На избранном пути
Как все-таки быстро летит время! Кажется, всего неделей раньше все мы в нашем артиллерийском полку, от многоопытного служаки-командира части до безусого красноармейца-новобранца, едва освоившего свои нехитрые обязанности подносчика снарядов, были захлестнуты заботами и делами, которые несла нам приближающаяся зима. А вчера я, шагая с занятий по разбухшей, пересыщенной влагой земле, совсем неожиданно для себя разглядел, что уже давно пришла весна. Еще неделя-другая — смотришь, затуманятся в парном мареве под ярким солнцем пашни, выплеснется теплой белоснежной кипенью буйный цвет знаменитых на Винничине вишневых садов...
На Правобережной Украине вовсю шумела весна тридцать восьмого года.
Но в это раннее мартовское утро мне было совсем не до светлых эмоций, которые обычно приносят человеку первые в году солнечные, яркие дни. Если обыкновенного старшего политрука, хотя и комиссара полка по должности, вдруг вызывают прямо в политуправление округа, то ему есть над чем поразмыслить. Тем более что начальник отдела кадров 72-й стрелковой дивизии, худой подполковник со строгим лицом аскета, сообщил мне о вызове как-то подчеркнуто сурово, почти не оторвавшись от бумаг.
— Получите, товарищ старший политрук, командировочное предписание и сегодня же отправляйтесь, — сказал он и добавил холодно: — А сейчас зайдите к бригадному комиссару Сафронову.
Поинтересоваться бы у подполковника, зачем меня, низового политработника, недавно назначенного комиссаром артиллерийского полка, вдруг срочно вызывают в Киев. Однако официальный тон начальника отдела кадров начисто [6] исключал всякие расспросы. Я осекся и, выпалив привычное армейское «Есть!», вышел из кабинета.
...Человеку, который сам не пережил те времена, о которых я веду речь, возможно, трудно понять состояние армейского командира, которого вдруг вызвали в высокую инстанцию. В стране победил социализм. Это было время уверенности в светлом завтра, время радостных, прославляющих труд песен, всеобщего энтузиазма, охватившего и страну, и Красную Армию. Но вместе с тем советские люди чувствовали, что международная обстановка была тревожной, что она требовала повышения бдительности к тайным замыслам врагов, к проискам агентов капиталистического окружения. В армии, естественно, это значило, что если ты понадобился большому начальству, то это может быть или радостью, или тревогой.
Вот об этом я и размышлял по пути к начальнику политотдела Ивану Васильевичу Сафронову.
В полку ведь, кажется, все шло хорошо. Во всей армии в то время господствовал особый энтузиазм, желание учиться, в совершенстве овладевать своим делом. Среди бойцов и командиров царил большой морально-политический подъем. За короткий срок личный состав нашей части освоил новую, только начавшую поступать на вооружение боевую технику — гаубицы на гусеничном ходу.
Вместе с командиром части полковником М. И. Горбуновым, опытным артиллеристом, нам удалось сколотить дружный командирский коллектив, где у каждого было высоко развито чувство, которое я бы назвал артиллерийской честью. Между дивизионами и батареями существовало здоровое соревнование в знании боевой техники, ее содержании и, конечно, в артиллерийских стрельбах. В воскресные дни всегда проводились состязания между расчетами по приведению орудий в боевое положение, по сборке и разборке отдельных узлов материальной части, а также состязания наводчиков, артиллерийских разведчиков, топографов.
Настоящим праздником в полку становились всегда соревнования между артиллерийскими командирами по полной подготовке исходных данных для стрельбы. Перекрыть нормы, сократить на секунды время выполнения задачи считалось делом чести и важнейшим критерием грамотности командира. Среди комбатов появились асы, которые сократили норму времени на подготовку данных вдвое. Итоги соревнования оформлялись на красочном щите, установленном в центре городка, и о победителях мигом узнавал весь личный [7] состав. Бойцы очень гордились своими командирами, которые становились призерами соревнований.
Буквально все в полку были одержимы одной мыслью: как лучше, быстрее, точнее выполнить учебно-боевые задачи. А когда пришло время, наши артиллеристы впервые в округе на «отлично» выполнили боевые стрельбы из 203-миллиметровых гаубиц. Это была большая победа, и мы возвращались с полигона не только с радостными чувствами хорошо исполненного долга, но и с большой гордостью за свой родной полк.
...Обычно радушный, приветливый, бригадный комиссар И. В. Сафронов, к которому мы все, политработники, относились с глубочайшим уважением и большой симпатией, встретил меня, как и кадровик, несколько сухо и подчеркнуто официально.
— Читайте вот, — сказал он раздраженно, протягивая мне какой-то документ и, не дожидаясь, пока я прочту его, продолжал: — На повышение идете, комиссаром дивизии. Заметили вас. Это, конечно, хорошо, но ведь так вот всегда: только человека поставишь на ноги, только он врастет в коллектив, как говорят, расправит крылья, так его и забирают... А ты начинай сначала...
Я не знал, что ответить Ивану Васильевичу, не мог найти способа как-то изменить ситуацию, успокоить взволнованного начпокора.
— Выходит, товарищ бригадный комиссар, что мне вовсе не надо ехать в политуправление округа? — не совсем впопад спросил я Сафронова.
— Не надо, конечно, — примирительно сказал он, переходя на «ты». — Сам ведь видел приказ о твоем назначении. Я, если честно, радуюсь за тебя. Не вечно же тебе сидеть здесь! Давай, Евдоким Егорович, потолкуем по-дружески на прощание...
Мы устроились рядом за широким столом. Я с симпатией смотрел на Ивана Васильевича: устремленный взгляд умных карих глаз, густые брови, гладко выбритая голова, крутые плечи, ордена на гимнастерке. Заметным он был человеком. Какая-то притягательная сила была в начальнике политотдела. Но что мы в Сафронове ценили больше всего, так это его умение работать с людьми. Он был способен с каким-то особым тактом учить их, исподволь поправлять, воодушевлять даже тогда, когда кого-нибудь журил. Все мы, его подчиненные, знали, что Сафронов смело выдвигал своих питомцев. Растить кадры, доверять им, открывать новые таланты, давать простор для их проявления — в этом он, как [8] коммунист, занимающий высокий пост политработника, видел свой партийный и чисто человеческий долг.
— Что тебе пожелать? — спросил Иван Васильевич. — Учить не собираюсь. Об одном только прошу, Евдоким, как бы высоко ни подняла тебя жизнь, не отрывайся от людей, от бойцов и командиров. Хочешь руководить людьми — опирайся на них, учись у подчиненных... Ну, а твой новый командир дивизии комбриг Федор Иванович Толбухин — расчудесный человек, хотя и из бывших штабс-капитанов царской армии. Выходец из ярославских мужиков, прошел суровую школу жизни, деловой сам и любит расторопных. Словом, тебе повезло с командиром. Уверен, что сработаешься с ним в два счета...
Вспоминая эти слова Сафронова, я и теперь частенько думаю о том, как важно для нас, политработников, напутствуя молодых офицеров, не только рассказать о людях, с которыми им придется служить, но и нацелить их на дружную работу с командиром, уверить, что человек сумеет найти себя в новой должности, в новом коллективе.
— Вот и все, — пожимая мне руку и улыбаясь, сказал бригадный комиссар. — До свидания. Не прощаюсь. Дороги службы нашей часто пересекаются. Авось где-нибудь да и свидимся, а?
Простившись с И. В. Сафроновым, я зашел в полк, передал дела секретарю партийной организации и отправился к новому месту службы. Хорошо, что все это происходило в том же Винницком гарнизоне.
Командир 72-й стрелковой дивизии Федор Иванович Толбухин встретил меня в своем просторном, скромно обставленном кабинете.
Навстречу мне, оторвавшись от карты, разложенной на большом столе, поднялся высокий, русоволосый, с приятным, типично русским лицом комбриг. Выслушав мой строго уставной доклад, Ф. И. Толбухин вышел из-за стола, поздоровался со мной и предложил сесть. Удобно расположившись в кресле, он неторопливо раскурил папиросу. Только теперь я заметил, что комбриг излишне полноват. Густые волосы, зачесанные на пробор, голубые проницательные глаза, заметно обозначившийся второй подбородок... На ладно сшитом кителе красовались орден Красного Знамени и медаль «XX лет РККА».
— Весьма рад, Евдоким Егорович, — прищурив глаза, сказал комбриг. — Как говорят, артель дружбой крепка. Надеюсь, мы с вами тоже будем работать в полном согласии... [9]
Федор Иванович обстоятельно рассказал о положении дел в дивизии, об ее очередных задачах, о некоторых трудностях и недостатках в работе. Беседуя со мной, комбриг беспрерывно курил. Докурив одну папиросу, он тут же брался за другую. Как потом выяснилось, ему на день едва хватало двух пачек папирос. Меня Толбухин расспросил о предыдущей службе, семье, поинтересовался, откуда я родом и из какого сословия.
— Так, значит, из орловских мужиков, — улыбнулся комбриг. — Это хорошо. В первую мировую я воевал вместе с вашими земляками. Обстоятельные, трудолюбивые и спокойные люди. У меня о них остались приятные воспоминания. А я — ярославский.
Говорил Федор Иванович неторопливо, ярко, я бы сказал, красиво. Речь его была богата удачными метафорами, русскими пословицами и поговорками. Во всей натуре Толбухина внешняя простота удачно сочеталась с чувством собственного достоинства.
В то время имя Федора Ивановича не было еще широко известным. И для меня, конечно, чрезвычайно важно было все знать о своем командире, вот почему слушал я его с большим вниманием и интересом.
В общем, знакомство наше состоялось, и оно было очень приятным и обнадеживающим для меня. Федор Иванович душевно пожелал мне успехов на новом посту, и я, покинув кабинет командира дивизии, направился к себе в политотдел.
Из первой, да и из многочисленных дальнейших бесед с комбригом, из разговоров с товарищами, знавшими Ф. И. Толбухина по совместной службе, я узнал, что он родился в крестьянской семье верстах в тридцати от Ярославля, то есть в самой глубине России.
Федор Иванович любил вспоминать о своих родных краях. Там он пристрастился к рыбалке, к лесным походам за грибами, ягодами.
— Наша маленькая речушка Когоша, — говорил комбриг, — нам, ребятишкам, казалась самой большой на свете. Особенно величественной она была весной, в половодье, когда выходила из поросших ивняком берегов и заливала луг. Летом мы ловили в ней щук и налимов. А осень ярославская грибами богата. Мне и сейчас, знаете ли, присылают братья и сестры сушеные боровики. По праздникам мы с женой делаем пироги с грибами. Вкусная, доложу вам, штука... [10]
...Военная биография Федора Ивановича Толбухина началась с июля 1915 года, когда после окончания Ораниенбаумской офицерской школы он был направлен на Юго-Западный фронт, где командовал ротой 2-го пограничного Заамурского пехотного полка.
На всю жизнь запомнился Федору Ивановичу первый бой у деревни Требуховцы, западнее Джурын. Это было первое испытание для юного командира роты, и выдержал он его с честью.
Вспоминая об этом бое, Федор Иванович говаривал:
— В бою побывать — цену жизни узнать.
На фронте Федор Иванович пережил две зимы. К концу 1916 года на погонах у него прибавились две звездочки, а на груди появились два креста — орденов Анны и Станислава. Поручик Толбухин был дважды ранен и один раз контужен.
В роте офицер пользовался большим уважением у нижних чинов. Бывало, что командир и взыскивал за нерадивость с кого-то или журил солдат, но делал всегда это душевно, по справедливости. Увидит, скажем, ротный грязную или со ржавчиной винтовку у солдата, улыбнувшись, скажет: «Век бы косил, кабы черт косу точил... Так, что ли, служивый?» — и тут же строго потребует устранить недостаток и впредь его не допускать.
Поручик Толбухин проявлял большую заботу о боевой учебе своих взводных и отделенных командиров, солдат, и его по праву считали в полку одним из наиболее грамотных командиров рот.
Начальство, с одной стороны, частенько на совещаниях офицеров ставило в пример роту поручика Толбухина, которая отличалась высокой организованностью, дисциплиной, упорством и выдержкой в бою. Все видели, что солдаты готовы были идти за своим командиром, как говорится, в огонь и в воду. А с другой стороны, полковой командир знал, что ротный, будучи выходцем из мужиков, не отделяет себя от нижних чинов, живет настроениями солдатской массы. А настроения эти, с позиций ревнивых защитников царизма — «ура-патриотов», были ненадежными. В сознании рядовых «защитников престола и отечества» зрел протест против кровавой бойни. И в роту Толбухина проникали большевистские листовки с призывом кончать с ненавистной войной, выступать против монархии, помещиков, капиталистов. Ни грозные приказы командира полка, ни духовно-нравственные проповеди полкового священника сражаться «за царя и веру» [11] не могли приостановить начавшееся в низах брожение. Толбухин в это время стал еще ближе к солдатским массам. «Пора кончать с войной», — не раз говорил он вслух и про себя.
В марте 1918 года Федор Иванович демобилизовался. После тяжелой контузии у него судорожно подергивалась голова, дрожали руки. Однако поправить здоровье в родной деревне ему не довелось.
Республике Советов угрожала иностранная военная интервенция, все выше поднимала голову внутренняя контрреволюция. Федор Иванович Толбухин, горячо приветствовавший рождение новой, свободной России и готовый ее защищать, не мог сидеть в это грозное время сложа руки. Он принял участие в формировании волостного военкомата, а в июне 1919 года уже работал в штабе Западного фронта. Вскоре Толбухин стал помощником начальника штаба 56-й стрелковой дивизии по оперативной части.
Начдив Ф. Г. Миронов обратил внимание на энергичного, работоспособного и выдержанного штабного командира. Во время войны с белополяками он поручал Ф. И. Толбухину самые ответственные задания. Когда начдиву доложили, что новый работник штаба — бывший царский офицер, он сказал:
— В царской армии офицеры были разные. Одних мы били у Колчака, Деникина, Юденича как самых отъявленных врагов Советской власти, а другие этих же врагов бьют вместе с нами. Честным патриотам России надо верить!
За умелое руководство частями дивизии в условиях окружения в районе деревни Нуна помощник начальника штаба 56-й стрелковой дивизии Ф. И. Толбухин был награжден орденом Красного Знамени.
Гражданскую войну Федор Иванович закончил в должности начальника штаба 56-й дивизии, потом участвовал в разгроме банды полковника Павловского и белофинских вооруженных отрядов, вторгшихся в Карелию. Во время последней операции Толбухин уже возглавлял оперативное управление штаба Карельского района. Командование района отметило в приказе боевые заслуги краскома и вручило ему грамоту, в которой говорилось:
«За проявленную Вами самоотверженную работу, доблесть и героизм в борьбе с бандитизмом в Карелии, за то, что Вы личным трудом и энергией поставили деятельность оперативного управления на должную высоту, чем способствовали успешному выполнению стоящих перед армией задач, [12] командование награждает Вас серебряными часами и кожаным костюмом»{1}.
Хорошо узнав Федора Ивановича, ознакомившись с деталями биографии своего комдива, я убедился, что стиль его работы и наиболее существенные черты характера будущего прославленного советского полководца сложились именно в период десятилетней службы Толбухина в роли начальника штаба 56-й Московской стрелковой дивизии, дислоцировавшейся в Новгороде. Там, я убежден, выработались его высокая штабная культура, аккуратность в работе, умение увидеть на карте поле боя со всеми подробностями.
Сам Федор Иванович любил вспоминать Новгород, древний Кремль и реку Волхов, вечевой колокол, некогда сзывавший горожан для того, чтобы решить жизненно важные общественные дела или отразить нашествие очередного супостата. Ф. И. Толбухин с восторгом рассказывал о монументальном памятнике Тысячелетие России, что в центре Новгорода, памятнике, призывавшем, по его словам, новые поколения гордиться величием и славой Древней Руси, быть патриотом Советской России. От всей натуры комдива, когда он вдохновенно и горячо говорил об этом, веяло чем-то истинно русским, истинно славянским, былинным.
В ноябре 1930 года Ф. И. Толбухин становится начальником штаба корпуса. Шесть лет служба в новой должности проходила спокойнее, чем в дивизии, и Федор Иванович разумно это использовал. Появилась наконец возможность серьезно подучиться, освоить работы советских и зарубежных военных теоретиков, познакомиться с новинками художественной литературы, побывать в музеях и театрах.
Федор Иванович, как известно, был прекрасным штабистом, но его никогда не покидала мечта вернуться снова на командную должность. И вот она наконец сбылась: в сентябре 1937 года Ф. И. Толбухин был назначен командиром 72-й стрелковой дивизии и воспринял это назначение с большим энтузиазмом. Хотя соединением Федору Ивановичу довелось командовать только около года, он успел немало сделать для улучшения его боеготовности и боеспособности.
Прежде всего комбриг Толбухин много внимания уделял подбору, расстановке и учебе командных кадров. Это было время, когда значение подготовки и воспитания командиров и политработников особенно возросло. Ведь техническая реконструкция [13] армии потребовала вооружения командных кадров глубокими военно-техническими знаниями, умением эффективно использовать боевую технику, грамотно руководить действиями личного состава в боевой обстановке. В этот же период значительно увеличилась потребность в командном, политическом и инженерно-техническом составе, что обусловливалось ростом численности Советских Вооруженных Сил, переходом Красной Армии от смешанной, территориально-кадровой, системы комплектования к единой — кадровой. На службу в Красную Армию, кроме того, приходила все более подготовленная в общеобразовательном и техническом отношении молодежь. Для того чтобы успешно обучать и воспитывать воинов, командирам, политработникам, инженерам и техникам необходимо было самим иметь всестороннюю и глубокую подготовку, владеть навыками работы с личным составом в новых условиях.
Боевой программой деятельности командиров и политорганов по обучению и воспитанию военных кадров стал лозунг партии: «Кадры решают все!», выдвинутый в 1935 году.
Одним из основных направлений партийно-политической работы по подготовке командных кадров было их идейно-политическое воспитание. «Политорганы и парторганизации, — отмечалось в Постановлении ЦК ВКП(б) от 5 июня 1931 года, — должны усилить свою работу по политическому воспитанию начсостава в духе беззаветной преданности его пролетарской диктатуре, делу социализма и классовой непримиримости»{2}.
К этому времени в армии установилась твердая система марксистско-ленинской подготовки командных кадров. Обучение проводилось дифференцированно с каждой категорией начсостава — высшей, старшей и средней, причем учитывались занимаемая должность и уровень теоретической подготовки слушателей. Изучались теоретические проблемы и задачи, выдвинутые XVI и XVII съездами ВКП(б), XVII партийной конференцией и пленумами Центрального Комитета партии в области социалистического строительства и укрепления обороноспособности страны. Программа подготовки политсостава была более обширной. Наряду с общей тематикой политработники изучали историю ВКП(б), партийное строительство и политическую экономию. [14]
Были в организации марксистско-ленинской учебы и кое-какие трудности. Меня, молодого комиссара дивизии, подчас ставило в тупик отсутствие стабильных программ. Приходилось поддерживать тесные контакты с Винницким обкомом партии, внимательно следить за печатью и вносить в планы и программы соответствующие коррективы, поскольку указания об изменениях в учебных планах из политуправления округа частенько поступали с опозданием.
Каждый командир и начальник, какой бы пост он ни занимал, в обязательном порядке должен был посещать занятия по марксистско-ленинской подготовке и по определенной программе сдавать зачеты и экзамены, которые проводились очень строго. Результаты их заносились в личные дела военнослужащих, и это придавало идейно-политической закалке командных кадров строгую плановость и целеустремленность.
Важным событием для нас стал выход в свет в 1938 году краткого курса «Истории ВКП(б)». Все группы марксистско-ленинской подготовки были нацелены на его изучение. Политотдел и партийные организации 72-й дивизии разъясняли командирам и начальникам значение идейной закалки для служебной деятельности, систематически контролировали самостоятельную работу коммунистов, организовывали обмен опытом учебы. Мы широко практиковали групповые и индивидуальные беседы, партийные собрания, заседания партийных бюро, собрания партийного актива, на которых обсуждались вопросы идейно-теоретической подготовки. Хотелось бы отметить, что интерес командного состава к марксистско-ленинской учебе был очень высоким.
В часы плановых занятий для командно-начальствующего состава читались лекции и доклады, проводились собеседования по проблемам марксистско-ленинской теории, международного положения в внутреннего развития нашей страны, по важнейшим вопросам военной истории и советской военной науки. Серьезную помощь политотделу дивизии оказывал Винницкий обком партии. Он обязал местные партийные организации выделить лучших пропагандистов, лекторов, преподавателей высших учебных заведений для чтения лекций в войсках, особенно на семинарах руководителей групп марксистско-ленинской подготовки.
Мне, как комиссару дивизии, приходилось, честно говоря, нелегко. Надо было осуществлять квалифицированный контроль за всеми формами политической учебы, самому тщательно готовиться к лекциям для командного состава и бойцов. Буквально целыми ночами приходилось просиживать [15] над изучением произведений классиков марксизма-ленинизма, книгами, журналами и газетами. Но по молодости ничего не казалось в тягость. Почти каждую ночь приходилось работать допоздна, но утром — хорошая физзарядочка, умывание холодной водой. И опять на ногах, опять бодр...
Большую помощь, конечно, нам оказывал командир дивизии. Ф. И. Толбухин высоко ценил политработников, глубоко понимал значение идейно-политической работы. Несмотря на наши значительные различия в воинском звании, возрасте и жизненном опыте, Федор Иванович во всем советовался со мной и вообще прислушивался к голосу политработников. Что касается самой партийно-политической работы, то я бы сказал, что комбриг ее место и роль в Красной Армии определял тем значением, какое имели во всех войнах и в возможной будущей войне морально-политический фактор, уровень боевой подготовки и дисциплины войск.
— Настроение людей, — часто говорил Толбухин, — на войне имеет громадное значение.
Федор Иванович сам принимал активное участие в партийно-политической работе, особенно в воспитании у бойцов и командиров чувства советского патриотизма. Я думаю, что командирам и политработникам дивизии запомнились лекции Ф. И. Толбухина о войнах справедливых и несправедливых, об отношении к ним большевиков.
— Хотелось бы мне, — делился он своими мыслями, — еще более убедительно рассказать бойцам и командирам, что самой справедливой и самой священной войной будет война в защиту социалистического Отечества. Если она возникнет, то каждый советский гражданин бесспорно станет защищать свою Родину как святыню, потому что к этому его позовет возвышенный патриотический долг. Не за царя-батюшку ведь, а за свое — кровное, родное, выстраданное — будем звать людей на бой...
Особенно любил выступать Ф. И. Толбухин по вопросам национальных традиций великого русского народа и других народов СССР, с рассказами об их борьбе за национальную независимость и свободу. Комбриг превосходно знал прошлое своего народа, русскую и зарубежную военную историю. Своими выступлениями он вызывал в душе каждого бойца, командира и политработника жизнеутверждающие чувства, воспитывал в них мужество, убежденность в правоте своего дела, умение жить общественными интересами страны, понимать мировое значение построения социализма. Ссылаясь для наглядности на эпизоды из популярнейших в те времена кинофильмов «Петр I», «Александр Невский», «Чапаев», [16] комбриг образно и ярко показывал, как в славном прошлом народа надо черпать силы для самоотверженного служения Родине. Речь Федора Ивановича становилась в такие моменты особенно певучей, и его ярославское оканье придавало ей, наряду с ясностью, простотой и убежденностью, какой-то неповторимый колорит. Ф. И. Толбухин, выступая перед людьми, превосходно варьировал тембром своего могучего голоса.
— Кто к нам с мечом придет, — повторял он слова Александра Невского, — тот от меча и погибнет. На том стояла и стоять будет земля русская.
Ответственные задачи перед командирами, политработниками, политорганами, партийными и комсомольскими организациями стояли в деле мобилизации бойцов и командиров на образцовое освоение новой боевой техники. «ЦК считает основной, решающей сейчас задачей в деле дальнейшего повышения боеспособности армии, — указывалось в Постановлении ЦК ВКП(б) от 5 июня 1931 года, — решительное повышение военно-технических знаний начсостава, овладение им в совершенстве боевой техникой и сложными формами современного боя. На наиболее быстрое и успешное разрешение этой задачи должны сейчас сосредоточить свое главное внимание и силы Реввоенсовет Союза, весь начсостав и парторганизация армии»{3}.
На основе этого постановления в войсках еще раньше развернулась огромная работа по вооружению командных кадров военно-техническими знаниями. Изучение новой боевой техники и оружия было включено в систему командирской подготовки, проводилось на периодических сборах, в кружках. Начиная с 1933 года для командиров был введен минимум технических знаний. Во главе похода за глубокое освоение новой техники и оружия, способов их боевого применения, за высокие показатели в боевой учебе стояли политорганы, партийные и комсомольские организации дивизии. Вопросы военно-технической подготовки командиров-коммунистов и комсомольцев обсуждались на партийных и комсомольских собраниях, где выдвигались конкретные предложения по улучшению процесса обучения.
В работе по изучению командным составом техминимумов нам, командирам и политработникам дивизионного звена. очень хорошо помогала армейская печать. «Красная [17] звезда», окружная газета «Красная Армия» и военные журналы систематически публиковали статьи, разъясняющие требования техминимума.
Три раза в месяц «Красная Армия» выходила со специальным приложением «За технику». В нем публиковались статьи, консультации по материальной части, тактико-технические данные вооружения. Газета знакомила читателей с техникой армий капиталистических государств. Красноармейские многотиражки, как и окружная газета, пропагандировали военно-технические знания, призывали бойцов к мастерскому владению техникой.
Политотдел дивизии проводил совещания ударников частей, эстафеты «За технику!», «За культуру и культурность!», объявлялись декады смотра оружия и ударные месячники, проводились слеты молодых ударников обороны, а позже — воинов-стахановцев.
Все такие мероприятия выливались в подлинный праздник смотра боевой мощи Красной Армии. В летнее время они, как правило, проводились в лагерях. Помню, на одном из совещаний ударников частей было продемонстрировано все оружие, имевшееся в дивизии, проводилась стрельба из винтовок и пулеметов по движущимся и неподвижным мишеням, из пушек прямой наводкой по танкам и с закрытых позиций, отрабатывались преодоление препятствий танками и их боевая стрельба, преодоление «зараженных» участков в средствах противохимической защиты и другие задачи. Все это было организовано так, что между собой состязались полки, батальоны, роты.
Победители соревнований приказом по дивизии были поощрены ценными подарками, благодарственными грамотами, краткосрочными отпусками. Не обходилось, правда, и без таких случаев, когда гордость победителей принимала весьма курьезную форму.
Однажды вечером я зашел в солдатский клуб посмотреть (уже в который раз!) кинофильм «Истребители». Первое, что бросилось в глаза, — это какая-то возня между бойцами в первых рядах. Увидев меня, все быстро расселись и утихомирились. Оказалось, что первый ряд заняли артиллеристы огневого взвода, отличившегося на последних состязаниях. Когда же вместе с ними попытался сесть красноармеец из другого взвода той же батареи, то это не понравилось «чемпионам», и они не очень вежливо попытались высадить парня с первого ряда.
— Нехай сперва научится стрелять из пушек как надо, товарищ батальонный комиссар, — выпалил в ответ на мое [18] замечание один из бойцов, — а потом суется к передовикам в первый ряд!
Многое делал в системе военно-технической пропаганды Винницкий Дом Красной Армии. Многие командиры дивизии успешно заканчивали организованные там курсы. В полках дивизии и в штабе мы довольно часто проводили так называемые технические совещания. Работа по расширению идейно-теоретического и технического кругозора командно-начальствующего состава сочеталась с заботой о повышении общей грамотности, культурного уровня военных кадров.
Народный комиссар обороны Союза ССР приказом № 112 от 10 июля 1935 года потребовал от всех командиров и начальников Красной Армии, не имеющих среднего образования, завершить его к 1 января 1939 года. Организация учебы возлагалась на политорганы и партийные организации. Это они подбирали учителей, комплектовали учебные группы, организовывали методическую работу, занятия и консультации, осуществляли материальное обеспечение. Мне самому неоднократно приходилось проводить занятия на политические темы, по географии, математике и даже русскому языку с личным составом нерусской национальности. Эта работа, конечно, отнимала у нас много сил и времени, но зато давала прекрасные плоды.
В связи с технической реконструкцией и дальнейшим совершенствованием армии и флота значительно возросли требования и к политработникам. Они, чтобы успешно выполнять свои обязанности, должны были иметь не только высокую идейно-политическую, но и военно-техническую подготовку, уметь применять на практике полученные знания, владеть передовыми методами обучения и воспитания личного состава. Еще в начале 1930 года народный комиссар по военным и морским делам К. Е. Ворошилов издал специальный приказ, обязывавший всех политработников, не имеющих военной подготовки, к марту 1932 года сдать экзамены за военную школу. В соответствии с этим приказом в частях и соединениях велась специальная учеба политсостава. А поскольку он все время пополнялся, в том числе и людьми, не имеющими военного образования, то и в 1938 году мы продолжали работать над выполнением требований паркома.
А работа эта была не из легких. Пришедшие из запаса политработники — вчерашние рабочие и колхозники — были очень трудолюбивыми, преданными партии и Родине людьми. Но некоторые из них имели недостаточно высокое образование. [19]
На всю жизнь запомнился мне, например, один из таких, могу без преувеличения сказать, подвижников — старший политрук И. К. Перевертайло.
Выцветшие гимнастерка и брюки, всегда запыленные, истоптанные сапоги, загорелое, со впалыми щеками лицо. Из-под густых, низко посаженных бровей человеческой добротой и земными заботами светились голубые глаза. С бойцами он умел говорить душевно, просто, по-крестьянски обстоятельно.
— Зайдите в любую хату, любое село, гляньте на любого встречного. Это ведь все наше, это советское... Попробуй его вырви, вытрави... — Скользнет при этом Перевертайло своим цепким взглядом по лицам солдат, смахнет появившуюся на уголках губ улыбку и продолжает: — И фотография красноармейца обязательно в каждой хате (либо сын, либо отец в армии), и портреты вождей, и галстук на пацане или девчонке, и марка на патефоне, и песня про Москву майскую — это ведь все наше, советское, родное...
Хорошо, убедительно, доходчиво!
Но когда дело касалось высоких, так сказать, материй, тут как будто кто подменял нашего политрука. На любой вопрос — односложный ответ: «Война — продолжение политики», «Чужой земли не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим», «Врага разгромим малой кровью, могучим ударом...». Все в таком духе.
В подобном же стиле он задавал вопросы бойцам на политических занятиях. Однажды политрук во время беседы вдруг спросил:
— А скажите мне, боец Сорокин, как стоит Советский Союз?
Признаюсь, и меня, комиссара дивизии, присутствовавшего на этих занятиях, вопрос И. К. Перевертайло поставил в тупик.
Разумеется, никто из бойцов ответить старшему политруку не смог. По мнению же его самого, как потом выяснилось, ответ должен быть таким: «Советский Союз стоит, как утес, в окружении капиталистического мира».
Часто и подолгу мне и другим работникам политотдела дивизии приходилось беседовать с товарищем Перевертайло как о необходимости углубленной работы по повышению своей политической подготовки, так и по существу самих проблем. Но признаюсь, что во время бесед политрук часто обескураживал меня своими довольно странными, но всегда афористичными толкованиями тех или иных теоретических положений. [20]
Когда мы изучали четвертую главу краткого курса «Истории ВКП(б)», через которую очень многие из нас приобщались к началам философии, И. К. Перевертайло, отвечая на вопрос, что такое диалектика, заявил:
— По-ученому ответить не могу, товарищ батальонный комиссар, но душой понимаю, что это, як бы вам сказать... ну, мол, нашел — не радуйся, потерял — не горюй...
Но зато на учениях, в походах, которые в то время были многочисленными, старший политрук Перевертайло был подлинным вожаком бойцов. Он всегда был вместе с ними, подбадривал их шуткой, давал красноармейцам самые разнообразные советы, помогал ослабевшим, поднимал настроение у павших духом.
На одном из учений в весеннюю распутицу рота, в которой Перевертайло был политруком, преследуя «противника», подошла к речушке, которая на карте вилась тоненькой синенькой ниточкой. Казалось бы, здесь не могло быть никакой задержки. Да не тут-то было! Ручеек разлился в самую настоящую, притом бушующую реку. Бойцы замялись. И первым, кто бросился в бурлящий поток, был политрук. Его примеру последовали все красноармейцы роты.
Но если говорить о политработниках в целом, то надо сказать, что среди них было много и высокоподготовленных, эрудированных людей. Таким, например, был комиссар одного из полков соединения батальонный комиссар Н. М. Григорович.
Это был мудрый наставник бойцов и командиров, строгий, требовательный, но вместе с тем доброжелательный, душевно щедрый человек. Он умел оперативно и верно анализировать обстановку в части, делать из этого анализа глубокие выводы и вносить практические предложения по улучшению дел.
У Н. М. Григоровича была яркая и точная речь, свои мысли он умел облекать в образную форму. Выступления комиссара перед бойцами и командирами всегда встречались с большим интересом.
В подготовке кадров политсостава большую роль играла дивизионная школа партийного актива. Там мы совершенствовали знания партийно-политических работников, не имеющих среднего военно-политического образования, готовили их к сдаче экзаменов за училище, помогали партийно-комсомольскому активу повышать свой идейно-теоретический уровень.
В январе 1938 года ЦК ВКП(б) принял решение о введении в Красной Армии института заместителей политруков. [21]
Наиболее грамотные в политическом отношении красноармейцы и младшие командиры — коммунисты и комсомольцы — назначались заместителями политруков рот, батарей и им равных подразделений. Подбором, расстановкой и воспитанием замполитруков в дивизии занимались все политработники, но не стоял в стороне от этой работы и командир дивизии Федор Иванович Толбухин. Бывая в частях и подразделениях, беседуя с бойцами, он замечал способных, толковых людей и рекомендовал их на должность замполитруков.
— Сегодня, комиссар, — сказал однажды комбриг, вернувшись от артиллеристов, — день сложился на редкость неудачно. Сорвались занятия у пушкарей. Но зато тебе — подарок. Я открыл нового замполитрука. Прирожденный, доложу вам, воспитатель, записывай фамилию...
Федор Иванович много и кропотливо воспитывал командный и политический состав.
— Сами мы с вами, дорогой комиссар, всего не успеем и не сумеем переделать. Надо добиваться, чтобы в каждом звене дивизионного организма были энергичные, инициативные и преданные делу люди, — подсказывал мне Толбухин.
Придет, бывало, комбриг в полк и спросит командира:
— Ну-ка расскажите, голубчик, чем вы вчера занимались?
Командир, как правило, с жаром докладывал о том, сколько он дел завершил за день, работая от подъема до отбоя, в надежде, что комбриг похвалит его за усердие, поймет, как ему некогда. Но не тут-то было. Неизменно дымя папиросой и прищурив глаза, Ф. И. Толбухин скажет:
— Люди, которым всегда некогда, обыкновенно не умеют работать и потому ничуть не больше других, а то и меньше делают...
И завяжется тут беседа о стиле работы командира полка на основе разбора вчерашнего, позавчерашнего дня его деятельности. Комбриг терпеть не мог людей, которые пытались все сделать сами, считал, что на поверку, как правило, они не обладают высокими умственными и деловыми способностями, подавляют инициативу подчиненных, вносят сумятицу и неразбериху в воинский ритм.
— Ваше дело, — обращаясь к командиру полка, говорил Федор Иванович, — учить штаб, командиров батальонов, а они пусть учат командиров рот. Но вы должны проверить, как идет этот процесс...
Сам Ф. И. Толбухин очень любил проводить с командирами занятия по тактике в поле. Это была его стихия. Тактику [22] и оперативное искусство комбриг знал превосходно. В 1933–1934 годах Федор Иванович блестяще окончил оперативный факультет Военной академии имени М. В. Фрунзе, а будучи командиром 72-й стрелковой, несмотря на загруженность по службе, все же находил время для повышения своего теоретического уровня.
Однажды я зашел к комбригу вечером, после окончания рабочего дня. Расстегнув ворот гимнастерки и ослабив ремень, покуривая, Федор Иванович сосредоточенно перелистывал толстые тома, изредка делая пометки в общей тетради своим размашистым красивым почерком. Я заметил, что это были двухтомник А. М. Зайончковского «Мировая война 1914–1918 годов» и книга Б. М. Шапошникова «На Висле».
— Читаю эти книги с большим увлечением и, можно сказать, с душевным трепетом, — сказал Федор Иванович, оторвавшись от работы. — Мысленно я вновь переживаю знакомые мне бои с немцами и белополяками, хотя смотрю теперь на многое совершенно по-иному... Другие времена!
К каждому занятию с командным составом комбриг готовился самым тщательным образом. Он лично разрабатывал учебные задачи, блестяще наносил обстановку на карту и этого же требовал от своих подчиненных.
Внешне невозмутимый и спокойный, Толбухин умел тонко и поучительно отчитать командира, которому обстановку на карте нанес кто-нибудь из штабников или писарь.
— А в бою, — спрашивал Федор Иванович, — за вас тоже писарь будет командовать?
Каждое решение боевой задачи отрабатывалось на занятиях последовательно, обстоятельно и глубоко, без какой бы то ни было торопливости. Комбриг не жаловал людей поверхностных, верхоглядов.
— Каково ваше решение? — спрашивал Федор Иванович одного из командиров полков.
— Первым батальоном сковываю противника с фронта, вторым и третьим батальонами со средствами усиления скрытно совершаю обходный маневр через балку, что южнее отметки триста один и четыре, и наношу удар с фланга о целью окружения и уничтожения врага.
— Через какую балку?
— Я уже сказал, — бойко чеканит командир, — через балку, что южнее отметки триста один и четыре...
— А какова ее глубина? — спокойно уточняет комбриг.
— По карте определить не могу, — пожимает плечами командир, — выясню на местности.
— Поздно будет, батенька, поздно, — поднимаясь из-за [23] стола, говорит комбриг и начинает подробно рассматривать это решение. Оказывается, командир полка слабо знает топографию.
— На карте, товарищи, обозначена глубина балки — четыре метра. На некоторых участках она выглядит как овраг. Балка поросла кустарником. Посередине — ручей. Как же можно провести через нее скрытно два батальона, да еще со средствами усиления? А балка, учтите, противником пристреляна. Умный противник — а мы не смеем рассчитывать на глупого противника — позволит вам втянуть в балку ваши батальоны и накроет их огнем... Так что повторим все сначала... — Комбриг начинает рассматривать другие решения, пока не будет найдено самое оптимальное.
Предметом особой заботы Федора Ивановича было использование артиллерии при прорыве вражеской обороны. Отработка задач артиллерии была настоящим испытанием для командиров. Рассматривались, скажем, задачи артподготовки, в ходе которой огневики должны были еще до начала атаки нарушить систему огня противника и проделать проходы в его инженерных заграждениях. Комбриг непременно уточнит, какие цели врага должны быть подавлены, где, исходя из взглядов противника и характера местности, могут быть размещены его огневые средства, как расположить нашу артиллерию и минометы, чтобы выполнить задачи артподготовки и поддержки наступления пехоты и танков.
Самым тщательным образом отрабатывались и задачи огневой поддержки пехоты методом огневого вала в сочетании с последовательным сосредоточением огня на важнейших оборонительных объектах. Особое внимание при этом командир дивизии обращал на такое сочетание маневра огнем и передвижением, чтобы никогда не ослабевала огневая поддержка наступающих частей и подразделений.
Много творчества проявлял Ф. И. Толбухин и в отработке боевых действий в обороне.
— Нельзя победить противника в современной войне, — говорил он, — не владея искусством не только наступления, но и обороны. Этому учит нас всемирная история войн.
Тревожные вести из-за рубежа заставляли всех глубоко задумываться в связи с надвигающейся грозой. С каждым днем у нас росло убеждение, что войны» с фашистской Германией нам не избежать. Мы с комбригом часто делились своими мыслями по этому поводу и, конечно, делали все, чтобы повысить боевую готовность и боеспособность дивизии. Командование соединения поддерживало тесный контакт с руководством Винницкого укрепленного района; мы согласовывали [24] мобилизационные планы, вопросы взаимодействия с опорными пунктами укрепрайона, хотя, надо признать, в решении всех этих задач было и много недостатков.
В 30-х годах ЦК ВКП(б) принял ряд мер по усилению партийной прослойки в армии и на флоте. В ноябре 1936 года после обмена партийных документов был возобновлен прием в партию. Большое значение для роста армейских и флотских организаций имело принятое в феврале 1938 года Постановление ЦК ВКП(б) «О приеме красноармейцев в партию». Оно разрешало армейским партийным организациям при приеме в партию красноармейцев из рабочих засчитывать им службу в армии в производственный стаж. Рекомендация ротного собрания комсомольцев, подтвержденная бюро полковой комсомольской организации и утвержденная политотделом дивизии, приравнивалась к двум рекомендациям членов партии.
В 72-й дивизии в 1938 году в партию было принято в десять раз больше красноармейцев и командиров, чем в 1937 году! Рост числа коммунистов способствовал усилению влияния партии на все стороны жизни и боевой деятельности частей и подразделений соединения.
Под руководством коммунистов росли и крепли комсомольские организации в полках, ротах и батареях. В январе 1938 года Политбюро ЦК ВКП(б) вынесло решение «О работе среди комсомольцев РККА». Этим решением вводилась должность помощника начальника политотдела дивизии по комсомольской работе. Большим событием в жизни комсомольских организаций и всей армии явилось утверждение Центральным Комитетом ВКП(б) в марте 1938 года нового «Положения о комсомольских организациях в Красной Армии и Военно-Морском Флоте». Все это способствовало развитию активности и организационному укреплению комсомольских организаций, повышению их роли в воспитании личного состава Советских Вооруженных Сил.
Работая комиссаром дивизии, я чувствовал, как ЦК ВКП(б), Политическое управление Красной Армии непрерывно расширяли объем и рамки партийно-политической работы, как усиливалось партийное влияние на жизнь и деятельность частей и подразделений РККА.
К середине 1938 года я уже хорошо сработался с командиром дивизии. Однажды, возвращаясь вместе с ним из [25] Хмельника, где находился один из наших полков, я спросил комбрига:
— Не пора ли, Федор Иванович, вам подумать о вступлении в члены партии?
Я знал, что он с 1931 года был кандидатом в члены ВКП(б).
— А вы полагаете, что меня примут? — ответил Толбухин вопросом на вопрос.
— А почему бы вас не принять, — сказал я. — Дивизией вы командуете хорошо, люди вас уважают. Вам надо только больше опираться во всем на партийную и комсомольскую организации.
— С радостью бы стал членом ВКП(б), да боюсь, как бы мое прошлое не повлияло на решение парторганизации, — затягиваясь папиросой, тихо сказал комбриг. — Я ведь бывший штабс-капитан царской армии.
Я, как смог, убедил Федора Ивановича в том, что его так называемое прошлое не может помешать приему в партию.
— Но это еще не все, — кажется, с досадой вздохнул комбриг. — Я ведь женат на «бывшей». Да-да, моя супруга Тамара Евгеньевна — дочь графа... Кто же за меня поручится?
— Я поручусь за вас, и не только я, но и многие другие коммунисты, которые вас знают...
— Ну, спасибо, комиссар, за поддержку! — тепло улыбнулся комбриг.
Федор Иванович к своему вступлению в партию отнесся очень серьезно. Он засел за изучение Устава и Программы ВКП(б), решений партийных съездов и других документов, часто заходил ко мне в кабинет, советовался, консультировался по интересующим его вопросам.
...Когда коммунисты партийной организации единогласно проголосовали за принятие своего командира в члены Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков), Федор Иванович был очень растроган. До поздней ночи он оставался в тот день в своем рабочем кабинете, все еще не мог успокоиться, возбужденно прохаживался у стола и жадно курил.
— Подумать только, я теперь член ВКП(б)! — говорил комбриг радостно. — Такое доверие! Его надо оправдывать очень большим трудом...
Я был убежден, что для Федора Ивановича это были не просто слова. Это его планы на будущее, на большую и славную жизнь. И очень скоро мы получили тому подтверждение. Человек неутомимой энергии и деловитости, беспредельно [26] преданный партии и Родине, Федор Иванович Толбухин в конце 1938 года был назначен начальником штаба Закавказского военного округа. Перед этим назначением он был вызван в Кремль, на прием к И. В. Сталину.
Вернувшись в Винницу, Федор Иванович подробно поведал мне об этой встрече. С его слов я и рассказываю о весьма любопытном эпизоде из жизни будущего прославленного полководца.
В назначенное время в приемной И. В. Сталина были начальник Генерального штаба Красной Армии Б. М. Шапошников и Ф. И. Толбухин. Тишина. Ф. И. Толбухин знал, что И. В. Сталин вызывает его в связи с назначением на должность начальника штаба Закавказского военного округа. Однако на душе его было тревожно. Как отнесется к нему, бывшему штабс-капитану, женатому на дочери графа, глава партии? Зашли в кабинет. Сталин поднялся из-за стола и, поглаживая усы потухшей трубкой, спросил:
— Так это и есть Толбухин?
— Да, это комбриг Толбухин, — поторопился ответить Б. М. Шапошников.
— Что же получается, товарищ Толбухин, — обращаясь к комбригу, мягким голосом сказал Сталин, — царю-батюшке служили, а теперь Советской власти служим?
— Служил России, товарищ Сталин, — ответил Толбухин.
— До каких же чинов дослужились у царя и какими наградами он вас пожаловал? — задал очередной вопрос Сталин, кажется, пропустив мимо ушей ответ Толбухина.
— В последнее время был штабс-капитаном. Награжден двумя крестами — орденов Анны и Станислава.
— Так-так, — как бы вслух размышляя, проговорил И. В. Сталин, — штабс-канитан с Анной на груди и женатый на графине.
С Федора Ивановича пот лил градом.
Сталин быстрым пронзительным взглядом смерил высокого и тучного Толбухина.
— А орден Красного Знамени за что получили? — прохаживаясь вдоль стола, спросил он.
— За польский поход, товарищ Сталин.
— Ну хорошо, вы свободны, — сказал Сталин, еле уловимым движением показав мундштуком трубки в сторону двери.
Уже окончательно растерянный, Ф. И. Толбухин оставил кабинет И. В. Сталина. Через пять минут вышел и Б. М. Шапошников. Молча сели в машину, молча ехали в [27] здание Генерального штаба. Только когда Федор Иванович остался в кабинете Б. М. Шапошникова с ним один на один, начальник Генерального штаба в своей обычной мягкой манере спросил:
— Ну что, батенька, здорово вы перетрусили в кабинете товарища Сталина?
— Было, товарищ командарм, — признался Ф. И. Толбухин.
— А все обошлось самым лучшим образом, — поблескивая стеклами пенсне, сказал Б. М. Шапошников. — Вы назначены начальником штаба Закавказского военного округа и награждены по предложению товарища Сталина орденом Красной Звезды. Завтра награду вам вручат в управлении кадров. Желаю успехов! — Борис Михайлович протянул Толбухину руку. Его ожидали очередные дела.
...На винницком вокзале Ф. И. Толбухин вышел из вагона сияющий и счастливый. На его гимнастерке рядом с орденом Красного Знамени светилась алой эмалью новенькая «звездочка». Вечером я и другие старшие командиры и политработники дивизии надолго задержались в кабинете комбрига. Он подробно рассказал о Москве, о встрече с И. В. Сталиным, Б. М. Шапошниковым, высшими работниками наркомата обороны.
Расставание с Ф. И. Толбухиным было и для меня, и для всей дивизии грустным. Конечно, мы не подозревали тогда, что от нас уезжает человек, имя которого в годы войны станет известным всей стране и далеко за ее пределами. Одно могу утверждать, что недюжинный ум, командирский талант, широта взглядов и суждений по военным вопросам, умение напряженно трудиться и организовать работу своих подчиненных, сплотить вокруг себя коллектив уже тогда проявлялись у Федора Ивановича очень ярко. И уже тогда, конечно, мы видели его человеческую, какую-то типично русскую доброту и неустанную заботу о людях.
Я счастлив, что мне довелось работать с этим чудесным человеком. Судьбе было угодно, чтобы наши военные дороги разошлись, как стрелки на карте, в разные стороны и ни разу не пересеклись. Но я с интересом следил за боевыми успехами Ф. И. Толбухина, его служебным и творческим ростом и, без преувеличения будет сказано, за его славой.
Оборона Сталинграда, прорыв фронта немцев на Миусе и освобождение Донбасса и Одессы, блистательная операция по освобождению Крыма, Ясско-Кишиневская, Белградская, [28] Будапештская, Балатонская и Венская операции, в ходе которых были форсированы Днепр, Днестр, Дунай и освобождены Румыния, Болгария, Венгрия и Восточная Австрия, — вот этапы победного боевого пути войск генерала, а потом маршала Ф. И. Толбухина, пройденного с войсками других фронтов и армий.
В декабре 1946 года с трибуны Славянского конгресса в Белграде прозвучали такие слова:
— Фашисты старались превратить славянские народы в своих покорных рабов. Но гитлеровцы просчитались. Они забыли древнеславянское изречение: «Враг, поднявший меч, от меча и погибнет! Силы славян неисчислимы...»
В том, что эти слова принадлежали именно Маршалу Советского Союза Ф. И. Толбухину, мне думается, есть что-то символическое. [29]