В турне по Америке

В Нью-Йорке нас встретила Труда Пратт, с которой нам предстояло обсудить все вопросы, связанные с нашим предстоящим турне по Америке. Учитывая многочисленные запросы, поступившие в национальный комитет «Интернейшнл стюдентс сервис» и в наше посольство в Вашингтоне, решено организовать не одну, а две молодежных группы для поездки. Одна — основная, восточная. Другая — западная. Восточная — в нее вошли и мы с Николаем — совершит поездку по восточным штатам. В нее, кроме нас, войдут шотландец капитан Питер Кахран, голландец Абдул Кадир, китаянка Юн-Ван и американка Ирена Моррей. Западная группа — там паше студенчество должна была представить Павличенко — совершит поездку по западным штатам. В эту группу, кроме Людмилы, войдут англичане — летчики Ричард Майлс и Скотт Малдэн, а также голландец — лейтенант морского флота Вольтере.

Турне обеих групп начинается с завтрашнего дня, то есть с 24 сентября. Группа Людмилы улетает в Чикаго, а мы начинаем турне по колледжам и университетам восточных штатов. Последнее несколько настораживало: получалось, что все наши усилия направлялись на визиты по университетским городкам и колледжам. Конечно, мы не забывали, что являемся гостями организации, занимающейся именно студенческой молодежью. Но студенчество студенчеством, а надо было не забывать и об остальной молодежи Америки, нашего союзника в тяжелой войне. Естественно было ожидать, что нам дадут возможность встретиться с представителями всего юношества, прежде всего с молодыми рабочими Америки. Известный интерес представляли и встречи с армейской молодежью. Но подобного рода встречи не планировались. Осторожно мы этот вопрос подняли перед Трудой Пратт, но ничего определенного от нее не услышали. Отчасти это было понятно — Труда Пратт была лишь студенческим лидером. О недостатках в программе турне мы рассказали М. М. Литвинову. Однако возможности Максима Максимовича были ограниченны. Единственное, что ему удалось сделать — скорректировать план поездки ИСС на основе тех приглашений, которые к этому времени поступили в посольство от различных — и не только студенческих — организаций и городов. Вообще Литвинов решил максимально использовать в интересах [106] общего дела наше пребывание в США. Говорю об этом с его слов. У посольства было много своих проблем, решению которых могла в какой-то мере способствовать наша делегация. До сего времени вспоминаю слова, сказанные послом на одном из совещаний: «Работа нашей молодежной делегации не может быть переоценена. Она сделала столько, сколько нам не удалось сделать за целых пять лет нашей работы по дипломатической линии».

Накануне отъезда мы встретились с госпожой Рузвельт. Она поинтересовалась нашим мнением по предлагаемой программе турне по Америке и дала много полезных советов, заверив, что будет внимательно следить за поездкой. В тот же день мы были на приеме русско-украинского комитета «Рашэн уор ре лиф». Более 6 тысяч человек вместил зал. Встреча была необыкновенно восторженной. Наши выступления на митинге были встречены с энтузиазмом и сопровождались здравицей в честь Красной Армии и Советской России.

Лишь поздно ночью вернулись мы в консульство. Дежурный передал каблограмму от Риты из Москвы: «Мой самый дорогой. Сильно скучаю по тебе. Передай большой привет Людмиле и Красавченко. С нетерпением ждем вашего возвращения. Шли чаще телеграммы. Крепко целую. Маргарита Пчелинцева». «А ведь не Ритин стиль, — подумал я, — поработали переводчики...» И все же было приятно!

Все чаще задумываюсь о скором возвращении на Родину. Волнуют дела на фронте. Все ожесточеннее бои на юге под Сталинградом и на Северном Кавказе. Каждое утро с нетерпением развертываем американские газеты. Под броскими заголовками аршинными буквами подаются известия с Восточного фронта. Газеты и радио непрерывно сообщают последние новости с фронтов из России. Хотя языка и не знаем, но политическую и военную информацию улавливаем запросто, без переводчика. Английские слова, касающиеся этой информации, врезались в память буквально с самого начала полета в американском самолете и первых дней пребывания в США.

Надо признать, что новости с фронтов подаются более или менее правдоподобно. Газеты анализируют и пишут напрямую, что немцы выдохлись, что они не могут развернуть наступление на широком фронте и вынуждены сосредоточивать усилия только лишь на отдельных направлениях. Отказавшись в этом году от прямой атаки на Москву и Ленинград, немецкие войска решили направить [107] свои устремления против нефтедобывающих сырьевых районов нашей страны, прежде всего направив свои удар по Украине, Дону, Кубани, Северному Кавказу и Баку.

Пишут газеты и о битве англичан в Северной Африке против африканского корпуса Роммеля. Их положение пока незавидное. Германские войска уже вторглись на территорию английской колонии Египта и находятся, по некоторым данным, всего в 40 километрах от Александрии — крупнейшего порта и английской военно-морской базы на Средиземном море. Да, тяжелые, хотя и разные по своим масштабам и последствиям идут на всех фронтах бои. И в такой обстановке мы должны начать наше турне по Америке. Это тоже наш «фронт», хотя и дружеский, но с множеством подводных камней, именуемых «политика».

Начало поездки не обошлось без огорчений и неприятностей. Еще в первые дни нашего пребывания в США, побывав в нескольких учебных заведениях привилегированного тина, с 30–50 воспитанниками из зажиточных семей, мы с Николаем решительно воспротивились против подобных контактов. В самом деле, они решительно ничего не давали для дела, а лишь раздражали пустыми разговорами, глупыми вопросами и явным желанием собравшихся поскорее устроить «танцульки».

— Разве нет в Америке крупных учебных заведений? Разве американская молодежь не интересуется тем, что происходит в мире? Разве они забыли, что идет война? Наконец, разве им не интересно встретиться со сверстниками из Советского Союза?

Такими вопросами мы атаковали лидеров молодежных организаций, опекающих нас в поездке. Подобного упорства и настойчивости наши «хозяева» от нас явно не ожидали. Им были непонятны наш пыл, наша активность, наше желание уйти от келейной формы контактов с американской молодежью. Впрочем, к началу турне позиция членов советской студенческой делегации была достаточно ясна организаторам, и они обещали пойти навстречу и в этом вопросе. Итак, мы ждали встреч, во-первых, с большими аудиториями, во-вторых, с разными категориями молодежи. На деле получилось далеко не так.

Турне началось 24 сентября встречей в... женском колледже Нью-Йорка. В тот же день мы простились с Людмилой, которая в составе «западной» группы вылетала в Чикаго, и, усевшись на поезд, отправились в Бард. [108]

Бардский колледж насчитывает всего 130 юношей. Колледж закрытого типа, естественно, для привилегированной молодежи. Единственно, что привлекло меня в этом колледже, — это их спортивный клуб с широким набором различных спортивных игр, чем я с ходу и воспользовался. С удовольствием посражался в настольный теннис и бильярд. А вечером состоялась наша встреча со студентами. Вопросов много, но их содержание довольно наивное и больше личностного характера. Что меня поразило — ни одного вопроса о войне! Можно подумать, что Америка от нее в стороне. А ведь колледж — мужской! К тому же еще и года лет, как Америка пережила позорную трагедию Пирл-Харбора. Нет, если так пойдет дальше при организации встреч, нам придется поднять новый «бунт» и вторично поставить ультиматум!

Утром, 25 сентября, прибыли в Олбани, столицу штата Нью-Йорк. Город с населением 130 тысяч. Студенты колледжа в Олбани устроили нам теплую встречу. Здесь учатся более 800 студентов, 80 процентов из них девушки. Как всегда, контакты у меня завязываются через спортивные игры — вот где пригодилось мое увлечение спортом! Партнеров нахожу быстро. В студенческих клубах в основном настольный теннис — пинг-понг, бильярд и теннис на корте. Стоит взять в руки ракетку или кий, как сразу же площадку окружает толпа болельщиков. Болеют, конечно же, за своего. Но с американцами сражаюсь на равных, не уступая. Помогает твердая рука и «глаз-ватерпас».

Вечером в 15 километрах от Олбани, в Скэнектеди, состоялся большой студенческий митинг. После наших коротких выступлений, на удивление, было задано много вопросов. Причем некоторые из них с политической «начинкой»:

— Какую пропаганду и каким образом ведет Советский Союз с целью перехода немцев на сторону Красной Армии?

— Какие военные заводы захватили немцы и как они их используют в своих целях?

— Как чувствуют себя в СССР немецкие военнопленные, их отзывы о Гитлере и о войне?

— Что, если Япония нападет на Советский Союз?

— Чем объяснить успех немцев под Сталинградом?

Возвратившись в Олбани, мы были приглашены в студенческий клуб. Экспансивные студентки затащили на танцы, но танцевать настроения не было, сказывалась [109] усталость, и мы минут через двадцать незаметно перекочевали в студенческий бар. Выпив по кружке пива, вернулись в свою комнату и вскоре легли спать...

На следующий день с утра мы снова поехали в Скэнектеди, но на этот раз в мужской колледж. Водили по аудиториям, лабораториям, студенческому городку, показывали различного предназначения бытовые службы. Давали нудные, ничего не значащие пояснения на понятные любому человеку вещи.

Вечером наша делегация присутствовала на матче по регби — американском футболе — между двумя студенческими командами. Игра привлекла своей новизной, но, признаться, мои мысли были с Николаем, срочно уехавшим в Нью-Йорк «пробивать» наши требования. Удастся ли ему это сделать? Вечером он, победоносно улыбаясь, вошел в комнату. В национальном комитете ИСС пошли на уступки и в очередной раз обещали внести соответствующие изменения в программу турне. Эх, если бы эти обещания еще и выполнялись...

Воскресный день 27 сентября начался с поездки в Вильямстаун. Остановились в гостинице. Передохнув немного, отправились в местный мужской колледж. Здесь нас с Николаем окружила плотная толпа ребят. Вопросы сыпались как из рога изобилия — едва успевали отвечать. Беседа длилась до обеда. Но и после него в покое нас не оставили. Эта любознательность американских юношей, конечно же, радовала.

Вечером в актовом зале колледжа состоялся митинг дружбы. Выступления студентов неизменно заканчивались здравицей в честь нашей Родины, Красной Армии. Постоянно звучало требование немедленного открытия второго фронта. Мы с Николаем довольно переглядывались — чувствовалось, что день не прошел впустую.

Чуть свет выехали на автобусе в Беннингтон. И снова нас привезли в женский колледж закрытого типа — всего на 130 учащихся. Красавченко «кипел». Не лучше было настроение и у меня. Наобещали нам представители ИСС много, а, как видим, визиты по аристократическим колледжам продолжаются.

Посещение колледжа прошло по «обычному» графику — встречи, беседы, ответы на вопросы, а в завершение — митинг. Отправились на него в окружении юных созданий и очень удивились тому, что митинг прошел бурно, активно, с призывами организации помощи Советской России, сбора денежных средств на закупку медикаментов [110] для Красной Армии, с традиционными требованиями открытия второго фронта.

Однако горечь от пребывания в колледже Беннингтона все же осталась. Понимали, что прошедшие сутки, наверное, можно было бы провести со значительно большей пользой.

* * *

Туг настала пора мне извиниться перед читателем, что я очень коротко и схематично описываю наши визиты в колледжи и университеты. Все они шли почти по единому шаблону. Центральным моментом этих визитов было проведение студенческих митингов, беседы, ответы на вопросы. Время было настолько ограниченным, что мы едва успевали пересаживаться с одного вида транспорта на другой... И все же каждый визит что-то оставлял в памяти. У меня еще будет время остановиться на самом интересном.

Члены нашей небольшой группы отлично понимали друг друга. Этому помогало то, что почти все в ней, кроме нас с Николаем, владели английским языком. Впрочем, и наш словарный запас пополнился до такой степени, что мы уже могли вполне сносно изъясняться. Все это способствовало нашему товарищескому, дружескому общению во время путешествия. Думаю, что наши друзья-студенты прекрасно понимали складывавшуюся во время встреч ситуацию и причины того внимания, которое нам оказывалось. Понимали, не обижались и охотно отдавали нам пальму первенства. Но и мы, в свою очередь, выработали постоянное правило, при котором в первую очередь внимание собравшихся обращали на наших спутников. Первым давали выступить, ответить на вопросы. Особое внимание, конечно же, нашим дамам, мисс Юн-Ван и Ирене Моррей. Наше «джентльменство» не ускользнуло от прессы, которая, кажется, представляла нас по отношению к женщинам средневековыми варварами. Что же касается «мужской» части нашего коллектива — шотланца Питера Кахрана и голландца Абдула Кадира, то с ними у нас сложились самые дружественные отношения.

В целом пресса и радио доброжелательно отражали нашу поездку по городам Америки, правдиво рассказывая о наших встречах, выступлениях, контактах с молодежью. Много внимания (и я уже об этом упоминал) уделялось «внешней» стороне наших встреч, особенно [111] личностного характера, в частности, манере поведения. Почти ежедневно радио и газеты давали информацию о «молодежной делегации Героев Объединенных наций». Уже через неделю американцы знали о каждом из нас буквально все, и не только биографию, точнее будет сказать — наиболее «пикантные» моменты из нее, но даже о наших вкусах и пристрастиях. Словом, мы находились под постоянным вниманием вездесущей и неугомонной американской прессы...

* * *

29–30 сентября мы выступали в Рочестере — крупном городе на южном берегу озера Онтарио. Здесь нас ждала приятная неожиданность — после митинга в университете нас привезли в городской кинотеатр, в котором состоялся просмотр нашего советского кинофильма «Таня» — о Зое Космодемьянской. Наверно, лишне говорить, какое впечатление на нас произвел этот фильм. Была для нас важна и другая сторона просмотри, — мы как бы побывали у себя на родине, вдохнули ее воздух.

Наступил вечер, но и он не прииес нам отдыха. В городском театре местный муниципалитет и общество «РВР» — «Рашэн уор релиф» — проводили своего рода благотворительный вечер, на котором осуществлялась реализация военных бон. Поинтересовались, что это за боны? Выяснилось, что это что-то вроде местного «займа», а вернее — безвозмездных сборов населения на «оборону страны». Боны эти выглядят как разноцветные марки разного достоинства. Вносишь деньги — получаешь марки. Комплектуются марки самым разнообразным порядком — либо в виде отдельных листов или блоков, либо наклеенными на сувениры, либо — и это чаще — в виде цветочных розеток по 10–20 штук в каждой. У многих в зале эти розетки в петлицах костюмов или же на платьях. Кто сколько «пожертвовал» на оборону, сразу видно по цвету бон. В данном случае, наше участие в вечере, наши выступления были восприняты как своеобразное рекламное шоу. Но против такого оборота дела мы не возражали, так как понимали, что собранные средства направляются в фонд помощи Советской России...

Между тем наше турне продолжается. Живем в полном смысле на колесах. Города, поселки, университеты, колледжи мелькают перед глазами с калейдоскопической быстротой. 1 октября, в четверг, выехали экспрессом из Рочестера в Олбани, а оттуда, сделав пересадку, в небольшой [112] городок Саратога-Спрингс. Выступление в местном колледже, снова поезд в Олбани. Отсюда наш путь лежит в уже знакомый я запомнившийся по необычайно теплому приему Буффало.

На вокзале нашу делегацию встречает ректор университета и везет в студенческий городок, В университете два отделения: дневное — на 1500 студентов и вечернее — на 3000.

У нас с шотландцем Питером Кахраном перед проведением официальных массовых мероприятий постоянная нудная процедура переодевания — меняем дорожные гражданские костюмы на военные. Когда этим занимается Питер, я никак не могу привыкнуть к его шотландской национальной военной форме. Смущает и вызывает улыбку его клетчатая парадная юбка с круглым патронташем на животе ниже пояса. Но улыбаюсь, конечно, мысленно, Позволить себе это открыто не могу, чтобы не обидеть ненароком парня, ведь все-таки капитан, летчик... Посмотришь на Питера в юбке, а из-под нее торчат голые волосатые ноги. На них до колен плотные вязаные гетры с висящими по бокам цветными флажками-купонами. Коричневые полуботинки с мощной подошвой. На плечах тужурка цвета хаки с накладными карманами и открытым отложным воротом. Под тужуркой зеленая рубашка с галстуком. А на голове под цвет юбки цветастая пилотка с купоном. Вот и весь наряд!..

Когда мои взаимоотношения с Питером стали ближе, я, конечно, расспросил его о юбке: «Удобно ли в ней военному человеку? И какова процедура облачения в нее?» Питер молча продемонстрировал мне, как это делается. В обычном виде юбка напоминает узкое одеяло. Питер пристегнул к крючку на ремне его угол и, сделав полтора оборота, другой его конец тут же закрепил на другой петле ремня. «Одеяло» превратилось в юбку. Быстро и ловко! Как оказалось, юбка — это принадлежность только парадной формы и не больше, так сказать, дань традиции.

Вот и сейчас, снова переодевшись в военную форму, мы направились на митинг, который по сложившейся традиции начался в 20.00. Он нас, правда, несколько обескуражил своей неожиданной малочисленностью. Из 4550 студентов на нем присутствовало едва ли 200–250, остальные — взрослые, видно, преподаватели. Что ж, «насильно мил не будешь»! Все отнесли к плохой организации и нерасторопности устроителей. [113]

На следующий день наша делегация выступала по местному радио. А в 20.30 состоялась встреча с руководством местных профсоюзов. Пора было уже ложиться спать, но... «покой нам только снится»! В 23.00 (!) происходит очень теплая, незабываемая встреча с активом общества РВР — «Помощи русским в войне». На встрече подавляющее большинство составили русские и украинские эмигранты. С каждой встречей я меняю свое отношение к этой группе людей. Дается это с трудом. Для меня эмигрант ассоциируется с понятием белогвардеец. Лишь со временем приходит понимание того, что при всех различиях эти люди — самые активные сторонник» Советской России. Они являются организаторами и членами популярного и самого массового в стране общества «Помощи русским в войне». Ими собираются колоссальные денежные средства на эти цели.

5 октября выступали в университете города Кента. Наши выступления выслушаны с большим интересом. Зато совсем иначе нас встречают в студенческом городке Питтсбургского университета. Обстановка необычайно холодная и сдержанная. Вопросов почти нет. Признаться, такие «перепады» нас сильно заинтересовали. В чем дело? Объяснение нашли не сразу.

После митинга отправились отдохнуть в гостиницу. Но передышка была короткой. Вскоре за нами прибыли ребята и затянули в свой спортгородок. Надо отдать должное, в Америке почти каждый университет и колледж имеют свои хорошо оборудованные спортивные городки. На одной из площадок в спортивной борьбе встретились члены нашей делегации и местное студенчество. Померились силами в теннисе, в беге, в гонке на велосипедах и пр. Кажется, это несколько растопило натянутость в наших отношениях. В 18.30 нас пригласили на обед, с которого мы направились в студгородок на неофициальную встречу со студентами. Вот когда на нас обрушилась лавина вопросов! Особенно много их досталось мне. Не понравилось только то, что некоторые из них как бы были с подтекстом, а то и с явной подковыркой. Это особенно проявилось в разговоре о снайперской профессии. Здесь прозвучали обвинения и в «бессердечии», и в «негуманности» к врагу. Некоторых даже можно было понять так, что военная профессия снайпера сродни профессии убийцы.

Услышав такое, я еле сдержал себя, но вовремя вспомнил, где нахожусь. Терпеливо начал разъяснять, что [114] к чему. Привел несколько эпизодов из пережитого на фронте, о жестокостях и зверствах гитлеровцев. Особенно поразили слушателей рассказы о вырезанных звездах на сшшах замученных бойцов, выколотых глазах, размозженных черепах и т. д. Завершая каждый эпизод, неизменно бросал в зал: «Разве можно фашистов считать за людей?.. Нет! Это не люди, это звери!.. Кровь замученных требовала отмщения!» После всего сказанного реплик не было, изменился и тон вопросов. Наиболее «активные» прикусили язычок...

Ночью было душновато, спалось плохо. Уже под утро, надев спортивный костюм, тихонько вышел в гостиничный коридор. И первое, что увидел, — двух рослых полицейских, прохаживающихся неторопливо по ворсистой ковровой дорожке. Меня это удивило. Не вытерпел и спросил у полицейского:

— Вы хотите знать, что мы охраняем? — Полицейский помедлил с ответом и, убедившись, что вопрос он понял правильно, тут же добавил: — Охраняем вас, русских!

И на лице его замерла белозубая улыбка. Он снова козырнул и продолжил свой путь. Когда он, дойдя до конца коридора, снова поравнялся со мной, я его спросил, как бы продолжая разговор:

— Вы сказали... нас? Но от кого?..

Полицейский, услышав мой вопрос, рассмеялся, но затем смех оборвал и четко, так, чтобы я понял каждое его слово, начал мне объяснять, что и как. Из его разъяснения я понял, что Питтсбург — город в Америке особый: это город, в котором подавляющая часть населения — выходцы из Германии, немцы! Многие в городе не скрывают своих симпатий к Гитлеру, восхищаются успехами гитлеровской армии на Восточном фронте, ненавидят русских, в городе немало молодчиков фашистского толка. О том, что в приехавшей в город молодежной делегации двое русских, им стало известно из печати. А о том, что один из них снайпер, истребивший полторы сотни их соотечественников, говорят все газеты! Понятна реакция фашиствующих элементов, их недвусмысленные угрозы «разделаться с русскими».

Сказать, что услышать такую «новость» мне было неприятно, это мало. Зато стала понятной та холодность, с какой нас встретили в университете.

Теперь, выступая перед студентами, сделал «поправку» на особенность атмосферы в Питтсбурге. Начал с того, [115] что рассказал о Ленинграде, Незаметно перешел к описанию жизни города в блокаде, о зверских обстрелах и бомбежках, обо всем, что пережили ленинградцы в прошедшую зилу. Рассказывал как житель Ленинграда, очевидец всего, что происходило. Наблюдая за лицами студентов в зале, я понял, что слова мои дошли до сердец многих. Об этом говорил и совершенно другой характер заданных вопросов, не чета вчерашним. Отвечая на них, рассказал о своих друзьях-студентах, горняках, которые не только учились, но и делали в стенах института гранаты и мины.

Следующий пункт нашей программы — Оксфорд, город в 70–80 километрах от Ричмонда. Думаю, что большинство нашей молодежи связывают название Оксфорда (кстати, Оксфордов в Америке 17!) с широко известным старинным английским университетом. Американский его собрат, в который мы прибыли, конечно, не может тягаться со своим «коллегой» в Англии, но также широко известен и престижен в студенческой среде.

Сразу же по прибытии, едва успев переодеться, направились на встречу и были поражены тем, что была она организована... в церкви! Что ж, хозяевам виднее, возможно, что в городке нет более вместительного помещения, чем это. Но, по совести сказать, встреча прошла на очень высоком уровне, с подъемом. Все выступления членов делегации были встречены тепло, с воодушевлением. В 16.30 нас уже ждали в женском колледже. И сразу же сюрприз! В зале, кроме студенток, около 300 курсантов военно-морской академии...

Закончив все мероприятия на сегодняшний день, Ирена Моррей повела нас в студенческий бар. Ирена с каждым днем все больше входит во вкус руководительницы нашей делегации. Это и понятно, ведь в ИСС она занимает пост председателя Вашингтонского комитета. В нашей группе мы первоначально приняли ее просто как американского делегата, не больше. Но шло время, Моррей все чаще проявляла активность, претендуя на роль руководителя делегации Объединенных наций. Мы спокойно и даже с облегчением признали ее лидерство. Заметим, что с нашей стороны это оказался правильный ход. Моррей удвоила свои старания при организации встреч. Впрочем, без срывов все равно не обходилось, хотя в этом нашей вины не было...

На следующий день, 9 октября, приходим на главное мероприятие в Оксфордском университете — общий митинг. [116]

Входим в актовый зал, а в нем... едва насчитаешь сотню студентов. И это из 10 тысяч обучающихся! Для всех понятно, что встреча с делегацией Объединенных наций сорвана. Настроение всей группы было вконец испорчено. Вяло, неинтересно, с зевотой идет встреча. Какая-то тягостная сонливость царит в зале. Мисс Моррей открыто негодует на организаторов этого «спектакля». Она непрерывно курит, щеки ее покраснели, сидит вся наэлектризованная — гют-вот сорвется и бросится на кого-либо из местных...

С каким-то облегчением покинули это сборище равнодушных. Но, к счастью, к концу дня настроение несколько повысилось. Нашлись ребята — любознательные, инициативные, явно симпатизирующие Советской России и Красной Армии. Они пригласили нас в свое общежитие «на чай!» — и горячо комментировали случившееся в актовом зале, обличая равнодушие своих собратьев-студентов. За чаем понемногу завязалась беседа, скованность исчезла. Непринужденность обстановки и искренний интерес вернули хорошее настроение. Около полуночи, забрав свои вещи, отправились на вокзал и с ночным поездом выехали в Нью-Йорк.

В Нью-Йорке, в советском генеральном консульстве, мы с Николаем только-только успели привести себя в порядок, как уже надо было ехать на встречу с активистами общества «Рашэн уор релиф», которая и началась в 21.00 в одном из клубов. Встреча оставила приятное впечатление. Во-первых, своей непринужденностью. Во-вторых, интересными знакомствами. В-третьих, окончательным пониманием той огромной работы, которую проводят на территории Америки члены этого общества через свою разветвленную сеть ячеек. Было бы ошибочно думать, что ядром общества, его фундаментом являются одни русские или украинские иммигранты. В том-то и суть, что значительная часть общества — коренные американцы, передовая молодежь, общественные и государственные деятели, деятели культуры и искусства. От этого авторитет общества только вырастает, хотя, конечно, в немалой степени в этом заслуга русской иммиграции.

На этом вечере в Нью-Йорке это мое заключение было подтверждено двумя знакомствами. Первое — с двадцатилетней американской актрисой Патрицией Калишер. Второе — со старым русским князем Путятиным.

Несколько слов о Патриции. Она из семьи миллионера. Студентка университета. Передовое мышление и политическая [117] грамотность помогли ей с начала войны разобраться в обстановке в мире. Она возненавидела фашизм и фактически явилась учредителем отделения общества «Рашэн уор релиф» в Нью-Йорке, его активным руководителем. Отец, узнав об ее «увлечениях», серьезно предупредил дочь, что, если она не бросит свою «забаву», он ее выгонит из дома и лишит наследства. Патрицию эта угроза отца не испугала, и она продолжала по-прежнему заниматься делами общества.

Услышав об этой истории, я спросил Патрицию:

— Отец, конечно, пошутил?

— Нет, это не было шуткой. Но отказаться от своих убеждений я не могла, да и не желала. Правда, я не стала дожидаться, когда отец выполнит свои угрозы, и сама ушла от него. Бросила университет, поступила в театр. Здесь, в Нью-Йорке, в «Лицеум-театре», я уже сыграла в нескольких спектаклях.

— А скажи, Патриция, — спросил я немного погодя, — а как сложилась твоя жизнь после того, как ты ушла от отца?

— Тяжеловато было... Вышла замуж... Жили, снимали небольшую квартирку. Вскоре мужа призвали в армию. Сейчас он на Британских островах в составе экспедиционного корпуса. Готовится к открытию второго фронта в Европе. — Она посмотрела на меня, мило улыбаясь, а затем добавила: — Ну а я, как могу, ему помогаю в Америке,

Совсем иначе сложился разговор с Путятиным. Высокий, худощавый, с аристократическими манерами, выделявшими его в любом обществе, он неожиданно разоткровенничался со мной:

— Покинуть родину! Разве можно было совершить такую гнусность? Я простить себе этого не могу. Старый дурак! Что я здесь нашел, в этой Америке? Нет, вы представить себе не можете, как мне опостылела эта страна. Сейчас решается моя судьба. Я подал просьбу в советское посольство о разрешении мне вернуться в Россию, на родину... Кроме того, я послал господину Литвинову в Вашингтон высочайшее прошение на имя советского правительства о разрешении зачислить меня в русскую армию — в Красную Армию — хотя бы рядовым. Желаю принять участие в войне с немцами. Жду каждый день ответа... На моей совести нет никакого груза проступков, совершенных против родины... Как вы думаете: разрешат мне возвратиться в Россию? [118]

Путятин внимательно посмотрел мне в глаза, ожидая прочесть ответ. Но что я мог сказать, кроме нескольких слов сочувствия?

— Не надо отчаиваться. Вашу просьбу наверняка уже передали по назначению. Конечно, будет учтено все, что вы уже сделали для помощи Красной Армии.

Путятин еще раз извинился и отошел с грустной улыбкой. Мне искренне стало жаль этого человека, потерявшего свою родину и пытающегося снова ее обрести.

* * *

Все ближе и ближе подходил срок нашего возвращения домой. Согласно программе паше пребывание в Америке заканчивалось 19 октября. Вот-вот должна была вернуться из своего западного турне Людмила. Почти месяц мы не видели ее, абсолютно ничего не знали, как у нее там обстоят дела. Короткая информация, что поступала к нам через наше консульство в Нью-Йорке, говорила, что турне Павличенко проходит с неизменным успехом. «Девушку-снайпера, русскую героиню!» повсеместно встречали с большой помпой, как кинозвезду. Она уже успела побывать в Чикаго, Миннеаполисе, Дэнвере, Сиэтле, Сан-Франциско, Фрэсно. Сейчас, по последним данным, она находилась в Лос-Анджелесе, уже побывала в Голливуде у Чарли Чаплина.

Но и нам, как говорится, краснеть не приходится. Переезжаем из города в город и выступаем, выступаем и переезжаем. 5–8 встреч в сутки уже стало нормой. Частенько нашему «шефу» — мисс Моррей — мы шутя заявляли, что «американскую потогонную систему» выдерживаем только потому, что у нас «русская закваска»! Ирэна улыбалась, не вполне, видно, понимая смысл шутки. До нее не доходила наша ирония. Она была верна программе, и нагрузки наши не уменьшались — договоры и соглашения надо было выполнять.

Дольше, чем обычно, «застряли» в Бостоне или, точнее, в пригороде Бостона — Кембридже. Его гордость — Гарвардский университет. Нам была предоставлена возможность досконально ознакомиться с этим старейшим университетом страны. В его стенах воспитывались многие выдающиеся личности Америки, в том числе и президент страны Франклин Рузвельт.

Университет основан свыше 300 лет назад, в 1636 году. По существу, Гарвард — это комплекс многих учебных и научных учреждений, каждое со своим конкретным [119] статусом и уставом. Гарвардский университет охватывает все области знаний. Взять хотя бы известный всему миру Массачусетский технологический институт!

Главное направление университета — это воспитание деловых людей Америки. Ими в основном являются студенты — выходцы из привилегированных слоев американского общества. В целом Гарвардский университет известен своими весьма реакционными традициями. Но... парадоксы времени — 13 октября мы были удостоены чести стать почетными студентами этого университета. В торжественной обстановке нам были вручены соответствующие грамоты — свитки с сургучными печатями, мантии и конфедератки с кисточками. Ритуал, таким образом, был соблюден полностью, как требовала традиция.