В Новосибирске

И снова, в который уже раз, нам предстояла разлука. Теперь надолго. Я ждала ребенка, а фронт, конечно же, не самое лучшее место для женщины, готовящейся стать матерью. Тут все могло случиться: и под бомбежку можно было угодить, и под обстрел с воздуха. Саша очень беспокоился за меня и будущего ребенка.

9-й гвардейской предстояло перебазироваться ближе к линии фронта, на львовско-сандомирский плацдарм. А мне надо было отправиться в противоположном направлении — в далекий и незнакомый Новосибирск, к родственникам мужа.

Какая женщина в ожидании ребенка, да еще первенца, уехала бы с легким сердцем от мужа? Да и ему очень не хотелось расставаться. Но я понимала: так будет лучше и для Саши, и для будущего малыша.

Сейчас только люди старшего поколения смогут себе представить мой многодневный «вояж» через разоренную войной страну. Длительные остановки перед закрытыми семафорами, бегание с чайником за кипятком на станциях, пересадки, переполненные вагоны и т. д. Но в конце концов до Новосибирска я добралась благополучно. О приезде свекровь и золовка были предупреждены. Однако случилось так, что мы разминулись на вокзале с пришедшей меня встречать Сашиной сестрой, которую тоже звали Марией.

В чем дело? Может быть, они умышленно не пришли? Не хотят принимать в свою семью? С тяжелым сердцем отправилась по указанному адресу: улица Лескова, дом 43-а. В то время городской транспорт в Новосибирске не работал, и я долго искала нужную мне улицу. Оказалась она на самой окраине города, в известной всем новосибирским старожилам своей недоброй славой Закаменке.

Здесь царили свои обычаи и нравы, о которых я расскажу несколько позже.

После многочисленных расспросов я долго ходила по городу. Наконец отыскала нужный мне адрес и растерялась: представшее передо мной сооружение назвать [46] домом можно было лишь с большой натяжкой. Оно скорее напоминало избушку на курьих ножках, удерживавшее равновесие только потому, что не знало, на какую сторону свалиться. Дом состоял из одной комнаты, крошечной кухни и маленькой веранды. В утлой пристройке к нему едва помещалась гордость Ксении Степановны Покрышкиной — буренка по кличке Малютка. Благодаря ей, как не без основания говорила потом свекровь, семья и выжила во время войны.

В единственной комнате размещались мать с младшим Сашиным братом Виктором — смешным вихрастым мальчуганом, до самозабвения увлеченным французской борьбой, а также жена и сын среднего брата Алексея, служившего на Дальнем Востоке. А тут еще и я нагрянула и тоже в ожидании ребенка.

Так вот. Нашла дом, стучусь. Дверь открыла маленькая, кругленькая старушка. Я почему-то решила, что ошиблась адресом и уже хотела извиниться, но, взглянув на лицо хозяйки, успокоилась: муж мой был точной копией этой женщины. Правда, ростом и фигурой, как говорила потом мать, Саша пошел не в нее, а в отца.

Увидев меня, старушка заохала.

— Ох, да это, небось, Марусенька приехала? А где же Мария? Она, непутевая, с утра ушла на вокзал тебя встречать!

Пока мы терялись в догадках, как могло случиться, что мы разминулись, появилась расстроенная Мария. К слову, она, как никто из семьи, более всех походила на своего старшего брата и внешностью и характером. Позже Мария рассказала мне, что братцы (она была единственной сестрой среди них) нередко ее обижали в своих мальчишеских играх. Но стоило Марию задеть кому-либо из чужих, тут уж покрышкинская «гвардия» незамедлительно давала обидчику должный отпор! Никто не смел вольно обращаться с их сестрицей! Внешнее сходство между Сашей и Марией было разительным, только черты лица у нее, конечно, по-женски более мягкие, нежнее.

Оглядев меня и, видимо, оставшись довольной невесткой, Мария принялась помогать матери. Угощение было сибирским, с пельменями и рыбным пирогом, которые попробовала я тогда впервые. И то, и другое Мария готовила мастерски и впоследствии многое передала мне из своего кулинарного искусства. [47]

Как ни странно, но в Новосибирске я никак не могла привыкнуть к спокойной и тихой жизни. Наверное, слишком разительным оказался переход от напряженной фронтовой обстановки к тишине. Отсюда как-то еще острее ощущалось, что там, на фронте, подвергается постоянной опасности и риску самый дорогой мне человек на свете. Но что делать? Приходилось обживаться и привыкать к разлуке.

Потекли дни в ожидании ребенка и писем с фронта. Постепенно у меня появились добрые друзья и знакомые. Так, судьба подарила мне дружбу с чудесной семьей председателя Новосибирского горисполкома — Зоей Георгиевной и Владимиром Николаевичем Хайновскими. Они были заядлыми театралами, а в Новосибирске в то время находился в эвакуации Ленинградский драматический театр имени Пушкина. Мне удалось посмотреть все его спектакли, и после каждого я чувствовала себя невероятно счастливой.

Хайновские познакомили меня со многими актерами: Николаем Черкасовым и его женой, маститым Юрьевым, Корчагиной-Александровской и другими корифеями ленинградской сцены. Это были славные, интересные люди. Корчагина-Александровская, например, знакомясь со мной, шутливо представилась Корчагиной-Корчажкиной. В то время ей было около восьмидесяти. И в первую же встречу она заявила, что безумно влюблена в моего мужа.

— Так что будьте начеку, милочка, я очень решительная женщина! — с нарочитой серьезностью предупредила она меня.

Удивляюсь, почему моя дочь (не сбылись пророчества мужа и его друзей насчет наследника) не стала актрисой? Я ее родила чуть ли не в театре — вечером смотрела спектакль, а утром меня увезли в роддом.

Нелегко привыкала к своей новой жизни в Новосибирске. На первых порах все казалось каким-то чужим, незнакомым и суровым: и сибирские морозы, доходившие порой до пятидесяти градусов, и непривычная сдержанность в чувствах окружавших меня людей. Хотя я и сама была далеко не «сиятельного» происхождения — всего-навсего деревенская девчонка. Тем не менее уклад жизни сибиряков дался мне не сразу. Но, как говорится, стерпится — слюбится. Со временем все встало [48] на свои места и я сделалась своим человеком в доме и среди знакомых.

Жилось нам, как и всем в ту военную пору, трудно. Большим подспорьем семьи, ее кормилицей была Малютка. Мать продавала часть молока, чтобы купить буренке сена, да и для семьи кое-что из еды и одежды.

Здесь, в Новосибирске, из рассказов матери я узнала, как зародилась у моего мужа мечта стать летчиком.

Было это в конце двадцатых годов. Однажды ученики четвертого класса, среди которых был и Саша Покрышкин, возвращались из школы. Как обычно, смеялись, шутили, рассказывали что-то, перебивая друг друга. Вдруг до них донесся непривычный гул. Он нарастал откуда-то сверху Стоял солнечный октябрьский день, и ребята с недоумением всматривались в чистое небо — ничего! Одна бездонная голубизна над головой. И тут Саша увидел нечто, плавно скользившее в воздухе.

— Самолет! — закричал он. — Самолет! Настоящий!

Ребята, запрокинув головы кверху, завороженно наблюдали, как большой белый самолет, немного накренившись набок, стал делать круги, выискивая себе место для посадки. Поднялся переполох. Испуганные лошади промчали грохочущую телегу по улице. Что-то кричали выскочившие из домов люди. А ребята, сломя голову, бросились к военному городку, там приземлился удивительный белый самолет.

Когда прибежали, у самолета уже собралась огромная толпа. Каждый старался протиснуться к нему поближе... Это был «юнкерс» — прообраз тех самых «юнкерсов», которые спустя полтора десятка лет Саше с друзьями-истребителями довелось «спускать с неба на землю» целых четыре военных года. Но кому дано предвидеть будущее?

Как говорили собравшиеся у самолета взрослые, это был агитационный полет с целью сбора средств на постройку боевой эскадрильи.

Протолкавшись к самолету, Саша вдохнул запах бензина, дотронулся до металлического крыла. Оно было прохладным, будто вобрало в себя холод и простор заоблачных высот. Этот день решил его дальнейшую судьбу. Теперь он твердо знал, что обязательно должен стать летчиком. А раз решил, значит, целиком посвятил себя достижению поставленной цели. Таков уж у него характер. [49]

He могу не рассказать еще об одном, на этот раз «международном», событии, участницами которого мне со свекровью довелось стать.

В Новосибирске пролетом, по пути в Соединенные Штаты через Аляску, остановился вице-президент США Джонсон. Перед этим мне попалось на глаза сообщение в «Правде» о пребывании в СССР высокого американского гостя и фотоснимок Джонсона со Сталиным. Вот уж не думала, что этот визит будет иметь непосредственное отношение к нашей семье! Тем не менее...

Дело было под вечер. Я только что вернулась домой из города. В единственной комнатенке собрались все ее обитатели — пять человек. Вдруг видим в окно, как у калитки остановился черный лимузин секретаря обкома партии Михаила Васильевича Кулагина. Из машины вышли двое представительных мужчин и под заливистый лай чистопородного закаменского «дворянина» Волчка направились к нашему дому.

— Здравствуйте, хозяева. Гостей не ждете? Мы из обкома партии.

Вошедшие в комнату осмотрелись и, похоже, несколько растерялись:

— Да-а. Не очень-то у вас роскошно. Скажите, а нельзя ли у вас в доме быстренько навести блеск и красоту?

— А с чего это вдруг у вас интерес к нашей хатенке возник? — поинтересовалась свекровь.

— Ну как же, Ксения Степановна, ведь это ваш сын — Александр Иванович Покрышкин — дважды Герой Советского Союза?

— Мой. Только он уже давно в героях-то ходит, а вы лишь сейчас приехали.

— Тут такое дело, — смущенно пояснил один из пришедших. — Наверное, слышали, что сегодня к нам в город прилетел из Москвы с целой свитой вице-президент США Джонсон?

— Конечно слышали и фотографию его с товарищем Сталиным видели.

— Ну так вот, этот самый Джонсон непременно хочет с вами познакомиться, в гости заехать. Александр Иванович, оказывается, у нас единственный летчик, награжденный медалью США «За боевые заслуги». Сам президент Соединенных Штатов Франклин Рузвельт, выступая в конгрессе, назвал его лучшим летчиком-истребителем [50] второй мировой войны..Вот американцы и хотят посмотреть, как живет семья национального героя России.

— Как все живут, так и мы, — развела руками растерявшаяся свекровь. — Вот и жена его тут, ребеночка ожидает.

Пришедшие с интересом посмотрели на меня, и я посчитала себя вправе высказать свое мнение:

— Воля, конечно, ваша. Только вряд ли ваша затея принесет пользу. Дом у нас — сами видите какой. Дорога к нам вдоль оврага идет. В темноте и машину завалить в него немудрено. А если и доберутся сюда ваши американцы, они тут такого нафотографируют, так потом распишут о нас в своих газетах, что неприятностей не оберетесь...

Визитеры задумались:

— Действительно, престиж города тут может пострадать. Поедем-ка и доложим обо всем Кулагину. Пусть он решает.

Проводив нежданных гостей, мы с облегчением вздохнули и стали укладываться спать. Вдруг уже за полночь у нашего дома опять послышался шум машины и лай Волчка.

— Кого это черти по ночам носят? — свекровь, накинув на себя что-то из одежды, пошла на веранду к входной двери. Перед ней опять предстали уже знакомые нам молодые люди. На этот раз с более подходящим, по их мнению, вариантом.

Оказывается, американцев разместили на ночлег в загородной резиденции секретаря обкома партии. Но они никак не хотели отказаться от своего намерения познакомиться с семьей Покрышкина или, хотя бы с его женой, которой, вероятно, не трудно было бы подъехать к ним.

Мне было слышно, как свекровь урезонивает посланцев, напоминая им о стыде и совести, моем положении и неподходящем для нормальных людей времени. Но и приехавшие, борясь за международный престиж Новосибирска, не отступали. Тогда на помощь матери вышла и я. Успокоив ее, решительно заявила добрым молодцам, что, даже не будь я «в таком положении», все равно никуда бы среди ночи не поехала, так как считаю для себя это попросту неприличным.

Посредники опять были вынуждены отбыть ни с чем. [51]

Успокоилась и свекровь, решив, видимо, что сноха ей досталась не из самых беззащитных. Но и на этом дело не кончилось!

Утром к нам приехал предгорисполкома Владимир Николаевич Хайновский. Поздоровавшись с Ксенией Степановной и извинившись за причиненное нам ночью беспокойство, обратился ко мне:

— Маша, не знаем, что с ними делать. Не едут на аэродром и все. Джонсон заявил, что они ни за что не уедут, не побывав у вас.

Пока мы обсуждали ситуацию, мать уже успела сходить за сеном для Малютки. Вернулась с двумя мешками, из-под которых ее самою едва было видно.

— Господи, — сказала она в сердцах. — Да что же это за мериканцы такие? Неужто на них никакой управы нет? Могли бы участкового вызвать да под конвоем отправить!

Мы рассмеялись, и тут мне в голову пришла счастливая мысль:

— А ведь есть выход, Владимир Николаевич! Скажите американцам, что наша семья выехала на дачу и нас нет в городе.

— Гениально, — оценил он мою идею. — Быть посему! — И уехал.

Как потом рассказал нам Хайновский, придуманная мной, причина несостоявшейся встречи американскую делегацию вполне удовлетворила. Посетовав на то, что дача Покрышкиных находится так далеко от Новосибирска, а у них времени в обрез, они отправились на аэродром...

В августе 1944 года мой муж стал первым в стране трижды Героем Советского Союза. Подчиненные Покрышкина и его непосредственное начальство с радостью встретили такое значительное событие в его жизни. Замечу, что около года, до самой победной весны, он был единственным трижды Героем в Советской Армии.

Поздравляя Александра Ивановича, командир корпуса Александр Васильевич Утин очень верно сказал:

— Рад за тебя, Саша! Ты по праву заслужил это звание и носи его с гордостью. Но запомни мои слова: твои три Золотые Звезды — это твой терновый венец, который не раз причинит тебе боль...

Словно в воду глядел Александр Васильевич, светлый человек! Действительно, немало горького и обидного [52] пришлось испытать моему мужу. Немало нашлось завистников откровенных и скрытых. Нашлись и Фомы неверующие, объяснявшие успехи Саши не его мужеством и талантом, а слепым везением и счастливым стечением обстоятельств.

Все это, естественно, не могло не сказаться на последующей службе мужа. Недооценка, а порой и умышленное принижение результатов его труда больно ранило его. Хотя Александр Иванович, как правило, даже мне не говорил об этом. Но разве можно скрыть боль от самого близкого и любящего друга? Я догадывалась о многом и даже знала особо усердствовавших «доброжелателей» моего мужа. Некоторые из них еще живы и пытаются сейчас причислить себя к искренним друзьям Покрышкина. Горька и обидна эта «ярмарка тщеславия».

Однако вернусь к августу 1944 года. В связи с награждением мужа третьей Золотой Звездой его отметили и самым дорогим для фронтовика подарком — отпуском на родину сроком на пять дней. Командующий воздушной армией (видимо, по принципу: награждать так уж награждать) выделил ему для этой цели свой самолет Ли-2.

К тому времени большие перемены произошли и в нашей жизни. После уже знакомой читателю истории с делегацией США властям города пришла счастливая для нас идея переселить семью Покрышкина из-за речки Каменки в центр Новосибирска. Нам выделили очень красивый и уютный домик на улице Державина. Его много раз показывали в кино. Жаль только, что вскоре после нашего отъезда в Москву его снесли, так как он вошел в зону строительства корпусов Сибирского филиала Академии наук СССР.

Теперь мы могли принять какую угодно делегацию без риска нанести ущерб престижу города Новосибирска. Дом состоял из трех комнат и кухни. Мне с дочерью отвели отдельную комнату, совсем крохотную, метров шести, но я безмерно радовалась и этому.

Нас даже стала охранять милиция. Не знаю от кого и от чего, так как таких соседей, с которыми мы жили на Закаменке, тут не было. Тем не менее пост был круглосуточным. Думаю, товарищам из милиции такая охрана была делом нетрудным: никаких капиталов у нас не водилось. [53]

С переездом на улицу Державина, 20 связан еще один примечательный эпизод. Как уже говорилось, на Закаменке с матерью Саши проживала еще и жена среднего брата, Алексея, теперь покойного, с сыном, а также сестра Мария с двумя детьми.

И вот по городу кто-то пустил слушок, что у героя-летчика Покрышкина уже две жены с ребятами, а он прислал матери третью — фронтовичку. Словом, не дом, а гарем.

По молодости я очень переживала из-за этих слухов, а мать успокаивала меня и говорила:

— На чужой роток не накинешь платок. Пущай себе брешут.

И на вопросы любопытных кумушек, сколько же у ее Сашки-летчика жен, отвечала:

— Я одну только знаю, которую он мне прислал.

Любопытно, что и моего мужа часто спрашивали, сколько у него было жен? Он в ответ только пожимал плечами:

— Одна-единственная, надеюсь, что таковой и останется.

Могу сказать с полной ответственностью: честнее и чище человека в нравственном отношении, чем муж, мне встречать не доводилось. Но в то время мы еще только начинали нашу совместную жизнь. И что уж скрывать, когда в августе 1944 года из Москвы пришла правительственная телеграмма, подписанная Михаилом Ивановичем Калининым, с сердечными поздравлениями членов семьи А. С. Покрышкина по поводу присвоения ему звания трижды Героя Советского Союза, вместо того чтобы радоваться и гордиться таким мужем, я проплакала всю ночь. Почему-то неодолимо терзала одна мысль: мой муж — выдающийся летчик, первый в стране трижды Герой! Разве достойна я быть женой такого человека? Мне думалось, когда он был обычным, рядовым летчиком, то и меня любил и очень хотел, чтобы у нас был ребенок. А теперь что меня ждет — предугадать трудно...