Становление

Кто из авиаторов в то время побывал здесь, в Чувашии, тот на всю жизнь запомнил военный городок ЗАПа{1} как место неожиданных встреч и таких же неожиданных расставаний.

Мекка «королевской авиации»{2} с каждым днем пополнялась, численно росла. Сюда приезжали и старые «воздушные волки» — летчики, отдавшие небу лучшие годы жизни, но волею случая оставшиеся не у дел, и необстрелянные, «неоперившиеся птенцы», успевшие пройти лишь короткий курс обучения в аэроклубах да курс самолетовождения в военных летных школах.

Встречи порой получались до того поразительными, что старые «кореши» для пущей важности и убедительности позволяли ущипнуть себя — не во сне ли все это.

За каких-то два-три дня я нашел здесь до десятка давних друзей. С техником-прибористом, щеголеватым москвичом (вместе учились в Тушине), встретился в столовой. С молодым летчиком, однокашником по учебной эскадрилье, где мы проходили курс первоначальной летной подготовки, нос к носу столкнулся на берегу реки. А Виктора Климова, бывшего школьного инструктора, быть может, и не узнал бы — бороду отпустил. Тот сам окликнул меня в городском саду. Я долго всматривался в лицо бородача. Что-то очень знакомое — и карие пронзительные глаза, и редкие каштановые волосы, и немного развязная манера держаться в обществе — но кто же это такой?

— Климов, — назвался наконец тот. — Не узнал? [215]

— Разве узнаешь. Борода... Ты что, в партизанах был?

— Пока нет. На всякий случай отпустил. Может, пригодится.

А жизнь в запасном полку между тем продолжала идти своим чередом. Кто-то каждую ночь проводил на аэродроме, обучаясь самолетовождению вслепую. Кого-то уже провожали на фронт. Находилось дело и для тех, кто еще не определился. То учеба в классах, то дни работы на матчасти, а то и выгрузка-погрузка, благо железнодорожная станция находилась рядом.

В тот день рядом со своей койкой в казарме, на втором ярусе, я обнаружил новичка. Длинный, как жердь, младший лейтенант распластался во весь свой рост, перегородив ногами проход между нарами. При тусклом свете керосиновой лампы я не заметил этой «преграды», задел головой.

— Кого еще там несет? — протянул басом верзила.

— Что, новичок? — в свою очередь, спросил я. И тут же предложил: — Познакомимся?

— Можно, — ответил тот, садясь и чуть было не задев головой низкий потолок. Спрыгнул на пол, представился, протянув руку: — Ивановский, Павел Иванович.

«Да, такого детину просто Павлом не назовешь», — подумалось мне. Отрекомендовался тоже по имени-отчеству.

Обычные «откуда?., где?., когда?» Павлу Ивановичу надоели, и он резко переменил разговор:

— Не знаешь ли, где здесь харчевня?

— Столовая — в городе. Но кормят неважно. Лучше взять сухим пайком.

Вечером пошли в городской парк. «Отдохнуть малость», — как сказал Павел Иванович. А там, «сбившись с азимута», разошлись в разные стороны-Воина в такие часы забывалась. Молодость брала свое.

* * *

— Сват приехал! — эта весть для обитателей военного городка была долгожданной и желанной. Ее принес в казарму всегда все знающий сержант Тима Мосякин. — Пойду проситься. Надоело напрасно казенные харчи есть.

— Я тоже пойду. Сегодня же, — пробасил Павел Иванович. [216]

— За мной, если понадоблюсь, придут, — картинно повалившись на свою постель, высокомерно произнес красавец старшина, прозванный за свои манеры Графом. Посмотрел, какое впечатление на окружающих произвела эта фраза. Эффекта, которого ждал Граф, его слова почему-то не произвели.

— А туда графов не берут, — съязвил сержант Егор Холявкин, высокий подтянутый белорус. Его замечание рассмешило компанию.

Графа сие ничуть не смутило. Он медленно приподнялся и, приняв артистическую позу, бросил:

— Значит, я здесь более необходим.

После обеда штаб ЗАПа уже осаждали молодые летчики и штурманы.

Майор Еренков — он же Сват был ростом не высок, но крепко сбит, широкоплеч, подтянут. На груди — два боевых ордена: Красного Знамени и Красной Звезды. В запасном полку людей с такими наградами мы еще не видели-

Держался Сват, на мой взгляд, демонстративно независимо от командования ЗАПа. Подполковник Мухин, командир запасного полка, казалось, даже побаивался его.

— Выбирайте сами, кто вам подходит, — сказал Мухин Еренкову и почти умоляюще добавил: — Только не грабьте.

— Какой грабеж? — удивился тот. — Я же буду брать в полк исключительно молодежь, комсомольцев.

— Но среди инструкторов тоже много комсомольцев. — Мухин этого и опасался. — Вон они, уже явились. Всем воевать с фашистами хочется. А с кем я буду другие полки для фронтов готовить?

Гость от такого поворота разговора решил пока уклониться:

— Вы мне сначала хорошего заместителя по летной части подберите, — попросил он. — Ведь я — штурман. И начальника штаба толкового.

— Думаю, вы сами как-нибудь найдете себе помощников по душе, — сказал командир ЗАПа.

В это время в кабинет Мухина без стука ворвался, а вернее — вкатился, как колобок, шустрый, разбитной летчик со шпалой в петлицах и с двумя боевыми орденами на груди. Тут же представился:

— Капитан Кузовиткин. — И, как бы вспомнив, что не спросил разрешения войти, выпалил скороговоркой: [217] — Надеюсь, примете, товарищ подполковник?

— Проходи, проходи, капитан, — ответил Мухин, бросив мимолетный взгляд на вошедшего, и опять повернулся к Еренкову.

Кузовиткин подошел к ним так, словно без него тут обойтись было никак нельзя.

— Новый полк формируете? Надеюсь, меня не забудете?

Те двое посмотрели в его сторону. И, конечно же, заметили награды.

— Кто по профессии-то? — спросил Мухин.

— Летчик.

— Награды за что получил?

— Воевал в Китае.

— Ну вот, — повернулся Мухин к будущему комполка. — Лучшего заместителя вам не найти.

Майор и капитан протянули друг другу руки.

— Еренков, — назвался первый и многозначительно добавил: — Прислан сюда Центральным Комитетом комсомола формировать Комсомольский полк.

— Еренков... Еренков... Постойте-постойте! — Кузовиткин почесал за ухом. — Нет, что-то не припомню.

— Я в Китае не воевал, — сказал Еренков, улыбнувшись. И уже серьезно: — Но за границей бывал.

— В Испании?

— Да.

— Что ж, бери, — по привычке обращаться ко всем запанибрата на «ты», выпалил Кузовиткин, но тут же поправился: — То есть берите к себе. Будем теперь вместе Россию защищать.

Еренкову капитан Кузовиткин пришелся по душе. Особенно подкупали его решимость и умение быстро ориентироваться в обстановке. Однако майор решил не торопиться:

— Зайдите ко мне завтра, с утра.

— Что ж, утро вечера мудренее.

Разошлись. Каждый со своей думой. Казалось, что не заметили даже толпу летчиков, осаждавшую штаб ЗАПа.

В квартире на Московской улице майор Еренков пытался привести в порядок свои чувства и мысли. Как он оказался в этом провинциальном городке? Что его «перевернуло» из флаг-штурмана дивизии в командира полка тихоходной «королевской авиации»? Что ждет его впереди? [218]

События недавнего прошлого выстраивались перед ним, словно на прокрученной не один раз кинопленке.

Незадолго до начала войны он служил штурманом на Сахалине. Дальний Восток всегда оставался дальним. Еренкову же хотелось быть поближе к центру, к Москве.

На очередном пленуме ЦК ВЛКСМ он встретился с одним из высших командиров ВВС, вместе с которым воевал в Испании. Попросил замолвить о нем словечко в штабе. В конце работы пленума ему сообщили, что принято решение о переводе его в Смоленск флаг-штурманом 52-й авиадивизии.

После пленума Еренков отгулял отпуск и вернулся на Сахалин, чтобы оформить необходимые в таких случаях документы. А когда ехал в поезде Хабаровск — Москва к новому месту назначения, услышал весть о начале войны.

Война... Он знал, что рано или поздно с ней придется столкнуться, что называется, лицом к лицу. Знал и коварные повадки фашистов. Но никогда и в мыслях не допускал, что так трагичны будут первые ее месяцы. Не доехав до места назначения, в Брянске, майор Еренков попал под страшную бомбежку пикировщиков. Чуть не потерял семью.

Свою авиадивизию нашел не сразу. А когда нашел, то с горечью узнал: от дивизии не осталось и полка.

Формирования, переформирования... Почти за год войны он, боевой штурман, имевший опыт сражений с фашистскими летчиками в небе Испании, совершил лишь 18 боевых вылетов.

Да, не все гладко было у нас в начале войны. Даже в любимом роде войск, в авиации.

Но вот наконец долгожданный день настал: ему, члену ЦК ВЛКСМ, поручено сформировать Комсомольский авиационный полк легких ночных бомбардировщиков.

Решив вопрос с заместителем по летной части, Еренков не переставал думать о начальнике штаба полка. В четвертой части ЗАПа, или отделе кадров, он долго перелистывал личные дела старшего комсостава, производя своего рода разведку. И все безрезультатно. Один, казалось, подходит по всем статьям — и образование (академию закончил), и звание подходящее (майор), и возраст... Но не имеет фронтового опыта. Другой, хоть [219] и с военными заслугами, но без достаточной теоретической подготовки.

Нашел Еренков начальника штаба случайно, в столовой. После ужина остался за столом немного посидеть и среди многоликой и говорливой толпы заметил, как с группой молодых летчиков вошел высокий худощавый капитан со шрамом на нижней губе. Лицо его показалось майору очень знакомым. «Где-то я с ним встречался. Но вот где и когда?..»

Не спуская с капитана глаз, Еренков перебирал в памяти все свои пути-дороги. И вспомнил.

Вспомнил 1934 год, Белую Церковь, свой взлет по служебной лестнице — быстро стал штурманом звена, потом — эскадрильи. А этот капитан — как он похож на того лейтенанта, штурмана экипажа... «Как же его фамилия? Какая-то украинская. Ах, да...» Он почти выкрикнул:

— Чухно!

Капитан поднялся и, не веря глазам своим, двинулся навстречу Еренкову... По пути из столовой Чухно рассказал, что прибыл только что с Юго-Западного фронта, что служил начальником штаба полка легких ночных бомбардировщиков...

«Кажется, это тот, кто мне нужен», — подумал Еренков и, поинтересовавшись, как показали себя летчики на тихоходных У-2, как бы между прочим спросил:

— В тылу долго думаете отдыхать?

— Кто сейчас об отдыхе думает? Воевать надо!

— Тогда давайте-ка ко мне начальником штаба,

— Формируете полк?

— Да. И необычный.

— То есть?

— От всех остальных он отличается тем, что формируется почти полностью из авиаторов-комсомольцев.

— Я готов.

* * *

Подполковник Мухин потерял покой. Хотя Еренков и не «грабил» его, не забирал инструкторов-летчиков, те сами каждый день вместо отдыха после ночных полетов часами простаивали у кабинета командира ЗАПа, чтобы попроситься в Комсомольский полк. Старшина Даев, старшина Шмелев, младший лейтенант Ершов с большой группой летчиков прямо-таки выводили Мухина из терпения. [220]

— Куда я вас отпущу! — кричал он на них. — Кто будет новичков натаскивать в ночных полетах?

На другой день штаб Комсомольского авиаполка, представленный пока лишь капитаном Чухно, начал уже действовать. Михаил Андреевич — так звали капитана — оказался человеком с редким талантом организатора. Люди к нему тянулись, как к магниту железо. А он, спокойный, рассудительный, умудренный фронтовым опытом, отбирал в полк летчиков и техников с настоящими бойцовскими характерами. С некоторых чересчур горячих тактично снимал налет романтики, объясняя всю многотрудность работы, именно работы, легкомоторной авиации в ночных условиях, под яростным огнем врага. Других же, которые, казалось, и слышать не хотели о тихоходах У-2, буквально зажигал рассказами о лихих и дерзких налетах «королевской авиации» на ближние тылы оккупантов.

В полк уже зачислены двое из тех, кто вместе с Чухно «нюхал порох» на юге. Первый — немного мрачноватый и резкий, словно с какой-то сильной внутренней пружиной мгновенного действия, штурман старшина Иван Дубовиченко. Старшина по званию, он в кругу равных, но не испытанных огнем, чувствовал себя по меньшей мере лейтенантом. Чухно, вероятно, специально приглашал Ивана на свои беседы с молодыми летчиками и штурманами. Его рассказы о том, каков фриц в деле и какими возможностями располагает маленький «кукурузник» в борьбе с сильным противником, новобранцы, еще не видавшие настоящей опасности, всегда слушали очень внимательно и с большим интересом.

Вместе с Дубовиченко был зачислен в полк штурман звена со знаменитой фамилией — Суворов. Тоже фронтовик. Громкая фамилия никак не подходила к спокойному, неразговорчивому парню, мордвину по национальности. Он мог сутками сидеть в веселой компании и за это время не проронить ни слова, оставаясь в тени. И внешностью своей он не выделялся. Рост — немного выше среднего. Плечи, хоть и широкие, но покатые — явный признак увальня, лежебоки. Нескладно сидящая, еще довоенного образца суконная гимнастерка. На узком продолговатом лице — крупный острый нос. Словом, внешность непривлекательная. Но зато Иван был отличным штурманом, с особым, суворовским, характером, который позднее он покажет не раз.

Из обстрелянных, повидавших войну во всех ее суровых [221] ипостасях, влились в полк летчики Григорий Катиловский и Михаил Герди, штурманы Георгий Маслов, Иван Хорошайло, Сергей Кудрявцев...

* * *

В один из вечеров, оказавшихся для меня по какой-то чистой случайности свободным, я еще раз встретился со своим бывшим инструктором Виктором Климовым.

— Что-то тебя на «посиделках» не видно да и в городском парке ты в последнее время не появляешься, — сказал он.

— Сосватан.

— Кому?

— Служу в Комсомольском полку, — с гордостью ответил я.

— А кто у вас командиром?

— Какой-то Еренков, майор.

— Еренков? — с удивлением переспросил Виктор. — И ты говоришь «какой-то». Да как же ты не знаешь своего начальника?!

И Климов рассказал мне удивительную историю. Оказывается, наш командир еще в 1935 году, в мирное время, совершил настоящий подвиг, предотвратив, рискуя жизнью, аварию самолета. Впоследствии об этом героическом поступке был снят документальный фильм, вошедший в киносборник «Новеллы о героях-летчиках».

...В зимний солнечный день на аэродроме выполнялись обычные тренировочные полеты. Молодые летчики отрабатывали посадку с боковиком, а штурманы тренировались в полетах по маршруту. Все шло по обычному установленному порядку. Казалось, ничто не предвещало беды. И вдруг — тревога: у одного экипажа в воздухе произошла серьезная поломка самолета. Возвратившийся из зоны Р-5 уже заходил на посадку, когда стоявший у посадочного Т командир части заметил, что передний амортизатор правой лыжи на самолете оборвался и лыжа стала вертикально. Немедленно выложили крест — посадка запрещена. Самолет ушел на второй круг.

На земле в это время решали, как спасти экипаж. На одну лыжу сажать самолет рискованно: торчащая вертикально «нога» помешает, и быть аварии, а то и... Жизнь людей дороже любой машины. И на земле принимают решение — экипаж должен покинуть самолет с парашютами. [222]

Полеты срочно прекратили. Над аэродромом кружился лишь один Р-5 с поврежденной «ногой». Он выполнял одну «коробочку» за другой. В воздух поднялся самолет, на борту которого было написано: «Прыгайте с парашютами».

Но летчики, находившиеся в аварийном Р-5, тоже успели передумать о многом. Они понимали, что машина создана руками людей, на нее затрачены большие народные деньги. И вот из-за пустяка, разрыва амортизатора, из-за какого-то резинового жгута через минуту-другую самолет превратится в груду обломков.

— Спасти машину все-таки можно, — сказал командиру экипажа Петру Высокосу Михаил Еренков.

— Что ты придумал? — спросил летчик.

Штурман подробно изложил свой план. Он хотя и рискованный, но вполне осуществимый. Можно попробовать. Летчик согласился: попытка — не пытка.

На земле с волнением следили за действиями смельчаков. Вот летчик уменьшил скорость самолета. Из второй кабины, как для прыжка с парашютом, но только не на левое, а на правое крыло выбрался штурман.

— Что они там, перепутали все, чему учили?

— Куда, куда тебя повело?!

Штурман шагнул вперед, нагнулся, достал правой рукой до передней кромки крыла и лег.

Ледяной ветер обжигал Еренкову лицо, руки. Казалось, еще мгновение — и ветер сбросит этого презревшего опасность человека.

— Прыгай же, прыгай! — кричали с земли.

— Что он там выкамаривает?!

— Эх, мать честная!..

Ничего этого Еренков, конечно, не слышал. Сантиметр за сантиметром, все ближе и ближе подбирался он к тому месту на крыле, где была расположена стойка шасси. Наконец цель достигнута. Теперь нужно осторожно спуститься вниз.

Больших усилий, огромного напряжения воли стоило старшему лейтенанту Еренкову добраться до стойки шасси. Не сразу аварийная «нога» пошла на свое место. Сильный воздушный поток как бы увеличил ее вес. Но пилот и штурман учли и это. Командир экипажа еще больше сбавил обороты мотора, одновременно выбирая рули высоты на себя. Самолет стал парашютировать. И мертвая «нога» ожила. Передний конец лыжи плавно пошел вверх, пошел, пошел... И вот уже поврежденная [223] «нога» на своем обычном месте. Еренков привязался к стойке шасси, чтобы не сорваться. Теперь все зависело от летчика: сумеет ли он посадить плавно машину. Сделав над аэродромом еще один круг, самолет уверенно пошел на посадку. Летчик выполнил ее мастерски.

Потом был разбор. И случившееся назвали своим именем — подвигом. Тогда и пришла к Еренкову его первая награда — орден Красной Звезды.

* * *

3 июля 1942 года, в день годовщины исторического выступления по радио И. В. Сталина, всех зачисленных в Комсомольский авиаполк впервые построили на плацу ЗАПа. После короткого рапорта начальника штаба капитана Чухно с речью к нам обратился майор Еренков.

Я стоял в строю первой эскадрильи, в новом для себя коллективе. И, как всегда в таких случаях, смотрел на всех изучающе. С техниками звеньев (техником в первую зачислили и меня), с механиками самолетов, оружейниками, механиками спецслужб я уже познакомился. Среди летчиков же знал только командира третьего звена младшего лейтенанта Ивановского и его штурмана — старшину Дубовиченко. Что за люди остальные, предстояло еще узнать.

А вечером, уже на аэродроме, состоялось и первое комсомольское собрание полка, на котором были избраны руководящие органы нашей организации.