4. Водокачка не должна быть взорвана

Захват Раздельной привел к резкому ухудшению положения группы армий «А». Она потеряла последнюю железнодорожную коммуникацию, соединявшую ее северную и южную группировки. Если иметь в виду 6-ю немецкую и 3-ю румынскую армии, которые оказались, так сказать, в сфере боевой деятельности Конно-механизированной группы, то одна группировка в составе 30-го и 32-го армейских корпусов под ударами наших войск с востока продолжала отходить на Тирасполь, и мы могли [186] бы ударом с тыла быстро привести ее к краю пропасти. Другая группировка (4-й, 29-й, 17-й и 44-й армейские корпуса) — мы называли ее Одесской группировкой — откатывалась к Днестру, южнее линии населенных пунктов Новая Одесса, Раздельная.

Теперь на плечи генерал-полковника Шернера легла исключительно сложная и, прямо скажем, непосильная задача — спасение своей Одесской группировки. И он на первых порах, надо полагать, таил надежду, что пути господни к спасению действительно неисповедимы. Два из них он видел даже своим земным оком. Первый путь — предпринять попытку прорваться на Тирасполь через Раздельную и Кучурган, организовать планомерную переправу войск через Днестр. Можно было избрать в качестве основного и другой путь — двинуть Одесскую группировку к юго-западу на Овидиополь, а затем по узкой косе через Каролино-Бугаз и на плавсредствах перебросить войска через Днестровский лиман. Во втором случае они оказались бы расчлененными от основных сил группы армий «А» пространством около двухсот километров. Но судя по тому, что наступавшие вслед за Конно-механизированной группой армии генералов Шарохина и Чуйкова, нацеливались на Раздельную (именно ее передовым частям и должна была передать город бригада полковника Завьялова), первый путь отхода генерал-полковник Шернер мог смело вычеркнуть из своего плана.

От Раздельной Конно-механизированная группа стремительно двинулась на юг вдоль Кучурганского залива, перерезая дороги, идущие с востока на переправы через Днестр. Уже первые километры пути со всей суровой определенностью подтвердили, что впереди нас ждут тяжелые испытания.

Благодаря широкой и энергичной разведке мы знали, что в районе Кучургана и Страссбурга находятся части 12-й и 14-й пехотных дивизий румын и 258-й пехотной дивизии немцев, была выявлена организованная ими система обороны. Это и определило скоротечный характер кучурганского боя. Но сколько искрометных тактических маневров и ударов, сколько подвигов родилось в эти предутренние часы в наших частях и соединениях!

Героем кучурганского боя был 40-й Майкопский полк подполковника Головащенко — офицера опытного и самоотверженного. Он направил в обход станции пулеметное [187] подразделение на тачанках под командованием старшего сержанта Кравченко. Под покровом темноты тачанки ворвались на станцию и начали уничтожать гитлеровцев в вагонах. Услышав, что пулеметчики завязали бой, Головащенко дал сигнал общей атаки полка. Мне довелось быть невольным свидетелем рассказа старых казаков об этом бое.

— Порубили в Кучургане фашистов, чтоб не соврать, сотен... — лейтенант Гришко прищурил глаз, крутнул седеющий ус и, решив, что «сотен» это не то слово, добавил: — эдак сотни три. Это только клинками. Многие германцы вскочили на машины и кинулись на Тирасполь. Куда там. Застряли в грязи. Всех посекли пулеметами с тачанок.

— А вот сих, — прервал его одностаничник и друг казак Кривошапка и кивнул на пленных, — мы из камышов выкурили.

Для него, чувствовалось, никаких военных субординации не существовало. Он не утерпел отметить, что в двадцатом году на Кубани вот так же «выкуривали» из плавней улагаевцев, которых Врангель послал захватить казачьи земли. «Много времячка минуло, — закончил Кривошапка, — а вот сноровка згодилась».

Я понял, что старику хочется сказать нечто более важное, но не в пример некоторым молодым людям — любителям прихвастнуть, он хранит скромность и достоинство. Было понятно, куда он клонит, пришлось помочь.

— Кому принадлежит план ликвидации гитлеровцев в камышах? — спросил я.

— Данилычу, товарищ командующий. Да и руководил он, — доложил лейтенант. — Все мне подсказывал: засылай туда, выманивай оттуда — здорово получилось.

А получилось действительно хорошо. Среди пленных было одиннадцать офицеров.

Шла слава о героизме агитатора-комсомольца 32-го кавалерийского полка сержанта Черкашина. Пожалуй, никто не удивился, когда он вернулся из разведки в Кучурган на немецком тягаче, притащил на прицепе вражеское орудие и привез трех пленных. Как выяснилось, тягач, орудие и пленные из разных подразделений. Но весьма характерно, что когда он проводил беседы о героях кучурганского боя, то рассказывал о мужестве [188] командира орудия сержанта Милованова, который подбил в этом бою автомашину, подавил два пулемета и разбил одно орудие; рассказывал, как бойцы подразделения 34-го кавалерийского полка, попав в сложную и опасную обстановку, уничтожили 60 гитлеровцев. Прорвавшись, они захватили двадцать повозок с военным имуществом, пушку и несколько пулеметов. Сержант Черкашин агитировал примером своего личного героизма и пропагандой подвигов своих боевых друзей.

Утром, когда еще не закончился бой за Кучурган, появилась немецкая авиация. Она обрушила удар на боевые порядки 4-го гвардейского Сталинградского мехкорпуса, ведущего бой к северу от Кучургана. Его 13-я механизированная бригада ворвалась в поселок станции вместе с казаками.

Захват Кучургана был важным успехом для нас, поэтому не мог не вызвать бурной реакции не только у генерал-полковника Холлидта, но у самого Иона Антонеску. Дело в том, что через эту станцию проходили шоссейная и железная дороги из Одессы на Тирасполь. За Кучурганом простирались владения маршала Антонеску; того самого, который, напомню, 19 августа 1941 года с благословения Гитлера объявил территорию между Днестром и Бугом своей вотчиной и поименовал ее Транснистрией, а городу Одессе присвоил свое имя — «Антонеску».

Утром 5 апреля наши радисты поймали в эфире радостную весть. Оказывается, еще 2 апреля Советское правительство сделало заявление о том, что «...наступающие части Красной Армии, преследуя германские армии и союзные с ними румынские войска, перешли в нескольких участках реку Прут и вступили на Румынскую территорию. Верховным Главнокомандующим Красной Армии дан приказ советским наступающим частям преследовать врага вплоть до его разгрома и капитуляции». Дальше говорилось, что вступление советских войск в пределы Румынии диктуется исключительно военной необходимостью. Эта весть вызвала у нас чувство бурной радости.

Начальники политических отделов гвардейских кавалерийского и механизированного корпусов полковники Карев и Козлов сразу же организовали целый ряд мероприятий по доведению этого документа до всего личного состава корпусов и дивизий. В политотделах соединений [189] сумели провести короткие совещания с агитаторами, а в частях — короткие инструктивные совещания низовых аппаратов. Проводили их прямо в боевых порядках. Возвращаясь, они выпускали боевые листки, распространяли листовки и газеты, проводили летучие беседы. Радостная весть молниеносно распространилась во всех частях и подразделениях. И можно было понять чувства воинов. Наступая от Раздельной до Кучургана, они видели непрерывный караван железнодорожных составов, на вагонах которых наспех было намалевано: «Антонеску — Бухарест», станция отправления и станция назначения. Тысячи вагонов были плотно утрамбованы награбленным добром. Тут вагоны с хлебом и платформы с тракторами, заводскими станками, медицинским оборудованием: вагоны с коровами, овцами и свиньями; вагоны с канцелярской мебелью и домашней утварью... Чего только там не было. И вдруг из вагонов для скота казаки услышали вопли людей, наших, советских людей. Они звали на помощь, боялись что казаки и танкисты не заметят их эшелон и так же быстро исчезнут, как и появились. Воедино слились в сердцах воинов радость и гнев. Освобожденные от фашистской неволи женщины, старики и дети выскакивали из вагонов и со слезами радости бросались к казакам, чтобы выразить им благодарность за несказанное счастье вновь обретенной свободы.

Боевой порыв был огромен. Не задерживаясь в районе Кучургана, передовые части продолжали стремительно развивать наступление на Страссбург. Там оборонялась передовая часть 14-й пехотной дивизии румын. Но ее главные силы были на подходе. Простой расчет показывал, что румынские части могут опередить захват переправы. Кстати, удивило, что в пространстве между Малым Куяльником и Днестром очень много населенных пунктов имело наименование немецкого происхождения. Страссбург, Фрейденталь, Нейбург, Фрейдорф, Мангейм и многие другие. Мы узнали, что все это деревни немецких колонистов.

— Надо бы броском передового отряда упредить противника в захвате переправы, — предложил кто-то из операторов штаба.

Мне представился этот бросок. Части движутся и дерутся с вражескими заслонами с предельным напряжением. «Но существует ли этот предел у советского солдата? [190] — невольно подумалось мне. — Мы выигрываем бой за боем во многом и потому, что противник не выдерживает этого нечеловеческого напряжения».

— Хорошо, передайте генералу Тутаринову: стремительным броском передового отряда выйти в район Страссбурга и с ходу атаковать разрозненные подразделения и части противника восточнее села. Главными силами дивизии к восьми часам взять Страссбург. — Сзади полковник Компаниец удивленно произнес: «Разрозненные остатки?» Он-то знал — это подходят боевые части «вышесредней упитанности». — Полку эресовских установок нанести огневой удар по колоннам противника восточнее Страссбурга.

Полк «Катюш» развернулся невдалеке от нас в лесопосадке. В то время это оружие было секретным, и мы держали полк в центре боевых порядков группы. Он был всегда под рукой, а цель (две параллельно идущие колонны) представляла собой значительную площадь. Последствия удара реактивных установок нетрудно представить. Были произведены залпы двумя дивизионами. Этого было достаточно, чтобы дивизия противника, охваченная паникой, начала отходить на Мангейм.

С ходу захватив Страссбург, передовые части Конно-механизированной группы на плечах 258-й немецкой пехотной, 12-й и 14-й румынских дивизий ворвались в Баден. К этому времени бригада генерала Жданова овладела Павловкой. Конно-механизированная группа вышла в район, из которого можно было развивать наступление или на запад, через государственную границу на территорию Румынии, или на юг, вдоль Днестровского лимана, чтобы отрезать все пути отхода Одесской группировке на запад за Днестр; или же устремиться на Одессу, то есть на юго-восток, чтобы ударом с тыла ускорить разгром этой группировки и захватить город. Мне казалось, что вероятнее всего нам предоставят честь пробить еще одну брешь в границе владений Антонеску, а так как приказ еще не поступил, Конно-механизированная группа временно закрепилась фронтом на восток от Павловки до Страссбурга.

Боевое распоряжение штаба 3-го Украинского фронта от 4 апреля 19.00 поступило ко мне в 12.10. 5 апреля.{37} Не [191] могу утверждать, но, кажется, доставил его на самолете связи офицер оперативного отдела подполковник Богатенко. Конно-механизированной группе ставилась задача к исходу 5 апреля овладеть районом Кагарлык, Мангейм, Эльзас; передовыми отрядами захватить Маяки и Выгоду, провести силовую разведку на Одессу. Полученная информация раскрывала нам, какие задачи должны выполнить к этому времени армии фронта. Главное прояснилось — на Одессу! Именно с этого момента раздался боевой клич «На Одессу!» В этот день, быть может, родились новые слова боевой песни кубанских казаков:

Подполковник Богатенко в общих чертах доложил мне обстановку в полосе фронта. Получалось, что наше наступление на Одессу вызвано «в связи с отставанием [192] левого крыла фронта»,{38} наступавшего на Одессу с востока.{39} Мое внимание более всего привлекали действия войск 37-й и 8-й гвардейских армий. От их успеха непосредственно зависело, в каких условиях нам придется вести дальнейшее наступление. Если армия генерала М. Н. Шарохина вовремя выйдет в район Раздельной, то в группу сразу вернется прекрасная боевая мотострелковая бригада полковника Завьялова, а наши тылы будут надежно прикрыты с севера. Успешное наступление гвардейской армии В. И. Чуйкова в обход лиманов (с последующим поворотом на юг и действиями вдоль дороги Сталино — Одесса). прикроет тылы группы с севера при подходе к городу со стороны Днестровского лимана.

А пока продолжалось решительное наступление Конно-механизированной группы в общем направлении на юг. К полуночи мы должны были захватить целый архипелаг населенных пунктов. Сделать это оказалось делом нелегким. Генерал-полковника Шернера наши действия привели в бешенство и, чтобы хоть временно задержать подвижную группировку, рвущуюся на Одессу, против нас была брошена штурмовая авиация. В течение трех часов небо над нами клокотало и сотрясалось от душераздирающего воя, бешеного рокота авиапушек и пулеметов, взрывов бомб. Земля глухо стонала. До сих пор мне редко приходилось видеть такое неистовство вражеской авиации. Подполковник Богатенко послал в штаб фронта донесение: «Товарищу Корженевичу. 16.00 5. 4. 44 года. Страссбург. Сообщаю, что авиация противника вторично сильно бомбит войска Плиева... Авиация буквально «ползает» по земле, бомбит, расстреливает из пушек и пулеметов. Нашей авиации нет. Противник работает почти при любой погоде, а нашей почему-то нет. Прошу доложить командующему ВС об отсутствии нашей авиации над нами. Богатенко».{40}

Как только наступили сумерки, бригады рванулись вперед, стремясь наверстать упущенное за день. То здесь, то там возникали встречные бои с румынскими и немецкими частями, отходящими из Мангейма на Страссбургские [193] переправы. Это были части 14-й пехотной дивизии румын, которые под Кучурганом залпами «Катюш» мы отбросили к Мангейму, а также 3-я горно-стрелковая дивизия немцев. Они быстро подтянули артиллерию, отставшие подразделения, тылы и теперь предприняли попытку прорваться за Днестр через Страссбург. После неистового воздушного налета войска Конно-механизированной группы всю свою ярость обрушили на эти дивизии. Противник в поисках спасения метался под ударами наших дивизий и бригад, но так и не мог противопоставить ни своего темпа, ни маневра, ни натиска.

Дивизия генерала Головского, наступавшая вдоль большака на Мангейм, столкнулась с колонной румын. Генерал Головской нанес по колонне артиллерийский удар и бросил в атаку усиленный боковой отряд, заранее высланный вперед. Тем самым он выиграл время и пространство для главных сил и сохранил темп наступления. Румынские подразделения начали отходить вправо и нарвались на боевые порядки 14-й гвардейской мехбригады. Встречный поток вражеских войск все увеличивался. Бой вели уже и 9-я гвардейская дивизия, наступающая правее на Кагарлык, и главные силы 4-го гвардейского механизированного корпуса,{41} наступавшие на левом фланге группы на Эльзас, Иоганештооль. Был такой случай: 13-я гвардейская мехбригада в 22.00 встретила сильное огневое сопротивление с высоты 115,5, юго-восточнее Кучургана. Комбриг подполковник П. М. Аршинов, чтобы не снижать темпа наступления, обошел этот опорный пункт и продолжал наступление. Через некоторое время ему доложили, что вслед за бригадой движется колонна противника. Опытный комбриг сразу сообразил в чем дело: «Заблудились». Он остановил арьергардный полк. Одним батальоном занял выгодный рубеж, чтобы встретить врага огнем с места, а два батальона приказал вывести для атаки с флангов.

Мне не известны подробности этого боя, а результат его был — полный разгром вражеского полка. Полк действительно потерял ориентировку. Он приближался с севера к высоте 115,8 в тот момент, когда бригада, наткнувшись на огневое сопротивление, начала обходить ее. [194]

Немцы приняли бригаду за свою и двинулись вслед за ней. Все остальное было для них совершенно неожиданно и непонятно.

Однако и подполковник Аршинов, сделав доброе дело, сориентировался не лучшим образом. Во время обхода опорного пункта бригада отклонилась вправо и прижалась к боевым порядкам 30-й кавалерийской дивизии. К этому времени было уже известно, что перед Мангеймом оборудована разветвленная система обороны противника: траншеи, пулеметные ячейки, местами проволочные заграждения и даже противотанковый ров полного профиля. Поэтому целесообразно было бригаду Аршинова нацелить на Мангейм. Что и было сделано. На рассвете после залпа «Катюш» и мощного артналета 30-я кавдивизия и 13-я мехбригада атаковали Мангейм, а в 6.00, когда мы подъехали к селу, оно уже было полностью захвачено нами. Через час на его северо-западной окраине расположился штаб группы. Генерал Тутаринов доложил, что его дивизия успешно атаковала Кагарлык, а соединения генерала Жданова несколько позже овладели селом Эльзас.

В это очень пасмурное утро, 6 апреля, было получено распоряжение штаба фронта. В нем говорилось, что командующий войсками фронта приказал прежде всего захватить Беляевку, Маяки и Карлсталь, расположенные на берегу Днестра и его лимана, а затем «отрезать и атаковать Одессу с юга».{42} Уже не силовая разведка, а атака с целью освобождения Одессы. Сообщалось также, что армия генерала В. В. Глаголева должна к исходу 7 апреля выйти на Днестр, а гвардейские войска генерала В. И. Чуйкова к этому же времени должны захватить рубеж Троицкое, Ясски, Васильевка.

Освобождение Беляевки и Маяки Военный Совет 3-го Украинского фронта считал одной из важнейших задач данного этапа операции. Дело не только в том, что через них пролегла последняя из нижнеднестровских переправ на запад — в Беляевке находилась водонапорная станция, снабжающая водой город Одессу. Она находилась под контролем румынских оккупационных властей. Штаб фронта информировал нас, что по сведениям одесских партизан в городе ощущается сильный водный голод. [195] Возникли эпидемии болезней, связанные с отсутствием элементарных условий гигиены и санитарии.

Среди захваченных нами документов оказался и официальный доклад инспектора румынской полиции, в котором он докладывал своему начальству: «В Одессе отсутствует в достаточном количестве питьевая вода. Над городом нависла угроза эпидемий». В этих словах звучит вынужденное признание бедственного положения населения.

Случилось так, что именно в это, как я сказал, пасмурное утро наши разведчики, прощупывавшие «глубину» на дороге Беляевка — Одесса, остановились у небольшого оврага в развалившемся сарае, чтобы сориентироваться и перекусить. Не успели они расположиться, как вдруг послышался треск мотоцикла. Разведчики притаились. Как только мотоциклист въехал в овраг, они выбежали на дорогу и направили на него автоматы. Внешне все выглядело спокойно. Румынский офицер, выскочив из оврага, подъехал к казакам, стоявшим на пути, и заглушил мотор. Какое-то мгновенье он соображал, в чем дело, а затем протянул капитану Козлову оружие и полевую сумку с документами.

— В моем воображении казаки всегда представлялись призраками, — поникшим голосом произнес он и упал на колени.

— Сразу видно, что молодой человек воспитывался в княжеском салоне, так он изыскан и вежлив, — оценил капитан и приказал дать ему кружку водки.

Офицера сразу же доставили в наш штаб.

— В каком состоянии водонапорная станция в Беляевке? — спросил переводчик, узнав, что офицер ехал именно туда.

— Она подготовлена к взрыву. Все насосные агрегаты, система управления и трубопроводы заминированы, под них заложены взрывчатые вещества.

— Когда должен произойти взрыв?

— Время взрыва должна продиктовать обстановка, но это произойдет не позднее первой половины дня — 7 апреля.

Было ясно, что спасти водонапорную станцию, представлявшую собой большой завод, можно лишь достигнув совершенно ошеломляющей внезапности удара достаточно сильным высокоподвижным отрядом. [196]

В связи с тем, что «траектория» наступления на Одессу через Беляевку, Маяки более крутая, чем та, по которой мы наступали, а захваченные пункты необходимо удержать в интересах дальнейших действий, надо было как можно скорее подтянуть на этот рубеж бригаду Завьялова из Раздельной.

Генерал Пичугин разговаривал с комбригом по рации. Оказалось, что в Раздельную вечером 5 апреля подошла 10-я воздушно-десантная дивизия, но комдив генерал-майор М. Г. Микеладзе отказался принять город, так как имел задачу развивать наступление, кажется, на Слабодзею. Бригаде пришлось в течение двух суток одной отбивать атаки частей противника, отходящих под натиском войск правого крыла фронта. Теперь в Раздельную прибыли передовые части 37-й армии, поэтому Завьялову было приказано немедленно выступить форсированным движением в район села Мангейм.

Под Раздельной в это утро 6 апреля вновь развернулись крупные и напряженные бои. Генерал-полковник Шернер предпринял отчаянную попытку пробить «коридор» в этом районе и по нему вывести войска, попавшие в окружение. Именно в окружение, так как все дороги и переправы через Днестр на запад находились в наших руках: с северо-востока наступали войска командармов Гагена, Шарохина и Чуйкова, а с востока надвигались армии генералов Шлемина, Цветаева и Гречкина.

В ночь на 6 апреля в районе Ново-Украинки сосредоточились 29-й и 52-й армейские корпуса противника. На рассвете они внезапно выдвинулись к Фрейдорфу и атаковали Раздельную. Передовые части нашей 37-й армии и 5-я отдельная мотострелковая бригада отбили первый натиск. После этого бригада вышла из боя и двинулась на Мангейм.

Днем последовала новая, более мощная атака. В это время к Раздельной начали подходить главные силы генерала Шарохина. Но противник продолжал наращивать усилия на узком участке, и ему удалось вклиниться в ее боевые порядки. Генерал-полковник Фердинанд Шернер тут же передал сообщение для радио «о прорыве сдавливающей Одессу русской подковы». Явно поспешное сообщение. Прорыв, конечно, намечался, но генерал-лейтенант Шарохин, своевременно маневрируя своими силами, сначала приглушил натиск противника, а затем [197] нанес контрудар двумя стрелковыми дивизиями. Время было выиграно. В течение последующих трех дней 37-я и соединения 46-й и 8-й гвардейских армий, подошедших к реке Кучурган, вели напряженные бои с отчаянно рвущейся на запад группировкой.

Просматривая теперь официальные и вполне достоверные цифры потерь противника (7000 убитых, 3200 пленных, трофеи — вся боевая техника и тяжелое вооружение), можно сказать, что пробиться за Днестр удалось немногим.

Давление противника на рассвете 6 апреля усилилось и на боевые порядки Конно-механизированной группы, возобновились массированные авиационные удары. Атаки следовали за атаками. Они не отличались пространственным размахом, но были целеустремленными, сильными. Очевидно, Одесская группировка также имела задачу пробиваться через Раздельную, на пути к которой находилась Конно-механизированная группа. Напряжение боев не затихало весь день.

Вечером Конно-механизированная группа возобновила наступление. Развивалось оно комбинированно. Вперед заранее ушел отборный, прекрасно вооруженный передовой отряд казаков с танками. Он получил приказ обойти Беляевку с севера, по береговому плесу выйти к водонапорной станции и внезапным налетом захватить ее. С наступлением сумерек двинулась 9-я гвардейская кавдивизия, она имела задачу атаковать ее с севера, и 30-я, кавалерийская дивизия — с востока. 10-я гвардейская составила второй эшелон. Механизированный корпус должен был продолжать наступление вдоль дороги на Одессу, так как после освобождения Беляевки и Маяков кавалерийские дивизии снова брали курс на Одессу. Таков был коротко замысел операции в ночь с 6 на 7 апреля.

Нам было известно, что Беляевку обороняют различные части румын и немцев, принадлежащих, главным образом, 15-й и 21-й пехотным дивизиям. Кубанский корпус в предбоевых порядках устремился к Днестру, уничтожая и разгоняя попадавшиеся на пути колонны частей, подразделений и боевые заслоны.

Ровно в полночь гвардейцы Тутаринова с севера, а казаки Головского с востока бесшумно ворвались в город Беляевку. Там уже шел бой в районе водонапорной станции. Передовому отряду удалось незаметно пересечь [198] дорогу Ясски — Беляевка и по болоту, разлившемуся вдоль западной окраины города, выйти к водокачке. Территория ее была обнесена высоким деревянным забором, по верху которого тянулась колючая проволока. Казаки проникли во двор вплавь по Днестру, быстро сняли охрану и захватили все важнейшие пункты.

Такие дерзкие налеты, как бы внезапны и успешны они ни были, не обходятся без коротких огневых схваток. Поднялась тревога. Командование гарнизона очевидно подумало, что на водокачку напало восставшее население, и бросило на их подавление подразделение охраны с собаками. Разгорелся ожесточенный бой. В это время в город ворвались наши дивизии. Моя оперативная группа офицеров штаба осталась на восточной окраине, в самых крайних домах. Бой в городе развивался успешно. Когда подошла дивизия полковника Гадалина, наращивать усилия уже не было необходимости, поэтому я приказал ему, не задерживаясь, развивать наступление и захватить крупное село Маяки, расположенное в нескольких километрах южнее вниз по Днестру.

Во второй половине ночи командиры дивизий доложили, что противник разгромлен, захвачено несколько сотен пленных и богатые трофеи. Этой ночью немцы готовились переправить за Днестр и угнать в Германию около тысячи советских граждан, согнанных сюда со всех деревень. Они рассказали нам, что другая группа направлялась на Маяки. В донесении сказано, что село взято с ходу. Это правильно. Но совсем недавно мне стали известны некоторые интересные подробности освобождения села.

На крутом берегу Днестра в это утро было многолюдно. Тысячи старух, стариков и детей тревожно суетились, кричали, плакали и, подгоняемые ударами прикладов, спускались с крутого берега к реке, где стояли лодки, рыбачьи катера и наскоро сбитые плоты. То тут, то там раздавались короткие автоматные очереди, обрывающие жизнь тех, кто пытался бежать или упрямился. На берегу становилось все больше и больше бездыханных, распластанных тел.

На пригорке, у дороги, сворачивающей на окольную улицу, стояли мальчик и девочка и смотрели на берег. У Кольки-рыжего ресницы и брови белесые, как днестровский туман, нос облупился. Он стоит прямо, широко [199] расставив ноги. Глаза насуплены, крепко сжатые кулаки уперлись в бедра. Стоит, как на расстреле. Его подружка Люся прижала свои худенькие ладошки к груди. Из порванных рукавов вылинявшего платьица торчат острые локотки. Обветренные губы что-то беззвучно шепчут. При каждом выстреле она вздрагивает. Коля и Люся так потрясены, что не заметили, как к ним подъехали на трех мотоциклах с колясками «гитлеровцы». Они не побежали потому, что знали, — их убьют. Только лица стали будто восковые. Один «немец» во всю глотку ругается, остальные молчат, смотрят по сторонам. И вдруг молодой «фриц» обнимает за плечи Кольку-рыжего (у Люськи сердце оборвалось) и спрашивает его совсем по-русски:

— Сморти, хлопчик, во все глаза и запоминай... Батько-то твой где?

Колька подумал: «полицаи это, хотят выведать о партизанах». Ему бы промолчать, а он, охваченный бессильной злобой, бросил вызывающий взгляд на предателей:

— Мой батько в Красной Армии! — выкрикнул он.

«Немец» улыбнулся, погладил рыжие кудряшки, подмигнул и неожиданно сказал:

— Это хорошо, мальчуган, скоро твой батько вернется домой.

Потом странные солдаты сели в мотоциклы, проехали вдоль берега и исчезли за поворотом дороги.

Не успели дети прийти в себя от изумления, как с шумом подъехали новые мотоциклисты. Они начали кричать на солдат, переправляющих колонистов. Те показали в ту сторону, куда уехали необычные солдаты. И вскоре, когда от берега отчалили последние лодки, а первые еще не вернулись за очередной партией колонистов, недалеко от берега во дворе разорвалось два снаряда. Всего два снаряда, а с немцами произошло что-то невероятное. Они начали метаться из стороны в сторону, стреляли по отошедшим лодкам, бросали оружие и пытались вплавь добраться до противоположного берега. И тут, откуда ни возьмись, появились местные жители с оружием и начали отбивать у немцев гурты скота и другое награбленное добро. В этот момент ворвались в село наши гвардейцы — танкисты и казаки.

Про случай в селе Маяки рассказала Людмила Михайловна Парахомовская — жительница города Одессы, [200] та самая девочка с острыми локотками, которая стояла тогда на берегу с рыжим Колькой.

Приказ генерала армии Р. Я. Малиновского был получен поздно вечером 7 апреля. Перед нашей группой ставилась задача — прочно удерживать захваченные районы, чтобы через них не допустить отхода войск противника за Днестр. В боевом распоряжении указывалось на необходимость активными действиями громить отходящие колонны немцев и выражалось пожелание: «Хорошо было бы захватить сильным отрядом Овидиополь. Вести разведку на Одессу. Сохранить водокачку».{43}

Содержание его можно было объяснить тем, что Конно-механизированная группа свои задачи выполнила. А тем временем в районе Раздельной вновь развернулись напряженные бои, в которые оказались втянутыми значительные силы общевойсковых соединений фронта. В этих условиях и возникла необходимость временно закрепиться на захваченных рубежах и активными действиями не допускать отхода немецких и румынских войск за Днестр.

В дальнейшем нам предстояло развивать наступление от Днестра на восток, на Одессу, что обязывало вести в данном направлении усиленную разведку. Сразу же был отдан приказ генералу Жданову: продолжая наступление, во взаимодействии с бригадой Завьялова выйти на рубеж северо-восточнее Беляевки и отрезать здесь пути отхода из Одессы на днестровские переправы.

Ночь выдалась на редкость темная. Черные свинцовые тучи стелились низко над самыми крышами. В такую бы ночь двинуться на Одессу, но приходилось временно закреплять захваченные рубежи. По этому поводу казаки бурчали себе под нос: «Не казачье это дело в обороне сидеть. Оборона что заводь, рейд — быстрина».

Мы, конечно, не думали действовать пассивно. В ходе ее организации предусматривались маневры огнем артиллерийских групп, внезапные контратаки, стремительные обходы, охваты...

152-й истребительно-противотанковый полк был развернут на огневых позициях по восточной окраине Беляевки. Здесь же под его прикрытием заняли ОП три полка гвардейских минометов. Прочно удерживая захваченные [201] районы, наши войска отбрасывали натыкавшиеся на них подразделения и части противника. Всюду завязывались короткие, яростные схватки. Особой заботой для нас была организация активных действий на Овидиополь. Имея относительно полное представление о силах и характере действий противника, я понимал, что «захватить сильным передовым отрядом Овидиополь» будет нелегко. Поэтому у меня созрело решение, такую задачу возложить на усиленную 10-ю гвардейскую дивизию, а руководство рейдом на Овидиополь возложить на моего заместителя генерала Горшкова. Это было вызвано тем, что полковник Гадалин был ранен, а назначенный командиром дивизии полковник С. А. Шевчук не успел еще вжиться в новую должность. Дивизия все-таки должна была действовать самостоятельно, на изолированном направлении.

При свете коптилки, сделанной из гильзы снаряда, собравшиеся у меня генералы Пичугин, Горшков и другие обсудили вопросы, связанные с задачей, поставленной 10-й гвардейской дивизии.

В общем, пока все шло хорошо. Конно-механизированная группа держала за горло 6-ю немецкую и 3-ю румынскую армии. Они были деморализованы. Органы их тыла подверглись разгрому. Войска задыхались, отсутствовало снабжение боеприпасами, вооружением, не было людских оперативных резервов. Их трепало в предсмертной агонии из-за непоправимого нарушения связи и управления; они не могли устоять под ударами войск нашего фронта, наступающих с востока. С тылу же их громила Конно-механизированная группа, и они не имели возможности организованно отойти за Днестр.

Еще одна приятная весть: генерал Тутаринов доложил, что водокачка разминирована, из машинного отделения насосной станции и других мест извлечено несколько тонн взрывчатки. Днестровская вода продолжала поступать к жителям Одессы.

Начало уже светать, когда я накинул бурку и вышел во двор. Где-то за южной окраиной села раздавался сильный автоматно-пулеметный огонь. Гул боя вокруг Беляевки чем-то напоминал шум разбушевавшегося ночного шторма. Многочисленные трассирующие траектории обрывались на окраине села. Противотанковые батареи выжидающе молчали. Ночью немецкие танки из-за обилия [202] оврагов и балок боялись идти вперед. Подошел старшина Король, мой шофер.

— Вы бы вошли в дом, товарищ командующий, — попросил он, — а то вон сколько шальных летает.

Мне казалось, что настало время, когда можно часок-другой вздремнуть. Раскинул на лежанке бурку и только принял горизонтальное положение — сознание заволокло сизой дымкой сна. Но уже в следующий миг от какого-то тревожного предчувствия я проснулся. В комнате стояла тишина. И вдруг мне почудилось, что где-то совсем рядом говорят по-немецки. Я напряг слух. Говорили в соседней комнате.

— An den Rang des Verderbens geraten... Es ist Zini hasendwerden{44} — с душевной надорванностью произнес, видно, пожилой человек.

— Halt den Rachen!{45} — оборвал его резкий, как паровозный гудок, голос.

Стараясь не шуметь, я схватил автомат. При моем появлении в дверях высокий, сутулый блондин выронил оружие и не двинулся с места. Другой, забыв об автомате, юркнул к окну, но... бездыханно повис на подоконнике. В комнату заскочил командир взвода охраны старший лейтенант Ласкин, с ним несколько казаков. Смотрю в окно: немцы! Они бегут через огород к дому. Казаки выскакивают из хаты. Слышу голос Ласкина: «Не стрелять, слушать команду». Иду к рации. В это время за спиной раздается резкий треск, словно рушится горящая стена. Это автоматчики бьют длинными очередями по набегающим гитлеровцам. Возле радиостанции один человек, остальные там, где идет бой.

Пока шел бой я успел уточнить обстановку у всех командиров соединений. Их доклады говорили о том, что обстановка быстро осложняется. Головской: «Внезапно атакован головным полком 304-й пехотной дивизии. Ее главные силы при поддержке 259-й бригады штурмовых орудий выдвигаются на исходный рубеж для атаки». Тутаринов: «Мои позиции атакованы 153-й учебной пехотной дивизией. Первая атака отражена». Полковник Шевчук также доложил, что ведет бой с пехотой противника.

Из опроса пленных узнал, что на Беляевку и Маяки [203] отступает из Одессы армейский корпус немцев и входящие в его оперативное подчинение румынские соединения. Но, якобы, генерал-полковник Холлидт отдал приказ и остальным соединениям своей армии отходить на Беляевку, Маяки и Овидиополь. Многие пленные утверждали, что на переправы этих населенных пунктов должна направляться вся пехота, а боевая техника на автотяге и автотранспорте должны отходить на переправу у Каролины-Бугаз, где имеется железнодорожный мост, приспособленный для движения автотранспорта и танков.

С рассветом в атаку двинулись танки, самоходные штурмовые орудия и густые цепи немецкой пехоты. Взяв трубку аппарата и вызвав командный пункт полковника Марченко, приказал накрыть боевые порядки противника, наступающие на восточную и южную окраины Березовки, огнем артиллерии и несколькими залпами полков реактивных минометов.

— Есть «Лев-5» огонь, — ответил он.

Как только немцы втянулись в квадраты под этим условным наименованием, сзади послышалось резкое урчание ракет. Через мгновенье они с шелестом пронеслись над нами, и мы с каким-то внутренним восторгом смотрели на их огненные следы. Залпы «Катюш» подхватили и продолжили огневые удары артиллерии. Это был короткий, но мощный артналет. Расстреливаемый огнем прямой наводки, противник нес тяжелые потери. Но гонимый какой-то таинственной силой, преодолевая страх, он упорно рвался вперед на запад, к Днестру.

Учитывая, что основные события разворачиваются здесь под Беляевкой, Маяками и Овидиополем, что сюда командование 6-й немецкой армии бросает свои главные силы, возложив на них задачу пробиться за Днестр и закрепиться на его западных берегах, я приказал генералу Жданову во взаимодействии с полками 5-й отдельной мотострелковой бригады нанести удар во фланг этой группировке и выйти на рубеж восточнее Беляевки, перехватив дорогу на Одессу.

К середине дня бой принял крайне ожесточенный характер. С наблюдательного пункта нам хорошо видны боевые порядки противника. Танки и самоходки движутся медленно, не отрываясь от своей пехоты. Общая картина этой своеобразной психической атаки выглядит внушительно и даже грозно. [204]

Первый удар на себя принимают усиленные подразделения и части первого боевого эшелона. Прямо перед нами в боевом охранении 3-й эскадрон 34-го кавполка старшего лейтенанта Зиновьева. В случае отхода его должны прикрыть пулеметные подразделения полка и 4-й истребительно-противотанковый артиллерийский дивизион майора Устинова. Его орудия бьют по танкам, бьют спокойно и точно. Появляются новые мертвые точки, новые черные факелы. А чуть левее наиболее танкоопасное направление прикрывает полк майора Костылева. Там, у дороги, идущей от высоты с отметкой 104,0, ведут бой его батареи. Они работают, как говорят артиллеристы, на расплав стволов. Экипажи подбитых танков и штурмовых орудий немцев не отходят назад. Они вливаются в боевые порядки пехоты и продолжают атаку. Даже раненые немцы идут вперед все к тому же заветному рубежу — к берегу Днестра. Идут не останавливаясь и не обращая внимание на то, что артиллерийско-минометный огонь вырывает из их боевых порядков целые части.

Подразделение нашего 34-го кавполка, выдвинутое вперед, встретило противника дружным огнем. Обычно под таким огнем немецкие солдаты прижимаются к земле, но эти открыли ответный и ускорили шаг. Подразделение дралось стойко, мужественно, но немцы просто захлестнули его позиции своей массой, как захлестывает огромная волна выступ скалы.

Прорвавшиеся через позицию гитлеровцы считали, видимо, что путь на переправу открыт и бросились бегом к селу, 3-й эскадрон контратаковал их с тыла. И словно эхо этой дерзкой контратаки, навстречу противнику двинулись [205] подразделения, оборонявшиеся на окраине. Зажатые с двух сторон, гитлеровцы отчаянно сопротивлялись. Начался беспощадный, неистовый ближний бой.

Рассказывали потом, что душой контратаки этого подразделения был комсорг эскадрона сержант Папушин. Левее у дороги наша артиллерия била по вражеской пехоте шрапнелью. Напряжение боя быстро росло. Возникали все новые и новые очаги ближнего боя, доходящие даже до рукопашных схваток на всем протяжении линии фронта — от Беляевки до Маяков. И здесь под Беляевкой на фоне пламени всеобщего героизма ярко искрились новые подвиги танкистов-сталинградцев и казаков Кубанского корпуса. О них писали в боевых листках и газетах наших соединений. В 30-й кавдивизии комсомолец-связист Брагин и его товарищ Сазонов в течение всего боя под огнем противника, раненые, восстанавливали телефонную связь. Лейтенант Бибик, командир взвода 127-го кавалерийского полка, истекая кровью, продолжал управлять боем и вдохновлял своих бойцов личным героизмом. Когда «фердинанд» прорвался на позицию, лейтенант расстрелял его из противотанкового ружья. Из офицеров в эскадроне он остался один и оказался не только мужественным человеком, но и волевым командиром. Особенно запомнился мне подвиг командира расчета станкового пулемета сержанта Копайгора, почти слово в слово рассказанный мне его боевыми товарищами. Он был ранен в правое плечо, но по густой «косовице» его пулемета трудно было предположить, что бой ведет истекающий кровью воин. Рядом с ним расположился расчет противотанкового ружья. Увлеченный боем, Копайгора не слышал его стрельбы. Когда на него двинулось штурмовое орудие, он продолжал вести огонь по пехоте. И вдруг оглянулся: «Что-то долго пэтээровцы молчат», — мелькнула у него тревожная мысль. Так и есть, они уже не смогут помочь ему.

— Из пэтээр стрелял? — спросил сержант своего помощника.

— Не приходилось.

— Ложись за пулемет.

Копайгора, превозмогая боль, перебежал к противотанковому ружью, с трудом отодвинул мертвое тело солдата и приложил приклад к раненому плечу. «Фердинанд» [206] подскочил на бугре, подставив днище. Выстрел. Резкая боль в плече. В глазах появилась темная пелена, она все больше и больше сгущалась, но отважный воин все еще видит колышущееся черное пятно. Огромным усилием воли Копайгора сорвал пелену с глаз. «Только бы попасть в гусеницу». Выстрел... Сержант Копайгора не видел уже результатов своего второго выстрела. Очнулся в бричке медико-санитарного эскадрона.

— Куда мы едем? — спросил он у ездового.

— На Одессу. Говорят, в Одессе всех раненых в госпитали передадим.

Копайгора тихо улыбнулся: «Значит не прошел».

— Да, противник не прошел. Когда новая волна пехоты хлынула на Беляевку, во фланг ей нанес удар 4-й гвардейский Сталинградский механизированный корпус. Одновременно в контратаку были брошены вторые эшелоны кавалерийских дивизий. Все пространство перед Беляевкой, Овидиополем и Маяками превратилось в поле ожесточенной, кровопролитной борьбы. Гитлеровцев уничтожали танками, самоходками, огнем артиллерии и всех видов стрелкового оружия, громили в конном строю.

Но немцы не отхлынули назад, не остановились, чтобы поднять руки, они бросились к селу. Тысячи солдат, гонимые инстинктом спасения, увертывались от ударов, отстреливались и бежали к спасительному Днестру.

«Вы, вероятно, помните, — пишет мне бывший командир комендантского эскадрона капитан А. И. Яцкий. — как через Ваш окоп переходили немецкие солдаты, а мы их били. Как мы их били! Может быть Вы не забыли, рядом с Вами были я и капитан Голиков». Конечно мне запомнился этот случай, но он был мимолетен. Да, здесь было где развернуться удали казачьей. Были и такие места, где, как рассказывает в своем письме бывший командир огневого взвода 183-го артиллерийского полка лейтенант И. М. Дементьев, «казаки-кубанцы рубали шашками, потому что при такой свалке огонь из оружия вести опасно — своих можно было побить». Товарищ Дементьев вспоминает о сержанте Москятулине, уничтожившем в этом бою семь гитлеровцев; о рядовом Демченко, который настиг у сарая трех фашистов и в углу между стеной и плетнем изрубил их. Его ранило, а тут выскочил из-за сарая еще один немец и ударил его сзади [207] автоматом. Они схватились. Демченко, падая, успел выхватить нож и одним ударом покончил с гитлеровцем.

Схватка на улицах Беляевки была лишь отзвуком затухающего боя. Наши части быстро оттеснили прорвавшиеся подразделения противника к болоту и разгромили их. Под угрозой уничтожения многие сдались в плен. Так, крупная группировка противника была наголову разгромлена.

У одного убитого немецкого офицера в планшете был найден приказ генерал-полковника Холлидта командиру 72-го армейского корпуса особого назначения генералу инфантерии фон Форстеру об обороне города Одессы. Ему было придано до двадцати пяти отдельных частей войск СС. Мое внимание привлекло то, что в плане обороны Конно-механизированная группа значилась развивающей наступление на запад, на Тирасполь и дальше, а не в обход Одессы с запада. К приказу была приложена топографическая карта с нанесенной обстановкой этого корпуса и группировки войск 3-го Украинского фронта. Теперь мы знали, с кем будем иметь дело. Кстати сказать, это тот самый фон Форстер, который был назначен комендантом так называемого «укрепленного города Николаев».

«Генерал-полковник Холлидт слишком часто поощряет своих генералов за их поражения и удивительно последовательно опирается на сомнительный боевой опыт таких, как фон Форстер: не сумел организовать оборону Николаева, обороняй Одессу», — заметили по этому поводу генералы и офицеры штаба.

Когда командиры соединений доложили мне свой боевой и численный состав, невольно подумалось: каких невероятных духовных «и физических сил потребуется от каждого воина, чтобы продолжать наступление. Ведь боевые задачи не учитывают потери, которые мы несем в непрерывных боях вот уже много суток подряд, не учитывают крайнего изнурения личного состава. И, как бы услышав мой внутренний голос, командующий войсками фронта распорядился вывести четыре фронтовых самоходно-артиллерийских полка (1200, 1201, 1202 сап., номер четвертого не помню) в Карлсталь и передать их в мое подчинение. Это была, конечно, своевременная и реальная помощь. Нам предстояло решать целый ряд серьезных задач. [208]