Перед грозой
После ареста К. И. Душенова флот долгое время оставался без командующего. Корабли плавали мало, их боевая готовность резко снизилась. После массовых репрессий штаты хотя и заполнились перспективной молодежью, пришедшей с Балтики и Черного моря, но ее нужно было повседневно и терпеливо учить, а руководители сами еще только учились. Но вот наконец летом 1938 г. в командование Северным флотом вступил мой товарищ по училищу и минно-торпедному классу капитан 1 ранга В. П. Дрозд. Валентин Петрович недавно вернулся из Испании, за мужество и храбрость был награжден орденами Ленина и Красного Знамени, получил внеочередное воинское звание. Подобные назначения на высокие посты молодых талантливых людей, получивших боевое крещение, тогда были частым явлением. Из училищного выпуска 1928 г. В. П. Дрозд стал первым командующим флотом.
На следующий день после вступления в должность В. П. Дрозд приказал отдельному дивизиону эсминцев готовиться к походу в Белое море на торпедные стрельбы под его непосредственным руководством. Перед самым выходом в плавание Валентин Петрович вызвал меня на эсминец «Урицкий».
— Ты долго еще намереваешься быть флагманским специалистом? — спросил он.
— Нет, я давно хочу плавать.
— На чем?
— Хотя бы на эсминце.
— Я предлагаю тебе место, на котором ты будешь находиться в море в три раза больше, чем на любом эсминце. Хочешь поработать начальником боевой подготовки штаба флота?
— Нет, хочу командовать кораблем.
Мой товарищ помрачнел.
— Сейчас нужно думать не о себе, а о Северном флоте, — сухо сказал он. — Командиров эсминцев легко подготовить из старпомов, а где, скажи мне, взять начальника боевой подготовки?
— Не знаю. Попроси в Москве.
— Зачем же я буду брать с чужого флота человека, не знающего ни морского театра, ни наших кораблей, ни людей? Нет, более подходящей кандидатуры, чем твоя, не найти. [106] А командовать ты еще будешь. Дай срок. Я тебе это обещаю.
Так я стал начальником отдела боевой подготовки штаба флота, расставшись с мечтой получить в командование эсминец. Вскоре мне присвоили очередное воинское звание капитан 3 ранга.
Этим же летом в Полярном появился назначенный начальником штаба флота еще одни мой товарищ по училищу — капитан 3 ранга А. Г. Головко. Арсений Григорьевич тоже только что возвратился из Испании и был награжден орденом Красного Знамени.
А. Г. Головко в короткий срок объехал базы, ознакомился с кораблями и частями, заслушал ближайших помощников и составил себе представление о делах на флоте и положении в штабе. Не откладывая дела в долгий ящик, Арсений Григорьевич тут же принялся за сколачивание и подготовку вверенного ему органа управления силами. Он быстро наладил со всеми деловые взаимоотношения, умело пользовался знаниями и опытом старожилов, тактично и вдумчиво советовался с подчиненными, с новым начальником политуправления полковым комиссаром Д. И. Корниенко, смело выдвигал достойных людей на вакантные должности. Мы часто выходила в море, корабли много стреляли, проводили несложные учения. Новый начальник штаба флота старался передать командирам кораблей и частей опыт, приобретенный им во время войны в республиканской Испании. Но вскоре Арсения Григорьевича назначили командовать Каспийской военной флотилией, и в августе он уехал к новому месту службы.
План осенних маневров составляли два начальника отдела: новый оператор капитан 3 ранга О. С. Жуковский и я. Впервые мы запланировали провести учение по высадке морского десанта. Высадили о ну роту в Ура-Губе. Транспортами служили гидрографические суда «Таймыр» и «Мурман», а высадочными средствами — корабельные шлюпки. Для своза на сушу лошадей использовали большой рыбачий баркас. Долго думали над тем, каким образом вывести животных на берег, мастерили мостки, сколачивали сходни, но кони сами решили все проблемы, выпрыгнув на землю прямо через борт.
Спустя три года мы высаживали в соседней губе, Западная Лица, несколько тактических десантов в немецкий тыл, и я горько посмеялся над своими недавними представлениями о характере и приемах этого вида боевых действий.
Зимой прибыли новый член Военного совета бригадный [107] комиссар Ф. Г. Масалов и начальник штаба флота капитан 2 ранга И. Ф. Голубев-Монаткин. Наш новый начальник штаба долго работал в центральном аппарате, считался хорошим оператором, имел степенный, уравновешенный характер, но ему требовалось время для ознакомления с новым морским театром, да и объем работы сильно возрос. Решение текущих задач требовало знающего исполнителя, который мог бы сразу включиться в работу. Голубеву-Монаткину предложили мою кандидатуру. Так я стал помощником начальника штаба флота и получил воинское звание капитан 2 ранга.
Наступил новый, 1939 год. Нашему командующему В. П. Дрозду присвоили звание флагман 2 ранга, а начальнику штаба И. Ф. Голубеву-Монаткину — капитан 1 ранга. Теперь у нас все было, как у «больших», но самый молодой флот лихорадило: давала себя знать серьезная, проведенная в сжатые сроки перетряска кадров. Командующий работал дни и ночи и, не зная, на кого опереться, хватался за все сам.
Все чаще стали случаться аварии и катастрофы. В губе Грязная сгорел ангар вместе с самолетами, а в Мурманске произошел пожар на торпедном складе. Валентин Петрович стал нервным, раздражительным и несдержанным. От напряженной изнурительной работы он похудел, виски покрылись первой непрошеной сединой.
Через год после образования Наркомата ВМФ было созвано всесоюзное совещание военных моряков. В столицу съехались делегации флотов и флотилий, возглавляемые членами военных советов. В состав делегации Северного флота входили два командира и комиссара передовых соединений, два командира и комиссара кораблей, занявших первое и второе места в боевой и политической подготовке, и я. Перед собравшимися ставилась задача обменяться опытом и мнениями по вопросам организации обороны морских границ СССР. В работе общих заседаний принимали участие И. В. Сталин, В. М. Молотов, М. И. Калинин, К. Е. Ворошилов и А. А. Жданов. Основной доклад делал нарком М. П. Фриновский. После доклада состоялось обсуждение опыта боев на озере Хасан и проекта временного Боевого устава Морских Сил, один экземпляр которого А. А. Жданов постоянно носил в кармане. В процессе совещания мы увидели, какое пристальное внимание уделяет Центральный Комитет флотам, и еще больше поверили в то, что они действительно скоро станут грозной силой. [108]
В последний вечер в честь моряков правительство давало ужин. В Грановитой палате были накрыты столы для гостей и президиума. Тосты произносились за успехи и флотов, и флотилий, а командующие и члены военных советов подходили с бокалами к членам правительства и по очереди со всеми чокались.
Из этой поездки мы вернулись к берегам Кольского залива окрыленными, с глубокой уверенностью в том, что Северный флот находится на правильном пути развития, хотя мы, его руководители, и допускаем много погрешностей и ошибок в работе.
В начале 1939 г. было принято решение о значительном пополнении Северного флота корабельным составом. Балтика давала нам четыре новых эскадренных миноносца и десять подводных лодок. Это было несколько больше того, чем мы располагали до сих пор. Отряд кораблей планировалось перевести по Беломорканалу летом. Общее руководство операцией возлагалось на Военный совет флота, начальником штаба экспедиции назначили меня. В. П. Дрозд осуществлял руководство из Полярного.
За шесть лет эксплуатации канала обслуживающий персонал научился проводить всякие суда, привык к любым ситуациям, но проводка эсминцев проекта «7» оказалась весьма трудным делом. Осадка и длина этих кораблей смущали даже самых опытных специалистов. А тут еще, как назло, выдалась малоснежная зима и весенний паводок был небольшим. Уровень воды в озерах и реках держался ниже среднегодовой отметки, и для перевода новых эсминцев необходимо было принимать чрезвычайные меры.
Мы прибегли к помощи Экспедиции подводных работ особого назначения (ЭПРОН). Эта организация, обязанная поднимать затонувшие суда и проводить аварийно-спасательные работы, нас во многом выручала. Ее руководитель флагман 2 ранга Ф. И. Крылов обладал большими организаторскими способностями, природным умом и богатым опытом. Со своими корабельными инженерами и старыми боцманами в содружестве с капитанами речных буксиров и местными судоводителями он умел находить выход из, казалось бы, безвыходных положений.
Так как осадка «семерок» превышала глубину Свири на порогах, пришлось на Ровской речной верфи построить деревянный плавучий док. Со стоящим в нем эсминцем он представлял собой грандиозное сооружение, которое на больших течениях реки тащили 13 буксиров. Эта проводка была не только сложной, но и опасной. Стоило лопнуть [109] буксирному тросу или доку сесть днищем на камни, как мощным потоком воды его могло развернуть поперек русла и опрокинуть.
Корабли проводили по очереди. Пока возились с «Громким», «Грозным» и «Гремящим», наступила жара. Уровень воды упал еще ниже. «Сокрушительный» пришлось проводить в доке с подведенными под него деревянными понтонами. С замиранием сердца мы, стоя на мостике этого корабля, следили, как его тянут через Сиговские пороги. Вдруг док вздрогнул и остановился, упершись носом в камень. Казалось, катастрофа неминуема, но речники сумели найти выход из критического положения. Вереница буксиров снизила скорость, дав течению спустить вниз всю упряжку и снять док с камня. Затем, увеличив скорость, буксиры, тянувшие док, обошли опасность стороной. Мы видели, чего им это стоило. У капитана-наставника от волнения так тряслись руки, что он безуспешно пытался свернуть цигарку.
В Подпорожье я получил телеграмму из Керчи. Родные сообщали о смерти матери, а я не мог оставить экспедицию — ответственность за корабли была выше сыновнего долга.
Последний вымпел нашего отряда прошел канал, когда воду в шлюзах уже схватил первый тонкий лед. Он звонко, как стекло, лопался под стальным форштевнем корабля, напоминая морякам, что нужно не спеша поторапливаться. В Сороке материально-техническим обеспечением прибывшего отряда кораблей руководил член Военного совета Северного флота Н. М. Кулаков. Здесь состоялось мое знакомство с этим молодым политработником, талантливым организатором и душевным человеком.
Пока мы переходили с Балтики на Белое море, фашистская Германия, напав на Польшу, развязала вторую мировую войну. Начиналась небывалая трагедия человечества. Воодушевляемые империалистическими кругами финны открыто готовили к войне позиции на Карельском перешейте под самым Ленинградом. Активизировалась подготовка к нападению на Советский Союз и в соседнем с нами Петсамо. Военно-политическое положение становилось тревожнее с каждым днем. Готовился отразить нападение врага и Северный флот. Через Неву и Свирь переправлялись сухопутные соединения Красной Армии и выдвигались к финской границе, из Белого моря в Кольский залив перешли шесть подводных лодок типа «М», четыре типа «Щ» и эсминцы [110] «Сокрушительный», «Громкий», «Грозный» и «Гремящий».
За несколько дней до нашего выхода в Полярный{2} в Сороку приехал командующий флотом. Теперь уже он непосредственно возглавил экспедицию, а я — походный штаб. В море командующий флотом был энергичен, весел, чувствовалось, что он рад тому, что и на Севере наконец появились новые корабли.
В Москве волновались за переход океаном нашего соединения. Когда эсминцы ошвартовались в Полярном, меня вызвал к телефону начальник Главного морского штаба адмирал Л. М. Галлер.
— Что, «малютки» все дошли до базы? — спросил он.
— Все, — несколько недоуменно ответил я.
— Вы это видели своими глазами или вам кто-нибудь доложил?
— И видел, и посты Службы наблюдения и связи докладывали.
— Нет, вы все же сходите к причалу, лично пересчитайте их и доложите мне.
До этого у меня не возникало сомнений в том, что все подводные лодки целы, но теперь, взволнованный словами Л. М. Галлера, я поспешил в гавань считать «малюток» по рубкам.
После получения пополнения на Северном флоте насчитывалось семь эсминцев, и Военный совет решил сформировать из них бригаду двухдивизионного состава. Командира соединения подобрать среди надводников не смогли и назначили капитана 2 ранга М. Н. Попова — подводника. К тому времени Михаил Николаевич уже успел зарекомендовать себя хорошим моряком, строгим начальником, но на эсминцах сроду не плавал и поэтому в новом амплуа чувствовал себя неуверенно. Командира бригады подводных лодок капитана 2 ранга Д. А. Павлуцкого прислали с Балтики.
В составе нашего флота незадолго до этого появилось новое смешанное соединение — ОВР ГБ{3}. В отличие от однородных бригад эсминцев или подлодок его организационная структура строилась по функциональному признаку. На ОВР ГБ возлагалась обязанность охранять прилегающий к Кольскому заливу район моря от проникновения подводных лодок и торпедных катеров противника, тралить в своей зоне мины, [111] оповещать флот о приближении опасности с воздуха и с океана, регулировать движение кораблей и судов по фарватерам, на рейде и в гаванях. Для решения этих задач ОВР комплектовался противолодочными, сторожевыми и дозорными кораблями, тральщиками, минными и сетевыми заградителями. Ему придавались артиллерийские противокатерные батареи, поисковая авиация, береговые посты наблюдения и связи, боновые и сетевые команды.
На первых порах в ОВР входили тральщики «Налим» и «Форель», дивизион катеров — малых охотников за подлодками, несколько береговых сигнально-наблюдательных постов, боносетевая партия и три торпедных катера типа «Г-5» для пробной эксплуатации. Одним из них командовал мичман А. О. Шабалин, другим (и звеном в целом) — лейтенант С. Г. Коршунович. Оба командира ничем не выделялись среди своих товарищей, и тогда никто не узнал бы в скромных катерниках будущих героев.
Первым командиром ОВРа стал капитан 3 ранга А. Е. Пастухов, плававший со мной в 1930 г. на «Авроре» старшим штурманом, затем — капитан-лейтенант Л. К. Дмитриев, а перед самой финской кампанией, когда уже началась мобилизация судов и призыв запасников, эту должность занял я. Так В. П. Дрозд выполнил обещание перевести меня на плавающие корабли. Комиссаром ОВРа был назначен начальник первого отдела политуправления полковой комиссар И. В. Ильин.
Зимой 1939 г. военная обстановка все больше и больше накалялась, и вверенное мне соединение развертывалось в полнокровную бригаду. Призванные и вооруженные в Мурманске и Архангельске рыболовные траулеры и мотоботы сосредоточивались в Полярном. Из них были созданы дивизионы тральщиков, сторожевиков и противолодочных катеров. Прибыл «Мурман», то самое гидрографическое судно, которое спасало И. Д. Папанина и его товарищей, вскоре переоборудованное в минный заградитель. В ОВР передали и сторожевые корабли «Смерч», «Грозу» и «Ураган». В качестве дозорных сил мы получили большой пассажирский теплоход «Кооперация» и ледокольный пароход «Дежнёв», впоследствии переоборудованный в сторожевой корабль «СКР-19». В войну теплоход катерники использовали в качестве плавбазы, а ледоколу мы применения так и не нашли и передали его Беломорской военной флотилии. Мобилизованный под минзаг пароход «Пушкин» оказался без двигателей, и тыл флота определил его для хранения мин.
По числу людей и вымпелов ОВР был самым крупным [112] на Северном флоте соединением, а по своему состоянию — наименее подготовленным и трудноуправляемым. Хлопот было немало. Штаб флота перебрался в новое каменное здание, а старый штабной деревянный дом достался ОВРу. Днем и ночью там кипела работа: прибывающие назначались на должности и распределялись по кораблям, в кабинетах проводились инструктажи, шли занятия. Вчерашних рыбаков готовили к несению дозоров, учили тралить мины, искать подводные лодки. Прослушав сжатый теоретический курс, мобилизованные капитаны выходили в море под руководством кадровых комдивов и на практике закрепляли полученные знания. Потом они сдавали начальнику штаба ОВРа капитану 2 ранга Ивану Фроликову или мне экзамен на групповых и совместных учениях. Жизнь показала, что набранные нами рыбаки были опытными судоводителями, выносливыми мореходами, хорошо знали условия плавания на Севере, но военно-морская наука давалась им нелегко, и полноценными командирами они становились не сразу.
В 1533 г. при впадении реки Печенга в залив наши предприимчивые предки основали монастырь. Со временем на его месте вырос город Печенга, который долгое время был российским форпостом на дальнем Севере. С 1920 г, он принадлежал Финляндии и носил название Петсамо. Со стороны океана попасть туда трудно: длинный узкий залив при подходе к городу мелководен и в суровые зимы покрывается льдом. Это заставило финнов для строительства незамерзающего порта искать место поближе к выходу в море. Их выбор остановился на Девкиной Заводи, расположенной в глубоководной излучине Печенгского залива, на полпути от Варангер-фьорда к городу. Новый порт, получивший название Лиинахамари, связали со страной автострадой, проходившей через город Петсамо.
30 ноября 1939 г. начались боевые действия на советско-финляндской границе. 14-я армия повела стремительное наступление из долины реки Титовка прямо на Петсамо, не обращая внимания на фланги. Боясь оказаться отрезанными от своих отходящих частей, небольшие финские воинские подразделения оставили охраняемые ими участки границы на полуостровах Рыбачий и Средний. Наши эсминцы обстреляли вражеские заставы. В порт Лиинахамари сухопутные части не прошли, и оттуда враг мог [113] угрожать нашему правому флангу. Положение было ненадежным, и Военный совет флота решил послать туда отряд кораблей ОВРа. Для этой цели выделялись сторожевик «Гроза» и два тральщика. «Грозе» поручалось войти в Печенгский залив, подавить огневые точки на его берегах, проникнуть в Девкину Заводь и из гавани порта поддержать артиллерийским огнем наступающую на Петсамо 104-ю стрелковую дивизию. Чтобы сторожевой корабль не подорвался на минах, впереди него по курсу шли два тральщика с поставленными тралами. Вход в Варангер-фьорд прикрывали эсминцы, а еще дальше в море были развернуты на позициях подводные лодки.
Следуя Печенгским заливом с небольшой скоростью за тихоходными тральщиками, «Гроза» под командованием капитан-лейтенанта В. М. Древницкого обстреливала из орудий все, что казалось похожим на укрепления. Но скалы молчали. Финны так поспешно покинули порт, что не успели даже не только потопить свой тральщик, единственный боевой корабль на этом театре, но и вывести из действия его котлы. Мы посадили на тральщик команду, и он своим ходом пришел в Полярный. Выяснилось, что порт Лиинахаиаря оставили не только солдаты противника, но и все гражданское население. Артиллерийская поддержка с моря наших войск, продвигающихся к Петсамо, почти не потребовалась. «Грозе» была указана всего одна цель — пулеметная точка, которую без особых усилий уничтожили комендоры.
В дальнейшей, до самого заключения мира, мы продолжали плавать по законам военного времени. Корабли ходили ночью без огней, маяки зажигали по расписанию или по требованию командиров соединений, транспорты водили с охранением, войска перевозили на боевых кораблях. «Сердобольных» друзей и заступников среди сильных морских держав у нашего противника было достаточно, и враг со стороны моря мог появиться в любой момент.
К исходу дня 1 декабря войска 14-й армии заняли город Петсамо. Теперь, переправившись на левый берег реки Печенга и западный берег залива, они получили возможность сообщения с портом Лиинахамари по автостраде. Ни шоссейных, ни грунтовых дорог, идущих из Мурманска к линии фронта, тогда еще не было, и все воинские перевозки осуществлялись морским путей. Их организация и охрана легли на Северный флот. За три месяца в Петсамо было доставлено около 29 тысяч бойцов с вооружением и до 35 тысяч тонн различных грузов, а из Архангельска в [114] Кемь около двух дивизий с полным вооружением и другими военными грузами.
Последующее наступление наших сухопутных войск в глубь Финляндии приостановилось, война приняла позиционный характер. Пополнение войск и подвоз снаряжения производились небольшими отрядами и партиями, растягивались на длительные сроки. Так, например, 52-ю стрелковую дивизию мы переправляли из Мурманска в Девкину Заводь с декабря по март. Такие замедленные темпы воинских перевозок держали в постоянном напряжении службу охраны баз и побережья. В конвои включали два-три транспорта с грузами и столько же кораблей охранения. Воинские подразделения перебрасывали на сторожевиках и тральщиках, которые обратным рейсом доставляли в тыл раненых и погибших.
Когда стало ясно, что осуществлять повседневные транспортные перевозки удобней на военных кораблях, ОВР открыл что-то вроде пассажирской и товарной пристани. Вооруженные рыболовные траулеры поддерживали бесперебойную связь между тылом и фронтом, совершая рейсы от Кольского залива к Печенгскому. Порой мы переоценивали профессиональную подготовку бывших рыбаков и выпускали их в океан, не считаясь с метеорологическими условиями. Однажды это закончилось трагически.
Зима в тот год стояла суровая. Морозы часто переваливали за 30 градусов, море парило, и над его темно-синей поверхностью держался такой плотный и устойчивый туман, что с мостика иной раз не просматривался даже полубак. В такую погоду вода не успевает стекать за борт и замерзает, ложась тяжелым грузом на корабль, что грозит катастрофическим снижением его остойчивости. Чтобы корабль не перевернулся и не затонул, команда должна день и ночь скалывать лед. В одну из ночей при одиннадцатибалльном шторме из Лиинахамари возвращался сторожевой корабль «Бриз». Снежные заряды слепили и наблюдателей, и командира. Зажженные по приказанию огни маяков не пробивали сплошной мглы. Штурман допустил ошибку в расчетах, сторожевик сбился с курса и наскочил на скалу у мыса Сеть-Наволок. С берегового поста сигнальщики видели, как его подняла гигантская волна и ударила о камни. Корпус «Бриза» разломился на части, и корабль затонул. Находившийся недалеко дозорный корабль приблизился насколько смог к месту катастрофы, спустил по ветру на легком тросе шлюпку, но спасти никого не удалось.
Вдвоем с комиссаром мы вышли на дежурном тральщике [115] из Полярного — и тоже опоздали. На Кильдинском плесе гремел шторм. Валы океанской зыби, как горы, катились на просторе и, казалось, ставили корабль на попа. Возвращаясь в базу в это ненастье, мы выскочили на берег на входе в Кольский залив. Через день, когда утихла непогода, нас стащили спасательные буксиры. Тральщику понадобился доковый ремонт.
За гибель «Бриза» и меня, и В. П. Дрозда примерно наказали. После этого мы более строго стали учитывать метеоусловия.
Крупные европейские державы оказывала разгромленной Финляндии военную помощь. Они послали финнам 350 самолетов, 1500 орудий, свыше 6 тысяч пулеметов, тысячи тонн боеприпасов. Империалисты собирались вмешаться в конфликт. Англия готовила к отправке в Финляндию 100-тысячную армию, Франция — 50-тысячный экспедиционный корпус. Английский военный деятель Губерт Гоф предлагал послать в Петсамо эскадру.
Учитывая сложность и напряженность международной обстановки, Главный морской штаб требовал от нас принять меры, чтобы предотвратить прорыв любого флота в наши северные порты и базы, не допустить высадки морского десанта на побережье советского Заполярья. И мы выставляли дозоры перед входами в Кольский и Мотовский заливы, осуществляли минные постановки. Дозорную службу на Северном флоте несли по всем правилам, разработанным на основе опыта первой мировой войны. На Кильдинском рейде из числа кораблей ОВРа было организовано пять линий дозора. Им в поддержку назначались эсминцы и подводные лодки, стоявшие в повышенной боевой готовности в Полярном, а также дежурные батареи береговой обороны.
Плавание в запретной зоне регламентировалось особым режимом, получившим наименование «Лоция военного времени». В соответствии с этим документом все суда, следующие со стороны моря, были обязаны заходить в бухту Териберка для досмотра, после чего могли следовать указанным фарватером. Отечественные пароходства строго соблюдали установленный порядок захода в охраняемый район, а иностранные коммерческие суда часто не выполняли наших требований. Применять меры принуждения мы не могли. На виду у кораблей дружественных стран стрелять [116] из орудий дозорным кораблям запрещалось даже в целях предупреждения. Чтобы заставить нарушителя «Лоции военного времени» идти в Териберку, они имели право только поднимать флажный сигнал с предупреждением, который не всегда оказывал желаемое воздействие. Проходы иностранных судов в Кольский залив без досмотра иногда случались. Это, естественно, вызывало гнев командующего флотом. А гнев, как известно, плохой советчик. Однажды чье-то судно-бедолага прошмыгнуло в Кольский залив. В. П. Дрозд приказал послать катер МО и утопить нарушителя. Не сумев отговорить командующего флотом от скоропалительного решения, я исполнил его волю. Через некоторое время получил второе приказание: послать торпедный катер, чтобы предупредить командира катера МО топить нарушителя, но не очень, то есть на мелководье, дав экипажу возможность спастись. И второе приказание было выполнено. Но вскоре раздался звонок начальника штаба флота, который дал указание догнать оба катера и предотвратить инцидент. Как и положено по уставу, последнее приказание было немедленно выполнено мной, к счастью, своевременно, и до применения оружия дело не дошло.
«Разряжался» командующий флотом в подобных случаях главным образом на мне как на командире Охраны водного района, отвечающем за дозорную службу.
Военный совет флота решил прикрыть минными заграждениями подходы к наиболее десантоопасным участкам побережья полуострова Рыбачий. В январе 1940 г. В. П. Дрозд вызвал командира бригады эсминцев капитана 2 ранга М. Н. Попова и меня и приказал нам вместе со штабом флота разработать скрытную заградительную операцию. По нашим расчетам, для постановки минного заграждения следовало привлечь три новых эсминца и минный заградитель «Мурман», в помощь которому придать сторожевой корабль «Прилив». В решении задачи встретились две трудности, во-первых, наши корабли имели разные скорости, а во-вторых, у «Мурмана» половина запаса мин находилась в трюме и, чтобы подать их на верхнюю палубу, требовался перерыв в постановке на целый час.
После долгого обсуждения мы сошлись на том, что весь отряд пойдет в Варангер-фьорд в одном общем ордере, равняясь по скорости наиболее тихоходного корабля. В назначенном районе эсминцы поставят полторы сотни мин и самостоятельно уйдут в базу, а заградитель останется продолжать постановку, «Мурман» на большой глубине встать на якорь не мог и должен был маневрировать. Служить ориентиром [117] места прерванной постановки мин должен был «Прилив», имевший глубоководное якорное устройство.
Документы, разработанные по плану операции, сдали, план утвердили, однако из-за отсутствия боевого опыта чуть было не провалили все дело.
Приняв у плавучего склада «Пушкин» мины, корабли вышли в море. Погода благоприятствовала, и в точку начала постановки мы прибыли минута в минуту. Эсминцы поставили мины, дали сигнал «Мурману» заканчивать линию и ушли в базу. С минзага скатили за борт палубный комплект, поставили в месте временного прекращения постановки мин на якорь «Прилив», а сами малым ходом стали описывать циркуляцию, чтобы корабль не снесло ветром на минное поле. Окончательный этап постановки мин также шел по задуманному плану до того самого момента, когда с минзага передали кодированный сигнал на сторожевик с разрешением возвращаться в Кольский залив и с благодарностью за оказанную помощь.
К утру все участники операции собрались в Полярном, чтобы подвести итоги похода, а «Прилива» все не было. Мы запросили его координаты по радио, но ответа не получили. К концу дня, когда уже стали считать его погибшим, командир корабля старший лейтенант Я. С. Кагаленко донес, что все еще стоит на своем месте в Варангер-фьорде и боится сняться с якоря. Бедняга видел в темноте, что «Мурман» обошел его кругом, но не знал, как теперь располагаются мины и где ему оставлен выход из опасной зоны. Мы сообщили «Приливу» полосу «чистой воды», и он благополучно вернулся в базу, но скрытность операции пошла прахом. Если бы противник вел наблюдение за нашими действиями, то засечь подозрительный участок моря он мог бы по долго маячившему там сторожевому кораблю «Прилив».
Дальнейшие постановки оборонительных минных заграждений у берегов Рыбачьего выполнял «Мурман» без чьей-либо помощи.
Проинспектировать нас приезжал начальник Главного морского штаба И. С. Исаков. Он собирал флагманов и делился с ними опытом боевых действий на Краснознаменном Балтийском флоте. Морская авиация успешно действовала в Ботническом заливе, на обстрел батарей береговой обороны финнов регулярно выходил линкор. В море его тщательно охраняли от подводных лодок; при этом корабли эскорта непрерывно бросали глубинные бомбы, независимо от того, обнаружены лодки или нет. Это считалось новым тактическим приемом, предложенным балтийцами. Мы пробовали [118] применить его в начале Великой Отечественной войны, но скоро убедились, что таким образом демаскируем свои выходы в море.
Иван Степанович беседовал с каждым командиром соединения в отдельности. Меня он спросил, в чем гарантия надежности дозоров на подходе к главной базе флота в случае появления на море реального противника. Не знаю, удовлетворили ли его мои доводы, но он их не оспаривал, менять мне ничего не советовал. Начавшаяся через два года Великая Отечественная война показала, что подходы к своей главной базе мы защищали в основном правильно. Несмотря на слабую техническую вооруженность наших дозорных сил, прорваться с моря в базы Северного флота враг не смог, если бы даже захотел.
12 марта 1940 г. закончилась советско-финляндская война. Государственная граница от Ленинграда отодвинулась за Выборг. К нам отошли полуострова Рыбачий и Средний, а Петсамо был возвращен финнам.
Флот отпускал домой запасников, возвращал народному хозяйству призванные по мобилизации суда. Начались неизбежные в таких случаях перемещения личного состава. ОВР снимал морские дозоры, готовился тралить недавно выставленные собственные оборонительные минные заграждения. Дело осложнялось тем, что весенние штормы срывали с якорей мины. Течением их несло к нашим берегам, чем создавалась угроза для мореплавания и рыболовства. Мины искали и расстреливали. Соединения переходили к боевой подготовке по программам мирного времени.
Финская кампания была короткой. Северный флот непосредственных столкновений с противником не имел, однако исправно нес охрану баз и побережья и оказывал содействие 14-й армии. Война дала нам определенный боевой опыт, особенно это касалось организации защиты побережья от нападения врага с моря.
Несмотря на окончание боевых действии и подписание мирного договора, военно-политическая ситуация оставалась напряженной. Необходимо было быстро восстановить боеготовность кораблей и продолжить интенсивную боевую подготовку. Это был трудный период для Северного флота. Много мы тогда работали, много положили сил и здоровья. Но никто не считался с тяжелыми условиями жизни, не жаловался на служебные трудности, не добивался перевода на другие флоты. Валентин Петрович Дрозд выглядел усталым. Не забыло ему московское начальство и катастрофу, происшедшую в конце 1939 г., когда при входе в [119] Кольский залив у острова Торос в условиях плохой видимости (снежный заряд) столкнулись подводная лодка «Щ-424», находившаяся в дозоре, и рыболовецкий траулер, которым командовал нетрезвый капитан Дружинин. Лодка затонула на глубине 250 метров. Из 31 человека спаслось только десять, в том числе и командир капитан-лейтенант К. М. Шуйский. Дружинина и Шуйского суд приговорил к расстрелу, но приговор был смягчен, а с началом Великой Отечественной войны Шуйского освободили и вновь назначили командовать лодкой. Он воевал и погиб, выполняя боевой долг, вместе с лодкой и ее экипажем. А тогда, в 1940 г., командующего Северным флотом В. П. Дрозда за погибшую лодку сняли с занимаемой должности и назначили с понижением на Балтийский флот командовать отрядом легких сил.
На пост командующего Северным флотом в августе 1940 г. прибыл контр-адмирал А. Г. Головко. Северяне знали его по работе в должности начальника штаба флота в 1938 г. Последовательный и вдумчивый по натуре, новый командующий соблюдал осторожность в боевой подготовке, не спеша наращивал темпы отработки упражнений, постепенно усложняя задачи кораблям, облек полным доверием флагманов, предоставив им максимальную самостоятельность. Под жестким личным контролем он держал лишь выходы в море на совместное маневрирование и дальние плавания. И все же в ноябре произошла новая трагедия: в Мотовском заливе при отработке срочных погружений погибла подводная лодка «Д-1» («Декабрист»). На Север приехала очередная инспекция под руководством адмирала Л. М. Галлера. Она признала уровень боевой готовности сил флота низким. Опять все корабли поставили на прикол и приступили к боевой подготовке с нуля, то есть стоя на якоре и швартовах.
С приездом А. Г. Головко произошла перестановка некоторых командиров соединений. В командование бригадой подводных лодок вступил капитан 2 ранга Н. И. Виноградов. Капитана 2 ранга М. Н. Попова перевели на должность заместителя начальника штаба флота, а бригаду эскадренных миноносцев возглавил его однокашник капитан 2 ранга В. А. Фокин. Заменили и И. Ф. Голубева-Монаткина. На его место приехал с Балтики контр-адмирал С. Г. Кучеров. Членом Военного совета флота назначили дивизионного комиссара А. А. Николаева, ранее работавшего инструктором в политотделе Северной военной флотилии. Начальником политуправления стал генерал-майор Н. А. Торик. Таким [120] образом, я оказался старейшим командиром плавающего соединения. Этот состав Военного совета и флагманов окончательно закрепился, и с ним флот вступил в войну с фашистской Германией.
Незаметно, как-то обыденно начался новый, 1941 год. Североморцы по-прежнему отдавала все силы боевой подготовке кораблей и частей, оттачивали мастерство в использовании сложного оружия. Корабли добились видимых успехов в повышении уровня боевой готовности. Необоснованные перемещения людей прекратились. И с кадрами положение стабилизировалось. Командиры и краснофлотцы работали спокойнее и увереннее. Наконец-то пошло на убыль количество аварий, поломок механизмов и несчастных случаев. Наши успехи стали замечать и в наркомате в Москве. В один день сразу трем командирам соединений — В. А. Фокину, Н. И. Виноградову и мне — присвоили воинское звание капитан 1 ранга.
А пожар мировой войны уже полыхал вовсю. Фашистская Германия праздновала победу за победой, в апреле 1940 г. захватив Данию и Норвегию, в мае — Бельгию и Голландию, в июне покорив Францию. Гитлеровцы согнали англичан с материка, шантажируя высадкой десанта на острова гордого Альбиона. Теперь орды третьего рейха оккупировали Грецию и Югославию. С 1938 г. фашисты поработили 11 стран с населением более 140 миллионов человек. Лавина небывалого нашествия все ближе и ближе подходила к рубежам нашей Родины.
Мы старались максимально использовать каждый день для повышения боевой готовности: проводили стрельбы, учения, занятия, военные игры. Требовали от командиров кораблей иметь в трюмах полные запасы топлива, воды, провизии, держать оружие готовым к бою, запрещали скученные стоянки. Пристально наблюдали за морем и воздухом, старались плавать без огней, выставляли дозоры в море, усилили охрану рейдов, кораблей, батарей, боевых складов и других военных объектов. Строители торопились раньше срока сдать оборонительные объекты; аэродромы, батареи, подземные хранилища, подъездные пути. Нам никто не мог сказать, когда именно начнутся боевые действия, но в том, что их не избежать, никто уже не сомневался. [121]