Академия войны
Почти год мы ведем тяжелейшую из войн, которые знала история. Первые бои и неудачи, горечь отступления тяжелым бременем запечатлелись в сознании каждого командира, политработника, бойца. Оставлена почти вся Украина. Седые старики, то нежные, то сердитые ворчуны, пожилые женщины, вытирающие платками слезы, и дети с недетской тоской в глазах провожают отступающую Красную Армию.
С Украиной связана моя армейская молодость. В привольной, утопающей в садах Полтаве, которая стала символом доблести русского оружия, я закончил училище, служил в красивейших украинских городах Львове и Виннице, своими глазами видел, как на украинской земле поднимались гиганты советской индустрии. Навсегда полюбились мне широкие, волнующиеся, как море, украинские хлебные нивы, пришелся по душе украинский народ — щедрый, приветливый, уважительный.
Довоенные выходы на учения всегда сопровождались встречами с людьми этой благословенной земли. Красную Армию на Украине, как и всюду в нашей стране, любили щиро, то есть искренне, сердечно.
Особенно хороша Украина осенью. Воздух чист до звона в ушах. Небо прозрачное, лазурное. В воздухе — пряжа паутины. У беленьких хаток бабьим летом отцветают мальвы, георгины.
На привалах бойцов обступали, как по команде, женщины и девушки в нарядной, извлеченной по этому случаю из скрынь, то есть сундуков, одежде, веселые и озорные. У каждой крынка парного молока, высокая, пышная паляница — хлеб с поджаренной корочкой на капустном листе. Я и сейчас помню запах этого хлеба и парного молока. Детвора, как правило, носилась с ведрами абрикос, слив, яблок. [86]
— Покуштуйте, будь ласка...
— А ось кавуны — як мед...
— Берить, хлопцы, малосольни огирочки... От души готовила...
Деды в домотканых вышитых рубашках и в широченных штанах держались степенно, с достоинством.
— Мы тэж в молодии годы и на германца ходыли, и на турка. Мэни «Георгия» вручал сам его превосходительство генерал Коновницын...
Полился длинный, щедро пересыпанный украинским юмором, фантастическими домыслами рассказ, «як за Дунай ходыли», с нехристями-турками бились, за красивыми и тонкими, «як лозыночка», туркинями ухаживали...
Окружившие лихого в прошлом драгуна, а теперь дида Дмитра бойцы подбадривают его, весело похохатывают.
— ...Мий сын тэж в Червной Армии. Далеко, аж на Амуре... Карточку недавно прислал. Благодарность от отделенного командира заслужил. А ты как думал? Знай наших!
— А мого, случайно, не знаете? Середа Петро. Летчик. На истребителе литае. Вже старший лейтенант...
— А як воно, дорогой командир, насчет войны? Чемберлен, конечно, прохвост. А Гитлер — злодий. Одним словом, публика ненадежная...
В разговорах проходит время привала, взбодренные гостеприимством бойцы строятся и с неизменной «Катюшей» или «Галей» трогаются в путь.
...И вот теперь, в марте 1942 года, хлебосольная, песенная Украина стонет под сапогом оккупанта.
Не поют здесь больше многоголосых песен, зато слышна повсюду лающая немецкая речь. Закрыты школы, институты, университеты, зато устроены тюрьмы и концлагеря, убраны спортивные городки, зато на майдане каждого села, на городских площадях зловеще поскрипывают виселицы.
Столица Украины в эти месяцы была в Ворошиловграде. А штаб 12-й армии расположился в городе Серго. Сюда в эти дни частенько приезжали заместитель начальника политуправления Южного фронта Л. И. Брежнев, член Военного совета фронта Л. Р. Корниец, писатель А. Е. Корнейчук.
Они интересовались и оперативной, и партийно-политической работой в объединении, которая тогда была направлена на то, чтобы удержать Донбасс и прилегающие к нему районы. [87]
— Донбасс сам по себе, — сказал однажды в беседе с политработниками Леонид Ильич, — имеет, бесспорно, важное стратегическое и народно-хозяйственное значение. Но еще большее значение Донбасс, вернее, его удержание имеет политическое. Битва здесь воодушевит население оккупированной Украины на борьбу с фашистами. Словом, сражение за Донбасс — это сражение за всю Украину.
— Нет цены, которой я бы не отдал, — с нескрываемой печалью в больших карих глазах вставил Корнейчук, — за то, чтоб пройтись по Крещатику, взобраться на Владимирский бугор, взглянуть из-за спины Владимира на чудесный наш Славутич...
— Нет Крещатика, Саша, — спокойно и веско заметил Л. Р. Корниец. — Да и от Киева осталось немного. Теперь надо во что бы то ни стало удержать Донбасс. А здесь козыри в руках войск Южного фронта, в том числе и двенадцатой армии. Как, товарищ Мальцев, удержите в своей полосе фашистов?
Что я мог ответить на этот вопрос члена Военного совета фронта? Конечно, пообещал, что сделаем все для удержания Донбасса.
Но в армии у нас не все было гладко. И в штабе фронта об этом знали. Командующий 12-й армией был человеком решительным, преданным своему делу, старательным. В деле он не жалел себя, не щадил и подчиненных. Крутой стиль руководства стал прочной привычкой генерала. Но ведь дело таким образом поправить было трудно.
Попытки поправить командарма как снизу, так и сверху успеха не имели. И вот 15 апреля 1942 года пришел приказ о назначении нового командующего.
Холодным ненастным утром 16 апреля 1942 года группа работников штаба 12-й армии встречала вновь назначенного командарма — генерал-майора Андрея Антоновича Гречко.
Начальник штаба армии генерал-майор А. Г. Ермолаев, член Военного совета полковой комиссар В. А. Бегма и я, начальник политотдела армии, вышли из хаты, где располагалась оперативная часть штаба, в тот момент, когда к нему подъехала видавшая виды, забрызганная грязью машина. Энергично хлопнув дверцей, из нее вышел высокий, худощавый, подтянутый генерал. Из-под папахи выбивались курчавые русые волосы, красивое бледное лицо было усталым и озабоченным, проницательные серые глаза — строгими и сосредоточенными.
Здороваясь с нами, А. А. Гречко пристально смотрел каждому в глаза и крепко, до хруста в пальцах, пожимал [88] руку. Тщательно подготовленный доклад генерала А. Г. Ермолаева командарм выслушивать не стал.
— С положением дел в армии познакомимся непосредственно в частях, — сказал он и, сдержанно улыбнувшись, добавил: — А сейчас, товарищи, если не хотите сразу же лишиться командующего, распорядитесь подать что-нибудь закусить и стакан крепкого чаю.
Еще позавчера генерал А. А. Гречко возглавлял оперативную группу в составе двух стрелковых дивизий, кавалерийского корпуса, двух танковых и трех артиллерийских полков, сформированную командованием Южного фронта 12 марта 1942 года. Вместе с оперативной группой генерала Ф. В. Камкова и частями 9-й армии генерала Ф. М. Харитонова группа А. А. Гречко имела задачу разгромить краматорско-славянскую группировку противника, улучшить оперативно-тактическое положение войск в так называемом барвенковском выступе на Юго-Западном фронте. Там велись тяжелые, изнурительные бои. Опираясь на хорошо развитую систему оборонительных сооружений и используя массированный огонь автоматического оружия и минометов, противник оказывал упорное сопротивление.
В связи с готовящимся на харьковском направлении наступлением армии Южного фронта получили задачу, прочно закрепившись на занимаемых рубежах, обеспечить наступление сил Юго-Западного фронта и прикрыть ворошиловградское и ростовское направления. В соответствии с этим распоряжением 8 апреля наступательные операции на славянском направлении были прекращены, и войска фронта приступили к перегруппировке и укреплению занимаемых (рубежей.
К утру 11 апреля оперативная группа была расформирована, ее боевые участки и войска были переданы 9-й армии, а генерал А. А. Гречко был назначен командующим 12-й армией.
...Сразу же после завтрака новый командующий армией, начальник оперативного отдела штаба и я уже ехали в боевые порядки дивизий. По дороге Андрей Антонович слушал доклад представителя штаба, уточняя детали по подготовленной для него карте.
Уже в начале разговора стало ясно, что генерал Гречко нетерпим к многословию, излишней детализации, необоснованным предложениям. Как показала последующая совместная служба, Андрей Антонович всегда требовал от подчиненных умения видеть главное и выделять его в своих докладах и решениях и сам показывал пример, как это надо [89] делать. Краткость, простота, ясность доклада и решения — вот что больше всего ценил у своих подчиненных генерал А. А. Гречко.
Имея ясное представление об участке обороны армии, командарм лишь уточнял некоторые неясные для него вопросы. Он расспрашивал о боевом опыте соединений и морально-боевых качествах командиров дивизий, полков, политического состава армии, уточнял степень укомплектованности боевых частей, их обеспеченность боеприпасами и продовольствием.
12-я армия уже имела большой опыт. Осенью 1941 года войска армии принимали участи в Киевском сражении. Прорвав фронт 17-й немецкой армии, ее основные силы вышли из окружения под Уманью, оказали упорное сопротивление моторизованному корпусу 1-й танковой группы фашистов.
Сдерживая немецко-фашистские войска, наступавшие на Донбасс, соединения и части 12-й армии упорно сражались на рубеже Павлоград, Васильковка, Гавриловка.
Однако после ожесточенных сражений на Левобережной Украине эта армия, как и все войска Юго-Западного и Южного фронтов, понесла серьезные потери. Противник превосходил здесь советские войска в живой силе в два раза, в артиллерии — в три, в самолетах — в два раза{16}.
Стойкость и мужество личного состава 12-й армии, как и других войсковых объединений фронта, сорвали оперативный замысел гитлеровского командования, который состоял в том, чтобы ударами 1-й танковой группы из района Днепропетровска и 11-й армии из района Каховки в общем направлении на город Осипенко окружить и уничтожить войска Южного фронта. Натолкнувшись на упорство и стойкость бойцов и командиров частей и соединений 12-й армии, затупилось острие главного удара противника, наносимого 17-й армией немцев в районе Артемовска. Создав большое превосходство в живой силе и технике на этом участке, противник ценой огромных потерь захватил Артемовск, выгнул подковой полосу обороны 12-й армии, но разорвать ее не смог.
Более того, сковывая значительные вражеские силы, войска армии создали необходимые условия для успешных боевых действий соседей справа, которые в январе 1942 года [90] образовали уже упомянутый барвенковский выступ. С декабря 1941 года войска армии прикрывали Ворошиловградский промышленный район.
Внимательно выслушав мой доклад о боевом пути армии, командарм, видимо больше для себя, сказал:
— Значит, умеют войска армии воевать. Что ж, будем поддерживать эти лучшие традиции...
В течение двух дней генерал-майор А. А. Гречко с группой работников полевого управления армии объехал весь фронт обороны. Мы побывали в частях 201, 4 и 74-й стрелковых дивизий. Состояние обороны вызывало у всех нас серьезную озабоченность. Она была организована в своем большинстве по принципу узлов сопротивления, но вследствие растянутости фронта и малочисленности живой силы и огневых средств глубина ее ограничивалась зачастую ротными, а местами батальонными районами без резервов.
Наиболее слабым оказался участок обороны 74-й стрелковой дивизии в районе Дебальцево, Горловка. Многие окопы из-за ненастья пришли в негодность, отсутствовали водоотводные каналы, мало было ходов сообщения и инженерных заграждений. На переднем крае имелось всего около 5 километров проволочных заграждений. Установленные осенью и зимой противотанковые и противопехотные мины из-за обилия влаги частично пришли в негодность. Оборудование противотанковых районов еще только завершалось. Признаюсь, я испытывал чувство неловкости перед новым командующим. Ведь 74-я Таманская и сейчас была для меня родной и близкой. Поэтому, найдя удобный случай, я по-товарищески поговорил со своими боевыми друзьями — командиром дивизии полковником Шевердиным, начальником штаба полковником Богдановичем и комиссаром дивизии Воронковым. Это был как раз один из тех случаев, когда можно было сказать: «Вы мне друзья, но истина дороже». Но я не произнес этих слов, потому что во всем чувствовал и собственную вину. Мы в свое время далеко не все сделали, чтобы партийно-политическая работа, как говорится, била в цель, чтобы города, шахты и их терриконы лучше использовались для укрепления обороны, чтобы поднялся несколько надломленный моральный дух войск.
В штаб армии мы возвращались молча. Каждый думал об одном: как поправить дело?
Бывший командарм был человеком очень эмоциональным, не в меру горячим. Получив приказ «Стоять насмерть! Ни шагу назад!», он, бывало, часами названивал командирам дивизий: «Смотри мне, стоять насмерть! Иначе — трибунал. [91] Ясно?» «Куда уж яснее», — с заметной обреченностью в голосе отвечал обычно комдив.
Словом, каждый день мы много говорили, что будем стоять насмерть, а вот конкретным делом — совершенствованием обороны — занимались мало. В результате 12-я армия тонкой ниточкой вытянулась по фронту, плохо зарылась в землю. Не была создана разветвленная система обороны, отсутствовали резервы. Знакомство нового командующего с войсками позволило и нам по-другому взглянуть на положение дел в армии.
«С чего начать? — размышлял я по пути. — И что предпримет новый командарм?»
— Начнем с того, что создадим разветвленную систему обороны и резервы, — как бы угадав мои мысли, сказал генерал Гречко, ни к кому не обращаясь, будто выражая свои мысли вслух.
— Где их взять, резервы-то? — спокойно спросил генерал А. Г. Ермолаев.
— Да, с резервами очень трудно, — пробасил, поддерживая начальника штаба, В. А. Бегма. — Вы же сами видели, товарищ командующий, что даже на первой линии обороны бойцов не густо. В темноте можно незаметно хоть целый батальон провести в наш тыл...
— Вот-вот, — подхватил А. А. Гречко. — В тыл можно незаметно провести батальон. А какими силами прикажете его уничтожать? Экипажа нашей машины, пожалуй, для этого маловато...
Уже в первые дни проявился стиль управления войсками нового командующего: определение главной задачи в обороне и неуклонное ее решение. В данном случае она состояла в том, чтобы срочно укрепить оборону армии, создать необходимые резервы. На совещании руководящих работников армии генерал А. А. Гречко внимательно выслушал доклады и предложения командиров дивизий, ответственных работников штаба и тут же сформулировал задачи. Уже на этом, запомнившемся мне первом совещании бросилась в глаза одна особенность Андрея Антоновича. Будучи человеком, уверенным в себе, в своих знаниях, он всегда учитывал мнение других людей. Как мне представляется, многие вопросы, которые он задавал при выработке решения, ему были необходимы для проверки своих собственных мыслей, выводов.
Глядя на нового командующего, слушая его распоряжения, я вспомнил недавний разговор В. А. Бегмы с бывшим командармом. [92]
— Товарищ командующий, — по-украински окая, говорил он, — а вы напрасно не согласились с начальником штаба генералом Ермолаевым относительно сокращения линии фронта на комарицком выступе у Шевердина. Ушли бы мы из этой деревни, зато сократили бы линию обороны на добрых десять километров. Сколько людей высвободили бы... Они ведь у нас на вес золота.
— Мало ли что мне будут предлагать. Вы ведь знаете, товарищ член Военного совета, изречение о том, что лучший тот командир, который всех выслушает, а решит по-своему.
— Тогда какой смысл выслушивать всех, — горячился Бегма. — Ведь нет истин на все случаи жизни...
В. А. Бегма был прав. Слушать всех надо не для того, чтобы решать по-своему. Знать мнения других необходимо для того, чтобы выработать оптимальное решение и сформулировать его в качестве распоряжения.
Выслушав всех, генерал А. А. Гречко стал точно и лаконично излагать свое решение.
Я внимательно вслушивался в распоряжения командарма. Ведь центральной фигурой, направляющей все усилия войск на решение поставленной задачи, выступает командир. Его замысел, план, решение, а также методы их реализации во многом определяют и особенности партийно-политической работы. Чем смелее, оригинальнее и искуснее решение или тактический замысел командира, тем больше инициативы, творчества и боевого вдохновения требуется от личного состава для его осуществления, тем эффективнее должна проводиться работа с людьми. Здесь партийно-политическую работу я понимаю в широком смысле, то есть как решение комплекса проблем организационных, идеологических, правовых, административно-управленческих, нравственных, психологических, бытовых и так далее. Но в каждом конкретном случае надо исходить из сути приказа командарма. А суть была предельно проста: ни шагу назад!
Но разве на Пруте, Днестре, Днепре, на каждом километре отступления лозунг «Ни шагу назад!» не был сущностью всей нашей деятельности, всех приказов? Разве командующий 12-й армией — предшественник А. А. Гречко не ставил перед нами таких же задач? Что же изменилось? Появился более творческий подход к выполнению приказа с использованием инициативы подчиненных. Стали еще лучше заниматься инженерным оборудованием позиций, перегруппировкой войск, учебой личного состава. Подразделения попеременно выводились в резерв, и личный состав, среди которого [93] было много необстрелянных бойцов и командиров, проходил курс подготовки в учебном центре. Это конкретизировало и партийно-политическую работу в зависимости от характера задач. Командиры и политработники не ждали каких-то решающих событий, каждый более уверенно выполнял свой долг.
Политотдел армии видел свою задачу в том, чтобы добиться выполнения всеми командирами и политработниками решения командующего. Я и сейчас убежден, что этот момент в партийно-политической работе чрезвычайно важен как в боевой обстановке, так и в мирной учебе, если, разумеется, заботиться о целенаправленности такой работы. Политработники армии повседневно решали воспитательные задачи, которые на сегодняшний день становились главными для достижения боевого успеха. Не случайно в директиве Главного политического управления Красной Армии № 10 подчеркивалось, что «партийно-политическая работа только тогда приносит свои плоды, когда она неразрывно связана с очередными задачами, которые решаются частью, подразделением, только выполнение этих задач и будет свидетельствовать о подлинной, а не формальной перестройке партийной работы в Красной Армии»{17}.
Важным элементом во всей работе по партийно-политическому обеспечению приказа командарма явилась разработка плана, который был направлен на преодоление разрыва между необходимостью и действительностью, между должным и сущим в системе проводимых мероприятий. Зарыться в землю, перегруппировать силы, организовать планомерную учебу бойцов и командиров... Это — главные задачи, поставленные командармом, и на их решение были направлены все формы и методы идейно-воспитательной работы.
За долгие годы политической работы в войсках мне приходилось сталкиваться с самыми разнообразными планами партийно-политических мероприятий, и я могу засвидетельствовать, что успех партийно-политической работы в тот или иной период зависит от правильного выполнения и творческой разработки основного звена, основных проблем.
В. И. Ленин учил, что «все искусство управления и политики состоит в том, чтобы своевременно учесть и знать, где сосредоточить свои главные силы и внимание»{18}. Шаблонный подход к плану партийно-политической работы ведет к [94] неразумному рассеиванию внимания, сил и средств, зауженный подход — к однобокости. Планы, оторванные от основного замысла приказа командира, могут привести к тому, что в общем-то полезные мероприятия не будут иметь успеха, а иногда могут пойти даже во вред выполнению боевых задач в конкретных условиях, в частности, если политработник допускает формально-бюрократический подход к делу, которое ему поручено. Что греха таить, такие горе-воспитатели были во все времена, встречаются они и сегодня. Не были в этом смысле исключением и части нашей армии. Поэтому в планах мы предусматривали разумную, наиболее эффективную расстановку командиров и политработников. Задача эта довольно сложная и без преувеличения творческая — назначать людей на участки работы в соответствии с их способностями, наклонностями, характером, темпераментом и другими боевыми и морально-политическими качествами. Правильная их расстановка в значительной мере обеспечивает безусловное выполнение задачи в любых условиях, дает возможность старшим командирам и политработникам работать, как говорится, без оглядки, вселяет в них уверенность в своих подчиненных. Кто был на фронте, тот знает, что такое вера в успех, доверие старших к подчиненным и наоборот.
В планировании важен творческий подход как к выбору форм партийно-политической работы, так и к ее содержанию, поскольку форма и содержание, как и везде, здесь выступают в прочном единстве. Разумеется, ведущая роль остается за содержанием, поскольку успех партийно-политической работы определяется не выискиванием новых форм и методов (хотя их поиск должен быть постоянным), а главным образом тем, каким содержанием наполнены уже известные и проверенные практикой формы, в каком сочетании в зависимости от конкретных условий они применяются. Понимание этого обстоятельства позволяет правильно расставить кадры, распределить творческие усилия политработников, предостерегает от увлечения формотворчеством в ущерб содержанию, гибкости и эффективности работы.
Для осуществления помощи командирам и политработникам в реализации поставленных задач в частях активно работали члены Военного совета, работники штаба и политотдела армии Я. В. Гольдштейн, В. А. Бегма, Г. С. Акопян, С. К. Чубаров и другие.
Напряженную деятельность в штабе, постоянную и целенаправленную подготовку кадров дополняла непосредственная работа с людьми, находящимися в боевых порядках. [95]
О положении в частях мы судили не по докладам и донесениям. Штаб и политотдел могут эффективно управлять войсками только в том случае, если их работники постоянно общаются с личным составом, выносят из окопов живое представление о материальных и моральных силах частей и подразделений.
Теплое и сурово-правдивое слово, обращенное к ним в это время, прочитанная в красноармейском кругу корреспонденция из газеты, боевая листовка, беседа старшего командира, политработника, ветерана — эти не примечательные на первый взгляд детали военных будней делали великое дело, поднимая дух бойцов, их готовность во что бы то ни стало выполнить приказ, сконцентрированный в трех призывных словах — «ни шагу назад!».
«Тяжело в учении — легко в бою». Эта фраза А. В. Суворова, ставшая крылатой, вспомнилась мне, когда я анализировал итоги боев первых месяцев войны, искал пути повышения эффективности партийно-политической работы, сплочения солдатских масс для победы над врагом.
Нельзя сказать, чтобы в мирные будни в учении нам было легко. И в довоенные годы партия придавала большое значение развитию военной мысли, подготовке командных кадров для частей и подразделений, техническому оснащению войск.
Я вспоминаю осень 1935 года, Киевские маневры на высшем уровне, на которых мне посчастливилось быть. Тогда впервые в мире на практике проверялась рожденная советским военным искусством теория глубокой операции многочисленных армейских масс на широком театре военных действий. Воинские соединения — участники учения — разделились на две противоборствующие армии — «красных» и «синих».
Действиями «синих» руководил командующий войсками Харьковского военного округа командарм 2 ранга И. Н. Дубовой, «красных» — его заместитель С. А. Туровский. Руководил маневрами известный советский полководец И. Э. Якир. На учения прибыли нарком обороны К. Е. Ворошилов, крупнейшие военные деятели страны — С. М. Буденный, А. И. Егоров, М. Н. Тухачевский, Я. Б. Гамарник. Были приглашены и зарубежные гости — военные делегации Франции. Италии, Чехословакии во главе с генералами Луазо, Монти и Крейчи.
12 сентября И. Н. Дубовой начал «военные действия». Проведя разведку переднего края боем, соединения «синих» прорвали фронт «противника» и бросили в образовавшийся [96] прорыв конницу и танки Т-28, Т-35, вооруженные 76-миллиметровыми пушками. На третий день наступления Иван Наумович Дубовой десантировал на тылы «противника» крупный авиадесант в составе парашютного полка, а затем под его прикрытием самолеты с пушками и танками. Это грандиозное зрелище потрясло всех.
В то время советская военная мысль развивала теорию применения мощных механизированных соединений, которые во взаимодействии с авиационными и воздушно-десантными соединениями могли наносить сокрушающие удары на большую глубину. Эта теория подтвердилась в ходе Великой Отечественной войны, что сыграло важную роль в дальнейшем развитии советской военной науки.
Перед взорами представителей генеральных штабов капиталистических государств Советский Союз предстал тогда как могучая держава, имеющая первоклассную армию, оснащенную новейшим вооружением.
«Видел могучую, серьезную армию... В отношении танков я полагал бы правильным считать армию Советского Союза на первом месте», — заявил заместитель начальника французского генерального штаба генерал Луазо.
В беседе со специальным корреспондентом «Правды» итальянский генерал Монти сказал: «Я буквально в восторге от применения воздушного десанта, допускающего в условиях широких пространств перенос боевых действий в глубокий тыл противника. На меня произвели большое впечатление ловкость и искусство, с которыми парашютисты выполнили такую ответственную и трудную операцию».
В Киеве на обеде у И. Э. Якира, данном в честь иностранных делегаций, начальник генерального штаба чехословацкой армии генерал Крейчи в своем выступлении сказал: «Мы поражены количеством проблем, исследуемых на маневрах...»
Партия и правительство, постоянно и непосредственно занимаясь военными вопросами, растили и оснащали Вооруженные Силы в соответствии с достижениями науки и экономики, всемерно развивали авиацию, бронетанковые войска, артиллерию, добивались, чтобы в войсках крепла дисциплина и возрастал моральный дух бойцов. Политическое руководство страны изучало личные качества военных руководителей, омолаживало командный состав. Было ясно, что исход предстоящей войны, которой уже практически нельзя было избежать, во многом зависел от того, насколько Вооруженные Силы СССР поднимут свою техническую оснащенность, степень боевой готовности и боеспособности. [97]
И все же война предъявила к нам новые, более высокие требования. Надо было переучиваться в бою. А война — академия трудная. Здесь очень строгий экзаменатор — сильный, коварный и опытный противник. За любой промах в организации боя, воспитании и обучении платили единственной и самой дорогой ценностью — кровью людей.
Над этими вопросами думал не я один. Об этом размышляли вслух и про себя все.
... Новый командующий принимал энергичные меры к укреплению обороны армии. Размышляя о положительных переменах, которые буквально на глазах происходили в полках и дивизиях, я старался осмыслить, как нам удалось достигнуть какого-то духовного перелома в сознании воинов, создать какие-то дополнительные моральные ценности у рядовых, командного состава, парторганизации, которых не было раньше. Вопрос это сложный, малоизученный, но чрезвычайно важный. Конечно, здесь кроется элемент творчества, новаторства, неповторимости, который связан с личными качествами командиров и политработников, их верой в народ, в победу. Наш успех был обеспечен тем, что мы действовали строго в соответствии с обстановкой и поэтому в любой, даже неожиданной ситуации находили самое целесообразное, самое верное решение.
Одним из общих качеств, характеризующих творческое начало в деятельности командира или политработника, было их умение увлечь людей конкретными делами. И здесь громадную роль играл личный пример. За время пребывания на фронте я встречался со многими командирами и политработниками, которые никогда не были расслабленными, унылыми, отвлекающимися от своих задач. Наоборот, они всегда воплощали постоянную сосредоточенность мысли и энергии, трудолюбие, упорство, самостоятельность, смелость.
Таким был и генерал А. А. Гречко.
— Мало ненавидеть врага и желать победы, — говорил командующий, — надо каждую минуту работать на победу. Мало ждать наступления немецких танков и пехоты, надо готовиться к нему.
Были отданы и твердо проводились в жизнь приказы и распоряжения об усилении разведки противника, сосредоточении необходимых резервов, улучшении работы с людьми, заботе о них.
Дивизии получили задачи: каждую ночь добывать пленного, резко повысить огневую активность, постоянно воздействовать на противника, уничтожая его живую силу, материальную часть, оборонительные сооружения. [98]
Политотдел армии вместо со штабом провел сборы разведчиков. Они обменялись боевым опытом, а он у некоторых бойцов был исключительно ценным. На сборах выступил старший политрук Мусти, который, как и во время отступления, продолжал осуществлять рейды по тылам врага, доставляя важные разведданные. За короткое время в армии выросла целая плеяда бесстрашных разведчиков. Дивизионные и армейская газеты ежедневно публиковали материалы об их героических делах.
Как-то, находясь в расположении штаба 74-й стрелковой дивизии, я услышал радостный возглас:
— «Языки» идут!
Действительно, группа разведчиков во главе с младшим лейтенантом Валиевым вела двух фашистских танкистов. Несмотря на то что местность повсюду была открытой, пройти в тыл противника было относительно просто: сплошной обороны у немцев, как и у нас, не существовало. Но населенные пункты были сильно укреплены по принципу круговой обороны, и стремление проникнуть в них считалось затеей почти невозможной. Охранялись методом патрулирования также и дороги между опорными пунктами.
И все же разведчикам Валиева удалось бесшумно снять часовых и войти в деревню. Они незамеченными пробрались к колхозному двору, где стояли фашистские танки, и забросали их бутылками с горючей смесью.
Во время отхода бойцы захватили двух танкистов, в панике выскочивших из хаты.
Неоценимую помощь оказывали разведчики нашим артиллеристам. В каждой дивизии действовали так называемые кочующие батареи. Получив данные о скоплении танков или живой силы, о передвижении вражеских колонн, батареи, искусно маневрируя, наносили короткие, но мощные огневые удары по гитлеровцам и мгновенно меняли позиции. Если фашистские артиллеристы и засекали наши позиции, то, начав стрельбу, всегда били уже по пустому месту. Пленный итальянский офицер говорил, что немцы и итальянцы несли большие потери от огня советской артиллерии.
— Ваши снаряды настигают нас повсюду, — горестно сообщал он, — и в населенном пункте, и у походной кухни, и на дороге. Большие потери, когда не ведутся активные боевые действия, вызывают особо угнетенное состояние у итальянских и немецких солдат.
С большим воодушевлением мы взялись за внедрение снайперского движения. Как известно, осенью 1941 года на [99] Ленинградском фронте несколько коммунистов и комсомольцев выступили инициаторами снайперства. Мне помнится, что не все командиры и политработники сразу поняли значение этой инициативы. В некоторых частях наблюдались какая-то медлительность и даже недооценка развертывающегося снайперского движения.
В пропаганду снайперского движения включились все командиры и политработники армии. Во всех частях были проведены однодневные сборы самых метких стрелков; там работали политотдельцы, обобщая опыт снайперского движения. Вскоре появились листовки, рассказывающие о лучших огневиках, памятки снайперу, газетные публикации о героических делах истребителей фашистов. Отличными снайперами, как и повсюду на фронте, становились бывалые сибирские охотники — буряты, якуты, русские.
«Цена фашисту — одна пуля!» Эта фраза была девизом снайперов.
Особенно терпеливо и прилежно мастера меткого огня выслеживали фашистских офицеров, благо отличить их по высокой тулье фуражки было несложно. Однажды снайпер 74-й дивизии Семен Санжиев сразил какого-то важного немца, который в окружении свиты офицеров пробирался между домов на наблюдательный пункт. На переднем крае поднялся настоящий переполох! Немцы поняли, что поблизости снайпер, и, открыв ураганный огонь из всех видов оружия, буквально перепахали всю нейтральную полосу. Но мужественный снайпер Санжиев остался невредимым. Захваченный в следующую ночь «язык» рассказал, что накануне был убит представитель ставки Гитлера.
Искусство снайпера требовало одновременно смелости и терпения, наблюдательности и спокойствия, упорства и сообразительности. В дивизионных и армейских газетах мы регулярно печатали тактические задачи для мастеров огня. За короткое время число «охотников» в армии выросло до 600 человек. Уничтожить каждый день хотя бы одного фашиста — таков был их закон. Истребление противника в обороне — большое дело. Каждый меткий выстрел не просто уничтожал врага, он сеял в рядах гитлеровцев панику, неуверенность, страх, деморализовывал их.
Но этим не ограничивалось значение ширившегося снайперского движения. Командиры и политработники полков и батальонов стали умело использовать снайперов и для отражения вражеских атак. Скажем, атакуют немцы хорошо укрепленный район — и самые меткие огневики бьют по задним цепям наступающих: там больше офицеров. Если же [100] атака гитлеровцев принимает серьезный оборот и создается угроза их прорыва, снайперы стреляют по передовым цепям, по офицерам в первую очередь. Валятся первые цепи, и в стане наступающих врагов воцаряется паника. Тактика использования снайперов все время совершенствовалась, и они с каждым днем действовали все активнее и с большим эффектом.
За короткое время значительно укрепился моральный дух бойцов и командиров, они обрели уверенность в удержании занимаемых рубежей. Кто помнит 1942 год, тот знает, что это значит и каких усилий это стоило. Духовно сломленный, неуверенный в себе человек уже побежден. И наоборот, уверенность в победе, как отмечал В. И. Ленин, во сто крат увеличивает силы людей, и они становятся способными совершать чудеса.
...Грозные 1941 и 1942 годы еще и еще раз подтвердили, насколько важен для достижения победы моральный дух армии. Поэтому, укрепляя оборону и воспитывая у бойцов стойкость, мы всегда помнили и учитывали ленинские слова о том, что не может быть и речи об энергичном, успешном сборе армии, руководстве ею без уверенности в том, что мы сумеем победить.
Драматические события летом 1942 года на Южном фронте разыгрались таким образом, что левофланговые армии фронта — 12, 18 и 56-я — по приказу Ставки вынуждены были отходить в направлении Ворошиловграда, Ростова-на-Дону, Краснодара, ведя оборонительные сражения. Мы покидали последние юго-восточные районы Украины.
Я внимательно всматривался в лица отступавших бойцов и командиров. Они были суровыми. Но на них не было и тени отчаяния. На этих загрубевших от летнего солнца и зимней стужи первого лихого года войны лицах выступала решимость сражаться до победного конца. Последний номер армейской газеты, изданный на украинской земле, вышел с аншлагом: «Мы вернемся к тебе, Украина». [101]