За город Ленина

В первые дни нового, 1942 года наш полк перебросили на Волховский фронт. Предстояло принять участие в битве за Ленинград. Мы считали большой честью внести свой вклад в сражение за освобождение города — колыбели Великого Октября — от вражеской блокады. Летчики и техники полка слышали от своих командиров, читали в газетах о тяжелом положении Ленинграда, о мужестве его населения. Но слышать, читать и видеть — понятия все же разные. Только собственными глазами увидев эвакуированных женщин и детей из города Ленина, мы по-настоящему прочувствовали ленинградскую трагедию.

Город страдал не только от вражеских снарядов, но и от голода и холода. Смертность населения в начале 1942 года сильно возросла. Но тогда мы даже приблизительно не знали ее размеров. Когда, уже после войны, я прочитал, что в январе 1942 года в Ленинграде от голода погибало в день не менее 3,5 тысячи человек, ужаснулся.

О положении в Ленинграде нам многое порассказали девушки из батальона аэродромного обслуживания, вывезенные полуживыми из города через Ладогу. Ох [71] как нелегок был их труд! Но с какой отдачей, как самоотверженно трудились ленинградки!

Мы перебазировались к Волхову, когда была успешно завершена Тихвинская наступательная операция советских войск. Она была, как отмечает в своих воспоминаниях Маршал Советского Союза К. А. Мерецков, «первым серьезным поражением врага на советско-германском фронте». В ходе ее и был создан Ставкой Волховский фронт во главе с К. А. Мерецковым. Мне довелось быть под его командованием во время советско-финляндской войны 1939–1940 годов, и я не преминул рассказать однополчанам то, что знал о воздушных боях на Карельском перешейке и о командующем 7-й армией.

Волховский фронт имел некоторое преимущество в авиации перед немецкими войсками на Волхове, но много машин у нас было устаревших конструкций. Наш полк входил в 14-ю воздушную армию, которой командовал Герой Советского Союза генерал-майор Иван Петрович Журавлев. В 1939–1940 годах он также служил под началом К. А. Мерецкова, был командиром эскадрильи.

Войска фронта в январе 1942 года наступали в направлении на Любань, позже — на Спасскую Полисть, прорвали вражескую оборону в районе Мясного Бора. Ожесточенные бои шли на земле. Доставалось и нашему брату — летчику. Часто бывали дни, когда я совершал по 7–8 боевых вылетов.

Не все наши товарищи сразу освоились на новом месте. Ландшафт местности здесь был непривычным. На Юго-Западном фронте степь, широкие поля, небольшие перелески, а здесь — лесные массивы, болота и лишь кое-где небольшие пространства, не покрытые растительностью. Тем, кто воевал в свое время на Карельском перешейке, было легче.

Командовал полком в те дни Борис Соломатин. Я [72] был его заместителем. Техником моего самолета по-прежнему оставался Алексей Шостак. Нас связывала крепкая дружба. На Алексея я мог положиться, как на самого себя.

В дни боев очень часто наши эскадрильи прикрывали действия штурмовиков, сливавшихся на малой высоте с фоном местности. Чтобы не потерять их, приходилось снижаться и истребителям. «Мессершмитты» любили подкарауливать наши самолеты перед линией фронта. Попадало иногда и нам. Возвращались на аэродром «мечеными», но технический состав так быстро и мастерски латал пробоины, что наши ЛаГГ-3 через час-два снова взмывали в небо.

По скорости ЛаГГ-3 несколько уступали Ме-109, но были хорошо вооружены — одна пушка и два пулемета, стрелявшие синхронно, значит, кучно. В конструкции ЛаГГ-3 было много деревянных деталей, имелись подвесные баки, которые при необходимости сбрасывались и тем самым увеличивали скорость и улучшали маневр. В общем, самолет был и недорогой, и надежный.

Как-то в конце зимы Соломатин, вернувшись из штаба армии, предупредил:

— Немцы получили, как сообщает наша разведка, пополнение летного состава. В числе прибывших есть и известные асы.

— У фрицев асы, а у нас будто и нет их, — вмешался Гриша Война. — Вот хотя бы Лященко...

— Я к тому говорю, — спокойно продолжил Соломатин, — что храбрости нашим товарищам не занимать, но подчас не хватает умения разгадать хитрости врага, а у прилетевших асов большой арсенал всяких штучек-дрючек, товарищ Война. Наша задача в первых же столкновениях с ними понять их тактику, навязать открытый бой, отбить охоту действовать из-за угла, выходить из боя, когда он невыгоден. [73]

Сообщение разведки подтвердилось. В ближайшие дни в небе над нашим участком фронта усилились действия авиации противника, появились и красноносые «мессершмитты» асов. Они держались обособленно, нападали на наши самолеты, отбившиеся от группы. Действовали нагло и поплатились... Мы вели бой над Мясным Бором — отбивали атаки «мессеров» на наших штурмовиков. Две вражеские машины виражировали в стороне. Гриша Война что-то передал мне по радио. Я не понял его. Прошла минута, Гришу не вижу, но заметил, как один из «мессеров»-охотников задымил и камнем пошел вниз. Оказывается, это Война в коротком дерзком броске перехитрил аса, подбил его самолет, заставил пилота выпрыгнуть с парашютом.

Фашистского летчика пленили. Он представился полковником и потребовал отвезти его в штаб воздушной армии. Ас хвастался большим послужным списком — воевал во Франции, вел бои в небе Смоленска, Москвы. Доставленный в Малую Вишеру, вел себя вызывающе, а когда узнал, что сбил его молодой лейтенант, то не поверил. Чтобы проучить наглеца, Гришу пригласили в штаб армии. Вернувшись в полк, он очень живописно рассказывал, как «разъяснял» фашистскому асу его ошибки в бою. Жаль, что никто не записал этот рассказ, полный сочного юмора.

Несли и мы потери. Острой болью в сердце отозвалась трагическая гибель Федора Лященко. Фактически не в бою. Старший лейтенант Лященко на Волховском фронте был уже зрелым летчиком, заместителем командира эскадрильи. Не раз Федор водил группы авиаторов на боевые задания, на его счету было несколько сбитых вражеских самолетов.

В тот день звено под командованием Лященко вело неравный бой с четырьмя парами «мессершмиттов», которые пытались атаковать наши штурмовики, возвращавшиеся [75] после удачно выполненного задания. Звено Лященко действовало четко, слаженно. У Федора, очевидно, кончились боеприпасы, и он решил таранить «мессера», прорвавшегося к штурмовикам. Самолет врага от удара развалился и рухнул на землю. Это отрезвило фашистов, и они, хотя и были в большинстве, повернули в сторону своих войск. Лященко пошел на посадку. И тут у его машины отскочил винт, двигатель на высоте 50–60 метров стал разрушаться. Федор покинул самолет, но парашют не успел раскрыться... Через несколько часов, не приходя в сознание, Лященко умер... После войны мне удалось связаться с сестрой Федора, рассказать родным о его подвигах и гибели.

Весной 1942 года мою «шестерку» на время передали в соседнюю воздушную армию Северо-Западного фронта. Его войска перемалывали гитлеровские дивизии в Демянском котле, отражали попытки деблокировать его. Авиация противника действовала весьма активно. В мае она совершила около двух тысяч самолето-вылетов. Авиаторы Северо-Западного фронта — почти в три раза меньше.

Предстояло действовать вблизи Старой Руссы, в необлетанном районе. Обязанности оставались в сущности прежними — прикрытие, но теперь в большинстве случаев объектами охраны были наземные войска. Для усиления моей группе были приданы несколько самолетов ЯК-3.

Не отработав совместные действия (тут доля и моей вины), мы в одном из первых боев понесли большие потери... Вылетели в тихое, свежее утро. Боевой порядок я определил так: одна группа ЛаГГ-3 должна была вести бой с бомбардировщиками противника, группа ЯК-3 — обеспечивать атаку ударной группы. Наши самолеты появились в районе прикрытия почти одновременно с 20 «мессершмиттами». Я подал сигнал ударной [76] группе — заходить на атаку. Не успел лечь на курс, как увидел, что группа прикрытия тоже промчалась мимо нас на противника. И почти сразу нас внезапно атаковали «мессершмитты». Их было много. Бой пришлось вести в весьма невыгодных условиях. Враг сразу поджег три наших самолета. Вскоре были сбиты еще два. Из одного ЯК-3 летчику удалось спастись на парашюте. Мой самолет получил более 200 пробоин, из последних сил я кое-как дотянул до своего аэродрома.

Такова была расплата за недисциплинированность, за нарушение боевого порядка. И нет других причин, смягчающих проигрыш боя. Горький был урок!

Рассказывая о нем, хочется вспомнить аналогичный бой, только с другим концом. Было это в 1943 году на Центральном фронте, в дни битвы на Курской дуге. Мы так же прикрывали наши наступавшие войска. И так же, как год назад, был построен наш боевой порядок. Вражеских самолетов было даже больше, чем тогда. Командир группы прикрытия капитан Кирилкин, отважный и умный летчик, несмотря на искушение атаковать бомбардировщики, не нарушил заданного строя и, когда появились фашистские истребители, вступил с ними в бой. У врага был тройной перевес, но Кирилкин и его товарищи надежно прикрыли мою ударную группу. В итоге были сбиты 12 бомбардировщиков да плюс «мессер» (Кирилкиным). Мы потеряли одну машину, летчик которой спасся.

Вернемся, однако, к событиям 1942 года. Наша эскадрилья была еще некоторое время в составе войск Северо-Западного фронта. Шли тяжелые бои за так называемый «Рамушевский коридор» — брешь, пробитую гитлеровцами из Демянского котла. Нередко в воздушных боях участвовали десятки самолетов. Мы, когда кончалось горючее, садились на полевые аэродромы, быстро заправлялись и снова взлетали. [77]

Летом эскадрилья вернулась в свой полк. С началом осени 1942 года нас перебросили на северный фланг Волховского фронта. Базировались мы недалеко от переднего края. О подготовке к операции «Искра» и сроках ее проведения нас, летчиков и наших непосредственных командиров, не уведомляли. Да и само название операции знал очень ограниченный круг лиц. Но обстановка на нашем участке фронта была насыщена «искрами прорыва». При встречах и разговорах с артиллеристами, танкистами мы чувствовали: идет подготовка к прорыву блокады Ленинграда. Часто командиры наземных войск спрашивали:

— Как там, за линией фронта, ждут фрицы нашего наступления? Вам ведь сверху видно все.

Отшучивались:

— Некогда рассматривать, прикрывать вашего брата надо. Вы разведчиков попытайте.

Настроение поднимали и вести со Сталинградского фронта. Имя города на Волге было у всех на устах. Нужно отдать должное политработникам воздушной армии: благодаря им мы знали об успехах войск, громивших на подступах к Волге группировку фельдмаршала Паулюса.

В январские дни 1943 года авиаторы с прискорбием восприняли известие о гибели командующего армией дважды Героя Советского Союза генерал-лейтенанта Григория Пантелеевича Кравченко. Обидно, что погиб он, фактически выйдя из боя, в котором мужественно дрался. Самолет генерала был подбит. Он выпрыгнул из него, но парашют не раскрылся — осколок снаряда перебил трос. Редчайший случай.

Я выше писал, что знал лично Григория Пантелеевича по халхин-гольским событиям. Встречался с ним и во время кратковременного переучивания для полетов на ЛаГГ-3 в запасном полку. Г. П. Кравченко навечно [78] зачислен в списки авиаполка, которым он командовал на Халхин-Голе.

18 января 1943 года, поздним вечером, радио передало внеочередное сообщение Совинформбюро о прорыве блокады Ленинграда. Мы узнали о встрече воинов ленинградцев и волховчан в Рабочих поселках № 1 и № 5 еще днем. Радовались, понимая, что Ленинграду теперь станет намного легче, хотя осада и не была снята полностью.

Все семь январских дней (с 12-го по 18-е) мы не выходили из боев, прикрывая волховчан, штурмовавших укрепления гитлеровцев. Погода поначалу была нелетной (сплошная низкая облачность и снегопад), поэтому наша авиация не наносила массированных ударов, но работы штурмовикам и истребителям хватало. 14 и 15 января погода несколько улучшилась, но штурмовым действиям мешали дым пожарищ и пороховая гарь, сгустившиеся в сизую пелену над полем огромного сражения.

Операция «Искра» — яркая страница в истории Великой Отечественной войны. Выдающийся полководец Маршал Советского Союза А. М. Василевский, оценивая ее, писал в своих мемуарах «Дело всей жизни»:

«Важными были и военные итоги. С успешным завершением операции «Искра» наступил коренной перелом в битве за Ленинград. Инициатива полностью перешла к советским войскам».

Наш полк вскоре покинул ленинградское небо. Снова отправили нас в Горьковскую область, туда же, где я осваивал ЛаГГ-3. Теперь нам предстояло в короткий срок сдружиться с новым типом самолета — прекрасным истребителем Ла-5. Здесь в запасном полку и проходило наше переучивание и пополнение эскадрилий новым летно-техническим составом. Тем, кто летал на ЛаГГ-3, освоение Ла-5 давалось и быстро и нетрудно. Молодым летчикам и техникам приходилось основательно попотеть. [79] Новый самолет, сильно вооруженный, очень маневренный, требовал от пилота большей настороженности, особенно при посадке.

Бывая на Горьковском авиационном заводе, я поражался высокой самоотверженности коллектива. Здесь лозунг «Трудиться по-фронтовому!» был законом жизни. В цехах я встречал много рабочих в возрасте 16 лет и даже меньше. И они выполняли далеко не второстепенные работы. Спросил однажды подростка у станка:

— Сколько тебе лет, герой?

Он вскинул на меня встревоженные усталые глаза и ответил вопросом:

— А разве я что не так делаю, товарищ командир?

— Все так, дорогой, — говорю. — А все же, сколько тебе годков?

— Пятнадцать, — отвечает и с достоинством добавляет: — Я уже кадровый, второй год на заводе работаю.

Вот они, мальчишки военной поры!