I. На волжских просторах

В последние 15–20 лет в России стало модным гордиться своим высоким происхождением. Появилось великое множество «выходцев» из дворянских семей, графских и княжеских фамилий, а подчас состоящих в родстве с царями и императорами.

Мои же предки были рабочими и крестьянами, честно трудившимися на благо Родины и мужественно ее защищавшими в лихую годину, и я горжусь ими как истинными патриотами своего Отечества.

По линии отца все мои родственники родились в г. Макарьеве Ивановской губернии. Дед мой Александр Постников был кирпичником, то есть делал кирпичи. Семья была большая — девять человек. Старший сын Николай, мой отец Иван и пять дочерей. Чтобы прокормить семью и помочь мужу, бабушка нанималась стирать белье, мыть полы и на другую работу у частных лиц и в учреждениях.

По линии матери все родственники также из Макарьевского уезда Ивановской губернии. Дед Федор Иванов был лесником. Бабушка моя Вера работала поварихой у управляющего лесной школы. Семья их тоже была большая.

Отец мой Иван Александрович родился в 1884 году. Учился в реальном училище, но вынужден был пойти работать учеником столяра, а в 16 лет уже самостоятельно трудился в Макарьеве, затем в Нижнем Новгороде до самого призыва на военную службу. В армии служил в железнодорожных войсках в г. Тифлисе. После демобилизации из армии в 1911 году отец вернулся в Нижний Новгород, а затем в Макарьев. Но в 1914-м в связи с началом войны вновь был призван в армию и служил в Кронштадте до 1918 года. Там же в 1917-м вступил в РСДРП(б).

В годы гражданской войны находился в армии, сражался в отряде Ф. Раскольникова в Ораниенбауме и на Южном фронте. В конце 1918 [8] года по мобилизации вновь был призван в Красную Армию. Служил помощником военного комиссара станции Отрошки. После перенесенной болезни — сыпного тифа — в октябре 1920 года был демобилизован. Вернувшись в Макарьев отец работал на разных должностях, а в 1929 году был переведен в г. Кинешму на должность директора лесхоза. В 1930-м был избран председателем Городского Совета депутатов трудящихся. Затем работал председателем Горисполкома. В период «чистки партии» в 1937 году был отстранен от должности, а в 1939-м вновь назначен директором Кинешемского лесхоза. Отец был истинным патриотом, всю жизнь честно трудился, воспитывал детей, проявлял большую заботу о жителях и благоустройстве города. Будучи тяжело больным крупозным воспалением легких, в июле-августе 1941 года отец глубоко переживал отступление наших войск от границ и сдачу части территории страны. В сентябре 1941-го Иван Александрович умер, оставив жену с четырьмя детьми.

Моя мама Агния Федоровна (в девичестве Иванова) родилась в январе 1888 года в семье лесника. Дед мой по маме, Федор Иванов, был потомственным лесником и, кроме того, мастером на все руки. Он был человеком большой физической силы и доброго нрава. Участник русско-турецкой войны 1877–1878 гг., он служил «пластуном», то есть разведчиком. За проявленное мужество — дед был тяжело ранен, потерял глаз, но поле боя не покинул — был награжден серебряной медалью, которой очень гордился. За эту медаль дед получал 5 рублей ежемесячно, что являлось важным подспорьем в хозяйстве. Семья была большая, [9] все трудились от зари до зари, вследствие чего моей маме удалось закончить только два класса церковно-приходской школы. Но и этого ей хватило, чтобы всю жизнь быть заядлой читательницей. Я помню, что у нас дома долгое время сохранялась многолетняя подписка общероссийского журнала «Нива», в котором публиковались интересные сведения о жизни страны, а в литературных приложениях — повести и романы. Все это читалось не только в семье, но и соседями и знакомыми. Мама же до конца своих дней читала русскую классику и периодику.

Выйдя замуж за моего отца, она очень скоро осталась одна, поскольку отца призвали в армию. Вскоре родился мой старший брат Володя, а в 1918 году сестра Вера. В последующие годы — с возвращением с фронта отца — семья увеличилась еще на четыре человека: сестры Антонина, Алевтина, Маргарита и я.

Тяжелые годы гражданской войны, голод, разруха и различные болезни не миновали и нашу семью — в детском возрасте умерли мои старшие брат и сестра. Родители постоянно заботились о нашем воспитании, здоровье и учебе. Перед началом войны, в 1940 году, старшая сестра Тоня уже училась в Ленинграде в финансово-экономическом [10] институте, другая сестра, Алевтина, училась в Кинешемском химико-технологическом техникуме. Младшая из сестер, Рита, училась в 8-м классе, а мне — к тому времени тоже школьнику — исполнилось 12 лет.

Пример родителей был для нас верным маяком в непростых жизненных ситуациях, помог получить образование, быть полезными обществу и патриотами своего Отечества.

Как уже говорилось выше, в 1929 году отца перевели по работе в г. Кинешму Ивановской губернии. К тому времени семья наша состояла из восьми человек — отец, мама, бабушка Вера, три сестры, я и племянница мамы — Варя (Варвара).

Отцу дали государственную квартиру из трех небольших комнат и кухни. Так как с квартирами в городе было очень сложно (город в основном состоял из частных домов), то родители мои приютили семью земляка из Макарьева — военного комиссара г. Кинешмы Смирнова, состоящую из четырех человек. Так, две семьи численностью 12 человек прожили вместе около двух лет. Когда мне было около полутора лет, мы, дети, заболели корью. Особенно тяжело протекала болезнь у меня и сына военкома. Однажды врач, лечивший нас, сказал моим родителям, чтобы они готовились к худшему: видимо, до утра следующего дня я не доживу. Каково же было его удивление, когда утром он узнал, что умер сын военкома, а у меня дело пошло на поправку, то есть кризис миновал. С тех пор какими-либо серьезными болезнями я не страдал.

Поскольку в доме было много детей — как у нас, так и у соседей, — все мы быстро сдружились и все свободное время проводили вместе — и мальчишки, и девчонки. На улице, которая называлась Песочной (позже Комсомольская), напротив дома, где мы жили, работал клуб, который в народе называли «Нацмен», то есть клуб национальных меньшинств. Не скажу, что это было что-то грандиозное — нет, в жилом доме выделили несколько комнат (одна из них большая — типа зала) и, главное, просторный двор. В этом дворе оборудовали футбольное поле (уменьшенных размеров), площадку, где были установлены спортивные снаряды: кольца, брусья, турник и др. При клубе работали кружки БГТО («Будь готов к труду и обороне»), «Ворошиловский стрелок» и другие. Мы, дети, летом целые дни проводили там. Именно тогда у меня зародилась любовь к спорту, которую я пронес через всю жизнь. Поскольку наша улица была интернациональной — на ней жили кроме русских несколько семей татар, евреев, поляков и семья чувашей, — все мы немножко говорили на разных языках. Я неплохо понимал [11] татарский язык, знал несколько ходовых фраз на иврите и польском. Но объединяющим нас языком был русский. Должен честно сказать, что никакой дискриминации по национальной принадлежности не было. Если и возникали мальчишеские драки, то дрались по интересам — русский против русского или татарин против татарина, но никогда русские против, скажем, татар или евреи против русских. Не было разъединений и по социальному положению. У меня было два близких друга: один Асик (Арсен) из польской семьи, отчим которого был военным, другой Илья — отец его был сапожником, а мать уборщицей в Горисполкоме, которым в то время руководил мой отец. У Ильи была большая семья, жили они трудно, поэтому он частенько обедал или ужинал у нас. Да и родители мои как могли помогали этой семье. Такое братское отношение в мальчишеской среде к сверстникам различных национальностей помогло мне и в дальнейшем, особенно при работе в воинских коллективах, где набиралось представителей нескольких десятков национальностей. И до сих пор и у меня, и у моих близких ровные, дружеские отношения с представителями самых различных национальностей. Долгие годы я поддерживал и поддерживаю теплые отношения с моими сверстниками по детству, по школьным годам, по почти полувековой службе в армии — татарином Рагибом Ямбулатовым, армянином Ильей Баграмяном, евреем Яковом Славиным, украинцем Владимиром Бемберя, русским Михаилом Лукьяновым и многими другими.

Забегая вперед, хочу сказать, что такое интернациональное и патриотическое воспитание мальчишек и девчонок нашей улицы не могло не сказаться положительно на дальнейшей жизни. В начале Великой Отечественной войны ушли на фронт два брата Мустафа и Рагиб Ямбулатовы. Мустафа, писавший стихи, романтик, кристально чистый юноша, погиб смертью героя под Москвой, Рагиб получил тяжелое ранение в ногу. Ушел добровольцем на фронт Гена Урфис, воевал геройски, вернулся с войны капитаном с многочисленными боевыми наградами. Всю войну от звонка до звонка прошел боевой офицер Женя Баньковский, мой старший товарищ и наставник. Ушла медсестрой-добровольцем на фронт сестра моего товарища Нина Кузнецова. Воевали братья Тивины, один из них, реставратор художественных картин по профессии, вернулся с войны без руки. Все, кому подошел срок, ушли на войну, и ни одного труса — тем более предателя — с нашей улицы не было. Все воевали достойно. [12]

Вернемся, однако, к жизни на Волге. Кинешма — это провинциальный городок на великой русской реке. Это город-порт. Стоянка для многих грузовых и пассажирских пароходов в зимнее время. Это город-труженик с большим историческим прошлым.

Наличие Волги определило возникновение самого города, судьба которого неразрывно связана с историей российского государства.

Так, во времена царствования Василия Шуйского большинство городов запада и центра России было охвачено междуусобной войной, когда Лжедмитрий II, известный как Тушинский Вор, пытался с помощью поляков овладеть русским престолом. Часть русских городов поддерживала Лжедмитрия, другая часть (Ростов, Шуя, Нижний Новгород, Казань, Галич, Кинешма, Вологда, Великий Устюг) — Василия Шуйского. Царь обратился к народу с призывом создавать отряды для борьбы с интервентами. Кинешемцы одними из первых стали формировать отряды ополчения для оказания помощи московскому царю. На стороне Лжедмитрия действовали польско-литовские отряды Лисовского и Сапеги.

Штаб-квартира Лисовского была развернута в Суздале, откуда он пытался приводить на верность Тушинскому Вору жителей Владимирщины и части Заволжья. В этом ему активно помогал суздальский воевода Федор Кириллович Плещеев. Первая битва с интервентами, в которой приняли участие и кинешемские ополченцы, была 11 февраля 1609 года у села Данила. Командовал всеми отрядами ополченцев кинешемский воевода Федор Афанасьевич Боборыкин. Плещеев был разбит наголову и бежал в Суздаль.

Лисовский в отместку за поражение двинул отряды интервентов на Кинешму. Воевода Ф. Боборыкин, собрав кинешемское ополчение и послав гонцов за помощью в Решму и Солдогу, двинулся навстречу врагу.

В нескольких верстах от города стороны сошлись в ожесточенной битве. Несмотря на мужество кинешемцев, превосходящие по численности отряды Лисовского стали теснить ополченцев. К тому же в самый разгар сражения погиб воевода Ф. Боборыкин, что отрицательно подействовало на боевой дух ополченцев. Кинешемцы с боем отступали и на Базарной площади дали последний бой. Почти все кинешемское ополчение погибло. По обычаям того времени все погибшие кинешемцы были похоронены на месте последнего боя. Благодарные потомки позже на местах этих боев воздвигли часовни в честь подвигов, [13] совершенных земляками. Часовни эти сохранились и напоминают о мужестве и героизме предков.

Великая Отечественная война 1941–1945 гг. не обошла стороной и Кинешму. За годы войны в действующую армию было призвано около 40 тысяч человек, то есть почти половина населения Кинешемского района. Кроме того, в Кинешме был сформирован 212-й стрелковый полк Ивановской дивизии народного ополчения. Кинешемцы героически сражались на фронтах войны. Только одна средняя школа № 4 воспитала шесть Героев Советского Союза: Дудников Г. Г. (1921–1945), Панфилов В. Д. (1915–1945), Плешков И. И. (1922–1950), Рыжов А. И. (1895–1950), Смирнов Н. Ф. (1915 г. р.) и Стрелков В. Д. (1922–1950). Всего же 20 кинешемцев стали Героями Советского Союза. Их бюсты стоят перед школой, где они учились, или перед заводами, где они работали. А бюст дважды Героя Советского Союза маршала Александра Михайловича Василевского украшает сквер в центре города. Нынешнее поколение кинешемцев гордится героями-земляками и чтит их память.

Но не только на фронте отличались мужеством и стойкостью мои земляки. Вместо ушедших на фронт на их рабочие места встали женщины и подростки, работая без перерывов по несколько смен подряд, перевыполняя все нормы и показатели: «Все для фронта — все для победы!» — таков был девиз всего трудового коллектива города.

Первые упоминания о Кинешме появились в летописях в начале XV века. В 1429 году Кинешма, наряду с Костромой, подверглась опустошительному набегу татарских орд казанского хана Махмут-Хази. Большая часть населения или погибла, или была угнана в неволю. Но город пережил и это — вновь восстал из руин и пепла. В 1482 году царь Иоанн III пожаловал Кинешму князю Федору Бельскому. Бельские владели городом около ста лет, а затем Кинешма вновь отошла к царю.

В городе до сих пор сохранились многие купеческие дома, торговые ряды, соборы и другие красивые здания. Кинешма стоит на правом берегу красавицы Волги. По самой крутизне проходит бульвар с вековыми деревьями. Именно здесь бросалась в Волгу героиня фильма «Бесприданница», здесь же снимались фильмы «Васса Железнова», «Семья Ульяновых» и др.

Конечно, жизнь каждого горожанина тесно связана с Волгой. Здесь он рождается, учится понимать мир, в этой реке впервые в жизни входит [14] в неглубокую воду, учась плавать. Здесь, в большинстве своем, Волга же провожает их в последний путь.

В Кинешме вы не найдете ни одного юноши или девушки, не умеющих плавать. Учатся этому, как правило, сами, осваивая простейшие методы и способы плавания: «по-собачьи», «на саженках», кролем и т. д.

Мое «крещение» в Волге произошло следующим образом. В нашем доме жила большая семья Виноградовых, у которых один из сыновей, Володя, был моим сверстником. У Володи был дядя, работавший механиком на моторной лодке.

Однажды, когда нам было лет по пять, этот дядя Сергей взял меня и Володю на Волгу. Мы пришли к берегу, где метрах в 10–15 от него стояли сплавные плоты леса. По очереди Сергей перенес нас на эти плоты и предложил «позагорать». Когда мы разделись, то он схватил своего племянника и кинул в воду. Вовка орал, барахтался, но дядя Сергей и не пытался ему помочь. Кое-как тот добрался до плотов. Теперь очередь дошла до меня — я бегал по плоту, пытаясь увернуться от дяди Сережи, кричал во весь голос, но не тут-то было. Оказавшись в воде, барахтаясь и захлебываясь, я руками и ногами колотил по воде и таким образом с горем пополам как-то продержался до тех пор, пока меня не вытащили на плот. Для меня это был первый урок плавания. Дальше я уже осваивал Волгу самостоятельно.

Жители города — труженики. Большинство из них работало и работает на нескольких трикотажных фабриках города, механическом заводе, заводе «Элекроуголь», химзаводе им. Дмитриева, в порту и на других предприятиях. Лучшая половина человечества — женщины — особо отличается своей привлекательностью и статью.

Кинешемцы очень приветливы, спокойны, с большим дружелюбием относятся к многочисленным туристам и отдыхающим. Одной из достопримечательностей Кинешмы является курорт Решма, расположенный от города в 20 км, на крутом берегу Волги, среди леса.

В народе издавна существуют предания и легенды, связанные с названиями ряда волжских городов и сел: Решма, Кинешма, Кострома и др.

Согласно одной из легенд, Стенька Разин после удачного набега на Персию и пленения княжны, плывя по Волге, пытался овладеть ею уговорами и силой. Но гордая княжна не поддалась на его притязания и отвечала: «Режь мя», то есть хоть режь меня. В дальнейшем, проплывая [15] мимо другого города, персиянка крикнула Стеньке: «Кинешь мя», то есть лучше брось меня в Волгу; затем: «Костри мя», то есть сожги меня на костре — княжна была непреклонной. Так появились названия городов Решма, Кинешма и Кострома. Конечно, это только красивая легенда, но надо отдать должное нашим предкам в поэтической любви к своей малой родине.

Кинешма славилась и славится не только своими людьми, но и необыкновенно красивой природой. Здесь, вблизи Кинешмы, создавал свои шедевры художник И. И. Левитан. Знаменитая картина Б. Кустодиева «Ярмарка» была написана под впечатлением кинешемских ярмарок.

Великий русский драматург А. Н. Островский, имевший усадьбу вблизи Кинешмы, с восхищением писал о ее природе: «Что за реки, что за горы, что за земля! Если бы этот уезд был подле Москвы или Петербурга, он давно бы превратился в бесконечный парк, его бы сравнивали с лучшими местами Швейцарии и Италии. А какой здесь народ! Рослый, красивый, умный и откровенный... и душа нараспашку».

С Кинешмой и ее уездом связаны судьбы многих известных людей России. Уроженцем Кинешмы был драматург и писатель А. И. Потехин — почетный академик изящной словесности. В Кинешме жили родственники — мать и сестра адмирала Г. И. Невельского. Сам адмирал неоднократно отдыхал в здешних краях. Напротив Кинешмы, на левом берегу Волги, была усадьба ученого-астронома Ф. А. Бредихина, директора Пулковской обсерватории. И конечно, наш современник, выдающийся полководец Великой Отечественной войны Маршал Советского Союза А. М. Василевский — уроженец Кинешемского района.

Первой моей учительницей, которой я благодарен всю жизнь, была Елизавета Александровна Баньковская, мама моего старшего товарища Жени Баньковского. Она, как говорится, была учитель от Бога. Доброжелательная, всегда выдержанная, ни разу не повысившая голос на своих учеников, но в меру строгая, она пользовалась всеобщей любовью и уважением в школе. Она давала нам не только первые азы образования, но и ненавязчиво расширяла наш кругозор, прививала уважение к старшим и сверстникам, любовь к Родине и к своему городу, чувство патриотизма. Наш класс был укомплектован ровесниками в основном с нашей улицы. Рядом за партами сидели мои друзья: Арсен Завьялов, Илья Афанасьев, Толя Емельянов, заядлый голубятник Юра Благушин, [16] наши девчонки Нина Соловьева, Вера Виноградова и др. Поэтому в школу ходить было интересно и, я бы сказал, завлекательно. Школа привила мне любовь к чтению, которую я сохранил до сих пор. Она еще больше нас объединила, сплотила и постоянно открывала для нас что-то новое.

Самое благодатное время — школьные каникулы. Еще не дождавшись окончания учебного года, мы в начале мая уже вовсю купались, ходили на веслах и под парусами. Надо сказать, что Кинешма стоит на нескольких реках: Волге, Кинешемке, Казохе и Черной речке. Поэтому мест для купания было предостаточно. Левый берег Волги, противоположный городу, был песчаный, с длинными плесами и большими пляжами.

Обычно в выходные дни горожане с семьями перебирались на противоположный берег: часть на лодках, а большинство на курсировавшем между берегами пароходе «Смычка». Это был единственный в своем роде пароход на Волге от Астрахани до Москвы. Он имел по бортам большие колеса с плицами, от чего при движении по реке шли большие волны. Что-то вроде из фильма «Волга-Волга»: «Америка России подарила пароход — не вертятся колеса и ужасно тихий ход...». Его нижняя палуба предназначалась для размещения автомобильного и гужевого транспорта и скота. Верхнюю палубу занимали пассажиры. Выше была только капитанская рубка с несколькими служебными каютами. Проезд стоил 5 копеек, но мальчишки 10–16 лет, как правило, не брали билет. Сама билетная касса была на пароходе, и как только он отчаливал от берега, матросы-контролеры начинали проверку билетов у пассажиров. Вначале это делалось на нижней палубе, и мы, мальчишки, отступая, переходили на верхнюю. Но матросы-контролеры успевали перекрыть лестницы, и мы, безбилетники, оказывались в «капкане». Матросы начинали гонять нас, пытаясь поймать, а пароход тем временем уже достигал середины Волги. И здесь начиналось самое интересное, как для публики, так и для контролеров и безбилетников. Загнанные на корму второго этажа ребята, не имеющие возможности увернуться от контролеров, кто «солдатиком», а кто «ласточкой» прыгали в воду, доставляя удовольствие и публике, и матросам. Эта игра повторялась изо дня в день, из года в год.

Но не всегда была Волга такой тихой и спокойной. В период штормов она выкидывала на берег баржи и пароходы помельче, топила людей и скот. [17]

Помню, примерно в сентябре 1941 года мы с сестрой Алей по поручению мамы отправились за Волгу на мельницу, чтобы перемолоть килограммов двадцать ржи — все, что осталось у нас к тому времени. Волгу в этот день штормило.

Поскольку пароход «Смычка» уже не ходил и стоял у причала, нам пришлось переправляться на лодке, бравшей примерно 14–15 человек. На весла сели три пары мужиков — шторм усиливался, но мы все же надеялись проскочить. Не успели мы отплыть от берега на сотню метров, как резко усилился ветер, погнав большую волну. Примерно на середине реки (в этом месте Волга шириной примерно 800 м) лодку стало заливать. Несколько женщин, плача, молились во весь голос о спасении, остальные же чем попало вычерпывали воду. И все-таки наша лодка затонула. К счастью, левый пологий берег уходил в реку на небольшой глубине — метров 100. Вот где-то на таком расстоянии, метрах в 100–150 от берега, мы все и оказались в воде — взрослые по грудь, а мне, подростку, вода доходила выше подбородка. Кое-как, помогая друг другу, мы добрались до берега и три дня, пока бушевал шторм, жили в ближайшей от реки деревне. За эти дни наша мама выплакала все глаза, не надеясь уже увидеть нас живыми, ибо за это время только в районе выбросило на берег несколько судов и утонуло несколько десятков людей. Вот такой иногда бывает обычно спокойная Волга.

В Кинешме и до, и во время войны работал ОСВОД, то есть Общество спасения на водах. Осводовцы круглосуточно по несколько человек дежурили на специальном наблюдательном пункте с целью оказания своевременной помощи тонущим. У них была моторная лодка, несколько легких весельных лодок — шлюпок, которые зимой ставились на лыжи и легко передвигались как по воде, так и по льду, что было незаменимо во время ледохода. Заветной мечтой почти каждого мальчишки города было стать членом ОСВОДа — надеть тельняшку, принимать участие в дежурстве и постижении матросской премудрости.

Именно поэтому почти весь призыв кинешемцев из года в год шел служить на флот. Мне посчастливилось поработать в ОСВОДе лишь в годы войны, когда старшие ушли на фронт. Здесь нас приобщили к труду, внимательности, дисциплине, взаимовыручке. Научили ходить под парусом, на веслах, приемам спасения утопающих и оказания им первой медицинской помощи.

В 1940 году я закончил начальную школу и перешел в 5-й класс и в новую школу. Директором школы был мой однофамилец Аркадий [18] Иванович Постников. Это был человек с сильным характером, разносторонне образованный и с большими организаторскими способностями. Но в этой большой и по тому времени современной школе мне пришлось проучиться недолго. В 1942 году ее превратили в военный госпиталь, а учеников и учителей распределили по другим школам города. Поэтому 7-й класс я начинал в новой школе имени П. Островского.

* * *

Поскольку мой отец последние годы перед войной работал директором лесхоза, то ему часто приходилось выезжать по лесным угодьям Кинешемского района. А надо сказать, кроме Волги украшением района являются леса. Здесь можно встретить все породы деревьев, растущих в средней полосе России: дуб, березу, иву, осину, ольху, ель, сосну и многие другие. В лесах Кинешмы всегда хватало грибов и лесных ягод (земляника, черника, малина). В летнее время года отец старался брать меня с собой. Если он ехал на лошади, запряженной в тарантас, то брал меня одного, если же ехал на грузовой машине, так называемой «полуторке», то обязательно брал моих друзей Арсена, Илью и Лешу Астахова. В ходе таких поездок мы зачастую изображали из себя разведчиков в тылу врага, запоминали местность, деревни и села, мосты и речонки. Это было увлекательно и разнообразно. Поэтому мы неплохо ориентировались в лесу, могли самостоятельно развести костер, зажарить на палочке грибы — как говорится, не умереть с голоду.

22 июня 1941 года я со своими друзьями рано ушел в лес за первыми грибами. Отец к тому времени тяжело болел, и хотелось чем-то ему помочь. Возвращались мы из леса где-то в полдень. Управление лесхоза стояло на окраине города, как раз на дороге, ведущей в лес, по которой мы шли. Поравнявшись с лесхозом я увидел в окне второго этажа свою сестру Алю (она летом подрабатывала, дежуря в управлении по выходным дням). Сестра нам что-то кричала, но мы никак не могли ее понять. Я, видя ее сильно встревоженную, подумал, что плохо с отцом. Наконец мы поняли одно слово, которое она, не переставая, кричала — война, война, война. Так я узнал о начале Великой Отечественной войны.

Конечно, это было огромной неожиданностью для простого народа в том числе и для нашей семьи. Хотя если говорить прямо, то мы, может, и не понимая этого, готовились к войне. Выше я говорил, что ребята и девчата считали за честь обучаться в различных кружках БГТО, [19] БГСО, ПВХО и т. д. А подготовка к службе в армии считалась святым делом. В нашем доме жила семья адвоката Шигорина, отец которого раньше был священником. Сын адвоката Шурик очень ответственно готовил себя к службе в армии: он был отличным охотником, ходил по Волге в любую погоду, виртуозно ездил на велосипеде, в том числе и по лестницам. И когда ему пришла пора призываться, то он получил отказ, так как являлся внуком священника. А по Конституции 1936 года они были причислены к так называемым «лишенцам», то есть лишенным прав (избирательских и других, в том числе и службы в армии). Шурик из-за этого позора и обиды вешался. Хорошо, что вовремя это заметили и вытащили парня из петли. Несколько позже, когда было отменено это дискриминационное положение, Шурик закончил танкотехническую школу и геройски погиб в Финскую войну.

Война нашу семью застала не в лучшем положении. Только что умерла бабушка Вера, тяжело болел отец, старшая сестра Тоня училась в Ленинграде и вместе с другими жителями города оказалась в блокаде. В доме появились многочисленные родственники, эвакуированные из Мурманска и других городов. А жизнь дорожала.

В начале сентября 1941 года умер горячо любимый мною отец — Иван Александрович Постников. Умер, прожив неполных 57 лет. Остались мы без кормильца — домохозяйка мама, две сестры-учащиеся и я. Старшая сестра Тоня была в блокадном Ленинграде. Пенсию за отца назначили хоть и персональную, но мизерную — где-то около 200 рублей. К этому времени (начало 1942-го) буханка хлеба стоила 1000 и более рублей.

Мама пошла работать сторожем. Сестры и я всячески помогали ей содержать семью. Обеспечением дровами в основном занимался я. Зимой на санках, летом на плечах — я доставлял домой довольно большие деревья (береза, ольха). В 1942 году, в возрасте неполных 15 лет, я уже работал, точнее, подрабатывал, где придется. С другом Митей Емельяновым вытаскивал из замерзшего пруда бочки с помидорами для Облпотребсоюза. Очищал проезжую часть улиц от снега, занимался пилкой и колкой дров. А когда я приносил домой заработанную булку черного хлеба, чувствуя себя старшим в семье, то мама потихоньку плакала.

Летом было проще. За городом мы с мамой и сестрой Ритой, как и многие горожане, освоили участок заброшенной земли около двух соток. Вырезали зимой «глазки» из картошки, а весной мы их сажали [20] в землю. Потом все лето мотыжили, окучивали и осенью выкапывали урожай. Собрав несколько мешков картошки — «второго хлеба» России, — мы как-то улучшали свой рацион, ибо хлеба не хватало. Маме давали рабочую карточку — 800 граммов хлеба, а мне с сестрой иждивенческую — по 400 граммов. И более ничего. Поэтому картошка в доме была счастьем. Кроме того, летом я целыми днями пропадал в лесу, собирая грибы и ягоды. Я и мои друзья знали такие места, откуда ежедневно приносили по корзине отличных грибов. Мама часть этих грибов продавала и на вырученные деньги покупала хлеб, а иногда и кусочек мяса. Часть грибов она сушила, и зимой это было немаловажной добавкой к нашему довольно-таки скудному столу.

Летом и до глубокой осени по Волге с низовьев шли баржи с солью. В Кинешме они разгружались на берегу возле элеватора в огромные бурты и потом по железной дороге отправлялись во все концы необъятной страны.

Мы, подростки, разгружая баржи с солью или загружая ее в железнодорожные вагоны, получали за работу вместо денег по несколько килограммов соли. Иногда удавалось получить на килограмм-другой больше положенного, ибо «зарплата» выдавалась на глазок — все это незамедлительно обменивалось на хлеб или еще на что-нибудь съестное. И я не был исключением на этих не по годам тяжелых погрузочно-разгрузочных работах: взрослые, крепкие мужики ушли на фронт, и кормильцами повсеместно стали такие, как я, подростки, работавшие на заводах, фабриках и в мастерских города.

Редкие свободные часы мы проводили на окраине Кинешмы, где в военном городке готовили маршевые роты и батальоны для фронта. Целыми днями бойцы учились окапываться, ходить в атаку, стрелять, колоть штыком. Месяц-полтора такой подготовки и на фронт. Команды: «Коротким — коли!», «Длинным — коли!» или «Сбоку — прикладом бей!» — мы знали не хуже бойцов и командиров.

Дальше за военным городком был расположен аэродром. В начале войны его освоили военные, там расположилась иностранная авиационная часть. В большинстве своем это были англичане. Матчасть состояла главным образом из «Харрикейнов», но были и «Томагауки», и некоторые другие типы самолетов. Летчики-иностранцы вели себя с населением очень хорошо, по-дружески. Не помню ни одного конфликта. Веселые, здоровые ребята в красивой униформе, с набитыми шоколадом карманами были притягательными для девушек и молодых [21] женщин города. Но я не помню, чтобы были какие-либо скандалы на этой почве. Наверное, это больше походило на рыцарское ухаживание. Как не помню и ни одного брака с иностранцами.

Видя изо дня в день военных, их подготовку — естественно, многие из нас начали собираться на фронт. Я со своим другом Митей, потихоньку экономя на своей порции хлеба, начал сушить сухари. Мы готовились в дорогу — отправиться с эшелоном одного из маршевых батальонов на фронт. Но все это было обнаружено мамой. Она, плача, объяснила мне, что мы уже потеряли отца, Тоня в блокадном Питере и она не переживет мой побег. С болью в душе мне пришлось отказаться от этой не очень умной затеи 13-летнего мальчишки.

Жизнь шла своим чередом. От Тони никаких известий не было. Мама по ночам плакала, не желая мириться с мыслью, что нет большей нашей Тони — любимицы отца, который ласково ее называл Антоша Одуванчиков. Трудные испытания выпали на долю мой старшей сестры. Оказавшись в блокадном Ленинграде, она, как и все студенты и жители города, рыла окопы на рубежах обороны, работала в госпитале. Из-за голода и холода в общежитии умерла ее близкая подруга и землячка Лиля. Тоня тоже заболела и уже не вставала с постели. Ее соседка-студентка с разрешения сестры надела ее пальто, взяла продуктовую карточку и ушла за хлебом. То ли эта соседка умерла по дороге (что нередко случалось в осажденном городе), то ли еще что-то с ней случилось, но она уже не вернулась, и Тоня осталась одна в замерзшей комнате без теплой одежды и хлебной карточки. Через несколько суток ее, умирающую, совершенно случайно обнаружил наш сосед по дому в Кинешме — Валя Ермолинский, в то время старший лейтенант, летчик-истребитель, воевавший на подступах к Ленинграду.

Именно ему обязана своей жизнью наша Тоня. Валентин сделал все, чтобы ее эвакуировали по открывшейся Дороге жизни — по льду Ладожского озера. Антонина оказалась на Кавказе, в районе Кисловодска, который через некоторое время оказался оккупирован немцами. Из огня да в полымя! И только к концу войны, в начале 1945 года, мы получили от нее весточку. Так нашлась наша Тоня. Радости и счастью нашим не было предела.

В 1942 году закончила Кинешемский химико-технологический техникум вторая моя сестра Аля. В Кинешме было и есть до сих пор два крупных химических завода: Дмитриевский, то есть имени Дмитриева, и на противоположном берегу Волги — Анилиновый завод, в просторечье [22] Анилзавод. В семье появилась вторая продуктовая («хлебная») карточка — жить стало полегче. Ходить зимой через Волгу, в период ледохода или становления льда, не так-то просто — транспорта тогда никакого не было. Семь-восемь километров на завод и столько же после смены обратно, да еще в вечернее время. Сестра и побаивалась, и уставала, но другого пути не было.

Нельзя сказать, что дети, работая и помогая старшим, только и думали о работе. Конечно же, нет. Зимой мы катались на лыжах, коньках, играли в так называемый «хоккей». Для этого вырезали в лесу из дерева «клюшки», а вместо мяча использовали замерзшие конские «яблоки». Все просто, но от этого наш хоккей не становился менее интересным и острым. Лучшим игроком среди нас был мой товарищ, младше меня на два года, Толя Жижерин, или как его называли Линчик (медвежонок из детской сказки), прозванный так за ловкость, быстроту реакции и физическую силу. Он лучше всех нас катался с гор на лыжах, прыгал в воду с мостов, вышек и пристаней на реке. Впоследствии, проходя службу в армии, он блестяще играл в футбол в команде мастеров вильнюсского «Динамо». Примерно так же проводили свободное время и другие мои сверстники. Летом же, в основном, наши детские игры проходили или в лесу, или на Волге.

Надо сказать, что и в годы войны в нашем городе активно работал отдел физкультуры и спорта. Его все эти годы возглавляла Вера Любимская, одна из героинь знаменитой четверки девушек-спортсменок, совершивших лыжный переход от Улан-Удэ до Москвы. За это отважная четверка была награждена орденами «Знак Почета». Мне повезло, что именно ей наша мама сдала одну из комнат нашей квартиры за чисто символическую плату. Именно В. Любимская «поставила» мне шаг на лыжах и дыхание, научила ежедневно преодолевать дистанцию в пять километров и более.

Под ее благотворное влияние попал не только я, но и многие мои сверстники. Эта спортивная выучка здорово мне помогла, когда наступило время служить в армии.

Еще одним из наших любимых занятий зимой были прыжки на лыжах с импровизированных трамплинов. Окраина города довольно холмиста, да еще с учетом крутых берегов Волги, что позволяло нам накатывать массу трасс различной крутизны. На них мы делали из снега трамплины, обливали водой, а поскольку их было несколько, то была возможность выбирать — для длинного или укороченного прыжка на лыжах. [23]

Наши девчонки в свободное от учебы время выступали в госпиталях города с песнями, читали стихи, писали письма раненым. В этом активное участие принимали и некоторые мальчишки. Так, Коля Смирнов, мой сосед по дому и хороший товарищ, обладавший приличным голосом, часто выступал перед ранеными в паре со своим двоюродным братом Рудольфом Бочковым, прекрасным баянистом. Они исполняли любимые песни тех лет: «Священная война», «Осенний вальс», «Землянка», «Темная ночь», «На рейде» и другие.

Раненых, находившихся на излечении, в городе было много. В целом, вели они себя достойно. Но были случаи, когда некоторые из них объединялись с местной шпаной, сколачивали банды и пытались заниматься воровством и грабежами. Надо отдать должное городской милиции, которая, видимо, была хорошо информирована и жестоко пресекала такие действия. За все военные годы в городе был только один случай убийства такой группой. Прибывший на поправку после ранения матрос шел ранним зимним утром с поезда домой. В районе гавани у Никольского моста его остановила группа бандюганов, которые потребовали отдать вещмешок. Естественно, матрос отказался это сделать. Завязалась драка, в которой матрос в одном из нападавших узнал своего младшего брата. И когда он назвал его по имени, бандиты поняли, что он узнал некоторых из них. Тогда несколькими ударами ножа они его убили. Тело бросили на месте. Милиция начала тщательно разбираться, пытаясь найти преступников. Но безрезультатно. Однако мать убитого матроса, приводя в порядок его верхнюю одежду, обнаружила отсутствие одной из металлических пуговиц бушлата. Каковы же были ее изумление и ужас, когда она эту пуговицу нашла в кармане «стеганки» (фуфайки) младшего сына. Об этом открытии она, никому не сказав из близких, рассказала в милиции. Сын был арестован и в ходе следствия все рассказал. Банда была судом приговорена к расстрелу, а младший брат убитого к восьми годам заключения.

Многие из раненых после выздоровления уезжали на различные фронты, а списанные со службы в большинстве своем оседали в Кинешме. Некоторые из них женились на наших девчатах, создавая крепкие рабочие семьи.

Особую роль в нашей военной жизни занимало кино. В городе было несколько кинотеатров, но центральным считался кинотеатр «Пассаж», т. к. находился вблизи городской площади. Пацанами нашей улицы он был освоен досконально. Поскольку денег на билеты, как правило, [24] не было, а фильм посмотреть очень хотелось, то мы разработали несколько способов проникновения в кинотеатр.

Один из них заключался в том, что, собрав деньги на единственный билет, мы посылали одного из своих представителей на сеанс. После начала фильма, как правило, начинавшегося с показа журнала событий в стране и на фронтах, наш представитель тайно открывал одну-две двери запасных выходов из зала. В эти двери в темноте врывались в зал все желающие посмотреть фильм и быстро рассредоточивались по рядам. Искать нас было бесполезно. Иногда, правда, в зале включали свет, и контролеры (одна-две женщины) для вида пытались кого-нибудь отыскать. Тем более, что одна из контролеров «Пассажа» была матерью нашего товарища, тетя Люся Шафеева. Она не только «не замечала» нас, но иногда двух-трех человек пропускала без билетов. Поэтому многие фильмы мы смотрели по несколько раз. А такие, как «В шесть часов вечера после войны», «Александр Пархоменко», «Александр Невский», «Два бойца» и кинобоевики, мы смотрели десятки раз.

Шли месяцы, сменялись годы войны. Все больше и больше наших старших товарищей уходило на фронт. Все чаще и чаще вручали хмурые почтальоны родным и близким письма с «похоронками». Все больше и больше становилось в нашем городе и на нашей улице вдов и осиротевших детей. Наступил 1944 год. Мальчишек моего года рождения начали приглашать в Горвоенкомат.

Сначала нас собирали и рассказывали о фронтовых сводках. Об освобожденных от оккупантов землях, о героях-кинешемцах, о том, кто и за что получил высокое звание героя. Среди земляков-героев особое место занимал Маршал Советского Союза А. М. Василевский. Он родился в селе Новая Гольчиха Кинешемского района, а в самом городе во время войны жил его отец, старый священник Михаил Александрович. Его дом располагался на городской окраине, которую с давних времен называют «Америкой». За умелое руководство фронтами и Генеральным штабом и проявленное мужество А. М. Василевский дважды был удостоен высокого звания Героя Советского Союза и орденов «Победа» (в 1944 и 1945 годах). Среди других героев-кинешемцев были и рядовые, и командиры — представители почти всех видов и родов войск.

Позже офицеры военкомата начали проводить с нами занятия по изучению стрелкового оружия, в частности, винтовки Мосина образца 1891/30 г. и ППШ. К середине лета 1944 года нас направили на сборы по предварительной подготовке в военные лагеря, находившиеся на [25] противоположном берегу Волги в 8–10 км от города. Из будущих призывников сформировали отделения, взводы и роты. Нами командовали сержанты и офицеры из числа выздоравливающих после ранений фронтовиков, среди которых были и женщины. Нашей ротой командовала капитан Овчинникова, у которой командирами взводов были лейтенанты-мужчины.

В лагере царил военный распорядок: подъем, зарядка, завтрак, занятия и отдых. Главное внимание уделялось тактике — обучали грамотно передвигаться по местности: перебежками, по-пластунски, броском вперед и т. д. Приучали также к строю и строевой песне. Харчи были довольно скудные, и нам постоянно хотелось есть. Сборы продолжались около месяца, после чего нас отпустили по домам. Пройдя эти сборы, мы поняли, что скоро наступит и наш черед идти на фронт. Хотя война шла уже за пределами нашей Родины, нам, 16-летним мальчишкам, очень хотелось попасть на фронт.

Однако в город все больше стало возвращаться фронтовиков. Кто после ранения на поправку, кто «по чистой» домой насовсем. Пришел после ранения отец Коли Смирнова — Александр Павлович Смирнов, фронтовой водитель. Пришел старший брат моего друга Мити — командир пулеметной роты старший лейтенант Григорий Тараканов, который несколько позже стал моим первым мастером и учителем на заводе «Успех». Пришел после тяжелого ранения в ногу фронтовик-капитан Гена Урфис. Возвращались и многие другие. С приходом мужчин становилось спокойней на душе, легче жить в семьях. И наоборот, у части ребят, потерявших отцов и братьев, приход фронтовиков вызывал и зависть, и обиду, и даже злость. «Вот моего папку убили, а твой живехонек», — зачастую в разговорах и спорах можно было услышать из ребячьих уст. На это не обижались, было понятно — война не выбирает, кого убить, а кого миловать. Презрением и взрослого населения, и детворы города клеймили разных уклоняющихся — попадались и такие — от фронта людей, или по больничным справкам, зачастую купленным у «добреньких» врачей, или же оставленным по так называемой «брони».

В годы войны руководством страны было принято решение об оставлении в тылу не подлежащих призыву в действующую армию достаточно большого количества людей, чьи специальности и квалификация были признаны необходимыми для производства, работающего по принципу «Все для фронта — все для победы!». Это и называлось [26] «бронью», то была вынужденная мера государства, поскольку победа на фронте, как известно, куется в тылу. Люди эти, как правило, были мастерами своего дела. Таких людей уважали, и никому бы в голову не пришло укорить их в том, что они в тылу, а не на фронте.

Однако в ряды действительно необходимых специалистов иногда «просачивались» различного рода проходимцы, жулики, трусы и отщепенцы, боявшиеся фронта, как черт ладана. Люди таких чувствовали, «вычисляли» и не уважали, несмотря ни на какие справки и «брони».

Я уже говорил, что с нашей улицы в первые дни войны ушло на фронт много добровольцев. Ушел, например, и младший сын фотографа Урфиса — Гена, а старший сын Иосиф, или как мы его звали Еська, «пролез» в городскую пожарную команду и благополучно просидел в ней всю войну. Младший же Гена Урфис вернулся после тяжелого ранения капитаном с несколькими боевыми орденами и медалями.

Были «уклоненцы» и из числа выздоравливающих раненых, которые пытались остаться в тылу: или в военкомате, или в госпитале. Но таких было немного, единицы, и они не пользовались уважением ни на работе, ни среди знакомых, ни даже среди родных.

Мысль о том, что рано или поздно мне придется пойти служить в армию, радовала меня. Желание стать краскомом, то есть красным командиром, офицером, росло и укреплялось еще с детской довоенной поры. И это было абсолютно логично. Во-первых, мы постоянно находились в окружении военных. До войны в городе дислоцировалась кавалерийская бригада, и мы, мальчишки, летом целыми днями пропадали на занятиях вместе с бойцами. Иногда в знак особого расположения бойцы-красноармейцы давали нам возможность сделать небольшую очередь холостыми патронам из пулемета «Максим» или выстрел из винтовки. Еще большим удовольствием для нас было участие в помывке и водопое коней в реке. Проехать на строевом коне без седла несколько километров, помыть его и привести в военный городок (конечно же, под присмотром бойцов) — это ли не истинное счастье для мальчишки!

Во-вторых, с началом войны вся обстановка так или иначе фокусировалась вокруг военных. Все мои двоюродные братья воевали матросами на различных фронтах. Старший брат Алексей Цветков, закончивший к началу войны ВМУ им. М. В. Фрунзе, был капитан-лейтенантом. [27] Братья Геннадий и Сергей Цветковы были подводниками, а самый младший из братьев Игорь Тюханов к концу войны закончил Тихоокеанское военно-морское училище и принял участие в войне против Японии.

Эта атмосфера вокруг меня, безусловно, подталкивала к мысли о службе в армии. Надо еще учесть и то доброжелательное, любовное отношение окружающих к военным вообще и к офицерам в частности, которое также формировало и укрепляло желание посвятить свою жизнь службе в армии, стать профессиональным военным, истинным защитником Отечества. Несколько позже я действительно сделал это — прослужив в ВС СССР и России почти 50 лет, пройдя службу на различных командных и штабных должностях, от командира взвода до Главнокомандующего войсками направления, пробыв более чем в двадцати гарнизонах разных регионов страны, от жаркого Туркестана до лютого холодного Забайкалья — и ни разу не пожалел о своем жизненном выборе. Я был, есть и буду до последней минуты своей жизни профессиональным военным, солдатом своего Отечества. Более подробно о службе в Вооруженных Силах несколько позже, а сейчас вернемся в мою военную юность.

Вторым отделом Кинешемского Горвоенкомата руководил старший лейтенант Ю. Красильников, закончивший в годы войны авиационное училище. Узнав о моем желании быть офицером, он чаще стал меня приглашать в военкомат для беседы. Он много рассказывал о курсантской жизни, об авиации, о необходимости пополнения действующей армии подготовленными офицерами. К началу 1945 года действующая СА (без ВМФ) вместе с польскими, чешскими и болгарскими войсками насчитывала свыше 6,7 млн человек и вела по всему фронту наступательные действия. А как известно из опыта войн, в наступлении потери всегда превышают потери обороняющихся в два и более раза. Особо велики потери в пехоте, танковых частях, батальонной и полковой артиллерии. То есть в первой цепи, первой линии, в первом эшелоне атакующих! А где место командира взвода и роты? В цепи и боевом порядке своего подразделения. Именно поэтому эта категория командиров и несла большие потери. Работники военкоматов хорошо понимали это и проводили определенную организаторскую и агитационно-разъяснительную работу с призывниками. Мой возраст пока не подходил к призыву на действительную службу или для поступления в военное училище, но оставалось немного. [28]

В начале 1945 года Красная Армия проведением ряда успешных операций, особенно Восточно-Прусской и Висло-Одерской, поставила фашистскую Германию на грань развала. Из фашистского военного блока вышли Румыния, Болгария, Финляндия и ряд других государств. На Крымской конференции в Ялте, проходившей в феврале 1945 года, руководителями трех государств — США, Великобритании и СССР — было принято согласованное решение по окончательному разгрому фашистской Германии и устройству послевоенного мира. Завершающий аккорд в войне с фашистской Германией был поставлен в апреле-мае 1945 года в Берлинской операции, в ходе которой советские войска разгромили 93 дивизии противника (из них 23 танковых и моторизованных), взяли в плен почти полмиллиона солдат и офицеров вермахта (480 тысяч человек), свыше 165 тысяч танков, 10 тысяч орудий и минометов и огромное количество другой техники и вооружения. Пал Берлин, пала фашистская Германия!

8 мая 1945 года в Карлхорсте под Берлином был подписан акт о безоговорочной капитуляции Германии.

Все мы, граждане великой страны, с огромным нетерпением ждали этого момента. Сводки, передаваемые по радио, звучали все торжественнее и вдохновеннее: «Наши войска, продолжая успешное наступление... освободили... взяли... разгромили...» И наконец долгожданное сообщение: ПОБЕДА, МИР!

Наша семья это сообщение услышала по радио несколько позже. А известие о победе пришло с улицы, где восторженные жители устроили, как сейчас говорят, несанкционированный митинг. Видимо, первые вести просочились из госпиталей и от военных. В городе праздник, тысячи улыбающихся, поющих, сбросивших с себя тревоги и печали лиц. Военных подбрасывают на руках — «качают», приглашают в гости и угощают тем, что есть. Была, конечно, и пальба на улицах, главным образом, выздоравливающими военнослужащими, припрятавшими личное оружие. На это и военная комендатура, и милиция «закрыли» глаза. Все мы были участниками поистине исторического события — ПОБЕДА перевернула мир и стала прологом для нового мироустройства. Теперь почти каждая семья стала ждать возвращения победителей домой. И возвращающихся становилось все больше и больше. В начале демобилизовали людей старшего возраста и женщин. Вернулся с фронта с двумя орденами и многими медалями старший лейтенант Василий Снопенко, позже ставший мужем моей сестры Али. Вернулись [29] медсестра Нина Кузнецова, отец моего товарища Толи Жижерина, Линчика, и сотни других фронтовиков. Город менялся на глазах. В кассах кинотеатров — очереди на вечерние сеансы, на бульваре вновь зазвучал духовой оркестр. В магазинах появились коммерческие отделы, где по повышенным ценам продавались невиданные в годы войны продукты: сливочное масло, конфеты, печенье и т. д. На улицах города — множество мужчин, преимущественно в военной форме, с орденами и медалями на груди.

Преображалась и Волга. Все чаще и чаще стали звучать гудки речных судов, все больше и больше швартовались пассажирские и грузовые пароходы и баржи. Трудяга Волга развертывалась в полную мощь. Приблизительно в это время вышел приказ Верховного Главнокомандующего о сокращении ВС СССР и об изменении возрастного ценза призывников. По этому приказу призывной возраст устанавливался в 20 лет. Именно в этот период мне надо было решать свою дальнейшую судьбу. Призыв в армию откладывался по возрасту, следовательно, надо было выбирать постоянную работу и продолжать учебу в школе. В конце 1946 года я поступил работать на завод «Успех», в его механический цех. Завод был деревообрабатывающий. В его цехах огромные деревья (древесина) распускались станками на доски различной толщины: сороковка (4 см), двадцатка (2 см), изготавливалась фанера. Другие цеха выпускали мебель, строительные материалы. Центром завода был механический цех, мастера которого обслуживали и налаживали станки других цехов. Станки, носящие непонятные, загадочные названия «Резмус», «Берониус», представляли собой своего рода «барабаны», начиненные по радиусу огромными стальным ножами. Под этот станок по рельсам подавалось дерево, закреплялось соответствующими механизмами и после включения станка начинало двигаться, разрезаясь ножами на полосы. В зависимости от установки ножей (расстояние друг от друга) и шли определенной толщины доски. Огромное дерево буквально через 8–10 минут превращалось в штабель досок и горбылей (отходы).

Моим первым мастером, как я уже писал выше, был Григорий Тараканов, офицер-фронтовик, сводный брат моего друга Мити Емельянова (у них были разные отцы, первый умер задолго до войны, второй погиб в конце войны). Григорий учил меня всем премудростям слесаря-ножовщика. В начале под его пристальным вниманием я учился выключать станки, обесточивая их, снимать или заменять ножи, ставить на [30] соответствующее расстояние друг от друга. Несколько позже он начал учить меня готовить эти ножи — точить на электростанке, постоянно напоминая о мерах безопасности, ибо таким вращающимся ножом можно отрезать все, что попадет под него. Однажды я чуть не поплатился за невнимательность. Поступил заказ на замену ножей в станке одного из цехов, и Григорий направил меня, так как я уже работал самостоятельно. Пока я шел из цеха в цех на заводе отключили электричество (что часто случалось в первые послевоенные годы). Подойдя к нужному мне станку, я убедился, что он остановлен (как мне подумалось), а на рубильник не обратил внимания. Сняв все ножи, я начал ставить вместо них принесенные из механического цеха. Осталось закрепить последний нож в «барабане», как станок «ожил» — дали электричество. Случай спас меня от серьезного увечья — в правой руке у меня была ветошь, и ножи, еще не набрав скорость вращения, ударили по ней вполсилы. Меня отбросило от станка метра на два. Сбежались рабочие, примчался Григорий, белый как мел. Позже он задал мне взбучку, которую я помню до сих пор. Проработал я на заводе около полутора лет. Коллектив там был молодой, особенно в механическом цеху.

Зимой в перерывах мы собирались в сушильных камерах, где «травили» анекдоты, пели песни, бывало и целовались с девчонками. Здесь же сговаривались по интересам — что будем делать после работы. Особенно разгуляться, разумеется, не было возможности — я, как и многие мои товарищи, учился по вечерам в школе рабочей молодежи, в которой в 1947 году закончил 8-й класс.

И, конечно, вопрос: что же делать дальше? Героические подвиги Красной Армии в Великой Отечественной войне, наблюдение за военной подготовкой маршевых рот да и мое пребывание в военных лагерях — все это говорило в пользу военной службы. Мысли о поступлении в военное училище не оставляли меня. К тому времени вернулась домой после всех злоключений моя старшая сестра Тоня. Закончила фельдшерско-акушерский техникум младшая сестра Рита. Средняя, Аля, тоже трудилась на заводе. Таким образом, в семье работали все: три сестры и я. Маму, не покладая рук проработавшую всю войну и первые годы после нее без отдыха и выходных, мы от работы освободили. Стало как-то легче сводить концы с концами, да и жизнь налаживалась: отменили карточную систему, ежегодно 1 марта снижали цены на продовольственные и промышленные товары, повышался уровень жизни населения. [31]

Я решил, что, поступая в военное училище, смогу со спокойной душой оставить маму на попечение сестер. Да и офицеры Горвоенкомата поддержали меня в стремлении посвятить жизнь военной службе. Один из них, старший лейтенант Красильников, уговорил меня и моего товарища Митю Емельянова подать документы в Борисоглебское авиационное истребительное училище.

Посовещавшись с родными и друзьями, мы в начале июля по направлению военкомата отправились в Борисоглебск.

Нас, жителей средней полосы России, город поразил прежде всего разнообразием всевозможных фруктов и овощей, зеленью и садами улиц и дворов, довольно низкими ценами на продукты.

Военное училище встретило нас строгостью и порядком. После медицинской комиссии, которую вместе с нами проходили и поступающие фронтовики (воздушные стрелки, авиамеханики), начались вступительные экзамены. Я сдавал за 8-й класс, мой друг тоже. В ходе этой напряженной жизни мы, необстрелянные салаги, часто слышали от более старших и опытных товарищей: «Зачем вы раньше срока одеваете хомут на шею. Погуляйте на «гражданке», придет срок призыва, тогда и поступайте в любое военное училище». Митя — моложе меня на год — поддался этим разговорам, забрал документы и уехал домой. После сдачи экзаменов нас распределили по ротам, сформировав в каждой роте по взводу «молодых». Свои первые дни воинской службы отчетливо помню и сейчас: в 6 часов утра — подъем. Мы с одним из молодых курсантов, соседом по койкам, замешкались с обмундированием. Рота стоит в строю, а мы еще сапоги не надели. Старшиной роты был старшина сверхсрочной службы Масенко. Дождавшись, когда мы встанем в строй, он объявил нам по два наряда вне очереди за опоздание и тут же приказал приступить к их исполнению. Пока рота занималась физзарядкой, мы с соседом подметали пол, выгребали мусор из-под тумбочек и кроватей. После туалета начался утренний осмотр, а мы не успели убрать собранный мусор. Построив роту, Масенко спросил: «Кто уборщики? Выйти из строя. Почему не убран мусор». На наше лепетание, что не успели, он объявил нам еще по два наряда вне очереди. Так начался мой первый день жизни в воинском коллективе. Я далек от мысли, что такое отношение старших к младшим в армии практикуется часто. Во многом отношения между военнослужащими зависят от характера, воспитанности, знания требований воинских уставов, в первую очередь, от самих младших командиров, то есть [32] непосредственных начальников рядовых и курсантов. Масенко относился к числу исключений, не очень образованный для своей должности старшины курсантской роты, вспыльчивый и злой, он зачастую мелкими придирками портил жизнь подчиненным. Однажды, сопровождая его домой и проходя мимо складов училища, на одном из них я прочитал слова, написанные метровыми буквами красной масляной краской на белом фоне: МАСЕНКО — СОБАКА. Увидев, что я прочитал надпись, Масенко, довольно ухмыльнувшись, сказал: «Боятся меня!». Тогда до меня дошло, что этот человек больше всего любит власть и возможность ею пользоваться в личных, корыстных интересах. Но большинство наших командиров — а на должности ком. отделений и пом. командиров взводов назначались курсанты старших курсов — с понятием относились к молодежи, помогая овладеть азами службы, заботясь о нас и оказывая всяческую помощь. Эти отношения были для меня уроком на всю жизнь.

Но недолго мне пришлось осваивать авиационную науку, точнее сказать, общевойсковую, так как до авиационной дело не дошло. Где-то в конце 1947 года поступило распоряжение о количественном уменьшении курсантов училища. Старшие курсы, а тогда учились три года, не трогали, а младший курс значительно сократили. На младшем (первом) курсе, в первую очередь, оставили тех, кто имел за плечами «десятилетку», то есть аттестат зрелости, а остальных сократили. Нам, сокращенным, предложили ехать в автомобильное училище в Белоруссию, в город Калинковичи. Но обида была столь сильна, что я отказался. В первые месяцы 1948 года я вновь оказался в родном городе. Но Горвоенкомат уже не упускал меня из виду. К началу лета мне предложили вновь подать документы, но уже в Шуйское пехотное училище, имевшее богатую боевую историю и пользовавшееся уважением в Вооруженных Силах страны. [33]