5. Отчаяние обреченных

«Генералу Плиеву. По-прежнему обязан благодарить Вас и ваши войска за победу. Ваша дальнейшая задача: внезапной атакой с тыла овладеть Одессой, после чего группа будет выведена в резерв для пополнения и заслуженного отдыха. Возбуждаю ходатайство перед Правительством о присвоении Вам лично звания Героя Советского Союза. Уверен, что Вы это и в дальнейшем безусловно оправдаете. Желаю вашим войскам и Вам лично дальнейших успехов на благо нашей социалистической Родины.

8. 4. 44 г. Василевский».{46}

Эту телеграмму представитель Ставки Верховного Главнокомандующего Маршал Советского Союза Александр Михайлович Василевский направил мне, когда ему было доложено о захвате Беляевки, Маяков и о спасении водокачки.

«...Внезапной атакой с тыла овладеть Одессой». Теперь эта задача превращалась как бы в сигнал начала штурма Одессы с запада, с глубокого тыла. До города оставалось не так уж далеко. Там ждали нас партизаны одесских катакомб, ждали героически перенесшие двадцативосьмимесячную оккупацию наши советские люди — жители города. И чем ближе подходили мы к Одессе — «красавице и героине», как назвал ее Демьян Бедный, тем больше говорили о ней. И всюду находились знатоки истории этого удивительного города. Им и доверялось читать в минуты затишья и привалов листовки об Одессе. Беседы получались живыми, интересными. Нашелся одессит и в эскадроне связи. Он читал казакам о том, что в 1789 году русские войска с помощью украинских казаков овладели крепостью Ени Дунья и поселением Хаджибей, навечно освободив живущих здесь славян от турецко-татарского ига, в которое они попали еще в XV веке. Потом одессит молча пробежал глазами текст, отметил ногтем, где остановился, и недовольно сказал:

— Это, конечно, так. Но назвать дату, когда основан город... Для других этого может быть и достаточно, а для Одессы — это значит не сказать ничего. Поселение Хаджибей [209] только место, где «мама» Одессы — императрица Екатерина II родила свое чадо указом 1794 года. А поставил его на ноги... Кто бы вы подумали? Не знаете? Сам генерал граф Суворов-Рымникский. Он был первым строителем города и порта. Такое вам может рассказать только одессит. — Он взглянул на собеседников с видом явного превосходства и, взяв из чьих-то рук закрутку, глубоко затянулся. — Я покажу вам шикарный дом с самыми белыми акациями и самым проклятым номером 13, где жил Саша Пушкин; покажу, где работал портовым грузчиком Максим Горький; в каких бойких местах горланил Володя Маяковский. Я проведу вас по знаменитой потемкинской лестнице, которая и сейчас пахнет кровью революционных матросов. Одесса столь знаменита, что любого великого мира сего называет по имени. Но был один человек, к которому Одесса обращалась по имени и отчеству — это был Григорий Иванович Котовский. Его конница на плечах белогвардейцев ворвалась в город 7 февраля 1920 года вдоль Николаевской дороги...

Казаки слушали сержанта-одессита с большим вниманием, затаив дыхание. Он и сам так ушел в свои переживания, что, не замечая нас, вдруг с душой завинтил крепкую одесскую фразу и закончил:

— И такой город опаскудили, сволочи! Имейте в виду, на то, как мы будем входить в Одессу, будут смотреть и наши знаменитые предки, и наши счастливые потомки. Так что имейте это в виду. Нам надо торопиться на Одессу.

Да, нам надо было наступать как можно быстрее. В городе все еще свирепствовали сигуранц и гестапо. Предпринимались последние попытки отправить через Каралино-Бугаз, расположенный в горловине Днестровского лимана, награбленные ценности. В те дни радио Антонеску, движимое чувством рабской преданности свастике, вещало: «Благодаря своим организаторским способностям (речь шла об Алексяну — И. П.) он сделал все возможное, чтобы оказать наиболее эффективную помощь Германии и принимал все меры к эвакуации всех богатств из этих районов в связи с развитием событий на восточном фронте.{47} Это крайне наглое признание первым услышал у нас по радио офицер — инструктор политотдела. [210]

— Какой прекрасный материал для судебных органов. Ведь это не просто самодеятельный грабеж; все организовано на высшем «научном» и государственном уровне. Такие признания не могут уже являться «смягчающим вину обстоятельством», — говорил он.

Мне хочется, забегая вперед, сообщить читателю, что реномэ профессора Алексяну привело его в конечном счете в румынский народный суд. Как известно, в 1946 году этот законченный фашист был казнен.

Но пока в Одессе шел дикий грабеж, насилия и убийства. Город был объявлен крепостью, который по приказу фюрера надо было удерживать любой ценой. Командование противника создало довольно мощные укрепления на подступах к городу. Судя по документам, изъятым у убитого немецкого офицера, о которых уже упоминалось, с востока и с севера, по мнению генерал-полковника Холлидта, Одесса надежно прикрывалась заливом и лиманами, на перешейках которых были оборудованы глубокоэшелонированные рубежи обороны с противотанковыми рвами, минными полями, проволочными заграждениями, дотами, дзотами и прочими сооружениями. Подобные сооружения, но в несколько незаконченном виде, были на подходах города с северо-запада и запада.

Часа в два ночи 9 апреля штаб 3-го Украинского фронта уточнил задачу Конно-механизированной группы. Нам предстояло частью сил овладеть и закрепиться в районе Овидиополя и Каралино-Бугаза, а главными силами к исходу 9 апреля «нанести удар на южную часть города Одессы и овладеть берегом от Лютсдорфа до Мал. Фонтана».{48}

Не теряя времени, все командиры соединений — начальники штабов и начальники политотделов немедленно выехали ко мне. По рабочей карте им были поставлены боевые задачи. 4-й гвардейский механизированный корпус свою задачу должен был выполнять во взаимодействии с 5-й отдельной мотострелковой бригадой полковника Завьялова. Мне показалось, что генерал Жданов тепло взглянул на комбрига, и они улыбнулись друг другу. «Значит своевались», — подумалось мне.

Задача им ставилась такая: наступая через Петерсталь, Дальник, в тесном взаимодействии овладеть северной [211] окраиной Татарки. С этого исходного рубежа решительно атаковать юго-западную часть города и в последующем выйти на побережье моря от Чубаевки до Малого Фонтана. Дивизия генерала Тутаринова пробивалась к исходному рубежу — центральной части Татарки — правее через Петерсталь, Ленинсталь, Дальник. Она должна была стремительно атаковать город в направлении Дерибасовка, Средний Фонтан.

На правом фланге, в направлении южной части Татарки и Болгарских хуторов, наступала дивизия генерала Головского. С этого рубежа ее красная стрела пронзала позиции противника в районе совхоза Ульяновка и упиралась в побережье моря на участке Люстдорф, мыс Большой Фонтан. Весь ход событий вынуждал нас наступать на Одессу с запада и даже несколько с юго-запада на восток.

На Овидиополь и Каралино-Бугаз, как уже говорилось, была направлена усиленная 10-я гвардейская дивизия полковника Шевчука. С этой дивизией находился заместитель командира Кубанского корпуса генерал С. И. Горшков.

После серьезной неудачи под Беляевкой и Маяками противник значительную часть своих войск двинул северо-западнее и юго-западнее. На всем протяжении побережья Днестровского лимана и севернее, вплоть до Раздельной, с новой силой разгорелись жаркие бои.

Конно-механизированная группа, повернув от Беляевки и Маяков на восток к Одессе, а частью сил на Овидиополь, сразу начала воздействовать на всю одесскую группировку, на те войска, которые отходили через город на днестровские переправы, и на те, которым суждено было стоять там до последнего.

В городе и на западных окрестных дорогах возникло беспорядочное движение, в котором сначала трудно было разобраться. Данные нашей разведки поставили все на свои места и внесли необходимую ясность.

Некоторым нашим заранее высланным разведывательным группам удалось проникнуть в Одессу и даже связаться с партизанами. Из поступающих сведений стало известно, что немецкие и румынские войска, отходящие под ударами 6-й, 5-й ударной и 28-й армии нашего фронта, отступая, круглосуточно и безостановочно проходят через город главным образом к дорогам на Овидиополь, [212] Маяки, Беляевку и севернее. Проходящие через город гитлеровцы врывались в дома, грабили и насиловали жителей. Надо было торопиться на помощь дорогим нашим одесситам.

...Словно какое-то наваждение, утром над плато Причерноморья разразилась весенняя гроза. Она щедро окропила землю, развезла дороги, до нитки промочила людей и исчезла, открыв небо действиям вражеской авиации. И снова над боевыми порядками Конно-механизированной группы бешено заметались крылья со свастикой. Надеясь на относительную безнаказанность, стервятники действовали довольно нагло. Эта нагловатость была, очевидно, расценена Гитлером как образец воинской храбрости. Мне хорошо помнится, что в нашем распоряжении побывал захваченный разведчиками (кажется при разгроме штаба в Беляевке) документ, в котором до сведения командиров соединений доводился приказ фюрера о награждении командующего 4-м воздушным флотом Германии (в него входили 1-й и 8-й авиакорпуса) генерала авиации Дехлоса за успешные действия над воздушным пространством «Транснистрии». Штаб этого флота дислоцировался в Перемышле. В полосе 3-го Украинского фронта действовал и румынский авиационный корпус.

Наши действия прикрывал, вернее должен был прикрывать, 9-й смешанный авиакорпус под командованием генерала Толстикова. В его распоряжении находились две дивизии штурмовой и одна дивизия истребительной авиации. Наряду с другими боевыми задачами на этот корпус возлагалось «прикрывать с воздуха патрулированием истребителей боевые порядки войск фронта, сосредоточивая главные усилия на прикрытии подвижной группы генерала Плиева». Не знаю в какой мере были выполнены другие задачи, что касается прикрытия с воздуха войск нашей группы, то... впрочем пройдет много лет, и в Одессе на военно-исторической конференции, посвященной 20-летию освобождения города-героя от немецко-фашистской оккупации, генерал Толстиков скажет: «Наши истребители ввиду непригодности аэродромов и чрезвычайно плохих метеоусловий не могли надежно прикрыть подвижную группу Плиева. Между тем противник, взлетая в основном с хорошо оборудованных аэродромов, имеющих взлетно-посадочные полосы, безнаказанно [213] действовал по войскам подвижной группы, находившейся в его тылу».{49}

В моей памяти 9 апреля 1944 года остался как день, который принес и огорчения и бурную радость решающей победы. Оба эти чувства жили во мне одновременно, так как в одно и то же время происходили события, их порождавшие. Все началось утром, когда Конно-механизированная группа вышла к рубежу Фрейденталь, Петерсталь, Юзефсталь.

Эти пункты расположены в долине некогда полноводной реки Барабой. Теперь рекой ее не назовешь, но долина вполне солидная, и на ее скатах до самого моря тянутся хутора и села. Отчаянное упорство и огневое бешенство, с которыми противник встретил нас здесь, были понятны. Вражеское командование, боясь полного и, так сказать, плотного окружения одесской группировки (а захват нами Овидиополя и выход к Одессе с запада в его глазах именно это и означал), начало отвод всех своих войск из города. Об этом говорили сведения и показания пленных. Об этом говорил и ход боевых действий 9 апреля. Когда мне вспоминаются слова Маршала Советского Союза Малиновского, сказанные им несколько дней позже о том, что «у Конно-механизированной группы генерала Плиева особая военная судьба, с нее особый спрос», то перед моим мысленным взором всплывает именно этот день — 9 апреля, а вернее, последние сутки, когда наша военная судьба приготовила нам самые тяжелые испытания, самые знаменательные победы.

...Бой в долине Барабой вспыхнул словно молния, мгновенно и ярко. Из лесопосадки, где расположился наш пункт управления, мы наблюдаем за его развитием и перебрасываемся мнениями.

— Если Жданов не ворвется в Петерсталь, то может возникнуть угроза... — произносит генерал Пичугин и умолкает, что-то обдумывая.

— Угроза?.. — иронизирую я. — Грозить — право сильнейшего. А в этом упорстве противника есть что-то от зайца, который в схватке с орлом ложится на спину и с отчаянием обреченного бьет «супостата» задними лапами быстро и сильно. Но говорить в этом случае о затяжном бое... [214]

Мне было, однако, ясно, что Петерсталь с ходу взять будет трудно. Дивизия генерала Тутаринова тоже имеет мало шансов на быстрый успех. «А что если обойти этот рубеж с юга, хотя бы для этого потребовалось спуститься к самому морю». Эта мысль, возникнув, сразу же оформилась в решение.

— Владимир Иванович, — обратился я к комкору, — перегруппировку следует провести по ходу наступления на Одессу. Продолжайте решительно выполнять свою задачу в прежнем направлении. Поддерживайте тесное взаимодействие с генералом Тутариновым. Ему будет отдано необходимое распоряжение. 30-я кавалерийская дивизия совершает широкий маневр для удара на Татарку через Мариенталь.

Командир 30-й кавдивизии, когда я к нему прибыл, готовил очередную атаку вражеских позиций.

— Прорвемся? — спросил я у него.

— Сделаем все, что от нас зависит, — уклончиво ответил Головской, и мне почему-то показалось, что ответил он слишком неуверенно.

— Так обычно отвечает хозяин состарившегося жеребца, к которому привели на случку молодую кобылицу, — мгновенно выпалил я и, взглянув краем глаза на комдива, понял, что следует точнее выразить свою мысль. — Если ты уверен в успехе — атакуй, а коли сомневаешься, будем совершать обходный маневр через Мариенталь и юго-восточнее.

— Маневр через Мариенталь, — коротко ответил Василий Сергеевич.

— Хорошо, с твоей дивизией пойдет моя оперативная группа и резерв группы.

— Понял, товарищ командующий.

Может возникнуть вопрос: оправдан ли этот маневр? Ведь одна дивизия группы действует в районе Овиднополя, теперь еще одна дивизия и резерв группы начинают действия на относительно самостоятельном направлении. Правильно. Но дело в том, что противник в данном случае не ставит перед собой задачу разгромить Конно-механизированную группу. У него на вооружении иные категории войны: эвакуация, прикрытие, отход... Короче — он весь поглощен стремлением спасти одесскую группировку. К тому же, когда меня осенила мысль осуществить более глубокий обходный маневр, мне вдруг представилось, [215] что командование противника выделяет достаточное количество войск для прикрытия только тех направлений, где возникает наибольшая опасность. Эти направления уже определились, и я был уверен, что в промежутках между ними находятся менее сильные боевые заслоны и прикрытия войск. Конечно, если бы противник почувствовал, что направление действий наших войск меняется, он сразу бы среагировал на это. Вот почему главным силам была оставлена прежняя задача. Более того, мы имитировали переброску 30-й кавдивизии в район Петерсталь, Конно-механизированная группа, действуя на более широком фронте, перехватывала все дорожные направления, даже полевые дороги на путях отхода противника за Днестр. Наконец, рассредоточение нашей группировки на большом пространстве уменьшало эффективность действия вражеской авиации.

...Полки устремились к югу, на Мариенталь. Впереди боевых порядков двигались танки и самоходки, а усиливая их огневую мощь, в передовых линиях шли истребительно-противотанковые дивизионы, батареи МЗА, подразделения ДШК, части реактивных минометов «Катюш». Внушительная картина боевых порядков отражалась на лицах бойцов. Рядом с нами двигались орудийные упряжки артбатарей старшего лейтенанта Мюсина и лейтенанта Калоева. Уже миновали отдельные хаты на дальнем склоне, а противник все молчал. Я ждал, что вот-вот злобно зальются пулеметы, ударят орудия. Передние эскадроны вслед за танками достигли крутого спуска, а Мариенталь безмолвствовал. Стало ясно, что теперь даже огненный ураган не остановит нас. Не задерживаясь в Мариентале, дивизия устремилась на Болгарские хутора, которые являлись как бы продолжением на юг большого пригородного села Дальник.

Столь стремительное и совершенно неожиданное для противника развитие событий подстегнуло генерал-полковника Холлидта с отводом войск из Одессы. Действительно, судя по захваченным нами приказам, он почти одновременно получил донесения и о захвате казачьими частями Овидиополя, и о появлении их в районе западных пригородов Одессы. А если иметь в виду, что ему, очевидно, было известно об ожесточенном бое, развернувшемся в районе Петерсталь, то можно предположить, что большой пространственный охват района боевых действий, [216] предельное ожесточение, огромные потери, которые несли его войска в этих боях, убедили командующего неудачливой «армии мстителей», что надо немедленно покидать Одессу, ночью будет уже поздно. Ведь он и его соратники имели достаточно большой и достаточно печальный опыт «ночных свиданий» с Конно-механизированной группой. То, что подобный ход предположений был правильным, показали дальнейшие события.

В этих условиях очень важно было организовать прочную оборону в районе Овидиополя и Александрегильф. К сожалению, после первого сеанса радиосвязи, когда генерал Горшков доложил мне, что оба эти пункта захвачены и дивизия переходит к их обороне, начались перебои в радиосвязи с 10-й гвардейской дивизией. В душе моей родилось чувство неясной тревоги и беспокойства. Дело в том, что по прибрежной дороге туда отходило большое количество частей и подразделений противника, [217] а главные силы Конно-механизированной группы все время удалялись от Овидиополя на восток к Одессе.

Еще на подходе к Болгарским хуторам на нас навалилась штурмовая авиация генерала Дехлоса. Двадцать два «Юнкерса-87» вбивали в наши боевые порядки свой смертоносный груз и улетали. Через 20–30 минут появлялась новая партия штурмовиков. А в промежутках между бомбо-штурмовыми ударами — атаки пьяных, лезущих напролом через наши боевые порядки гитлеровцев. Такие столкновения очень яростны и кровопролитны. Дерутся все, вплоть до раненых. Каждый шаг вперед добывается огнем и кровью. Несколько раз налеты «Юнкерсов» захватывали нас в тот момент, когда, сломив встречную атаку, мы на плечах немцев рвались вперед. Тогда вражеская авиация бомбила и расстреливала с таким же остервенением и своих, и чужих. Но не это было главным источником наших горьких дум. Перед нами открылась панорама горящей Одессы. Мы не видели той светлой улыбки Одессы, которая всегда пленяла поэтов и писателей. Над истерзанным городом клубился черный дым пожарищ, слышались, как тяжкий стон, взрывы на заводах, складах, портовых пакгаузах. Мы не видели стройных рядов пирамидальных кленов и каштанов вдоль ее пригородных дорог. По ним густым, мутным потоком двигалось воинство Гитлера и Антонеску.

Мне казалось, что угрозы и осложнения в связи с выходом 30-й Краснознаменной кавалерийской дивизии и резервов группы в тыл противника, противодействующего наступлению главных сил Конно-механизированной группы, вызовут характерную для таких положений реакцию — отход. Но увы, это последовало не сразу.

Командиру корпуса генералу Жданову и комдиву генералу Тутаринову направлялись энергичные боевые распоряжения с требованием: смелой и дерзкой атакой сломить сопротивление противника и выйти в район села Дальник. В ответ поступали короткие донесения о кровопролитных боях, о том, что противник несет тяжелые потери, но быстро восполняет их за счет отходящих из Одессы новых сил. И как пример отчаянного упорства был, помнится, приведен такой случай. Наши танки и мотопехота ворвались в населенный пункт. Бой пришлось вести за каждый дом, боеприпасы быстро таяли. Три танка, командирами которых были офицеры Клушин, Федотов [218] и Пахомкин, вели бой в центре села. Они смело маневрировали, уничтожая гитлеровцев огнем орудий и пулеметов, давя их гусеницами. Неожиданно для них горючее кончилось. Танкисты, а их было двенадцать человек, объединились и заняли около своих танков круговую оборону. Я не помню подробностей этого неравного боя, но знаю, что героические экипажи предпочли смерть позорному плену. Они дрались до последнего патрона и погибли в последней атаке.

Отчаянное упорство, с каким дрались части противника в районе Петерсталь, то, что даже выход в их тыл усиленной кавалерийской дивизии и возникшие в связи с этим опасные угрозы не принудили их к отходу, объяснялось просто: отходить им было некуда. С севера, от верховья Хаджибейского лимана, угрожающе надвигался гул ожесточенного боя. Оттуда под ударами 8-й гвардейской армии генерала Чуйкова медленно откатываются на Петерсталь немецкие дивизии, которые не смогли прорваться на северо-запад. Они наваливаются на наши фланги и тылы. Южнее, по всем дорогам, идущим вдоль побережья на Каролино-Бугаз, отходит одесская группировка немцев. Значит там с востока надвигаются (6-я и 5-я ударная армии) нашего фронта. Отступать некуда, обреченность...

Петерстальские части имели приказ стоять насмерть, чтобы обеспечить спасение главных сил 6-й немецкой армии. Командование «армии мстителей» поняло, что наиболее непосредственная опасная угроза надвигается со стороны Конно-механизированной группы, прорвавшейся к Одессе с запада, — с их оперативного тыла и с самого уязвимого направления.

Около 16.00 часов генерал Жданов доложил, что противник непрерывно атакует его бригады со стороны Ленинсталь. Я взглянул на рабочую карту. «Все-таки обходный маневр дивизии Головского заставил попятиться части противника, оборонявшиеся перед 9-й гвардейской, а это в свою очередь вывело ее в выгодное, фланговое положение по отношению к группировке, удерживающей район Петерсталь, Ленинсталь». Фланговый удар оправдывался всем ходом операции и должен был решить судьбу оборонительного рубежа Фрейденталь, Петерсталь, Юзефсталь.

— Передайте мое боевое распоряжение генералу [219] Тутаринову: частью сил атаковать во фланг противостоящего вам противника. Эту атаку поддержать артиллерией мехкорпуса. В дальнейшем, стремительным наступлением сталинградцев во взаимодействии с 9-й гвардейской кавалерийской дивизией овладеть населенным пунктом Дальник, и с его рубежа ворваться в Одессу в указанном корпусу направлении.

Между тем положение 30-й кавалерийской дивизии все больше и больше осложнялось. На нас навалились крупные силы пехоты, поддержанные артиллерией, тайками и авиацией. Все наши огневые средства работают, что называется, на расплав стволов. То тут, то там вспыхивают яростные ближние бои, доходящие до рукопашных схваток. Во второй половине дня на всем протяжении западной и юго-западной окраин Одессы повалил сплошной поток войск противника. По дорогам, балкам и долинам и просто напрямую через поля движутся густые колонны пехоты, артиллерии, танков, автомашин... Вести наблюдение в ходе управления боем было трудно: то отвлекали прорывающиеся немецкие автоматчики, то налеты вражеской авиации, то длинные пулеметные очереди, то и дело срезавшие ветви над головой. Всюду шли ожесточенные бои. И в тот момент, когда наши полки в страшном порыве, наседая на боевые порядки отходящего противника, ворвались на улицы Татарки, с тыла показались быстро приближающиеся колонны румын и немцев.

Время уже клонилось к вечеру, люди едва стояли на ногах, и эта новая контратака с тыла была явно некстати. Майор Костылев вновь быстро развернул свои батареи, оказавшиеся у дороги. Он не успел еще сделать огневого налета, как колонны словно по какому-то сигналу свернули с дороги на юг. Огонь прямой наводки разбросал их по полю. И тут же далеко сзади на гребне высоты показались боевые порядки кубанцев: впереди танки, а за ними кавалерийские эскадроны. «Прорвали! — быстро текут мысли:

— Значит у нас в тылу оказались части противника, сбитые соединениями генералов Жданова и Тутаринова. Прекрасная возможность использовать дивизию Тутаринова для развития успеха, чтобы быстрее ворваться в Одессу. Пожалуй, сейчас эта возможность назрела. Немцы не обороняются, они идут на юго-запад, прут, как огромное стадо, гонимое разбушевавшейся стихией лесного пожара. Но ворваться в город значило бы [220] пропустить значительную часть этих войск за Днестр. Будет ли захват юго-западной части города наилучшим образом способствовать разгрому одесской группировки противника в условиях, когда ее главные силы имеют перед собой цель не оборону города, а покидают его и отходят на рубеж западного берега Днестра? Может быть, в первую очередь, надо вести бой на разгром отходящих войск».

Такой ход мысли диктовался конкретно сложившейся обстановкой. Генералу Тутаринову было приказано с ходу овладеть селом Татарка, развить удар на юго-восток и во взаимодействии с 30-й кавалерийской дивизией разгромить скопления войск противника в пространстве между Сухим лиманом и Одессой.

Командиры полков 9-й гвардейской кавдивизии видели, что казаки 30-й дивизии ведут напряженный бой с численно превосходящими силами противника. Они доложили об этом командиру дивизии. Быть может, со стороны действительно казалось, что дивизию Головского вот-вот сомнут. Но это только казалось. Дивизия чувствовала себя прочно и уверенно. Массированным огнем всех видов оружия, особенно шрапнельным огнем артиллерии прямой наводки, громила она нахлынувшую на нее лаву вражеских частей. Это была страшная картина. Один немецкий солдат, чудом оставшийся живым, выронил автомат, схватился за голову и остановился. Он стоял среди неистового артиллерийского и орудийно-пулеметного огня, словно решал куда пойти. Потом вдруг качнулся и, странно петляя, побрел в нашу сторону. Немецкий солдат шел и тихо смеялся, облизывая обветренные губы: он сошел с ума.

Мы приняли необходимые меры, чтобы получить сведения об оперативной обстановке нашего фронта, сложившейся к вечеру 9 апреля, но пока мы не могли с уверенностью сказать, где находится центр тяжести боев в районе Одессы. Однако, судя по тому, с каким отчаянием сплошные массы войск рвутся через наши боевые порядки на запад, у нас сложилось впечатление, что в наиболее тяжелых условиях ведет бои Конно-механизированная группа.

С большим интересом я листаю сейчас боевые донесения штаба фронта, которые скупыми и точными словами указывают место и роль каждой армии в боях за Одессу. [221]

Вот передо мной боевое донесение, в котором дается положение войск фронта на 17.00 и 22.00 9 апреля.{50} Армии правого крыла фронта вышли к реке Кучурган. Дальнейшее их продвижение на запад, как указывалось, противник «сдерживал огнем всех видов оружия, предпринимая на отдельных направлениях контратаки». Армии, нацеленные непосредственно на Одессу, имели различное положение. Вслед за Конно-механизированной группой в пространстве между Днестром и Хаджибейским лиманом наступали справа 8-я гвардейская и слева 6-я армии. К вечеру они установили между собой тесное взаимодействие и, судя по донесению, вели бой: армия генерала В. И. Чуйкова — на рубеже в 4 километрах севернее Беляевки, южной окраины Красный Маяк, перед населенными пунктами Доброжабово, Березень, Октябрь; войска генерала И. Т. Шлемина овладели станцией Дачное и селом Холодная Балка у берега лимана. Ширина полосы наступления у армии генерала Чуйкова была раза в два больше, чем у его соседа. Мы, конечно, предположительно знали, что эти армии уже близко, так как на наш левый фланг и тыл начали наваливаться отходящие перед ними части противника. В общем, Конно-механизированная группа оказалась в положении, когда, продвигаясь вперед, надо было вести полные крайнего напряжения кровопролитные бои на все триста шестьдесят градусов на земле и принимать на себя массированные удары штурмовой авиации 4-го воздушного флота немцев с воздуха. 5-я ударная и 28-я армии, наступающие с востока, находились, пожалуй, в более благоприятных условиях; слева — море, справа — Куяльницкий лиман, впереди противник и очень узкий фронт наступления. Их войска уже вечером вели бои на улицах пригорода Пересыпь.

Всю ночь ни на минуту не утихали бои. Всю ночь соединения группы громили, раскалывали, расчленяли и распыляли отходившие из Одессы потоки войск противника. Перед утром 4-й гвардейский Сталинградский механизированный корпус завязал напряженные бои за Дальник. К этому времени гвардейцы Кубанского корпуса громили колонны немцев вдоль западной и юго-западной окраин Одессы. Воспользовавшись тем, что мы продвинулись [222] от дороги, огибающей Сухой лиман, по ней за нашей спиной двинулась колонна противника, насчитывающая около четырехсот автомашин с самоходной артиллерией и танками. Они двигались неторопливо и молча, хотя могли на ходу обстреливать наши боевые порядки и тем самым помочь своим издыхающим румынским частям. По их поведению было видно, что им наплевать на гибнущих собратьев по оружию.

Связавшись с генералом Ждановым, я коротко ориентировал его в обстановке и приказал частью сил корпуса атаковать эту колонну. Чтобы выиграть время, Владимир Иванович бросил вперед подразделение танков и самоходных установок с десантом пехоты. Этот сводный отряд выскочил к голове колонны и с ходу атаковал ее. Гитлеровцы бросились врассыпную, но, попадая под пулеметный огонь танков, самоходок и десантников, были почти полностью истреблены. Однако середина и хвост колонны, поняв, что «по мирному» уйти не удастся, повернули влево и предприняли попытку атакой с тыла прорваться к морю через боевые порядки кавалерийского корпуса и уйти за Днестр по приморской дороге. Обстановка осложнилась настолько, что атаке подвергся даже штаб группы. Здесь же оказались санитарные эскадроны с ранеными. Драться пришлось буквально всем с автоматами в руках. А когда с тыла ударили бригады генерала Жданова, части немецкой дивизии стали сдаваться в плен.

Теперь надо было во что бы то ни стало захватить всю юго-западную часть города, где уже дрались наши усиленные передовые отряды. «Что сделать, чтобы эти предельно уставшие, но поистине легендарные герои нашли в себе силы на очередной, быть может, самый трудный, бросок вперед, в атаку на Одессу?» — думал я. Единственное и верное решение — развернуть священные гвардейские боевые знамена частей и соединений.

...Эта атака представляла собой грандиозное зрелище. Кавалерийские дивизии, перестроившись в ходе боя в один эшелон, и выдвинув в боевые порядки все танки, самоходные установки, артиллерию, пулеметные тачанки, все штабы и даже санитарные эскадроны — словом все, буквально все — рванулись в конном строю вперед.

Такое построение боевого порядка диктовалось тем, что непосредственно на западной окраине Одессы серьезных оборонительных рубежей у противника не было. Нам [223] предстояло сбить, рассеять и разгромить отдельные части и подразделения, движущиеся по дорогам вдоль окраины города и по побережью моря.

Огромная лавина кубанцев перевалила через железную дорогу и устремилась к лесопосадке. Стоя в своем «виллисе», я вижу, как призывно полощется на ветру боевое знамя 34-го гвардейского полка. Мой взгляд выхватывает из общей массы танк «Шермен», на правом крыле которого сидит командир танкового полка в черной кожанке с погонами и в кубанке, надвинутой на глаза. Он только перед Беляевкой принял полк. Почему-то стараюсь вспомнить его фамилию и не могу. Совсем рядом замечаю майора Костылева, за нами по пятам идет одна из батарей его полка. Немного поодаль, повернувшись к офицерам своего штаба, скачет полковник Турчанинов. Мне кажется, что Михаил Васильевич, как всегда, вежливо и совершенно спокойно говорит им: «Напоминаю, что с выходом на море вы должны разъехаться по полкам и помочь организовать закрепление рубежа на побережье в специфических условиях крупнейшего населенного пункта», или что-либо в этом духе. Работать он умел, как впрочем большинство «рейдовых» офицеров, в любых сложных условиях и даже во время атаки. Где-то устремились в атаку генерал Тутаринов и генерал Головской — они ведут свои дивизии в последнюю на Украинской земле казачью атаку — страшную своим смелым и дерзким порывом и прекрасную своей одухотворенностью.

Когда атакуешь, то несмотря на рев моторов, всеохватывающий гул тысяч копыт, громовое «ура-а» воинов, стрельбу, хорошо слышны каждая пулеметная очередь, каждый орудийный выстрел противника. В первый момент огонь немцев оказался довольно плотным. Прямым попаданием противотанкового снаряда сорвало башню танка «Шермен», на котором только что сидел новый командир полка. Тело его чудом несколько секунд держалось на крыле. Но над кожанкой с погонами не было удалой головы с кубанкой, надвинутой на глаза. Эти английские танки у нас называли «братская могила четырех», до того они были ненадежны. Вот, вскинув руки, свалился с коня чубатый казачина. Я на мгновенье оглядываюсь. Казак вскакивает, его тут же на ходу подхватывает кто-то из товарищей и, сбавив ход, усаживает впереди себя. Падает, словно споткнувшись, конь ординарца [224] подполковника Гераськина. Он умудрился остаться на ногах и побежал вперед, сильно припадая на раненую ногу. Может быть он видит, как. цепляясь за гриву коня, медленно сползает с седла подполковник Гераськин. К нему успевает подскочить старший лейтенант Куев — командир 4-го эскадрона. В своем письме он так рассказывает об этом случае: «...я бросился к нему. Гимнастерка была в крови. Пуля пробила ему грудь, другая прошла сквозь мякоть подбородка. Командира полка отнесли в первый дом на окраине Одессы».

Пули зло высвистывают свою короткую песню смерти. Им аккомпанируют взрывы снарядов. На мгновенье конно-танковая лава смешивается с массами растерявшихся солдат противника, и поле сразу же покрывается трупами гитлеровцев. (Это был арьергардный полк немецкой дивизии). Затем она врывается на улицы Одессы. Особенно удачной была атака конницы генерала Головского. Ее удар пришелся по главным силам отходящей дивизии немцев, и они сдались в плен.

Удар вовремя подошедшего 4-го гвардейского мехкорпуса с полками 5-й отдельной мотострелковой бригады наносился как бы уступом влево. В основном атака осуществлялась танками с десантами автоматчиков и была проведена стремительно и неотразимо. Но по улицам города пробиться к морю оказалось не так-то просто. Все они были забиты автомашинами, повозками и самым разнообразным военным, а более всего гражданским имуществом. Много горящих машин, боевой техники, военного имущества.

После полудня я доложил командующему войсками [225] 3-го Украинского фронта, что свою боевую задачу войска Конно-механизированной группы выполнили. В это время армии генералов В. И. Чуйкова, И. П. Шлемина, В. Д. Цветаева и партизанские отряды уже ворвались в северную часть города.

Конно-механизированная группа заняла всю юго-западную часть города от Малого Фонтана и Чубаевки до Люстдорфа. Один полк продолжал удерживать южную часть села Татарки. Казаки быстро освоились в утопающих среди роскошных каштанов, кленов и лип многочисленных зданиях санаториев и домов отдыха, тянувшихся вдоль побережья моря от Большого Фонтана до Люстдорфа. Попав «с корабля на бал», части начали приводить себя в порядок. Условия были поистине сказочные — мы занимали зону одесских курортов. Некогда эта живописная территория города была застроена роскошными дачами-особняками одесской буржуазии, обнесена каменными заборами с черными чугунными воротами. И только Советская власть превратила эти места в здравницу трудящихся. Говорят, что маршал Антонеску объявил всю курортную зону чуть ли не своей собственностью, но воспользоваться ее благами он не успел. Все санатории и дома отдыха были до последнего времени забиты ранеными немцами и румынами. Может быть поэтому грабители не сумели растаскать здесь все до последней дверной ручки, как это они обычно делали. Но наиболее ценное оборудование и мебель были вывезены.

Казаки удивились, когда узнали, что не оправдались их надежды — увидеть на побережье моря ансамбли красивых фонтанов. Ведь в приказах, знали они, говорилось о Малом, Среднем и Большом фонтанах, разбросанных в южной части города. Кубанцы — народ любознательный, и они быстро разведали, что давным-давно, когда еще не было водопровода, жители пользовались источниками подпочвенных вод, они-то и были названы фонтанами. А теперь на месте, например, Малого фонтана оказалась площадь Аркадиевского курорта.

Было еще не поздно, и мне не терпелось воспользоваться короткой паузой, пока части приводят себя по тревоге в порядок, — а из штаба фронта ожидался новый приказ, — проехать по главным улицам Одессы до морского порта.

Стояла пасмурная погода, с моря дул сырой порывистый [226] ветер. Улицы заволокло дымом пожарищ. Всюду следы разбоя. На дорогах вереницы разбитых автомашин и орудий, кое-где догорающие танки и самоходки и очень много бензобочек. Московская улица. Здесь тянутся дымящиеся руины заводских зданий. Через провалы заборов и взорванных стен корпусов видны пустые цеха. Много станков и оборудования валяется во дворе. Видимо, противник не успел их вывезти. Мне хотелось взглянуть на знаменитое здание оперного театра. Мы еще поколесили по каким-то улицам и, наконец, оказались на площади перед театром. Рядом горят два дома. У здания театра стоят желтые треугольные таблички «Опасно — мины!» Около него и внутри работают саперы. Командир саперного подразделения рассказывает, что немцы подложили под здание мины и взрывчатку, но взорвать театр не успели. Быстрое продвижение 248-й стрелковой дивизии под командованием полковника Галая спасло для потомков это уникальное произведение зодчества. Кстати, если вы спросите любого одессита о театре, он обязательно начнет с того, что построили его русские и украинские мастера. Наш случайный гид, старик одного из соседних домов, с этого и начал. Слушая его, мне казалось, одесситы чем-то очень похожи друг на друга. Узнав, что театр строили русские и украинские мастера, я спросил словоохотливого старика, кто архитектор проекта здания?

— Вы мне дайте сто тысяч проектов и ни одного выдающегося мастера — здание не будет построено, — мягкой скороговоркой ответил он, но, видя, что я не удовлетворен ответом, пожал плечами и, как бы между прочим, добавил: — Почему я должен знать кто архитектор? Какие-то два одессита из Вены Фельнер и Гельмер. И пусть меня кто-нибудь убедит, что это чистокровные австрийцы, ха-ха!

Мы с интересом смотрели на это красивое своеобразное здание, главный фасад которого украшен четырехугольным двухярусным портиком и живописными скульптурными группами наверху. Преобладание стиля венского барокко опровергало утверждение нашего собеседника и подсказывало подданство авторов.

— Вы знаете, — говорит между тем старик, — когда в этом театре пел Федя Шаляпин, знаменитая на всю планету бронзовая люстра качалась. И как бы вы думали, [227] сколько она весит? — Я много слышал об этом театре — центре украинской культуры, но мне не хотелось перебивать добродушного старичка. — На взгляд, дунешь — полетит, на вес — тонна с одесским гаком.

Мы возвращались в поселок пригородного совхоза Ульяновка, где расположился штаб Конно-механизированной группы. На одной из улиц его мы встретили подразделение партизан. Среди них я увидел несколько солдат в форме чехословацкой армии и вспомнил Мелитополь, конец октября 1943 года и переход 1-й словацкой пехотной дивизии, которую гитлеровцы называли «дивизия — быстро домой». Тогда на нашу сторону перешли только боевые части, находившиеся главным образом в первом эшелоне боевых порядков. Мы остановились. Это оказалось подразделение объединенного отряда, базировавшегося в одесских катакомбах. Кстати, мне довелось заглянуть в один из партизанских входов в катакомбы. Это небольшое, тщательно замаскированное отверстие среди развалин на пустыре. А вообще, катакомбы представляют собой длинные, широко разветвленные подземные ходы под городом и его окрестностями. Катакомбы образовались в результате бессистемного добывания строительного камня, так называемого ракушечника-известняка, из которого построено большинство старых зданий города. Встретившиеся нам словаки оказались из той самой 1-й словацкой пехотной дивизии. Мне рассказали, что подразделения второго эшелона и тылы этой дивизии были сразу же отведены из прифронтовой полосы в Кривой Рог, а затем переброшены в Одессу. Осенью 1943 года сержант Кончетти установил связь с командованием партизанской республики. Словацким друзьям было поручено доставлять оружие, боеприпасы, вести разведку, выполнять роль связных между отрядами. Комендант города, подозревавший словаков в связях с партизанами, решил отправить их часть в Тирасполь. В тот же день сержант Кончетти предложил полку в полном составе перейти на сторону партизан. Связавшись со штабом партизанского движения города, словаки ночью спустились в катакомбы. Кончетти был назначен командиром этой первой партизанской части.

— Передайте товарищу Кончетти мой дружеский привет, — сказал я, прощаясь со своими новыми товарищами. [228]

Словацкий солдат печально пожал плечами и с приятным мягким акцентом печально произнес:

— Наш командир, как это сказать, фчэра помьер.

— Кончетти, товарищ генерал, вчера в бою был ранен в грудь навылет. Говорят, что уже скончался, — объяснил командир подразделения.

Сказано это было с чувством глубокой скорби, которая невольно передалась и мне. Мы потеряли близкого друга, брата по крови и убеждениям.

Поздно вечером мы сидели у нашей боевой рации и слушали сообщение Совинформбюро. Отовсюду сообщались успехи Советской Армии. А вот и о наших боевых делах: «...Войска 3-го Украинского фронта сегодня 10 апреля в результате умелого обходного маневра пехоты и Конно-механизирванных соединений в сочетании с фронтальной атакой овладели важным хозяйственно-политическим центром страны, областным городом Украины и первоклассным портом на Черном море — Одесса, мощным [229] опорным пунктом немцев, прикрывающим пути к центральным районам Румынии...» Мы отсчитали двадцать четыре залпа из триста двадцати четырех орудий, которыми столица нашей Родины чествовала освободителей Одессы.

В полночь 10 апреля было, наконец, получено боевое распоряжение штаба фронта. «Группе Плиева, — говорилось в нем, — во взаимодействии с 8-й гвардейской армией уничтожить отходящие на Овидиополь колонны противника, и к утру 12. 4. 44 г. выйти на побережье Каролино-Бугаз, Ильичевка».{51}...Генералу Чуйкову ставилась идентичная задача, но с выходом на берег Днестровского лимана на участке Беляевка, Овидиополь, Каролино-Бугаз. Таким образом, Конно-механизированная группа направлялась на юго-запад вдоль побережья Черного моря, а 8-я гвардейская армия по тем местам, где мы шли на Одессу, только в обратном направлении от Одессы на запад.

Наступление к Днестровскому лиману, как мне казалось, будет в значительной мере облегчено тем, что Овидиополь удерживает наша 10-я гвардейская кавалерийская дивизия. Штаб группы так и не смог связаться с генералом Горшковым, поэтому мы, естественно, толком не знали обстановку на этом участке. Предполагая, что радиостанции 10-й гвардейской дивизии по различным причинам выбыли из строя, немедленно приказал направить в дивизию офицера, чтобы уточнить обстановку и передать боевое распоряжение. Генерал Пичугин поручил это помощнику начальника оперативного отдела майору Морозову. Этот храбрый и предприимчивый офицер часто с успехом выполнял сложные и опасные задания, но на этот раз боевая удача не сопутствовала ему.

Сопровождавшие его казаки привезли тяжело раненного в голову майора и доложили, что пробиться или просочиться не удалось, так как отошедшие с севера колонны немцев заняли оборону по высотам за речкой Барабой. В районе села Барабой слышна напряженная стрельба из всех видов оружия. Не смог выполнить эту задачу и 3-й эскадрон капитана Н. Н. Василевича. Боевой комэск тяжело переживал неудачу. Теперь мы ждали, когда вернется [230] кавалерийский дивизион капитана А. А. Марченко. Ему была поставлена более решительная задача — во что бы то ни стало пробиться и найти штаб полковника Шевчук, по захваченной с собой рации связаться со штабом группы.

В ночь на 11 апреля войска Конно-механизированной группы возобновили наступление. Сразу же за Сухим лиманом передовые части наткнулись на позиции немцев. Кавалерийские дивизии атаковали Клейн-Либенталь (ныне Малодолинское), и к 9 часам захватили его, а затем «по инерции» и Александровку.

4-й гвардейский Сталинградский механизированный корпус Жданова и отдельная мотострелковая бригада подполковника Завьялова повели наступление на Гросс-Либенталь (Великодолинское). Штаб группы перешел в Клейн-Либенталь. Село это северной окраиной примыкает к железной дороге, а южной к лиману. Оно было до основания разбито и выжжено. Здесь нас нашел вернувшийся с задания капитан Марченко. Он выглядел очень усталым. По всему было видно, что путь их был трудным и опасным.

— Товарищ командующий, до Овидиополя мы не дошли, — начал докладывать Марченко, — на рассвете прорвались к Барабою... Там встретили несколько эскадронов 42-го кавалерийского полка... Они дрались в окружении... — Капитан старался говорить четко, но никак не мог справиться с собой.

— Одну минуту, — остановил я его и начал диктовать боевые распоряжения соединениям, давая одновременно ему возможность отдышаться.

Капитан рассказал, что в одном из хуторов они нашли легкораненого генерала Горшкова. С ним было полсотни казаков. Выяснить обстановку ему не удалось. Когда капитан закончил доклад, я стал спрашивать его, в надежде обнаружить хоть косвенную деталь, по которой можно было бы понять, что все-таки там произошло.

— Вы пытались узнать, почему дивизия отошла из района Овидиополя на север?

— Генерал Горшков приказал мне немедленно возвращаться и доложить, что дивизия заняла более удобный рубеж на линии населенных пунктов Барабой первый, второй и третий, — повторил он то, что уже докладывал, и добавил: [231]

— Но у меня сложилось впечатление, будто рубеж этот нами не закреплен. Казаки рассказывали, что полк окружен, остальные полки дерутся где-то у Александрегильф и у Нейбурга. Похоже на то, что под давлением крупной группировки противника дивизия была расчленена на изолированные друг от друга части.

Во всем этом слишком много белых пятен, поэтому, прежде чем делать выводы, следовало хорошо разобраться. Ясно было одно — во всех случаях надо стремительным наступлением главных сил группы возможно быстрее разгромить войска противника, навалившиеся на 10-ю гвардейскую дивизию. 11 марта наша радиостанция вновь восстановила связь с этой дивизией. Она извещала о том, что ее части к 10.00. 11. 4. 1944 г. в районе Беляевки продолжают действия. В ответ была послана радиотелеграмма: «Немедленно донесите состояние дивизии. Почему дивизия отошла в Беляевку, почему дивизия не выполняет приказ».{52}

— Что будем делать, товарищ командующий? — спросил начальник политотдела корпуса. — Ведь потери — это не главное, их несут все, кто дерется. Дивизия оставила рубеж, который ей приказано было держать, чтобы не допустить отхода противника за Днестр, вот что главное. Она в данный момент, по существу, не способна...

— Давайте, прежде всего, хорошо разберемся в этой довольно сложной обстановке, — остановил я полковника Карева, — а потом уже будем делать выводы. Возьмите с собой группу руководящих офицеров и поработайте в дивизии. Важно, как можно быстрее определить состояние и принять меры, чтобы в предельно короткий срок восстановить ее жизненные силы. Сосредоточьте свое внимание на этом. Важнее всего в ближайшие дни сделать ее высокобоеспособной и боеготовной. А то, что произошло... в этом мы в дальнейшем, не торопясь, хладнокровно разберемся.

Полковник Карев уехал. Его донесения рисовали противоречивую картину событий, которые произошли в районе Овидиополя. Полковник докладывал, что дивизия в ночь на 10 апреля оставила захваченный накануне Овидиополь и двинулась к речке Барабой, чтобы, используя ее как наиболее выгодный рубеж, не допустить прорыва [232] отходящих из Одессы войск противника к днестровским переправам. Однако перед рассветом на подходе к одноименному селу Барабой произошло столкновение с крупной группировкой немцев и румын, двигавшейся на Овидиополь. Кубанцы во взаимодействии с танковыми частями предприняли попытку решительной атакой с ходу разгромить вражеские колонны и захватить село. Бой сразу принял самый ожесточеннейший характер. Не обращая внимания на тяжелые потери, враг рвался вперед, к Днестру, который был для него рубежом жизни и смерти. Уже наступил рассвет, а напряжение боя продолжало нарастать. На боевые порядки дивизии обрушивались все новые и новые «обвалы» раздробленных и слабоуправляемых, но мощных своей массой и своим стихийным движением к спасению войск. Они с отчаянием обреченных шли напролом, врывались на позиции казаков, пробивались в стыках боевых порядков, обтекали фланги, оттесняли полки в разные стороны, изолируя их друг на друга.

Кубанцы дрались, не щадя своей жизни, показывая лихую казачью доблесть и удаль. Храбрость и отвага воинов не знали границ, принимая характер массового героизма. Но близость Днестра, подавляющее численное превосходство придавало противнику силы для нового натиска. Во второй половине дня через Барабой хлынул сплошной поток вражеских войск. Он окончательно прорвал «плотину» 10-й гвардейской кавалерийской дивизии. Но это уже не спасло отходящую группировку противника. К этому моменту возобновилось решительное наступление Конно-механизированной группы и 8-й гвардейской армии к Днестровскому лиману. Времени для переправы столь большого количества войск через широководный лиман у противника не оставалось.

Бой, каким бы героическим он ни был, приносит не только радость побед, но и горечь потерь. Небольшая группа казаков во главе с начальником политотдела дивизии полковником Костиным и заместителем комдива по тылу подполковником Лапиным в ходе боя оказалась прижатой к глубокой балке. В жестокой схватке кубанцы стремились пробиться на Мариенталь. Полковник Костин погиб на поле боя. Генерал Горшков, командир дивизии полковник Шевчук и его заместитель полковник Самодуров оказались с 42-м гвардейским кавалерийским [233] полком в селе Александрегильф. Затем генерал Горшков был потерян из виду, а позже, как уже говорилось, посланный для связи капитан Марченко обнаружил его на одном из хуторов раненым. Полк оказался отрезанным от главных сил дивизии в районе высоты 71.0.

Весь день не утихали кровопролитные бои с огромной массой войск противника, рвущихся к переправам через Днестр. В своем отчаянном стремлении уйти на запад они смяли полк. Казаки продолжали борьбу с этим полком обезумевших гитлеровцев, откатываясь вместе с ними к Днестру. Только у самого берега полку удалось прорваться на село Маяки. Командир дивизии полковник Шевчук пропал без вести. Наиболее удачно вели бой и организованно прорвались к Беляевке главные силы дивизии, которые возглавил начальник штаба полковник Губанов. В течение ночи с 10 на 11 апреля расчлененные части 10-й гвардейской дивизии сосредоточились в районе Беляевки. Здесь, в Беляевке, были похоронены полковники Костин, Самодуров, командующий артиллерией дивизии подполковник Бобров, командир 181-го артиллерийско-минометного полка майор Коба и другие офицеры.

Полковнику Кареву были даны указания выяснить, главным образом, состояние дивизии и определить мероприятия для ее быстрейшего восстановления. А причины неудач? — спросит читатель. Они были ясны и без специального изучения. Думается, нет необходимости останавливать на этом внимание. Как бы то ни было, захват 10-й гвардейской дивизией Овидиополя и последующие бои с отходящими из Одессы войсками противника оказали положительное влияние на дальнейшее развитие операции. И своими активными действиями способствовали быстрейшему разгрому вражеской группировки.

В течение 12 и 13 апреля 1944 года войска Конно-механизированной группы и 8-й гвардейской армии прижали к Днестровскому лиману разрозненные части и соединения противника, которые успели отойти из Одессы, но были скованы огнем 10-й гвардейской дивизии.

Наш командный пункт находился на кургане у северовосточной окраины небольшого села Грибовки. Слева тревожно волнуется море, а впереди, за Барабоем, беснуется ливень металла и огня — это в ожесточенных боях завершается разгром остатков одесской группировки врага, остатков 6-й немецкой «армии мстителей». [234]

Из-за Днестра противник производил сильные артиллерийско-минометные налеты по боевым порядкам Конно-механизированной группы. Один из таких налетов пришелся по нашему КП. В это время подъехал полковник Компаниец, чтобы доложить результаты действий группы разведчиков на западном берегу Днестра. Начальник разведки кубанцев передал повод коноводу и направился на НП, но не дошел до него. Осколок снаряда попал в живот. Врачи до позднего вечера боролись за его жизнь. С последними лучами солнца погасли и последние признаки жизни полковника Компаниец. Так погиб храбрый, энергичный офицер, блестящий разведчик, коммунист.

В этот вечер 13 апреля на командный пункт прибыл офицер штаба 3-го Украинского фронта и вручил мне боевое распоряжение генерала армии Р. Я. Малиновского. Комфронта приказывал с двадцати четырех часов выводить Конно-механизированную группу из боя и сосредоточить северо-западнее Одессы — в районе Эльзас, Мангейм, Выгода, Дачное, ст. Карпово. На следующий день мы находились уже в новом районе, а через несколько дней 4-й гвардейский Кубанский казачий кавалерийский корпус погрузился в железнодорожные эшелоны на станции Раздельная, чтобы через несколько дней начать новый этап боевого пути, приняв активное участие в разгроме немецко-фашистской группы армий «Центр» и освобождении Белоруссии.

В эти дни мы узнали, что наш Кубанский корпус указом Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля награжден орденом Красного Знамени.

Итак, впереди Белоруссия. Эшелоны быстро мчатся на север, а казаки под перестук колес поют песню об освобождении Одессы: