Снова в родном полку
Среди наших гвардейцев главными критериями все хождения по ступеням служебного продвижения считались уровень летного и боевого мастерства. Этот рост и определял служебное продвижение офицера. Ко времени перелета на фронт штурман полка Шевченко был назначен заместителем командира полка, он же инспектор-летчик по технике пилотирования; Калугин стал штурманом полка; в командование первой эскадрильей вступил Печеный, второй — командовал Горбунов, командиром третьей эскадрильи назначили меня.
Вылетели тремя группами, по 12 самолетов в каждой, и еще четверка — командование полка. Сорок первоклассных боевых машин! «Вот бы в начале войны иметь такую силу, — думал я. — Не разбойничали бы фашисты в советском небе». Уверен, так думали все мои сослуживцы, глядя на боевые порядки отлично слетанных эскадрилий.
За короткий зимний день отмахали от Москвы более тысячи километров, трижды садились на промежуточных аэродромах для дозаправки горючим, четвертая посадка — аэродром Вышкув, что под Варшавой.
Нас радовало, что полк вновь будет сражаться в составе 4-й воздушной армии под командованием генерала Вершинина. Радовало и соотношение сил на данном участке фронта. Вроде бы все хорошо. Но самоуспокоенность породила у некоторых командиров пренебрежительное отношение к рассредоточению самолетов и к организации ПВО аэродрома. Этим незамедлительно и воспользовался враг.
24 декабря 1944 года 30 самолетов ФВ-190 нанесли внезапный удар по аэродрому Вышкув, на котором базировался еще один полк нашей 269-й истребительной авиационной дивизии, в которую вошел теперь 42-й гвардейский. В результате соседний полк понес значительный урон. Генерал Вершинин лично разобрался в обстоятельствах столь печального факта.
Мне же этот случай напомнил непростительную беспечность некоторых командиров, допустивших безнаказанный штурмовой налет фашистской авиации 23 июня 1941 года на аэродром в районе Ковеля, где было сосредоточено до трех авиационных полков, но не было сделано ничего для защиты от ударов с воздуха. К счастью, горькие уроки прошлого для наших гвардейцев не пропали даром; самолеты всегда были рассредоточены и тщательно замаскированы. Вспоминаю об этом потому, что бдительность и в настоящее время имеет актуальное значение.
Подготовка к Млавско-Эльбингской наступательной операции, являвшейся составной частью Восточно-Прусской стратегической операции, к середине января 1945 года была закончена. На войска и авиацию фронта возлагалась задача — отрезать пути отхода противника на запад и во взаимодействии с войсками 3-го Белорусского фронта ликвидировать восточно-прусскую группировку противника.
Снегопады, туманы, низкая облачность ограничивали действия крупных сил авиации. Летали парами, звеньями, вели разведку, присматривались с воздуха к району предстоящих боевых действий. Внизу лежала незнакомая, чужая земля. Севернее польской границы начиналась Восточная Пруссия.
В нелетные дни, когда небо и землю обволакивала непроницаемая мгла и жизнь на аэродроме замирала, мы «погружались» в глубины истории, по картам и фотопланшетам заучивали непривычные названия населенных пунктов, закрепляли в памяти взаимное расположение ориентиров, так необходимых в полете над незнакомой местностью. Думали о том, что враг ожесточен и будет сражаться не на жизнь, а на смерть. Я говорил своим летчикам:
— Помните, смелость, отвагу надо сочетать с осторожностью, с разумным риском. Не допускать ошибок. Ошибка, просчет в бою — это гибель. А нам надо победить врага и уцелеть самим. Для этого у нас имеется все; первоклассная техника, боевой опыт, идейная и психологическая закалка — важнейшая из составляющих победы над врагом...
16 января погода улучшилась, и соединения 4-й воздушной армии поднялись на удар по врагу. Только в течение двух суток было совершено 5220 боевых вылетов. Войска 2-го Белорусского фронта буквально прорубились через укрепления врага, разгромили его млавскую группировку и, развивая наступление в глубину, вырвались в район Эльбинг (Эльблонг), Гданьск (Данциг).
Наступление советских войск было настолько стремительным, что мы едва успевали осваивать новые аэродромы; Цеханув, Коздепно, Костельный, Торунь (Торн).
В январе 14, в феврале 26 раз водил я свою эскадрилью на боевое задание. На аэродроме Быдгощ начальник штаба полка гвардии подполковник Токарев сделал в моей летной книжке итоговую запись, В ней значится: «С 22 июня 1941 года по 10 марта 1945 года произвел 507 боевых вылетов, провел 108 воздушных боев, в которых сбил лично 19 и в групповых боях 6 фашистских самолетов...»
Но работа летчика-истребителя на фронте — не только сбитые самолеты врага. Это и штурмовки войск и аэродромов противника, и вылеты на разведку и сопровождение бомбардировщиков и штурмовиков. И еще — уничтоженные на земле самолеты (лично 4 и в группе 9), грузовики, танки, бензовозы, зенитные установки. Все перечислить трудно. Говорю об этом потому, что хотелось бы внести некоторую ясность: о заслугах каждого летчика-истребителя нужно судить не только по количеству сбитых им самолетов. Бывает у истребителя работа не менее важная, чем победы в воздушном бою. К примеру, не дать противнику возможности сбить наших бомбардировщиков или штурмовиков при сопровождении и обеспечить выполнение ими боевой задачи.
Вынужденное расставание. Парад победы
Ни мне, ни Ивану Михайловичу Горбунову расставаться с полком не хотелось.
«Наши товарищи будут довершать дело окончательного разгрома гитлеровской Германии, а мы в это время должны зубрить учебники? — с горькой обидой думали мы. — Нет, это просто невозможно!»
— Не поедем в академию, — твердо решил Иван.
— Конечно, не поедем! — горячился и я. — До Вершинина дойдем, а не поедем.
Однополчане, каждый на свой лад, искренне сочувствовали нам, еще больше распаляя наше безудержное стремление остаться в боевом строю.
— Правильно! Стучитесь к самому Вершинину, — одобряли они наше решение. — Командующий все сделает. Не даст летчиков в обиду!
Дружная поддержка однополчан еще больше укрепляла нашу твердость. «Не может же он, боевой генерал, под водительством которого мы ходили в бой, лишить нас возможности участвовать в завершающем сражении», — думали мы, намереваясь обратиться лично к командующему воздушной армией.
Но генерал Вершинин сам вызвал нас к себе. Когда вошли в его блиндаж, заулыбался этак тепло и радостно. Ну, думаем, командующий все понимает и устроит кадровикам разнос, чтоб не отвлекали боевых летчиков от настоящего дела.
— Знаю, что вы хотите сказать, — проникновенным голосом заговорил он. — И одобряю ваше упорство — Сражаться до конца.
На радостях Иван ткнул меня в бок: видишь, мол, как все обернулось. Еще повоюем!..
— В нашей славной победе уже никто не сомневается. Ни наши союзники, ни наши враги. Полное крушение гитлеровского рейха — дело ближайшего времени, Теперь нам следует позаботиться о том, чтобы никто и никогда больше не посмел напасть на нас. А для этого нам нужны боевые, высокообразованные Офицеры и генералы, которые бы зорко стерегли мирное небо нашей Родины.
Командующий поднялся с жесткого стула. Мы с некоторым опережением рванулись из глубоких трофейных шезлонгов, притащенных сюда за неимением других стульев и табуретов для посетителей.
— Благодарю за верную службу Родине!
— Служим Советскому Союзу! — дружно ответили мы, взяв под козырек...
— А что поделаешь — устав! — развел руками Иван, когда мы вышли из блиндажа командующего. — Так повел разговор, что и возражать стыдно.
— Стыдно, — согласился я. Про себя подумал;
«Командующий смотрит дальше и видит больше нас. Грядущий мир на земле, с таким величайшим трудом завоеванный для народов, придется оберегать нам же. И всегда быть на страже!»
Уезжать из полка было очень тяжело. Но приказ есть приказ, и утром следующего дня я передал командование эскадрильей одному из лучших летчиков полка В. В. Исаеву. Мы с Иваном Горбуновым тронулись в путь.
Москва жила ожиданием скорой победы. Газеты, радио стали теперь постоянными спутниками нашей жизни. Мы следили за происходящим на фронте и мысленно были со своими боевыми друзьями, будто вместе с ними доколачивали фашистов в Восточной Пруссии, штурмовали Берлин. И все же сообщение о безоговорочной капитуляции гитлеровской Германии подействовало на нас ошеломляюще.
— Победа! Победа! — громоподобным раскатом гремел над изумленным миром торжественно-величавый голос Юрия Левитана.
— Победа! Салют! — разноголосо кричали фронтовики, приехавшие на учебу в академию.
Как долго ждали мы этот день! И вот он настал, этот неповторимый, ликующий праздник. Кругом сияющие лица, гремят боевые марши, слышатся песни, радость жизни и горечь утрат — все смещалось в бурлящем потоке всенародного торжества.
Небо Москвы озарилось тридцатью артиллерийскими залпами из тысячи орудий! Такого салюта еще не бывало. Не бывало и такого людского моря на Красной площади. Огромное впечатление произвела и речь Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина, обратившегося по радио к советскому народу.
24 июня 1945 года состоялся Парад Победы. Таких грандиозных парадов не было за всю историю Советских Вооруженных Сил, Ничего подобного не видела Красная площадь.
В 9 часов 45 минут разместившиеся на трибунах депутаты Верховного Совета СССР, передовики московских предприятий, деятели науки и культуры, многочисленные гости из-за рубежа волной рукоплесканий встречают Советское правительство и членов Политбюро, только что взошедших на Мавзолей. Перед Мавзолеем на особой площадке стоят прославленные советские генералы и военачальники. Командующий парадом Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский на вороном коне занимает место для выезда навстречу принимавшему Парад Маршалу Советского Союза Г. К. Жукову, который должен появиться на белом коне.
Бьют Кремлевские куранты. В 10 часов начинается объезд войск. Маршал Г. К. Жуков поздравляет участников Парада, весь советский народ с исторической победой. Многоголосое «ура» проносится над Красной площадью, над башнями седого Кремля, вырывается на простор московских площадей и улиц, дружно подхватывается сотнями тысяч москвичей.
Торжественным маршем прошли перед Мавзолеем сводные полки всех родов войск, всех фронтов.
Авиационную роту сводного полка 1-го Прибалтийского фронта вел командир 259-й истребительной авиационной дивизии гвардии полковник Я. А. Курбатов — основатель нашего полка. На боевом знамени его дивизии — ордена Ленина, Красного Знамени, Суворова 1 степени. В дивизии 19 Героев Советского Союза!
Отдельной колонной прошли посланцы Войска Польского. Их возглавлял начальник генерального штаба польской армии В. В. Корчиц. За большой вклад в совместную борьбу с немецко-фашистскими захватчиками они удостоились этой высокой чести.
И вновь проходят сводные советские полки. 360 боевых знамен наиболее отличившихся соединений и частей фронтов победно реяли над парадными колоннами. На каждом знамени пламенели отблески минувших сравнений, за каждой колонной воинов простирались многотрудные фронтовые дороги от стен Москвы и Сталинграда, от предгорий Кавказа и колыбели Октябрьской революции — города Ленина через Курск и Белгород, через Ростов, Севастополь, Одессу, Смоленск, Киев до Бухареста, Варшавы, Вены, Будапешта, Кенигсберга, Белграда, Праги, Берлина.
Знамя Победы, водруженное на куполе рейхстага и доставленное на парад в Москву с особыми почестями, несли герои боев за Берлин младший сержант Кантария, сержант Егоров, капитаны Самсонов и Неустроев. Знамя 1-го Украинского фронта нес трижды Герой Советского Союза А. И. Покрышкин.
1400 медных голосов оркестра сопровождали парад войск боевыми маршами. И вдруг на предельном фортиссимо оркестр смолк. В настораживающей тишине ударили барабаны. Под их дробный перестук выходит колонна с двумя сотнями вражеских знамен. Немецко-фашистские штандарты, размалеванные паучьей свастикой и обагренные кровью невинных народов Европы, почти волочатся по мокрой брусчатке. Подойдя к Мавзолею, советские воины-победители с отвращением бросают их на камни Красной площади.
Трибуны взорвались возгласами «ура» и бурным рукоплесканием. Перед Мавзолеем В. И. Ленина вырастает огромный ворох предаваемых позору вражеских знамен.
Вновь заиграл оркестр. На площадь выступают колонны войск Московского гарнизона и военных академий. Рядом со мной идут слушатели Военно-Воздушной Краснознаменной академии Герои Советского Союза Н. К. Наумчик, И, М. Горбунов — прославленные асы нашего 42-го гвардейского истребительного авиационного полка. Несколько раньше в составе авиационной роты 2-го Белорусского фронта прошел по Красной площади Н. А. Глядяев — мой бывший ведомый, надежный боевой друг.
Шел спорый дождик, но радость была так велика, что мы не замечали его. Не замечали его и тысячи москвичей. Они запрудили собой ближайшие улицы, толпились на балконах, высовывались из распахнутых окон. Нас встречали и провожали громкие возгласы и радостные улыбки.
В Москве я нашел и подругу. С женой, Зинаидой Ивановной, мы уже тридцать лет идем по жизни.