Разминирование Киева
После ожесточенных боев у Богодухова и Ахтырки линия фронта была отнесена могучим сентябрьским потоком наступления к седому Днепру.
Гитлеровское командование делало ставку на Днепр и возводимый вдоль него Восточный вал, оборонять который было приказано любой ценой. О неприступности этого вала много писалось. А Киев стал главным узлом обороны немецко-фашистской армии. Прорыв вала в районе Киева создавал угрозу всей южной группировке противника, открывал пути в Польшу и Карпаты.
Нашему Воронежскому фронту, переименованному в 1-й Украинский, предстояло осуществить форсирование Днепра и захватить на Правобережье плацдарм для дальнейшего наступления.
Освобождение столицы Украины — Киева имело не только большое военное, но и крупное политическое значение. И командование фронта начало принимать меры, чтобы сохранить город от разрушения.
207-й батальон был остановлен в Красиловке. Здесь мы получили задачу готовиться к разминированию Киева. Из зданий и сооружений тысячелетнего города предстояло извлечь большое количество взрывчатки, чтобы не дать исковеркать то, что еще можно сохранить. Мы изучали планы города и его описания. Проводили занятия по отысканию мин замедленного действия. Тренировали минеров в обезвреживании сюрпризов...
Но освобождение Киева несколько задерживалось, и нас сняли с боевой подготовки. [99]
Форсировать Днепр с ходу не удалось. Наступление 3-й гвардейской танковой армии с захваченного южнее Киева букринского плацдарма успеха не имело. И главный удар войска готовились нанести с лютежского плацдарма, севернее Киева.
Лютежский пятачок был захвачен частями 240-й стрелковой дивизии 38-й армии к 7 октября 1943 года. Здесь велись тяжелые неравные бои с гитлеровцами. Надо было срочно перебросить на плацдарм танки и артиллерию, без которых задыхалась пехота. В этих условиях началось строительство мостовой переправы через Днепр в районе Сваромье, Вышгород. И нашему батальону приказали срочно прибыть к Днепру.
Минуя сожженные деревни и взорванные мосты, мы вышли к Дарнице. Лишь широкая лента белесо-серой воды отделяла нас от Киева. Изогнутые, как ветви деревьев, металлические фермы взорванного цепного моста были обрушены в воду. На этом обрывалась последняя нить, связывавшая левый берег с Киевом.
Впереди, почти рядом, находился древний город. Казалось, он приподнялся со своих высот и вот-вот перелетит к нам.
Неповторимые силуэты церквей и колокольни Киево-Печерской лавры порой застилал дым пожарищ. Создавалось впечатление, будто старинные церкви содрогаются, видя, как огонь уничтожает город. Киев был близок и в то же время недосягаем для нас.
Вдоль левого берега могучей реки батальон вышел к небольшой деревеньке Сваромье, чьи полуразбитые и покинутые жителями хатки вросли в невысокие песчаные дюны. Здесь мы и получили приказ приступить к строительству моста совместно с 268-м армейским инженерным батальоном 38-й армии.
И роты нашего батальона, не теряя времени, включились в работу...
По ночам на понтонах, паромах и складных саперных лодках у Вышгорода, что севернее Киева, переправлялись люди, оружие и продовольствие. Гитлеровцы перед отходом за Днепр уничтожили или угнали лодки и бочки. Даже бревна они спустили на воду, и могучий Днепр легко унес их вниз по течению. [100]
Опытный противник не мог недооценивать значения начатого строительства мостовой переправы. Ось моста проходила от села Староселье на левом берегу Днепра к Межигорью на правом берегу. Скрыть работы было практически невозможно. Фронтовые химики ставили дымовые завесы, но они больше мешали нашим саперам, чем наблюдателям противника. Да и попробуй замаскировать мост длиной 530 метров, когда место его строительства уже засечено врагом.
Все еще надеясь уничтожить наши войска на плацдарме и закрепить рубеж Восточного вала, гитлеровское командование обрушило на мост всю силу своей артиллерии и авиации.
Перенести переправу в другое место — значило отказаться от добытого большой кровью успеха в форсировании Днепра и пожертвовать еще сотнями жизней людей, находившихся на лютежском плацдарме.
Неудача с мостом казалась неминуемой. Это сначала вызвало у людей неуверенность. Но они, хотя и мучительно, преодолевали ее. Вновь возобновились приостановленные было работы. Мост строился медленно, с нечеловеческим упорством. Мостовая переправа состояла из двух частей, разделенных между собой песчаным островом. На фарватере реки из-за сильного течения (более метра в секунду) и значительной глубины было решено устроить наплавную часть из деревянного мостового понтонного парка ДМП-42.
Днем и ночью слышался стук ручных «баб», топоров, кувалд. И так же методично, днем и ночью раздавались взрывы, свист артиллерийских снарядов, всплески воды.
С рассветом над мостом регулярно проносились парами юркие «мессеры». Они сбрасывали бомбы и поливали нас свинцом. Все, кто находился на мосту, замирали, прижимаясь к прогонам: бежать было некуда. Вот когда каждый воочию убедился — все дело случая. Сколько раз там бывало такое: ты невредим, а товарищ убит... Некоторых сбивало взрывной волной в воду. Другие прыгали сами. А в октябре ох как холодны воды Днепра...
Зенитчики били по «мессерам», а химики на берегах зажигали дымовые шашки. В дыму не было видно даже собственных рук. И только после рассеивания густой пелены можно было установить, кто убит, а кому требуется оказать медицинскую помощь. [101]
Бойцы слегка оглохли от бесконечных взрывов и мало реагировали даже на канонаду.
Две роты нашего батальона были поставлены на бойку свай. Срощенные в два-три бревна сваи при помощи канатов заводились на место. Сильным течением сваи выталкивало из воды. Вновь и вновь повторялась эта операция. Мокрые от пота, на холодящем ветру команды менялись каждые 10 минут.
Третья рота подавала на мост сваи и прогоны. Не раз падали на скользких прогонах солдаты под тяжестью огромных бревен. А мост медленно, но упорно рос. С левого и правого берегов надвигались навстречу друг другу кособокие эстакады.
Минуты складывались в часы. Дни сменялись ночами. Но ни часы, ни календарь не являлись в тот период мерилом времени. Его определяли метры и метры, которых не хватало, чтобы сомкнуть ленту моста...
На третьи или четвертые сутки строительства обстановка накалилась до предела. Наше командование подтянуло значительные силы зенитной артиллерии и авиации для прикрытия мостовой переправы. Но фашисты в свою очередь усилили огневые налеты и бомбежки.
Сквозь грохот взрывов на мосту был слышен и гул танков, накапливавшихся поблизости в ожидании переправы. Река кипела от падавшего в нее раскаленного металла. Вот когда на ум приходили слова: «Рэвэ та стогнэ Днипр широкий...»
В этом стоне и реве боя необычно выглядел худощавый офицер, говоривший тихо и спокойно. Это был командир 268-го армейского инженерного батальона капитан Ираклий Николаевич Цицишвили. Когда наш батальон поступил к нему на усиление, он долго прикидывал по схеме, как лучше использовать роты. Затем, извиняясь за беспокойные условия работы, разграничил задачи батальонов.
Капитан совсем не походил на боевого командира, оказавшегося в центре больших военных событий. Его овальное бледное лицо с тонким точеным носом и узкими черными усиками освещала слабая улыбка. Разговаривал он подчеркнуто вежливо даже в минуты бомбежки. [102]
Будучи по образованию архитектором, Цицишвили без труда чертил схемы, на которых изображались конструкции моста и порядок расстановки подразделений. Эти листки из блокнота и были письменными приказаниями на выполнение работ.
Подъезжавшие командиры соединений и частей, чертыхаясь, требовали ускорить готовность переправы. Комбат спокойно парировал их претензии. И только все больше бледнел при этом. Если же наскок продолжался, Цицишвили сдержанно говорил:
— Извините, мне надо на мост... — и шел навстречу взрывам снарядов, спасаясь от справедливых, но невыполнимых в тот момент требований общевойсковых командиров.
Эстакаду моста, усиленную боковыми сваями — укосинами, наконец закончили. Наплавную часть из деревянных понтонов с трудом завели в линию моста. Начальник инженерных войск 38-й армии пожилой генерал Н. Н. Крисанов разрешил начать пробную загрузку. Прошла первая груженая автомашина, вторая, третья... Затем нагрузку увеличили: пустили машину с артсистемой, САУ-76, наконец танк Т-34.
Цицишвили вел наблюдение под мостом. Капитан слышал, как скрипел мост, видел, как медленно опускались отметки на сваях, уходившие в грунт под все увеличивающимся грузом. Потом осадка приостановилась. А наш батальон все продолжал укреплять опоры раскосами и схватками.
И вот наступила долгожданная минута. Начала разматываться непрерывная пружина войсковых колонн. В интервалах между машинами и танками шли солдаты. Части рвались на переправу.
А комендант переправы капитан Цицишвили уже находился у блиндажа на левом берегу. Он просил нас помочь брандвахте вылавливать в реке бревна, которые могли повредить мост. Молча выслушивал капитан возбужденных командиров частей, которые торопились скорей переправиться через Днепр. А когда у его собеседников иссякал запас сильнодействующих доводов, спокойно отвечал:
— Не могу. Есть график переправы... [103]
Прошли уже сутки. По горбатому, змееобразному мосту продолжали двигаться под огнем бесконечные колонны танков, машин, людей.
Вновь прибыл генерал Крисанов. Он поздравил Цицишвили с присвоением звания Героя Советского Союза (генералу сообщили об этом по телефону). Высокая награда была заслуженной. В том аду, что царил на Днепре, именно твердость капитана Цицишвили и его четкое руководство обеспечили выполнение, казалось бы, невозможного.
Когда Мысяков от имени нашего батальона поздравил Ираклия Николаевича со званием Героя, а его офицеров и солдат с орденами, Цицишвили не на шутку смутился:
— Да что вы... Ведь все вместе были... Вашим награды, наверное, позже придут...
Спустя почти год, когда наша часть находилась уже в Польше, мы узнали, что армейский инженерный батальон был внезапно атакован немецкими танками в районе города Санок, понес большие потери и попал в окружение. К декабрю 1944 года линия фронта выровнялась, инженерный батальон соединился с частями армии, а раненого комбата Цицишвили отправили в госпиталь.
Ныне Ираклий Николаевич доктор архитектуры, профессор, заведующий кафедрой Грузинского политехнического института.
Мы вступили на Правобережье в дни, когда пятачок превращался в большой лютежский плацдарм. Здесь сосредоточивалась 3-я гвардейская танковая армия генерала П. С. Рыбалко, скрытно перебрасываемая с букринского плацдарма.
У Вышгорода находились необезвреженные немецкие минные поля. Перед ними лежал ровный участок местности, еще усеянный трупами. Дорогой ценой досталось нам это предмостное укрепление, превращенное затем в оперативный плацдарм...
У только что построенного моста, на регулировочных пунктах, в армейских газетах, в листовках политуправления — везде было начертано в те дни два слова: даешь Киев!
По мосту продолжали вливаться на плацдарм части и соединения. Тесня противника, они рассасывались на [104] местности. Шло накопление войск для решающего броска на Киев.
На лютежском плацдарме побывал и командующий фронтом генерал армии Н. Ф. Ватутин. Это еще больше подняло боевой дух войск.
До Киева оставалось 25–30 километров, когда были введены танкисты генерала Рыбалко. Танки не прекращали движения даже ночью. Их зажженные фары и воющие сирены наводили ужас на противника. Один за другим рушились на пути танкистов оборонительные заслоны немецко-фашистских войск. Обойдя неприятеля с запада, советские танкисты перерезали шоссе Киев — Житомир у Святошино.
К исходу 5 ноября 1943 года части 38-й армии вышли к окраине украинской столицы. В ночь на 6 ноября продолжались уличные бои. Танкисты 5-го гвардейского танкового корпуса прорвались в центр города. Гитлеровцы, опасаясь окружения, поспешно оставили Киев.
С рассветом вслед за танками на Куреневке остановились и машины нашего батальона. Мы находились на северной окраине Киева. Передо мной лежал
Милый город вековых каштановКуреневка была разрушена дотла. И, словно олицетворяя родной Киев, первым человеком, который встретил и обнял нас здесь, был дряхлый, раненый старик. Глядя на него, я испытал почти физическую боль...
Взяв с собой разведчиков, мы помчались на трофейной амфибии к Печерску. Улицы города были пустынны. Быстро промелькнули старые запущенные дома Подола, подсвеченные пожарищами, побитый фуникулер. На Владимирском спуске виднелись брошенные машины. Знаменитый Крещатик был обозначен только грудами кирпича, развалины покрылись уже увядшими травами, а кое-где даже мелкими кустиками. Пробираясь по узкой, извилистой дороге, пробитой среди обрушенных зданий, мы выехали на крутой подъем Институтской улицы. Справа догорал огромный дом барона Гинзбурга, который считался когда-то самым крупным в городе. И снова — руины да пожарища. [105]
На углу улиц Энгельса и Карла Либкнехта чудом сохранился старый двухэтажный деревянный дом. В годы моего детства в нем была частная бакалейная лавочка, в которой висел плакат: «Кредит портит отношения», а на прилавке лежала толстая книга, куда заносили фамилии покупателей, бравших продукты в кредит. Будучи мальчишкой, я с трепетом входил в эту лавчонку, не зная, отпустят ли мне еще раз в долг... И вот этот жалкий домишко уцелел, а крупные и красивые здания оказались уничтоженными. Впрочем, так бывает не только со зданиями, а и с людьми...
У спуска к Бессарабке, по улице Либкнехта, 36, пылали все шесть этажей красивого дома, в котором прошло мое детство... Жадно вдыхая воздух, перемешанный с гарью, я долго смотрел на стоявший рядом огромный щит с портретом Гитлера...
Два долгих года находился Киев под пятой оккупантов. Но это — целая эпоха, такими страшными были те 777 дней. Очнулся я от автоматной очереди: наши разведчики разрядили автоматные диски в щит с изображением фюрера.
Напротив, в подворотне дома, мелькнула женская фигура и с криком «родненькие!..» бросилась к нам. Смотрел и не верил своим глазам: первый человек, которого мы встретили в Печерском районе, и такое знакомое лицо. Я узнал в киевлянке дочь дворника нашего дома Недзвенкого. И тут же услышал, что сына ее угнали с собой фашисты. Для этой женщины переплелись воедино радость и горе...
Пока мы срывали развешанные повсюду приказы немецкого военного коменданта города Киева, на улицах Печерского района появились люди с котомками и тележками. Это горожане, которым в конце октября было приказано покинуть Киев, возвращались к родным домам и своим пепелищам...
7 ноября нас вызвали к начальнику инженерных войск фронта генерал-майору Юрию Вячеславовичу Бордзиловскому, который временно обосновался в пустой квартире уцелевшего жилого дома, недалеко от киевского «Арсенала». Плотный, высокий, чуть сутулый генерал поднялся из-за стола и шагнул нам навстречу. [106]
— Поздравляю с двойным праздником — с праздником Великого Октября и с освобождением Киева! — прервал Бордзиловский рапорт комбата. — И сразу за дело. Разверните план. Необходимо уточнить ваши задачи.
Генерал подчеркнуто не замечал нашей неуклюжей торопливости.
— Двести седьмой батальон разминирует район, где расположены правительственные учреждения. Не буду объяснять, сколь ответственно такое задание. Я только что от члена Военного совета. Он требует обеспечить безопасность населения и войск. Уточняю границы района разминирования батальона: река Днепр, Крещатик, Красноармейская, станция Киев-первая-товарная, река Лыбедь. Особого внимания требуют здания Верховного Совета и Совнаркома Украины, «Арсенал», понтонные казармы, военные школы имени Каменева и связи, Киево-Печерская лавра...
Начальник инженерных войск оторвался от карты и долгим взглядом оглядел нас с Мысяковым, словно желая убедиться, что мы поняли каждое его слово.
— По данным партизан и агентурной разведки, важнейшие объекты готовились противником к взрыву. Неизвестно, что успели сделать гитлеровцы... Главное — обнаружить мины замедленного действия. Так называемые адские машины должны быть обезврежены. Рекомендую привлечь население, собрать необходимую информацию. Вашему батальону придаются: рота собак-миноискателей из двадцать седьмого батальона и электротехническая рота из батальона электрозаграждений.
Поинтересовавшись, нет ли вопросов, генерал детально проинструктировал нас о мерах безопасности. А когда стали прощаться, горячо воскликнул:
— Постарайтесь сберечь и людей, и сооружения. Ведь это Киев...
Начальник инженерных войск фронта бывал у нас в батальоне на Дону и на Курской дуге.
— Как живете, минеры? — обычно спрашивал он. — Известно ли вам, что немцы применяют мины типа ТМи с донными взрывателями? Это учесть надо! Не исключена возможность установки мин на неизвлекаемость...
Генерал периодически собирал командиров, чтобы сделать обзор новых средств заграждения и методов минирования противника. Заключал беседу напоминанием о [107] том, что изготовить «кошки» может каждый из нас и что крюк с веревкой — техника не сложная, но полезная.
У нас в батальоне Юрий Вячеславович, как правило, оставался обедать.
— Не пообедать — значит обидеть людей, — говорил он. — Но буду есть только из общего котла. Посмотрю, кстати, чем кормите вы своих тружеников...
Когда командир 23-го стрелкового корпуса на основании ошибочного доклада танкистов приказал отстранить от командования и отдать под суд командира инженерно-минной роты М. Кричевского, в батальон срочно прибыл генерал Бордзиловский.
— Заехал специально из-за капитана Кричевского. Полковник Краснов доложил... Вопрос принципиальный, — резюмировал он, выслушав подробности дела. — Ведь речь идет о судьбе ротного командира. И не только об этом. Организация взаимодействия родов войск проблема еще более важная!
Генерал переговорил с комкором, и тот согласился отменить свой приказ. Капитана Кричевского перевели командиром роты во фронтовой строительный батальон.
Начинж нашего фронта обладал огромным обаянием. У него можно было поучиться и инженерному искусству, и принципиальности, и заботе о подчиненных...
Разминированием Печерского района города батальон занялся с ходу. Таково было задание, к которому мы начали готовиться заблаговременно, еще за полтора месяца до освобождения Киева.
Нашему 207-му ОБИЗ отвели наиболее ответственный и, пожалуй, самый интересный район работ с правительственными и военными объектами.
Прибыв в город, роты нашего батальона уже 6 ноября приступили к обследованию улиц на минирование. Проверялись дорожные магистрали, основные улицы и подъезды к важным объектам: к заводу «Арсенал», к зданиям Совнаркома УССР, Верховного Совета УССР, Народного Комиссариата Внутренних дел УССР, Госбанка, военным училищам, понтонным казармам... Затем минеры вошли и на территорию этих объектов, в сами здания, в комнаты...
Аппарат советских и партийных органов, который был [108] сформирован еще до освобождения Киева и двигался вслед за наступавшими войсками, включился в работу одновременно с минерами.
В течение одного-двух дней были созданы городской и районные штабы разминирования. В их состав вошли ответственные партийные и советские работники, а также военные коменданты районов. Возглавляли районные штабы разминирования председатели райисполкомов, хорошо знавшие особенности своих районов и находящихся на их территории промышленных и общественных объектов.
42-я отдельная инженерная бригада специального назначения была полностью поставлена на разминирование Киева. А начальником разминирования города назначили командира бригады полковника В. П. Краснова. Город был разбит на батальонные и ротные районы разминирования. Были намечены наиболее важные объекты, определена очередность выполнения работ.
Когда мы с Мысяковым прибыли в штаб бригады, разместившийся у Прорезной улицы, полковник Краснов, откашлявшись, сказал:
— Ну, братья-саперы, мы снова в Киеве. Это лучшее лекарство. А то было я прихворнул. Не выбрался к вам на Печерск. Не взыщите. Знаю, что генерал Бордзиловский уточнил задачу... — Комбриг перевел дух и продолжал: — Подчеркивать важность ваших объектов не буду — у вас свои головы на плечах. Вы, наверное, уже читали в газете наше обращение к населению? Завтра будут расклеены листовки о мерах безопасности. А вам — мины искать, киевлян от них защищать...
— Уже начали, товарищ полковник, — доложил Мысяков. — В первый день полторы сотни мин сняли. А что касается ВВ, тут и учесть еще не успели.
— Сколько же еще в киевской земле взрывчатки... — вздохнул Краснов. — Какие испытания обрушились на этот замечательный город!.. Более двух лет назад здесь шли кровопролитные бои. Тогда наши войска минировали и голосеевский лес, и Пост-Волынский, и Жуляны... А фашисты сколько мин установили! Многие из них, пожалуй, и сейчас с сорок первого года сохранились. Вам, братья-саперы, это тоже учесть надо. Кстати, может, не все знают, хочу предупредить. На мостах и узлах дорог по оборонительному обводу даже радиоуправляемые фугасы наши части ставили. [109]
— А разве не в Харькове впервые радиофугасы применялись? — спросил Мысяков.
— Не в Харькове, а именно здесь, в столице Украины. Какие только заграждения не применялись на Киевщине! Начинжу тридцать седьмой армии полковнику Голдовичу{4} хлопот хватало...
— Да, товарищ комбриг, тогда инженерам пришлось круто. Я слышал об этом, — подтвердил Мысяков. — А вот как с радиофугасами?
— Сработали, конечно. Крепко озадачило это противника. У него такой техники не было и в помине...
8 ноября уже расклеивались по городу небольшие листовки с просьбой к населению сообщить в районные штабы разминирования все, что известно об инженерных работах противника и о подозрительных на минирование местах.
Наши минеры работали по 12–14 часов в сутки. Дорога была каждая минута, чтобы опередить возможный взрыв мин замедленного действия, фугасов, сюрпризов, противотанковых и противопехотных мин...
В условиях города места минирования улиц обнаруживаются относительно просто по нарушению «одежды» тротуаров и мостовых.
— На улицах мин не нашли, — докладывал командир 2-й инженерно-минной роты Д. С. Жигалов. — А вот у окраины обезвредили пять групп ТМи-35...
Мы были удивлены, обнаружив, что противник применил относительно старые немецкие круглые металлические мины ТМи-35. Они были на два килограмма тяжелей новых ТМи-43, но имели меньший заряд взрывчатки. Очевидно, эти мины залежались где-то на складах и их лишь теперь выдали войскам противника. Из-за иной системы взрывателей и их крепления на верхней крышке эти мины имели и свои особенности разминирования. [110]
Пришлось срочно докладывать в бригаду о тридцатипятках.
— В «Арсэнали» — з пив тонны взрывчатки. Та два сурпрыза фрицы, бисовы души, поставылы... — доложил А. И. Улько, рослый и полный капитан, известный в батальоне хозяйственными способностями и вскоре назначенный помощником командира 208-го БИЗ по хозчасти.
Первые находки минеров в Печерском районе очень настораживали. На объектах, вызвавших сомнения, появлялись таблички «Минировано. Вход воспрещен!».
Работы по обнаружению и обезвреживанию мин развернулись полным ходом...
Штаб батальона разместился в центре района разминирования, на тихой, почти нетронутой войной Миллионной улице (ныне улица Панаса Мирного). Мы заняли двухэтажный угловой дом. Квартиры были безлюдными. Мебель и часть вещей находились на месте, и это придавало комнатам жилой вид.
Прошло два дня, и в квартиру, занятую штабом, пришла хозяйка. Она не проявила ни удивления, ни недовольства при встрече с нами. В больших черных глазах женщины блестели слезы умиления. Прижимая к себе двух малюток и котомку с вещами, она задыхалась от радости.
Елена Флорина — так звали хозяйку — разместилась с детишками в соседней квартире и немедленно включилась в работу. В качестве проводника она разводила наши подразделения по объектам разминирования на незнакомых улицах. Убирала комнаты, стирала и чинила наше обмундирование. Только поздно вечером Флорина могла заняться детьми.
Помпохоз батальона капитан Е. И. Дорофеев не вытерпел:
— Хватит, Лена, измотались вы совсем... Нельзя же так! Десятерых одна заменяете.
— Що вы! — обиделась было Флорина. — Та ничого вы не разумиете. Як бы вас поселыты у склэпи на Байковом кладовищи, як мы ховалысь. Нема чого исты, вода дощова. А тут облавы нимцив з собаками...
— А на кладбище страшно жить?
— Так живы страшниши за мэртвых... [111]
Прошло двадцать лет. Приехав в Киев, я отыскал дом, где размещался штаб. Только старая соседка Баранова хорошо помнила Лену Флорину. Недолго после ухода штаба батальона прожила Лена. 17 декабря 1943 года она с одной из женщин пошла вниз к Бессарабке набрать воды для детей. Над городом появились немецкие бомбардировщики. Женщины спрятались. Но за забором взорвалась сброшенная бомба. Соседка была убита, а Лене оторвало ногу. Истекавшую кровью женщину доставили в Александровскую больницу. Яростно боролась она за жизнь. Но смерть сделала свое черное дело...
Мальчишки, с которыми мы играли тогда в 43-м, давно уже взрослые люди. Младший, особенно тяжело травмированный войной, остался больным на всю жизнь. Старший стал хорошим моряком. Он унаследовал от матери жизнерадостность, любовь к людям и очень трогательно заботится о брате-инвалиде.
И сколько таких семей было в Киеве...
Тогда к нам на Миллионную шли десятки и сотни людей, предлагавших, как и Флорина, свою помощь. Они оформляли указки, были проводниками, расчищали завалы... Старый художник Сергей Сергеевич Верди с Гоголевской, 46, больной инженер-геодезист Павел Петрович Гудзь с улицы Артема, 56 и многие другие киевляне считали своим гражданским долгом помочь минерам.
Как же могу я, рассказывая о войне, не вспомнить тех, кто в трудную минуту становился в ряды бойцов!
Ежедневно с рассветом наши добровольные помощники киевляне вели подразделения батальона к новым объектам разминирования.
Уже в первые дни минеры батальона обезвредили около 40 взрывных сюрпризов. Гитлеровцы установили их в самых уязвимых местах: в топках печей, на насосных станциях, в котельных... Надвигалась зима и вывод из строя отопительных сетей вызвал бы не только человеческие жертвы, но и привел к дополнительным трудностям.
На второй или третий день разминирования подразделение сержанта Салия обезвредило сюрприз, заложенный в насос водокачки, размещенной у Днепра и предназначенной для подачи воды в Печерский район. Только [112] большой опыт и исключительная собранность минеров позволили предотвратить взрыв.
Приблизившись к зданию водокачки, что прижалась к приднепровским кручам, сержант А. Салий со своим отделением внимательно проверил подходы. Ничего подозрительного не оказалось. Правда, один из минеров поднял бронзовый тоненький, как проволока, болтик с резьбой и тут же снова швырнул его под ноги.
— Что ты бросил? Дай-ка сюда, — приказал подчиненному Салий и стал внимательно рассматривать находку. — Да это же предохранительная чека немецкого взрывателя! Неужели не узнал? Эх, голова...
Неожиданная находка заставила минеров повысить бдительность.
— Коли чека брошена, — значит есть и взрыватель, а где взрыватель — жди и заряда. Отойти всем! — скомандовал Салий и один приблизился к двери.
Широкие двери открывались наружу. «А вдруг здесь установлен натяжной сюрприз?» Сержант заглянул в окно. Затем, выбив грязные стекла, влез через оконный проем в здание водокачки. Прошло несколько напряженных минут, дверь открылась и минеры увидели своего улыбающегося командира с бронзовым продолговатым взрывателем в руках.
— Так и есть! Заряд килограммов двадцать, не меньше. Даже если бы «кошкой» дверь открыли, то этой части водокачки — крышка...
Обезвредив два дублировавших друг друга взрывателя натяжного действия, Салий интуитивно почувствовал, что надо продолжать поиски. Пока минеры его отделения осторожно разбирали стандартные заряды в металлической упаковке, в которые были ввинчены два взрывателя, сержант внимательно оглядывал помещение, где находился крупный электромотор, соединенный с насосом.
— А ну, братцы, выходи из помещения, — решительно скомандовал он. — Со мной останется один Аминов. Тут в двигателе нитка, а в лопастях насоса клочок серого материала торчит. Подозрительное дело. Может, от мундира немецкого минера...
Сержант А. Салий и рядовой Н. Аминов вскоре заметили и проволочки, которые были закреплены у чеки взрывателей, ввинченных в шашки взрывчатки. При запуске насоса должен был произойти взрыв. [113]
Так минеры сохранили жизнь десяткам людей и уберегли от взрыва водокачку... Но сами они, к великому сожалению, прожили недолго. Старшего сержанта Салия на подступах к Львову сразила автоматная очередь, а еще через полгода такая же участь постигла и худощавого высокого красноармейца Аминова. Оба бывалых минера погибли не при разминировании, а в открытом бою с врагом...
Другой сюрприз, заложенный в котельной Военной школы связи, обезвредили минеры сержанта Н. Ларгина.
В этом здании с толстыми кирпичными стенами находилась когда-то Военно-инженерная школа, та самая школа, которую в составе первого выпуска курсантов в 1922 году окончил наш начинж фронта Ю. В. Бордзиловский.
При проверке здания минеры обратили внимание на брошенную поблизости от котельной часть упаковки от взрывчатки.
— Смотри, ребята, в оба! Фриц, поди, мог и здесь напакостить, — предостерег своих людей Ларгин.
У двери никакого сюрприза не оказалось. Однако сержант не успокоился и продолжал обследовать помещение котельной. Только осмотрев котел, он заметил тончайшую проволочку. Перекусив ее кусачками, Ларгин открыл топку:
— Наверное, в угле и спрятан заряд...
Медленно и аккуратно он удалял уголь кусок за куском, пока не показался трехкилограммовый стандартный немецкий заряд в металлической упаковке. Смахнув выступивший от напряжения пот, сержант надел трубочку на стержень ударника и вставил в него предохранительную шпильку, одну из тех, что минеры носят у пояса.
Теперь можно было вывинтить взрыватель из гнезда заряда.
— Ну и хитрецы-мудрецы, — вздохнул Ларгин. — Как бы они чего еще не намудрили с дублированием...
И сержант стал опять разгребать уголь под зарядом. Опыт не подвел Ларгина. Под трехкилограммовым зарядом он обнаружил еще одну проволоку, которая уходила в глубину угля. Только обезвредив и второй заряд, соединенный гибкой проволочкой с донным взрывателем, сержант смог уверенно вынуть заряды из топки...
Так был обезврежен очередной сложный сюрприз. [114]
В один из прохладных ноябрьских вечеров дежурный доложил, что пришли двое пожилых мужчин и просят их выслушать.
Волнуясь и перебивая друг друга, старики рассказали о тайном складе взрывчатки, который находился в пещере правобережных днепровских круч у Аскольдовой могилы. Вместе с дежурным взводом мы выехали на грузовой машине к указанному месту.
Аскольдова могила... По преданию, здесь похоронены киевский князь Аскольд вместе со своим братом Диром. Братья были убиты в 882 году князем Олегом, обвинившим их в узурпации власти в Киеве. Это легендарное место расположено у живописных склонов Днепра.
Прошли века. У Аскольдовой могилы постепенно выросло кладбище киевской знати. Оно далеко расползлось по склонам. Мальчишкой я часто бывал на кладбище, знал там каждую тропинку, все до одного склепы.
На выступах приднепровских круч чувствуешь себя как бы парящим в воздухе. Внизу неторопливо извивается широко разлившийся Днепр. Его протоки и старицы разрезают протянувшуюся до горизонта низменность. При виде огромного пространства, открывающегося взору, захватывает дух.
В последний раз я был в тех местах лет за десять до начала войны, перед отъездом из Киева. И когда среди поредевших деревьев увидел район кладбища, то в первый момент просто не поверил своим глазам — так неузнаваемо оно изменилось. Не было видно знакомых с детства усыпальниц и памятников. На полукруглых террасах нисходящими ступенями выстроились шеренги серых гранитных плит, на которых были высечены гитлеровские Железные кресты и надгробные надписи на немецком языке.
В центре, у ротонды с классической колоннадой, заменившей старую церковь, стоял высокий гранитный обелиск. На нем был установлен большой бюст. Бронзовая голова в немецкой каске с рожками горделиво смотрела в сторону Днепра, глаза были символично устремлены на восток. Вокруг обелиска виднелись большие братские могилы. Все здесь было сделано добротно, капитально, с расчетом на века. Но простоял этот памятник недолго.
Вскоре после освобождения Киева все следы, напоминавшие о временном хозяйничании в городе фашистских [115] захватчиков, были навсегда стерты с родной киевской земли.
После ликвидации тайного склада взрывчатки на Аскольдовой могиле минеры батальона еще не раз выезжали по вызову горожан для проверки подозрительных в отношении взрывов мест.
Но главной задачей батальона оставался розыск мин замедленного действия, которые могли угрожать жизни киевлян, а также существованию правительственных учреждений или военных и общественных объектов.
У нас не было данных о наличии в немецких войсках радиоуправляемых приборов для взрыва зарядов на больших расстояниях. Передовая по тому времени гитлеровская армия действительно не имела их. Зато мы располагали образцами немецких секретных замыкателей для мин замедленного действия. Это были двадцатиодносуточное часовое и тридцатидвухсуточное электрохимическое устройства.
И мы упорно искали их... По данным разведки, самым вероятным считалось применение часового механизма, как наиболее точного и надежного: ведь гитлеровцы все еще мечтали вновь захватить Киев.
Часовой замыкатель для мин замедленного действия J-Федер-504 представлял собой пластмассовый цилиндрический корпус, в уширенной части которого находился часовой механизм. В боковом окне размещались диски для установки замыкателя на заданный срок замедления. На дисках имелись пояснения, согласно которым шкала с красными делениями показывала, на сколько дней, а с черными — на сколько часов установлено замедление взрыва. Положение крышки и верхней части корпуса замыкателя с белыми и красными треугольниками позволяло определить степень боевой готовности мины замедленного действия.
Мы с А. С. Черкашиным проводили специальные занятия по изучению этого «Федора», как в шутку называли часовой замыкатель некоторые офицеры и сержанты батальона.
— Пусть будет «Федор», — смеялся Черкашин, — но только не путайте его с комбатом Федором Васильевичем... [116]
То, что гитлеровские саперы тщательно замаскировали замыкатели и заряды взрывчатых веществ, не вызывало никаких сомнений. И это требовало от минеров особого внимания и повторных проверок.
Здания Верховного Совета Украины и Совета Министров УССР, а также другие важные объекты проверялись наиболее скрупулезно. Когда мы начали осмотр правительственных зданий, то бросилось в глаза, что в помещениях почти не было мебели. Это облегчало проведение внешнего осмотра и прослушивание стен и полов стетоскопами и миноискателями. Местами полы вскрывали. Чердаки и подвалы обследовали с особой тщательностью. А приданная батальону электротехническая рота проверяла все электрохозяйство, лифты, оборудование.
Но больше всего хлопот доставляли подвалы. Там легко было замаскировать заряды мин замедленного действия. Взрыв же таких мин в подвалах был бы наиболее эффективен для разрушения всей постройки.
Очередным объектом разминирования должна была стать Киево-Печерская лавра, от самого названия которой веяло древностью и таинственностью.
Толстые крепостные стены, возведенные девять веков назад, не уберегли лавру от огненного дыхания войны. Над главным входом бросилась в глаза облупленная и поклеванная осколками надвратная Троицкая церковь.
По большим каменным плитам, стертым ногами многих поколений верующих, мы прошли во двор лавры. Там не было ни души. Кругом валялись бревна, железо с кровли, камень, битый кирпич.
В центре площади Верхней лавры виднелись груды каменных глыб и обломков. Это были остатки знаменитого Успенского собора. Задний правый угол собора остался цел. Угловая башня с куполом и колонна с опасно нависшей частью свода напоминали надгробие над руинами собора.
У всех сооружений были разрушены крыши. От келий соборных старцев, трапезной, Ковнировского корпуса остались лишь стены с темными и пустыми глазницами окон. Только главная колокольня, черная от пожара и испещренная осколками, горделиво устремляла ввысь свой почти стометровый остов. [117]
Долго стоит лавра. Многое видели ее стены. Сколько раз разрушали их. Но каждый раз лавра вставала из руин.
Восстановить события периода оккупации Киева мне помогли бывшие жители лавры — Георгий Федорович Колесников, Сергей Зозуля и заведующий хозяйством музея-заповедника лавры Антон Васильевич Трегуб.
Войдя в Киев, гитлеровцы в течение суток не решались занять район лавры. А когда на колокольне появился фашистский флаг, кто-то из патриотов в ту же ночь поджег внутренние деревянные конструкции и ступени верхних ярусов колокольни. Флаг со свастикой обгорел.
Позже деревянные конструкции верхних ярусов колокольни поджигались вторично. Гитлеровцы были вынуждены установить на колокольне пулемет, а флаг повесили ниже, на карнизе четвертого яруса.
В один из погожих осенних дней 1941 года к площадке, огороженной высокой подпорной стеной спуска в Нижнюю лавру и зданием корпуса № 30, которую старожилы называли Видом за то, что оттуда был хорошо виден Днепр, подъехало около десятка легковых автомашин. Несколько немецких офицеров и генерал долго рассматривали с площадки бесконечные левобережные дали. Неожиданно раздался сильный взрыв и Вида не стало. Погибли все гитлеровцы. Подпорная стена обрушилась на дорогу, ведущую в Нижнюю лавру.
Оккупанты переполошились. В тот же день с территории Верхней лавры были по тревоге выведены расположившиеся там тыловая часть и штаб одного из подразделений. Немецкие минеры начали тщательную проверку лавры.
В крохотном сквере у колокольни было собрано все мужское население лавры. Последовал запрет проживать в корпусах Верхней лавры, и «жильцы» были вынуждены срочно покинуть территорию монастыря.
Через два дня новый взрыв потряс строения лавры. Это враги уничтожили один из древнейших памятников Руси — Успенский собор. Может быть, то была месть за взрыв Вида.
То ли у немецких минеров не хватило смелости проникнуть в подземные хранилища Успенского собора, то ли они так и не дознались о том, что в 1941 году в эти подвальные помещения были спрятаны большие ценности, [118] которые не удалось эвакуировать в глубь страны, но гитлеровцы так и не разграбили их. И не случайно уже после войны во время раскопок из развалин были извлечены драгоценные царские и княжеские подношения монастырю, шитые золотом ризы, дарохранительницы и разная церковная утварь.
Во время раскопок, которые велись недалеко от могил Кочубея и полтавского полковника Искры, казненных Мазепой, были обнаружены обрывки саперного проводника. По описанию А. В. Трегуба, который присутствовал при раскопках, можно предположить, что они вели к подпорной стенке и, очевидно, использовались для взрыва фугасов. Возможно, в этом и заключался секрет взрыва Вида...
Когда восстанавливали взорванную подпорную стенку, под обломками обнаружили немецкую легковую машину с трупами гитлеровцев. Неподалеку нашли останки советского воина. Может, это был минер, который произвел взрыв?.. Этот вопрос, наверное, так и останется без ответа. Ясно только одно: это был еще один из тех безвестных героев войны, которыми так богата наша страна.
Есть ли мины в катакомбах лавры?.. Нам предстояло проверить и это.
Оставив подразделение минеров для обследования места, где когда-то находился Вид, и расположенного рядом двухэтажного корпуса № 30 с таинственной четырехэтажной подземной частью здания, мы двинулись к Нижней лавре.
Под изогнутыми подпорными арками (аркбутанами), которые перекинулись от Ковнировского корпуса к площадке Вида и чудом уцелели при взрыве, промелькнула и скрылась фигура в черной рясе.
Мы спустились по крутой мощеной дороге и обошли завал, образовавшийся в результате взрыва. На откосах горы, между толстыми внутренними крепостными стенами и опустошенными осенью и войной фруктовыми садами, прилепилось несколько зданий.
Толстый монах, испуганный нашим появлением, явно хотел скрыться. Но мы остановили его, и он привел нас к террасе, на косогоре, у белокаменной Крестовоздвиженской церкви. Здесь мы увидели трех бородачей в черных [119] рясах с большими крестами. Они, видимо, были предупреждены о нашем приходе и ожидали начала разговора. Поздоровавшись, я попросил проводить меня к самому старшему по положению.
— Чем могу быть полезен? — пробасил в ответ высокий монах с лукавыми черными глазами.
— Это настоятель монастыря, отец Валерий, — подсказал стоявший рядом седобородый человек. (Позднее я узнал, что отец Валерий, носивший в миру фамилию Устименко, являлся с 1942 года наместником и блюстителем лавры.)
— Мы получили задачу разминировать лавру...
— Не извольте беспокоиться. Немцы не минировали Нижнюю лавру.
— А пещеры?
— И пещеры тоже.
— И ближние и дальние?
— Ближние и дальние... Но убедиться в этом ваше право, — добавил он после паузы. — Отец Феолент распорядится...
В пятисотметровые подземные галереи ближних и дальних пещер нас сопровождал блюститель пещер безрукий келейник Иоанн и мрачный старик монах. Принесли свечи, и мы спустились в крыло Крестовоздвиженской церкви.
— В храм с оружием не положено, — зло сказал старик, оглядываясь на келейника.
— Нам без оружия нельзя, — не останавливаясь, пояснил я.
Яркий свет наших переносных аккумуляторных фонарей озарил извилистые сводчатые галереи. Ощетинившись автоматами, миноискателями, щупами, небольшая группа минеров с опаской двигалась по узким переходам; полы из чугунных плит исключали возможность пользоваться миноискателями.
Сказочный, неправдоподобно таинственный мир открылся перед нами. Подземная крохотная церковь Введения. Соединительные галереи, подъемы, спуски и тупики. В нескольких местах встретились небольшие обвалы, И снова потянулись ниши со святыми в застекленных гробах, каменные мешки с мощами. У гробниц виднелись иконы. Кое-где горели тусклые лампады. Под застекленными крышками видны были высохшие головы и кисти [120] рук, смутно обрисовывались контуры тел, покрытые красными бархатными покрывалами с золотым шитьем.
Это и были знаменитые пещеры — «печеры», откуда пошли и названия Киево-Печерская лавра, Печерский район... Еще далекие предки отрывали себе жилища в склонах высокого правого берега Днепра. Здесь же в лабиринте пещер хоронили своих ближних. Сухие грунты и постоянная температура способствовали естественной мумификации трупов.
Минеры проверили все закоулки. Но как быть с гробами? Ведь вместе со святыми мощами в них могут находиться мины замедленного действия. Потребовали вскрыть несколько гробов.
— Не богохульствуйте!.. — закричал старый монах.
Но, взглянув на величаво-спокойного блюстителя пещер, перекрестился и с молитвой вскрыл два гроба по нашему указанию, вблизи подземной церквушки святого Варлаама. Под расшитыми золотом бархатными покрывалами лежали обтянутые кожей скелеты.
У третьего, маленького ящика гробовидной формы с мощами какого-то святого младенца монахи замялись. Мы насторожились. Когда ящик был вскрыт, в нем были обнаружены кости и слежавшиеся опилки... Мощи, оказывается, находились на реставрации.
В дальних пещерах, расположенных за оврагом, было много обвалов. Ни мин, ни прятавшихся там людей мы не обнаружили. По словам монахов, гитлеровцы избегали бывать в пещерах. Очевидно, боялись не столько святых угодников, сколько карающей руки советских патриотов, которые могли нанести удар в этих катакомбах.
Отец Валерий сказал нам правду — мин в лавре не было.
Киев разминировался частями нашей бригады с 6 ноября по 5 декабря 1943 года. Этот месячный срок совпадал со сроком обязательного минного карантина, на протяжении которого могли сработать мины замедленного действия.
Все работы по разминированию выполнялись в сложной обстановке контрнаступления противника и интенсивной бомбардировки города с воздуха. Поэтому наш батальон так же, как другие части бригады, находился [121] в резерве начальника инженерных войск фронта. Когда же обстановка крайне обострилась, батальон, за исключением роты Д. С. Жигалова, оставленной для разминирования Печерска, был срочно направлен на минирование к югу от Киева.
Наши минеры не зря потрудились в Киеве. Были сняты десятки минных сюрпризов, обезврежены многие сотни мин, собрано большое количество взрывчатки и средств взрывания, а главное — спасено по меньшей мере несколько сот человеческих жизней. Количество же зданий и сооружений, сохраненных от разрушения, исчисляется десятками. И все это только в Печерском районе.
Основной упор при разминировании города делался на отыскание мин замедленного действия. Но, как выяснилось, противник так и не успел установить их.
Приказы Гитлера об обороне Восточного вала и усилия противника, предпринимавшиеся, чтобы сбросить наши войска с плацдарма в Днепр, поставили немецко-фашистское командование в щекотливое положение. Минировать город, который им запретил оставлять фюрер, не было смысла. К тому же не хватало саперов: их использовали главным образом в боях у плацдармов. И все же работы по минированию Киева были развернуты гитлеровцами...
В Печерском районе, например, мы обнаружили многочисленные следы подготовительных мероприятий, предшествующих установке МЗД и частично выполненных врагом. Отрытые котлованы, разобранные стены, а кое-где и уложенные уже крупные заряды взрывчатки — все это подтверждало данные нашей разведки. Судя по всему, только стремительное наступление советских войск не позволило противнику осуществить свои планы, заставило прекратить минирование ряда городских объектов.
Вместе с тем изучение подготовительных мероприятий, проведенных гитлеровцами, показало, что немецкие саперы слабее нас знали специальное минирование.
«Проверено. Мин нет!» — гласили сотни табличек, появившихся на улицах города. Эти слова подтверждали, что безопасность киевлян обеспечена. [122]