Форсирование Днепра и бои за плацдармы
Во второй половине августа дивизия получила приказ передать свой участок обороны другим частям, погрузиться в эшелоны на железнодорожной станции Пола и передислоцироваться на Украину, в состав Степного фронта, который вместе с другими фронтами участвовал в Курской битве.
Командиром дивизиона у нас был молодой капитан Куковенко. Говорили, что он был зятем командира нашей дивизии генерала А. Ф. Казанкина. Он собрал офицеров от каждой батареи, и на машине мы отправились на станцию Пола для рекогносцировки места и условий погрузки.
Вскоре, погрузившись в эшелон, дивизион отправился в путь через Москву и недавно освобожденные города: Орел, Курск, Белгород. Разгрузившись ночью на станции Слатино, вблизи Харькова, наш дивизион расположился в лесу, неподалеку от станции Дергачи. Вдали, километрах в десяти, виднелся Харьков, за который еще шел ожесточенный бой.
После Северо-Западного фронта с его дремучими хвойными лесами и безбрежными болотами Украина показалась нам раем. Утром, проснувшись в лесу, мы увидели яблони и груши с плодами, и хотя они были дичками, горькими и кислыми, нам показались сладкими и вполне съедобными. Рядом с лесом простиралось большое поле со спелой кукурузой, которой мы быстро воспользовались: варили, сколько можно было вместить в котелки и ведра. Раскаты артиллерийской [68] стрельбы и бомбежки были слышны отчетливо, хотя по нашему району не попадало.
В первых числах сентября 1943 года дивизия сосредоточилась в районе села Дергачи. Здесь мы получили пополнение людьми и техникой. Вместо конной тяги все батареи были переведены на мехтягу. В качестве тягачей мы получили новенькие американские машины «Студебекер».
После доукомплектования дивизия провела несколько дней, обучая молодое пополнение, сколачивая подразделения для умелого ведения боя. Подготовка заканчивалась тактическими учениями дивизии с боевой стрельбой вблизи Харькова, где еще несколько дней назад шли ожесточенные бои. Полки дивизии штурмовали вражескую оборону, а в качестве целей вместо противника использовали вражескую технику, в том числе и танки, которых было немало в этом районе.
Вскоре дивизия получила приказ совершить марш к Днепру. Немецкие войска, потерпев поражение на Курской дуге, под Харьковом и Полтавой, спешно отходили на запад за Днепр.
На правом берегу Днепра немцы создали мощный оборонительный рубеж, получивший название Восточный вал, и объявили на весь мир о том, что восточная граница рейха отныне проходит по Днепру. Для создания этого рубежа немцы широко привлекли местное население. О его важности говорит и тот факт, что в середине сентября 1943 года, за две недели до выхода наших войск к Днепру, Гитлер лично приезжал в Запорожье для проверки готовности Восточного вала.
Этот оборонительный рубеж действительно выглядел неприступным. Сам Днепр — серьезная водная преграда. В тот период его ширина была 500–700 метров при довольно сильном течении. Правый берег, где оборонялись гитлеровцы, на всем своем протяжении высокий и господствует над левым. С него отлично просматривались подступы к Днепру с левобережья, и, конечно, все простреливалось прицельным огнем. Противник успел здесь создать глубокоэшелонированную оборону и систему [69] огня. Левобережье, откуда нам предстояло форсировать Днепр, — место низменное, песчаное, местами заболоченное. К тому же гитлеровцы постарались уничтожить все, что могло как-то облегчить нам форсирование. Появление даже одиночных солдат у Днепра вызывало яростный пулеметный и минометный огонь противника.
Наша дивизия вошла в состав 37-й армии Степного фронта, позже переименованного во 2-й Украинский. Им командовал известный полководец, впоследствии маршал Советского Союза Иван Степанович Конев. Армии была поставлена боевая задача: действуя на широком фронте, выйти к Днепру, южнее Кременчуга, и, с ходу форсировав его, захватить плацдарм на восточном берегу.
Передовые части, сбивая заслоны противника, стремительно и неудержимо рвались к Днепру. Хорошо помню настроение солдат и офицеров нашей батареи — как можно быстрее выйти к Днепру, форсировать его, не дать противнику возможности закрепиться на этом рубеже. Все стремились к Днепру.
Наша дивизия пока находилась во втором эшелоне армии и двигалась вслед за передовыми частями. Прошли Полтаву, затем Кобеляки. Шла вторая половина сентября, погода стояла теплая, солнечная. Противник периодически наносил бомбовые удары по нашим войскам, но наша колонна пока не подвергалась бомбежке.
К концу сентября подошли к Днепру. Соблюдая тщательную маскировку, в ночное время оборудовали наблюдательный пункт вблизи воды на песчаном берегу в кустарнике. Левее, в районе села Мишурин Рог, которое находилось на правобережье, передовые части форсировали ночью Днепр и захватили небольшой плацдарм. Там шел ожесточенный бой, беспрерывно гремели разрывы снарядов и мин, пулеметные и автоматные очереди, выстрелы винтовок. Непрерывные бомбежки и воздушные бои слились в жестокий, мощный и тяжелый гул боя. Дрожала земля.
На рассвете вся водная гладь Днепра была покрыта переправляющимися войсками: кто на лодке, очевидно ранее спрятанной населением в камышах, кто на самодельных [70] небольших плотах (их было большинство). Несколько бочек из-под бензина, связанные проволокой, сверху ворота от сарая или что-либо подобное — вот и плот. Нужно было приложить немало сил и умения, чтобы преодолеть Днепр на таком сооружении. Табельных переправочных средств было мало. Вся эта лавина войск, маневрируя, насколько можно было между разрывами, неудержимо стремилась на правый берег.
Крики, ругань, стоны раненых, ржание перепуганных лошадей — все это вплеталось в звуки боя. Противник яростно сопротивлялся, стремясь ликвидировать захваченные плацдармы. Десятки атак за день приходилось отражать нашим подразделениям на том берегу. Огневое и тактическое преимущество было на стороне немцев. Траншеи полного профиля, ходы сообщения, оборудованные огневые точки, наличие танков и бронетранспортеров позволяли противнику успешно обороняться и контратаковать наши малочисленные подразделения, форсирующие реку.
Всю ночь идет переправа через Днепр. Неподалеку по ночам наводят понтонный мост. По нему непрерывным потоком идут танки и артиллерия — переправляется 5-я танковая армия — главная ударная сила фронта. С рассветом мост разводят и по частям прячут его в прибрежных кустах. Мост — желанная цель для вражеской авиации и артиллерии, а он единственный на нашем плацдарме. Поэтому остальные части переправляются через Днепр кто на чем может, в основном на самодельных плотах.
Зенитных средств было мало. Наша истребительная авиация, как правило, была связана боем с вражескими истребителями, а в это время бомбардировщики делали свое дело, бомбя и штурмуя наши переправляющиеся части. Впрочем, наши бомбардировщики и штурмовики в это же время обрабатывали боевые порядки противника, помогая нашим войскам вести ожесточенный бой на плацдарме. Получалось так, что сверху, где-то в полутора километрах от земли ведут бой истребители. Слышны яростные пулеметные и пушечные очереди. То один, то другой самолет камнем падает на землю или в воду. [71]
Сверху сыплются какие-то обломки. В это же время ниже наши бомбардировщики и штурмовики летят бомбить противника, а бомбардировщики противника бомбят нас. Эта картина с раннего утра до позднего вечера повторялась ежедневно.
Наша дивизия пока еще во втором эшелоне 37-й армии, на левом берегу Днепра. Ввод ее в бой без разрешения фронта запрещен. Но наш артполк занял огневые позиции и ведет огонь по заявкам частей, находящихся на плацдарме. Мы занимаем наблюдательный пункт в прибрежных кустах у самой воды. Переправа идет левее нас. Напротив нас на противоположном берегу вражеская оборона. Там берег высокий и крутой. Наши позиции хорошо просматриваются и простреливаются даже пулеметным огнем. Приходится тщательно соблюдать меры маскировки. Появление на берегу даже отдельных солдат вызывало яростный огонь противника. Хочется пить, днем еще жарко, сентябрь. Погода стоит солнечная. Но к Днепру можно выйти только ночью, хотя до воды каких-то 40–50 метров.
Вскоре получаем приказ: занять наблюдательный пункт на плацдарме. Ранним утром в первых числах октября 1943 года я со своими разведчиками помог какому-то переправляющемуся подразделению соорудить плот. Несколько железных бочек, сверху полусгнившие кладбищенские ворота, несколько надгробных крестов, старых досок, венки. На этом плоту уместились две лошади с 45-мм пушкой, три человека расчета и я со своими тремя разведчиками.
Рано утром, затемно, отчалили от берега. В руках у кого что: лопата, кусок доски, палка, а кто и руками, лежа на плоту, гребет на тот берег. Вся река усеяна переправляющимися войсками. Немец нас еще не видит. Как обычно, над передним краем врага постоянно взлетают осветительные ракеты, но реки они не достают. Плывем медленно вперед. Плот заметно сносит, течение у Днепра быстрое. А надо попасть точно в назначенное место, иначе течением снесет к противнику. На плацдарме неподалеку от реки расположено село Мишурин [72] Рог. Днепр здесь имеет крутые, высокие берега. Они уходят от берега в глубь степи, образуя довольно большую прибрежную подковообразную лощину, в которой и располагается село. Оно известно тем, что до войны в нем работал известный на всю страну кукурузовод Марк Озерной. Вот к этому селу нам и надо доплыть. Пока гребем и медленно приближаемся к противоположному берегу.
Рассвет застает нас где-то недалеко от середины реки. Противник обнаружил нашу переправу и открыл сильный артиллерийско-минометный огонь. То там, то здесь рвутся в воде снаряды и мины, поднимая фонтаны воды. Уже есть прямые попадания или разрывы вблизи плотов, таких же как и наш. Слышны крики раненых, тонущих, ржание перепуганных, упавших в воду лошадей. Мертвые уходят под воду тихо.
Наш плот беда пока миновала, и мы со всей силой гребем на тот берег. Вскоре появляется вражеская авиация и с высоты 200–300 метров бомбит переправляющихся. Мы хорошо видим не только самолеты с выпущенными шасси — «Юнкерсы-88», но даже вражеских летчиков в кабинах. Зенитной артиллерии мало — одна или две батареи ведут огонь по вражеским самолетам, захлебываются от очередей. Результатов зенитчиков пока не видно. Противник безнаказанно делает свое дело.
Вскоре одна из бомб взорвалась в воде вблизи нашего плота. Не успели мы даже сообразить, что к чему, как наш плот стал на дыбы, поднятый взрывной волной. Мы мигом оказались в воде, вернее, под водой. Опомнился я тоже под водой. Вынырнул, хватаю воздух ртом, барахтаюсь в воде. На мне шинель, сапоги и все мое имущество. Все это намокло и тянет вниз. Отчаянно гребу руками, чтобы удержаться наверху. Вода уже холодная, октябрь не время для водных процедур. Но сейчас не до этого, лихорадочно смотрю, за что бы уцепиться. Недалеко наш плот, вернее, его куски. Цепляюсь за него, здесь же рядом и мои разведчики барахтаются, вынырнули лошади. Все это, конечно, сопровождается дикими криками и воплями. [73]
А противник продолжает ожесточенную бомбежку. Когда очередной самолет приближается к нам, мы опускаемся под воду, держась за остаток плота. Одежда намокла, тянет вниз, а до берега не менее 300–350 метров. Но все гребут вперед, не помню, чтобы кто-то развернулся. Наконец ноги достали дно — отмель, а вблизи небольшая песчаная коса метров 30–40 в длину, метра 4–5 в ширину. На ней собрались такие же, как и мы. Кто выливает воду из сапог, кто раздевается, чтобы выжать хоть немного намокшую одежду.
Вражеские «Юнкерсы», отбомбившись по переправляющимся войскам, заметили наш островок, на котором, как зайцы в половодье, скопились наши бойцы. С диким завыванием, пикируя и ведя огонь из пулеметов и пушек, вражеские самолеты обрушились на островок. Падают убитые, кричат раненые, ругаются уцелевшие. Мы практически беззащитны, укрыться негде, кругом вода. Некоторые бросаются в воду, но пули достают и там. Сжимаем в ярости кулаки, из автомата или винтовки по самолетам вести огонь бесполезно. К тому же многие без оружия, оно, очевидно, утонуло в реке, а у меня вообще оружия не было.
Наконец самолеты улетели. К острову подошел небольшой катерок с паромом на понтонах. Подобрали раненых, взяли живых — и на противоположный берег. Так мне удалось добраться на правый берег Днепра.
Село Мишурин Рог расположено в широкой долине. Противник ружейно-пулеметным огнем сюда не достает и не видит разрывов своих снарядов и мин. Село почти целое, только несколько домов разрушено бомбами.
Возле одного из крайних домов остановились, разделись, обсушились у небольшого костра и двинулись вперед. Передний край где-то в километре-полутора выше. Недалеко от оврага выбрали НП. С наступлением темноты роем для него окопы, землю на плащ-палатках относим в ближайший овраг, чтобы противник не обнаружил нас по свежевырытой земле. На нашем направлении в руках у немцев небольшая деревушка, обозначенная на [74] карте как совхоз «Незаможник». В течение нескольких дней ведем наблюдение за противником. На нашем участке относительно тихо. Тяжелые бои идут неподалеку от нас, километрах в двух-трех за селом Дерневка. Немцы упорно обороняют это и еще несколько сел: Бородаевку, Куцеволовку, Успенское. Грохот боя не смолкает ни на минуту. Только ночью на несколько часов бои затихают, чтобы к утру вспыхнуть с новой силой.
Наша дивизия к этому времени осуществляла переправу через Днепр, в основном по ночам. Одновременно по мосту, наводимому также по ночам, на правый берег переправлялся 18-й танковый корпус 5-й танковой армии.
Наступление Степного фронта на плацдарме в районе села Мишурин Рог было назначено на 15 октября. В ночь с 14 на 15 октября командир батальона 13-го гвардейского воздушно-десантного полка нашей дивизии выбрал свой КП на нейтральной территории, метрах в 50–100 от нашего переднего края с целью лучшего управления батальоном во время атаки совхоза «Незаможник». Я со своими разведчиками находился вместе с командиром батальона. На нашем участке артподготовка перед атакой не планировалась из-за недостатка боеприпасов. Она проводилась где-то справа, в районе села Дерневка.
Еще как следует не рассвело, когда командир батальона подал сигнал начала атаки. Десантники без единого выстрела поползли по полю в сторону вражеских траншей в районе совхоза «Незаможник». До противника метров триста. Командир батальона решил незаметно подползти к обороне противника, а затем внезапной атакой ошеломить его и захватить совхоз. Справа и слева в рассветной дымке видны сотни ползущих десантников.
Когда до переднего края немцев осталось метров 100–150, командир батальона подает команду: «Ротам встать, в атаку вперед!» Десантники вскакивают и устремляются в атаку, гремит солдатское «ура!». Для противника наша атака была полной неожиданностью. Наблюдаем, как вражеские солдаты выскакивают из блиндажей, уцелевших домов, беспорядочно отстреливаясь, в панике бегут [75] за село. Наши десантники яростно атакуют, то там, то тут происходят рукопашные стычки. Наши солдаты уже ворвались в село.
Командир батальона, высунувшись по пояс из окопа, что-то кричит, пытаясь управлять батальоном. Мы тоже в азарте боя поднялись над бруствером окопа, что-то кричим пробегающим мимо бойцам.
Вдруг пламя и грохот разрыва снаряда вблизи нашего окопа. Меня оглушило, контузило. Очнулся на дне окопа. Кто-то из разведчиков тормошит меня, что-то кричит, но я ничего не слышу, в ушах какой-то шум и звон. Попытался встать. Рядом стонут раненые, кто-то убит. Командир батальона лежит на дне окопа, тут же санинструктор приводит его в чувство, кажется, и он цел. Недалеко сидит в окопе замкомандира нашего дивизиона капитан Юрченко, держится за голову — тоже контужен, но жив. С трудом вылезаем из окопа. Оказывается, противник заметил наш НП и прямой наводкой из пушки выстрелил по нас. Снаряд попал в основание бруствера, и осколки перед нами полетели вверх и по бокам, поэтому раненые и убитые были справа и слева от нас. А в центре окопа, где мы находились, ударной волной всех контузило и оглушило. Командир батальона лишился речи, рот раскрывает, а говорить ничего не может. Его отправили в тыл. Юрченко стал заикаться, а мне повредило слух.
Вскоре мы уже вслед за войсками вошли в совхоз. Не успели пройти и половину села, как налетела вражеская авиация и начала бомбежку.
Видим, как одна из бомб стремительно приближается к тому месту, где находимся мы. Поблизости оказался погреб, кидаемся в него, где-то рядом мощный взрыв бомбы, земля сыплется с потолка. В погребе стоит несколько бочек, прячемся между ними. Бомбы падают дальше, и мы поднимаем голову. Один из разведчиков уже успел запустить руку в бочку и вытаскивает оттуда большой красный соленый помидор. С удовольствием угощаемся помидорами. В другой бочке оказались моченые яблоки — пробуем и их. Но пора и вперед. [76]
Налет окончился, мы выскакиваем из погреба и следуем за наступающими войсками. Противник пытается контратаковать, но остановить наше наступление ему уже не под силу. Наступаем в сторону железнодорожной станции Пятихатки, до которой 50 километров.
К концу дня 15 октября выходим на рубеж небольшого села Лиховка, правда, противник оказал упорное сопротивление, и взять село вечером мы не смогли. Солдаты устали, отстали тылы, боевой порядок растянулся. Ведь за день мы прошли около 15 километров — небывалый успех. Обычно при прорыве обороны противника продвижение на 3–5 километров считалось успехом, а здесь все 15. Противник не ожидал здесь главного удара.
Ночуем в поле, кто где может. Накрапывает дождь. Голодные, ожидать, что кто-то подвезет пищу, безнадежно. Кто-то из разведчиков запасливый, прихватил в вещмешок несколько моченых яблок — и на том спасибо.
Рано утром снова атака на Лиховку. После упорного боя противник оставляет село. Не задерживаясь здесь, мы продолжаем наступать. То там, то тут враг оставляет засады, чтобы задержать наше наступление и оторваться.
Вторые сутки продолжается наше наступление на плацдарме. Первая полоса обороны противника прорвана. Сопротивление его значительно ослабло: отдельные контратаки мелкими группами, ружейно-пулеметный огонь на некоторых рубежах да обстрел дальнобойной артиллерией отдельными выстрелами наугад.
На вторые сутки с утра сеет мелкий, холодный, нудный дождь, но зато из-за него стоит низкая облачность и немецкая авиация не действует. Вчера она весь день терзала наши боевые порядки бомбово-штурмовыми ударами. Наша авиация скована на днепровской переправе, там идут непрерывные воздушные бои. У нас нет зенитных средств, а наш ружейно-пулеметный огонь вражеской авиации вреда практически не приносит. Но сегодня непогода нам на руку, хотя, конечно, приходится ползти по раскисшим полям в мокрой шинели, из-за чего снижается темп наступления. [77]
Командир батальона, который поддерживает наша батарея, решил наступать в предбоевом порядке; роты движутся в колонну по одному цепочкой. Это ускоряет темп движения. Я со своими разведчиками и связистами иду за головной ротой, следом за командиром батальона. Сейчас для нас главная задача как можно быстрее продвинуться в глубь обороны противника, не дать ему возможности организовать оборону на новом рубеже. Кроме того, впереди железнодорожный узел — станция Пятихатки. Надо быстрее овладеть ею и перерезать железные дороги, идущие из Киева на Днепропетровск и из Кременчуга на Кривой Рог. В обоих городах еще сидят немцы.
Двигаемся по довольно глубокой лощине. Справа от нас иногда слышны звуки танковых двигателей, но дождь и дымка скрывают их от нас. Чьи это танки? Командир батальона посылает небольшую разведгруппу выяснить обстановку на правом фланге, а мы продолжаем движение вперед.
Проходим село Лиховка, на окраине делаем небольшой привал. Кухни, конечно, нет и в помине, она барахтается где-то позади, в грязи. Местные жители сообщают, что немцы еще вчера вечером ушли в сторону Пятихаток, очевидно, рассчитывают там организовать оборону. Надо спешить, иначе придется ее прорывать, а это новые жертвы.
18 октября 1943 года затемно мы подошли к станции Пятихатки. Безлунная ночь, и хотя дождя нет, но небо покрыто тучами. Батальоны бесшумно разворачиваются в боевой порядок — в цепь. Где-то справа должно быть несколько танков 18-го танкового корпуса, это их двигатели мы слышали днем. Организовывать взаимодействие некогда, важна внезапность. К тому же танки ночью в населенный пункт не пойдут — из-за любого угла можно получить противотанковую гранату или наскочить на мину, да и маневр будет сильно затруднен. Еще ранее эти вопросы были оговорены, и танкисты должны идти в обход населенных пунктов.
Вскоре раздается условный сигнал, и батальоны с диким криком «ура!» бросаются в атаку на станцию. В темноте [78] трещат пулеметные и автоматные очереди, хлопки ружейных выстрелов и разрывы ручных гранат. Мы бежим в общей цепи и тоже отчаянно орем что-то похожее на «ура!». Азарт боя нарастает.
Судя по всему, противник не ожидал, что мы сегодня выйдем к Пятихаткам. За день прошли по грязи километров двадцать. Но на то мы и десантники, для нас внезапность, можно сказать, главное оружие. Вот и окраинные дома. Бежим по улице, темно, но мы угадываем боевой порядок батальона по звуку выстрелов. У нашего оружия он отличается от немецкого, и это помогает нам ориентироваться.
Наш батальон левофланговый, он должен наступать вдоль железнодорожного полотна, взять элеватор, железнодорожный вокзал и другие объекты вблизи станции. То в одном, то в другом месте вспыхивают ожесточенные схватки. Судя по всему, у противника здесь несколько бронетранспортеров, которыми он маневрирует по улицам. Стрельба уходит все дальше и дальше к окраине станции.
Часа через два стрельба начинает утихать. Немцы, застигнутые врасплох, не смогли организовать серьезное сопротивление нашим подразделениям. Но еще долго то в одном, то в другом месте вспыхивала стрельба: это разрозненные группы противника натыкались на наших солдат, удирая из города. Недалеко от вокзала горят два вражеских бронетранспортера, подбитые нашими солдатами.
Батальон закрепляется на окраине станции, вдоль железнодорожного полотна. Командир батальона капитан Шатров, которому впоследствии за овладение Пятихатками было присвоено звание Героя Советского Союза, хотя там наступала вся наша дивизия, свой КП организовал на железнодорожном вокзале. Здесь же и мой НП, хотя ночью, конечно, мало что увидишь.
Наш штурм Пятихаток был так неожидан для противника, что он не успел взорвать практически ничего. Элеватор стоял целый и, как потом оказалось, полон зерна. Целым оказался и бензосклад, вернее, нефтебаза с огромными [79] цистернами, заполненными горючим. Даже кое-где горели электролампочки.
Разведчики народ находчивый, и, пока я занимался своими делами, они где-то раздобыли с ведро вареных яиц, и мы с удовольствием поужинали, так как кроме сухарей у нас ничего другого и не было. Как оказалось, немцы заложили в яйцеварню несколько тысяч яиц для своих солдат, а достались они нам.
Вскоре меня разыскал замкомандира нашего дивизиона капитан Юрченко с приказанием командира дивизиона капитана Куковенко: найти горючее и заправить машины дивизиона, которые к этому времени уже подошли к окраине Пятихаток. Вскоре мои разведчики разузнали, где находится нефтебаза, и мы отправились туда искать бензин. Неподалеку от железнодорожных путей сквозь деревья угадывались цистерны нефтебазы. У меня был трофейный фонарик «жучок», и мы быстро нашли цистерну с бензином. Вскоре прибыли наши машины и начали заправляться.
Железнодорожные пути вблизи были забиты составами. Юрченко предложил пойти посмотреть, что в вагонах. Подошли ближе к составу — я к одному вагону, Юрченко к другому. С трудом открыл широкую дверь товарного вагона, залез в него. В вагоне темно, ничего не видно, включать фонарик опасно, еще кое-где на путях раздавались автоматные очереди. Закрыл дверь вагона, включил фонарик и буквально остолбенел, как говорят, мурашки по спине поползли. Вдоль стен вагона на соломе сидели немцы и смотрели на меня. Я кинулся к двери, но открыть ее было нелегко. Пока открывал дверь, не спускал глаз с фрицев, но они не проявляли никаких враждебных намерений. Более того, они вообще не шевелились и, как мне показалось, смотрели с испугом. Я толкнул ногой ближнего немца, и он, как мешок, свалился на бок, продолжая смотреть. Толкнул второго — тот же результат. Я понял, что немцы мертвые.
Выскочил из вагона, тут же из соседнего выскочил Юрченко. Там тоже оказались мертвые немецкие солдаты. [80] Мы открыли еще несколько вагонов, и везде были мертвые. Только в одном вагоне раздался дикий истерический крик. Юрченко запустил туда немецким противогазом в железной коробке, который он взял в вагоне, и мы ушли прочь. Можно было получить и автоматную очередь от какого-нибудь обезумевшего фрица. Значительно позднее я прочитал в мемуарах, кажется маршала Конева, который в то время командовал нашим фронтом, что на станции Пятихатки немцы бросили два эшелона своих раненых, предварительно отравив их.
Заправив машины бензином, Юрченко увел колонну за город, где заняли огневые позиции батареи нашего дивизиона, а я вернулся на свой НП на вокзале и там же рассказал командиру батальона об этом случае. Шатров в свою очередь рассказал, что его солдаты тоже обнаружили эшелон с отравленными ранеными, но когда осматривали его, то из одного вагона раздалась автоматная очередь. Наши солдаты, конечно, не остались в долгу, тем более что кто-то из них был ранен.
Уже после войны, на одной из встреч наших однополчан в Пятихатках, вспоминая о событиях той ночи, полковник-танкист, Герой Советского Союза (как оказалось, его танки поддерживали наше наступление), рассказал, что, когда мы штурмовали станцию, он со своими танками обошел Пятихатки с правого фланга и перерезал железную дорогу.
Один танк он поставил прямо на железнодорожном полотне. Вскоре показался небольшой поезд из нескольких вагонов, в том числе пассажирских. Поезд вынужден был остановиться. Командир роты вошел в пассажирский вагон. В первом же купе оказался немецкий полковник, который закричал диким голосом: «Партизан, партизан!» — и тут же упал и умер от страха. Как оказалось, это был военный комендант со своей свитой; Было от чего «отдать концы». Танкист, командир роты, носил бороду и усы. При надетом шлеме волосы от бороды, усов и головы торчали во все стороны, к тому же он, как и любой другой танкист, был весь измазан в солярке и мазуте. Эффект был исключительный. [81]
К утру 19 октября 1943 года бой за Пятихатки постепенно затих. Подразделения полков окапывались на окраинах населенного пункта. Не исключено, что противник попытается нанести контрудар, чтобы вернуть себе станцию, тем более что здесь было немало его имущества.
Вскоре ко мне подошел мой товарищ, такой же командир взвода, как и я, только с соседней, 5-й батареи, Иван Яковлевич Кулаков. Мы с ним были знакомы еще по Северо-Западному фронту. Оказалось, что неподалеку от Пятихаток его родное село, где жили его мать, сестры и другие родственники. Он уехал еще до войны и, естественно, не знал, живы ли родные, так же как и они ничего не знали об Иване.
Командир дивизиона отпустил нас до вечера, и мы верхом на лошадях поехали в село Кулакова, до которого было километров двенадцать. Дорога была грязная, но мы часа за полтора добрались до места.
В селе, которое, как и Пятихатки, было освобождено накануне кавалерийским корпусом генерала Плиева, мы быстро нашли родной дом Ивана, во дворе которого было полно лошадей и повозок. Не успели мы войти во двор, как появились вражеские бомбардировщики и начали разворачиваться над селом для захода на бомбежку. Зенитных средств не было, и вражеские самолеты, снизившись до высоты примерно метров пятьсот, начали бомбить село.
Мы быстро привязали лошадей и бросились в огород, где, как знал Иван, у них был погреб. В это время один из самолетов сбросил бомбу на дом, возле которого мы были. Вижу, бомба летит прямо на нас, кричу Ивану: «Прыгай!» Вместе с жутким воем бомбы мы свалились в подвал, и в это же время бомба взорвалась метрах в пятнадцати от погреба. С потолка посыпалась земля, и нас изрядно тряхнуло. Послышался женский перепуганный крик, плач детей.
В притихшем вскоре шуме в погребе, куда мы с Иваном буквально ввалились вместе со взрывом бомбы и где было темно, раздался тихий голос Ивана: «Мама, вы тут?» [82]
Женский голос с испугом и слезами зашептал: «Ой, дышенько, я ж чую голос Ваньки, чи я на цем, чи я на тим свити?» Иван кинулся к матери со словами: «Мамо, я ж тут, цэ ж я, мамо!» Думаю, нетрудно понять ситуацию и смятение перепуганных родственников Ивана, тем более что налет авиации противника продолжается. Теперь, сбросив бомбы, вражеские самолеты продолжали штурмовать село, ведя огонь из пушек и пулеметов. Узнав сына, мать и радовалась и плакала, обнимая его, целуя и причитая.
Вскоре вражеские самолеты улетели, мы вылезли из погреба, за нами вылезли родственники Ивана, прибежали другие родственники. Плач, причитания, слезы радости, еще не прошедшее чувство страха от только что закончившейся бомбежки, тем более что кого-то убило, кого-то ранило.
Кавалеристы начали поспешно седлать и запрягать лошадей, быстрее уходить из села, так как было ясно, что противник такую цель в покое не оставит. Ржание лошадей, крики ездовых и кавалеристов, стоны раненых, натужный вой моторов буксующих в грязи машин — все это дополняло тревожную и радостную одновременно картину встречи Ивана с родными.
Мать его наскоро что-то собрала перекусить, мы подкрепились и начали прощаться, задерживаться нам было нельзя. Снова плач, рыдания, тягостные и печальные минуты расставания. Вскоре мы уже ехали назад в Пятихатки. Во второй половине дня мы были в селе, и вовремя — дивизион уже готовился к маршу. Теперь наш путь был на Кривой Рог, до которого было километров 60–70. Колонна дивизиона на машинах «Студебекер», которые мы недавно получили, двинулась вперед.
Уже совсем стемнело, когда мы въехали в село Анновка. Здесь дивизион разместился на ночевку. Ужин и блаженный отдых — кто где устроился.
Утром, позавтракав, начали собираться в путь. Вытягивается колонна дивизиона. Вскоре она выехала из села. Подъезжаем к невысокой, но густой роще, она справа от дороги, по которой мы едем. [83]
Вдруг наблюдатели за воздухом закричали: «Воздух! Воздух!» — сигнал налета вражеской авиации. С тревогой смотрим в небо. С юга, со стороны Кривого Рога приближается большая группа вражеских самолетов. Идут строем на значительной высоте и в нашу сторону.
Командир дивизиона капитан Куковенко подает команду остановиться, прижаться к деревьям и быстро замаскироваться ветками. Лихорадочно ломаем кусты, маскируем машины в надежде, что противник нас не заметит. Это была трагическая ошибка командира. Надо было увеличить скорость, дистанцию между машинами и продолжить движение вперед. А теперь мы стали идеальной неподвижной мишенью для вражеской авиации, тем более что никаких зенитных средств ни у нас, ни поблизости не было. Мы были полностью беззащитны перед противником. Но конечно, задним умом все сильны.
Между тем самолеты начали выстраиваться в круг для бомбежки. Никаких сомнений, что это против нас. Разведчики насчитали более 70 самолетов, то есть более чем по три на каждую нашу машину.
В этот момент из кустов, к которым прижались наши машины, выскакивает танк и на полном газу мчится вдоль нашей колонны, пытаясь скрыться от бомбежки. Вся наша маскировка оказалась на земле. Поправлять ее уже некогда, да и бесполезно, противник хорошо знает, где стоит колонна.
Мы бежим от машин в кусты. В метрах 20–25 какие-то квадратные ямы, примерно три на три метра и глубиной до метра. Падаем в них, а самолеты уже пикируют на нашу колонну. Отчетливо видим, как от самолета отделяется бомба с длинным штырем впереди, на котором специальная вертушка, издающая душераздирающий звук.
Вжимаемся в дно ямы. Бомба падает где-то рядом, нас изрядно подбрасывает и засыпает землей. Не успели отряхнуться, как очередной самолет с диким воем пикирует и бросает очередную бомбу, и вновь прямо на нас. Кто-то не выдерживает, с диким криком вскакивает и бежит глубже в лес. Снова тряхнуло и засыпало землей. Кромешный ад продолжался, казалось, [84] целую вечность. Израсходовав бомбы, самолеты начали на бреющем полете поливать нас из пушек и пулеметов. Очереди ложились рядом, а то и точно по ямам. Крики раненых, несколько машин горят.
Наконец самолеты улетают. К счастью, в нашей яме все живы и целы. Расчеты кидаются к машинам, отцепляют орудия от горящих машин, ведь в кузовах ящики со снарядами. Часть солдат пытаются землей тушить машины. Наш командир батареи ранен, кричит от боли, оказалось — ранение свиной костью и прямо по нижнему суставу ноги. Дело в том, что в одной из машин лежала туша зарезанной свиньи, бомба разнесла машину и вместе с ней тушу, и кость попала комбату в ногу.
Санинструктора бегают по кустам, разыскивая и перевязывая раненых. Начинаем проверять людей. В моем взводе нет радиста Пеккера. Куда девался, никто не знает. Бегаем по ближайшим кустам. Кое-где прямые попадания бомб в ямы. Там, конечно, искать бесполезно, все смешано с землей.
Вскоре колонна уцелевших машин трогается вперед, подальше от этого злополучного места. Во второй половине дня приближаемся к Кривому Рогу. Колонна останавливается, рассредоточивается побатарейно в ближайших лощинах.
Меня вызывает командир дивизиона. Вместе с ним, шофером и автоматчиком на «Виллисе» едем вперед: надо выяснить обстановку, найти нашу пехоту, определить район боевого порядка дивизиона и другие вопросы.
Отъехали с десяток километров, как в небе на небольшой высоте показались два вражеских самолета. Один из них отвернул в нашу сторону. Шофер быстро свернул в ближайший ложок, остановил машину. Мы выскочили из нее, отбежали в стороны и залегли. Самолет снизился до высоты метров 25–30 и начал поливать нас из пулемета. Мы, как зайцы, бегаем по полю, увертываясь от пулеметных очередей. Минут двадцать гонял нас вражеский летчик по полю, обстреливая то из пулемета, то из пушки. К счастью, нам удалось и на этот раз уцелеть, никто не был ранен, и машина осталась целой. [85]
Вскоре мы подъехали к Кривому Рогу. Впереди гражданский аэродром, несколько курганов на его окраинах. Поднимаемся на один из курганов; впереди, километрах в двух окраина города. Видимость хорошая, решили здесь занять НП. Неподалеку два или три танка за посадкой, нашей пехоты не видно, наверное, еще не подошла. Командир уехал назад, а я с разведчиком остался на НП.
Вскоре у танкистов узнал, что еще вечером в город проскочило три или четыре танка. Там слышна была пулеметная и пушечная стрельба, но сейчас она затихла. Противник установил на окраине несколько орудий, очевидно зенитных, которые прямой наводкой бьют по нашим танкам, пытающимся прорваться в город. Вскоре мы сами наблюдали, как наша самоходка мимо нас по дороге двигалась к городу. Мы изо всех сил машем, чтобы остановить ее, но она продолжает двигаться вперед. Солдат из самоходки машет нам в ответ, и в этот момент вражеский снаряд попадает по самоходке. Один солдат выскакивает оттуда, звучит еще один разрыв: самоходка остановилась и задымила, никто из нее больше не показался.
Вскоре подъехали наши машины с личным составом взводов управления, в том числе и моя. Мы, конечно, встретили их еще на подходе, чтобы не подвергать обстрелу вражеской артиллерии. Взвода занимают наблюдательные пункты, подтянули связь на огневые позиции связисты. Началась обычная фронтовая работа.
Вскоре стемнело, разведчики начали рыть окопы для наблюдательных пунктов, притащили соломы, ночуем в окопах.
С рассветом ведем наблюдение за противником. Вражеская авиация не дремлет. С утра несколько самолетов уже утюжат наши боевые порядки. Достается и нам. Одна из бомб падает на соседний курган, где находится НП соседней батареи. Мощный взрыв, высокий столб земли, — кажется, там никто не уцелел. Посылаю разведчика узнать. Вскоре он возвращается; там, к счастью, все целы. Бомба разорвалась буквально в пяти — семи метрах, всех засыпало землей, но люди уже сами откапываются. [86]
На НП идет обычная работа: разведчики ведут наблюдение за противником, связисты и радисты установили связь с огневыми позициями. К вечеру подошла наша пехота, начала окапываться. С утра следующего дня активность наших войск возросла. Наши батареи ведут огонь по противнику, он отвечает тем же.
Вскоре слышим сзади залп наших «катюш». Каждая реактивная установка одним залпом выпускает 16 увесистых снарядов калибра 130-мм. В каждой батарее обычно было по четыре установки, в дивизионе — 12.
Не успели мы опомниться, как наш курган мгновенно превратился в огненный вулкан. Грохот разрывов, свист осколков, огонь и дым вперемежку с пылью заволокли все вокруг. Я успел нырнуть в нишу на дне окопа. Мы заранее для каждого вырыли в боковых стенках ниши, куда можно было спрятаться от осколков. Ниша пригодилась, но земля над ней обвалилась, и меня придавило.
Вскоре разрывы прекратились, пытаюсь вылезти из-под завала, барахтаюсь в земле. Полная голова земли, рот и нос, уши — все забито землей. Кое-как удалось выбраться, спасибо кто-то помог, это с соседнего кургана прибежали на помощь. Отряхиваемся, осматриваемся, вроде все живы. Наш курган превратился в бесформенную, разрытую воронками кучу земли.
Оказалось, что по нашему кургану дала залп своя реактивная установка. Сзади нас метрах в двухстах на другом кургане НП реактивщиков. Очевидно, командир батареи подготовил данные и ошибся, ударил не по тому кургану. Здесь их несколько — часть на нашей стороне, часть у противника.
Смотрим назад в бинокли, машем кулаками, посылая проклятия. Реактивщики срочно покидают НП, чувствуя свою вину. Нам на этом НП делать нечего, весь курган разрыт снарядами, к тому же и противник из минометов пристреливается к нашим позициям. Впереди справа, метрах в двухстах видно какое-то кирпичное сооружение, оно почти все в земле, сверху выступает примерно на полметра. Решаем перебраться туда. Перебежками, [87] в обход добираемся до намеченного места. Оказалось, что это подземный бензосклад аэродрома. Внутри стоит несколько больших цистерн с авиационным бензином, дверь металлическая, но выходит в сторону противника. Вести наблюдение отсюда можно стоя в кирпичной траншее, куда открывается дверь склада.
Не успели мы установить стереотрубу, как в дверь ударила пуля и рикошетом влетела в хранилище, звякнув по цистерне. Я вначале подумал, что это случайная пуля. Кто-то из разведчиков на палке высунул шапку — и сразу же выстрел и дыра в шапке. Все ясно — нас засек вражеский снайпер, работать он нам не даст. Разведчики несколько раз высовывали чучело из какой-то тряпки, и каждый раз снайпер посылал пулю. Опасно было вообще находиться в этом хранилище. Если пуля пробьет цистерну, мы взлетим на воздух. Выбраться отсюда противник нам до вечера, конечно, не позволит.
Вскоре сюда же, в хранилище, вваливаются какой-то полковник с радистом. Оказалось, что это командир какой-то артиллерийской бригады, его НП был где-то недалеко отсюда. Вражеские снайперы вывели из строя всех, кто был у него на НП, уцелели только он и радист.
Я ему объяснил ситуацию здесь и продемонстрировал чучелом; снайпер не замедлил с выстрелом. В общем, мы оказались в ловушке. Полковник вскоре связался по радио со своим штабом и приказал выслать саперов, чтобы пробить дыру в кирпичной стенке с противоположной стороны.
Часа через полтора саперы начали долбить стену. Снайпер периодически посылал пулю за пулей, но это уже была стрельба «на испуг». Вечером мы выбрались из этой ловушки и заняли новый НП.
Попытка наших войск взять Кривой Рог с ходу не удалась. Командование решило обойти город с флангов. Наша дивизия стала обходить город справа, и довольно успешно. За несколько дней мы продвинулись километров на двадцать пять. Противник здесь сопротивление оказывал незначительное. [88]