Финал
Победа! Эта радостная, долгожданная весть с быстротой молнии разнеслась повсюду. Поцелуи, объятия, слезы радости на лицах у мужчин — солдат, офицеров, генералов.
Идут нескончаемые колонны военнопленных разгромленного гитлеровского вермахта — грязных, оборванных, небритых... Куда девалась их воинственная спесь, где традиционная военная выправка «солдат фюрера», где тяжелый и нагло уверенный прусский шаг?
Идут толпы угнанных из разных стран Европы в фашистскую Германию мужчин и женщин, освобожденных из лагерей военнопленных солдат и офицеров союзных войск, вчерашних узников концлагерей, еще не успевших сорвать со своей полосатой одежды бирок с номерами. Вся эта пестрая, разноязычная масса людей тепло и искренне приветствует красноармейцев и офицеров Красной Армии. Французы, англичане, голландцы, датчане, итальянцы, югославы, поляки... И все кричат по-русски: «Победа — хорошо!», «Русские умеют воевать!», «Молодцы!».
Поверженные в прах города... Улицы, похожие на каменоломни. И походные кухни, из которых советские бойцы раздают суп голодным жителям...
В частях и подразделениях проходят митинги, в дивизиях — торжественные парады. Пробитые пулями и осколками знамена с бантами муаровых орденских лент; опаленные войной, но сияющие лица победителей. На кителях и гимнастерках — ордена и медали. Золотые Звезды Героев Советского Союза, ордена Славы, медали «За отвагу»... Много наград, много и дорог позади, много боевых успехов, сконцентрированных теперь в великой победе.
У всех праздничное настроение... Новизна мира после четырех лет войны ошеломила бойцов. Никому просто не [280] верится, что больше не нужно будет подниматься в атаку, форсировать реки, штурмовать укрепления врага, что больше не просвистят у виска пули, не будут рваться снаряды и пикировать вражеские самолеты.
Пока наш солдат воевал, его мысли всегда были сосредоточены на задачах, которые были еще впереди. Защитим Сталинград, отстоим Кавказ, не отдадим врагу город Ленина, форсируем Днепр, освободим Варшаву... Он, наш солдат, отстоял Москву, взял Берлин и только теперь, когда оглох от тишины, когда осознал, что, победив врага, сам остался жив, задумался. Задумался о том, как дорого досталась советскому народу победа, о том, сколько храбрых, бесстрашных, благородных воинов Отечества, его боевых друзей, полегло между Волгой и Шпрее. Он вспомнил, какими темными волнами накатывались события в суровые годы Великой Отечественной войны.
Молниеносный удар гитлеровской армии — и повержена Франция. Огнем и мечом фашистские орды прошлись по цветущим полям Бельгии и Голландии. С меловых круч у Дюнкерка фашистский вермахт сбросил в холодные воды Ла-Манша остатки разгромленной английской армии генерала Александера. Лязг гусениц и топот кованых сапог уже тогда набатом бил в виски Европы... Близорукие, самодовольные, с антикоммунистическими, антисоветскими шорами на глазах правители многих стран Европы поняли: их ожидает то же самое, дело только во времени. И это время пришло. По всей Европе зачадили костры, зажженные фашистской инквизицией. В распоряжении бесноватого фюрера — этой ничтожной и зловещей личности — оказались все арсеналы Европы от Атлантики до советских границ.
Тогда в лагере фашизма ликовали. Типичный и очень яркий пример фанфаронства отживающего мира. Империалисты за руку привели к власти Гитлера, который по своему образцу и подобию сформировал правительство политических бандитов, с расчетливой методичностью приступивших к осуществлению плана превращения всей планеты в один гигантский концентрационный лагерь. Теперь уже известно, с какой точностью германский генеральный штаб разработал и расписал по месяцам и дням планы захвата Арабского Востока, Индии, Южной Америки и США. Над народами земного шара, все время разрастаясь при попустительстве империалистических кругов, нависла угроза коричневой чумы.
Но ликование в стане врага больше походило на пир во время чумы, чем на торжество покорителей Европы. Гитлер [281] допустил коренной просчет. Начало конца фашизма наступило в то ясное, солнечное утро, когда тишину полей нашей страны нарушил грохот фашистских танковых двигателей, гул вражеских воздушных армад, топот кованых сапог солдат вермахта. Фашистская разведка работала неплохо. Гитлеровцы располагали данными о численности Красной Армии и ее техническом оснащении. И по арифметическим подсчетам фашистских стратегов получалось, будто бы Германия намного сильнее. Но им было невдомек, что для изучения оборонной мощи Страны Советов одних математических выкладок недостаточно. Они не учли, что кроме материальной силы есть сила духовная, которая не поддается арифметическому подсчету. И это вынужден был признать один из главарей фашистской Германии Геринг на Нюрнбергском процессе. «Как показал ход войны, — отвечая на вопрос обвинителя, говорил он, — мы о многом не знали, а многое не могли даже подозревать. Никакая, даже самая активная, агентура не может выявить истинный военный потенциал Советов. Я не говорю о численности Красной Армии, о числе советских пушек, самолетов, танков. Это мы приблизительно знали. Я не говорю о мощи, мобильности промышленности. Это было также нам известно. Я говорю о людях. Мы не знали и не понимали русских. Русский человек всегда был загадкой для иностранцев, и это оказалось для нас роковым»{60}.
Герингу, как и другим фашистским извергам, подобным ему, было невдомек, что дело вовсе не в загадочной русской душе. Наша армия, как известно, по своему составу была многонациональной. Преданность идеалам коммунизма, социалистической Родине, животворный советский патриотизм и интернационализм, воспитанные партией у советских людей, — вот основа несгибаемости духа, мужества я героизма советского солдата, вот почва, которая вырастила Матросовых и Космодемьянских, Смирновых и Талалихиных, из которых состояла вся наша армия. Вот откуда юношеское «безумство храбрых» уже пожилых бойцов Красной Армии, народных мстителей. Вот откуда непостижимая мудрость и оптимизм двадцатилетних юношей и девушек, которые, будучи обреченными на смерть, учили выдержке и спокойствию своих отцов и матерей, старались облегчить их страдания, приобщить к миру своих высоких коммунистических, революционных идеалов. Коллективный, массовый [282] героизм советских людей исходит из коммунистического начала.
Все честные люди мира, затаив дыхание, следили за кровавыми сражениями, разгоревшимися на Востоке, когда советские войска одни, без помощи союзников, вели напряженные оборонительные бои. Народы многих стран инстинктивно чувствовали, что их судьба решается на заснеженных полях России.
Советские люди, могучая Красная Армия изгнали фашистские орды со своей земли и помогли многим народам Европы освободиться от фашистского рабства.
Однако и после безоговорочной капитуляции фашистской Германии мир не пришел на землю. На Дальнем Востоке все еще продолжал полыхать очаг войны.
К этому времени стратегическая инициатива на Тихоокеанском театре военных действий, как известно, перешла в руки американо-английского командования. Военные действия были перенесены к северу от Южно-Китайского моря. Начались налеты стратегической авиации на Японские острова.
Однако Япония еще оставалась опасным противником. Японское командование на 1945 год планировало разгромить народные армии Китая и превратить эту страну в свою опорную базу, а в Юго-Восточной Азии удержаться в Бирме. На Тихом океане оно надеялось задержать продвижение союзников на подступах к метрополии, а Квантунскую армию предусматривало держать в боевой готовности на дальневосточных границах с Советским Союзом.
Несмотря на крупные потери в кораблях и авиации, Япония располагала еще внушительной военной мощью. В японских вооруженных силах насчитывалось свыше 7 миллионов человек, свыше 10 тысяч самолетов и около 100 боевых кораблей.
Англо-американское командование к январю 1945 года сосредоточило на Тихом океане свыше 1900 тысяч солдат и офицеров, свыше 9 тысяч самолетов, 25 линкоров, 98 авианосцев, 60 тяжелых и легких крейсеров, 350 эсминцев, 217 подводных лодок.
Союзники считали, что вооруженных сил США и Великобритании недостаточно для скорой победы над японским агрессором. Не случайно поэтому еще в Тегеране и Ялте они упорно добивались согласия Советского правительства на вступление СССР в войну против Японии. И Советское правительство, оставаясь верным союзническим обязательствам, дало такое согласие. 11 февраля 1945 года руководители [283] трех держав подписали соглашение, по которому СССР обязался начать войну против Японии через 2–3 месяца после разгрома Германии.
Это было справедливое решение. Японский империализм на протяжении десятилетий был злейшим врагом СССР. Милитаристы этой страны не раз нападали на Советский Союз, стремясь захватить Дальний Восток и Сибирь вплоть до Урала. В годы второй мировой войны правящие японские круги систематически нарушали пакт о нейтралитете между СССР и Японией, генеральный штаб Японии снабжал гитлеровское командование секретной информацией о численности и дислокации частей и резервов Красной Армии, о ее вооружении, об экономическом положении Советского Союза, о состоянии военного производства. Японские правителя вынашивали планы нападения на СССР и выжидали удобный для этого момент. Это вынуждало наше Верховное Главнокомандование держать на границе с Маньчжурией 40 дивизий. Японские корабли чинили всяческие препятствия советскому судоходству на Дальнем Востоке, незаконно останавливали наши суда и даже топили их. С лета 1941 до конца 1944 года они задержали 178 торговых советских судов. На дальневосточных границах СССР японцы не прекращали провокации: только в 1944 году они 144 раза нарушали границу и 39 раз обстреливали советскую территорию.
Учитывая все это, 5 апреля 1945 года Советский Союз денонсировал советско-японский пакт о нейтралитете. В заявлении Советского правительства указывалось, что со времени подписания пакта обстановка изменилась. Япония, будучи союзницей Германии, помогает ей в войне против СССР. При таком положении, говорилось в заявлении, пакт о нейтралитете между Японией и Советским Союзом потерял смысл и продление его стало невозможным.
Попытка союзников — США, Великобритании и Китая — склонить Японию к безоговорочной капитуляции, предпринятая во время работы Потсдамской конференции, не достигла цели. Через два дня после опубликования Потсдамской декларации японский премьер-министр Судзуки заявил, что его правительство игнорирует декларацию и будет неотступно продолжать войну до ее успешного завершения.
Необходимо было в кратчайшие сроки нанести японским милитаристам полное и окончательное поражение. Ставка, как потом стало известно, имела на сей счет четко разработанные планы. [284]
В середине июня я был вызван в Главное политическое управление РККА. Из Германии в Москву ехал на машине. Дороги были забиты. Машины, повозки, детские коляски с жалким домашним скарбом, худые, плохо одетые, босые, голодные люди...
Но настроение у всех, чувствовалось, было приподнятое. Эти люди пережили войну. И теперь, когда наступил мир, все житейские тяготы у них как бы отступили на второй план. Люди наслаждались покоем, стали добрыми, непритязательными, потому что мир вселял в каждого надежду на то, что жизнь скоро станет лучше.
...В Главном политическом управлении мне сообщили о назначении меня на должность члена Военного совета 15-й армии, штаб которой находился в районе Биробиджана, куда надлежало отбыть незамедлительно. Так что за одни сутки я покончил со всеми своими московскими делами и вечером уже был в поезде, идущем на Дальний Восток.
В одном купе со мной оказался генерал-лейтенант Г. И. Хетагуров. Он был назначен командиром одного из корпусов. Тогда я и не подозревал, что наши пути-дороги пересекутся еще не один раз. Григорий Иванович оказался общительным человеком и приятным собеседником. Заметный кавказский акцент, горская мудрость придавали его рассказам неповторимый колорит и остроумие. Он, оказалось, уже воевал с японцами на Халхин-Голе в должности командира артиллерийского полка.
— Японцы — противник упорный, — говорил генерал Хетагуров, — но бить его можно. Офицеры у них — баре, ведут себя с нижними чинами надменно. Одним словом, два класса в армии: эксплуататоры представлены офицерским корпусом, а трудящиеся — это солдатские массы...
Я спросил, насколько самурайский дух захватил японскую армию.
— Самурайские традиции, — ответил Григорий Иванович, — насаждались у них в военной среде десятилетиями. Среди солдат и особенно среди офицеров действительно много фанатиков. Японское командование всегда создавало специальные отряды смертников из летчиков, танкистов, пехотинцев, разведчиков. Но я убежден, что, если мы как следует ударим по японцам, самурайский дух из них выветрится довольно быстро...
На одной из станций, еще не добравшись до Волги, мы с Хетагуровым, прогуливаясь вдоль вагонов, встретились с высоким стройным генерал-полковником. Чуть полноватое лицо, красивые, пышные русые волосы, густые брови. Это [285] был Семен Павлович Иванов, назначенный, как мы узнали, на должность начальника штаба главнокомандующего советскими войсками на Дальнем Востоке. Узнав, что я и Хетагуров тоже едем на Дальневосточный фронт, он пригласил нас к себе в салон-вагон. Генерал Иванов оказался гостеприимным хозяином: напоил нас молоком, чаем. Мы с Хетагуровым, разумеется, в долгу не остались: тоже по-братски поделились с ним своими дорожными запасами снеди.
Дорога была долгой и утомительной. Единственная, Транссибирская магистраль была сильно перегружена. Было как-то непривычно видеть после того, как четыре года воинские эшелоны шли и шли сплошным потоком на Запад, что теперь они вдруг повернули вспять. Разгромив фашистскую Германию, торопились теперь наши воины на Восток, чтобы потушить последний очаг второй мировой войны. Истосковавшись по дому, не заскочив к родным на побывку, ехали солдаты через всю Россию, нигде не задерживаясь. Звучала музыка трофейных аккордеонов, лились солдатские песни о Родине, о «боях-пожарищах», о верной и нежной любви.
Тогда мы в полной мере не представляли, какую грандиозную перегруппировку сил пришлось осуществить Верховному Главнокомандованию в относительно короткий срок на расстояние от 9 до 12 тысяч километров. За время подготовки к войне с Японией на Дальний Восток и в Забайкалье поступило с запада около 136 тысяч железнодорожных вагонов с войсками и грузами. В июне — июле 1945 года в районы восточнее Байкала с запада ежедневно прибывало от 22 до 30 поездов.
В мае — июле на Дальний Восток были направлены фронтовые управления 2-го Украинского и Карельского фронтов, несколько общевойсковых и одна танковая армия. В результате проведенной перегруппировки боевой состав советских войск на Дальнем Востоке и в Забайкалье увеличился почти вдвое.
У нас было достаточно времени, чтобы обменяться мнениями о новом театре военных действий, о новом противнике, о предстоящих боевых действиях. Генерал-полковник С. П. Иванов был, разумеется, информирован лучше меня и Г. И. Хетагурова, поэтому беседы с ним были для нас очень полезными.
Прежде всего поражали масштабы нового театра военных действий. [286]
Общая площадь Маньчжурии, Внутренней Монголии и Северной Кореи, на территории которых предстояло действовать советским войскам, равнялась площади Франции, Испании, Италии, Португалии, Швейцарии и Бельгии, вместе взятых. Государственная граница СССР и Монгольской Народной Республики с Маньчжурией и Кореей, являвшаяся рубежом развертывания наших армий перед началом военных действий, протянулась более чем на 4000 километров. Это на 500 километров больше общей протяженности линии всех европейских фронтов второй мировой войны. Кроме обширного сухопутного существовал и морской театр военных действий.
Но, может быть, еще большее значение для планирования и проведения предстоящих боевых действий Красной Армии имели здесь разнообразные и очень сложные природные условия. На Дальневосточном театре военных действий были и горные хребты, и заболоченная местность, и пустыни, и реки, которые разливались в июле — августе и превращались в настоящие моря.
Семен Павлович обрисовал нам в общих чертах и предстоящего противника. Основу японских вооруженных сил, их ударную силу в Маньчжурии и Корее составляла так называемая Квантунская армия, имевшая в своем составе 31 пехотную дивизию, 9 пехотных и 2 танковые бригады, бригаду смертников и 2 воздушные армии. Во главе армии стоял опытный японский генерал Отодзо Ямада. Начальником штаба армии был генерал Хикосабуро Хата, занимавший в свое время пост японского военного атташе в Москве. Квантунская армия считалась главной и самой мощной частью японских сухопутных войск. Службу в этом объединении японские офицеры и генералы считали очень почетной и почти обязательной для дальнейшего продвижения. Весь личный состав Квантунской армии воспитывался в духе фанатичной верности императору и ненависти к народам других стран, прежде всего Советского Союза, Монголии и Китая. Самурайский дух в армии насаждался при помощи легенд, мифов и ложных концепций о божественности императора и о том, что японская нация поставлена выше всех остальных и ей суждено править миром.
Войскам Красной Армии в Маньчжурии противостояли также вооруженные силы Маньчжоу-Го, армия правителя Внутренней Монголии Дэ Вана, японского ставленника, и Суйюаньская армейская группа. Все эти войска, насчитывавшие свыше миллиона человек, организованно входили в состав трех японских фронтов и одной отдельной армии. [287] Квантунская армия имела около 5400 орудий, 1455 танков и 1800 самолетов. Но японское вооружение по своим качествам значительно уступало боевой технике советских войск. Этот недостаток командование Квантунской армии стремилось компенсировать развитием бактериологического оружия и созданием частей и подразделений смертников. Японцы, кроме того, создавали так называемые летучие отряды, сформированные из физически развитых солдат и офицеров, ярых самураев, специально отобранных. Эти отряды в случае отступления японской армии должны были скрываться в лесах и горах и дезорганизовывать тыл Красной Армии: вести шпионаж, диверсии, нападение на коммуникации, на отдельные гарнизоны и подразделения.
Большие надежды японское командование возлагало на построенные вдоль границ с Советским Союзом мощные укрепленные районы, на естественные преграды — горные хребты, полноводные реки, заболоченные территории.
Из всего этого следовало, что Квантунская армия, несмотря на нехватку современного вооружения, будучи воспитанной в духе фанатической преданности императору и ненависти к Советскому Союзу и подготовленной к применению самых коварных средств и методов ведения войны, представляла собой силу, способную вести длительную и упорную борьбу.
Штаб 15-й армии я нашел в населенном пункте Бабстово. Командующий армией генерал-лейтенант С. К. Мамонов оказался человеком добродушным, приветливым.
— С благополучным прибытием, Евдоким Егорович, — широко улыбаясь, сказал командарм. — Очень рады, что Военный совет армии пополнился генералом-фронтовиком. А мы вот почти всю войну стерегли японцев...
— Сочтемся славой, товарищ командующий, — ответил я. — Теперь и здесь, кажется, фронт.
Командарм пригласил члена Военного совета генерала Г. П. Романова, начальника штаба генерала В. А. Прощаева. Буквально в нескольких словах С. К. Мамонов обрисовал обстановку, важнейшие задачи, которые решает армия, познакомил с предварительными наметками предстоящих боевых действий, сказал о политико-моральном состоянии и уровне боевой подготовки армии.
В общем замысле Ставки Верховного Главнокомандования на проведение Маньчжурской операции 2-му Дальневосточному фронту отводилась вспомогательная роль. Но [288] 15-я армия оказалась на главном направлении. Поэтому командование фронта уделяло неослабное внимание подготовке соединения к наступлению и непосредственно участвовало в этой работе.
В ходе подготовки к активным боевым действиям армию частенько навещал командующий фронтом генерал армии М. А. Пуркаев. Собранный, интеллигентный, исключительно высоко подготовленный в оперативно-тактическом отношении, он всем своим обликом внушал глубокое уважение и доверие. Первые два года Великой Отечественной войны Максим Алексеевич провел на советско-германском фронте, последовательно занимая должности начальника штаба фронта, командующего армией и фронтом. Под стать командующему фронтом был и начальник штаба генерал-лейтенант Ф. И. Шевченко, ранее занимавший должность начальника Дальневосточного направления Генерального штаба. Опытным, вдумчивым и способным политработником был член Военного совета фронта генерал-лейтенант Дмитрий Сергеевич Леонов.
6 июля 1945 года штаб армии получил директиву командующего фронтом. С этого дня началась непосредственная и целеустремленная подготовка войск и штабов к проведению намеченной операции. В течение июля командующий армией и командиры дивизий разработали и утвердили решения и все планирующие документы, войска упорно готовили исходные районы сосредоточения и наступления, организовали их противовоздушную оборону. В это же время были проведены все мероприятия по оперативному, материальному, техническому, медицинскому и партийно-политическому обеспечению войск.
Охватывающее положение советских войск по отношению к противнику в исходном положении для наступления позволяло нанести решающие удары по флангам Квантунской армии и в короткие сроки осуществить глубокий охват ее главных сил. Осуществление этих ударов выводило советские войска в район Мукден, Гирин, Харбин, Дайрен, чем достигалось окружение и разгром японской армии по частям, а также нарушалось ее взаимодействие с войсками, находящимися в Корее и Китае. Эти основные удары наносили Забайкальский фронт (командующий Маршал Советского Союза Р. Я. Малиновский, член Военного совета генерал-лейтенант А. Н. Тевченков, начальник штаба генерал армии М. В. Захаров) и 1-й Дальневосточный фронт (командующий Маршал Советского Союза К. А. Мерецков, [289] член Военного совета генерал-полковник Т. Ф. Штыков, начальник штаба генерал-лейтенант А. Н. Крутиков).
15-я армия вместе с кораблями Краснознаменной Амурской флотилии должна была содействовать Забайкальскому и 1-му Дальневосточному фронтам в расчленении и разгроме Квантунской армии. Для того чтобы обеспечить непрерывное взаимодействие с речниками, наступление армии планировалось вести по обе стороны реки Сунгури. Ближайшая задача армии заключалась в форсировании Амура и овладении укрепленными районами на его противоположном берегу. В дальнейшем предстояло наступать на Цзямусы, Харбин.
Это были нелегкие задачи. Река Сунгури в июле разлилась на 10 километров, а Амур превратился в бескрайнее море. При подготовке к форсированию Амура воинам армии пришлось построить бесчисленное множество мощных плотов. Добрым словом здесь следует вспомнить начальника инженерных войск Дальневосточного фронта генерал-лейтенанта инженерных войск М. И. Молева. Это был настоящий труженик, который буквально дневал и ночевал в частях и лично руководил постройкой переправочных средств.
Полки и батальоны учились форсировать водные преграды и штурмовать укрепленные районы. Вот где пригодился опыт подготовки войск к прорыву укрепленных районов, добытый под Крымской, на Карельском перешейке, на сандомирском плацдарме! На притоках Амура день и ночь военные катера Амурской флотилии переправляли на плотах танки, пушки, автомашины, самолеты. Батальоны и полки штурмом овладевали противоположным берегом. Непроходимые болота, топи, огневое воздействие противника почти в точности воспроизводили местность, где армии предстояло вести операции.
При поддержке трудящихся Дальнего Востока и всей нашей страны тыловые органы обеспечили соединение всем необходимым. В войсках имелось до 10 комплектов боеприпасов, до 5 заправок горючего, на 15–20 суток продовольствия. Этого было достаточно на время проведения операции. В снабжении войск продовольствием большую роль сыграли подсобные хозяйства предприятий и воинских частей получившие во время Отечественной войны широкое развитие. На Дальнем Востоке во многих полках и дивизиях выращивали картофель, горох, сою, различную зелень, занимались рыболовством. К началу кампании были созданы настолько большие запасы сушеной, соленой и свежезамороженной [290] рыбы, что она выдавалась солдатам и офицерам сверх положенной нормы.
На подготовку войск к предстоящим боевым действиям была направлена и партийно-политическая работа. Здесь уместно сказать несколько слов, если можно так выразиться, об уровнях партийно-политической работы. Мне кажется, что в ходе ее мы, работники армейских политорганов, больше внимания тогда уделяли идеологическим проблемам вообще и недостаточно глубоко вникали в процесс формирования морального духа войск. Больше того, мне представляется, что даже в наши дни мы подчас как бы не замечаем этого второго уровня. Между тем оба вида партийно-политической работы одинаково важны для воспитания у воинов высоких морально-боевых качеств, оба вытекают из структуры общественного сознания.
Конечно, теоретически систематизированная работа по формированию у воинов марксистско-ленинского мировоззрения составляет основу всей партийно-политической работы. Именно на этом фундаменте у советских людей и воинов Советских Вооруженных Сил вырабатываются конкретизируемые в индивидуальных убеждениях понятия об Отечестве, его вооруженной защите, героизме, отваге, моральной стойкости. Марксистско-ленинская идеология, осознанная справедливость целей войны питают решимость воинов в вооруженной борьбе, их выдержку, дисциплинированность, стремление к совершенствованию боевого мастерства, и — как следствие — к победе.
Однако в моральном факторе важное место принадлежит общественно-психологическим элементам сознания. Этот уровень включает сложный комплекс моральных представлений, впечатлений человека о войне, ее ходе и последствиях, его отношение к революционным и боевым традициям, патриотические чувства, боевой опыт, армейские привычки, моральные иллюзии и так далее. Словом, все эти элементы отражают отношение человека к войне, которое может быть и позитивным, и негативным.
Вот почему опытный командир, политработник наряду с лекциями, политическими занятиями, политинформациями много внимания уделяет личному общению с подчиненными, ведет с ними задушевные беседы по актуальным вопросам жизни и быта, в ходе которых как бы исподволь утверждает правильные взгляды, здоровые настроения. Вот почему на войне на вес золота ценились люди смелые, инициативные, [291] бесстрашные, и буквально несчастьем для взвода, роты были различного рода трусы, паникеры, распространители ложных слухов. Первые своими поступками, своим характером, своим отношением к товарищам создавали в подразделениях настроение бодрости, приподнятости, боевого задора, вселяли в каждого бесстрашие и уверенность в победе, даже слабых делали сильными. Вторые же своим малодушием, неуверенностью, видимым состоянием какой-то обреченности тоже влияли на коллектив. Конечно, такие люди встречались редко, были исключением, но, если им вовремя не дать отпор, это может отрицательно сказаться на морально-боевом духе воинов.
Я заговорил об этом потому, что в период подготовки боевых действий с Японией такая проблема приобрела особую актуальность. Только что закончилась тяжелая, длительная, кровопролитная война с фашистской Германией. Чувствовалось естественное стремление бойцов вернуться к мирной жизни. Соберется несколько бойцов — и польется задушевная песня «Майскими короткими ночами, отгремев, закончились бои...». Устали бывалые воины, истосковались по дому, по родным, по любимым. Нужны были немалые усилия и самые разнообразные формы работы, чтобы преодолеть их преждевременные мирные настроения. Надо было бороться и с шапкозакидательством. Ведь часто приходилось слышать: «Мы победили фашизм, освободили Европу, а тут какие-то самураи... Да мы их сразу же поставим на колени!» Такое бодрячество тоже вредило делу подготовки воинов к трудным и, возможно, длительным боям. А ведь личный состав армии значительно пополнился молодежью 1926–1927 годов рождения. Ее надо было подготовить к решению сложных, ответственных задач, а не к легкой прогулке, как представляли будущие бои некоторые не в меру горячие головы.
Словом, одни недооценивали японскую армию, другие ее переоценивали. Если же говорить в целом, то надо признать, что в мнении солдат и части офицеров почему-то преобладали элементы переоценки японской армии.
Трудности партийно-политической работы по преодолению всех этих нежелательных настроений, неправильных представлений вызывались еще и тем, что всю идеологическую подготовку к войне требовалось проводить скрытно. Использование газет, радио для этих целей было исключено.
Основу всей партийно-политической работы в подготовительный период составляло воспитание воинов в духе советского [292] патриотизма, пролетарского интернационализма. В минувшей войне устали войска, устал народ. Но победа над гитлеровской Германией вызвала у всех советских людей неизмеримую гордость за свою социалистическую Родину, за великое торжество идей социализма, интернационализма. Стоило тронуть эту чуткую струну гордости, как солдатское сердце на это отзывалось.
— Такое-то чудовище одолели, а с японцем, как бы силен он ни был, уж как-нибудь справимся, — говорили бывалые солдаты.
Одним из главных направлений партийно-политической работы было воспитание жгучей ненависти к японским империалистам. Командиры, политработники, агитаторы разъясняли причины денонсации советско-японского договора о нейтралитете, разоблачали агрессивную внешнюю политику милитаристской Японии.
Известно, что в ночь на 19 сентября 1931 года японцы внезапно, без объявления войны, напали на Китай, оккупировали его северо-восточные провинции, объявили Маньчжурию новым государством Маньчжоу-Го. В конце июля 1938 года японские милитаристы предприняли попытку вторгнуться в пределы Советского государства в районе озера Хасан. Красная Армия отбросила японских захватчиков с большими для них потерями. Однако и этот предметный урок не пошел впрок японским агрессорам. Летом 1939 года они устроили новую, более крупную провокацию против Советского Союза и дружественной ему Монгольской Народной Республики. И на этот раз советские войска совместно с частями МНР наголову разбили самураев. Следовательно, японский империализм являлся злейшим врагом советского, китайского и монгольского народов.
В годовщину боев у озера Хасан в частях и подразделениях армии были проведены красноармейские собрания, митинги, партийные и комсомольские собрания с повесткой дня: «Наш счет японским самураям». Командиры и политработники разоблачали коварную внешнюю политику японских милитаристов в годы Великой Отечественной войны. Все это помогало осознать каждому воину, что закончить вторую мировую войну возможно только после разгрома милитаристской Японии.
Военный совет 15-й армии много внимания уделял комплектованию частей и подразделений участниками Великой Отечественной войны, отличившимися в боях с гитлеровцами. Мы заботились о том, чтобы в каждой роте были такие [293] бойцы, собирали их на однодневные сборы, разъясняли им задачи по подъему боевого духа войск.
Помню, на сборах фронтовиков одной из дивизий на трибуну поднялся полный кавалер ордена Славы старшина Василий Рыбалко.
— Я скажу коротко, — начал он свою речь. — Дорого нам обошлась победа над фашистской Германией. Но мы освободили пол-Европы и взяли Берлин. А покоя на земле, как видите, еще нет. Так неужели мы будем терпеть, чтобы самурайские недобитки держали мир в постоянном напряжении? Никогда!.. В тридцать девятом мой отец, майор Красной Армии, сложил свою голову на Халхин-Голе. Я не найду себе покоя, пока не отомщу врагам за него. Смерть японским самураям!..
Зал взорвался громом аплодисментов. Бойцы вскакивали с мест, отовсюду неслись возгласы: «Долг платежом красен. Потребуем должок у японских самураев!», «Накостылять им так, чтобы и внуков отучили совать свой нос в чужой огород!», «Бить их до тех пор, пока последний самурай брюхо себе не распорет!».
Возможно, такое стихийное выражение людьми своих чувств, с точки зрения строгого блюстителя ритуала таких собраний, было непорядком, но меня тогда очень порадовал такой взрыв ненависти к врагу. Цель сборов была достигнута, по моему убеждению.
Вечером участники сборов разъезжались по полкам. С машин доносились слова песни:
...Хороша дорога к дому,Завтра фронтовики уже будут беседовать в своих подразделениях с красноармейцами и сержантами, которые еще не получили крещения огнем, и боевой настрой, задор ветеранов конечно же будет передан ими молодым бойцам.
В июне — июле Военный совет фронта и армии провели семинары и сборы командиров частей и соединений, начальников политорганов, помощников начальников политотделов по комсомольской работе, лекторов, агитаторов, редакторов дивизионных газет, заместителей командиров по политической части. На сборах были прослушаны лекции на темы: «Коммунистическая партия — организатор и вдохновитель побед советского народа над немецким фашизмом», «Международное положение Советского Союза», «Агрессивная политика [294] японского империализма», «Маньчжурия — плацдарм Японии для нападения на СССР», «Моральный облик японской армии» и другие. На сборах начальников политорганов выступил командующий войсками фронта генерал армии М. А. Пуркаев, член Военного совета фронта генерал-лейтенант Д. С. Леонов и член Военного совета Тихоокеанского флота генерал-лейтенант береговой службы С. Е. Захаров.
Много внимания уделялось изучению предстоящего противника. Политотдел армии издал и распространил в частях несколько памяток, которые широко изучались красноармейцами, сержантами, офицерами и, конечно, сыграли важную роль в подготовке бойцов, скажем, к форсированию водных преград, преодолению укрепленных районов врага, а офицеров — к ведению встречного огня и другим действиям, характерным для будущих боев. Издавались листовки, в которых рассказывалось об опыте форсирования Днепра, Вислы, Одера, о боях в болотах и лесах Карелии, Белоруссии, в Карпатских горах. В частях и подразделениях распространялись и напряженно изучались информационные бюллетени, справочники, разговорники. Все это принесло хорошие плоды. Главное, у воинов складывалось правильное представление о Квантунской армии, с которой они должны были встретиться в предстоящем наступлении.
За время подготовки к боям в подразделениях были усилены партийные и комсомольские организации, а там, где их не было, созданы заново. Приток воинов в ряды партии и комсомола был огромен. «Хочу вступить в бой с японскими самураями коммунистом» — так начинались многие заявления воинов с просьбой принять их в ряды ВКП(б).
Не могу не рассказать об одном трогательном эпизоде. Как-то во второй половине дня 25 июля офицер политотдела сообщил мне, что меня разыскивает какой-то красноармеец, грузин по национальности. Я распорядился провести его ко мне. Вскоре в комнату вошел худющий, утомленный на вид боец в бушлате, шапке-ушанке — хотя было лето — и с вещмешком за плечами.
— Шакро, какими судьбами?! — вырвалось у меня, когда я узнал нежданного визитера.
— Товарищ генерал! Рядовой Ониашвили прибыл в ваше распоряжение! — отрапортовал красноармеец.
Да, это был Шакро, мой бессменный шофер начиная с боев за Кавказ. Это он довез меня до Москвы из Германии на потрепанном «опеле». В столице я оформил ему демобилизацию, [295] мы тепло распрощались, и Шакро отправился домой.
— Откуда ты теперь? — спросил я.
— Из Грузии, товарищ генерал!
— Но ты же демобилизован... Как твои дела?
— А... плохо было, товарищ начальник. Совсем плохо. Теперь вот, когда вас нашел, надеюсь, будет лучше...
— Ну, рассказывай, что за беда у тебя.
Оказывается, Шакро благополучно прибыл домой, где его ждали отец, мать, жена, двое детей и, разумеется, многочисленные родственники. Встреча Шакро была организована широко и щедро, с традиционным грузинским размахом. Собрались почти все жители горного селения.
Отец, мать и жена не могли нарадоваться на сына и мужа. Они с гордостью смотрели на Шакро, на гостей: шутка ли сказать — он возил на фронте генерала, медаль «За отвагу» заслужил...
Вот какой храбрый и заметный сын у старого Ониашвили!
— А скажи, Шакро, гостям, — начал он, — какого начальника ты возил и где он теперь? Наверное, в Москве сидит в большом штабе? И скажи, почему ты не пригласил его в наше горное селение? Может, ты подумал, что у нас и угостить уже большого начальника нечем?
— О, мой начальник теперь далеко, — ответил Шакро. — Он на другую войну уехал.
— Как на другую войну? — сверкнув глазами, сказал старый Ониашвили. — Значит, кто-то еще воюет, а ты сидишь за столом, пьешь вино и ешь душистую баранину? Разве так настоящие мужчины поступают? Сейчас же забирай вещмешок и отправляйся на войну. Пусть твой начальник не подумает, что сын Грузии может оставить человека в беде.
— Но, отец, у меня есть документы об увольнении из армии, — робко оправдывался Шакро. — Их мне сам генерал вручил. Вот смотри...
— О люди! Мой сын думает, что бумажкой можно спасти мужскую честь. Шакро, сын мой! Если не хочешь, чтобы твой старый отец умер обесчещенным, сейчас же отправляйся на войну с японцами, найди своего начальника и воюй вместе с ним, пока не прогремит последний выстрел...
И Шакро тут же, покинув застолье, ушел из дому. Только одному ему известными путями он разыскал меня и действительно верой и правдой служил до конца войны. Говоря [296] откровенно, меня до глубины души взволновала эта история, такое прекрасное и возвышенное понимание людьми своего долга перед Родиной, боевыми товарищами, мужской солдатской чести.
Перед началом боевых действий Военный совет армии провел совещание руководящих командиров и политработников. На нем были подведены итоги подготовительного периода, отмечены имеющиеся недостатки и даны указания на их устранение до начала боевых действий. Командиры частей и подразделений проверили готовность оружия, материальной части, экипировку бойцов. Особое внимание уделялось организации питания личного состава в предстоящей кампании. Мы не могли не учитывать сложность театра военных действий и скудность местных ресурсов.
В ночь на 9 августа до войск были доведены Заявление Советского правительства о вступлении СССР в войну с Японией, обращение Военного совета фронта и армии и отданы приказы о наступлении. Воины-дальневосточники восприняли эти документы с огромным воодушевлением.
За годы войны у меня уже выработалась привычка: в ответственное время быть в войсках, в гуще бойцов, чтобы знать об их настроениях, как говорится, из первоисточника, видеть все собственными глазами.
...В артиллерийском полку 361-й стрелковой дивизии идет митинг. Воины полны решимости сокрушить врага.
— Мы перейдем границу Маньчжурии, — говорит старший сержант Скворцов, — чтобы отомстить японским агрессорам и освободить этот край от японского ига. Чтобы успешно выполнить эту задачу, мы должны глубоко осознать, что нельзя победить врага, не научившись ненавидеть его всеми силами души. Мы никогда не простим кровь советских людей, пролитую от рук японских империалистов. За героев, павших в борьбе с японскими захватчиками, за нашу великую Родину вперед на врага!
В другом стрелковом полку этой же дивизии митинг проходил при развернутом Знамени части. Командир полка майор Перебаев, открыв митинг, поцеловал Знамя и призвал воинов мужественно, не щадя своей крови и самой жизни, сражаться с врагом. Старший сержант Слипко, участник Великой Отечественной войны, кавалер многих орденов и медалей, заявил:
— Мы все рвемся в бой. С японскими самураями будем драться так, как сражались против гитлеровцев. Клянемся [297] перед Знаменем полка, что любое задание командования мы выполним с достоинством и честью и в предстоящих боях возвеличим боевую славу доблестной Красной Армии!
И вот надвигается первая, полная тревог фронтовая ночь после трех месяцев мира. Вечером 8 августа в Приамурье началось ненастье. Над долинами Амура поплыли тяжелые грозовые облака. Непроглядную тьму ослепляли частые молнии. Гремели раскаты грома. Казалось, сама природа предвещала грозовые события. К полуночи хлынул дождь. С вершин сопок в долины и без того полноводные реки устремили потоки воды, делая дороги непроходимыми.
Несмотря на ливень, части и соединения, скрытые лесами и мглой, продолжали выдвигаться на исходные позиции. Но грязь, эта пятая стихия, открытая еще Наполеоном в Литве... Мой шофер-ас Шакро Ониашвили оказался не в состоянии справиться с ней. Наш «виллис» безнадежно засел, погрузившись в рыжеватого цвета жижу. Скажу откровенно, это меня всерьез обеспокоило.
«Если «виллис» так капитально засел, — размышлял я, — то как же войска смогут выдвинуться в исходное положение?»
Наступил рассвет. До Амура оставалось километров пять. Потеряв всякую надежду вытащить машину, я, изрядно вымазавшись грязью, пешком направился к причалам. И вдруг послышался неистовый рев автомобильных моторов и характерные, по команде раздающиеся возгласы бойцов, подталкивающих транспорт. На исходное положение двигался артполк. Все красноармейцы и офицеры были раздеты до пояса и шли босиком с закатанными выше колен штанинами.
— Это что за маскарад?! — спросил я у подбежавшего ко мне с рапортом замполита полка.
— Иначе нельзя, товарищ генерал, — ответил офицер. — Грязь выше голенищ. Бойцы и так уже два сапога потеряли...
— Боимся, товарищ генерал, как бы японцев не перепугать своим видом, — вступил с улыбкой в разговор плотный усач в офицерских брюках. — Чего доброго, потом не догонишь...
Стоявшие поблизости красноармейцы и офицеры дружно засмеялись... Значит, настроение у людей бодрое, боевое даже при таком адском напряжении. Отлично! Весь день 9 августа части армии выходили к Амуру. Люди выбивались [298] из сил. Места сосредоточения войск оказались затопленными. Заболоченные берега реки крайне затрудняли подход к ней и ограничивали выбор участков для переправ. Поэтому районы сосредоточения войск и пункты приходилось намечать вновь, далеко от обороны врага.
В ночь на 9 августа части 15-й армии совместно с пограничниками начали передовыми отрядами боевые действия по захвату важных островов на реке Амур и плацдармов на ее правом берегу. Они с ходу сбили противника и овладели островами Самаркан, Красный Яр и Бархатный (восточнее Лобэй), Татарский и Большой (южнее Ленинское), Ульшин, Попов, Мосалев, Винный и Головинский (в районе устья реки Бира). Кроме того, 362-я стрелковая дивизия высадила усиленную стрелковую роту и, ворвавшись в город Юуюинь, разгромила там японский гарнизон.
Утром начали форсирование Амура главные силы армии. Основным средством переправы были мощные плоты, буксируемые катерами. В армии было большое количество плавающих автомобилей, однако воспользоваться ими не пришлось: мощные волны швыряли их как щепки. Малейшая оплошность водителей — и машины шли на дно.
Ненастная погода потребовала совершенствования переправочных средств. Набегавшие волны угрожали смыть в реку расположенные на плотах орудия, автомашины, повозки, людей. Поэтому было приказано установить повсюду бортовые ограждения. Форсирование продолжалось...
Партийно-политическая работа в эти дни была направлена на поддержание у воинов высокого наступательного порыва, на преодоление всех возникающих трудностей. С волнующими призывами к воинам со страниц газет обратились ветераны гражданской и Великой Отечественной войн, герои боев на озере Хасан и реке Халхин-Гол. Большое впечатление на всех произвело обращение к воинам 2-го Дальневосточного фронта бывшего руководителя дальневосточных партизан П. И. Бойко, опубликованное во фронтовой газете «Тревога».
«Сыны мои, товарищи бойцы! — писал он. — Вы идете в бой. Перед вами враг, а за вашими плечами дальневосточная земля, земля нашей любимой Родины, великий и богатый край.
Матери с колыбели учили вас песням об этой земле. Это здесь в 1918–1922 годах «наливалися знамена кумачом кровавых ран», это здесь были «штурмовые ночи Спасска, [299] Волочаевские дни». Это песни о славе наших отцов и братьев, об их боевой удали и победе... То были жестокие битвы. Бойцы в рваных шинелишках стыли на снегу. В руках у нас были только винтовки. Но зато в груди нашей билось патриотическое сердце. Мы любили свою Родину и поклялись выгнать японских интервентов с нашей земли... С невиданным мужеством бойцы шли на штурм. Вскоре японцы были сброшены в океан.
Дорогие товарищи!
Мы смотрим на вас с надеждой и верой, что вы справитесь со своей задачей, отстоите правое дело, навсегда гарантируете советский Дальний Восток от японского нашествия. Отцы и матери благословляют вас на победную битву. Пусть в ваших глазах горит огонь мужества, пусть сердце ваше будет до конца верно Родине, верно воинской клятве. Идите в бой и множьте славные традиции героев-дальневосточников».
* * *
В течение 10 августа войска армии вместе с 5-м отдельным стрелковым корпусом и краснофлотцами Краснознаменной Амурской флотилии форсировали Амур, очистили от противника противоположный берег в 120-километровом по ширине междуречье Сунгари и Хора и овладели городами Лобэй, Тунцзянь, Фуюань и многими другими узлами сопротивления Сунгаринского укрепленного района. В опорных пунктах противник оказал отчаянное сопротивление.
Первые бои рождали первых героев. На рассвете 10 августа советский корабль подошел к вражескому берегу у Фуюаня. Противник начал стрелять по нему из орудий и пулеметов. Наши краснофлотцы метким и плотным огнем подавили прибрежные огневые точки врага и высадили доставленный ими десант. Разгорелся бой. Наши бойцы, поддержанные корабельной артиллерией, уверенно продвигались вперед. На окраине города, у сопки, японцы оказали сильное сопротивление группе десантников, возглавляемой старшиной 1-й статьи Н. Н. Голубковым. Они занимали удобную, труднодоступную позицию. Слева ее прикрывала глинобитная стена с амбразурами, справа — дот. Вражеские солдаты простреливали большое пространство. Амурцы пустили в ход гранаты. Еще немного усилий, и противник будет уничтожен. Но ряды храбрецов редели. Тогда, пересилив боль в раненой ноге, старшина Голубков поднялся во весь рост и с возгласом «За Родину! Вперед!» бросился к доту. Вслед за ним устремились остальные бойцы. Сопротивление [300] японцев было сломлено. Но старшина получил смертельную рану и умер на руках своих отважных товарищей. Коммунисту Н. Н. Голубкову было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
Я намеренно так подробно рассказал об этом эпизоде. Командование армии с нетерпением ждало первых вестей с противоположного берега. Новый противник, новая тактика... Какой сюрприз готовит нам враг? Вот почему мы, политработники, все сделали, чтобы весть о подвиге старшины Голубкова с быстротой молнии облетела все части и подразделения, чтобы о нем во всех подробностях узнал каждый боец и сделал для себя вывод, что не так уж страшен черт, как его малюют! Японцев бить можно — вот о чем говорит опыт первых боев.
Разведка установила, что на правом берегу противник оставил относительно небольшие гарнизоны. Основные же силы он начал отводить в глубь Маньчжурии. Войскам армии необходимо было немедленно начинать преследование. Однако заболоченная долина реки Сунгари и размытые непрерывными дождями дороги крайне ограничивали действия войск и резко снижали темп наступления соединений. Преодолевая эту «библейскую» грязь, я мысленно искал аналогов в войне с Германией и... не находил. Я нисколько не преувеличиваю: были участки, по которым машины приходилось буквально волочить днищем по грязи. Командование армии все время находилось на самолетах «По-2».
Большую помощь армии оказывала Амурская флотилия, корабли которой продвигались вверх по Сунгари и артиллерийским огнем расчищали нашим частям путь для наступления на главном направлении.
Отходя в глубь Маньчжурии, противник на отдельных участках оказывал упорное сопротивление. Так было, например, в боях за Фучдинский укрепленный район и город Фучдин (Фудзинь). Здесь японцам удалось на два дня задержать наступление 361-й стрелковой дивизии. В течение дня 11 августа передовой отряд армии выбивал японцев из города. Остатки вражеского гарнизона, прижатые к реке, сложили оружие и сдались в плен. Вид у японских вояк, воспитанных в самурайском духе, был, прямо скажем, плачевный. Перепачканная грязью, жалкая одежонка, засаленные кепи с большим измятым козырьком, стриженые головы, покрытые у многих струпьями, застывший на лицах испуг...
Японский майор, командир батальона, оборонявшего [301] Фучдин, объяснил через переводчика, что вот уже третий день он не может установить связь с вышестоящим штабом и что его солдаты деморализованы, поэтому не смогли выполнить приказ императора.
— А васа солдата, — добавил майор на ломаном русском языке, — сразаетца оцена коросо...
13 августа под Фучдином начался штурм огромного дота длиной около 100 метров, имевшего два этажа и около 10 амбразур. Даже после частичного подрыва этого мощного сооружения японцы не прекратили сопротивления. Сильный огонь смертников из уцелевших амбразур задерживал продвижение стрелковых подразделений.
Наступила ночь. У саперов не осталось взрывчатки, кончались боеприпасы. Выручил на этот раз своих боевых друзей участник Великой Отечественной войны старший сержант Иван Якубин. Раньше он многое сделал для того, чтобы молодые воины быстро овладели саперным искусством, щедро делился с ними опытом боев, особенно при овладении вражескими опорными точками. Теперь же, рискуя жизнью, Якубин под огнем противника доставил к доту тол, гранаты, патроны.
Подготовку нового взрыва заметили японцы. Они выбрались из укрытия и бросились на горстку советских бойцов. Произошла минутная заминка. И вдруг воины услышали команду Якубина:
— Комсомольцы, за мной!
Завязалась рукопашная схватка. Японцы окружили раненого командира взвода. Бросившийся ему на помощь красноармеец тоже был ранен, но продолжал отбиваться от врагов. Сильный, приземистый и ловкий Иван Якубин рванулся вперед и ударом ножа прикончил японского офицера, а вслед за ним еще двоих японских солдат. Жизнь командира была спасена. Но из-за камней, поросших высокой травой, выскочил японец и свалил Якубина ударом ножа в спину. Однако бой не утихал. Прошло несколько минут, и Иван очнулся. Он собрал последние силы, подполз к амбразуре и с гранатами в руках бросился в дот. Раздался взрыв. Минуя умолкнувший опорный пункт, стрелковые подразделения пошли в атаку.
Героическому подвигу старшего сержанта Якубина была посвящена листовка-молния, выпущенная в этот же день. Вскоре о нем узнали воины всех трех наступающих фронтов. И. М. Якубину было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. [302]
К этому времени мы продвинулись в Маньчжурию на глубину до 100 километров, прошли множество сел и несколько городов.
Китайское население повсюду встречало воинов Красной Армии как своих освободителей — радостно и доброжелательно. На дверях убогих парикмахерских и всевозможных харчевен появились наспех написанные по-русски слова приветствия: «Дорогие освободители, можете бесплатно бриться», «Товарищи наши освободители, просим закусить — горячие пельмени», «Добро пожаловать!». Жители выносили на улицы дыни, арбузы, холодную воду, чтобы угостить советских бойцов. Мужчины и женщины охотно помогали вытаскивать застрявший в грязи транспорт, доставлять корм лошадям, ремонтировать дороги. В Фучдине еще шел бой, а горожане уже вышли ремонтировать дороги, чтобы ускорить продвижение частей Красной Армии. Стоило на улице города остановиться автомашине, танку, как жители — пожилые люди и молодежь — обступали наших воинов, и начинался разговор, лились звуки музыки, песни. Многие китайцы неплохо говорили по-русски. Какой-то шутник, помнится, обучил китайскую детвору выразительному жесту «на большой». И вот, где бы ни появился наш красноармеец или офицер, детишки сразу же застывали, подняв правую руку с оттопыренным большим пальцем. Это, конечно, вызывало у всех добрую улыбку. Но чаще сжималось сердце при виде ужасной картины нищеты и бедствий народных масс.
До этого мне лично много раз приходилось встречаться с нищетой. Но я даже и не подозревал, что она может быть такой жестокой.
На дорогах, в деревнях, да и в городах, можно было увидеть людей, мужчин и женщин, либо одетых в лохмотья, либо с единственной повязкой на бедрах. Детвора нагишом ползала в грязи вместе с курами, свиньями и другими домашними животными. В фанзах на циновках, разостланных на земляном полу, лежали прикрытые вшивым тряпьем люди.
Советские люди услышали от местных жителей страшные рассказы о том, как японцы издевались над ними. Одно упоминание о японцах вызывало у них ужас. Не случайно освобожденное население охотно помогало нашим бойцам вылавливать укрывшихся солдат и офицеров императорской армии. В Фучдине, в частности, группа китайских парней, как говорится голыми руками, обезоружила и пленила нескольких японских солдат и унтер-офицеров. [303]
Захватив Фучдин, войска армии перешли к преследованию противника в направлении города Цзямусы.
В Фучдине Военный совет армии совместно с командованием Амурской флотилии (командующий контр-адмирал Н. В. Антонов, член Военного совета контр-адмирал М. Г. Яковенко и начальник штаба капитан 1 ранга А. И. Гущин) провел совещание. Было принято решение дальнейшее наступление осуществлять по обоим берегам Сунгари. Контрадмирал Н. В. Антонов был умелым, дерзким моряком и замечательным боевым другом. Выполняя нелегкие задачи в борьбе против японской Сунгаринской флотилии, он всегда чутко отзывался на просьбы командующего 15-й армией генерал-лейтенанта С. К. Мамонова, касающиеся доставки сухопутным войскам боеприпасов, продовольствия, горючего.
В войне против Японии Краснознаменная Амурская флотилия использовала богатый опыт Волжской, Днепровской и Дунайской флотилий по артиллерийскому содействию сухопутным войскам, высадке тактических десантов, обеспечению переправ войск и боевой техники через водные рубежи. Непродолжительные, но ожесточенные бои за Фучдин продемонстрировали всю силу взаимодействия речных кораблей с наземными войсками.
Наступление на Цзямусы было тоже нелегким. Бездорожье по-прежнему изматывало силы войск. При отступлении японцы взорвали мост через Сунгари, а чтобы задержать советские военные корабли, пустили по реке лес и затопили в фарватере несколько барж. Однако ни бездорожье, ни сопротивление врага не остановили наступающие части.
В район Цзямусы на кораблях Амурской флотилии были переброшены два полка 361-й и 388-й стрелковых дивизий. 17 августа при поддержке корабельной артиллерии они с разных направлений атаковали противника в городе. Разгорелись ожесточенные бои. Несмотря на то что еще 14 августа, как нам стало известно, совместное совещание высшего военного совета и правительства Японии в присутствии императора приняло решение о капитуляции, войска Квантунской армии пока не складывали оружия.
Командир 134-й японской дивизии генерал-лейтенант Идзэки Мицуру приказал уничтожить город Цзямусы, для чего в каждом пехотном полку были созданы специальные группы разрушения и минирования. Такую же задачу получил батальон смертников. При отступлении из города японцам удалось устроить массовые поджоги и взорвать наиболее крупные здания. Но полностью разрушить город им [304] помешали советские войска. Огонь — вообще страшная стихия. Но пожар в маньчжурском городе, где абсолютное большинство зданий деревянные и вспыхивают быстрее спички (спички в Маньчжурии были как раз никудышными), — это уже бедствие, преодолеть которое чрезвычайно трудно. Но как бы там ни было, а город наши воины спасли и от японцев и от огня. Жители встречали их с красными флагами и алыми повязками на рукавах.
После взятия Цзямусы в штаб армии было доставлено несколько десятков солдат из батальона смертников. Они были оставлены японским командованием для ведения диверсий в тылу Красной Армии. Переодетые в штатскую одежду, небольшого роста, но крепко сбитые, мускулистые. Глаза воровато бегают по сторонам. Смертники... Это чисто японское изобретение, порожденное военной технической отсталостью этой страны в годы второй мировой войны. Там, где техника была слабее иностранной, Япония буквально вталкивала солдата в эту технику — будь то самолет, или морская торпеда, предназначенная для взрыва у борта вражеского судна, или мина, с которой солдат бросается на танк. Смертник — это обреченный, оставшийся в расположении противника для того, чтобы, убив хотя бы одного солдата противника, покончить с собой.
Акт смертника основан не на идее, а на вере. И поэтому в нужный миг часто дает осечку. Но и на вере ли? Может быть, все гораздо проще. Ведь японский смертник до осуществления своего назначения получает скудное, по нашим понятиям, но все же повышенное содержание. Следовательно, его гибель — это только погашение аванса, полученного смертником при жизни. Смертничество — это свидетельство авантюрности, реакционности, ущербности японского милитаризма.
Глядя на пленных смертников, так и не выполнивших своей миссии, я думал о нашем советском солдате, о его великой, несгибаемой силе духа, воспитанной партией коммунистов, о негаснущем огне его души, зажженном великими идеалами коммунизма. Многие наши воины в годы войны, подобно Н. Н. Голубкову и И. М. Якубину, тоже жертвовали собой. Но они сознательно жертвовали своей жизнью во имя спасения жизни товарищей. Их смерть утверждала жизнь и потому не была поражением.
К исходу 19 августа 15-я армия разгромила 134-ю пехотную дивизию японцев и овладела городом Саньсин, захватив [305] там большие трофеи — склады с оружием, военный аэродром с неуспевшими подняться в воздух японскими самолетами. В результате десятидневных боев соединения 15-й нанесли серьезное поражение противостоявшим частям 4-й отдельной японской армии. Сдержать наступление советских войск на сунгаринском направлении враг уже не мог. Преодолев горно-таежную и крайне заболоченную местность, части армии продвинулись до 300 километров. По тридцать километров в сутки в условиях бездорожья — вот темп наступления воинов 15-й армии!
В связи с тем что тяжелое состояние дорог сильно препятствовало быстрому продвижению армий, Главнокомандующий советскими войсками на Дальнем Востоке Маршал Советского Союза А. М. Василевский отдал приказ о немедленном захвате городов Чанчунь, Мукден, Гирин, Харбин и других при помощи воздушных десантов и передовых отрядов.
Ликвидируя очаги вражеского сопротивления, Амурская флотилия продолжала стремительно продвигаться вверх по желтым водам Сунгари на соединение с высадившимся 18 августа в Харбине воздушным десантом. В сложной навигационной обстановке незнакомой реки корабли безостановочно шли днем и ночью, чтобы в срок выполнить боевой приказ. Свыше 700 километров от устья Сунгари до Харбина они преодолели за 11 суток. На харбинском рейде перед советскими военными кораблями спустила флаги Сунгаринская речная флотилия противника. Много лет она готовилась к нападению на наши берега и нередко устраивала демонстрации силы в водах Амура. Но закончилось все это ее бесславной капитуляцией в собственной базе.
2 сентября на американском линкоре «Миссури» состоялось подписание акта о безоговорочной капитуляции Японии.
От японской военщины акт подписал начальник генерального штаба генерал Умэдзу. Говорят, что когда Умэдзу услышал, что именно он выделен для подписания акта капитуляции от имени армии, то взбунтовался и заявил, что скорее сделает себе харакири, чем выполнит эту унизительную процедуру. Но, как и многие другие его заявления, это тоже было рассчитано на публику. Он не распорол себе живот. В помятом кителе, сапогах, кавалерийских бриджах и выцветшем кепи, он все-таки предстал перед союзными делегациями. Ему пришлось даже позаимствовать ручку для [306] этой позорной церемонии, так как его собственная оказалась неисправной.
Милитаристская Япония, бредившая так же, как и фашистская Германия, планами мирового господства, рухнула. «Великой Японской империи» не стало. Колонны солдат и офицеров Квантунской армии во главе со своими генералами шагали на север. Они мечтали о походе на север, но почему-то забыли, что все завоеватели заканчивали свой поход на Советский Союз только в качестве военнопленных. Японцы шли в плен и, видимо, не верили в то, что стало фактом. Ведь еще каких-то 20 дней назад японская пропаганда трубила «о великой восточной сфере», «Азии для азиатов» (в смысле для японцев) и «Японии до Урала». Им вдалбливали в голову, что все армии мира — ничто по сравнению с японской. Но под ударами Красной Армии, которые пронеслись словно ураган страшной силы, от Квантунской «непобедимой» армии остались только громадные толпы военнопленных.
Такого поражения японская армия не терпела ни в одной из предшествовавших операций второй мировой войны. Да и мировая военная история не знает столь быстрого краха огромной, хорошо обученной и технически оснащенной армии.
Поражение Квантунской армии сыграло решающую роль в полном крушении империалистической Японии, ускорило ее безоговорочную капитуляцию. Японские авторы многотомной «Истории войны на Тихом океане» пишут, что известие о вступлении Советского Союза в войну против Японии «явилось ошеломляющим ударом для руководителей японского правительства... Даже при появлении атомной бомбы государственная политика, определенная Высшим советом по руководству войной, не претерпела никаких изменений... Но вступление в войну Советского Союза развеяло все надежды на продолжение войны. Лишь теперь у императора, министра хранителя печати Кидо, премьер-министра Судзуки, министра иностранных дел Того, морского министра Ионай, а также у других дзюсинов и руководящих деятелей правительства появилось твердое намерение прекратить войну»{61}.
Это неоспоримое свидетельство, подтверждающее решающую роль СССР в ускорении разгрома и капитуляции империалистической Японии. [307]
А американский генерал К. Ченнолт, командовавший в 1945 году военно-воздушными силами США в Китае, говорил в интервью корреспонденту «Нью-Йорк таймс» в связи с заявлением Советского правительства 8 августа: «Вступление Советского Союза в войну против Японии явилось решающим фактором, ускорившим окончание войны на Тихом океане, что произошло бы даже в том случае, если бы не были применены атомные бомбы. Быстрый удар, нанесенный Красной Армией по Японии, завершил окружение, приведшее к тому, что Япония оказалась поставленной на колени»{62}.
Факты начисто опровергают бесчестные утверждения правящих кругов и фальсификаторов истории США и Великобритании, которые сразу же после окончания войны затратили немало усилий, чтобы приуменьшить роль СССР в разгроме Японии. Это понадобилось им, в частности, для оправдания односторонних действий при заключении мирного договора с Японией.
Крушение Квантунской армии имело громадное значение для судеб народов Азии и всего мира. Могучий удар по японскому милитаризму, а фактически и по всей международной реакции создал благоприятные условия для развертывания национально-освободительного движения народов Китая, Кореи, Вьетнама, Индонезии и других государств Азии. Зародившись еще в годы японского господства, теперь это движение достигло небывалого размаха. Быстрым разгромом японской Квантунской армии Советский Союз спутал колонизаторские планы западных держав и укрепил позиции прогрессивных сил, выполнив тем самым свой интернациональный долг перед угнетенными народами.
Победа над японскими милитаристами имела огромное значение прежде всего для развертывания революционной борьбы китайского народа.
Существенной поддержкой для китайских революционных сил явилось то, что все вооружение и боеприпасы разгромленной Квантунской армии советское командование передало Народно-освободительной армии Китая.
Сразу же после разгрома Квантунской армии начался вывод советских войск из Северо-Восточного Китая, за исключением городов Порт-Артур и Далянь, в которых войска оставались по специальному соглашению. [308]
Чувства глубокой признательности китайского народа советским воинам-освободителям ярко выразили в своих письмах жители города Яньцзи (провинция Гирин) и провинции Явудань-цзянь. В них говорилось, что Красная Армия «сбила оковы рабства с населения Северо-Востока, вернула нам нашу землю, принесла нам возрождение и объединила нас с родиной, положила начало нашей независимой, мирной, демократической, свободной и счастливой жизни. Помощь Красной Армии Советского Союза и то, что именно она принесла нам освобождение, — выражение величайшей, искренней и бескорыстной дружбы со стороны Красной Армии Советского Союза. Эту помощь мы никогда не забудем»{63}.
С тех пор прошло больше тридцати лет. Честные китайцы, наверное, не забыли, что Советский Союз сыграл решающую роль не только в разгроме японских войск, оккупировавших Китай, и оказал всемерную помощь народно-демократической революции, но и был первым государством, которое заключило с молодой Китайской Народной Республикой договор о дружбе, союзе и взаимной помощи. Они также не могли забыть и о том, какую огромную помощь оказала наша держава народному Китаю уже после войны в создании тяжелой индустрии, в укреплении обороны, в подготовке национальных кадров. К сожалению, нынешние китайские руководители в великодержавном шовинистическом угаре не только растоптали дружбу между двумя великими народами, но и все громче вопят об «угрозе с севера», предъявляют Советскому Союзу совершенно абсурдные территориальные притязания, клевещут на внутреннюю и внешнюю политику нашей партии и Советского государства, смыкаясь в своих провокационных, гегемонистских, экспансионистских устремлениях с самыми реакционными силами современного мира — от западных противников международной разрядки до оголтелых фашистов пиночетовского толка, идут даже на прямую агрессию против миролюбивых соседних держав.
Но, конечно, ничто не заставит советский народ, КПСС, Советское правительство отойти от принципиальной марксистско-ленинской линии, от твердой защиты государственных интересов СССР и неприкосновенности его территории, от решительной борьбы против раскольнической деятельности [309] в социалистическом лагере, в коммунистическом и национально-освободительном движении.
После разгрома Квантунской армии были созданы также благоприятные предпосылки для демократических преобразований в Северной Корее, для нового подъема национально-освободительного движения во Вьетнаме, Индонезии, Бирме, Малайе, на Филиппинах. Советские воины с чувством выполненного интернационального долга возвращались на Родину.
1945 год навсегда вошел во всемирную историю как год завершающих побед Советского Союза и всей антифашистской коалиции над гитлеровской Германией и империалистической Японией. В упорной борьбе с германским фашизмом и японским милитаризмом советский народ отстоял свои социалистические завоевания, свободу и независимость своей Родины. Остались позади месяцы и годы, полные мужества, стойкости и самопожертвования советских людей на фронте и в тылу. Важнейшим фактором этой исторической победы была мудрая политика Коммунистической партии, ее идейно-воспитательная и организаторская работа на фронте и в тылу. Коммунистическая партия тесно сплотила под ленинским знаменем весь многонациональный советский народ, воспитала в нем готовность к любым жертвам и лишениям ради того, чтобы защитить свое Отечество. Великая Отечественная война показала, что нет в мире силы, которая была бы способна одолеть первую социалистическую державу, рожденную Великим Октябрем, что никогда не поставить на колени великий народ, ведомый в труде и в сражениях мудрой ленинской партией.
Наступил долгожданный мир во всем мире. Радость победы и счастье мира, однако, уже тогда были омрачены нарушением союзнических обязательств западными державами, пресловутой «атомной дипломатией» реакционных империалистических кругов. Силы, постоянно несущие в себе военную опасность, не собирались сдавать своих позиций без боя. Всемирно-историческая победа не породила у советских людей благодушия и самоуспокоенности. Партия призвала весь советский народ и его Вооруженные Силы проявлять высокую бдительность, постоянную готовность к разгрому любого агрессора, неустанно повышать оборонное могущество нашей Родины — оплота мира во всем мире. [310]
Мы, ветераны минувших сражений, испытываем чувство глубокого удовлетворения и радости, зная, что эту задачу самоотверженно и мужественно, с высоким сознанием патриотического и интернационального долга выполняют сыновья и внуки героев Великой Отечественной войны. Они свято хранят боевые традиции предыдущих поколений защитников Родины и постоянно совершенствуют свою ратную выучку, боеготовность и боеспособность. [311]