Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

26 августа 1942 года: «Находимся над Берлином»

Предстоит очень трудная задача: бомбардировка фашистского логова — Берлина. Вчера, 25 августа, я доложил о готовности эскадрильи к выполнению задания.

С аэродрома постоянного базирования мы не могли нанести удар по фашистской столице — нужно было дополнительное горючее примерно еще на два часа полета. Это показали замеры остатков бензина в баках после вылетов на Кенигсберг, Данциг, Тильзит, которые явились своеобразной проверкой наших сил и возможностей.

Командование решило: взлет ударной группы произвести где-то вблизи линии фронта. С этой целью подготовили несколько полевых полос (мы их называли аэродромами подскока), где были созданы запасы горючего, имелись необходимые технические средства для мелкого ремонта машин. Аэродромы подскока прикрывались истребителями, патрулировавшими на разных высотах в воздухе и дежурившими на земле, охранялись зенитными батареями.

Сегодня днем мелкими группами на бреющем полете, держа ограниченную связь с землей, чтобы не быть запеленгованными (воздушные радисты работали только на прием) мы перебрались на полевые аэродромы, тщательно замаскировали наши боевые машины. Техники, доставленные сюда транспортными самолетами, заправили наши Ил-4, произвели необходимую профилактику материальной части. Им помогали все.

Тридцать минут до взлета. Экипажи получают последние указания, сводку погоды, данные связи. Сверяем время по часам главного штурмана, согласовываем новый опознавательный сигнал «свой самолет». Поступает команда: «Разойдись по самолетам!»

И вдруг кто-то крикнул:

— «Рама»!

В небе появился немецкий самолет-разведчик. Кружится, ищет, нащупывает. Истребители погнались за ним. Настигли? Сбили? Обнаружил он нас или нет? Если обнаружил — беда! Вызовет по радио своих бомбардировщиков, тогда они дадут нам жару.

Надо взлетать. И как можно быстрее. Каждый стремился скорее подняться в воздух. Все рулили к старту. А там уже очередь. Ведь полоса-то одна.

Я тоже тороплюсь к месту старта. Поле большое, неровное. Громко стучат стойки шасси. Мне жалко машину, но что поделаешь! Сзади уже выруливают другие. Вот и старт. Что делать? Стоять в очереди? И тут вижу запасную полосу, предназначенную для посадки дежурных истребителей. Направляю машину к ней. Летчики эскадрильи, поняв мой замысел, устремляются за мной.

«Теперь интенсивность взлета удвоится», — думаю я и начинаю разбег. Ревут моторы. Бомбардировщик, переваливаясь на неровностях, идет на взлет. Двигатели работают на предельной мощности, а самолет бежит тяжело, словно нехотя. Он прыгает, трясется, жутко гремит металл. Наконец скорость отрыва набрана. Небольшое движение штурвала — и мы в воздухе! Самолет повис и стал медленно набирать высоту.

— Васильев, — обращаюсь к стрелку, — что там сзади нас?

— Взлетают два самолета одновременно.

— Вот и хорошо.

На душе становится легче.

Так начался этот полет на фашистскую столицу. Дойдем ли мы до намеченной цели? Задание сложное и, разумеется, очень опасное. Шутка ли — до самого Берлина и обратно! И все время вслепую, не видя горизонта. А такой полет, если не пользоваться специальными приборами, дающими летчику представление о положении самолета в пространстве, попросту невозможен.

Теоретически это очень просто — смотри на приборы и выдерживай нужный режим полета. Но дело в том, что вестибулярный аппарат человека помогает ориентироваться в пространстве, когда ты связан зрительно с окружающими предметами. Но закрутись в небе среди облаков, и не поймешь, фигурально говоря, где ноги у тебя, а где голова. Летчик, который в такой момент пилотирует самолет по приборам, сам не имеет представления о положении аппарата по отношению к горизонту. А приборы все знают. Но ты иногда излишне самоуверен. Свои ощущения принимаешь за истину. Да, пилотировать по приборам — очень сложное дело, нужна систематическая тренировка, но еще труднее заставить себя при полете в облаках не верить своим ощущениям. Увлечешься, и обманут они тебя.

Практическое освоение полетов в облаках сложно. Даже через многие годы, при новейшем оборудовании машины пилотажными приборами для слепого полета, летчики осваивали это по-разному: одни летали отлично, другие — хорошо, а некоторым это и вообще не под силу, хотя теоретически они подготовлены как следует.

Поэтому при полете вне видимости естественного горизонта все внимание на приборах. Это невероятно тяжело! А если учесть, что полет длится много часов?

А тут еще Куликов ни с того ни с сего посочувствовал:

— Саша, тяжело? Я только хмыкнул в ответ.

— Что это ты, Серега, за штурвал дергаешь? Воздушные ямы устраиваешь? Еще расплачусь, поди...

— Над Берлином не стоит. Пусть Гитлер плачет.

— Так вам сразу — и Берлин, — вмешиваегся Васильев. — Взлетели только...

Да, до фашистского логова еще лететь и лететь... Конечно, сложная боевая задача. Представить только: Летим на Берлин! Конец августа 1942 года. Фашисты у стен Сталинграда.

Безусловно, наши вылеты принесли бы ощутимую пользу и там, на Волге. Но, видимо, этот полет на гитлеровскую столицу не менее значителен. Наши бомбы по Берлину — это не только материальный ущерб врагу. Это и громоподобное сообщение Совинформбюро: в самом центре Европы, бомбами — по рейхстагу. Это говорит о непобедимости Страны Советов. Вот какая цена нашему боевому заданию.

Сергей Иванович Куликов тщательно следит за маршрутом. Пока местность, над которой летим, и невидима, но известна: не раз пролегал здесь наш маршрут. А дальше... Дальше ни тропок, ни дорог — настоящий непроходимый «воздушный лес»... Но не только летчики, а и штурманы теперь уже (это не 1941 год!) готовы к таким полетам.

Умелое использование радиостанции и радиопеленгаторов позволяет вслепую выходить в заданный район. Берлин — не исключение. В этом нет трудности, только нужно знать место расположения широковещательных радиостанций и их режим работы. При полетах на многие крупные города Германии наш штурман не раз использовал работу их же радиостанций.

И в сегодняшнем полете, хотя погода и была безоблачной и луна освещала землю, Куликов все же настроил наш самолетный РПК (радиополукомпас) на одну из радиостанций, работающих в районе Берлина, и стрелка устойчиво показывала нужное направление.

— Внимательно наблюдайте за воздухом! — приказываю.

— Есть, внимательно наблюдать за воздухом, товарищ капитан, — бойко отвечают Панфилов и Васильев.

Снова, как и во время полета на Кенигсберг, в нескольких местах маршрута путь нам преграждают грозовые фронты. Многие экипажи решили обойти их с севера. А что значит — обойти? Это значит — не долететь до Берлина, ибо на обратный путь у них не хватит горючего. Они вынуждены будут сбросить бомбы на запасные цели (Кенигсберг, Данциг, Штеттин) и возвратиться назад.

Мы же, в числе нескольких других экипажей, идем прямо, выискивая коридоры в грязных клубящихся облаках. Молчим. Думаем каждый о своем. А может, и об одном и том же. Самолет бросает так, что я с трудом удерживаю штурвал. Нас то подбрасывает вверх, то швыряет вниз, и мы будто проваливаемся в черную бездну. Несмотря на минусовую температуру, я мокрый от пота.

Так продолжалось около трех часов.

Но всему бывает конец. Пришел конец и этой болтанке. Грозовые тучи остались позади. Летим в чистом звездном небе. Мы как на ладони, маскироваться негде. Теперь нужно смотреть внимательно: так и жди встречи с истребителями. А ночью, как правило, кто первый увидел, тот и победил.

— Доверни вправо, — говорит Куликов, — обойдем Кенигсберг и Данциг.

Некоторое время летим над Балтийским морем. Затем штурман дает новый курс. Подходим к берегу. Видим впереди вспышки разрывов зенитных снарядов. Шарят по небу лучи прожекторов. Потом в воздухе слева от нас появляются огненные трассы. По их цвету различаем, где чей самолет. Наши трассы зеленоватые, немецкие — оранжевые и красные. Неподалеку от нас идет воздушный бой, а внизу отчетливо видны очаги пожаров. Очевидно, экипаж советского самолета сбросил бомбы, а теперь отбивается от вражеских истребителей.

— Какой это город? — спрашиваю Куликова.

— Штеттин, — отвечает Сергей и, угадав мою мысль, добавляет: — Бомбил кто-то из наших. Видно, решил не лететь на Берлин, опасаясь нехватки горючего. А как с горючим у нас? Хватит вернуться домой?

— Хватит.

Штеттин остается слева сзади. До Берлина лететь примерно полчаса. Томительно, очень томительно тянутся последние минуты. И тревожно...

Наконец в наушники шлемофона врывается немного взволнованный голос Куликова:

— Подходим к цели!

— Приготовиться! — даю команду своему экипажу. — Быть начеку!

Посты наблюдения врага, видимо, сработали четко: в небо сразу врезаются лезвия десятков прожекторов, вокруг бомбардировщика начинают рваться зенитные снаряды.

— Усилить наблюдение за воздухом! — приказываю членам экипажа и начинаю маневрировать.

Мне жарко, пот заливает глаза, кажется, не хватает кислорода. А вокруг частокол огня. Ослепляют лучи прожекторов. Несмотря ни на что, иду вперед. Одновременно стараюсь вырваться из цепких щупальцев прожекторов. Высота 6300 метров. Жалко терять, но ничего не поделаешь. Резко кладу самолет на крыло. Крен двадцать, сорок, шестьдесят градусов! К гулу моторов добавляется неприятный свист, самолет скользит на крыло, почти падает. Этот недопустимый (в мирное время даже без бомб) маневр удается — прожекторы упустили нас. Но и мы потеряли более тысячи метров высоты.

— Вижу цель, — докладывает штурман через переговорное устройство. — Становлюсь на боевой курс! Приготовиться к бомбометанию!

Нас опять ловят прожекторы. Сколько их — сосчитать невозможно.

— Саша, два градуса вправо, — просит Куликов. Стрелки приборов молниеносно оживают и снова замирают. Самолет послушно выполняет мою волю.

— Пошли! — кричит штурман, и в голосе его слышится торжество победы. Тяжелые бомбы устремляются вниз. Летят советские бомбы на фашистскую столицу! Вот оно, возмездие!

Сотни орудий ведут огонь по нашему самолету. Бросаю машину из стороны в сторону, до предела увеличиваю скорость, но вырваться из зоны обстрела не могу. «Собьют, гады, — врезается в мозг мысль. — Успеть бы хотя радировать на КП о выполнении задания».

— Саша! — обращаюсь к радисту Панфилову. — Передай на землю: «Москва. Кремль. Товарищу Сталину. Находимся над Берлином. Задание выполнили».

Конечно, именно такой доклад мы не должны были передавать. Но вся неимоверная сложность обстановки, наше крайнее нервное напряжение сами продиктовали эти слова. Они шли от всей глубины сердца, от глубины сознания выполненного воинского долга.

Неожиданно фашистские зенитчики прекращают огонь. Неспроста. Значит, где-то рядом появились немецкие истребители, гитлеровцы боятся попасть в своих.

— Справа над нами истребитель! — докладывает Васильев.

— Вижу, — отвечаю. — Продолжайте наблюдение. Не давайте ему подойти близко.

Делаю маневр. Васильев с Панфиловым ведут огонь по фашистским истребителям. Еще маневр. Вниз! Уходим? Уходим!.. И, кажется, все приборы работают нормально. Неужели все благополучно после такого? И точно — все в порядке. Но ликовать рано: до линии фронта лететь еще около пяти часов. Всякое может случиться.

— А стрелять немцы не умеют, — говорит Куликов. — При таком огне попадать надо. И почему они нас не сбили?

— Сам удивляюсь, — отвечаю и обращаюсь к Панфилову: — Ты передал телеграмму?

— Передал и квитанцию получил. Подтверждение, значит...

— Ответ не поступил?

— Пока нет.

Примерно через час слышу восторженный голос Панфилова:

— Радиограмма с земли!

— Читай!

— «Все понятно. Благодарим. Желаем благополучного возвращения».

Продолжаем полет. Небо на востоке окрашивается в грязно-фиолетовый цвет. Различаю кромки кучевых облаков. Опять грозовые, черт бы их побрал! Другого выхода нет, и мы входим в серую тучу.

Через десять часов полета производим посадку на том же аэродроме подскока, с которого взлетели.

Рулим на стоянку. Там уже Коля Барчук. Первое поздравление родного нам земного человека. Как он дорог нам, старший техник лейтенант Николай Барчук. Встречает на земле, — значит, на аэродроме все в порядке. И мы — живы. С нами — победа.

Быстро дозаправляемся и снова поднимаемся в воздух, чтобы лететь на аэродром постоянного базирования. Когда самолет, оторвавшись от земли, лег на курс, стрелок Васильев доложил, то видит на аэродроме взрывы.

— Немцы бомбят?

— Да, командир, налетели вражеские бомбовозы. Опоздали фашисты. На подскоке почти не было самолетов.

А когда на основную базу вернулись техники, Коля Барчук рассказал, что одна из бомб упала как раз на то место, где стоял наш бомбардировщик. Так что мы вовремя убрались.

Дальше