Фронт
Во второй половине дня 28 июля 1942 года в строгом соответствии с шифрованной телеграммой штаба ВВС МВО, полученной накануне, наш полк в полном составе прибыл на Калининский фронт и влился в 3-ю воздушную армию.
Было еще светло, когда стая «кукурузников» приземлилась в пригороде Калинина.
До этого все шло, как при обычных полетах в ЗАПе, в глубоком тылу. А тут все сразу изменилось. Капитан Дозмаров, командир первой эскадрильи, вернувшись с короткого совещания от командира полка, собрал экипажи у своего самолета.
— Помните: в 20—25 километрах отсюда — фронт. Фашистские истребители могут появиться в любое время. [224] Будьте внимательны. Следите за воздухом. — Он прошелся вдоль строя. — Мы прибыли сюда работать. Ра-бо-тать, понимаете? А работа наша — бить фашистов. И, я думаю, никто из вас не хочет, чтобы немцы били нас.
С аэродрома то и дело взлетали истребители, заглушая своим ревом голос комэска. Летчики завистливо провожали их взглядом.
— Сейчас мы полетим к месту нашего базирования, — продолжал Дозмаров. — Взгляните на карту: вот — Старица, от нее недалеко деревня Обухово. Наша посадочная площадка на восточной окраине, у лесочка. Вылетаем по одному. Над аэродромом «коробочку» не строить. Высота полета — 50 метров максимум. Прошу визуально держаться ведущего. После посадки сразу же замаскировать самолеты: рядом фронт. Наш прилет сюда немцы заметить не должны. Может быть, сегодня кто-то уже полетит на выполнение боевого задания. Все. По самолетам!
Полк приземлился за околицей Обухова под вечер, в лучах заходящего солнца, на площадке возле лесочка, специально подготовленной для ночных полетов батальоном аэродромного обслуживания (БАО). Машины рассредоточили в сосновом подлеске.
Немного погодя над деревней с востока на запад прошла пара «мессеров». А через какой-то час, когда ночь фиолетовым покрывалом окутала все вокруг, небо наполнилось рокотом самолетов-ночников, наших соседей.
На первое боевое задание полетели только самые опытные летчики и штурманы. И то не самостоятельно. Из соседнего полка таких же легких ночных бомбардировщиков командующий 3-й воздушной армией генерал М. М. Громов прислал три экипажа, уже не раз летавших на бомбежку вражеских позиций. С каждым штурманом-старожилом здешнего ночного неба полетел наш летчик. С видавшими виды летчиками из соседней части отправились не менее опытные, но еще не летавшие в этом районе наши штурманы.
В воздух поднялись только шесть смешанных экипажей. А переживал за исход каждого вылета весь полк. Как же иначе! Ведь это первая боевая ночь, первые боевые вылеты полка.
Об этой ночи значительно позже безвестный летописец [225] напишет: «Так в ночь на 30 июля 1942 года состоялось боевое крещение полка».
После второй ночи коллектив третьей эскадрильи пережил мучительную тревогу: не вернулись с боевого задания самый молодой летчик подразделения — сержант Анисимов со штурманом сержантом Томиловым.
Прошел день. Миновал другой — друзей все нет. Эскадрилья загрустила: неужели погибли?
Только на третьи сутки возвратился в расположение полка Анисимов. Пришел пешком. Сразу же явился в штаб.
— Где пропадал? — строго спросил командир полка.
— Сели на вынужденную, на передовой...
— Причина?
— Рассыпался мотор, — объяснил летчик. — Штурмана я оставил у самолета, а сам пошел домой-
— Почему так долго добирался? И тут выяснилось следующее.
Когда Анисимов был уже на полпути к своему аэродрому, близ Старицы его задержал полевой патруль:
— Кто такой? — спросили.
— Летчик 930-го Комсомольского...
— Летчик? — удивились патрульные. — Кому-нибудь другому расскажи эту сказку.
— Летчик — это во! — второй патрульный большим пальцем правой руки провел по груди, что должно было означать много наград. — Летчик весь в хроме. А ты?..
Саша Анисимов, да и не только он, внешне не отвечал тогда предполагаемому «стандарту». Наград не было — это еще куда ни шло: они впереди. А вот одежда... Гимнастерка, о которой говорили х/б и б/у, то есть хлопчатобумажная, бывшая в употреблении. На ногах — стыдно сказать — обмотки.
Повезли патрульные нашего молодца в полевую комендатуру — там разберутся, что за птичка попалась.
Анисимов никак не хотел мириться с такой участью, старался доказать, что он все-таки летчик, представитель гордого племени крылатых. А стражи порядка и слушать ничего не хотели.
Когда автомашина проезжала мимо полевого аэродрома, на котором размещались истребители, Саша упросил-таки своих конвоиров, чтобы летчики-истребители устроили ему экзамен. Они-то уж смогут точно сказать, [226] летчик перед ними или какой-то проходимец, дезертир. Патрульные согласились на «эксперимент».
Майор-авиатор тоже не признал в сержанте, обутом в ботинки с обмотками, боевого летчика:
— Откуда такой «сокол»? — съязвил командир.
— Да вы не смотрите на мою амуницию, — настаивал Анисимов. — Устройте мне любой экзамен. Летчик летчика должен сразу узнать.
— Ну-ка, «летчик», скажи, что это такое? — экзаменатор показал на выступающий из правого крыла приемник указателя скорости.
— Трубка Пито, — смущенно проговорил Анисимов: мол, кто ж этого не знает.
— А это? — рука потянулась к выступу на правом борту.
— Трубка Винтури.
— Как называется такая фигура высшего пилотажа? — истребитель продемонстрировал ее движением ладони.
— Иммельман.
— А ну-ка нарисуй мне кривые ПИНО.
Саша прутиком на пыльной дорожке вычертил диаграмму. Ее мог знать только летчик.
— Ну что ж ты, старшина, — обратился майор к старшему из патрульных, — не смог отличить летчика от какого-то дезертира? Летчик он, никаких сомнений. — И спросил у Анисимова: — Откуда ты?
— Ночник. Стоим в Обухове. Только что начали боевую работу. Сел на вынужденную: мотор разбило-
Так сержант Анисимов был реабилитирован. На место вынужденной посадки из нашего полка срочно отрядили команду авиаспециалистов. Через день экипаж Анисимова снова встал в боевой строй.
Скажу больше: этот случай помог нам, почти всему составу полка, получить новое обмундирование. А летчикам и штурманам, не имевшим личного оружия, вооружиться новенькими пистолетами ТТ. Поначалу мы летали без огнестрельного оружия — с кинжалами и финками.
Немецкое командование заметило-таки подкрепление, пришедшее наземным войскам Калининского фронта с воздуха. Самолеты Комсомольского полка с каждым днем наращивали бомбовые удары по врагу. От вечерней зари до утренней наши У-2 висели над переправами [227] через Волгу, железнодорожными станциями, опорными пунктами врага. И высшее командование противника отдало приказ — найти базу «русс-фанер» и разгромить ее.
В ночь с 5 на 6 августа 1942 года полк получил боевое задание — нанести удар по скоплению живой силы и техники противника на шоссейной и железной дорогах — участок Ржев — Зубцов — и на железнодорожном узле Ржев-Южный. Экипажи только что ушли в ночное небо. Аэродром затих. И вдруг...
Непривычное, какое-то прерывистое урчание в вышине. Бывалые фронтовики очень хорошо знают этот звук — моторы выговаривают: «Ве-зу, ве-зу, ве-зу». А молодежи все в диковинку.
— Воздух! — крикнул стартех Александр Антонович Дегтярев (Он был старейшиной нашей первой эскадрильи, и его все звали по имени-отчеству.)
Находившиеся на аэродроме механики самолетов, оружейники, прибористы, электрики, да и оказавшиеся без дела летчики и штурманы бросились врассыпную кто куда.
«Хеншель-123» прошел поперек аэродрома. К счастью, огни на посадочном Т не горели.
Засвистели бомбы, и через несколько секунд раздались сильные взрывы. Хорошо еще, что ни одна бомба не упала на аэродром. Серия из пяти фугасок легла на юго-восточной части площадки, где не было ни машин, ни людей.
Хотя бомбежка урона не нанесла, с непривычки было страшновато. Один штурман, услыхав вой падающих бомб, дал такого стрекача, что его, вероятно, и заяц не догнал бы. И ведь нашел укрытие — нырнул под старую автомашину. Но как же он растерялся после отбоя воздушной тревоги, когда увидел, что укрытием ему служила автомашина-бензозаправщик! Товарищи еще потом долго подтрунивали над ним в связи с этой историей.
Одну из ночей, хотя она в числах и не совпадала с католическим праздником святого Варфоломея, в полку нарекли «варфоломеевской». А все почему? Вылетели на боевое задание 15 экипажей, а вернулись на свой аэродром только девять. Погода подвела.
Когда самолеты уходили в ночное небо, ничто, казалось, не предвещало ухудшения метеообстановки. По крайней мере синоптики такого ухудшения не прогнозировали. [228]
В 22.10 взлетал последний экипаж. Обычно я подходил к каждому самолету, заглядывал в кабину летчика, проверял показания приборов — поставлен ли на нуль высотомер, работает ли манометр масла, тахометр, другие приборы. Просил пилота посмотреть, будет ли отклоняться стрелка указателя скорости, если я дуну в трубку Пито.
— Не надо, не проверяй, — крикнул мне летчик. — Мы уже проверили все сами. — И добавил озорно: — Садись с нами — в полете убедишься.
Самолет скрылся в чернильной темноте ночи, а я не переставал думать о только что шутливо высказанном предложении. В самом деле, разве это порядок! Я, можно сказать, подготовленный летчик, хожу по земле и досматриваю, как работают приборы на самолетах. И какие это приборы — ни одного солидного. А изучать приходилось когда-то и автопилоты, и авиасекстанты... Тут они ни к чему. «Хожу, а они и без меня, без моих обходов за приборами смотрят, — лезло в голову. — Я такой же летчик, как и эти ребята. Правда, они обучились летать ночью. Полеты по приборам... Но зато я ведь еще и приборист, стало быть, знаю все приборы лучше любого из них. Они летают, а я?..»
Вылетевшим первыми экипажам пора бы уже возвращаться домой. Но погода стала быстро портиться С запада, или, как говорят в авиации, с «гнилого угла», быстро надвигалась мощная грозовая облачность. Чуть позже начальник штаба полка запишет в оперативной сводке: «С 23 часов 20 минут облачность слоисто-кучевая, 6—7 баллов, высотой 400—600 метров. Ветер порывистый до 12—13 метров в секунду. Прохождение осадков ливневого характера, грозовые разряды».
Приземлились «воздушные волки» — Дозмаров с Домановым и Герди с Кудрявцевым. Зарулили на стоянку и сразу же на КП, в землянку штаба полка.
— Задание выполнено, — доложил комэск-1 и тут же поинтересовался: — Кто еще вернулся?
— Прошли по всему участку дороги от Ржева до Сычевки, — отрапортовал командир звена Герди. — Бомбы сбросили по железнодорожному мосту через Осугу. Еле ноги унесли.
— Что так?
— Взрыватели на бомбах были поставлены на моментальный взрыв. А нас облачность прижала до 300 метров. [229] Взрывом подбросило самолет аж в облака. Цель, к сожалению, не поражена.
Вышло расчетное время — бензин в баках кончился. А механики все ждут и ждут своих летчиков...
Под утро стало известно, что пять экипажей благополучно совершили вынужденные посадки — кто где. К полудню следующего дня все они прибыли в родной полк. Не вернулись лишь летчик младший лейтенант Григорий Григорьевич Шапошников и штурман лейтенант Федор Алексеевич Поляруш. Как удалось выяснить, они сгорели над Ржевом.
Первая наша боевая потеря.
Я зашел в штаб полка и услышал, как капитан Чухно диктовал машинистке Асе Ячменевой:
«Не вернулся на аэродром экипаж младшего лейтенанта Шапошникова. Факт гибели подтвержден очевидцами».
Боевые потери... Они всегда потрясают. Был человек — и нет. И никакими мольбами не вернешь его в строй.
Эти летчики погибли как герои. Но были у нас потери, о которых говорили с сожалением — могло их и не быть, если бы...
Да, не все в полку шло гладко на первых порах. Всякое бывало. И теряли ориентировку, возвращаясь домой только на другой день, после опроса местных жителей. И самолеты ломали... Нет, это не издержки в организации полетов и не следствие молодости летного состава Все ЧП — от стремления вырваться вперед, сделать все как можно быстрее. Спешка и подводила.
Быстрота в выполнении приказов и распоряжений, безусловно, очень похвальна. Но нельзя путать быстроту со спешкой. В народе говорят: поспешишь — людей насмешишь. На войне же за такие ошибки платят кровью и жизнями.
Вскоре после памятной «варфоломеевской ночи» на одну цель с нами летали летчики соседнего 701-го полка. И надо же было такому случиться! Командир третьей эскадрильи старший лейтенант Григорий Катилевский, опытный, всеми уважаемый летчик, вместе со штурманом эскадрильи лейтенантом Иваном Хорошайло, уже имевшим на своем счету более ста ночных боевых вылетов на У-2, при возвращении на свой аэродром пренебрегли установленной высотой полета и столкнулись в [230] воздухе с экипажем соседнего полка. Оба экипажа погибли. Горькая и невосполнимая потеря.
После гибели друзей я, уже в который раз, написал на имя командира полка рапорт: «Прошу перевести...» Но опять получил отказ.
Ржев... И сейчас, спустя четыре с лишним десятилетия, при одном упоминании этого старинного города на Верхней Волге у ветеранов войны, которым довелось здесь сражаться, начинает тревожно биться сердце, перехватывает дыхание. Люди, родившиеся после войны, должны знать, как нелегко давался воинам каждый метр отбитой у врага родной земли.
Ржев... В нем до войны проживало всего лишь 30 — 35 тысяч человек. Обыкновенный средний провинциальный город. А во время боев за него в 1942—1943 годах погибли более ста тысяч солдат и офицеров.
Семнадцать месяцев — почти треть всей Великой Отечественной — полыхал над Ржевом огненный смерч, не смолкая ни днем, ни ночью, гремели жестокие бои. Много немеркнущих подвигов совершили советские воины на ржевской земле, грудью своей закрывая врагу путь на Москву.
Каждую ночь самолеты Комсомольского авиаполка вылетали на выполнение боевых заданий. Каждый экипаж совершал по три-четыре вылета. Между экипажами развернулось даже соревнование, негласное, но действенное — кто больше сделает вылетов, кто эффективнее поразит врага.
Тима Мосякин, прославившийся как истребитель вражеских артиллерийских и минометных батарей, заходит на посадку, прибирает газ и кричит:
— Бомбы! Давайте скорее бомбы!
Посадит самолет, зарулит на «красную линию» — сам же поможет оружейникам подвесить бомбовый груз. Развернется — и снова в небо.
О методике Мосякина вскоре узнали в других эскадрильях. И многие летчики стали повторять его прием. Михаил Герди с Сергеем Кудрявцевым, например, так «наставляли» своего механика:
— Если нас Мосякин обойдет, душа из тебя вон!
И техник звена добросовестно выполнял наказ. Он по «почерку» узнавал самолет командира, мигал электрическим фонариком, показывая направление, куда надо [231] рулить, чтобы быстрее подготовить машину к следующему вылету, помогал подвешивать бомбы.
Вскоре в соревнование экипажей за эффективность вылетов включились буквально все летчики и штурманы. Важную роль в этом сыграло решение Секретариата ЦК ВЛКСМ от 3 сентября 1942 года, которым был утвержден переходящий Красный вымпел ЦК для награждения особо отличившейся эскадрильи.
Перед этим, 1 сентября, командование полка доложило в ЦК комсомола о результатах боевых действий части с 28 июля по 31 августа: произведено 1070 вылетов, сброшено на врага 188 тонн бомб, разбросано более миллиона листовок в тылу врага, разрушено десять переправ, уничтожено несколько железнодорожных эшелонов, остановлено движение поездов через станции Ржев-Белорусский, Панино, Есиповская, Мелехов, Осу-га. В ознаменование Международного юношеского дня в ночь на 1 сентября 1942 года летчики полка произвели 115 боевых вылетов. «
Переходящий Красный вымпел ЦК ВЛКСМ первым был вручен коллективу второй эскадрильи. А в ней особо отличились командир звена старший лейтенант Герди и его штурман лейтенант Кудрявцев, молодые пилоты сержант Дмитрий Климанов, старшина Александр Токарь, старший сержант Николай Тарасов.
Члены Бюро ЦК ВЛКСМ писали в полк: «Обрушивайте больше бомб на головы фашистов. Смерть немецким оккупантам!»
И комсомольцы-летчики делом отвечали на этот призыв.