Мины в снегу
Наступил 1943 год. В поле леденящий ветер высвистывал однообразную мелодию. С куском мороженого хлеба отрывалась кожа на губах. Мороз и ветер обжигали лица, а сводки о боях — сердца.
Под Сталинградом шли кровопролитные бои. Противник пытался пробиться к окруженной группировке Паулюса. Донской фронт вышел в тыл 6-й гитлеровской армии. А наша 6-я армия, находясь в 300 километрах от Сталинграда, вновь готовилась наступать.
На этот раз 210-й батальон инженерных заграждений оказался на левом фланге наступления в районе Острогожск, Россошь.
Вторая инженерно-минная рота получила срочный приказ прибыть в район Марковки. В глубоком снегу рота двигалась медленно, а время — быстро...
В легких санках я выехал вперед за получением задания на НП 846-го стрелкового полка. Недалеко от наблюдательного пункта полка, внизу, в молочно-сером мареве зимнего рассвета плавали крыши села, превращенного противником в опорный пункт.
В эту студеную зиму бои за населенные пункты приобретали особое значение. И немцы, сменившие на нашем участке фронта итальянцев, с ожесточением обороняли насиженные места. Они боялись нарушить приказ фюрера, но еще больше боялись Генерала Мороза...
Разыскав полкового инженера, я доложил, что рота на марше, а часть бойцов с заместителем осталась сдавать минные поля.
— Да вы что?! Через тридцать минут атака. Командир дивизии прибыл на НП полка. Опять, скажет, инженерия опаздывает... [27]
Пехота поднялась в атаку с криком «ура!». Молчавший до тех пор противник немедленно открыл сильный огонь из минометов и пулеметов. Атака захлебнулась.
Подошел какой-то командир в тулупе:
— Дело — хана...
Что он имел в виду: неудавшуюся атаку или обещание начальства отдать меня под суд за опоздание роты, неизвестно... Но тут прибыл ротный комиссар Володя Назаров и сообщил, что один взвод он подвез на санях. Я направился на полковой НП с докладом. Там находился уже и командир 267-й стрелковой дивизии полковник В. А. Герасимов.
— Подойдите, лейтенант! — строго сказал он. — Вам надо обеспечить проходы для пропуска первого батальона...
Двое саней-розвальней, на которых с трудом разместились по восемь-девять минеров, помчались вниз. Лошади, чувствуя опасность, быстро понесли. Мы едва удерживались в санях.
Дальше все было как во сне: ветер, пули, снег, мины...
Непросто дались нам проходы в минных заграждениях. Едва съехав с горы, где размещался наблюдательный пункт, мы очутились в узком овраге, простреливаемом противником. Раненая лошадь, озверев от боли, тащила одни сани прямо на огонь до тех пор, пока не упала. Другие сани удалось завернуть в боковое ответвление оврага. Отдышались. Осмотрелись. Прислушались, откуда ведется стрельба...
— Вроде обжились, товарищ лейтенант, можно и задачи ставить, — обратился ко мне младший лейтенант В. И. Быков.
Но уточнить место проходов должен был командир 1-го стрелкового батальона А. С. Соколов.
— Явились не запылились, аристократы инженерные, — встретил нас с Быковым старший лейтенант Соколов. — Нынче на саночках, между прочим, ездить опасно. Можно прямо к фрицам попасть... Сколько проходов можете проделать?
— Три, по отделению на проход...
Командир батальона, высунувшись из снежного окопа, показал на местности оси будущих проходов. [28]
— Все под снегом скрыто, — довольно громко сказал Соколов. — А как пошли в атаку, вон сколько людей оставили. Сверху пули, снизу мины...
Показалось солнце. Снег ослепительно засеребрился. Загремела повторная артиллерийская подготовка, и три отделения минеров поползли вперед.
Следуя вместе с Быковым за отделением сержанта В. И. Пилипцева, я хорошо видел, как впереди по-пластунски ползли двое бойцов со щупами, за ними один с миноискателем, затем сам сержант, а уступами вправо и влево еще двое минеров. Прощупывание началось от места, где упали первые бойцы, атаковавшие здесь несколько часов назад.
Отделение уже продвинулось метров на пятьдесят по месту предполагаемого минного поля, а, судя по действиям минеров, мин они еще не обнаружили.
Но вот Пилипцев чуть приподнялся, раскачал на веревке «кошку» и забросил ее вперед. Потянув затем крюк на себя, он вызвал взрыв. По характеру взрыва и разлету металлических шариков, рассекавших снег, нетрудно было установить, что это были печально известные противопехотные «шпрингминен».
Сколько хлопот доставляли нам эти мины на фронте! В металлическом стакане находился цилиндр со взрывчаткой и тремя сотнями шрапнели. Три взрывателя ввинчивались в верхнюю крышку мины: один — нажимного действия с тремя усиками и два — натяжного. При срабатывании вышибной заряд выбрасывал из стакана мину, и она взрывалась на высоте примерно полутора метров, разбрасывая шрапнель в радиусе до 20 метров. Эти мины предназначались и для нашего брата минера. Ими обычно прикрывали противотанковые заграждения.
И на этот раз разлетевшаяся шрапнель тяжело ранила одного минера, задела сержанта... Но один из бойцов, оказавшийся возле самой мины, остался невредим. Счастливчик попал в мертвое пространство, непоражаемое шрапнелью. В дальнейшем минеры иногда использовали эту слабую сторону весьма эффективной в целом немецкой мины.
Вслед за «шпрингминен» обнаружили довольно глубоко сидящие под снегом ТМи-42 — немецкие противотанковые восьмикилограммовые круглые мины с металлическими корпусами. Первая тройка минеров обозначала места [29] их расположения, а Пилипцев с одним из старичков довольно быстро освобождали их от снега и затем просто оттаскивали в сторону от прохода. Извлекать, как это полагалось, взрыватели TMиZ с короткими и толстыми минными детонаторами было некогда...
Когда пехотинцы старшего лейтенанта Соколова с криками «урр-ра!» уже пробегали мимо нас через проход в минах, звонким эхом отдались в морозном воздухе вражеские залпы.
Это было последнее, что я тогда услышал. В глазах промелькнул лоскутик пламени, ярко вспыхнувший в гуще дыма, который заслонил сверкающую белизну снега. Красный лоскутик мгновенно вырос до огромного огненного шара. Он также внезапно погас. Наступил мрак, я провалился в черноту...
Сколько прошло времени, сказать трудно. Где-то далеко-далеко послышался шепот: «Наконец приходит в сознание». Я узнал голос военфельдшера роты М. Н. Володиной. «Значит, жив?!» Но вместе с первой радостью возникло тяжелое беспокойство.
С трудом подняв свинцовые веки, увидел рядом улыбающееся лицо Маши Володиной. Она широко открывала рот — очевидно, кричала, но до меня доходил только слабый шепот:
— Сильно контузило! Но вам здорово повезло...
Солнце уже село. Стеганое одеяло облаков казалось розовым от последних лучей дневного светила, скрывшегося за холмами. А в селе все еще кое-где продолжалась перестрелка...
На другой день, перед уходом из освобожденного села, рота навсегда прощалась с двумя пожилыми минерами и сержантом. Серьезные, сосредоточенные лежали они перед нами, и даже молоденький сержант казался значительно старше.
— И ты вчера тоже едва увернулся! — прокричал мне в ухо Володя Назаров.
Кто из нас думал тогда, что самому Володе осталось жить считанные месяцы?
Прогремел траурный салют из автоматов и винтовок. Мы простились с боевыми товарищами и зашагали вперед, оставив за спиной три невысоких холмика с пирамидками. [30]
...Уже далеко за Марковкой роту догнал лейтенант М. А. Жаров. С двумя сержантами и отделением бойцов он прибыл после сдачи минных полей в районе Каськовка, Рудовка. Несколько дней разлуки из-за быстро сменяющихся событий показались ему, видимо, большим сроком. Он обнял Назарова и меня, а затем, опустив глаза, мрачно сказал:
— Сержанта Черныша потеряли. Лучшего минера. Такой ладный парень! И как глупо получилось... Простить себе не могу.
А дело было так. Командира отделения сержанта В. Черныша направили с рядовым А. Середой в Рудовку. Ночь была темная, морозная. Ветер перемел-перепутал все снежные тропы и санные следы. Минеры сбились с дороги, долго блуждали. Когда в снежной дымке обозначились контуры дома, они, не раздумывая, ускорили шаг. Подошли ближе — затрещала пулеметная очередь. Середа вскрикнул и упал. Сержант Черныш взвалил раненого на плечи и пополз в сторону.
Примерно через час они услышали лай собак. И опять ударили пулеметные очереди, раздались вопли «хальт!».
Пытаясь сориентироваться, Черныш потащил Середу теперь уже в противоположную сторону.
Под утро, по просьбе Середы, выбившийся из сил сержант оставил его в полуразвалившемся одиноком сарае, а сам двинулся к своим за подмогой...
Все это рассказал потом пришедший в себя Середа. А в двух километрах от сарая лейтенант Жаров нашел припорошенное снегом тело сержанта Черныша. Рядом лежал черный немецкий автомат. Неподалеку были обнаружены трупы двух гитлеровцев. О том, что случилось после того, как Черныш оставил раненого товарища в сарае, можно было только догадываться...
Стрелковая дивизия, с которой продолжал наступать наш батальон, была передана из состава Воронежского в Юго-Западный фронт. Мы ступили на украинскую землю. Зима выдалась на редкость снежная. Колючий ветер и мороз пробирались и за валенки, и под овчинный полушубок. Многие бойцы и командиры, находившиеся по нескольку суток подряд на морозе, несмотря на добротную одежду, получили обморожение. [31]
Линия фронта стала прерывчатой. В селах и в районных центрах оборудовались опорные пункты и узлы обороны противника. Отбить населенный пункт — означало отдохнуть самим в тепле и выставить врага на мороз. Бойцы в шутку называли это тактикой вымораживания.
Глубокий снежный покров остановил автомобильный транспорт. Расчищать дороги вручную не было ни сил, ни времени. Снабжение боеприпасами велось на санях. Полковую и дивизионную артиллерию с трудом тащили по снегу неторопливые, но сильные волы. Когда же расчищали участок дороги, появлялся дивизион реактивных минометов, поддерживавший огнем своих «катюш» наступление дивизии.
19 января нас с Назаровым вызвали к комбату за получением нового задания. В жарко натопленной избе вблизи Новопскова мы встретили командира дивизиона «катюш» гвардии капитана И. Подопригору. На его бледном лице выделялись черные глаза и усы. Не выпуская изо рта трубки в виде головы Мефистофеля, Подопригора подзадоривал комбата:
— Вам-то хорошо, саперам. Отвечать не за что. А у меня секретные машины. Попробуй бросить или дать захватить немцам...
— Нашел кому завидовать! — начал кипятиться Мысяков. — Тебе, щеголю, что? Дорожку расчистят. Выехал: «Трубка ноль пять, по своим опять!» И сменил огневую позицию на теплую печку.
— Да вы, видать, решаете, кому живется весело, вольготно на войне? — вступил в разговор Володя Назаров. — Саперу, интенданту, пехоте, адъютанту, воздушному десанту, но только лишь не мне!.. Так, что ли?
Комбат сразу свернул спор:
— Ты хоть и друг, Подопригора, но взвода не дам. Выполняю последний приказ. Так-то! А комдив приказал: «Подопри пехоту!..»
Мы развернули карты. Обстановка в полосе наступления дивизии усложнилась. Поселком Новопсковом не удалось овладеть с ходу. В полках отмечался большой некомплект, бойцы были измотаны непрерывными боями, а артиллерия отстала. Гитлеровцы же упорно обороняли большой районный центр. Они отчаянно цеплялись за двух — и одноэтажные добротные дома. Создалась опасность быть втянутыми в длительные и изнурительные уличные бои. [32]
В этой обстановке командир дивизии решил снять стрелковые подразделения, занявшие восточную часть поселка, и заменить их нашим батальоном и химической ротой дивизии. Главным силам дивизии предписывалось совершить скрытый ночной марш-маневр в обход Новопскова и ударить с тыла.
— Твоей роте сменить второй стрелковый батальон. — Мысяков провел красным карандашом по моей карте. — Всех ставь в строй: ездовых, поваров и прочую ротную интеллигенцию. Да смотри, чтоб гитлеровцы не разнюхали о смене. А если стукнут — стоять насмерть!
С наступлением темноты рота стала сменять пехотинцев, оборонявших захваченную окраину Новопскова. Командиры взводов расставляли попарно бойцов... Противник бросал осветительные ракеты и вел вялый огонь.
Вместе с командиром 2-го стрелкового батальона мы обошли свой район обороны, перебегая от дома к дому и прячась за наспех устроенные баррикады. В домах не было никаких признаков жизни. Жители или ушли, или попрятались в подвалах.
Всю ночь наши минеры стреляли и периодически разряжали ракетницы в направлении невидимого врага, отвлекая на себя его внимание. Перед рассветом мы услышали необычный шум и подозрительную возню у противника. Где-то вдалеке завязалась огневая дуэль.
— Товарищ лейтенант, фрицы сматываются. Надо преследовать!.. — запыхавшись от бега, доложил мой заместитель по строевой части М. А. Жаров.
Собрав бойцов у церкви, на куполе которой уже заиграл холодный январский рассвет, мы двинулись вперед. Враг поспешно уходил из поселка, бросив раненых и артиллерию.
Дивизия продолжала наступление днем и ночью. Спали на ходу и во время коротких привалов, спали на санях, сеновалах и только изредка в домах.
Возле Белокуракино роту догнал Мысяков:
— Какой взвод ближе? — с ходу спросил он. — Срочное задание. Построить НП, время — одна ночь.
Недослушав доклад о положении в роте, комбат ухмыльнулся.
— Ну и что ж. Всем сложно! Вот при мне полковник [33] Герасимов на командном пункте докладывал по телефону начальству о трудностях, а закончил так: «В снегах, на волах, побеждаем!»
Укрывшись от ветра в сарае, Мысяков развернул карту и ткнул карандашом в точку, намечаемую для оборудования наблюдательного пункта дивизии.
— Ты вот, академик, фортификацию знаешь лучше других ротных. Рассказывал про Вобана{1} и прочих... Ты и возглавь. Так-то! Покажи, чему вас обучали. На рассвете приеду принимать!
Мы уже привыкли к тому, что по нескольку дней не видели Мысякова. Появлялся в роте он внезапно. Знакомился с обстановкой. Уточнял задачи и мчался в другие подразделения. В тот день он действовал, как обычно. Закончив разговор, комбат вскочил в сани, но вдруг резко обернулся:
— Да, забыл предупредить о минах — их поставили несколько дней назад минеры двести седьмого БИЗ. Смотрите! Вам разминировать. Поосторожней, понятно? — он показал по карте, разорванной тут же ветром, район установки мин. — Так не забывайте: «В снегах, на волах, побеждаем!»
Искать мины, поставленные в тылу врага 207-м БИЗ несколько дней назад, было делом нелегким. Формуляры на установленные мины по каким-то причинам мы не получили... И все же сержант Щербак с красноармейцами Пузановым, Ерацем и Толстиковым довольно быстро нашли то, что искали.
Первую группу мин обнаружили на развилке шоссе. Там подорвался большой немецкий артиллерийский тягач. Свалившись на бок, он перекрыл шоссе. А гитлеровцы устроили объездную зимнюю дорогу, не дав себе труда снять оставшиеся мины.
При разминировании наши минеры обнаружили здесь ставшие уже редкостью отечественные ТМ-35. Эти квадратные противотанковые мины в металлическом корпусе выпускались еще до войны. Они имели заряд взрывчатого [34] вещества, который был явно маловат для средних и тяжелых танков, зато слыли удобными для переноски и безопасными при установке.
Вторая группа мин находилась метрах в пятистах возле перекрестка шоссе. Ее нашли по разбитой легковой военной машине, остатки которой виднелись вблизи дороги.
Третью группу мин обнаружили у железнодорожной станции.
— Не мины ли искать будете? — спросил у Назарова старик железнодорожник, когда минеры подошли к станции. — Если так, пойдемте за мной. Я покажу, где их установили партизаны.
— Какие партизаны? — поинтересовался замполит.
— А кто их знает! В белых халатах были. Я как раз дежурил ночью, но подойти побоялся. И так меня фашисты пытали...
— Как же они узнали о минах, дед?
— По взрыву догадались...
Благодаря старому железнодорожнику бойцы роты довольно быстро обезвредили третью группу мин.
— Если б не старичок, намучились бы, наверное, — докладывал мне Назаров. — И знаешь, чуть было не погиб боец Ряднов! Ранение серьезное. В снегу мину искать непросто. Ошибся все же минер...
А когда собрались в здании школы отогреться и отдохнуть, Назаров, протирая запотевший автомат, вполголоса запел:
Мы все ошибались когда-тоС начала 1943 года командирам частей разрешили на месте пополняться до штата за счет военнообязанных. Делалось это, конечно, по согласованию с сельскими и районными Советами.
Мы разыскали на месте человек пятнадцать саперов, попавших в окружение в 1941–1942 годах и временно осевших в ближайших деревнях.
Большинство из них с неподдельным желанием шли продолжать службу. Так попали в роту Г. П. Шульга, А. И. Богданов, Н. Г. Колодяжный и некоторые другие [35] бойцы. Они быстро освоили новые типы мин, приемы минирования, методы обезвреживания взрывных заграждений.
В это же время в роту вернулись два пожилых красноармейца — С. Д. Уваров и З. Гарифулин, которые находились из-за ранений в армейском госпитале. Оба с радостью обнимали своих командиров и товарищей по роте, рассказывали, с каким трудом добились направления в свой родной батальон, отвергнув самые соблазнительные предложения. Более недели упорно искали они роту. Передвигались то на попутной машине, то на санях. А в последние дни пришлось немало отмахать пешком, по следам уходивших вперед частей. И вот — догнали...
Во время одной из политинформаций Назаров очень умело привел этот случай как образец преданности своему подразделению. А позже, уже после выхода из окружения в районе Харькова, многие бойцы с такой же настойчивостью в очень сложной боевой обстановке сумели разыскать остатки нашей роты и присоединились к ней.
— Пришло пополнение. Пора решить важную проблему — ротного повара надо менять, — настойчиво твердил мне Назаров. — Или я не прав? Кушаков и готовит скверно, и от одного его вида щи скисают. А еще древние говорили, что путь к сердцу солдата лежит через его желудок.
— Ну что ж, надо подобрать из новичков...
— Искал, беседовал. Никто не отзывается. Сначала, говорят, не с поварешкой, а с миной повоевать надо. Оно и верно! Пусть бойцы выберут сами...
Поваром выбрали пожилого минера Павла Николаевича Бовина, весельчака и балагура, воевавшего еще в первую мировую войну.
— Ладно уж, если не боитесь, что ваши желудки взрывчаткой начиню... На пробу сейчас сготовлю — что там твой «Метрополь»...
Вскоре Бовин пригласил фельдшера Володину и меня снять пробу.
— Щи совсем несоленые...
— Да что ты, товарищ ротный?! Полведра соли всыпал! Видать, соль еще моложавая...
Окружившие нас бойцы захохотали.
— Да, с таким шефом, как дядя Паша, все будет вкусно... [36]
...В конце января наша дивизия была остановлена на рубеже Сватово и перешла к обороне. После напряженных боев части получили пополнение и подтягивали отставшие в глубоком снегу тыловые подразделения.
Рота приступила к минированию западнее Сватово и вдоль реки Красная. Устанавливали тогда немецкие металлические мины ТМи-42, которые достались нам в качестве военных трофеев в большом количестве.
Уже третий день я находился во вновь сформированном 3-м взводе, которым стал командовать способный и смелый молодой парень, однофамилец командира 2-го взвода старший сержант М. С. Данилов. Днем проводили занятия с пополнением, а ночью проверяли, как новички усвоили установку мин. Главной же моей задачей было оказание помощи временно назначенному взводному командиру.
Неожиданно прискакал связной. Меня вызывал командир батальона.
— А-а, командующий второй гвардейской ротой! — Мысяков уже перестал величать меня академиком. — Получай задание. О новых событиях слыхал?
Известия о событиях начала февраля 1943 года великой радостью отозвались в наших сердцах. Немецкая группировка под Сталинградом полностью ликвидирована. Почти четверть миллиона человек потеряли гитлеровцы. Даже тогда трудно было переоценить значение этой победы. Все чувствовали: в ходе войны наметился решительный перелом...
Замполит Володя Назаров с юношеским восторгом декламировал нараспев стихи Ольги Берггольц:
И пробил час. Удар обрушен первый, —Мы вдвоем помчались проводить беседы во взводах. Все торжествовали. Обнимали друг друга. Целовались...
Словно в ответ на сталинградские события, войска 6-й советской армии севернее Сватово перешли в наступление в направлении Балаклеи...
210-й БИЗ вернули вновь в состав войск Воронежского фронта, в подчинении которого находилась бригада. [37]
Наш батальон получил задачу по разминированию берегов Дона. Комбат отдал приказ 2-й роте самостоятельно двигаться в район города Павловска, и мы выступили из Сватово.
Путь был долог. От Сватово через Ровеньки до Павловска на Дону — 350 километров. Пересеченная оврагами местность под глубоким снегом казалась белой равниной. Мы уходили от линии фронта все дальше в тыл. Лишь гул самолетов да завывание ветра изредка нарушали заледеневшую тишину.
За головным охранением ротной колонны следовала кухня, установленная на санях. Ее дымок по-озорному развевался впереди роты. Взводы следовали пешком, стараясь не отстать от ротного повара Бовина. Притомившиеся бойцы подсаживались на сани хозчасти. Это позволяло восстанавливать силы и совершать переходы по 35–45 километров в сутки.
Заметенную дорогу обозначали торчавшие из-под снега машины, разбитые повозки и давно окоченевшие вражеские трупы. Мы сошли с большака и двинулись по кратчайшему пути. Но и тут, словно вехи на пути, возле припорошенных следов виднелись замерзшие тела.
Прошло два дня. Рота нагнала медленно двигавшуюся колонну пленных. Вид у них был жалкий.
Пленных сопровождали несколько парней лет по 15–17, вооруженных русской трехлинейкой и итальянскими карабинами.
— Вы кто такие будете?
— А мы из истребительного отряда.
— Куда же вы пленных ведете?
— В Ровеньки. Там они отогреются. Пока прятались — отощали, сами искали нас — сдаваться...
Итальянцы действительно стремились сдаться в плен. Они и не скрывали этого. Мечтали об одном: скорее закончить мучительный переход по скованной морозом «русской пустыне».
На одном из перекрестков дорог в белесой гуще снежной вьюги нам встретилась группа гражданских лиц. Одни были одеты в потрепанные пальто или плащи. У других на плечах были русские полушубки, которыми [38] их снабдили в пути. Повернувшись спиной к ветру, люди тесно прижимались друг к другу.
Старшина, сопровождавший эту группу, подошел спросить, как лучше добраться до ближайшей деревни.
— А кто это такие? — поинтересовались мы.
— Бог их знает. Теперь на нашей земле много развелось всяких иностранцев...
Молодой боец, сопровождавший вместе со старшиной иностранцев, вмешался в разговор:
— Так, товарищ старшина, они ведь французы. Среди них даже один академик.
Мы подошли и разговорились. Кое-кто из французов слабо изъяснялся по-польски и по-русски, остальные помогали как могли.
Все они были арестованы в разное время во Франции и попали в фашистские концлагеря. Примерно месяц назад гитлеровцы перебросили французов из концентрационного лагеря, находившегося в Польше, на окопные работы. Где-то восточнее Харькова, на подготовлявшемся оборонительном рубеже противника, их освободили части Красной Армии.
— Что пережили? Лучше не вспоминать, — говорили они. — Но теперь мы счастливы, что избавились от фашистов...
— Красная Армия — хорошо, нет — чудесно! Но русская зима — плохо, очень холодно. Правда, русские кормят замечательно. После фашистских лагерей кажется, что мы питаемся в лучшем парижском ресторане... Среди нас находится доктор медицины с мировым именем. Вот он...
Под руки подвели высокого худого человека, на вид лет шестидесяти. Один из соплеменников что-то сказал ему, и старик достал из-под полушубка и нательных лохмотьев толстую скомканную бумагу. Ее бережно развернули, защищая от злого ветра, и мы разобрали название французской национальной академии. Судя по всему, эту бумагу тщательно прятали от фашистов.
Старика ученого, очевидно, считали знаменем всей группы.
Мы растолковали старшине, что это за люди. Снабдили их итальянскими галетами и сигаретами. Показали путь до находившейся в стороне деревни и тепло попрощались с бывшими узниками гитлеровских концлагерей. [39]
...Единственная женщина в нашей роте военфельдшер Маша Володина большую часть пути проделывала тоже пешком. Она шагала поочередно с каждым взводом, молча слушая бесхитростные солдатские истории и анекдоты.
Уставшие бойцы, видя рядом с собой Машу, подтягивались, шли бодрей. К ней очень привыкли. По-своему заботились о ней, оберегая от многих военных тягот. Да и Маша ко всем относилась одинаково ровно и внимательно.
Обычно Володина и Назаров выезжали под конец дня вперед на легких ротных санках в качестве квартирьеров: найти место для ночлега было тогда нелегко.
Значительная часть населенных пунктов от Ровеньков до Россоши и далее до Павловска была полностью сожжена. Только печные трубы, торчавшие из снега, да израненные ветви яблонь и вишен из приусадебных садочков подтверждали, что топографические карты не врут и на этих местах действительно раньше находились деревни.
Кое-где из-под земли пробивался дымок — это верные родным местам жители оборудовали землянки у пепелищ своих домов или приспособили для жилья уцелевшие погреба.
Люди попадались редко. Мне запомнилась встреча со старушкой, которая с мальчиком везла на санках обгорелые бревна то ли на топливо, то ли чтобы строить жилье. Остановились. Старушка улыбнулась нам:
— Ну что нового, сынки? Далече ли Гитлера отогнали?
— Да еще не очень далеко... А где вы живете, бабуся?
— Не в том дело, где... Дом отстроить завсегда можно... Остались бы сыны живы...
Мне сразу вспомнилась и моя мать. Тоже ждет не дождется вестей...
— Надо помочь женщине. Ей еще тяжелей, чем нашим матерям, — словно угадал мои мысли Володя Назаров. — Они в тылу находятся... Я, знаешь, у матери один. Каково ей, подумай... И твоей, наверное, не легче. Четыре сына, и все на фронте... Письма идут долго. Может, матери что известно о твоих братьях?
— Нет, Володя, она тоже не пишет ничего нового.
Письма матери... Я получал их с каждой почтой. А когда в связи с боями случались перерывы, то мне [40] нередко вручали сразу два-три конверта. Каждая строчка, написанная матерью, была посвящена моим трем братьям. Все они были старше меня и ушли добровольцами в июле 1941 года в народное ополчение. Изяслав командовал взводом разведки полка, Наум служил в артиллерийской части, а самый старший Георгий был рядовым стрелковой дивизии.
Мать связывала меня не только с братьями. Благодаря ей я даже знал судьбу многих моих друзей...
Разговаривая с замполитом, я не отрывал взгляда от встреченной нами пожилой женщины.
Володя Назаров тут же выделил подводу, чтобы подвезти ей бревна, бойцы наладили печку в оборудованном под жилье подвале, поделились своим пайком.
Все делалось так, как для своих матерей.
К городу Павловску мы подошли со стороны восточного берега Дона, который ранее был занят противником. Миновав пепелища нескольких придонских деревень, рота остановилась у дорожного спуска на лед.
Впереди, на противоположном обрывистом берегу, виднелись небольшие одно — и двухэтажные дома и густые коричневые щетки оголенных ветвей деревьев. Это и был Павловск — сильно потрепанный войной, однако сохранивший признаки милого и уютного провинциального городка.
Но не живописный Павловск приковал внимание наших минеров. Их взоры сразу устремились туда, откуда мы только что пришли. Ведь именно там нам предстояло работать. Со стороны дороги берега Дона были огорожены колючей проволокой. Кое-где на снегу виднелись припорошенные снегом трупы подорвавшихся людей, очевидно, их боялись вынести оттуда, где под снегом притаилась неведомая смерть. Заметны были и маленькие таблички у дороги с лаконичной надписью: «Мины», подтверждавшие наши предположения...
Опытный глаз минера подмечал на снегу только ему доступные для расшифровки, чуть заметные детали: торчащий колышек, серебряный волосок оборванной и свернувшейся кольцом проволоки, неглубокую воронку, бугорок... [41]
— Да, здесь под снегом дремлет не одна сотня смертей... Такой снежный пирог с минной начинкой не просто и раскусить. Верно? — тихо произнес Назаров.
Мы прошли по широкому проходу в минных полях, проделанному нашими войсковыми коллегами в период наступления, и спустились на лед. А бойцы все оглядывались на снежные берега, начиненные минами... Все знали: вскоре придется вступить в единоборство с этой, пока потенциальной, коварной и многоликой смертью.
— Два дня на отдых! Помыться, привести всех в порядок. Вот так-то! Еще три дня на боевую подготовку: мины, методы разминирования, меры безопасности. А затем и за работу, — ставил задачу встретивший нас в Павловске комбат.
Бойцы и командиры отогрелись, отмылись и отоспались за множество дней, прошедших в боях. В штаб-квартире роты на улице Воровского, 9 мы склонились над картой и схемами минных полей.
— Мне надо ехать. А вы постарайтесь поаккуратней на этих минных полях. Тут ошибаться нельзя, — озабоченно говорил мой заместитель по строевой части лейтенант Жаров, собираясь за пополнением для батальона в Воронеж.
— Многое зависит от нас, командиров. За ошибки командиров бойцы расплачиваются кровью. А кровь, как сказал старина Мефистофель, сок совсем особенного свойства. Ведь верно? — с присущей ему эмоциональностью произнес Володя Назаров.
Да, тут было над чем задуматься. Пришлось выделить группу лучших минеров для предварительной разведки и снятия образцов мин, без которых нельзя было эффективно провести занятия.
Февральское солнце припекло верхний слой снега, и он начал плавиться, как стеариновая свечка, оголяя кое-где проволоку натяжных мин. Старший сержант Щербак обернулся и крикнул:
— Разрешите пойти одному. Вы отойдите подальше на всякий случай...
Андрей Маркович как-то внутренне собрался, глотнул побольше воздуха и, выставляя перед собой миноискатель, шагнул на минное поле...
Осторожно и медленно, словно под ним край пропасти, ставил сержант ногу на снег. Прослушав рамкой [42] миноискателя участок, тщательно прощупывал снежный покров специальным щупом. На лице Щербака поблескивали в солнечных лучах крупные капли пота. Он кивнул нам и присел на корточки. Казалось, прошло уже много времени, а Щербак все продолжал удалять тонкие слои снега так, как это делают археологи, откапывая предметы драгоценной старины.
Наконец старший сержант поднялся, показывая нам чуть дрожащей рукой длинный, сантиметров в тридцать пять цилиндр. Снизу металлический корпус мины был сплющен клином для установки в грунт или снег, а в верхней части обмотан проволочной спиралью. Металлический цилиндр орехового цвета оказался противопехотной осколочной миной натяжного действия.
— Новая попалась, — закричал Щербак, — похожа на нашу ПОМЗ. Сверху вставлена круглая толовая шашка...
Пробный поиск Щербака, продолжавшийся более двух часов и стоивший не только ему, но и нам огромного напряжения, был успешен. Андрей Маркович снял несколько образцов неизвестных для нас мин.
К сплошному разминированию мы готовили удлиненные и сосредоточенные заряды, зажигательные трубки для их подрыва, минные кошки... Мины предстояло не разряжать, а взрывать. Рисковать людьми было нельзя...
И все же на следующий день, когда по приказу комбата снимались дополнительные образцы мин, подорвался один из опытных минеров-разведчиков старший сержант Николай Гончаренко.
Ротный фельдшер Маша Володина и молодая хозяйка дома Рая Пономарева оказали раненому первую помощь и быстро отправили старшего сержанта в полевой госпиталь. Он потерял много крови... Месяца через полтора мы получили от него письмо:
Здравствуйте, уважаемый мой командир!.. Я пошел на поправку. Прошу передать привет всем ротным. Пишите мне, пожалуйста. Пока в госпитале — хочу знать вашу жизнь, как будто я остался у вас в строю... А пока до свидания! — писал скромный и вдумчивый помкомвзвода.
Недолго, однако, довелось нам пробыть в донском городке Павловске. Приказ о срочной переброске батальона в Харьков приостановил только начавшиеся работы.
Сплошное разминирование берегов Дона пока откладывалось... [43]