«Красный архиепископ»

Рано утром 8 ноября к нам в номер позвонили из министерства информации и попросили срочно принять их представителя. А еще минут через двадцать наши хозяева втащили к нам в холл громадную, полированную под орех тумбу, которая оказалась радиокомбайном.

Один из прибывших джентльменов достал из своего саквояжа большую грампластинку-гигант и, установив ее на диск проигрывателя, опустил адаптер. Мы с любопытством наблюдали за его действиями, недоумевая, почему это нас с утра решили позабавить музыкой.

Диск ровно крутился, испытывая наше терпение. Затем прорвавшийся откуда-то издалека все нарастающий [154] гул аплодисментов вдруг оборвался, и мы услышали глухой с хрипотцой и акцентом голос — говорил Сталин. Этот голос трудно было не узнать. Еще подумалось: «Удивительно чистая запись! Когда и где он выступает?» И вдруг мы поняли, что это было всего полтора дня назад, на торжественном заседании в Москве.

Уверившись в исправности аппаратуры и нормальной работе проигрывателя, чиновники вежливо поклонились и, не желая нам мешать, бесшумно удалились. Невольно удивляло, с какой быстротой сработало министерство, что в такой поистине короткий срок был сделан оттиск на грампластинку. Но сюрприз, безусловно, был приятен...

Вскоре за нами пришли машины. Одна, военная, из министерства информации. В ней два британских офицера которые, как выяснилось, будут нас сопровождать в поездке. Один из них — капитан Харкер — добродушный, слегка полноватый мужчина, с короткими рыжеватыми усиками. Мы с ним быстро подружились и старались во всем помогать. Весь вид его (если бы не военная форма) напоминал отца семейства, которого недавно заставили переодеться. Не знали мы в этот день, что судьба привяжет нас к этому человеку чуть ли не на все время нашего пребывания в Великобритании. Почему? Да потому, что капитан Харкер, как оказалось, кинохроникер. Ему официально поручено подготовить фильм о нашем визите в Англию. Больше того, в конце визита он должен выложить полнометражный документальный фильм министерству информации. Здесь, по-видимому, решили «ковать железо, пока горячо». Иными словами, крутить фильм, пока не пропал интерес к нашей делегации. Разумеется, в момент знакомства все это было нам неведомо — мы лишь обратили внимание на кинооборудование Харкера и его пристальные, «профессиональные» взгляды в нашу сторону.

Второй офицер — помощник Харкера — худощавый, высокий, необычайно вежливый и исполнительный господин. Манеры и поведение — сугубо штатские. Как, впрочем, и у его начальника. Даже форма — брюки навыпуск и френч цвета хаки — не придает ему военного вида.

С нашей машиной прибыл сотрудник посольства Краинский, которому поручено сопровождать нас и работать в качестве переводчика. Это нас радует. Что ни говори, а с бывалым, опытным соотечественником мы чувствуем себя куда увереннее. [155]

Сегодняшняя наша поездка — на восток страны, в графство Кент, на побережье Ла-Манша. По пути мы должны посетить несколько городов, воинских частей, встретиться с молодежью. Погода благоволит — безветренно и тепло. Выехав за город, машины ходко покатились по асфальтированной нитке шоссе и почти сразу же свернули в сторону. Оказалось, что первый наш визит в Бэркбэкский колледж, единственный, где в это воскресное утро шли занятия. Встречи была теплой, но время не ждет, и через час в сопровождении молодежи возвращаемся к машинам. Добрые напутствия, рукопожатия и снова в дорогу.

Через несколько минут прибываем в танковую бригаду. Это одно из многих воинских соединений в Южном оборонительном секторе, которое, как нам разъяснили, готовится к высадке на Европейский континент. Правда, при этом оно пока выполняет задачи оборонительного характера. Позднее мы убедились, что подобные воинские части расположены в этом районе Англии почти на каждом шагу и число их постоянно увеличивается. Мистер Харкер говорит об этом с чувством гордости, словно мы от него требуем отчета. Конечно, его понять можно, ведь он обязан не только крутить ручку киноаппарата, но и, по-видимому, убедить нас в том, что союзники всерьез и масштабно готовятся к предстоящему вторжению во Францию. Вскоре для нас не остается сомнений, что такую же цель преследует поездка в танковую бригаду, обставленная достаточно торжественно. Здесь был и оркестр, и строй, и вежливое рукопожатие бригадного генерала, командира соединения.

Сухощавый, в отутюженной полевой форме — френче, бриджах и, к нашему удивлению, в башмаках с обмотками, со стеком в руках, генерал был само воплощение английской сдержанности и корректности. Казалось, его абсолютно не волнует тот факт, что перед ним, хоть и в форме, были только два младших офицера Красной Армии — старший и младший лейтенанты, а он — британский генерал — выполняет роль дружественно настроенного союзника...

Обходим строй почетного караула, беседуем с солдатами и офицерами. Видим в глазах неподдельный интерес, любопытство. Легко догадаться, что здесь никогда не видели не только представителя Красной Армии, но вообще советского человека.

Короткий митинг. Обращаемся со словами приветствия [156] от воинов Красной Армии. Не забываем упомянуть и об ожидаемой помощи союзников, о выполнении обещаний, то есть об открытии второго фронта в Европе в 1942 году. Год на исходе, дескать, а помощи пока нет. Видим, что наши слова как поглаживание «доблестного союзника» против шерсти. В ответных словах бригадного генерала звучит знакомое: «Мы готовы! Ждем только приказа верховного командования и указаний правительства!»

После митинга на полигоне нам была продемонстрирована выучка британских танкистов. Пригласив нас на башню танка, как на трибуну, генерал с этой импровизированной вышки дает пояснения о происходящем на «поле боя». Громыхая и скрежеща гусеницами, мимо нас, поднимая облака пыли, проходят танки.

Долговязый помощник Харкера носится вокруг нашего танка с фотоаппаратом и запечатлевает на пленку кадр за кадром: «Когда еще удастся снять вот так, да и удастся ли, русских и британских союзников вместе, да еще на башне британского танка?!»

Когда последний танк проскочил мимо нас и мы сошли с брони, обмениваясь впечатлениями, я вдруг понял, что генерал вовсе не сторонник открытия второго фронта — так же, как и его подчиненные. По крайней мере, так мне показалось...

Проводив нас к машинам с чувством выполненного долга, генерал переложил свой стек под мышку и, пожав нам руки, пожелал Красной Армии успехов на фронтах.

— За пожелания, конечно, спасибо, но надеемся с вами встретиться на полях Европы, чтобы вместе громить фашистов! — сказала, прощаясь, Людмила и мило улыбнулась генералу, на лице которого также обозначилась улыбка. Правда, она была скорее вымученной, я бы сказал даже кислой...

И снова — длинная лента шоссе, зелень полей, холмы, аккуратненькие, ухоженные селения и городишки. Минут через сорок мы снова оказываемся в воинской части. На этот раз в пехотной. Процедура встречи та же, что и у танкистов, с той лишь разницей, что всю выучку и мастерство солдаты демонстрируют перед нами на стрельбище. И как много раз уже было до этого, в руках у Павличенко оказывается автомат. Немедленно застрекотали кинокамеры местных кинохроникеров. Не отстает от них и капитан Харкер. Защелкали фотоаппараты. Стало ясно, что от Людмилы ожидают одного: «Когда [157] же леди Павличенко нажмет на спусковой крючок и покажет искусство снайперской стрельбы?»

— Мистер Владимир проверит автомат и даст свое заключение о нем. Он специалист в этой области, — отвечает Павличенко.

В сопровождении двух офицеров я вышел на огневой рубеж и остановился. Передо мной, примерно в 60 метрах, стояла мощная кирпичная стена высотой около пяти метров, обвалованная спереди высокой гравийной насыпью. Крупные голыши четко обозначились на песчаном откосе. Вся группа сопровождающих осталась позади, когда я вышел на линию огня. Вставив магазин и установив рычажок автомата на одиночные выстрелы, я еще раз осмотрелся и нашел то, что искал, — крупный голыш на насыпи. Никому не говоря ни слова, быстро вскинул автомат и выстрелил по голышу, который тут же сполз вниз по насыпи, оставив приметный след. Но след от пули был в стороне. Ошибка хорошо просматривалась на глаз.

Стоящие позади меня лица удивленно смотрели на меня, когда я оглянулся, чтобы спросить о мишенях. Не каждому было дано понять мои манипуляции. Все десять ростовых мишеней, стоящих передо мной, были чистыми, и стрелять можно было в каждую. Один за другим последовало десять одиночных выстрелов. Я только видел, как за фанерными мишенями всплескивались фонтанчики от пуль. Разрядив автомат и передав его офицеру, я не торопясь направился к мишеням. Опережая меля, к мишеням бросились любопытные. Надо ли говорить, что на расстоянии в 50 ярдов (46 метров) «промазать» было просто невозможно. Так оно и случилось. Все пули легли точно в цель. Капитан Харкер тут же запечатлел меня на фоне пораженных мишеней.

Людмила, получив от меня короткую информацию об ошибке в прицеле, перевела рычажок на «автомат» и тут же короткими очередями расстреляла по мишеням весь магазин. Ее зрелищную, шумную и, откровенно говоря, бесшабашную стрельбу окружающие наблюдали с любопытством. Крутились ручки киноаппаратов, щелкали фотокамеры. Надо ли говорить, что и эта стрельба была успешной... Кажется, удовлетворены были все — и гости и хозяева.

А потом был митинг. Осмотрели учебные классы, казармы, места досуга. В заключение перед строем на плацу пожелали друг другу всяческих успехов. Не обошлось [158] и без слов о втором фронте. Правда, высказывания англичан здесь на этот счет были более сдержанными...

Под вечер остановились в Стэпни, в поселении Бернгард Барон. Здесь мы переночуем и наутро тронемся дальше. Поселение, как мы поняли, — это что-то вроде интерната. Здесь ребята живут, учатся, работают. Не успели наши машины остановиться, как к ним устремились ликующие мальчишки и девчонки — здесь их именуют кадетами, и через минуту машины были со всех сторон окружены плотной толпой ребят. Восторженные лица кадетов выражали любопытство и радость.

Внутри здания нас ждал не менее энергичный прием. Господин Бэзил Хэнрикс, инспектор и управляющий поселением, его супруга, помощник и воспитатель знакомят нас с этим интернатом, с его жизнью, показывают достопримечательности. Народ здесь спортивный. Ребята демонстрировали нам свое искусство в стрельбе, а девушки специального подразделения — свое мастерство в единоборстве без оружия. Малыши растрогали танцевальными этюдами. Все было интересно и трогательно.

Когда стемнело, нас пригласили на «девичью половину», в так называемый женский дискуссионный клуб, на вечер, который устроило местное Общество британо-советской дружбы. Было много гостей — молодых рабочих и работниц с местных промышленных предприятий. Признаться, мы ждали расспросов о войне, но хозяева клуба затеяли горячий спор о... равенстве «полов». Глядя на дискутирующих юношей и девушек, Людмила не выдержала:

— А может быть, кто-нибудь из вас затронет военную тему?

Ребята попритихли, поглядывая друг на друга, видно не совсем поняв, чего от них хотят. В этот момент, услышав вопрос, в зале поднялась девушка, которая, как оказалось, была работницей местного завода боеприпасов. Она рассказала о всех трудностях, с которыми столкнулись жители с началом войны. Заводская молодежь гордится тем, что делает боеприпасы — ведь они так необходимы британским парням, воюющим в Африке и, быть может, Красной Армии. Девушка рассказала также, что ее подруги восхищаются мужеством советских воинов. «Даже самые маленькие успехи Красной Армии нас радуют», — закончила она.

Стэпни покинули рано утром, после легкого завтрака. [159]

И снова наш путь лежал все дальше и дальше на восток. Сегодня понедельник, 9 ноября. Вскоре показался Кентербери. На границе города нас встретил местный констебль — начальник полиции. В его сопровождении поехали к центру города, к ратуше.

Кентербери городок небольшой, каких много в Англии. Его население всего около 25 тысяч. Это тоже графство Кент. Констебль оказался хорошим рассказчиком. От него мы узнали, что город возник на месте бывшего римского поселения. В V — VI веках, после завоевания Британии англосаксами, город стал столицей графства. В конце VI века в нем была основана епископская кафедра и аббатство — они древнейшие в стране. С этого времени Кентербери стал резиденцией архиепископа Кентерберийского — главы католической, а с XVI века и англиканской церкви. В городе богато представлена английская готическая архитектура. Наибольший интерес представляет Кентерберийский собор, построенный в XII — XV веках.

Машины остановились у здания ратуши. В старинном зале с тяжелыми дубовыми скамьями и высокими, выше головы, спинками, с потемневшими от времени картинами на стенах нас встречает плотный, солидный мужчина. Это мэр города, мистер Асферр. Он в традиционной цветной, бархатной мантии, поверх которой массивная фигурная золоченая цепь с гербом города на груди. Цепь, как мы заметили, — обязательная, непременная принадлежность мэров английских городов. Таким же отличительным знаком, но более скромного вида, отмечена и супруга мэра, которой мы первой отдаем дань уважения, как того требуют английские традиции.

После взаимных приветствий и рукопожатий мэр произносит короткую прочувствованную речь, обращенную к советской делегации, и приглашает нас ознакомиться с городом и его достопримечательностями.

По городу идем пешком, и все, что мы видим, производит удручающее впечатление. И хотя мы, русские люди, привыкли к картинам бомбежек немцами наших городов, то, что мы увидели здесь, превосходило все наше воображение. Разрушения и их явное варварство нас поразили. Фактически мы идем не по улицам, а лишь по узким тропкам среди развалин, которые когда-то назывались домами. В городе нет военных объектов. Вся его «промышленность» — это незначительные предприятия кожевенного, керамического, текстильного характера. [160]

Но нет ни одной улицы, на которой бы не было следов бомбардировок. Пострадал даже знаменитый Кентерберийский собор. Это величавое сооружение предстало перед нами с зияющими провалами обрушившихся стен. С глубоким волнением вошли мы внутрь собора. Какое-то неосознанное чувство побудило нас снять свои фуражки при входе.

Почти все внутреннее пространство собора завалено щебнем. Особенно пострадал один из приделов. В полумраке узкого и длинного прохода, ведущего к алтарю, мы увидели приближающуюся к нам рослую фигуру в темпом. Это было так неожиданно, что мы невольно замерли. Первое, что удалось разглядеть, — добрую улыбку и протянутые к нам руки священнослужителя. Ласковое рукопожатие и доброжелательность, да и весь облик встретившего нас человека заставили сразу же проникнуться к нему уважением: серебристый венчик седых волос, ниспадавших до плеч, узкое аскетическое лицо со слегка смуглой кожей, глухой, плотно застегнутый вокруг тонкой шеи, ворот сутаны. Сколько хороших и добрых слов мы услышали в эти минуты! Краинский едва успевает переводить. Но главное для нас в другом, ведь перед нами не кто иной, как сам «красный архиепископ»! Человек, известный на всю Англию и далеко за ее пределами, — Хьюлетт Джонсон, настоятель собора, в котором мы находимся.

Красный архиепископ! Это надо же окрестить священнослужителя таким эпитетом! Но, как выяснилось, не случайно этот человек получил такое прозвище. Позже мы узнали, что по образованию X. Джонсон — инженер, закончил Оксфордский университет. Деятельность его в англиканской церкви началась в 1904 году, в тридцатилетнем возрасте. Он с воодушевлением встретил победу революции в России в 1917 году и выступил против антисоветской, империалистической политики английских правящих кругов в то время. Джонсон неизменно в предвоенные годы выступал за установление дружественных отношений Англии с Советским Союзом, боролся со злобной антисоветской клеветой. Им написано большое количество статей и книг о Советском Союзе. Наиболее значительные — «Социалистическая шестая часть мира» (1939 г.), «22 июня 1941 года Гитлер подписал себе смертный приговор!» (брошюра, написанная сразу же после того, как Гитлер напал на Советский Союз) и «В чем сила Советского Союза». [161]

Сейчас вся кипучая деятельность X. Джонсона направлена на скорейшее открытие второго фронта в Европе. Его часто можно видеть на трибунах многих общественных мероприятий. Он — видный общественный деятель, участник многих прогрессивных форумов. Чрезвычайно велика его популярность среди рабочего класса Великобритании. Он — председатель Объединенного комитета помощи Советскому Союзу.

— Я рад, что встретился с необычной русской женщиной, которая еще раз доказала истину, что когда речь идет о защите отечества, женщина способна совершать дела, которые испокон веков были чисто мужскими, — сказал Джонсон, обращаясь к Людмиле. — Я только могу лишь поинтересоваться: как, леди Павличенко, не тяготит ли вас груз поверженных вами врагов?

— Враги всегда враги! А в природе женщин не только давать новую жизнь, но если понадобится, то и защищать ее. Страна наша дала нам, женщинам, и эту возможность наравне с мужчинами.

— Да, да! Вы правы. Россия — страна особенная. Еще с революции 1917 года я с особым чувством и вниманием слежу за вашей страной и ее народом. Вы достойные представители вашей страны. Я восхищаюсь вашим мужеством. И должен сказать, что униформа вам идет не хуже, чем мирское платье. Надеюсь, что после войны вы еще раз побываете у нас и я увижу вас в новом обличье... — Джонсон секунду помедлил, а потом добавил: — Я благословляю вас на жизнь, на победу. — И тут же осенил всех нас крестным знамением.

Вместе с Джонсоном мы обошли собор. Он извинился, что не может показать нам все его исторические ценности. С грустью он указывал на разрушения и сокрушенно качал головой. А потом вдруг воодушевленно и уверенно произнес:

— Ничего! Придет время! Стены отстроят. Восстановят внутреннее убранство. Зазвучит орган, разнесется под сводами многоголосие соборного хора. Снова этот зал наполнится, как некогда, прихожанами. Мы будем молиться за то. чтобы никогда не было больше войны с ее разрушениями, ужасами и невзгодами. Чтобы женщины никогда не надевали военной формы, а пестовали бы своих детей. Церкви угодно видеть женщину в виде рафаэлевской мадонны с младенцем на руках, а не с автоматом в руке...

— Трудно с вами не согласиться. Но, чтобы это время [162] пришло, надо разбить фашистов. Поэтому на мне военная форма. А что касается младенцев, то их станем растить, когда на землю придет мир!

— Вы правы, воистину это так!

Выйдя из собора, Джонсон проводил нас до машин и, когда мы разместились в них, с посерьезневшим лицом поднял руку и осенил крестом.

С каким-то большим чувством людей, соприкоснувшихся с чем-то светлым, полным великого смысла, мы покидали город. А позади еще долго виднелась фигура в черном на фоне старинного, тронутого войной собора... — Через 30 минут, обогнув песчаные дюны и меловые холмы, наши машины выскочили из зеленого распадка, и перед нами открылись серая гладь пролива Па-де-Кале и темные строения города. Перед нами конечная цель нашего путешествия — военно-морская база Дувр. Не выдерживаю и оглядываюсь назад, туда, где в легкой дымке проступают две башни Кентерберийского собора. Помимо воли мысль снова возвращается к его настоятелю. Удастся ли нам встретиться еще с этим удивительным человеком, которого недруги окрестили «красным архиепископом»?

Между тем наши автомобили, одолев последний холм, въезжают в Дувр. Что можно сказать о нем? Это портовый город на юго-востоке Великобритании в том же графстве Кент, на самом берегу пролива. До войны через пролив от Дувра до Дюнкерка и Кале ходил паром. Дувр славится как курорт и как... промышленный центр. С началом войны город подвергался сильному артиллерийскому обстрелу с оккупированного немцами французского побережья. Не минули его и авианалеты.

Чем ближе к берегу, тем больше встречаем военных. Много патрулей. Наша военная форма явно настораживает окружающих. Военные останавливаются и долгим проницательным взглядом провожают машину, в которой мы сидим. Выручает то, что с нами в машинах едут британские офицеры. У них на лобовом стекле джипа специальный пропуск в эту зону.

Наконец, минуя патрульно-заградительную службу, останавливаемся у необычного сооружения, опутанного кругом густыми спиралями из больших колец колючей проволоки. Это была непривычная для нас по конструкции и своим размерам спираль Бруно. Несколько рядов этой спирали, насколько видит глаз, уложены вдоль песчаного берега. Они тянутся по побережью вправо и влево [163] и теряются где-то вдали. Кругом траншеи, окопы разного профиля, знакомые нам по фронту оборонительные сооружения — пулеметные гнезда, орудийные позиции, наблюдательные пункты. В глубь берега через каждые 50–100 метров тянутся новые ряды колючей проволоки.

Начальник местного гарнизона, командир предмостного укрепления, отдает рапорт перед строем выстроившихся по такому случаю солдат. Подумать только! Удивительное стечение обстоятельств — британский офицер рапортует русскому! Жмут друг другу руки на земле, с которой вот-вот начнется посадка десанта на суда для переброски его на Европейский континент. Возможно, что это и будет вторым фронтом?!

А пока чопорный британский офицер с достоинством выполняет свою роль. Он знакомит нас с назначением объектов укрепленного района. Шаг за шагом обходим всю зону. И снова на большой площадке выстраивается подразделение за подразделением. Гарнизон собран. Короткий митинг с добрыми заверениями и пожеланиями. С ответным словом выступаю я. А затем по команде своего командира солдаты, размахивая касками над головой, усердно кричат здравицу в честь союзной Красной Армии...

Окончился митинг, и мы, спустившись к берегу, по узкой дамбе, опутанной по сторонам проволокой, проходим к проливу. Под самыми ногами плещется вода, но взгляд притягивает не она, а едва различимая полоска французского берега. Там — немцы. Там — зона будущего второго фронта. Украдкой оглядываю своих друзей. Кажется, и они заняты той же мыслью о втором фронте. Но когда он еще будет?