V. Снова учеба

В конце мая пришло распоряжение штаба округа о направлении меня на мандатную комиссию. Наверное, невозможно словами описать, с каким волнением я летел в Москву. Учиться в высшей военной академии мечта многих и многих, но принимаются туда единицы. Достаточно сказать, что в те времена на курс принимались 64–65 человек. Учеба длилась два года. Следовательно, в академии училось сразу всего 120–130 человек из всех Вооруженных Сил СССР. Понимая, что попасть на учебу — задача очень и очень трудная, тем не менее в душе надеялся на благосклонность судьбы. За спиной многолетняя служба в Туркестане на командно-штабных должностях подразделений и частей, укомплектованных по штатам военного времени. Это неоценимая школа жизни, и мне думалось, что она зачтется на мандатной комиссии. Прилетев в Москву, в Главном управлении кадров я встретил своего друга Е. Кузнецова, тоже вызванного на мандатную комиссию. Наговорившись вдоволь и порассуждав о наших шансах, мы отправились «на постой» в гостиницу МО, в просторечье называемую «Мосфильмовской». Устроившись с ночлегом, решили прогуляться по Москве, которую не видели несколько лет. После песков, барханов, горных хребтов и глинобитных аулов Москва поражала своей красотой, мощью и доброжелательностью.

Гуляя по улицам и скверам столицы, мы забрели в ЦПКО им. Горького. Попив всласть пивка, которого в Каракумах не видели годами, мы пошли по аллеям парка. Народу было немного, поскольку рабочий день еще не кончился. На одном из прудов у лодочной станции мы увидели сидящего пожилого человека в генеральской форме, но без погон. Подойдя поближе, к своему удивлению, мы узнали в нем нашего бывшего начальника кафедры академии им. М. В. Фрунзе генерал-майора в отставке П. Г. Григоренко. Представившись, мы разговорились с бывшим своим учителем. Нелегкая судьба выпала генералу. Будучи преподавателем академии, еще перед войной он выступил против культа личности. За это был снят с должности и осужден. После 1953 года был реабилитирован, восстановлен и продолжал работать в академии. [119] В 1962 году, будучи начальником кафедры, выступил на партийной конференции Фрунзенского района против вновь возрождающегося культа личности. И вновь уволен и вынужден был работать лодочником в парке им. Горького. Вспоминая его лекции, манеру поведения, общения со слушателями, надо сказать, что это был редкий самородок, ценивший правду и самостоятельность. Вспоминается такой случай из жизни в академии им. М. В. Фрунзе. В зимний период обучения с 1 февраля у слушателей были двухнедельные каникулы. В этот отрезок времени с профессорско-преподавательским составом проводились командирские занятия, в том числе и военные игры. Зимой 1960 года во время наших каникул в академии и состоялась такая штабная игра на картах. Преподаватели на ней выступали в роли различных должностных лиц армий и фронта. Руководил игрой Главнокомандующий Сухопутными войсками маршал В. И. Чуйков. Все Вооруженные Силы знали его крутой нрав. Генерал П. Г. Григоренко выступал в роли командующего армией. Перед докладом своего решения на боевые действия помощники руководителя настойчиво советовали ему кое-что изменить в решении. Он отказался. И свой доклад начал с того, что он не повар, чтобы угождать вкусам старших начальников и т. д. Конечно, это для него тоже не прошло даром.

На следующее утро, отутюженные и надраенные, мы впервые переступили порог прославленной академии, которая тогда размещалась в Хользуновом переулке. Мандатную комиссию возглавлял тогдашний начальник академии генерал армии В. Д. Иванов. Расспросив о службе, об особенностях Южного театра военных действий, задав несколько вопросов из положений полевого устава, комиссия, полистав мое личное дело, спросила, почему в служебной характеристике записано, что я неуживчив с политработниками? Я ответил, что отношения с ними у меня деловые, а написано, видимо, со слов нынешнего замполита части, который любит больше сидеть в кабинете, а не в поле, с людьми. Пригласив меня через несколько минут, генерал армии В. Д. Иванов объявил, что комиссия будет рекомендовать меня на зачисление слушателем академии Генерального штаба. Такое же решение было и по Е. Кузнецову. Трудно описать нашу радость и волнение после всего свершившегося. Накупив всяких деликатесов для семьи, я в этот же день вылетел рейсом Москва — Ашхабад домой. Возвращение домой с известием о вероятном зачислении вызвало у жены и дочери бурю восторгов. Офицерский состав полка тоже порадовался за [120] меня. Начались томительные недели ожидания. Жена уже уволилась с работы, продала и раздала соседям по дому всю мебель, пианино и другие вещи, так как везти это было некуда. В конце июля комдив П. В. Мальцев сообщил, что в округе получен приказ министра обороны о зачислении меня слушателем академии Генерального штаба и что мне в академии надо быть не позднее 25 августа. Полк приказано было передать заместителю — подполковнику В. В. Дубинину, который вскоре и стал командиром полка.

Вот и настал день расставания. Полк с развернутым боевым знаменем на правом фланге застыл в строю. Смотрю на дорогие лица однополчан. Стоят в строю мои верные товарищи и помощники — офицеры полка. Многие из них за годы совместной службы выросли в воинских званиях и должностях, приобрели незаменимый опыт, стали мудрее. Встречусь ли я с кем-либо из них дальше в жизни и по службе?.. Стоят в строю солдаты и сержанты — русские, туркмены, таджики, киргизы, узбеки, казахи, армяне. Тяжело расставаться. Говорят, что трудное дитя — особенно дорого и любимо. Так и полк. Стоял бы он где-нибудь в Подмосковье, наверное, он для меня не был бы так дорог. Последние слова прощания, напутствия, прощание со знаменем. Последний раз полк торжественным маршем проходит перед своим командиром. Стою с огромным волнением, сдерживая слезы на глазах. Прощай, полк, прощайте, дорогие однополчане. Удачи вам и успеха.

Сдав дела, оформив документы и посидев вечер за столом с близкими мне людьми, мы отправились в отпуск. Впервые за долгие годы армейской службы я ехал отдыхать абсолютно свободный, без дум и волнений: а как там на службе? Поехали мы с женой «дикарями» в Анапу. Поселились в каком-то курятнике, но рядом с морем. Ласковое теплое море, замечательная погода, обилие фруктов превратили наш отпуск в истинное наслаждение. Быстро промелькнули две недели, и мы отправились в Киров, к родителям жены, где ожидала нас Наташа. Из Кирова поездом добрались до г. Горького (Нижний Новгород), взяли каюту на теплоходе и двинулись вверх по Волге до Кинешмы. После стольких лет жизни в пустыне, где реки виделись только в мираже, обилие окружающей воды завораживало. Мы часами сидели на палубе, рассматривая встречные пароходы и баржи, населенные пункты на берегах реки. Ну вот и Кинешма! Знакомые очертания высоченного собора, стоящего на крутом берегу, объятия встречающих, и наконец, я дома. По-настоящему дома! Недаром в известной и любимой нашим [121] народом песне поется: «Когда придешь домой в конце пути, свои ладони в Волгу опусти...» Конец службе в далеких песках Каракумов, вдали от цивилизации, вдали от Волги.

Радости мамы и сестры нет предела. Столько лет ждали, не каждый год я мог вырваться в отпуск именно к ним, к своим родным, близким людям. Радость мамы и гордость за сына, который стал командиром полка, омолодили ее. Разгладились морщины на дорогом лице, засияли глаза. В квартиру постоянно кто-то заходил, поздравлял с возвращением. Удивлялись высокому воинскому званию. Мама же не отходила от Наташи, которую не видела шесть лет. Как-то днем, когда мы с друзьями сидели за столом, в квартиру мамы неожиданно заглянул мой бывший однокашник по училищу и земляк Валя Замышляев. Обрадовавшись встрече, мы усадили гостя за стол. В ходе душевного разговора выяснилось, что Валя до сих пор командует батареей. Были предложения на выдвижение по службе, но связанные с переходом в неблагоприятные регионы страны. Он же после выпуска за 20 лет службы сменил всего три гарнизона — Австрия, Курск и ГДР. Говоря о службе, он спросил, служил ли у меня младший лейтенант Баскаев. Я ответил утвердительно — действительно служил, хорошо командовал зенитно-пулеметным взводом. «Он мне сказал, — говорит Валя, — что ты якобы начальник штаба полка. Ведь это неправда?» В ответ ему говорю, да, Валя, неправда, я командир полка. Это был удар ниже пояса. «Не верю, — говорит Валя, — покажи удостоверение личности. Убедившись в правоте сказанного, он поскучнел. В конце нашего общения мы с женой и приятелем пошли его провожать. Возле дома, где жила его семья, встретили отца Вали. Последний представил меня. Отец обрадовался встрече, тепло отозвался о моем отце, с которым работал еще до войны. И тут Валя сказал: «А знаешь, папа, Станислав уже командир полка». Человек моментально изменился. Начал ругать начальство, что оно затирает его сына, что он дважды писал об этом министру обороны маршалу Малиновскому и всё в том же духе. Я почувствовал себя оскорбленным. «Остановитесь, почтенный. Не надо винить старших начальников, министра обороны, подозревая всех и вся в протекционизме. Надо руководствоваться мудрым правилом «от службы не отказываться», если ты профессиональный военный. Ваш сын выбрал другое — теплые места. Честь имею». Больше мне не приходилось встречаться с В. Замышляевым. Из писем мамы я вскоре узнал, что он уволился из армии. [122]

Пролетели последние дни отпуска. Друзья свозили меня по Волге на лодке с подвесным мотором на рыбалку, пару раз сходили по грибы. Старые грибные места, знакомые с детства, остались нетронутыми. Села и деревни в Ивановской области, к сожалению, не разрастались, а наоборот, количество их уменьшилось.

Путь на Москву мы опять избрали водный. Попрощавшись с родными и друзьями, мы на трехпалубном красавце теплоходе двинулись в Москву. Путешествие было исключительно интересным и познавательным. Во всех крупных волжских городах теплоход делал остановку на 4–5 часов. Пассажиров ожидали экскурсии по живописным местам исконно русских городов. Так мы ознакомились с Костромой, Ярославлем, прошли Рыбинское водохранилище и наконец подмосковные шлюзы. Остановившись у знакомых, я на следующий день отправился в академию узнать о возможности размещения в общежитии. На удивление быстро получил ордер на однокомнатную квартиру с площадью 16 кв. метров комната, плюс кухня и санузел. Оставшиеся несколько дней до общего сбора курса мы с женой посвятили покупке мебели и обустройству нового жилья, а также устройству дочери в школу и другим хозяйственным мелочам.

* * *

За два дня до начала занятий нас собрали в актовом зале академии. Начальник академии генерал армии В. Д. Иванов представил нам всех своих заместителей, начальников кафедр и факультетов. Затем был сделан короткий экскурс по истории академии, доведен порядок работы всех ее отделов и служб и некоторые организационные вопросы. Академия того времени состояла из трех факультетов с двухгодичным обучением. Первый (основной) факультет назывался очным, второй — иностранным (учились представители стран Варшавского договора, Монголии, Кубы, Югославии, Вьетнама и др.) и третий — заочным. Первым факультетом командовал Герой Советского Союза генерал-лейтенант Пинчук. В этот же день нас разделили по учебным группам (всего 6 групп по 10–12 человек), назначили старших преподавателей в каждой группе и определили учебные классы. Нашим тактическим руководителем, старшим преподавателем стал генерал-майор С. Н. Соловьев. Память о нем сохранила замечательные черты его характера: эрудированность, уверенность в своих действиях, четкость, высокая методическая подготовленность и умение предвидеть. Кроме этого, Сергей Николаевич был интереснейшим собеседником, знатоком многих вопросов, выходящих [123] далеко за рамки учебной программы. Старшим нашей группы был назначен слушатель Петр Иванович Белоножко, поступивший с должности командира истребительно-авиационного полка. Отличный товарищ и прекрасный человек, он всегда вовремя улаживал нет-нет, да и возникавшие мелкие конфликты. В нашу группу попали несколько человек с должности командиров полков — П. Белоножко, В. Ажгибков, И. Баграмян и я; офицеры-операторы — Л, Попов, А. Мигулин; офицер инженерных войск П. Гребенюк; ракетчик Ф. Ахметвалиев; из войск ПВО — И. Зайцев; заместитель командира дивизии морской авиации И. Портянченко и начальник политотдела дивизии Н. Кизюн. Все были примерно одного возраста, 1927–1929 года рождения.

Первые недели учебы были посвящены знакомству и изучению техники и вооружения. Нас вывозили автобусами в ракетные части и базы содержания и подготовки ракет. В частях Московского кольца ПВО мы изучали новые зенитно-ракетные комплексы и радиолокационные станции, новые типы самолетов. В Гороховецких лагерях нам показывали практические действия танков и БМП, самоходной артиллерии, инженерных средств, средств связи и разведки. В течение месяца мы всё скрупулезно заносили в секретные тетради, готовились, а затем сдавали зачеты. Надо сказать, что мы изучали не голую технику, а ее возможности и принципы применения. Все это очень пригодилось, когда пошла комплексная тактическая задача, предусматривавшая все вопросы планирования боевых действий общевойсковой армии в наступательной операции.

Работа над этой задачей шла в течение всего учебного года. Все кафедры, за исключением кафедры иностранных языков, принимали в ней активное участие. Вначале под руководством наших тактических руководителей мы принимали решение на проведение операции, выступая в роли должностных лиц армии (командарма, начальника штаба, начальника оперативного отдела). Затем в соответствии с принятым решением рассматривались вопросы его обеспечения. Под руководством преподавателей других кафедр мы решали специфические вопросы в ролях: начальника инженерных войск армии, начальника разведки, начальника войск связи, РЭБ, тыла и т. д.

Многие вопросы для нас были совершенно новые. Но для облегчения усвоения материала перед каждым практическим занятием читалась лекция. Например: «Инженерное обеспечение войск в наступательной операции общевойсковой армии» или «Организация радиоэлектронной [124] борьбы в ходе подготовки и проведения наступательной операции ОА» и т. д. Лекции, как правило, читали начальники кафедр, имевшие большой практический опыт и обширные знания.

Моим соседом по столу был Илья Баграмян, племянник маршала Баграмяна. Громкая фамилия не вскружила ему голову. Илюша был добрым, отзывчивым человеком. Будучи очень контактным, он обладал обширными знакомствами далеко за пределами академии. И если у кого-то случалась беда, нужно было достать дефицитное лекарство, билет на самолет, в театр или еще что-то — обращались к Илюше. Обладая прекрасной памятью, он мало занимался учебным материалом в целом. Придя в академию с должности командира полка из ГСВГ (Группа Советских войск в Германии), он по любой дисциплине ответ начинал так: «Вот у нас в Группе войск...», и далее следовал рассказ о том, как поддерживалась боевая готовность полка. В начале преподаватели, загипнотизированные фамилией, давали ему высказаться и даже хвалили за связь с современностью, но потом, видимо, это стало предметом внимания руководства академии, и его экскурсы в прошлое не проходили. Преподаватели стали строже относиться к нему и требовали конкретных ответов на рассматриваемый вопрос. [125]

Очень колоритной фигурой в группе был полковник Иван Портянченко — заместитель командира дивизии морской ракетоносной авиации. Выше среднего роста, кряжистый, он как бы олицетворял собой «бомбера» — летчика-бомбардировщика дальнего действия. Носил он форму морского офицера, что неоднократно вызывало конфликтную ситуацию. Надо сказать, что начальник факультета генерал-лейтенант Пинчук обладал слабой памятью и часто, знакомясь со слушателями, забывал их фамилии и личность, хотя нас всего было 65 человек. Так вот, знакомясь с нашей группой и дойдя до И. Портянченко, Пинчук поинтересовался, откуда он и с какой должности прибыл в академию. Портянченко, назвав свою должность и род войск, уточнил, что дивизия стоит в районе Вологды. Пинчук, немного подумав, спросил: «Как же вы там стоите, если там моря нет?». Портянченко терпеливо ему объяснил, что он не корабельный офицер, а офицер морской ракетоносной авиации (МРА). Удовлетворившись ответом, Пинчук вышел. Но при последующих посещениях группы он неизменно задавал вопрос Портянченко: «Почему он моряк, а стоит там, где нет моря?». Портянченко выходил из себя и уже орал в ответ, что и где.

В нашей группе учился оператор из Киевского военного округа Леонид Попов. Хорошо подготовленный, он блестяще докладывал обстановку, принимал грамотные решения. Леонид был невысокого роста. На курсе такого же роста были еще два офицера и тоже операторы — Василий Мазирко и Валентин Маганов. Часто прогуливаясь по коридору во время перерыва, генерал Пинчук, встретив одного из них, говорил: «Здравствуйте, товарищ Попов». Последний отвечал: «Товарищ генерал, я не Попов». «А, здравствуйте, товарищ Маганов», на что последний отвечал: «Я подполковник Мазирко». Это повторялось не раз и очень веселило слушателей. В число слушателей нашего первого курса попало несколько моих однокашников по академии им. М. В. Фрунзе и службе в различных гарнизонах. Вместе со мной стали учиться товарищи по учебе в академии им. М. В. Фрунзе: Е. Кузнецов, Л. Попов, В. Мазирко, А. Козлов, И. Баграмян. До поступления в академию Генерального штаба все они прошли хорошую армейскую школу, имели приличные практические навыки в руководстве подразделениями и частями и учились с большим старанием. Почти каждый из них вырос до высоких должностей, и все, кроме А. Козлова, стали генералами.

В конце осеннего семестра неожиданно был зачислен еще один слушатель — подполковник Иван Вертелко из Белорусского военного [126] округа. Нас стало 66 человек. Зачислен он был по персональному решению министра обороны маршала А. А. Гречко, за отличные действия на тактических учениях. Иван был самый старший из нас, он успел повоевать в годы ВОВ механиком-водителем танка, закончил училище, затем академию и командовал полком.

Учебные группы комплектовались из расчета, чтобы там были все представители родов войск и видов ВС, что облегчало усвоение учебного материала. Перед каждым практическим заданием или семинаром нам выдавали его план с учебными вопросами. В академии задолго до нас установилась такая практика подготовки. Все учебные вопросы в каждой группе распределялись между слушателями. На каждый рассматриваемый вопрос готовились один ответчик и один-два запасных, которые были обязаны дополнить ответ основного. Про эту систему подготовки знали и преподаватели, но смотрели на это, как на неизбежность. Во-первых, это экономило время слушателя, и во-вторых, позволяло более качественно рассматривать вопросы на семинаре или практическом занятии.

Учебный день состоял из шести учебных часов и двух часов самоподготовки. Это обязательно, и за этим следили и командование факультета, и преподаватели. Начиная занятия в 9.00, мы завершали учебу обычно в 18.00. Так что оставалось время и на семью, и на отдых.

Основная масса слушателей жила в то время в общежитии квартирного типа по ул. Вернадского д. 25. Тогда это была окраина Москвы. Напротив нашего дома был огромный, в несколько километров, пустырь с оврагами и склонами. На этом пустыре зимой все в округе катались с горок на лыжах и санках, летом многие делали пробежки и кроссы. Для нас, слушателей, этот пустырь был стадионом. Утром и вечером, особенно в выходные дни, слушатели и их семьи занимались здесь спортом, собирались по интересам, пели песни. Словом, отдыхали на природе. Москва в те времена была спокойная, веселая. Дети любого возраста гуляли без опаски и без опеки родителей. В районе было несколько школ, и наши дети учились буквально рядом с домом.

В нашем общежитии вместе с нами жили семьи слушателей-иностранцев. На одной лестничной площадке со мной в соседней квартире жил будущий министр обороны Монгольской Народной Республики генерал Ендон. Надо мной жила семья веселого полковника — болгарина, любившего по вечерам выпить стакан-другой хорошего вина и петь с притоптыванием ногами нашу «Катюша». Жили и немцы, и чехи, [127] и поляки, и венгры, и румыны, и вьетнамцы. Дружили семьями, общались учебными группами, вместе иногда ходили на какие-либо премьеры. Не было ни одного случая, чтобы кого-нибудь из слушателей или члена его семьи оскорбили на улицах Москвы. Только югославы жили замкнуто, отдельной группой. Никакого общения с ними практически не было. Они сторонились всех и вся.

При отработке комплексной тактической задачи все обменивались полезной информацией между собой во время самоподготовки. Немцы, поляки и другие приходили в наши группы, спрашивали, как лучше решить тот или иной вопрос. Все — кроме югославов.

В учебе промелькнула зима. В июне 1968 года у нас родилась еще одна дочь, которую мы назвали Светланой. Разрыв в возрасте старшей и младшей был значительный, и Наташа стала как бы второй мамой. Я же вновь почувствовал себя молодым отцом, проводя все свободное время со Светой. Сдав в июле переводные экзамены и зачеты, мы получили отпуск на 30 суток. Многие из моих товарищей семьями потянулись в теплые края, в санатории и дома отдыха. Мы же с Наташей на две недели поехали на Волгу, в родную Кинешму. Мама за это время заметно сдала, очень похудела, но ни на что не жаловалась. Опять окружила нас своими заботами, как лучше накормить, чем вкусным угостить. К сожалению, маму мы видели в этот приезд последний раз. Великая труженица, жившая интересами детей и внуков, она до последнего дня своей жизни интересовалась общественной жизнью страны, читала книги и постоянно, на протяжении многих лет выписывала городскую газету «Приволжская правда». [128]

Вдоволь покупавшись в Волге, позагорав на ласковом солнце, мы в середине августа вернулись в Москву.

Второй год учебы был еще более насыщен. Началась отработка вопросов фронтовой операции. Многое пришлось заново осваивать. Это и вопросы использования в операции родов войск, вопросы взаимодействия с воздушно-десантными войсками с дальней авиацией, с силами флота. Это изучение военно-политической обстановки и состояния экономики на театре военных действий, потенциала вероятного противника. Мы сами чувствовали, как растет и расширяется наш кругозор. Думаю, что не было ни одного слушателя, который бы занимался без интереса.

В начале декабря мы получили телеграмму о смерти моей мамы. Умерла она на 81-м году жизни. Командование академии дало мне четверо суток, чтобы проводить ее в последний путь. Вернувшись в Москву, я вновь погрузился в заботы и дела учебного процесса. Но еще долгие месяцы у меня в душе сохранялась боль невосполнимой утраты.

К началу нового, 1969 года каждый слушатель получил персональное задание — самостоятельно разработать и защитить дипломную работу.

Мне досталось задание разработать «План ввода общевойсковой армии второго эшелона фронта в сражение на Юго-Западном театре военных действий». Следовало отработать не только сам план, но все документы и распоряжения по родам войск, службам, задачи соединений и армии в целом, вопросы взаимодействия и ряд других вопросов. Словом, надо было сделать то, что разрабатывает армейский или фронтовой штаб. Специального времени на это не отводилось, за исключением одной субботы каждого месяца.

Пришлось нам у командования факультета и академии просить разрешение на возможность работать в стенах академии позднее 18.00.

Надо сказать, что к этому времени у нас сменилось командование. Ушел на заслуженный отдых генерал В. Д. Иванов, а вместо него пришел командующий Сибирским военным округом генерал армии С. П. Иванов. Семен Павлович — известный человек в Вооруженных Силах. Еще в годы Великой Отечественной он был одним из самых молодых начальников штаба фронта. После войны возглавлял Главное оперативное управление Генерального штаба, был первым заместителем начальник ГШ. Во времена правления Хрущева не согласился с его военной «доктриной» и был сослан в Сибирь на округ. [129]

Человек властный, но справедливый, он у нас пользовался большим уважением. Нагрузки при нем значительно возросли. Была подправлена комплексная фронтовая задача, спланированы и проведены стратегические учения на картах, где все слушатели выступали в роли фронтовых должностных лиц.

В ходе заслушивания по проведению стратегической операции он зачастую ломал разработанную кафедрами картину сражения, заставляя нас снова и снова пересматривать свои предложения и расчеты. В те времена было принято считать, что войска могут наступать вслед за нанесением массированного ядерного удара (1000–1200 ядерных боеприпасов на театре военных действий — ТВД) буквально через сутки. С. П. Иванов заставил нас и преподавателей кафедр пересчитать параметры поражения от каждого ядерного боеприпаса. Учения затянулись. Мы работали и днями, и ночами. В итоге оказалось, что только от пожаров, образовавшихся в результате ядерных взрывов, непреодолимая для войск зона составила сотни километров по фронту и в глубину. Преодолевать ее наступающими войсками возможно не раньше трех-четырех недель. Красивую фразу «Вслед за ядерным ударом» пришлось забыть. Вот так учил нас мудрый Семен Павлович Иванов.

В одну из февральских суббот, предоставленных нам для работы над дипломными задачами, меня неожиданно вызвали в Главкомат Сухопутных войск. Принявший меня Главнокомандующий Сухопутными войсками генерал армии Иван Григорьевич Павловский, познакомившись со мной, объявил, что Военный совет СВ решил рекомендовать меня на должность командира дивизии в Сибирский военный округ. Далее он объяснил, что дивизия только формируется в Хакасии вдоль границы с Китаем, предупредив, чтобы я не распространялся об этом, представил меня членам Военсовета СВ, после чего я отправился в академию.

Доложив о сути разговора в Главкомате начальнику академии и получив ряд добрых советов (он долгое время командовал этим округом и хорошо знал обстановку), я отправился домой. Ехать из одной глухомани — песков Туркмении, в другую — на китайскую границу, перспектива не очень приятная. Но «приказы не обсуждаются» и «от службы не отказываются» — это всегда было девизом моей работы. Раз надо, значит, поедем. Подготовив морально жену и посоветовав ей потихоньку приобретать теплые вещи для детей, я продолжал корпеть над дипломной работой. Тогда было принято делать все [130] самостоятельно. Сам разрабатывай документы, сам делай карты исходной обстановки, плана наступательной операции, розыгрыша боевых действий и т. д. Единственное, что дозволялось, так это перепечатывание на машинке всех написанных от руки документов. За каждым слушателем был прикреплен оппонент, который рассматривал разрабатываемый материал, с чем-то соглашаясь, что-то отвергая. Разрабатывая материалы дипломной задачи, каждый слушатель глубоко вникал в ее суть. Иначе нельзя. Надо не только разработать задачу, но главное — защитить ее перед государственной комиссией. Однако Илюша Баграмян пренебрег этим и поплатился. Материалы его задачи разрабатывали ему в академии бронетанковых войск. Он не очень хорошо и полно вник в них и на защите потел и «парился», с грехом пополам защитив свою работу.

Время подходило к государственным экзаменам. В начале мая 1969 года нас троих — меня, Е. Кузнецова и И. Вертелко — вызвали на беседу в Главное управление кадров (ГУК) ВС СССР. Беседу начали с меня. Начальник ГУК дважды Герой Советского Союза генерал армии И. И. Гусаковский сразу же «огорошил» меня. Сказав, что: «Некоторые, рекомендуя Вас на дивизию, ошибаются. Вам надо поработать в аппарате Генерального штаба. Там не хватает людей, обладающих опытом практической работы». Я стал категорически отказываться, доказывая, что никогда не работал в крупных штабах, работу их не представляю и что раз вопрос стоит так, то готов ехать на прежнюю должность в ТурКВО. Спросив у меня тему дипломной задачи и пометив что-то у себя в тетради, И. И. Гусаковский пообещал, что будет у меня на защите. Следующим вызвали Е. Кузнецова. Я уже говорил, что он был профессиональным художником. Поэтому было сразу объявлено, что он пойдет в Генштаб, ибо с такой графикой он просто находка для любого штаба. Такая же картина повторилась и с И. Вертелко. В итоге мы, разочарованные и огорченные, вернулись в академию.

Государственные экзамены начинались 13 июня. Мне в этот день предстояла защита дипломной работы. Буквально за три-четыре дня до начала экзаменов меня вызвали в административный отдел ЦК КПСС. Тщательно подготовившись, проштудировав передовицы ряда газет, я направился в ЦК. Принял меня завсектором административного отдела ЦК Иван Порфирьевич Потапов. Этот человек — ходячая энциклопедия: он на память знал не только все руководство ВС, округов и армий, но и командиров дивизий, все их сильные и слабые стороны. [131]

Знал он и положение дел в войсках, так как часто бывал там. И вот этот человек, вполне доброжелательно настроенный, повел долгий разговор о моей службе, учебе. В конце разговора он мне сообщил, что ЦК по справедливости решило направить меня после выпуска командиром дивизии в Одесский военный округ. Я был безмерно рад и предлагаемой должности, и месту предстоящей службы. Теперь и экзамены казались не такими страшными.

Из опыта прошлых выпусков мы знали, что на защиту диплома дается не более 30 минут, после чего комиссия задает массу вопросов, на подготовку ответов к которым дается еще 15–20 минут.

Поэтому к каждому защищающему диплом из своей учебной группы назначались два-три слушателя, которые присутствовали на защите диплома. Во время защиты они могли задать ряд вопросов, которые заранее обговаривались с дипломантом. Но главная задача их состояла в том, чтобы записать вопросы, заданные членами комиссии, и подготовить на них короткие ответы. После изложения материала комиссия, задав свои вопросы, удалялась на короткий перерыв, а помощники отдавали ответы на вопросы защищающему диплом.

13 июня в понедельник в 9 часов утра мне предстояло защитить разработанную мною дипломную работу. Председателем госкомиссии был назначен прославленный полководец дважды Герой Советского Союза маршал И. С. Конев. Вместе с ним у меня на защите присутствовал начальник ГУК генерал армии И. И. Гусаковский, генерал армии С. П. Иванов и еще целый ряд генералов от Генерального штаба. Были и два моих товарища Л. Попов и Н. Кизюн. Справившись с волнением, я начал излагать материал, демонстрируя его обоснование на картах и таблицах. После заданных вопросов и ответа на них, комиссия удалилась на совещание. Я же маялся в коридоре. Через несколько минут вышел И. И. Гусаковский и, подойдя ко мне, пожал руку, сказав: «Не знаю, как другие, а я поставил «отлично», поздравляю». Я поблагодарил генерала и продолжал ждать оценки комиссии. Наконец меня пригласили в зал, где маршал Конев объявил, что защита дипломной работы комиссией оценивается на «отлично». Первый кирпичик в сдачу госэкзаменов был заложен вполне удачно.

При подготовке к сдаче диплома И. Баграмяном пришлось посидеть несколько часов, пока он не «врос» в материал. Защита шла трудно, он потел, терялся, но все-таки защитил диплом. Остальные экзамены, как то: [132] оперативное искусство, марксистско-ленинская философия — прошли для меня легче. На выпуске академии начальник Генерального штаба маршал М. В. Захаров вручил мне красный диплом и золотую медаль.

Несколько дней до получения назначения и приказа министра обороны нам читались установочные лекции Главнокомандующими различными видами Вооруженных Сил. Наконец получен приказ МО СССР. Я назначен командиром 126-й Горловской Краснознаменной орденов Суворова и Кутузова мотострелковой дивизии Одесского военного округа. Всего из выпуска на дивизии назначены в Сухопутные войска четыре человека, в ВВС (включая и МРА) — четыре человека и на флот — один. Большинство выпускников пошли работать в штабы армий и округов и часть в Генеральный штаб. Получив документы, мы всей семьей отправились в город Симферополь, где стоял штаб 126 МСД. [133]