На полях Подмосковья

Наступление гитлеровцев на Москву началось 30 сентября 1941 года. Силами 2-й танковой группы Гудериана и 2-й полевой армии при поддержке 4-го воздушного флота враг двинулся в общем направлении на Глухов, Орел, Тулу, Москву. В первый день наступления немецко-фашистским войскам удалось прорвать оборону Брянского фронта. 3 октября фашисты захватили Орел.

Для ликвидации прорыва на орловском направлении Ставка Верховного главнокомандования решила создать 1-й гвардейский стрелковый корпус в составе двух стрелковых дивизий, двух танковых бригад и резервной авиагруппы (четыре полка); для усиления корпусу были приданы 5-й воздушно-десантный корпус, Тульское артиллерийское училище и 36-й мотоциклетный полк. Командовать корпусом было поручено мне с непосредственным подчинением Ставке. Задача: не допустить продвижения противника на Тулу.

В течение 4 — 11 октября воины корпуса вели ожесточенные, кровопролитные оборонительные бои от устья реки Оптухи до Мценска. Каждый метр нашей земли доставался [122] врагу ценой огромных потерь, 11 октября на реке Зуше, в районе Мценска, враг был остановлен, несмотря на его многократное превосходство в танках и авиации. До 24 октября противник не продвинулся ни на шаг вперед. В этих боях особенно отличилась 4-я танковая бригада полковника М. Е. Катукова. За героические действия ей было присвоено звание 1-й гвардейской танковой бригады. Гудериан признавался, что «намеченное быстрое наступление на Тулу пришлось пока отложить».

10 октября, в разгар сражения за Мценск, меня вдруг срочно вызвали к аппарату ВЧ. Начальник Генерального штаба Маршал Советского Союза Б. М. Шапошников сообщил, что я назначен командующим 5-й армией. 11 октября я был в Москве, где получил указание от Ставки организовать оборону на ближних подступах к столице, в районе Можайска, в полосе между Волоколамском и Малоярославцем.

— Здесь сооружается Можайский укрепленный район, — сказал в разговоре со мной маршал Шапошников. — В ближайшие два дня в 5-ю армию прибудет с Дальнего Востока 32-я стрелковая дивизия, из Московского округа — 20-я и 22-я танковые бригады и четыре противотанковых артиллерийских полка. Через 5 — 8 дней поступят еще четыре стрелковые дивизии, формирующиеся на Урале. Кроме того, вам передаются 18-я и 19-я танковые бригады. Они ведут сейчас тяжелые бои под Гжатском. Бригады малочисленные, но стойкие. Обратите внимание на оборудование укрепрайона. Разведку ведите в полосе армии и держите связь с войсками, действующими перед вами, в районе Вязьмы. Надеюсь, вам все ясно?

— Да, все понятно. Разрешите приступить к выполнению задачи?

— Да, голубчик. Желаю успеха.

Так я вступил в командование 5-й армией, которая должна была защищать Москву на ближайших подступах. В тот момент 5-я армия только зарождалась. Ставка разрешила также перебросить сюда из-под Мценска 36-й мотоциклетный полк и два дивизиона реактивной артиллерии РС.

В тот же день я с оперативной группой выехал из Москвы к пункту формирования армии. В пути ознакомил начальника штаба армии и других офицеров с обстановкой. Поздно вечером мы прибыли на место. [123]

Укрепления в районе Можайска строили рабочие московских предприятий — «Серпа и молота», «Шарикоподшипника», завода имени Владимира Ильича, «Трехгорки», а также колхозники. Они рыли противотанковые рвы, сооружали блиндажи, ставили заграждения. А над ними волна за волной проходили вражеские самолеты, сбрасывая бомбы. Совсем близко, где-то за лесом, гремела канонада. Но в рабочих подразделениях, где было много женщин и подростков, царили дисциплина и порядок. Люди, несмотря на смертельную опасность, работали изо всех сил.

Помню, мы с полковником С. И. Богдановым (заместителем командующего по укрепрайону) объезжали район обороны армии. Около шоссе работали женщины. Одна из них, уже пожилая, подошла к нам. Она строго посмотрела на меня и сказала:

— Вы, по всему видать, большой начальник. Скажите, фашистов до Москвы не допустите?

— Не допустим, мать.

— Это верное слово?

— Верное, мать.

— Смотрите, народ не простит, если Гитлеру Москву отдадите.

Часто я вспоминал эту встречу, строгие глаза пожилой работницы. Я не знаю ее фамилии, не знаю, где сейчас она и ее подруги, живы ли они. Знаю только, что это были доблестные дочери Москвы. И сейчас, когда я пишу эти строки, мне хочется сказать им солдатское спасибо и от себя и от воинов, которые дрались тогда на Бородинском поле.

В течение ночи мы разработали план обороны. На Бородинском поле основную полосу обороны должна была занять 32-я дивизия. Противотанковые артиллерийские полки армейского подчинения располагались: два — в первом эшелоне, один — во втором и один — в резерве. Танковые бригады решили оставить в резерве и использовать их в зависимости от обстановки.

В те дни в армию влились 230-й учебный запасной полк, курсантский батальон Московского военно-политического училища имени Ленина, части 32-й стрелковой дивизии и некоторые подразделения из Московской зоны обороны. Эти части должны были прибыть вот-вот, но пока войск на Можайском рубеже почти не было. [224]

Поздно вечером 11 октября прибыли 230-й учебный запасной полк и курсантский батальон Московского военно-политического училища имени Ленина. 12-го начали выгрузку первые части 32-й стрелковой дивизии. Вздохнулось легче.

С членом Военного совета армии бригадным комиссаром П. Ф. Ивановым, который утром прибыл в 5-ю армию, мы поехали на станцию, чтобы встретить войска. Настроение у дальневосточников было самое что ни на есть боевое. В вагонах пели «Славное море, священный Байкал», «По долинам и по взгорьям»...

Из доклада командира дивизии полковника Виктора Ивановича Полосухина было видно, что дивизия готова выполнить любые боевые задачи. Тут же Полосухину было дано указание к утру занять оборону на Бородинском поле; мы подчинили ему 230-й полк и курсантов.

Через несколько часов прибыла 20-я танковая бригада полковника Т. С. Орленко. Я слышал о его славных боевых делах еще в самом начале войны, в Прибалтике, где он командовал 22-й танковой дивизией.

20-я бригада была полностью укомплектована танками и вооружением, ее личный состав уже побывал в боях. Как было уже решено, ее оставили в резерве с тем, чтобы она была готова действовать в районе Бородинского поля совместно с 32-й стрелковой дивизией.

13 октября был получен приказ: «Немедленно привести войска в боевую готовность и в случае наступления противника стоять насмерть, не допустить прорыва обороны».

В полдень того же дня над Бородинским полем появились «юнкерсы» и «мессершмитты». Со стороны Гжатска доносилась артиллерийская канонада: там войска Западного фронта в окружении вели тяжелый бой с наседающим врагом.

В это время 18-я и 19-я танковые бригады с подразделениями, прорывающимися из района Вязьмы, под натиском превосходящих сил врага отходили на линию Можайского укрепленного района. Они стойко сдерживали бешеный натиск двух немецких дивизий — 10-й танковой и дивизии СС «Райх». Особую доблесть при этом проявили капитан Г. Одиненко, старший лейтенант Л. Райгородский, старший сержант П. Гурков, комиссар батальона С. Марунов. Объединенными усилиями своих подразделений они уничтожили до [125] 800 гитлеровцев, 19 неприятельских танков, 16 орудий и минометную батарею.

Обстановка с каждым часом накалялась. Рано утром 14 октября после артиллерийской подготовки последовал удар 30 вражеских бомбардировщиков. С наблюдательного пункта было видно, как 35 танков с пехотой в расчлененных боевых порядках приближаются к переднему краю. Наши орудия своим огнем сдерживали наступление танков. Вскоре пять машин подорвались на минном поле, 12 было подбито нашей артиллерией и танками из засад. Однако гитлеровцы хотя и медленно, но продвигались. Я отдал приказ открыть огонь дивизионам РС. Вражеская пехота не выдержала их огня и залегла, а часть начала пятиться назад.

Что-то минут через сорок над Бородинским полем вновь появились более 20 вражеских самолетов и начали бомбить нашу оборону. Наблюдаем, как идут в наступление немецкие танки с пехотой. Вскоре они ворвались на передний край 17-го стрелкового полка 32-й дивизии. Но дальневосточники не дрогнули.

По наступающему неприятелю открыли огонь более двух десятков орудий. Загорелось 15 неприятельских боевых машин. Отрезок шоссе между автострадой Москва — Минск и железной дорогой стал огромным кладбищем фашистских танков. Часть боевых машин застряла на надолбах и в противотанковом рву.

Первый натиск гитлеровцев был отбит.

В итоге боевого дня мы уничтожили 31 вражеский танк, 19 орудий, до 400 солдат и офицеров.

Ночью из штаба фронта мы получили информацию, что справа танковые части противника подошли к Рузе, а слева другая его группа наступает от Вереи в направлении Наро-Фоминска. Мы понимали, что утром противник с новой силой возобновит наступление. Больше всего нас беспокоило отсутствие непосредственных соседей, к тому же дивизии, предназначаемые для 5-й армии, были направлены Ставкой на другие участки Западного фронта.

Ночью 14 октября был получен пакет из Ставки, где сообщалось, что 5-я армия включается в состав войск Западного фронта. А через несколько минут по ВЧ последовал приказ Г. К. Жукова: «Продолжать упорную оборону на Можайском рубеже. Ни шагу назад!» [126] Едва забрезжил рассвет, враг начал артиллерийский обстрел наших боевых порядков; затем последовал налет бомбардировщиков. Вслед за этим фашисты вновь перешли в наступление, нанося главный удар вдоль автострады Москва — Минск. Противник был встречен организованным огнем артиллерии, танков и пехоты. Однако ему удалось немного вклиниться в наши боевые порядки.

Даю приказ: произвести два залпа четырьмя дивизионами РС. Сюда же направляем два противотанковых артиллерийских полка из армейского резерва. Неприятель вводит в бой все новые и новые части. Дивизия Полосухина напрягает последние силы. По моей просьбе командование фронта направляет нам на помощь 25 штурмовиков. Над Бородином разгорается ожесточенный воздушный бой.

Подтянув дополнительные силы, танки с пехотой, гитлеровцы прорвали нашу оборону на участке 17-го полка 32-й дивизии. Командир дивизии бросил к участку прорыва все, что мог. Здесь сосредоточила огонь вся артиллерия. Сюда же по моему приказу были выдвинуты противотанковый полк, 20-я танковая бригада и только что выгрузившийся разведывательный батальон 32-й дивизии. Из остатков 3-го батальона и 17-го полка и роты курсантов Московского военно-политического училища Полосухиным был сформирован боевой отряд под командованием майора Воробьева. Комиссаром этого отряда назначили секретаря партийной комиссии дивизии Я. И. Ефимова.

Некоторые позиции по нескольку раз переходили из рук в руки. Продвижение противника удалось задержать, но полностью восстановить положение мы уже не могли, хотя бойцы и офицеры сражались бесстрашно.

На всю жизнь запомнился мне холодный осенний день 16 октября. Едва рассвело, враг обрушил на нас сильный артиллерийский огонь. Самолеты с черными крестами крупными группами нанесли удары по всей глубине нашей обороны. Вскоре перед передним краем появились вражеские танки. Их встретил подвижный заградительный артогонь. Перёд наступающим неприятелем встала сплошная стена разрывов. Орудия А. С. Битюцкого и танки Т. С. Орленко из засады метким огнем в упор расстреливали врага. По всему фронту то в одном, то в другом месте загорались вражеские машины. Однако гитлеровцы подползали к переднему краю.

Все время я был в курсе главного, что происходило на поле, и при помощи штаба руководил боем. Но многие поистине героические эпизоды тех и последующих дней стали известны мне лишь позже.

Там, где в 1812 году стояла батарея Раевского, комсомолец наводчик орудия Федор Чихман, будучи ранен и оставшись один из всего орудийного расчета, подбил шесть вражеских танков, стреляя из единственного уцелевшего орудия батареи Н. П. Нечаева. Четыре танка расстрелял в упор сержант Серебряков из неподвижной огневой точки Т-28. Командир батальона 322-го полка майор В. А. Щербаков прорвался через вражеские боевые порядки с героями-дальневосточниками. Ни на шаг не отступили с боевых рубежей Западного фронта добровольцы-москвичи В. Г. Григорьев, В. В. Беляев, отец и сын Павловы, П. В. Туманов, Н. А. Пантелеев, С. Ф. Гончар, А. Н. Корнеев, М. П. Гавриков, И. В. Сдобнев, К. П. Чернявский, Е. В. Казаков, шестнадцатилетний Сережа Матицын, А. М. Хромов и многие, многие другие. Комиссар 32-й дивизии Г. М. Мартынов с 28 воинами спасли знамя 17-го полка и почти все погибли, чудом остались в живых лишь комиссар и знаменосец Жданов. Он и вынес знамя.

И все же в те часы на Западном фронте перевес за счет танков был на стороне противника.

К вечеру неприятель, подтянув свежие силы, во взаимодействии с авиацией снова повел наступление. До 30 танков с пехотой прорвались и стремительно пошли прямо на наблюдательный пункт армии. Переносить управление поздно, да и некуда. Даю сигнал 20-й танковой бригаде — последнему моему резерву:

— Атаковать врага в направлении НП.

Весь состав наблюдательного пункта, быстро разобрав винтовки и бутылки с горючей смесью, занял места в окопах. Рядом со мной лежали подполковник Н. С. Переверткин и полковник С. И. Богданов, поблизости — майор А. Ефимов, подполковник А. Я. Остренко и другие командиры штаба. Нам казалось, что мы стоим перед лицом истории и она сама велит нам: не посрамите славу тех, кто пал здесь смертью храбрых; умножьте их доблесть новыми подвигами; стойте насмерть, но преградите врагу путь к Москве. Впереди, в лучах предзакатного солнца, виднелся памятник фельдмаршалу [128] Кутузову. Чуть в стороне пошли в контратаку танкисты Т. С. Орленко. Комбриг запомнился мне за минуту до того, как над ним закрылся люк танка. Больше я не видел Тимофея Семеновича живым...

Вражеские танки приближались к нам. Где-то рядом бежали по окопам люди в темно-синих комбинезонах. Это были бойцы мотоциклетного полка Т. И. Танасчишина. Бойцы и офицеры штаба вели огонь по пехоте врага из автоматов, орудия и танки били прямой наводкой по надвигающимся вражеским боевым машинам.

В эту минуту я был ранен. Очнувшись, узнал, что враг в те часы через Бородино не прошел...

Ночью 17 октября противник пытался выйти в район Можайска, но попал на наши минные поля и был встречен заградительным артиллерийским огнем. Потеряв много танков, враг на некоторое время остановился, но вскоре нанес второй, еще более мощный удар на участке 322-го стрелкового полка, прорвал его оборону и вышел на артиллерийские позиции 133-го полка. Артиллеристы не растерялись. Они открыли огонь в упор по прорвавшимся танкам, уничтожили 12 вражеских машин, а контратаки 322-го полка под командованием майора Г. С. Наумова остановили фашистов.

После моего ранения в командование 5-й армией вступил генерал Л. А. Говоров. В последующих боях на этом направлении весьма важную роль сыграли прибывшие в состав 5-й армии 82-я стрелковая дивизия генерал-майора Н. И. Орлова, 50-я — генерал-майора Н. Ф. Лебеденко и танкисты Д. И. Заева.

Боевые действия 5-й армии на Бородинском поле были весомым вкладом в оборону столицы. За проявленную в этих и последующих боях доблесть 32-й дальневосточной дивизии было присвоено звание 29-й гвардейской.

Наши войны сражались в тесном единстве с патриотами Москвы и Подмосковья.

Не могу не рассказать об одном памятном подвиге простых колхозников из села Беззубова близ Бородина. Это Ревковы, Савелий Евстафьевич и его жена Татьяна Васильевна. Когда в одном бою пятеро тяжело раненных дальневосточников оказались в зоне, захваченной фашистами, и не могли сами выбраться, их ночью подобрали Савелий Евстафьевич и Татьяна Васильевна и перенесли к себе в избу. [129]

В течение трех месяцев, не страшась фашистской расправы, они укрывали, лечили, кормили и выхаживали красноармейцев Подсоскова, Кокорина, Евсикова, лейтенанта Гончарова и младшего лейтенанта Денисова. Когда наши войска прогнали врага из села Беззубова, вылечившиеся и окрепшие дальневосточники снова вернулись в строй.

Такая же помощь была оказана нашим воинам в селах Семеновском, Псареве и в других.

Труженики Москвы явились инициаторами сбора средств на постройку танков, самолетов и других видов вооружения. Они собрали на эти цели более 100 миллионов рублей. В Советской Армии по сей день находится танк «Мать-Родина», построенный на сбережения москвички Марии Иосифовны Орловой и переданный в состав 4-й гвардейской армии, которой мне довелось командовать. По долгу службы мне приходилось не раз отмечать боевыми наградами подвиги героического экипажа танка «Мать-Родина». Он находился в 17-й гвардейской механизированной бригаде 6-го гвардейского механизированного корпуса, которым командовал сын Марии Иосифовны — В. Ф. Орлов. Экипаж этой машины уничтожил много вражеских танков и орудий. Сейчас танк «Мать-Родина» высится на постаменте в одном из гарнизонов как символ немеркнущей славы советского оружия...

К концу октября атаки противника захлебнулись на рубеже Руза — Дорохове — Наро-Фоминск — Тула. В неприятельском стане начались распри. Некоторые военачальники высказывались за переход к обороне, с тем чтобы весной 1942 года снова перейти в наступление. Но Гитлер с этим не согласился.

После двухнедельной передышки, 15 ноября, пополнив свои силы, немецко-фашистские войска начали новое наступление на Москву,

17 ноября, по возвращении из госпиталя, меня вызвали в Ставку, к маршалу Б. М. Шапошникову.

— Мы хотим послать вас в 30-ю армию, — сказал Борис

Михайлович, — Нужно заменить генерала Хоменко, так предложил Сталин.

— Вам виднее. [130]

— Ну и договорились. В штабе Западного фронта получите подробные указания.

Штаб Западного фронта в то время находился в Перхушкове. Я представился руководству, получил ориентировку и уточнение задачи и 18 ноября уже прибыл в 30-ю армию.

Примерно в 11 часов утра мы встретились с командующим армией генерал-майором В. А. Хоменко. В его землянке находился и член Военного совета армии бригадный комиссар Н. В. Абрамов. После взаимных приветствий показываю предписание Ставки: мне принять 30-ю армию, а Хоменко отправиться в распоряжение Верховного главнокомандующего. Василий Афанасьевич изменился в лице. Вины за собой он не чувствовал. Что мог сделать Хоменко со своими немногочисленными войсками против крупных танковых сил врага? Да, в то тяжелое время военных неудач, к сожалению, подобные смещения, да и более тяжелые наказания случались.

После короткой паузы Хоменко сказал:

— Ну что же, командарм, давай вкратце расскажу о наших делах. А дальше уж сам подробнее ознакомишься. Утром 15 ноября гитлеровцы после мощного авиационного и артиллерийского удара начали наступать силами около 300 танков с мотопехотой. Прорвали нашу оборону на стыке с армией генерала Рокоссовского и уже третий день развивают успех. Части армии под давлением превосходящих сил врага отходят с упорными боями...

В 30-й армии к этому времени было всего три дивизии — 5-я стрелковая, 107-я моторизованная и 18-я кавалерийская — и, кроме того, два отдельных стрелковых полка и одна танковая бригада (она имела всего шесть танков). 16 ноября командование Калининского фронта передало в состав 30-й армии 185-ю стрелковую и 46-ю кавалерийскую дивизии.

Положение 30-й армии в те дни было очень тяжелым. Особую тревогу вызывала 107-я дивизия. Она была почти изолирована от главных сил армии и отбивалась от наступающего со всех сторон неприятеля.

Хоменко дал краткую оценку соединениям. Он не перекладывал ответственность за отход на кого-то из подчиненных. Наоборот, утверждал, что командиры и комиссары дивизий показали себя весьма достойно.

— Люди дерутся как львы, не боясь окружения, — с горячностью говорил командарм. — Особенно выделяется 107-я мотодивизия. Ее командир полковник Чанчибадзе — способный и храбрый человек.

Сам Василий Афанасьевич Хоменко был грамотным и смелым военачальником, но его постигла тяжелая участь, В 1943 году в Северной Таврии, будучи командующим 44-й армией, он по неосторожности попал под внезапный огонь врага и был страшно изранен. У него трижды была прострелена грудь, выбиты оба глаза. Фашисты захватили генерала в плен. Изверги пытались склонить Хоменко к измене Родине. Но Василий Афанасьевич был непреклонен. Честный сын партии и советского народа, он умер как герой...

Только я начал знакомиться с работниками штаба, как зазвонил телефон. Докладывал командир 18-й кавдивизии:

— После авиационного удара 22 бомбардировщиков противник силами до 55 танков с пехотой при поддержке артиллерии прорвал оборону на левом фланге, в 6 километрах западнее Спас-Заулка. Ввожу в бой резерв — два смешанных эскадрона при шести орудиях. Прошу помочь авиацией и танками.

— Любой ценой задержите противника. Будем принимать меры.

Я выслал ему на помощь 46-й мотоциклетный полк с шестью орудиями.

Во второй половине дня на некоторых участках противнику удалось потеснить наши части от 5 до 6 километров. Особенно тяжелая обстановка складывалась на клинском направлении, в стыке между 16-й и 30-й армиями.

На рассвете 20 ноября разгорелась сильная артиллерийская канонада в районе Завидова. Мы с членом Военного совета армии Н. В. Абрамовым решили туда поехать. Машина пробиралась по разбитой лесной дороге. Постепенно лес стал редеть. Доносился треск немецких автоматных очередей вперемежку с редкими разрывами мин и снарядов. Примерно в 10 часов нас встретил офицер и провел на КП командира дивизии полковника К. Н. Виндушева.

Комдив доложил:

— Противник напирает. Третью атаку только что отбили. Впереди на поле были видны свежие воронки. На черном снегу вдали дымились семь вражеских танков. [132]

— Подбили из орудий?

— Четыре — артиллерией, три — из противотанковых ружей. Хорошее оружие.

— Сколько у вас таких ружей?

— Восемнадцать.

— А как с пехотой?

— Где пятнадцать, где двадцать штыков в роте.

— Есть резерв?

— Нет, все введено в бой.

Чем-либо помочь ему мы не могли, так как в армии резервов не было.

В это время из штаба армии сообщили, что дивизия П. Г. Чанчибадзе вышла из окружения. Мы с Абрамовым выехали, чтобы встретить отважных воинов.

— Дивизия готова к выполнению новой боевой задачи, — доложил полковник Чанчибадзе.

Порфирий Григорьевич с подъемом рассказывал о только что проведенных боях, о подвиге танкиста 143-го полка В. Андронова. Под Теряевой Слободой Андронов уничтожил шесть вражеских танков и два противотанковых орудия.

Решено было дивизию пока вывести в резерв.

Рано утром 21 ноября неприятель неожиданно для нас обрушил на штаб армии танковый удар. Все мы, офицеры и генералы, вступили в бой плечом к плечу с бойцами 20-го запасного полка. Особенно отличился начальник артиллерии полковник Л. А. Мазанов, который скосил из автомата десяток фашистов. Лейтенант Миненко из танка Т-34 уничтожил шесть вражеских боевых машин. Отважно сражались офицеры М. М. Бусаров, А. Я. Остренко, Н. Н. Олешев, В. Г. Бурыгин, политработники Н. И. Шилов, И. А. Лавренов, Ф. Я. Федулов и другие. Штаб устоял, враг был отбит. Днем 21 ноября в состав армии прибыла 8-я танковая бригада полковника П. А. Ротмистрова. Совсем мало было в ней танков, зато люди дрались отлично. Позже бригада была преобразована в 3-ю гвардейскую. В этот же день прибыл новый начальник штаба армии генерал-майор Г. И. Хетагуров. Я знал его как очень хорошего работника — мы вместе с Хетагуровым воевали еще в первые дни войны.

22 ноября положение наше продолжало ухудшаться. Утром 23 ноября противник обошел Клин с северо-востока и юго-востока и ворвался в город. На помощь защитникам [133] Клина мы направили 58-ю танковую и 24-ю кавалерийскую дивизии, чтобы ударить гитлеровцам во фланг. Однако выправить положение контратакой не удалось: силы были слишком неравные — у врага до 100 танков против наших 15 легких машин.

24 ноября враг захватил Клин. С потерей его наше положение резко ухудшилось. Между 30-й и 16-й армиями образовался восьмикилометровый разрыв. Закрыть его было нечем.

По телефону прошу командующего Западным фронтом генерала армии Г. К. Жукова:

— Дайте хоть одну дивизию. Командующий отвечает коротко:

— Во фронте резервов нет. Изыщите у себя. Стоять насмерть. Если что высвободится — направим вам, — и кладет трубку.

А я свою держу. Слышу другой голос:

— У аппарата Соколовский. Здравствуйте, товарищ Лелюшенко. Командующий фронтом говорит по другому аппарату. Что вы хотели еще доложить?

— Прошу, если нет возможности дать дивизию, выделить хотя бы противотанковый артиллерийский полк.

— Знаем ваши трудности, но у Рокоссовского положение еще сложнее. Что было под руками — направили ему. Держитесь. Комфронта, видимо, одну дивизию вам все-таки даст.

25 ноября сильно похолодало. Понижение температуры сопровождалось сильным снегопадом, что затрудняло движение войск.

Враг, хотя и в несколько замедленном темпе, настойчиво продолжал наступать двумя танковыми группировками в направлении на Рогачево — Дмитров. На левый фланг нашей армии давило около 200 вражеских танков при мощной авиационной поддержке. Противник в любой момент мог пробить брешь в нашей обороне.

Необходимо было иметь под рукой резервы, но их не было. Пришлось почистить дивизионные и армейские тылы. Из личного состава хлебопекарен, складов, подразделений охраны удалось набрать восемь взводов, по двадцать человек в каждом. Им придали по одному орудию, по сотне противотанковых мин и тут же ввели в дело. [134]

Бой принял напряженный характер. Бились все вместе: боевые части, штабы, тылы, даже госпиталь легкораненых, грудью заслоняя от врага родную столицу. Полковник Егоров, командир танкового полка, лично расстрелял бронебойными снарядами четыре вражеских танка. Мотострелковый батальон Шестакова истребил пять танков, четыре орудия и до двух рот вражеской пехоты. Санитарка Катя Новикова из автомата уничтожила пять фашистов. Но, несмотря на массовый героизм, наше положение все ухудшалось.

27 ноября на всем фронте армии, особенно на дмитровском направлении, шли кровопролитные бои. В ночь на 28 ноября прибыло обещанное генералом армии Г. К. Жуковым подкрепление — батальон противотанковых ружей из Московской зоны обороны. Это нам хорошо помогло.

К началу декабря частям 30-й армии при взаимодействии с другими армиями фронта удалось задержать продвижение противника. Армии правого крыла и центра Западного фронта также оказывали все возрастающее сопротивление и останавливали наступление противника. Чаша весов медленно, но верно склонялась в нашу пользу. Фронт под Москвой начал стабилизироваться. Повсеместно нарастали подъем и воодушевление.

Только с 16 ноября по 5 декабря 1941 года фашисты потеряли под Москвой 55 тысяч убитыми, свыше 100 тысяч ранеными, было подбито и сожжено 777 танков, уничтожено 297 орудий и минометов.

Воины чувствовали, что враг в основном остановлен, что Красная Армия наносит ему сокрушительные удары и ее поддерживает весь народ. Эти настроения выражены в популярной песне тех дней:

1 декабря нас с членом Военного совета Н. В. Абрамовым вызвали в штаб Западного фронта. Генерал армии Г. К. Жуков познакомил нас с замыслом предстоящей наступательной операции. Затем начальник штаба фронта генерал В. Д. Соколовский подробно изложил план контрнаступления. [135]

30-й армии ставилась задача ударить по флангу танковой группировки противника от Волжского водохранилища на Клин и во взаимодействии с 1-й ударной армией и войсками левого крыла Калининского фронта окружить и уничтожить клинско-рогачевскую группировку противника. Начало наступления ориентировочно назначалось на 5 декабря.

Предстояла сложная, напряженная работа: подготовить в кратчайший срок наступательную операцию, не переставая укреплять свою оборону. Член Военного совета Н. В. Абрамов, начальник штаба Г. И. Хетагуров, начальник артиллерии Л. А. Мазанов, начальник политического отдела армии Н. И. Шилов, начальники родов войск и служб, весь коллектив полевого управления армии с огромным подъемом разрабатывал план операции. Было решено нанести главный удар с плацдарма немного южнее Волжского водохранилища (Конаково — Большие Ручьи — Иваньково — Раменье), обходя Клин с северо-востока, где находилось наиболее слабое место обороны противника.

В два-три дня спланировать операцию, довести задачу до исполнителей, принять новые дивизии, скрыто сосредоточить их и своевременно вывести на исходные позиции, оказать помощь командирам и штабам в подготовке войск к наступлению — дело далеко не простое.

Во время подготовки к контрнаступлению к нам приехал начальник политуправления Западного фронта В. Е. Макаров. Он побывал во многих частях, беседовал с бойцами и командирами, а вечером в штабе армии подвел итоги.

Начальник политотдела армии Н. И. Шилов доложил В. Е. Макарову о росте партийных организаций. В полках не проходило ни одного партийного собрания, где бы не разбирались заявления бойцов и командиров о вступлении в партию. «За родную Москву хочу идти в бой коммунистом», — эти слова можно было прочесть почти в каждом заявлении. Молодежь дружно вступала в комсомол. Политико-моральное состояние частей было высокое. Тон во всем задавали коммунисты и комсомольцы. Среди них было немало москвичей — рабочих «Серпа и молота», завода имени Владимира Ильича, «Шарикоподшипника», электрозавода, автозавода и других предприятий. 46-й мотоциклетный полк, впоследствии 2-й гвардейский, целиком состоял из коммунистов и комсомольцев Москвы. [236]

В конце совещания В. Е. Макаров сказал:

— Вы будете наносить один из главных ударов во фронтовой наступательной операции. От того, как ваша армия выполнит приказ, в значительной степени будет зависеть успех всего контрнаступления. Клин должен быть взят в первые же дни, — заключил Макаров.

К вечеру 2 декабря из Сибири прибыл первый эшелон 365-й стрелковой дивизии. Командовал ею полковник М. А. Щукин, а военкомом был полковой комиссар А. Ф. Крохин. Этой дивизии предстояло наступать в первом эшелоне армии, на самом что ни на есть ударном направлении. Мы порекомендовали сибирякам пригласить в свои подразделения бывалых, обстрелянных воинов из соседних частей и ознакомиться с их опытом.

Другие свежие дивизии задерживались в пути — гитлеровцы бомбили железные дороги. А сроки наступления приближались. Возник серьезный вопрос: просить ли командование фронта об отсрочке наступательной операции или начать ее с наличными силами? Собрался Военный совет армии. Мнения разошлись. Одни говорили о риске наступать с недостаточными силами, не дождавшись резервов (это мнение особенно отстаивал начальник артиллерии Л. А. Мазанов). Другие считали, что отсрочка позволит противнику укрепить оборону и ее будет трудно прорвать. Горячим защитником такой точки зрения был П. Г. Чанчибадзе. Рассуждения и тех и других были не лишены основания...

По предложению начальника штаба армии Г. И. Хетагурова Военный совет решил уточнить намерения противника. Дивизиям Чанчибадзе и Виндушева была поставлена задача взять «языков».

В ночь на 3 декабря было захвачено четыре вражеских солдата и два младших командира. Пленных доставили в штаб армии. Из их показаний следовало, что противник лихорадочно укрепляет свою оборону, но о подготовке нашего наступления не подозревает. Мол, русские обескровлены и занимаются укреплением подступов к Москве. Эти сведения подсказали решение: использовать важнейший в военном деле фактор внезапности, даже если в первый день наступления не все силы будут налицо.

Чтобы усилить эффект неожиданности, решили действовать ночью, без артиллерийской подготовки и без криков [137] «ура». Ночное наступление должно было свести к минимуму преимущество противника в танках и авиации. Во-первых, танки противника ночью, в условиях плохой видимости, не смогут вести меткий огонь; к тому же ночью трудно завести машины, особенно зимой, при больших морозах; во-вторых, в темноте врагу не легко будет распознать действительные силы наступающих; в-третьих, авиация в это время суток слепа. Но нельзя было забывать, что наступать предстояло на танки, поставленные в оборону, причем частями и соединениями, многие из которых еще не получили боевого крещения. Случай этот в военном деле — исключительный.

В один из вечеров мы с Н. В. Абрамовым решили поехать к сибирякам и уральцам и поговорить с солдатами и командирами подразделений, то есть с теми, кто будет идти в атаку, прорывать вражескую оборону, уничтожать танки и живую силу врага. Поехали в 348-ю стрелковую дивизию, которая формировалась на Урале.

Задаю вопрос солдату богатырского телосложения:

— Как думаете, боец, если бы начать наступление не днем, а ночью?

— Что же, бывало, ночью охотились, и удачно, даже лучше, чем днем. Здесь тоже не растеряемся. Нам ночью сподручней, чем фашистам, тем более зима.

Другой боец, такой же силач, добавляет:

— В тайге часто приходилось охотиться ночью, и не было случая, чтобы головой о пихту стукнулся.

Многие солдаты высказали такое же мнение.

В другой стрелковой дивизии спросили командира батальона капитана Солдатова:

— Как будете выдерживать направление, если батальону придется наступать ночью?

— По компасу определю азимут, — улыбнувшись, ответил командир.

Весь его вид говорил: «Нашли простака! Кто же не знает таких элементарных вещей?»

— Компас компасом. Но в ходе боя не всегда можно возиться с определением азимута. Ну, а если вас ранят? На войне всякое бывает. Как выйдет из положения командир, который вас заменит? Как вам кажется?

Вопрос всерьез озадачил комбата, да и не только его.

Когда мы вернулись в штаб, долго размышляли о том, [138] как помочь подразделениям выдержать направление ночью, на незнакомой местности. Посоветовавшись с командиром дивизии, пришли к решению: зажечь по два костра в тылу каждого наступающего батальона, на расстоянии около километра один от другого, чтобы костры находились в створе направления движения. Если, оглянувшись назад, увидишь два огня совмещенными в одной плоскости, значит, направление движения выдержано. Если же огни будут видны порознь, значит, сбились с курса.

Начальник штаба армии предложил выделить в головные наступающие батальоны по одному-два офицера из полевого управления армии, хорошо знающих местность. Это было сделано. Во время наступления большую помощь головным частям оказали офицеры Бурыгин, Петухов, Попов и другие. Кроме того, некоторые командиры полков взяли проводников из местных жителей.

Ночь — союзник для смелых и умелых на войне. А сибирякам смелости и уменья не занимать. Однако рисковать надо было с умом. Мы учитывали, что к 6 декабря прибывали уже две трети свежих сил, а на следующий день должны были сосредоточиться все новые дивизии. Поэтому Военный совет армии решил просить у штаба фронта разрешения начать наступление не 5, а 6 декабря. Просьба была удовлетворена.

Подсчет наших сил и — ориентировочно — сил противника показал примерно следующее соотношение. На направлении главного удара в пехоте и артиллерии мы имели двойное превосходство, но по танкам уступали противнику в семь-восемь раз. По военной науке наступать при таком соотношении сил нельзя. При наступлении требуется иметь на участке главного удара не менее чем тройной перевес сил над противником — так нас учили в свое время в академиях. И все же мы пошли в наступление...

Войска кропотливо и настойчиво готовились к предстоящим боям. В частях проводились занятия, отрабатывалось взаимодействие между пехотой, артиллерией и танками. К началу наступления Военный совет и начальники родов войск армии побывали во всех дивизиях. Нужно было видеть, с какой неустанной энергией, не теряя ни минуты, готовились к сражению командиры дивизий М. А. Щукин, Ф. В. Чернышев, В. А. Чистов, А. С. Люхтиков, Н. В. Горин, [139] П. Г. Чанчибадзе, К. Н. Виндушев, П. С. Иванов, А. Ф. Чудесов и С. В. Соколов. Большую работу проводили все штабы соединений, которые возглавляли достойные офицеры И. Ф. Щеглов, А. А. Ветлугин, Я. Ф. Иевлев, А. В. Чижов, В. К. Рощиненко, Н. В. Ягодкин, Б. С. Маслов и другие. Партийные организации и политорганы армии трудились не покладая рук для обеспечения наступательной операции. Добрым словом хочется тут помянуть начальника политотдела армии Н. И. Шилова вместе с его замечательным коллективом. Николай Иванович всегда находился там, где назревали серьезные события, где решалась самая трудная боевая задача. В боях под Рогачевом, Клином он неизменно был в передовых частях. Раненный в ногу, он остался в строю. В дивизиях энергично проводили партийно-политическое обеспечение предстоящих боев военкомы соединений А. Ф. Крохин, И. М. Новожилов, К. Р. Грибов, М. С. Банных и другие.

Канун контрнаступления — 5 декабря.

К полуночи войска заняли исходное положение. Тишина. Лишь изредка доносятся с переднего края короткие пулеметные очереди. Медленно тянутся последние минуты.

6 декабря ровно в шесть часов утра 30-я армия без артиллерийской подготовки, без криков «ура», в белых маскировочных халатах перешла в наступление. В первых эшелонах шли сибиряки, уральцы и москвичи.

Враг был застигнут врасплох, ошеломлен. К рассвету на главном направлении мы прорвали оборону противника до пяти километров в глубину и до двенадцати — по фронту. На правом фланге 46-я кавалерийская и 185-я стрелковая, а на левом — 24-я и 18-я кавалерийские дивизии и 923-й отдельный стрелковый полк 251-й дивизии сковали силы противника. Они лишили неприятеля возможности бросить подкрепления против нашей главной группировки. В это время сосед слева — 1-я ударная армия под сильным огнем врага наводила переправу через канал Москва — Волга в районе Дмитрова.

Первый этап операции увенчался успехом. В штабе армии суммируются данные о потерях врага. В числе трофеев десятки танков, орудий, минометов. Захвачено знамя полка 36-й гитлеровской мотодивизии — первое знамя врага!

Во второй половине дня неприятель пришел в себя и на [140] отдельных участках начал переходить в контратаки, но остановить наше наступление уже не мог.

Наша авиация активно бомбила оборону фашистов.

К вечеру 6 декабря прорыв на направлении главного удара был увеличен как в глубину, так и по фронту.

Подведя первые итоги, мы решили не прекращать наступление и ночью, чтобы не давать гитлеровцам передышки. Для этого каждая дивизия должна была наступать днем двумя полками, а ночью, продолжая развивать успех, — третьим. Противник не сможет определить, какие силы наступают ночью, и будет вынужден круглые сутки держать свои войска в напряжении.

Всю ночь на 7 декабря и весь следующий день продолжалось наступление. Сильные удары обрушили уральцы, сибиряки, москвичи на вновь подошедшие 6-ю танковую и 14-ю моторизованную гитлеровские дивизии. Враг оставил на поле боя около 3 тысяч трупов. На снегу чернели орудия, танки, минометы, автомашины.

Успешно продвигались вперед и наши соседи — части Калининского фронта, а также армии В. И. Кузнецова и К. К. Рокоссовского. В центре Западного фронта войска Л. А. Говорова, М. Г. Ефремова, а на левом фланге — Ф. И. Голикова и П. А. Белова гнали врага на запад.

Сражение не утихало и 8 декабря. В ночь на 9-е мы нанесли поражение спешно переброшенной сюда 1-й танковой дивизии противника. Наша 8-я танковая бригада, вырвавшись вперед, совместно с 379-й стрелковой дивизией полковника В. А. Чистова перерезала Ленинградское шоссе возле села Ямуга и овладела этим селом.

Наши части вышли на ближние подступы к Клину. Возникла реальная перспектива глубокого флангового охвата главных сил немецко-фашистских войск северо-западнее Москвы. Обеспокоенное гитлеровское командование уже 7 декабря начало поспешно перебрасывать к Клину новые танковые и моторизованные дивизии. Их задачей было удержать этот важный узел дорог, необходимый для отвода войск с дмитровского и солнечногорского направлений.

9 декабря войска нашей армии штурмом взяли Рогачево, Первым ворвался в город 1170-й стрелковый полк полковника А. А. Куценко из 348-й дивизии. Боем здесь непосредственно руководил начальник штаба: армии Г. И. Хетагуров.

Ударная группировка армии вплотную подошла к Клину. Гитлеровцы, получив в подкрепление новые танковые дивизии, оказали здесь упорнейшее сопротивление. Вражеские контратаки были настолько ожесточенными, что за полдня населенные пункты Воронине, Спас-Коркодино, Ново-Щапово по четыре раза переходили из рук в руки. Образец отваги в бою здесь показали 21-я танковая бригада подполковника Лесового и уральцы из 371-й стрелковой дивизии.

12 декабря наше наступление явно застопорилось. Создавалось впечатление, что наступает равновесие сил. Это очень опасное положение при наступлении. Необходимо было поддерживать на решающем направлении перевес сил, а наша армия с начала наступления не получила ни одного солдата. Теперь командование фронтом и Ставка начали принимать меры. В ночь на 13 декабря прибыла свежая 363-я стрелковая дивизия полковника К. В. Свиридова (военком Ф. П. Суханов, начальник штаба подполковник С. Г. Поплавский). Решено было ввести ее в бой для глубокого обхода Клина с запада.

Чтобы не выпустить противника из города, мы создали подвижную группу в составе двух танковых бригад, моторизованного и мотоциклетного полков. Группе была поставлена задача: завершить окружение противника, закрыв ему пути отхода на запад. А группа развития прорыва (107-я моторизованная и 82-я кавалерийская дивизии, усиленные 2-м и 19-м лыжными и 145-м отдельным танковым батальонами) под командованием П. Г. Чанчибадзе устремилась в глубокий тыл врага. На флангах же армии действовали стрелки К. Н. Виндушева и кавалеристы П. С. Иванова и А. Ф. Чудесова.

14 декабря 30-я армия, перегруппировав войска, всеми силами снова перешла в наступление. В 4 часа утра 1233-й полк полковника Решетова из 371-й стрелковой дивизии ворвался в Клин с северо-восточной стороны, Спустя полчаса 348-я стрелковая и 24-я кавалерийская дивизии достигли юго-восточной окраины города. С юга подошли к городу части 1-й ударной армии. Тем временем танкисты Ротмистрова и Лесового с моторизованным и мотоциклетным полками сомкнули кольцо вокруг клинской группировки гитлеровцев, перерезав шоссе, идущее на запад, и вышли на тыловые коммуникации противника. Враг попал в ловушку. [142] Он стремился вырваться из окружения. Но только небольшая часть его войск прорвалась на запад. К утру 15 декабря наши войска полностью очистили Клин.

За время боев с 6 по 15 декабря противник понес огромные потери. Только 30-я армия захватила и уничтожила до 200 танков и бронемашин, свыше 500 орудий и минометов, 2500 автомашин и другую боевую технику и вооружение. Больше 20 тысяч вражеских солдат и офицеров было убито, несколько тысяч пленено. Полностью были разгромлены 86-я пехотная, 36-я моторизованная дивизии, большой урон был нанесен 14-й моторизованной, 1-й и 6-й танковым дивизиям, пострадали и 7-я танковая и 20-я моторизованная дивизии врага.

В то время как героические советские воины стремительно развивали наступление на запад, в Москве находился министр иностранных дел Великобритании Иден. Он захотел посмотреть на результаты боев.

15 декабря в середине дня к зданию комендатуры в Клину подошла колонна легковых автомашин. Из них вышли гости — в шубах, теплых пальто, закутанные в разноцветные шарфы, с фотоаппаратами и блокнотами. Побеседовав с командирами и осмотрев город, они пожелали совершить поездку к линии фронта. Впрочем, это мало походило на поездку: шоссе на протяжении десяти — пятнадцати километров было завалено фашистской боевой техникой и трупами, и Иден со спутниками не столько ехал, сколько шел пешком. Англичане видели подбитые танки, исковерканные орудия, бронемашины и транспортеры, тысячи трупов. Навстречу то и дело попадались группы пленных фашистов — оборванных, дрожащих от холода. Иден пытался говорить с ними. Пленные отвечали немногословно:

— Гитлер капут!

Спустя две недели мы прочитали в «Правде» заявление Антони Идена, сделанное им по возвращении в Лондон. Делясь впечатлениями о поездке в Клин, он сказал: «Я был счастлив видеть некоторые из подвигов русской армии, подвигов поистине великолепных».

Невозможно рассказать обо всех подвигах — героизм был массовым. Воины смело шли вперед, убеждаясь, что врага можно бить и разбить. Герои были в каждой роте, в каждом взводе. [143]

Скажу коротко хотя бы о некоторых. Младший лейтенант Н. С. Шевляков из 1174-го стрелкового полка 348-й стрелковой дивизии в боях за Клин решил уничтожить дот, который мешал нашему продвижению. С двумя бойцами он близко подполз к доту и стал забрасывать фашистов дымовыми шашками. В этот момент Шевляков был ранен. Собрав последние силы, отважный воин своим телом закрыл амбразуру и заставил замолчать вражескую огневую точку. Посмертно ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Подобный подвиг в те дни совершил и сержант В. В. Васильковский из 1319-го стрелкового полка 185-й дивизии. Разгром немецко-фашистских полчищ под Москвой отрезвил головы фашистских стратегов. Генерал Блюментрит писал о тех днях: «Это был поворотный пункт нашей Восточной кампании — надежды вывести Россию из войны в 1941 г. провалились в самую последнюю минуту... Нам противостояла армия, по своим боевым качествам намного превосходившая все другие армии, с которыми нам когда-либо приходилось встречаться на поле боя».

Однако полностью окружить и уничтожить врага под Москвой нам не удалось. Недоставало тогда у нас танков, авиации и других видов вооружения. Маловато было еще боевого опыта. Мы не могли по-настоящему вести разведку, нередко наносили лобовые удары вместо обходов и охватов с флангов и с тыла. Боевая слаженность всех родов войск еще не отвечала стоящим задачам.

Долог и тернист был наш путь к незабываемым майским дням 1945 года, когда безоговорочно капитулировала фашистская Германия. День, когда советские солдаты водрузили над зданием рейхстага красное знамя, был поистине великим. Но мы помним, что заря победы занялась в декабрьские сумерки 1941 года на полях Подмосковья, что на подступах к столице врагу было нанесено первое крупное поражение. Москва — город-герой. Именно отсюда мы начали отсчитывать победные километры к Берлину.

Но и сейчас долг каждого советского человека, как призывают нас решения XXIII съезда КПСС, «крепить оборонную мощь нашей Родины, чтобы Вооруженные Силы СССР были всегда готовы надежно защитить завоевания социализма и дать сокрушительный отпор любому империалистическому агрессору».