Артиллеристы в боях под Москвой

Шел четвертый месяц войны. Стонали под фашистским сапогом Украина, Латвия, Литва, Эстония, горели деревни и села Белоруссии, который раз в истории Российского государства был обращен в руины легендарный Смоленск. А за Смоленском стояла Москва...

К концу сентября 1941 года на дальних подступах к столице, на рубеже Белый — Ярцево — Ельня — Рославль, фашистское командование сосредоточило для наступления на Москву миллионную армию с многочисленной техникой.

На рассвете 2 октября 1941 года противник после сильной артиллерийской и авиационной подготовки на нескольких участках московского направления атаковал советские войска из района Духовщины в направлении на Белый, то есть на правом фланге 19-й и на левом фланге 30-й армий. Сильный удар пришелся и на правый фланг 16-й армии.

Несмотря на то, что противник провел сильную артиллерийскую и авиационную подготовку, при атаке на наш передний край он был встречен мощным артиллерийским и пулеметным огнем. К 11 — 12 часам 2 октября активность [160] врага начала затухать, он отошел в исходное положение, оставив на поле боя до 40 подбитых и сгоревших танков.

Одновременно удар наносился из района Рославля по войскам 43-й армии.

К вечеру 4 октября 19-я, 16-я и 20-я армии Западного фронта оказались глубоко охваченными с обоих флангов вражескими войсками. Связь штаба фронта с армиями прекратилась.

В блиндаже у командующего 16-й армией К. К. Рокоссовского собрались член Военного совета армии дивизионный комиссар А. А. Лобачев, начальник штаба генерал-майор М. С. Малинин, начальник особого отдела В. С. Шилин и я. Только мы начали обсуждать создавшееся положение, в блиндаж вошли заместитель командующего армией по военно-воздушным силам полковник Баранчук и незнакомый офицер.

Как выяснилось, он привез распоряжение, подписанное командующим фронтом И. С. Коневым и членом Военного совета фронта Н. А. Булганиным, согласно которому мы должны были, сдав 20-й армии свои войска, не позднее 6 сентября выйти на восточную окраину Вязьмы. При этом сообщалось, что в распоряжение 16-й армии будут переданы в районе Вязьмы пять стрелковых дивизий. 16-я армия должна была нанести удар через Юхнов и уничтожить противника, прорвавшегося к Калуге.

Последующие события показали, что, ставя нам такую задачу, командование фронта не учитывало реальных возможностей войск. Но это стало ясно позже. А тогда, получив распоряжение фронта, мы стремились к одному — выполнить приказ как можно быстрее и лучше. И если нам не удалось решить поставленную задачу, то это произошло не по вине командования армии.

Прибыв в указанный район, штаб армии расположился восточнее Вязьмы. Мы все еще не имели связи со штабом фронта. Дивизии, которые должны были войти в подчинение 16-й армии, выдвигались на рубеж западнее города. С ними тоже не было никакой связи.

Тогда К. К. Рокоссовский и А. А. Лобачев решили поехать в Вязьму и там из горкома партии попробовать связаться по ВЧ с Москвой. Но вскоре после их приезда в городе появились фашистские танки. Это были передовые части [161] 3-й и 4-й вражеских танковых групп. Танки остановились на площади около горкома. Рокоссовский и Лобачев, миновав занятые гитлеровцами улицы, вырвались из города и вернулись в штаб.

7 октября к Вязьме подошли и главные силы противника, отрезав наши войска, находившиеся западнее и юго-западнее города.

Обстановка сложилась тяжелая. Связь со штабом фронта и с войсками, оборонявшимися западнее Вязьмы, была утеряна. Между штабом армии и ее дивизиями действовали войска противника. К. К. Рокоссовский собрал ближайших помощников и объявил свое решение направить в войска офицеров штаба. Они должны были пробраться через занятую гитлеровцами территорию и поставить дивизиям задачу на прорыв в северо-восточном направлении. Штаб армии командующий решил перевести в Туманове, расположенное в 8 — 10 километрах от автострады — между Вязьмой и Гжатском.

Назначенные начальником штаба М. С. Малининым офицеры отправились искать выделенные нам новые дивизии. Штаб армии, переехав в Туманове, оставался там до утра, ожидая донесений от войск. Связи все еще не было, хотя начальник связи армии полковник П. Я. Максименко делал все возможное, чтобы установить ее. Наконец удалось связаться с 18-й ополченской дивизией под командованием генерал-майора П. Н. Чернышева. Получив задачу, дивизия начала пробиваться в направлении Туманова.

К. К. Рокоссовский приказал выслать несколько групп разведчиков в направлении Гжатска и на автостраду восточнее Туманова. Подойдя к автостраде, разведчики натолкнулись на вражеских автоматчиков. Завязалась перестрелка.

После этого был созван расширенный Военный совет. Собрались мы в полуразрушенном блиндаже в лесу, где до нас располагались какие-то тыловые части. Шел мелкий дождь. Перекрытие блиндажа кое-где протекало. Было холодно и сыро. Дожди не сулили ничего хорошего. Нам предстояло двигаться по проселочным и лесным дорогам, которые при такой погоде очень скоро должны были стать труднопроходимыми. А это предвещало новые беды.

Мнения, высказывавшиеся на Военном совете, были различны.

Первым обсуждалось предложение об организации сильного отряда из личного состава штаба и полка связи для прорыва по автостраде на Гжатск. Многие надеялись, что там мы найдем штаб фронта. Кстати сказать, член Военного совета армии А. А. Лобачев, считая, что штаб фронта находится в Гжатске, накануне пытался лично убедиться в этом. Он поехал в Гжатск на броневике, минуя автостраду. Но вблизи города его обстреляли из мелкокалиберной противотанковой пушки. В броневик попало три бронебойных снаряда. Один из них угодил под сиденье и лишь чудом не взорвался, замотавшись в ветоши.

Но вернемся к заседанию Военного совета. Некоторые предлагали оставаться на месте, подождать подхода наших дивизий из-под Вязьмы, а затем начать активные действия. Командующий спокойно слушал каждого выступающего, и трудно было понять, как он относится к этим планам. Все ждали, что скажет Рокоссовский, какое из двух предложений он примет.

Константин Константинович отверг план прорыва к Гжатску по автостраде, так как это не сулило ничего, кроме бесславных жертв и разгрома штаба: судя по данным разведки, количество войск противника на автостраде с каждым часом увеличивалось. Сидеть на месте и пассивно ждать, когда подойдут наши дивизии, командарм тоже считал невозможным. В такой запутанной и быстро менявшейся обстановке это означало надеяться на авось.

Спокойно и уверенно Рокоссовский объявил свое решение, пожалуй единственно верное в создавшейся обстановке. Командующий решил отвести штаб на 20 — 30 километров от автострады и обойти Гжатск с севера, рассчитывая выйти в расположение своих.

Были организованы три колонны из личного состава штаба и рот полка связи. Центральную колонну возглавлял К. К. Рокоссовский. Вместе с ним отправились член Военного совета А. А. Лобачев и начальник штаба М. С. Малинин. Левой колонной командовал, если не ошибаюсь, командир полка связи. Командовать правой колонной было приказано мне.

Мы выступили вечером 7 октября. А через два-три часа разведка центральной колонны встретила части 18-й дивизии генерал-майора П. Н. Чернышева, которые двигались [163] примерно в том же направлении, что и мы. Наши силы умножились.

Хочется с чувством удовлетворения отметить, что, когда наш штаб оказался в тяжелом положении, когда почти со всех сторон были враги, я ни разу не слышал, чтобы какой-нибудь офицер или боец произнес паническое слово «окружение», которое часто звучало в первые месяцы войны. В колоннах царили полное спокойствие и возможный в тех условиях порядок. В этом большая заслуга К. К. Рокоссовского, который в самых сложных ситуациях не терял присутствия духа, неизменно оставался невозмутимым и хладнокровным. Окружающие заражались его спокойствием и чувствовали себя уверенно.

Выбирая маршруты для движения колонн, мы стремились обойти стороной наиболее опасные районы и этим невольно удлиняли путь. Ведь значительную часть нашего «войска» составляли снабженцы, делопроизводители, медики, которые в лучшем случае умели стрелять из пистолета. Однако нам сопутствовала удача. Правда, в двух колоннах при стычках с небольшими группами противника несколько раз складывалось довольно тяжелое положение, но все-таки нам удалось сравнительно благополучно миновать занятую врагом территорию. Пройдя более 50 километров по проселочным и лесным дорогам, мы подошли к реке Гжати в районе совхоза «Пречистое». Мост через Гжать оказался занятым вражескими мотоциклистами. Но охрана его была слабой. Наши разведчики в коротком бою быстро справились с ней и расчистили путь. Обойдя Гжатск с севера, мы начали сосредоточиваться в деревне Федюково.

Наш штаб пока еще был без войск, если не считать 18-ю дивизию народного ополчения.

12 октября штаб 16-й армии прибыл в район Можайска, В городе находился новый командующий фронтом генерал армии Г. К. Жуков. К. К. Рокоссовский получил от него распоряжение выйти со штабом в район Волоколамска и подчинить себе все части, расположенные на широком фронте от Волжского водохранилища до Рузы.

Прибыв 13 октября в Волоколамск, штаб артиллерии армии разместился в здании райфинотдела. В городе оставались почти все жители — люди надеялись, что дальше гитлеровцев не пустят. Работали магазины и учреждения. Но [164] озабоченные лица, люди в военных шинелях, заполнявшие помещения райисполкома и райкома партии, боевой вид работников этих учреждений — все говорило о том, что город стал прифронтовым. Признаюсь, тяжело было видеть большую человеческую беду, надвигающуюся трагедию.

Волоколамск, Руза... Эти дорогие сердцу места становились полем жестокого сражения. И сюда докатилась война! А совсем, совсем близко Москва!

Выйдя на волоколамское направление в новом составе, 16-я армия готовилась к упорной обороне. Ей были приданы 289-й, 296-й и 525~й истребительно-противотанковые артиллерийские полки, 138-й и 523-й пушечные артиллерийские полки, 1-й и 13-й полки реактивной артиллерии и отдельные реактивные дивизионы, а также два отдельных дивизиона Московского артиллерийского училища. По тому времени артиллерии у нас оказалось не так уж мало. Но нужно было выяснить, что это за части и какова их боеспособность. С этой целью все мы, офицеры штаба артиллерии, выехали в полки. Меня особенно интересовали истребительно-противотанковые части, которым предстояло первыми принять на себя удары вражеских танков.

289-й истребительный артиллерийский полк майора Н. К. Ефременко и 296-й истребительный артполк капитана Алешкина порадовали меня. Больше половины их личного состава уже участвовали в боях. Артиллеристы горели желанием драться с врагом. Так же по-боевому были настроены солдаты и офицеры тяжелого пушечного артиллерийского полка капитана З. Г. Травкина.

При подготовке к обороне у артиллеристов оказалось особенно много работы. На нашем рубеже имелся всего один противотанковый ров на левом фланге армии. Поэтому вся тяжесть противотанковой обороны и вся ответственность за нее ложилась на артиллерию.

Наиболее танкоопасным направлением мы считали стык с 5-й армией в районе совхоз «Болычево» — Красная Зорька — Федосьино, куда мы и направили все наши основные силы. Но как мы ни изворачивались, а создать надежную и прочную противотанковую оборону не удалось. Из имевшихся трех истребительно-противотанковых артиллерийских полков один (525-й) придали 1075-му стрелковому полку 316-й дивизии. На танкоопасных направлениях каждой [165] стрелковой роте других полков придали по четыре — шесть орудий. Конечно, для отражения танковых атак этого было недостаточно.

По распоряжению командующего армией командир 316-й стрелковой дивизии генерал-майор И. В. Панфилов оставил в своем резерве 296-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк. 289-й истребительный полк составил армейский резерв. Таким образом, мы имели возможность в ходе боя усилить противотанковую оборону там, где это будет необходимо.

14 октября гитлеровцы возобновили наступление по всему фронту 16-й армии, в том числе и на лотошинско-ярополецком направлении. 2-я танковая дивизия противника, не встретив сопротивления в деревнях Петровское и Ханево, направилась к Яропольцу. Впереди колонны двигались мотоциклисты. Миновав деревню Сырково, они на большой скорости устремились к мосту через реку Ламу. За ними без всякой предосторожности пошла вся танковая колонна врага. Но там находилась в засаде наша противотанковая батарея и стрелковая рота курсантов. Подпустив врага на 50 — 90 метров, они открыли огонь; в танки полетели гранаты и бутылки с горючей смесью. Из Яропольца засаду поддерживали огнем орудия и пулеметы. Не ожидавшие на этом участке такого сопротивления фашисты остановились. Оставив на дороге девять пылающих танков, три бронемашины и около десяти автомашин, они повернули обратно.

19 октября враг, подтянув свежие силы, снова обрушился на Ярополец. За этот день было отбито 10 атак. Наши орудия действовали в боевых порядках пехотных подразделений и своим огнем поддерживали действия курсантского полка. Так как полк занимал широкую полосу обороны, а артиллерии у него было очень мало, то орудия были вынуждены все время маневрировать вдоль фронта, создавая видимость большой насыщенности артиллерии.

С утра 20 октября — новая вражеская атака, и опять безуспешная. Противник вызвал свою авиацию, и в течение трех часов она «обрабатывала» наш передний край. После окончания налета гитлеровцы опять полезли вперед, но были встречены артиллерийским огнем. Однако к вечеру, ввиду превосходства сил противника, сосед слева с боями начал отходить на Волоколамск. [166] Командир курсантского полка С. И. Младенцев ввел в бой свой резервный батальон и продолжал удерживать Ярополец и Суворове.

Когда мы с группой офицеров штаба приехали на противотанковую батарею 316-й дивизии под командованием лейтенанта Б. П. Владимирова, то увидели следующую картину: все орудия были выставлены на прямую наводку, а на поле чернели подбитые танки. И в последующие сутки батарея Владимирова и тяжелый артдивизион Московского артиллерийского училища своим огнем помогали курсантскому полку отбивать яростные атаки противника.

Утром 16 октября враг начал наступление и на левом фланге нашей армии, нанося удар в направлении совхоза «Болычево». Было ясно, что он стремится попасть в стык между 16-й и 5-й армиями, рассчитывая на его уязвимость. На этом участке вражеское командование ввело в бой до 60 танков с полком моторизованной пехоты. Удар пришлось принять 5-й роте 1075-го полка полковника И. В. Капрова. Роте было придано пять противотанковых пушек, расположенных на западной и южной окраинах Болычева. Артиллеристы встретили первую атаку танков противника огнем. В начале боя в расположение роты приехал член Военного совета армии дивизионный комиссар А. А. Лобачев. Вместе с ним для руководства действиями артиллерии на этом направлении прибыли начальник артиллерии армии с группой офицеров штаба.

Вражеские танкисты, уверенные в превосходстве своих сил, начали атаку очень лихо. Но стоило им увидеть свои задымившиеся машины, как их боевые порядки дрогнули. Скоро на поле боя пылало около 10 танков. Враг счел за благо покинуть поле боя. Первая атака была отбита.

В 17 часов гитлеровцы вновь начали наступление, бросив в бой 50 средних и тяжелых танков и полк моторизованной пехоты. 30 бронированных машин окружили 5-ю стрелковую роту с ее пятью противотанковыми орудиями. Рота организовала круговую оборону и вступила в неравный бой. До наступления темноты удалось подбить и поджечь еще 8 танков. Видя безуспешность своих атак на этом направлении, гитлеровцы вторично отошли.

На следующий день враг усилил нажим в другом месте, стремясь обойти совхоз «Болычево», — по-видимому, он счел [167] его крупным узлом сопротивления. В середине дня 17 октября на наши позиции двинулось до 100 танков. Противнику удалось овладеть населенными пунктами Красная Зорька и Федосьино. Пытаясь продвинуться дальше, он натолкнулся на огонь противотанковой батареи 525-го артполка.

Судьба этой батареи сложилась трагически. 25 вражеских танков с бронемашинами зашли ей в тыл. Нашим четырем орудиям пришлось действовать на два фронта, не имея никакого пехотного прикрытия. Артиллеристы подбили несколько танков. Но на горстку смельчаков обрушился огонь со всех сторон — по ним били и вражеские танки, и авиация. Три наши пушки были подбиты. Расчеты с одним уцелевшим орудием пытались отойти в восточном направлении. Но путь на восток преграждал противотанковый ров. Преодолев неимоверные трудности, потеряв 19 солдат и офицеров, батарея к исходу дня все-таки вышла из боя.

Стремясь во что бы то ни стало добиться успеха, враг с каждым днем наращивал силу удара.

18 октября он предпринял атаку в направлении Игнатково — Жилино — Осташево, введя в бой до 150 танков с полком моторизованной пехоты. Навстречу им были брошены 296-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк — резерв командира 316-й дивизии — и две батареи 357-го артиллерийского полка 316-й дивизии. Здесь артиллеристам пришлось особенно туго. Всю тяжесть боя они приняли на себя, так как пехота начала отходить. Лишившись прикрытия, артиллеристы вынуждены были вести бой не только с танками противника, но и с его пехотой. В этом бою противник потерял 29 танков. Но и нашей артиллерии был причинен немалый ущерб. Огнем противника было уничтожено 9 орудий и 9 тракторов, мы понесли большие потери в людях.

Противнику удалось занять Бражниково, Жилино, Иваньково, а в ночь на 19 октября форсировать реку Рузу и захватить Осташево. Утром, стремясь развить свой успех, он бросил в направлении Спасс-Рюховского 35 танков. Кроме этого, как установила наша разведка, на южном берегу Рузы, в районе Жилина, сосредоточилось более 100 танков.

Было ясно, что гитлеровцы не собираются останавливаться на достигнутом. Однако и мы не сидели сложа руки. Уже к утру развернули на этом направлении 289-й истребительный [168] артиллерийский полк и два реактивных дивизиона.

Я прибыл в Спасс-Рюховское рано утром 19 октября. В селе было пусто. Пехота отошла, и в селении хозяйничали только артиллеристы 289-го полка Н. К. Ефременко. Николай Карпович доложил, что провел рекогносцировку, в течение ночи расставил на наиболее танкоопасных направлениях свои батареи и надежно оборудовал их боевые порядки. Признаюсь, я не поверил этому. Но, проверив, убедился в том, что опытный артиллерист Ефременко действительно сумел быстро организовать надежную противотанковую оборону. Это скоро подтвердилось на деле. При первой же попытке приблизиться к Спасс-Рюховскому противник потерял 7 танков. Отличились и «катюши» капитана И. Н. Анашкина. Они дали залп по Жилину и подбили там около 20 танков.

В этот день противотанковая артиллерия отбила несколько атак. Во время одной из них три вражеских танка прорвались на батарею капитана Л. А. Шипневского из 289-го полка и начали «утюжить» ее. Затем два танка направились к наблюдательному пункту командира полка, а один остановился на батарее. Казалось, у орудий никого не осталось в живых. У остановившегося на батарее танка открылся люк, и вражеские танкисты вылезли из машины с явным намерением посмотреть на результаты своей «работы». Но произошло неожиданное. Из окопов, по которым много раз прошли гусеницы фашистских танков, выскочили батарейцы и в упор расстреляли ошеломленных гитлеровцев.

Да, тут еще раз пришлось убедиться в пользе глубокого окопа. Наши бойцы в таком окопе оказывались неуязвимыми для танков противника.

До наблюдательного пункта неприятельские танки не добрались. Разведчики полка подорвали их гранатами.

На этом участке не было сплошного фронта, чем и воспользовался противник. 20 октября под прикрытием тумана несколько его танков прошли незамеченными через наши позиции и проникли на южную окраину Спасс-Рюховского. Но здесь их встретил огонь орудий 289-го полка. Артиллеристы подбили один танк, а два других были уничтожены противотанковыми орудиями пехоты. Остальные повернули обратно. [169]

Не могу не вспомнить случай, происшедший во время боев за Спасс-Рюховское. Об этом эпизоде подробно рассказывали мне командир 289-го истребительно-противотанкового артиллерийского полка Н. К. Ефременко и член Военного совета армии А. А. Лобачев.

...Бой был в самом разгаре. Батарея старшего лейтенанта Капацына уже подбила 17 танков. Но противник все возобновлял атаки. В критический момент боя замолчало одно орудие. Командир батареи послал связиста младшего сержанта П. Д. Стемасова узнать, в чем дело.

Прибежав туда, Стемасов увидал пушку, лафет которой засыпало землей. Из орудийного расчета остался в живых только наводчик Неронов. Ему, как умел, помогал тракторист Чоботов. Все трое начали откапывать лафет, и тут выяснилось, что орудийная панорама разбита. Наводчик побежал за запасной панорамой. В это время показались вражеские танки. Сохранив присутствие духа, младший сержант решил открыть огонь. Он ведь был артиллерийским связистом, а хорошие командиры и телефонистов обучали действовать у орудий. Правда, Стемасов раньше не стрелял из пушки, но со стороны наблюдал и знал, как ведут огонь по танкам. Для пробного выстрела он через ствол навел орудие на стоявший невдалеке стог. Выстрел получился удачным. Тогда Стемасов стал наводить орудие на приближавшийся танк. С помощью Чоботова он зарядил орудие и выстрелил. Танк загорелся. Затем младший сержант подбил еще один танк. Тем временем наводчик вернулся с панорамой. За короткий срок три смельчака подбили еще несколько танков.

В пылу боя они не заметили, что группа противника зашла им в тыл. Но и в эти критические минуты Стемасов и его товарищи не растерялись. Через лес, без дороги тракторист Чоботов вывел орудие из опасной зоны. По пути они подобрали нескольких раненых.

Указом Президиума Верховного Совета СССР Петру Дмитриевичу Стемасову было присвоено звание Героя Советского Союза.

Только через пять дней гитлеровцы возобновили наступление. На этот раз они направили удар севернее. После ввода в бой до 120 танков им удалось сломить сопротивление наших войск и 27 октября ворваться в Волоколамск. [170]

Вместе с дивизией И. В. Панфилова на этом направлении героически сражались 525-й, 296-й и 289-й истребительно-противотанковые артиллерийские полки, 38-й пушечный артиллерийский полк и 13-й гвардейский минометный полк. Только в течение одного дня — 27 октября — огнем противотанковых орудий было подбито и сожжено 53 вражеских танка, уничтожено более полка пехоты противника и другой техники.

Удалось восстановить и некоторые, далеко не полные, данные о потерях нашей артиллерии, которые в какой-то мере дают представление о напряженности этих боев. 296-й полк потерял убитыми и ранеными 108 человек, 12 орудий и 4 трактора. В 289-м полку было разбито 12 орудий; в этом полку пришлось взорвать 13 тракторов, так как их невозможно было вывести с огневых позиций. В 525-м полку по той же причине взорвали 7 пушек. Почти вся противотанковая и дивизионная артиллерия 316-й дивизии была потеряна. Положение было катастрофическое.

Вечером 25 октября я доложил К. К. Рокоссовскому, что на следующий день некому будет отражать атаки вражеских танков. Это было действительно так. Рокоссовский тут же позвонил командующему фронтом Г. К. Жукову. За ночь к нам перебросили из Московской зоны обороны три зенитных артиллерийских полка, вооруженных 37-миллиметровыми пушками.

Присланные ночью зенитные полки утром следующего дня сослужили нам большую службу, так как танки противника снова пошли в наступление. Однако, причинив большой ущерб врагу, зенитные полки сами почти полностью потеряли боеспособность. Опять надо было обращаться в штаб фронта за помощью. Командарм поручил этот разговор мне. Я позвонил командующему артиллерией фронта генералу И. П. Камера. Пришлось выслушать очень много упреков, но к утру мы все же получили еще два полка 37-миллиметровых зенитных пушек. Нельзя сказать, что они представляли собой очень надежное средство для борьбы с танками, но ничего другого нам дать не могли — мы и этому были рады.

8 ноября К. К. Рокоссовский был вызван в штаб фронта. После возвращения он собрал Военный совет армии и начальников родов войск. Командующий доложил, что штаб [171] фронта расценивает сосредоточение сильных группировок противника в районе Волоколамска, Дорохова и Тулы как подготовку к наступлению; фашистское командование готовит удар против флангов Западного фронта в обход Москвы. Командование фронта полагает, продолжал К. К. Рокоссовский, что перегруппировке вражеских сил надо помешать.

Командарм предложил нанести контрудар на Скирманово, которое господствовало над окружающей местностью. Вражеская артиллерия обстреливала отсюда наши коммуникации. Если бы противник, опираясь на Скирманово, вышел на Волоколамское шоссе, то он отрезал бы пути сообщения 16-й армии с тылами.

Враг превратил Скирманово в крупный узел сопротивления. Фашисты врыли в землю танки, каждый дом и сарай превратили в дзот. Только в районе высоты 260,4 в землю было врыто пять танков. На юго-восточной окраине Скирманова было установлено 12 противотанковых пушек и минометные батареи. Подступы к Скирманову прикрывали танковые подразделения, размещенные в соседних деревнях.

У нас перед Скирмановом находилась 18-я ополченская дивизия.

Учитывая все обстоятельства, решено было брать Скирманово не в лоб, а со стороны Агафидова, обойдя высоту с юго-запада. Гитлеровцы не привыкли к нашим обходным маневрам. Они были готовы к защите Скирманова, но меньше всего ожидали, что удар последует с юго-запада, то есть фактически из их тыла.

Перед боями в частях были проведены партийные, комсомольские и общие собрания бойцов и офицеров. В резолюции артиллеристов говорилось: «Клянемся отдать все на защиту отчизны, до последней капли крови защищать родную землю и нашу Москву от гитлеровских банд. Клянемся не пропускать фашистские танки. Мы презираем смерть. Смелому, инициативному бойцу танк не страшен. В наших рядах нет места малодушным, трусам и дезертирам. Право на жизнь имеет тот, кто мужественно защищает свою Родину». Верные своей клятве, артиллеристы проявили такой наступательный порыв, какого еще не наблюдалось раньше. Бойцы и офицеры, презирая смерть, шли под огнем противника, [272] истребляли вражеские танки, подходили вплотную к вражеским огневым точкам.

Рано утром 12 ноября мы вместе с А. А. Лобачевым выехали в расположение 18-й дивизии. Началась артиллерийская подготовка. В районе Скирманова, Козлова, Марьина, Покровского в стереотрубы было видно, как черными тучами взлетает в воздух земля. Вышли в исходное положение танки 1-й гвардейской танковой бригады М. Е. Катукова. Дали первые залпы дивизионы «катюш».

В 100 метрах от деревни Марьино находились огневые позиции 289-го истребительно-противотанкового артиллерийского полка. Его орудия вели огонь прямой наводкой и уничтожили пять танков противника, которые атаковали нашу пехоту. Было уничтожено также три танка, шесть орудий и три пулемета противника, которые вели огонь по нашим танкам и ополченцам 365-го стрелкового полка. Тут же действовала почти вся артиллерия 18-й ополченской дивизии и артиллерия армейского подчинения.

Бой длился весь день и всю ночь. Утром 13 ноября наши бойцы ворвались в Скирманово. Под обломками дзотов лежало до 600 вражеских трупов. В лощине у Скирманова образовалось настоящее кладбище техники — 60 танков, много артиллерийских орудий. Все это было разбито сокрушительным огнем нашей артиллерии.

Пленные показали, что 10-я немецко-фашистская танковая дивизия готовилась 13 ноября наступать на Ново-Петровское и Истру. Перехватив инициативу, наши части сорвали задуманную противником операцию. Враг лишился выгодного рубежа.

И все же, несмотря на этот успех, положение 16-й армии оставалось очень тяжелым, особенно на правом фланге.

16 ноября фашистские войска перешли в наступление на широком фронте.

16-я армия должна была оборонять полосу в 70 — 80 километров. Общая глубина обороны на важнейших направлениях достигала 40 — 50 километров. Плотность обороны армии не удовлетворяла требованиям организации нормальной обороны, особенно против танковых группировок противника (на километр фронта имелось орудий и минометов — 8,4, противотанковых орудий, в том числе и зенитных 76-миллиметровых, — 5, танков — 4,4). Поэтому от войск требовалась [173] железная выдержка и неимоверное упорство, а также умелое управление во всех звеньях.

С утра 16 ноября более 100 танков и пехотная дивизия гитлеровцев обрушились на правый фланг 18-й ополченской дивизии и в районе Нижне-Сляднево — Покровское. Всего на фронте в 35 километров действовало в это время до 400 вражеских танков, то есть 10 — 12 танков на километр фронта, а на отдельных направлениях их число доходило до 30 и более.

В первый день вражеского наступления дивизия оказалась в тяжелом положении, но полное осуществление замысла врага было сорвано стойким сопротивлением советских воинов. Большую роль в те критические дни сыграл артиллерийский полк 18-й ополченской дивизии.

Вражеские танки прорвались к артиллерийским позициям. На наблюдательном пункте 4-й батареи находился лейтенант Н. Тарасенко с 20 разведчиками и связистами. Пока была связь с батареей, Тарасенко корректировал ее огонь. Батарея подбила три танка. Враг продолжал наседать, кольцо окружения замкнулось. Командира батареи и его бойцов считали погибшими, но ночью отважным артиллеристам удалось прорваться к своим. При выходе из окружения они уничтожили до взвода вражеских солдат.

К батарее лейтенанта М. Ф. Федорова прорвалось пять танков противника с группой автоматчиков. Однако наши артиллеристы не дрогнули, а, подпустив их на близкое расстояние, расстреляли метким огнем. Особенно отличился в этом бою орудийный расчет старшины И. Карандася: он подбил три танка. При отступлении к Истре, в деревне Корольки, расчет оказался отрезанным от батареи и попал в окружение. Но И. Карандась показал себя мастером ведения огня по врагу прямой наводкой, он бесстрашно уничтожал наседавших на него гитлеровцев и сумел прорваться к своим. В боях за деревню Румянцево орудие Карандася уничтожило два взвода вражеской пехоты, семь машин, а у Истры — четыре танка, четыре машины и два взвода вражеской пехоты.

Бессмертный подвиг совершил в бою у деревни Горки рядовой 3-й батареи 694-го истребительно-противотанкового артиллерийского полка Е. А. Дыскин. Орудие вело огонь по атакующим танкам противника. Их было более 20. Когда [174] убили наводчика, рядовой Дыскин занял его место и подбил четыре танка. Будучи трижды ранен, он продолжал вести огонь и подбил еще три танка. Только получив четвертое ранение, герой упал, потеряв сознание.

За самоотверженное выполнение долга перед Родиной Указом Президиума Верховного Совета СССР рядовому Дыскину Ефиму Анатольевичу было присвоено звание Героя Советского Союза.

19 ноября 3-я батарея 289-го истребительно-противотанкового артиллерийского полка, оборонявшая подступы к Волоколамскому шоссе с юга, была последовательно атакована более чем 40 танками противника. В упорном бою батарея подожгла 17 танков.

Подобных примеров героизма артиллеристов можно привести немало.

В конце ноября крайне сложная обстановка сложилась на клинско-солнечногорском направлении.

Утром 21 ноября К. К. Рокоссовский с группой офицеров штаба выехал на правый фланг армии, где наступление превосходящих сил противника сдерживали кавалеристы и курсанты полковника Младенцева.

В этих боях артиллеристы продолжали оказывать большую помощь пехоте и кавалерии. Во время атаки нашим кавалерийским полком вражеской части, расположенной в деревне Парфенково, противник, подпустив атакующих на 200 — 300 метров, открыл по ним губительный огонь из всех видов оружия. Вслед за этим в контратаку двинулись 80 вражеских танков и два полка пехоты. Авиация противника принялась бомбить и расстреливать наступавшую кавалерию. В этот момент появился конно-артиллерийский дивизион 17-й кавалерийской дивизии. Быстро развернувшись, он начал расстреливать танки противника. Отважным артиллеристам удалось уничтожить 35 танков и до батальона пехоты противника. Но почти все артиллеристы погибли у своих орудий.

После выхода из боя 17-й кавалерийской дивизии весь удар противника обрушился на курсантский полк. Бой продолжался и ночью. Рано утром был получен приказ на выход полка из полуокружения. Однако вражеское кольцо сжималось, и курсантский полк со своей артиллерией выйти из этого района не смог. [175]

В 9 часов 50 минут серия красных ракет пробороздила небо, обозначив этим передний край расположения полка. И тут же из-за леса раздался оглушительный рев. Беловато-серые стрелы, переходящие в вихри огня, прочертили небо. Через несколько мгновений в стане врага застонала земля от тяжелых взрывов. Забушевал огонь. Гитлеровцы в панике побежали. Многие из них остались навсегда лежать в земле. Так сработали наши «катюши».

Курсантский полк смог отойти на новый рубеж и «оседлал» шоссе, идущее на Клин.

Утром 21 ноября гитлеровцы сконцентрировали батальон своей пехоты на льду речки. Выдержать атаку противника измотанные и поредевшие курсантские роты явно не смогли бы. Поэтому нужно было как-то спасать положение. Командир батареи Б. П. Владимиров, посоветовавшись с командиром батальона Лободиным, решил на полном карьере с одним орудием выскочить прямо на лед и ударить по гитлеровцам картечью. Все решили внезапность и быстрота действий. В первые секунды фашисты не поняли, куда летит артиллерийская упряжка, а когда разобрались, было уже поздно. Остановились в лощинке, на руках скатили орудие на лед. До врага было не более 50 метров. Первый выстрел — и картечь с визгом врезалась в ряды противника. От сильной отдачи орудие покатилось по льду; весь расчет повис на орудии, чтобы остановить его. Второй, третий выстрелы — и остатки фашистского батальона в панике стали карабкаться по берегу, тут же попадая под пулеметный огонь курсантов.

Однако перевес сил был на стороне противника. К исходу 22 ноября части нашей армии отошли на окраину Клина, а утром 23 ноября завязались уличные бои уже в самом городе.

Батарея Владимирова вела бой в городе с танками и автоматчиками противника и пыталась отойти на Рогачевское шоссе, но там уже хозяйничали гитлеровцы. Тогда батарея попыталась пробиться на Солнечногорск. К ней присоединилось до взвода пехоты 126-й стрелковой дивизии и отделение курсантского полка. При выходе из окружения батарея подбила еще пять танков. Среди артиллеристов и пехотинцев было много раненых. Сам Владимиров был тяжело ранен в обе ноги, и его несли на носилках. При подходе к Солнечногорску узнали, что город занят гитлеровцами. Пришлось его [176] обходить. Когда батарея Владимирова пришла в расположение 316-й стрелковой дивизии, в ней оставалось всего лишь два орудия, восемь раненых бойцов и истекавший кровью командир батареи.

Так сражались артиллеристы за родную Москву.

Еще вечером 22 ноября находившийся в то время в Клину К. К. Рокоссовский передал распоряжение, чтобы утром 24 ноября я прибыл в город для организации противотанковой обороны, перебросив туда необходимое количество артиллерии. Пришлось для этой цели снять с истринского направления 289-й и 296-й истребительно-противотанковые и 138-й пушечный артиллерийские полки. Командиры полков получили приказание срочно сняться с позиций и к 7 часам утра 24 ноября прибыть в Клин.

Часов в 6 или 7 утра 24 ноября, подъехав к Солнечногорску, я увидел на шоссе походные колонны наших артиллерийских полков, хотя, по моим расчетам, они должны были уже находиться в Клину. На шоссе собралось довольно много пехоты и артиллерии, в большинстве своем это были только что сформированные части, прибывшие для обороны Солнечногорска; все солдаты в новеньком обмундировании, орудия свежей покраски. По всему было видно, что они не собираются двигаться дальше и чего-то ждут.

Командир 289-го полка Н. К. Ефременко доложил, что в Солнечногорске находится генерал В. А. Ревякин. Он подчиняет себе все подходящие к городу части, а дальше продвигаться не разрешает. Сам генерал с офицерами расположился в помещении почты. Я знал В. А. Ревякина еще до войны, когда он был комендантом Москвы. Мы не раз встречались, особенно в дни подготовки к парадам, в которых регулярно участвовала наша Пролетарская дивизия. Как выяснилось, командующий фронтом приказал Ревякину организовать оборону Солнечногорска. Ревякин просил помочь ему. Но я сообщил, что тороплюсь в Клин, к Рокоссовскому. Ответ командующего обороной Солнечногорска чрезвычайно удивил меня. Ревякин сказал, что Клин уже занят противником.

Меня охватила тревога за судьбу Рокоссовского и Лобачева. Я терялся в догадках относительно их местопребывания и решил пока дальше не ехать, а заняться организацией противотанковой обороны Солнечногорска. [177] Не теряя времени, созвал командиров артиллерийских полков, поставил им боевые задачи. Сроки установил жесткие: не более двух часов на рекогносцировку, развертывание и приведение полков в полную боевую готовность на новых рубежах.

Тем временем сопровождавший меня офицер штаба артиллерии армии майор Виленский шепнул Ефременко, что мы со вчерашнего дня ничего не ели. Ефременко предложил позавтракать в тылах полка, разместившихся в небольшой деревеньке, в 2 километрах от города. В чистенькой хатке мы, не раздеваясь, уселись за стол. Нас было четверо: Н. К. Ефременко, комиссар полка С. Ф. Немиров и мы с Виленским. Подъехать к домику было трудно, и мой шофер отказался оставить машину без присмотра на дороге. Ему принесли поесть в машину,

Вдруг где-то недалеко послышался треск автоматных очередей. Немиров, сидевший ближе всех к выходу, выскочил на крыльцо и тут же вернулся обратно. На его лице было выражение тревоги и удивления.

— По огородам идут немецкие автоматчики! — прокричал он неестественно громко, словно все мы были глухие,

Смысл такого сообщения не сразу дошел до сознания. Нам казалось это совершенно невероятным. Но достаточно было посмотреть в маленькое оконце, чтобы рассеялись всякие сомнения. Вражеские автоматчики были уже совсем близко.

Мешкать было нельзя. Прячась за хатами и сараями, мы по огородам и садам пробрались к моей машине. Шофер был наготове. Он даже не стал ожидать, пока мы рассядемся. Машина рванулась вперед с открытыми дверцами.

Мы благополучно выбрались на Ленинградское шоссе и вскоре были в деревне Пешки, в 6 — 8 километрах южнее Солнечногорска. К этому времени противник овладел городом, но дальше не пошел. Видимо, у него не было достаточных сил продолжать наступление, да и разведка его, пожалуй, знала далеко не все, что у нас делалось на этом участке.

А дела были, прямо скажем, плохи. Южнее города наших войск почти не было.

Мое положение — начальника артиллерии без артиллерии — было незавидным. Связь отсутствовала, и я не знал, что делается на других участках фронта. Будучи старшим по званию, я решил задерживать всех военнослужащих с [178] оружием, все разрозненные подразделения и организовать хоть какую-то оборону в районе деревни Пешки.

По шоссе из Москвы к Солнечногорску двигалось немало военных и гражданских машин. Мы организовали заслон и начали задерживать все автомобили. Многие пытались протестовать: никто не верил, что фашистские войска уже захватили Солнечногорск.

К 17 часам удалось собрать до батальона пехоты, эскадрон кавалерии из дивизии генерала И. А. Плиева и 10 орудий из полка Н. К. Ефременко. Три батареи этого полка застряли где-то во вражеском тылу между Солнечногорском и Клином. Ефременко решил послать в батареи несколько наиболее надежных тягачей и небольшую группу солдат для охраны. Командовать этой группой было поручено заместителю командира полка майору В. Л. Краснянскому. Храбрый и энергичный офицер блестяще справился с порученным делом. К вечеру он привел не только три батареи полка, но и еще четыре немецких орудия с приличным запасом снарядов. На вопрос, как ему это удалось, Краснянский отвечал немногословно:

— Проскочил на полном газу у фашистов под носом, потому что водители у нас орлы, а фрицы — шляпы. Вот и вся стратегия.

Теперь почти весь полк Н. К. Ефременко был в сборе. Это позволило нам организовать на окраине деревни Пешки надежную оборону, которую возглавлял Ефременко.

С наступлением темноты я выехал в штаб армии, который находился в районе Сходни, чтобы оттуда срочно доложить командованию фронта о положении в районе Солнечногорска. Рокоссовский и Лобачев все еще не вернулись. Поэтому, прибыв в штаб, я пошел к начальнику штаба М. С. Малинину. Михаил Сергеевич тут же позвонил начальнику штаба фронта В. Д. Соколовскому и доложил обо всем, что узнал от меня. Соколовский не поверил. Он считал, что у генерала Ревякина достаточно сил, чтобы отразить наступление противника. Через некоторое время позвонил командующий фронтом Г. К. Жуков, которому пришлось снова докладывать о положении, сложившемся в районе Солнечногорска. После этого командующий фронтом приказал Малинину срочно направить к Солнечногорску все резервы армии. Но резервов у нас уже не было. Однако приказ [179] оставался в силе — принять любые меры, чтобы предотвратить продвижение противника от Солнечногорска к Москве. На нашем левом фланге положение тоже было сложное. В районе Истры вели тяжелые бои 9-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора А. П. Белобородова и 18-я ополченская дивизия генерал-майора П. Н. Чернышева. И все-таки нам с Малининым удалось, как говорится, «с кровью» оторвать с истринского направления два стрелковых батальона и один истребительно-противотанковый артиллерийский полк и направить их под Солнечногорск.

В ночь на 25 ноября приехали наконец в штаб Рокоссовский и Лобачев. Оказывается, им удалось вырваться из Клина, когда по городу уже шли вражеские танки. Мы буквально накинулись на них с расспросами. Но Константин Константинович сразу же отразил нашу «атаку»:

— Товарищи, не до сентиментов сейчас. Михаил Сергеевич, доложите обстановку на фронте.

Командующий был полон энергии и решимости. Глядя на него, трудно было догадаться, что последние двое суток он провел в беспрерывном нервном напряжении и передвижении, без сна. Выслушав доклад, Рокоссовский сказал, что обстановка еще сложнее, чем мы представляем. Помимо Клина и Солнечногорска враг овладел Рогачевом. Его танки рвутся к каналу Москва — Волга.

Около 3 часов ночи раздался телефонный звонок. Командарма вызывала по ВЧ Ставка Верховного главнокомандования. Спрашивали об обстановке в полосе нашей армии. Рокоссовский доложил обо всем, об отсутствии сплошного фронта и необходимых резервов. Мы узнали еще об одной беде. Гитлеровцы заняли Красную Поляну. Местные жители успели сообщить по телефону в Моссовет, что там устанавливаются дальнобойные орудия для обстрела столицы. Ставка требовала от армии держаться и обещала к утру прислать свежие силы.

У Рокоссовского к этому времени уже созрело решение. Он распорядился задержать на марше два батальона и артиллерийский полк, посланные под Солнечногорск, и направить их в район Черной Грязи, в 6 километрах от Красной Поляны. Мне он приказал к рассвету направить в тот же район два пушечных артиллерийских полка резерва Верховного главнокомандования и два-три дивизиона «катюш», [180] которые должны были в 7 часов 25 ноября открыть огонь по Красной Поляне.

Артиллерийским полкам предстояло пройти за ночь большой и трудный путь. Дорога была каждая минута. На счастье, связь с ними была налажена хорошо, и мне удалось без задержки отдать необходимые распоряжения. Все пришло в движение. Офицеры штаба разъехались для контроля марша частей и встречи их в пунктах назначения.

В 4 часа ночи из штаба фронта передали, что к утру в распоряжение 16-й армии прибудут танковая бригада Ф. Т. Ремизова, 282-й стрелковый полк, 528-й артиллерийский полк Л. И. Кожухова и четыре дивизиона «катюш». Рокоссовский приказал мне и начальнику бронетанковых войск армии Г. Н. Орлу выехать в район Черной Грязи и лично принять эти части. Темной ночью, не зажигая фар, мы двинулись по фронтовым дорогам Подмосковья, забитым идущими на фронт войсками.

Танковая бригада Ф. Т. Ремизова начала выдвигаться к Красной Поляне еще до рассвета. В 7 часов заговорила наша артиллерия. На врага, засевшего в Красной Поляне, обрушился мощный огонь орудий и «катюш». Противник открыл ответный огонь из орудий и танков, но на этот раз бесспорное огневое превосходство было на нашей стороне. Бой продолжался весь день. С наступлением темноты наши танкисты ворвались в Красную Поляну, захватили много пленных, машин и орудий. Противник вынужден был отойти. Однако через некоторое время ему удалось вновь вернуть оставленные позиции.

Наши войска наносили врагу тяжелые потери, но под натиском превосходящих сил вынуждены были отходить к Москве. Войска 16-й армии сначала отступили на рубеж западного берега Истринского водохранилища и реки Истры, а затем на рубеж Новоселки — Клушино — Матушкино — Крюково — Нефедьево — Ленине.

Наступление с решительными целями без помощи фронта и Ставки было немыслимо. И эта помощь пришла.

К первым числам декабря в составе нашей армии имелось довольно значительное количество войск. Что же касается артиллерии, то ее у нас было больше, чем в любой армии, сражавшейся в те дни под Москвой: семь артиллерийских полков стрелковых дивизий и пятнадцать артиллерийских [181] полков резерва Верховного главнокомандования. Кроме того, армии было придано семь дивизионов реактивной артиллерии. Всего у нас насчитывалось более 900 орудий и минометов и 70 установок «катюш». Плохо обстояло дело только с зенитными средствами: у нас имелось всего два зенитных дивизиона.

Из резерва Ставки на наше направление прибыли 1-я ударная и 20-я армии, имевшие в своем составе новые, полнокровные соединения. Это предвещало важные перемены на фронте.

6 декабря был отдан приказ о переходе армии в общее наступление.

В течение первых трех дней наши войска сбили противника с занимаемых им рубежей, и он начал стремительный отход. В те дни артиллеристам пришлось нелегко. Артиллерия усиления и даже часть дивизионной артиллерии начали отставать от пехоты. У нас еще не было достаточного опыта в организации широкого наступления, и мы многого не предусмотрели. Жизнь преподала нам уроки, которые пошли в дальнейшем на пользу...

Я попытался рассказать о действиях артиллерии 16-к армии. Но так же героически сражались артиллеристы всего Западного фронта и других фронтов.

Наши артиллеристы вместе с другими родами войск отстояли Москву. Каждый из них знал: если даже он погибнет, то все равно внесет свою частицу в святое дело разгрома фашизма.