, о выполнении планов прошедшего учебного года, о степени подготовленности войск, о наличии материальных запасов и другие вопросы. Затем доложил о результатах работы в Группе генерал-полковник С. Ф. Ахромеев. Заслушивание продолжалось примерно около двух часов, затем все поехали на машинах в учебный танковый полк. К этому времени погода сильно ухудшилась — пошел мокрый снег с дождем. Я переживал — сумеет ли И. Манжурин (новый командир 90-й дивизии) пройти вертолетом до учебного полка. К приезду министра полк в парадном обмундировании был выстроен на строевом плацу. Безукоризненно выровненные двухтысячные шеренги производили приятное впечатление.

Приняв доклад командира полка, министр обошел весь строй, внимательно осматривая внешний вид и выправку солдат и офицеров. В ходе осмотра он спрашивал их о службе, по вопросам быта, о жалобах. Закончив осмотр полка, маршал А. А. Гречко приказал пройти полку торжественным маршем. Прохождением полка он остался доволен. А командиру 1-го батальона досрочно присвоил очередное воинское звание подполковник.

В целом полк получил хорошую оценку. За время проведения смотра я успел переговорить с обоими командирами дивизий, предупредив их, чтобы дивизии были готовы к поднятию по тревоге и выходу на учения.

После окончания смотра полка министр собрал командование Группы и командиров дивизий и поставил боевую задачу: 90-я танковая дивизия в составе одного танкового и одного мотострелкового полка и остальных частей дивизии с двумя танковыми полками 20-й танковой дивизии форсирует на широком фронте (400 км) реки Одер и Нейсе, выдвигается по территории ГДР с задачей — к утру следующего дня выйти на рубеж Либерозского полигона в готовности к встречному бою с выдвигающимися частями 20-й армии ГСВГ. Командовать этой объединенной дивизией приказано полковнику И. Манжурину. Командиру 20-й дивизии генералу В. Хрустицкому разрешалось только обеспечить подъем своих полков, вывод их к р. Нейсе и форсирование ее. Выход на территорию ГДР комдиву и его штабу запрещается. Равно как запрещалось командованию Группы вмешиваться в действия 90-й дивизии и оказывать ей помощь. Поставив задачу [173] дивизии, маршал А. А. Гречко на карте И. Манжурина карандашом прочертил рубеж, куда должна к 9.00 выйти дивизия, и точку на местности, где он будет заслушивать решение комдива на предстоящий бой. Повторив еще раз свой запрет о вмешательстве кого-либо в действия дивизии, министр обороны поехал в штаб Группы. Командиры обеих дивизий по радио прямо из учебного полка поставили задачи своим подчиненным и отправились к своим войскам. По приезду в Легницу я, выбрав свободную минуту, связался с 90-й дивизией. К моему удивлению, командир дивизии еще не прилетел, но дивизия уже вытягивалась из парков, выслала инженерную разведку и службу регулирования на маршруты выдвижения. Доложив об этом командующему, сам стал искать пропавшего И. Манжурина. Оказалось, что он сел на аэродром Шпротава для заправки вертолета и не спеша обедает. В это время командующий уговорил министра обороны разрешить вечером выехать оперативной группе командования в составе пяти-шести человек в район предстоящего «боя», то есть на Либерозский полигон в ГДР. Поручив мне готовить группу и соответствующий транспорт со средствами связи, Иван Александрович поставил задачу своему заместителю по боевой подготовке генералу В. А. Бочковскому вылететь самолетом в Борно-Сулиново и помочь И. Манжурину, что тот и сделал. Около восьми часов вечера мы небольшой группой: командующий, ЧВС, я, начальник РВиА, связист и зам. начальника оперативного управления, — на трех машинах со средствами связи выехали к границе с ГДР и далее на полигон Либерозе. К этому времени полки 90-й и 20-й танковых дивизий уже начали форсировать Одер и Нейсе. Обстановка была очень сложной. Реки разлились, по воде шел лед-шуга. Главные силы 90-й танковой дивизии форсировали Одер в районе южнее Штеттина — Шведт. Река здесь имеет два русла: Ост-Одер (восточный) и Вест-Одер (западный). Ширина реки 200–250 м. Между руслами реки широкая заболоченная пойма шириной до 2 км. При разливе русла реки соединялись. Понтонный мост навести было невозможно. Несколько проще обстановка для форсирования была на реке Нейсе (для полков 20-й дивизии). Здесь ширина реки была около 150 м, что позволяло навести одновременно и понтонный мост, и организовать переправу танков на ГСП (гусеничные самоходные паромы). Прибывший на участок форсирования Одера генерал В. Бочковский принял решение форсировать реку на ГСП. Командир дивизии И. Манжурин только-только подъехал и обстановки не знал. Два танковых полка 20-й дивизии, благополучно [174] форсировав р. Нейсу, устремились на Либерозский полигон. Им предстояло совершить марш около 150 км. Главные силы 90-й танковой дивизии при форсировании Одера столкнулись с трудностями, связанными не только с шириной реки, но и с ее глубиной. Дело в том, что при разливе русла глубина воды в 15–10 м от берега не превышала одного метра. ГСП не могли подойти вплотную к берегу, а сходящие с паромов танки вязли в грязи перед берегом. Все это, безусловно, требовало дополнительного времени и усилий. Тем не менее к исходу суток все части дивизии благополучно преодолели водные преграды и начали выдвижение на указанные рубежи. Надо прямо сказать, что, если бы не вмешательство генерала Бочковского, дивизия задачу вряд ли бы выполнила. Полковник И. Манжурин от командования устранился. Он не растерялся, а просто со стороны наблюдал, как его обязанности и работу выполняет генерал Бочковский.

К исходу дня и наша оперативная группа прибыла на Леберозский полигон. Хоть и в темноте, но мы на местности ознакомились с рубежом ввода дивизии в бой. Здесь же обнаружили оборудованный окоп с подведенной ВЧ-связью для командира дивизии и связиста в нем.

Отправив командующего немного отдохнуть, мы с офицером оператором получили несколько экземпляров карт полигона, нанесли возможное решение на встречный бой дивизии. Часам к двум ночи на полигоне в машине и с автобусом для отдыха появился командир дивизии с адъютантом. Убедившись, что он обстановкой владеет слабо, мы показали ему рубеж, который должна к утру занять дивизия и место его командного пункта (КП), где его уже ждал офицер-связист ВЧ-связи. Передав комплект карт, я посоветовал ему хорошенько разобраться с обстановкой с помощью нашей радиостанции и вытягивать части дивизии на себя. Часов в семь утра мы с И. А. Герсимовым подъехали на КП командира дивизии. В окопчике одиноко мерз офицер-связист. На наш вопрос, где командир дивизии, последний ответил, что «как только он с вами уехал, больше здесь никто не появлялся». Кинулись искать Манжурина и нашли его отдыхающим в салоне автобуса. Какую надо иметь наглость, чтобы отдыхать, когда его дивизия в труднейших условиях выполняла боевую задачу. Командующий И. А. Герасимов имел с ним очень резкий разговор и потребовал немедленно прибыть на КП, войти в связь с командирами частей и руководить выходом на установленный рубеж. Благодаря активным действиям генералов В. Бочковского и В. Хрустицкого, а также штаба 90-й дивизии к девяти часам утра все [175] части вышли к границам полигона и заняли боевой порядок. Вскоре появился маршал А. А. Гречко со свитой. И. Манжурин бодро доложил министру, что все части дивизии сосредоточились. Затем по нашей карте доложил предполагаемое решение на встречный бой. Выслушав доклад, министр обороны вместе с начальником Главного политического управления генералом армии А. А. Епишевым поехал в полки. Наша оперативная группа сопровождала его. У спешенных и выстроенных у танков экипажей министр поинтересовался завтракали ли они. Один экипаж ответил, что ели рисовую кашу с тушенкой, другой — этого же взвода — сказал, что ели гречневую кашу. Обернувшись к Епишеву, министр сказал: «Вот Алексей Алексеевич, смотри. Прошли почти сутки, люди не ели, но, прикрывая своих командиров, врут министру обороны, чтоб я не наказал виновных. Только наши солдаты способны на такое». Затем, поинтересовавшись, подошли ли походные кухни, дал на два часа частный отбой, чтобы покормить людей.

К этому времени с противоположной стороны к полигону подошел «противник» — части 20-й армии ГСВГ. В середине дня разгорелся встречный учебный бой двух танковых армад, ибо только с нашей стороны в нем участвовало более 400 танков. По возвращении в пункты постоянной дислокации последовал приказ МО СССР по итогам этих учений. В целом действия сторон были оценены положительно, некоторые части СГВ даже хорошо. Так 5-й понтонный полк, наводивший переправы на Одере, и отдельный понтонный батальон, действовавший на Нейсе, получили хорошие оценки. Командир 5-го полка получил досрочно звание полковник и вскоре был выдвинут на должность начальника инженерной службы 6-й армии. Поощрены были ряд генералов и офицеров, среди них были командующий И. А. Герасимов и член Военного совета В. А. Данилов.

Вскоре после этих баталий пошли слухи о том, что в ближайшее время И. А. Герасимов уйдет на Киевский военный округ. Это было бы целесообразно, поскольку в Группе ему было, если можно так выразиться, тесно. В один из весенних дней 1975 года я докладывал командующему рабочие документы. В это время на него по ВЧ-связи вышел командующий войсками Ленинградского военного округа генерал армии А. И. Грибков. В ходе разговора, который я хорошо слышал, А. И. Грибков поинтересовался, как характеризуется Постников. Иван Александрович спросил его, для чего это нужно. Тот ответил, что Главное управление кадров рекомендует его (то есть меня) начальником штаба Ленинградского [176] округа. И. А. Герасимов, отозвавшись весьма положительно, сказал А. И. Грибкову, что я на эту должность не пойду по ряду причин. После этого я, закончив доклад и не подав вида, что слышал суть разговора, вышел к себе. На следующий день Иван Александрович сам мне рассказал о содержании этого разговора. Когда я спросил, почему он за меня решил, пойду я на эту должность или откажусь, Иван Александрович приоткрыл мне свои планы. Он сказал, что с ним беседовал министр на предмет назначения его на Киевский округ, вместо себя на должность командующего СГВ он рекомендовал меня. Вот почему он отказал А. И. Грибкову. Я поблагодарил командующего за высокую оценку моей работы и ходатайство перед министром обороны. Однако заметил, что назначение вряд ли состоится, так как я не командовал армией. Иван Александрович уверил меня, что этот вопрос он уже обговорил с генералами армии В. Г. Куликовым, С. Л. Соколовым (первый заместитель МО СССР) и И. Н. Шкадовым. Однако все получилось по-другому. Пока же мы продолжали работать и заниматься повседневными делами.

Было бы неправильно считать, будто мы только и делали, что работали. Конечно же, были и отдушины. Были и поездки в Варшаву по приглашениям правительства Польши, и в Краков и в Зеленую Гуру на фестиваль искусств. Но чаще всего мы семьями выезжали летом в свободное время на озеро в 25–30 км от Легницы. Там была закреплена за СГВ часть охотничьих угодий. На огороженной территории у озера было два небольших деревянных одноэтажных домика, чтобы было куда спрятаться от непогоды. Главным удовольствием таких поездок были прогулки по озеру на лодках, рыбная ловля и собирание грибов и ягод. Конечно, под уху не обходилось без рюмки-другой горячительных напитков. Жены готовили, дети купались, мужчины рыбачили. Связь со штабом Группы была устойчивая, да и расстояние до «квадрата» позволяло в считанные минуты прибыть туда. Мы там чувствовали себя спокойно. Кроме того, в самой Легнице, на ее окраине, было озеро, часть которого принадлежала СГВ. Там офицеры штаба и управлений, служащие и их семьи могли купаться и загорать в свободное время. В Легнице был Дом офицеров Группы, и так называемый «зеленый театр» — здание со сценой и зрительным залом, находящийся в городском парке. Ансамбль песни и пляски Группы считался одним из лучших среди округов и Групп войск.

Кроме того, в гости к воинам Группы часто приезжали артисты Центрального театра Советской Армии (ежегодно), артисты Шленского [177] и Поморского военных округов Войска Польского. Словом, культурная жизнь была интенсивной и интересной. Это, конечно, давало определенную моральную и психологическую разгрузку, особенно для солдат срочной службы, и обеспечивало деловой и боевой настрой в войсках. Отношения с населением тех городов и населенных пунктов, где стояли войска Группы, можно сказать, были нормальными. За время моей службы в Польше не было ни одного инцидента, заслуживающего внимания. Пожалуй, за исключением одного. Как уже говорилось выше, заместителем командующего Группы войск по боевой подготовке был генерал-майор В. А. Бочковский. Боевой танкист, получивший высокое звания Героя Советского Союза в годы войны, будучи командиром танкового батальона, он обладал скверным характером. Постоянное выпячивание своей персоны, конфликты с товарищами по службе и подчиненными — все это не добавляло ему популярности в войсках.

Однажды прокурор Группы полковник Дорофеев попросил меня принять его с небольшим докладом. При состоявшейся встрече он вручил мне материалы, полученные от польской стороны. В материалах сообщалось, что в один из дней июня на автостраде Варшава — Вроцлав польский полицейский пытался жезлом остановить машину с номерами Группы войск, которая значительно превышала допустимую скорость. Машина на знак полицейского не отреагировала, проскочив метров сто, а затем нарушила правила дорожного движения — развернулась и поехала по полосе встречного движения к полицейскому. Из остановившейся машины вышел генерал со Звездой Героя (он сидел за рулем), и подошел к полицейскому. На глазах у людей (рядом была автобусная остановка) он начал трясти полицейского, говоря: «Жаль, что я вас не добил в годы войны». К этому описанию прилагались номера машины, маршрут и время инцидента. Прокуратура уже проверила — за рулем машины был действительно генерал Бочковский. Пришлось нам с Дорофеевым ехать в прокуратуру воеводства, приносить извинения и гасить последствия этого хамства. Других подобных случае не припомню. Правда, были случаи воровства из наших квартир, находившихся за пределами «квадрата».

Как и всем славянам, полякам свойственны некоторые слабости, как то: любовь к спиртному и к тому, что плохо лежит. Но подобные случаи польская полиция жестко пресекала. В целом же польский народ относился к нам — советским — очень дружелюбно, по-братски. Забегая вперед, скажу, что — когда я, уже будучи Главнокомандующим [178] войсками Западного направления, в составе делегации МО СССР 1 сентября 1989 года был на торжествах 50-летия отражения поляками первого нападения фашистской Германии на полуостров Вестер-Пляте — многочисленные делегации от воеводств Польши горячо приветствовали нас возгласами, взмахами флагов и транспарантов. Надо учесть, что к этому времени в Польше уже большую силу набрало движение «Солидарность», особенно в ее северных районах — Гдыня, Данциг, которое было оппозиционно настроено к существовавшему строю в ПНР, а следовательно, и к СССР.

Возвращаясь к началу лета 1975 года, необходимо заметить, что это был особенный год как для советского народа, так и для Вооруженных Сил СССР. Это был год 30-летия победы в Великой Отечественной войне. К этому празднику правительство и Президиум Верховного Совета СССР ввели в стране новый орден «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР» трех степеней. Среди награжденных генералов и офицеров Группы был и я. Этот юбилей вызвал новый накал в боевой учебе. Роты, батальоны и полки брали повышенные обязательства, широко развернулось соревнование между отдельными военнослужащими, подразделениями и частями. Инициатором и победителем этого соревнования стал 8-й гвардейский танковый Оршанский орденов Суворова, Кутузова и Александра Невского полк 20-й дивизии.

В мае 1975 года в Белоруссии проходили выборы в Верховный Совет республики. Трудящиеся Брестской области — в частности, городов Пружаны и Ружаны — выдвинули мою кандидатуру, а затем избрали меня депутатом Верховного Совета БССР. Подобное доверие обязывало меня оказывать посильную помощь трудящимся области. Установившиеся крепкие связи с трудовыми коллективами и воинскими частями мы поддерживали долгое время, вплоть до развала Советского Союза. Уже будучи Главнокомандующим войск Западного направления в 1989 году я избирался народным депутатом СССР опять от Брестской области.

Выполняя просьбы и пожелания коллективов области, особенно сельских, мы помогли газифицировать многие села Брестщины. В Вооруженных Силах страны содержалось несколько трубопроводных бригад, предназначенных для проведения в полевых условиях трубопровода к войскам и подачи по нему топлива. Были такие бригады и в войсках Западного направления. Части трубопроводов постоянно заменялись из-за сроков эксплуатации. Такие трубопроводы с разрешения [179] Генерального штаба мы помогали покупать колхозам и совхозам по остаточной стоимости. Учитывая постоянный дефицит трубопроводов в стране, это для селян был наилучший способ решения вопроса газификации. Также помогал я и в покупке военной техники, выслужившей сроки эксплуатации, преимущественно автомобилей повышенной проходимости. Ежегодно не меньше трех-четырех раз я встречался с избирателями на заводах, в институтах, в колхозах и совхозах. Это помогало в знании обстановки в республике, а избиратели узнавали, чем живет армия, какие у нее заботы и трудности.

В середине лета, когда «участь» И. А. Герасимова уже была решена, он предложил мне пойти в отпуск. Я поблагодарил его за заботу, но отказался, мотивируя, что предстоят учения войск Группы, на которых будут представители Генерального штаба, а новый командующий к этому времени вряд ли врастет в обстановку. Иван Александрович с моими доводами согласился, заметив, что в таком случае я вряд ли в этом году уйду в отпуск. Он оказался прав. Вскоре поступил приказ МО СССР о назначении генерала И. А. Герасимова командующим войсками Киевского военного округа, а командующим СГВ — генерал-лейтенанта Олега Федоровича Кулишева, командовавшего 6-й армией в ЛенВО. Таким образом, и я оказался «провидцем» — командующим меня не назначили. Проводив И. А. Герасимова и встретив нового командующего, мы продолжали активно готовиться к учениям. Новый командующий начал заслушивание не с начальника штаба или с первого заместителя, а с заместителя по боевой подготовке. Этим немедленно воспользовался генерал В. Бочковский. Везде и всюду он стал твердить: «Новый командующий знает — что главное. Теперь боевая подготовка займет первое место и будет пользоваться большим вниманием». Как будто генерал Герасимов недооценивал роль боевой подготовки.

Затем последовали казусы один за другим. Раньше в штабе Группы был заведен определенный порядок планирования основных мероприятий на очередной месяц. Начальник штаба совместно с другими заместителями командующего, начальниками родов войск, управлений и служб подводил итоги выполнения плана уходящего месяца и намечал задачи на следующий. Это делалось с учетом реального положения дел в частях и общего годового плана оперативной и боевой подготовки. Затем обговоренные материалы наносились на большую схему, имевшую три раздела:

первый — какие задачи планировались на месяц; [180]

второй — как они выполнены в процентном отношении и в качественном (отлично, хорошо, удовлетворительно, неудовлетворительно);

третий — задачи на новый месяц.

Начальники родов войск, управлений, служб и отделов за свои подчиненные части и соединения наносили результаты, предварительно сверив их с управлением боевой подготовки и штабом Группы.

С началом подведения итогов и планирования на следующий месяц я как начальник штаба подробно докладывал содержание этого плана, акцентируя внимание на недостатках. Командующий при этом заслушивал и своих заместителей, и других должностных лиц по положению дел.

Затем переходили к обсуждению задач на очередной месяц. Обговорив все и внеся ряд уточнений, план подписывался и утверждался. В дальнейшем он немедленно доводился, в части, их касающейся, до исполнителей. Такой порядок позволял строго следить за выполнением плана основных мероприятий и за качеством отрабатываемых вопросов и задач.

Перед очередным таким заслушиванием генерал В. А. Бочковский убедил О. Ф. Кулишева в том, что если каким-либо полком или батальном задача месяца не выполнена по неготовности, то он не имеет права выполнять в следующем месяце другую задачу, пока не выполнит за предыдущий. Я пытался убедить командующего в абсурдности этого предложения, ставившего под угрозу выполнение всего годичного плана, утвержденного министром обороны. Он со мной не согласился.

Прошел месяц боевой учебы. На очередном заслушивании итогов и планировании задач я доложил, что в ряде полков не выполнены планы по проведению ротных учений с боевой стрельбой. Командиры подразделений и частей ссылаются на неготовность. В следующем месяце нам предстоит провести 24 батальонных учения с боевой стрельбой, более 50 процентов из них под угрозой срыва, так как не проведены ротные учения. Всех ошеломили итоги месяца, кроме Бочковского, который отстаивал свое мнение.

Командующий сделал перерыв и, отозвав меня в сторону, спросил, почему я ему раньше об этом не доложил. Я напомнил ему наш первый разговор и мое предупреждение, от которого он отмахнулся. Я еще раз ему объяснил пагубность такого решения. Роты, батальоны, полки всегда должны быть готовы к выполнению боевых задач, в том [181] числе и боевых стрельб. По указаниям В. А. Бочковского многие командиры, чтобы не нагружать себя, заявляют о неготовности подразделения и отодвигают выполнение задачи по срокам. Вследствие этого летит все планирование боевой подготовки, но главное — страдает боевая готовность подразделений и снижается ответственность командиров подразделений. О. Ф. Кулишев согласился с моими доводами и на продолженном планировании поставил задачу выполнения всех мероприятий строго в соответствии с утвержденным им планом.

Приглядевшись к работе нового командующего, я чувствовал некоторую легкость его в решении задач. Однажды при разговоре в его кабинете он спросил меня, какие у нас в Группе на вооружении танки и каков у них запас хода. Я ответил, что все танки Группы Т-64 с запасом хода, обеспечивающим, как минимум, участие их на всю глубину фронтовой наступательной операции с учетом выдвижения на рубеж ввода в сражение. Помолчав, он сказал, что имеет возможность заменить все танки в Группе войск. Я промолчал, понимая, что это прерогатива Генерального штаба и делается замена техники и вооружения по строго разработанным планам. Больше к этому мы не возвращались.

С отъездом И. А. Герасимова к моей персоне стали проявлять повышенное внимание «со стороны». Как-то в конце июля позвонил начальник управления кадров Одесского округа, ранее работавший у нас на этой же должности, генерал Рыбалко и сказал, что Военный совет округа поручил ему передать мне предложение на должность командующего 14-й общевойсковой армией. Армия дислоцировалась в Молдавии, со штабом в Кишиневе. Я сказал, что возражений не имею. Тогда генерал Рыбалко попросил, чтобы я позвонил в ГУК генералу И. Н. Шкадову и рассказал о просьбе Военного совета округа и моем согласии. Конечно, я этого сделать не мог. Поэтому ответил, что если я вам нужен, как командующий армией, то решайте с ГУК сами этот вопрос. Буквально через несколько дней после этого разговора позвонил мой бывший командующий И. А. Герасимов. Поинтересовавшись, как идут дела в Группе, он сказал, что осенью у него освобождается должность командующего 6-й танковой армией (Днепропетровск) и он предлагает ее мне. Я ответил, что сочту за честь и дальше служить под его руководством. Словом, я дал согласие.

Тем временем приближалось время начала учений. Мы, как всегда, подготовили штабы и войска, технику и вооружение к действиям. [182]

Я провез командующего по основным маршрутам и полигонам, поскольку он впервые выступал в роли руководителя учений Группы войск. К этому времени подъехали представители Генерального штаба, которые, ознакомившись с планом учений и графиком их проведения, несколькими группами уехали в дивизии и бригады. Учения начались с поднятия по тревоге штабов и войск. Сигналы о приведении войск в боевую готовность передавались от штаба Группы по техническим средствам связи. Надежность средств оповещения, своевременность приема сигналов проверялись офицерами Генерального штаба. В ходе учений, когда полки действовали на Венжинском полигоне (польский полигон), О. Ф. Кулишев неожиданно для меня сказал, что поляки приглашают его на охоту и что он дал свое согласие. Поручив мне продолжать учения, сказал, что к разбору подъедет. Мои попытки отговорить его от довольно сомнительного решения не увенчались успехом. Так мы и «воевали» больше половины учений без его руководителя. Такая беспечность и в дальнейшем проявлялась в поведении Олега Федоровича. Как человек он был честен, открыт, бескорыстен. Увлекался резьбой по дереву, и из его рук выходили замечательные поделки. Но любовь к несколько разнеженной жизни, а также [183] злоупотребление спиртным к концу его службы сыграли с ним плохую шутку. Уже будучи командующим Закавказским округом, он был переведен на работу с меньшим объемом и ответственностью.

После завершения учений мне по телефону позвонил генерал армии И. Н. Шкадов. В разговоре он сказал, что ГУК виноват передо мной за задержку в выдвижении, и предложил мне на выбор должность командарма трех армий: 14-й, 13-й и 7-й. Сразу же сказал, что 13-я армия — сокращенного состава. Тогда я спросил, а какая развернутая. Уточнив, что самой большой на территории СССР (исключая армии Группы войск в Германии) является 7-я, я дал согласие на назначение именно на нее. Шкадов сказал, что она стоит в Закавказье и далеко не в лучших условиях. Однако я попросил, по возможности, решить вопрос в пользу моего выбора. Буквально через несколько дней состоялся вызов в Москву.

В ГУК меня подробно проинформировали о положении дел в 7-й гвардейской армии, затем я был отправлен на беседу в административный отдел ЦК КПСС, которым в то время руководил Николай Иванович Савинкин. Вначале меня направили к заведующему сектором Ивану Порфирьевичу Потапову.

Иван Порфирьевич часто бывал в войсках на различных учениях и занятиях, поэтому хорошо знал обстановку в военных округах и армиях. В беседе со мной он обстоятельно рассказал о положении дел в 7-й гвардейской армии, о ее командно-политическом составе и посоветовал, на что следует обратить особое внимание. В частности, он сказал, что армия стоит на территории Армении и почти все ее гарнизоны дислоцируются вдоль советско-турецкой границы. Некоторые УР (укрепленные районы) расположены по берегу р. Аракс, буквально на бросок гранаты от сопредельной стороны. По завершении беседы И. П. Потапов повел меня к заведующему отделом административных органов ЦК КПСС Н. И. Савинкину. Николай Иванович на меня произвел впечатление человека, знающего обстановку в Вооруженных Силах. Он подробно рассказал мне о политической обстановке в Армении, о том, как следует налаживать отношения с ЦК Компартии Армении и ее правительством. Говоря о взаимоотношениях с руководством Закавказского округа, особо подчеркнул сложность характера командующего войсками генерал-полковника П. В. Мельникова. В душе я им обоим был благодарен за ту информацию и советы, которые получил от них. Многое из услышанного пригодилось [184] мне в дальнейшем. После беседы в ЦК КПСС меня принял генерал армии С. Л. Соколов.

Возвратившись домой, я потихоньку стал готовить документы и дела к сдаче. Действительно, в конце августа последовал приказ о моем назначении на должность командующего 7-й гвардейской общевойсковой армией Закавказского военного округа. К этому времени подъехал и мой сменщик — бывший начальник штаба одной из армий Белорусского военного округа генерал-майор Резаддинов. В течение двух-трех дней передав дела и ознакомив генерала Резаддинова с обстановкой, мы доложили командующему о сдаче и приеме должности начальника штаба Северной группы войск. Тепло попрощавшись с товарищами по работе и командованием Группы, я был готов к вылету в Тбилиси. О. Ф. Кулишев выделил мне для этой цели транспортный самолет, летевший в Ростов за запчастями. Надо сказать, что в это время в Польше лечился, находясь в отпуске, командующий войсками ЗакВО генерал-полковник Павел Васильевич Мельников. У него была застарелая астма, и он проходил курс лечения в соляных копях (шахте) вблизи Кракова. При его прилете мы с О. Ф. Кулишевым встречали его, и он знал о моем предполагаемом назначении на Кавказ. Поэтому, отправляясь к новому месту службы, я знал, что обязанности командующего исполняет его первый заместитель генерал-лейтенант Дмитрий Семенович Сухоруков.

С Дмитрием Семеновичем мне приходилось встречаться несколько ранее здесь в Польше, в штабе Группы. Он, будучи командующим 11-й гвардейской армией в Прибалтике, приезжал с группой своих офицеров к нам на оперативную поездку до границы с ГДР. Мы его обеспечивали необходимыми материалами и сведениями, а также средствами связи и регулирования.

Таким образом, прослужив в Группе войск более двух лет на штатной должности генерал-полковника, я «благодаря» усилиям руководителя нашего политоргана, то есть политического управления, так и не получил даже звания генерал-лейтенанта. Как говорится, «с чем пришел — с тем и ушел». И тем не менее я был благодарен всей Группе войск, ее командующим, товарищам по работе за полученный опыт, за совместный труд, за помощь, которую они оказывали мне все эти годы.

Прощай Северная — здравствуй Кавказ! [185]