Артиллерийский рейд по тылам противника
В конце марта в один из вечеров без боя входим в большое словацкое село. Оно стоит в лощине. За селом высоты — там окопался противник. Его боевое охранение, как обычно, пускает одну за другой осветительные ракеты, опасаясь внезапной атаки наших подразделений. В дом, где я с батареей остановился на ночь, зашел начальник штаба нашего дивизиона капитан Дергачев Павел Васильевич. Я долго был начальником разведки дивизиона, и мы друг друга хорошо знали. Он сообщил мне, что командование решило направить в тыл противника отряд в составе батальона, который я поддерживаю, и моей батареи. Выход в тыл противника назначен сегодня ночью. Он предложил мне вместе отправиться к командиру батальона для уточнения задачи и организации взаимодействия. Вместе с начальником штаба пошли к командиру батальона.
Ночь темная, небо закрыто сплошными тучами, моросит мелкий дождь. Изредка взлетает вражеская ракета, освещая бледным светом близлежащую местность. До противника не больше километра. Под ногами хлюпает грязь, в темноте луж не видно. Вспомнил, что у меня в кармане трофейный фонарик «жучок». Я иду позади Дергачева, фонарик спрятал в рукав, чтобы свет его не был далеко виден, иначе непременно получишь пулеметную очередь противника, который хорошо видит село. Нажимаю на рычаг фонарика, он, как положено, зажужжал, освещая дорожку, по которой мы идем. В тот же миг, как я включил фонарик, Дергачев падает на землю и кричит [219] мне: «Ложись!» Вслед за ним падаю рядом в грязь. Спрашиваю: «Павел Васильевич, что случилось?» Он отвечает: «Не слышал, что ли, мина прожужжала, очевидно, не разорвалась». У меня после контузии слух плохой, я мог и не услышать звук падающей мины. Встаем, Павел Васильевич втихаря ругается — мы изрядно выпачкались в грязи. Идем дальше, я вновь нажал на рычаг фонарика, и в тот же миг Дергачев падает на землю, увлекая за собой и меня. Опять не разорвалась. Я отвечаю, что ничего не слышал. Он, как обычно, отвечает, что, мол, «медведь на ухо наступил, вот и не слышишь». Когда я в третий раз включил фонарик, Дергачев с размаху влепил мне в ухо, так что я еле удержался на ногах. Он принял звук моей жужжалки-фонарика за вражескую мину и только сейчас понял, что это я со своим фонариком виноват в том, что мы два раза падали в грязь и вымазались с ног до головы. Выругал незлобно меня за этот неприятный эпизод и, продолжая ворчать, взял у меня фонарик, после чего мы двинулись дальше.
Вскоре прибыли к командиру батальона. Там был и командир полка, который поставил задачу нашему отряду. Она состояла в том, чтобы этой ночью скрытно от противника проникнуть в его тыл и, не ввязываясь в бой, за ночь уйти как можно дальше, в глубь его обороны. На следующий день нам предстояло захватить железнодорожный мост через реку Нитра, единственный на нашем направлении, и удержать его до подхода советских войск.
Командир батальона принял решение выступать в полночь. До реки Нитра километров двадцать пять и надо к утру успеть выйти к ней. Задача не из легких, хотя нам не привыкать действовать по тылам противника. На подготовку к рейду осталось не более трех часов. Надо успеть многое сделать. Там, в тылу, каждая ошибка может дорого стоить, и помощи ждать неоткуда, рассчитывать надо только на свои силы.
Двигаться будем без дорог, напрямую, так безопасней для отряда, но для меня это немалая трудность. Пушки придется тащить по полям, по пахоте. Каждую пушку [220] тащит шестерка лошадей, запряженных попарно, одна пара за другой — цугом. С такой «кавалькадой» придется нелегко.
Собрал командиров взводов и орудий, довел до них задачу. Совместно решаем, как быть, особенно с упряжками. Быстро обдумываю предложения и решаю взять в упряжку на каждое орудие только по две коренных лошади и по одной конной повозке с боеприпасами на каждое орудие. В случае необходимости лошадей из повозок можно будет подпрячь в орудийные упряжки.
Батарея спешно готовится к рейду: хорошо смазываются колеса орудий и повозок, на голову лошадей подготовлены брезентовые торбы с овсом, чтобы они случайно не заржали, особенно когда будем проходить через передний край противника. Много еще всяких мелочей на первый взгляд, которые надо не упустить. Солдаты получают сухой паек: сухари, сало да кашу — концентрат в брикетах. Осматриваются орудия, протираются от смазки боеприпасы и т. д.
В рейд идут от батареи два орудия и взвод боеприпасов. Остальной состав вместе с оставшимися лошадьми, под командованием старшины батареи, будет двигаться с дивизионом. Люди хорошо понимают сложность задачи, тщательно готовятся, отдыхать некогда.
В 23.00 батальон начинает движение в сторону переднего края противника. Впереди разведка. Моя батарея идет за батальоном, замыкая его колонну. На окраине села колонна останавливается, нигде ни звука, тем более ни огонька, курить строго запрещено. Ответственный момент: сумеем ли незамеченными пройти передний край противника? От этого в немалой степени зависит успех выполнения задачи. Надо, чтобы противник раньше времени не заметил наш отряд.
Томительные минуты ожидания сигнала. Разведка должна бесшумно уничтожить боевое охранение противника. Нашим разведчикам не занимать опыта в этом деле, но всякое может случиться. Если бесшумно не удастся этого сделать, вряд ли отряд сможет выполнить задачу. Скорее всего, придется с боем прорываться [221] вперед, а это — потеря внезапности действий и времени.
Но вот тихий свист — условный сигнал, означающий, что боевое охранение врага уничтожено бесшумно, без единого выстрела, одними ножами. Разведчики, чтобы не насторожить немцев, продолжают пускать осветительные ракеты, что до этого делало их боевое охранение. Нам это тоже помогает, местность на переднем крае противника в свете ракет просматривается, а это позволяет моим орудиям пройти через неприятельские окопы без осложнений.
Передний край противника пройден, отряд бесшумно устремляется в глубь его обороны. Двигаемся напрямую, без дороги. Ночная прохлада подморозила землю, и лошади уверенно тянут пушки, хотя двум лошадям приходится работать за шестерых. Расчеты помогают лошадям, когда надо преодолеть какую-нибудь преграду: окоп, канаву, воронку и т. п. Разведчики поработали хорошо — ни единого выстрела в нашу сторону со стороны противника, а это значит, что наша колонна не обнаружена. Осветительные ракеты на переднем крае немцев остались далеко позади.
Отряд останавливается. Надо передохнуть, дождаться разведчиков, которые прикрывали нашу колонну при проходе ее через передний край обороны врага с флангов. Надо проверить, никто ли не отстал. А мне, кроме того, надо дать передышку и людям и лошадям, которые шли с максимальным темпом, почти бегом. Дисциплина поддерживается строгая — ни звука, ни огонька. Разговаривают солдаты только шепотом и только по необходимости. Курение строжайше запрещено. Сами солдаты следят за этим, понимая, что нарушение скрытности может привести к тяжелым последствиям.
Подходят разведчики. Вскоре колонна трогается вперед. У меня верховая лошадь. Свою штатную я оставил у старшины — лошадь хорошо обучена, выполняет все команды со слова, и жаль будет ее потерять. Под седло я взял одну из лошадей орудийной упряжки. При необходимости ее можно будет впрячь в орудие, если какая-то лошадь выйдет из строя. [222]
Батарея замыкает колонну нашего отряда. Последней идет повозка второго орудия с боеприпасами. На нее я установил ручной пулемет, «дегтярь», как его обычно называют. Неожиданность может возникнуть с любой стороны, и надо быть готовым отразить внезапное нападение противника.
Вскоре замечаем, что справа по дороге, которую наш отряд начал пересекать, движется колонна автомашин с замаскированными фарами. Часть колонны, которая не успела перейти дорогу, в том числе и моя батарея, остановилась, солдаты залегли, приготовились к бою. Немецкие машины проходят, не замечая нас. Ночь темная, небо затянуто облаками, и это нам на руку, хотя в темноте приходится и спотыкаться, и падать.
Продолжаем движение вперед быстрым шагом. Вдруг сзади послышался топот копыт лошади. Даю команду пулеметчику быть наготове. Вскоре из темноты на полном галопе выскакивает лошадь с всадником на ней. На полном скаку седок соскакивает с седла и падает на землю. Лошадь помчалась без седока вперед. Подбегаем к всаднику, оказалось, что это командир взвода управления Дыминский. Когда мы начали собираться в рейд, он ушел в другой дом и там уснул. Старшина батареи, оставшийся в селе, случайно его обнаружил и разбудил. Дыминский схватил первую попавшуюся лошадь, вскочил в седло и помчался нас догонять. Впоследствии оказалось, что это была моя лошадь, которую я оставил у старшины. Отругал его как следует; мне было не до него, когда собирались в рейд, и он сам должен был позаботиться и о себе, и о своем взводе.
С момента нашего выхода в тыл противника прошло два часа. Дыминский ехал по нашему пути. Лошадь — животное умное — поняла, что от нее хотят, и сама нашла дорогу к колонне. В то же время тот факт, что спустя два часа после нашего выхода противник не обнаружил, что его боевое охранение уничтожено, свидетельствовал, что о нашем рейде он еще ничего не знает.
Приближается рассвет, но еще темно. Дорога пошла под уклон, впереди должна быть река и большое село. [223]
Оно угадывается по лаю собак да пению петухов. Самого села еще не видно. Обойти село нельзя, мост есть только тут, в селе. Значит, придется прорываться с боем. Пока что наш отряд не обнаружен, и внезапность на нашей стороне, хотя это, конечно, временный фактор.
Колонна останавливается, не доходя села, надо ее подтянуть и приготовиться к бою. В таком большом селе, несомненно, есть гарнизон, и, очевидно, не малый.
Вскоре двинулись вперед. Дорога постепенно идет под уклон. Колонна втягивается в глубокую и длинную лощину, по дну которой идет дорога. Боковые стороны ее круто идут вверх, поднимаясь на высоту 8–10 метров. Останавливаю батарею. Впереди село, значит, с минуты на минуту завяжется бой, а я со своей батареей окажусь в овраге, где пушкам не развернуться, и назад хода нет.
Посылаю вперед разведчиков. Они вскоре возвращаются и докладывают, что овраг идет до самого села. Даю команду отцепить упряжки, развернуть орудия в другую сторону, то есть назад. Пока еще боковые стороны невысокие, и нам удается, хотя и с трудом, их развернуть. Цепляем орудия к упряжкам и выезжаем из оврага. В этот момент в селе началась перестрелка. Очевидно, наша разведка вступила в бой с охранением противника.
Темно, ничего не видно, только вспышки выстрелов да трассирующие пули, летящие во все стороны, показывают, что бой идет где-то ближе к центру села. Даю команду батарее выехать вправо от оврага, занять огневую позицию и подготовиться к ведению огня. В темноте орудия выезжают на позицию, помогают вражеские ракеты. В их свете удается быстро занять позицию и развернуть орудия в сторону села. Там уже вовсю кипит бой, слышны пулеметные и автоматные очереди, частые разрывы ручных гранат, крики «ура!».
Напряженно всматриваюсь вперед в село, но ничего не видно, кроме крыш и деревьев, которые иногда выхватывает свет очередной ракеты. Мои орудия готовы к стрельбе, но вести огонь опасно, можно попасть по своим. От Дыминского, который находится с командиром батальона, нет никаких известий, очевидно, им самим [224] трудно определить, где идет бой. Здесь вся надежда на десантников. Действуя небольшими группами, они атакуют, не давая противнику опомниться и перехватить инициативу.
Посылаю вперед разведчика узнать обстановку. Минут через десять он прибежал обратно и, запыхавшись, докладывает, вернее, кричит: «Танки!» Пытаюсь у него выяснить, чьи танки и где они. Сразу же сам подивился абсурдности этого вопроса. Чьи же танки могут быть в тылу противника, где батальон начал бой. Дотошно у разведчика допытываюсь: где он видел танки? Разведчик показывает рукой влево, за овраг, по дну которого идет дорога в село и где находится большая часть колонны батальона. До боли в глазах всматриваюсь в ту сторону, куда показал разведчик, но в темноте ничего не видно, а при свете ракет противника, в стороне от них, темнота кажется еще гуще.
Посылаю за овраг разведчика с задачей уточнить, где танки противника. Сквозь треск автоматных и пулеметных очередей иногда слышен приглушенный звук моторов. Очевидно, это и есть цель для моей батареи.
Подаю команду: «Танки слева!» Расчеты с трудом разворачивают орудия влево. Второе орудие надо выкатить вперед влево, иначе оно будет в затылок первому, так как до этого орудия были развернуты на село. Расчет второго орудия пытается выкатить его, но сил недостаточно. Даю команду первому расчету и всем, кто здесь есть, помочь выкатить орудие. Грунт песчаный, всюду мелкий кустарник, и орудие с трудом движется вперед. Солдаты изо всех сил налегают на колеса: надо быстрее, танки ждать нас не будут.
Наконец удается выкатить орудие на позицию пригодную для стрельбы. По-прежнему еще темно. Выбегаю вперед к самому оврагу, пытаюсь что-нибудь рассмотреть в темноте. Мешают вспышки выстрелов и ракет. Наконец с трудом удается увидеть движение темной кучи, напоминающей скорее воз с сеном. Это и есть танк противника! До него метров 150–200. Бегу назад к орудию, пытаюсь наводчику показать, где танк, но он не видит его. Наконец [225] в бледном свете очередной падающей ракеты удается увидеть силуэт. Сам кидаюсь к панораме прицела орудия, вращаю маховик панорамы, с трудом нахожу темное пятно танка. Наводчик прильнул к панораме, увидел цель. Подаю команду: «По танку, бронебойным, прицел 12, огонь!» Расчет орудия четко выполняет команду.
Раздается оглушительный, резкий звук выстрела. Пламя выстрела ослепило и меня, и расчет. Но звук удара снаряда по броне и затем звук рикошета его подтвердили, что снаряд попал по цели. Из машины серия красных ракет. Я даже испугался вначале: неужели попал по своему танку? Но сразу же мысль подсказывает: какие свои танки могут быть здесь, в тылу противника?
Подаю новую команду: «Огонь!» Вновь звучит резкий звук выстрела и вновь рикошет. Понял: очевидно, это тяжелый «тигр», его наши бронебойные снаряды не берут. Пока падали красные ракеты, рассмотрел, что там движутся два танка. К этому времени мой разведчик сообщил, что вдоль окраины села приближаются к выходу из оврага еще два танка. Понял, что гитлеровцы намереваются зайти с обеих сторон оврага, зажать там колонну батальона и передавить ее гусеницами.
Медлить некогда, подаю команду: «Подкалиберным, огонь!» Подбегаю ко второму орудию, показываю наводчику едва видимый силуэт второго танка. В это время происходит выстрел первого орудия. Слышен характерный звук, как будто снаряд увяз во что-то. Это свидетельствует о том, что снаряд попал в танк. Звучит выстрел второго орудия, и снова такой же звук. Оба танка остановились. Немецкие танкисты начали выскакивать из танков. В горячке боя схватил ручной пулемет, упал с ним на землю между орудий и начал короткими очередями стрелять по разбегающимся немцам.
Наши десантники из батальонной колонны, до этого с тревогой наблюдавшие вражеские танки, ободренные мощными звуками выстрелов моих орудий, бросились вперед к вражеским танкам, ловя танкистов.
Стрелять из пулемета нельзя. Опомнился, что я все-таки командир батареи, а не пулеметчик. Но сработал [226] юношеский азарт боя, ведь мне было всего двадцать один год.
Пока батарея моя вела борьбу с танками, рассвело. В бинокль пытаюсь рассмотреть, что делается в селе, где идет основной бой нашего отряда. Два других танка, которые двигались вдоль окраины села к другому концу оврага, в котором находится часть нашего отряда: кухня батальона, повозки с боеприпасами, продовольствием и т. д., стоят без движения. Видимо, с ними справились батальонные пушки.
Пулеметные и автоматные очереди, разрывы гранат слышны где-то в центре села. Наши десантники атакуют дом за домом. Судя по всему, здесь находился крупный штаб немцев, и бой идет ожесточенный, но инициатива на нашей стороне.
Вижу в бинокль, как из села, на его дальней от нас окраине, выбегают немецкие вояки, некоторые полураздетые, видны белые нательные рубахи. Бегут к стогу соломы, что стоит за селом наверху. На улице довольно прохладно, очевидно ниже нуля, и раздетым немцам, конечно, холодно, вот они и прячутся в стог соломы.
С той стороны, куда мы вели огонь по танкам, судя по всему, опасности нет. Надо срочно разворачивать батарею в сторону села. Мои батарейцы дружно навалились на орудия. Первое орудие развернуто на 90 градусов и готовится к ведению огня, второе орудие надо выкатить метров на пятьдесят вправо. Все, кто не задействован у первого орудия, навалились на второе.
Вести огонь по селу, где идет бой, нельзя, можно попасть по своим. Решаю дать несколько выстрелов по стогу соломы и поджечь его — «подогреть» немцев. Подаю команду: «По стогу соломы за селом, прицел 40, первому орудию зажигательным снарядом, огонь!» Резко и мощно звучит выстрел первого орудия. За ним по другому концу стога выстрелило второе орудие. Снаряды с воем пролетают выше стога и рвутся где-то далеко за ним. Что есть силы кричу очередную команду: «Наводить под основание стога, огонь!» Вновь в утреннем воздухе мощно звучит выстрел орудия. Снаряды попали в стог. Подаю [227] команду: «По два снаряда, беглый огонь!» Вновь звучит выстрел, и стог задымился, а затем показалось и пламя. Немцы, как мыши, начали выскакивать из соломы. Они и впрямь похожи на мышей в своих шинелях мышиного цвета.
Под такую артиллерийскую канонаду наши десантники еще яростнее ведут бой. Надо прорваться через село и продолжать выполнять главную задачу — мост через реку Нитра надо успеть захватить до того, как немцы его взорвут. Бой в селе постепенно затихает, батальон занимает оборону на дальней окраине села. Надо собрать колонну, разобраться с ранеными, наскоро захоронить погибших — и вперед. Приказываю старшему офицеру батареи Дрогаченко занять круговую оборону. Сам с разведчиками еду в село, к командиру батальона, чтобы уточнить задачу. В селе везде видны следы боя: убитые немцы, горящие машины, разбитые повозки. В общем, знакомая картина боя.
Нахожу командира батальона. Он горячо благодарит меня за такую «громкую» поддержку боя батальона и за подбитые танки. Коротко разбираем перипетии боя. Из его рассказа я окончательно понял, что немцы действительно намеревались зажать батальон в овраге и передушить всех гусеницами танков и что в этом селе действительно был штаб немецкой дивизии. Много немцев, прикрываясь темнотой и прячась за прибрежными деревьями и кустарником, убежали из села вдоль реки. Нам нет времени их преследовать, надо быстрее идти вперед к реке Нитра, до которой километров пятнадцать. Мы теперь обнаружили себя, и элемент внезапности нам уже не поможет, впереди тяжелые бои в тылу врага.
Посылаю разведчика на батарею с приказанием сняться с позиции и на рысях прибыть на дальнюю окраину села, где я нахожусь. Уже совсем рассвело, и не исключено, что немцы вызовут свою авиацию, начнется бомбежка села. Надо успеть проскочить.
Вскоре батарея благополучно прибыла в указанное место и замаскировалась у окраинных домов. Батальон в предбоевом порядке, то есть в ротных колоннах двинулся вперед, следом и я со своей батареей. [228]
Переваливаем через высоту, на которой продолжает гореть подожженная нами скирда. Впереди в дымке виднеется следующее село, до него километра четыре. Оно на пути нашего маршрута, боя за него не избежать. Вскоре по полю захлопали разрывы вражеских мин. Противник начал нас доставать из своих минометов. Батальон развертывается в боевой порядок — цепь. Неприятель может нанести удар с любого направления. Поэтому весь батальон с повозками, кухней двигается одной цепью.
Моя батарея тут же рядом с цепью батальона, орудия построены в линию, одно от другого метров пятьдесят по фронту, в готовности немедленно развернуться и прямой наводкой поддержать своим огнем атаку батальона. Впервые за все время войны вижу такую картину: в одной линии идут десантники, между ротами — повозки с боеприпасами и ранеными, здесь же дымит кухня, которая на ходу готовит завтрак батальону, здесь же и мои орудия и повозки со снарядами. Штаб батальона и сам комбат тоже рядом с цепью.
Постепенно спускаемся в лощину, и дальнее село исчезает из вида, но и нас противник уже не видит, мы в мертвом пространстве, и вести прицельный огонь по нас немцы не смогут. Вперед ушла батальонная разведка — лощина подходит почти к самому селу и можно встретить любую неожиданность.
Вражеские мины хлопают левее батальона, очевидно, противник не видит нас и ведет огонь вслепую. Низина позволяет нам подойти скрытно почти к самому селу. Батальонные минометчики занимают в лощине огневую позицию, чтобы поддержать своим огнем атаку батальона. Моей батарее здесь делать нечего — до села меньше километра и вести огонь с закрытой позиции нельзя.
Движемся по прошлогодней пахоте, лошади с трудом тянут пушки, поэтому солдаты расчетов все время «на колесах» — помогают лошадям. Когда особенно трудно, все, кто в батарее, налегают на колеса, ведь каждое орудие с передком весит больше двух тонн.
Поднимаемся на пригорок. Уже видны верхушки деревьев на окраине села, а вскоре показались и окраинные [229] дома. Противник открыл довольно сильный ружейно-пулеметный огонь. Продолжают стрелять и вражеские минометы. Мины падают где-то позади нас. «Зачихали» наши батальонные минометы, ведя огонь по неприятелю.
Я остановил орудия в низине, куда не долетают вражеские пули, иначе может побить лошадей из упряжек и тогда беда. До села метров двести, наша пехота залегла, надо передохнуть перед броском. Батальонные минометы продолжают вести огонь по противнику. Мины ложатся по окраине села, где проходит его передний край. Вскоре командир батальона подает команду на атаку. Солдаты батальона встают и бегут. Яростный крик «ура!» несется над цепью. Немцы боятся его, да и себя этим криком подбадриваешь. Тут же в цепи и повозки, и кухня, и мои орудия. На бегу строчим из автоматов и винтовок. У меня трофейный ручной немецкий пулемет, разведчики притащили, когда утром вели бой за село. Замечаю, что и я вместе со всеми что есть духу кричу «ура, ура!», поливая окраину села из пулемета. Какой-то единый порыв влечет нас вперед. Быстрее ворваться в село, не дать противнику опомниться, а там нашим десантникам сноровки не занимать.
Цепь батальона уже у окраинных огородов, где были гитлеровцы. Яростные очереди наших и вражеских автоматов и пулеметов, хлопки ручных гранат, то там, то здесь крики «ура!» — это наши десантники штурмуют вражескую оборону. Оглядываюсь назад, мои пушки с упряжками тут же вблизи цепи батальона, мчатся сколько хватает сил лошадям. Кулаком погрозил старшему офицеру, он разводит руками — азарт боя не удержал на месте ни солдат, ни лошадей. Послал разведчика, приказал старшему офицеру быстрее укрыть упряжки вместе с орудиями у ближайших домов, которые уже взяты батальоном. Для моей батареи пока серьезной работы нет. Но держу всех в готовности немедленно развернуться и поддержать огнем действия батальона.
Постепенно бой в селе стихает, противник не выдержал нашей дружной и яростной атаки и уходит, прикрываясь [230] окраинными домами и деревьями. Батальон расположился в центре села и на дальней его окраине. Наскоро подводят итоги боя, оказывают первую помощь раненым, убитых как будто нет. Кухня вскоре начинает выдавать завтрак — обычная жизнь фронтовая, бой боем, а подкрепиться надо.
Моя батарея на ближней окраине села тоже расположилась на завтрак. У нас кухни нет, только сухой паек, но находчивые солдаты уже разжились из батальонной кухни горячей едой, принесли и мне.
Наскоро перекусив, выхожу из села. Правее нас за селом гряда высот, что там — не видно, надо посмотреть. Поднялся на гребень высоты: впереди пашни, холмы, кое-где деревья, посадки, вдали в дымке виднеется небольшое село. До него километра три. Всматриваюсь в бинокль и вдруг вижу цепь солдат, двигающихся от села в нашу сторону. До них метров 800–900. Что за цепь, чья, рассмотреть трудно. Лег на землю, внимательно в бинокль всматриваюсь. По очертанию касок на голове у солдат понял — немцы. Отбежал в сторону, лег на землю, у меня с собой все тот же трофейный немецкий пулемет. Прицелился, даю очередь по далекой еще цепи. Солдаты попадали на землю, значит, достал. Но вскоре офицер поднял цепь, и она вновь перебежками начала двигаться в нашу сторону. Даю еще несколько очередей. Справа от меня, в метрах ста, фонтан земли — разрыв вражеской мины, — а затем еще два разрыва: один впереди, другой сзади. Значит, попал в артиллерийскую «вилку», следующая мина — моя. Быстро убегаю в сторону. Успел преодолеть метров 25–30, как на том месте, где я лежал, снова фонтан земли — разрыв мины. Вскакиваю и бегу назад к селу, где стоит моя батарея. Я не своим делом занялся, у меня батарея, и я — ее командир, но юношеский азарт и тут толкнул меня на то, что мне следовало делать. Но раздумывать некогда. Послал разведчика сообщить командиру батальона о противнике.
Вскоре батальон и моя батарея двинулись вперед. Нам нельзя ввязываться в бой на этом рубеже. Бессонная ночь и усталость давят, но надо выдержать, и солдаты, хорошо [231] понимая это, делают все, чтобы выполнить задачу. Часа три или четыре наступаем почти без остановок. Только иногда то в одном, то в другом месте вспыхивают короткие, яростные стычки с отдельными группами врага. Он, очевидно, потерял нас из виду или не имеет достаточных сил в этом районе, чтобы преградить нам путь. Но пусть об этом у противника болит голова, а нам надо выполнить свою задачу.
Вскоре вдали показался железнодорожный мост через реку. До него с километр. Это наша главная цель. Батальон и моя батарея с максимально возможной для нас скоростью идут к мосту. Ширина реки Нитр в этом месте метров 150–200, течение очень быстрое, до гор километра три-четыре, и скорость течения как в горной реке.
Короткая вспышка боя с небольшой группой противника, охранявшей мост, — и он в наших руках. Командир батальона организовывает оборону. Моя батарея занимает позицию в боевых порядках отряда. Солдаты орудийных расчетов окапываются. Надо вырыть окопы для пушек, ровики для укрытия расчетов и т. д. Работы хватает, но все хорошо знают, что цена этой работы — жизнь. При налете вражеской авиации или бое с наземными силами без окопа верная гибель. Никого убеждать или подгонять не приходится.
Получилось так, что события, о которых я сейчас пишу, происходили ровно пятьдесят лет назад. Сегодня 4 апреля 1995 года. Конечно, многие детали тех боев уже забылись и их, очевидно, не вспомнить. Да это и не важно. Главное в том, что мы тогда, действуя в тылу противника, свою задачу выполнили — мост захватили невредимым и удерживали его до подхода своих войск.
Наш рейд по немецким тылам, очевидно, сыграл немаловажную роль. Во всяком случае, в полосе наступления нашей дивизии противник начал поспешно отходить. Вскоре наш отряд влился в состав главных сил дивизии, и мы вместе со всеми продолжали наступление по территории Чехословакии, теперь уже в направлении на северо-запад, на Прагу. [232]