Радиолокаторы помогали советским военным морякам своевременно обнаруживать не только воздушные, но и надводные цели. В частности, уже после окончания Великой Отечественной войны адмирал А. Г. Головко рассказал мне несколько любопытных эпизодов, имевших место на Северном флоте.

Вот, например, что произошло в ночь на 5 декабря 1944 года. Два эсминца на переходе из Иоканки в Кольский залив получили задание произвести поиск подводных лодок. В 1 час 35 минут радиолокационная станция одного из них обнаружила цель. Осветив ее специальным снарядом, экипаж эсминца убедился, что это всплывшая подводная лодка. Корабль тут же атаковал ее и уничтожил глубинными бомбами.

Несколькими часами позже, а именно в 7 часов 44 минуты, опять-таки с помощью радиолокатора второй эсминец у острова Кильдин обнаружил неизвестный корабль. Эсминец развернулся и на полном ходу пошел в атаку. Вскоре в бинокль удалось различить, что впереди в надводном положении находится вражеская подводная лодка, которая поспешно погружается. Командир приказал [185] открыть артиллерийский огонь. Затем были сброшены глубинные бомбы. На поверхности воды расплылось большое масляное пятно...

Для развития радиолокации было сделано очень много. И тем не менее казалось, что успехи могут быть большими, если попытаться объединить усилия специалистов в более широких масштабах.

Однажды я поделился своими мыслями с Михаилом Львовичем Слиозбергом.

— Признайтесь, это наш директор вас надоумил? — удивленно спросил он.

Я, пожалуй, удивился еще больше.

— Помилуйте, Михаил Львович, даже разговора не было.

— Видите ли, у нас с ним тоже есть кое-какие идеи. Это же просто замечательно, что мы независимо друг от друга думаем об одном и том же.

Неоднократно собирались мы вместе в последующие дни. И с каждым разом все отчетливее вырисовывалась общая точка зрения: нужно развивать радиолокацию дальше, причем еще более быстрыми темпами. А для этого необходимо объединить усилия.

Обстоятельно изложив свои соображения в докладной записке, мы задумались, кому же адресовать ее? Народному комиссару электропромышленности Ивану Григорьевичу Кабанову? Вряд ли он при всем желании сумеет решить этот вопрос. Обратиться в другие, близкие по профилю наркоматы? Там еще меньше шансов на успех. Тогда решили идти в Центральный Комитет ВКП(б).

В один из мартовских дней 1943 года мы отправились к Александру Александровичу Турчанину.

— Садитесь, товарищи. Рассказывайте, что привело вас сюда.

Зная, что каждая минута у Турчанина на счету, мы, как говорится, сразу ухватили быка за рога.

— Александр Александрович, производственные возможности нашего завода недостаточны. Нужно расширять радиолокационную промышленность, подключать к ней специалистов авиационной и судостроительной промышленности.

— Кто же станет управлять ими?

— Необходим единый орган, который мог бы координировать все работы в области радиолокации. [186]

А. А. Форштер протянул ему нашу докладную. Александр Александрович внимательно прочитал ее, и в глазах его засветились веселые огоньки. Что бы это значило?

— Посидите здесь немного, — поднялся Турчанин. — Я доложу о ваших предложениях члену Центрального Комитета партии.

Этого мы никак не ожидали. Чтобы вот так, сразу, — к члену ЦК? Мы полагали, что в лучшем случае наша докладная будет принята для дальнейшего изучения. И вдруг такой неожиданный поворот событий...

Минут через тридцать Александр Александрович вернулся в кабинет.

— Так вот, дорогие товарищи, можете считать, что с этой минуты вы находитесь под своеобразным арестом. Будете сидеть здесь и писать обстоятельный доклад. Выезд на завод только в исключительном случае: если потребуются какие-то дополнительные данные.

Мы были совершенно ошеломлены.

— Не удивляйтесь, — видя наше недоумение, рассмеялся Турчанин. — Дело в том, что проблема развития радиолокации волнует не только вас. Центральный Комитет партии и Государственный Комитет Обороны постоянно держат этот вопрос в поле зрения. Уже идет подготовка кардинального решения. И ваши предложения пришлись как нельзя кстати.

Теперь все вставало на свои места. Мы поняли, почему улыбался Турчанин, читая нашу докладную.

Около трех дней работали мы в здании ЦК. Как ни странно, но в первые часы дело у нас не клеилось. Мысли невольно возвращались к словам Александра Александровича о том, что вопросы радиолокации постоянно находятся в поле зрения партии и правительства. И это в то время, когда продолжаются кровопролитные сражения на фронтах, когда до предела напряжены силы.

Постепенно наш доклад становился все более стройным и аргументированным. Сознание того, что наши предложения будут учтены правительством, удваивало силы. Кто же сможет взять на себя общее руководство работами по радиолокации? Михаил Львович Слиозберг предложил кандидатуру Акселя Ивановича Берга, профессора Военно-морской академии, опытного ученого-радиста. Через некоторое время он был вызван в Москву и включился [187] в окончательную отработку документов на имя И. В. Сталина.

4 июля 1943 года, в канун исторической битвы под Курском, вышло Постановление Государственного Комитета Обороны об учреждении при нем Совета по радиолокации. В его состав вошли народные комиссары оборонных отраслей промышленности, руководящий состав Наркоматов обороны и Военно-Морского Флота, включая заместителя начальника Генерального штаба, а также видные инженеры промышленности и ученые. Практическое руководство повседневной деятельностью Совета осуществлял Аксель Иванович Берг. Ответственным секретарем был назначен Александр Александрович Турчанин.

Это Постановление Государственного Комитета Обороны явилось важнейшим государственным актом, предопределившим дальнейшее развитие отечественной радиолокации.

Деятельность Совета по радиолокации охватывала четыре основных направления. Первое из них — создание развитой промышленной базы, способной развернуть серийное производство радиолокационных средств для нужд фронта. Несомненно, что в условиях продолжающейся войны это направление являлось самым главным. Им руководил А. И. Шокин (ныне министр электронной промышленности). Второе направление — планирование научных исследований и разработок опытных образцов на основе достижений отечественной и зарубежной науки и техники (руководители Ю. Б. Кобзарев и Г. А. Угер).

Исключительно важными были и два других направления. Развитие промышленности и расширение исследовательских работ трудно себе представить без квалифицированных кадров. Поэтому на Совет возложили ответственность за разработку мероприятий по организации подготовки ученых, инженеров, техников для НИИ и предприятий промышленности. И наконец, последнее. Совет был обязан осуществлять через соответствующие организации сбор и обработку научно-технической информации в области радиолокации и смежных с ней отраслей науки и техники, добиваться максимальной унификации основных радиоэлементов и комплектующих изделий.

Все эти направления не содержали чего-либо принципиально нового. Но теперь, когда был создан единый орган, появилась возможность значительно быстрее и оперативнее [188] решать многие вопросы. Я уже не говорю о том, что при централизованном руководстве исключалось обидное дублирование в работе.

От ГАУ в состав Совета входил председатель Арткома. Практическое же согласование многих вопросов поручалось мне. Каждую неделю я по два-три раза бывал в Совете, принимал участие в совещаниях. Очень скоро мне стало ясно, что Совет принял необычный по тем временам, но единственно возможный порядок работы. Сюда стекались все заявки от ГАУ, ВВС, ВМФ и промышленности на исследования и опытно-конструкторские работы, связанные с развитием радиолокационной техники. Здесь оценивалась актуальность этих заявок и реальность их выполнения. Некоторые темы объединялись, после чего составлялся сводный план, который поступал на утверждение в ГКО.

Предложения по частным вопросам рассматривались в рабочем порядке на расширенных заседаниях Совета. Должен заметить, что и такие решения, не говоря уже о тех, которые утверждались ГКО, являлись строго обязательными для предприятий промышленности и управлений Наркоматов обороны и Военно-Морского Флота.

В 1943 году по инициативе Совета по радиолокации был создан Институт радиолокационной техники. Его директором стал энергичный и деятельный инженер П. З. Стась, главным инженером — профессор А. М. Кугушев. Затем в системе Наркомата электропромышленности появился первый в СССР Научно-исследовательский институт электровакуумной техники. С образованием Совета по радиолокации началось плановое развитие и производство радиоизмерительной и стендово-испытательной аппаратуры, в которой остро нуждались предприятия, лаборатории, войска.

Организационные мероприятия были проведены и в Наркомате обороны. Одновременно с образованием Совета по радиолокации вышла директива Генерального штаба, в соответствии с которой работы по радиолокации, проводившиеся связистами для службы ВНОС, передавались в ведение Главного артиллерийского управления. В нем создавался новый отдел, который должен был заниматься вопросами развития и производства радиолокационной аппаратуры, причем не только станций орудийной наводки для зенитной артиллерии, но и станций дальнего обнаружения [189] для службы ВНОС. Возглавить этот новый отдел доверили мне.

Несколько дней спустя такой же отдел был создан в Наркомате Военно-Морского Флота. Начальником его стал инженер-капитан 1 ранга С. Н. Архипов, служивший ранее на Северном флоте. Таким образом, для развития корабельной радиолокации также была открыта широкая дорога.

Что и говорить, повое назначение обрадовало меня. У меня давно были налажены деловые контакты со многими учреждениями и предприятиями, с учеными и конструкторами, трудившимися в этой области. Следовательно, начинать я мог не с пуля. А это, особенно в трудное военное время, значило многое.

С жаром принялся я за работу. Сегодня — поездка на завод, завтра — совещание с представителями Войск ПВО страны. У них есть претензии к эксплуатационной надежности аппаратуры и, кажется, какие-то предложения по ее повышению. Через день «виллис» мчит меня в подмосковные части и подразделения зенитной артиллерии. Всегда полезно поговорить с теми, в чьих руках находится оружие. Они иногда подсказывали такое, что ни в одной лаборатории, ни на одном испытательном стенде не могло выявиться. Уставал я неимоверно, но что такое усталость, когда занимаешься любимым делом? Конечно, встречались и у нас, инженеров-вооружслцев ГАУ, свои огорчения. Без них, видно, ни у кого не обходится. Однако радостей, удач было несравненно больше. И вдруг в конце года принимается решение об упразднении отдела радиолокации. Не скрою, это огорчило меня.

Помню, однажды часов около двух ночи, когда я еще сидел в рабочем кабинете и перебирал какие-то документы, вошел Николай Дмитриевич Яковлев. Он частенько устраивал такие ночные обходы.

— Все еще трудитесь? — спросил он.

— Так точно! Дел много, нужно закругляться, завершать их, — с нескрываемой досадой ответил я.

— Вы имеете в виду ликвидацию отдела? — нахмурился начальник ГАУ. — Выбросьте это из головы. Есть отдел или нет его, радиолокация будет развиваться!

А спустя некоторое время меня ждала еще одна неожиданность. В январе 1944 года меня вызвал председатель Арткома генерал В. И. Хохлов. [190]

— Вы еще помните о нашем недавнем разговоре? —• без всяких предисловий спросил он.

Я сразу же догадался, о чем шла речь. Незадолго До ликвидации отдела радиолокации Василий Исидорович предлагал мне возглавить в Арткоме отдел зенитного вооружения. Я, разумеется, категорически отказался.

— По-прежнему не хотите заниматься зенитными средствами? — глядя на меня в упор, спросил Хохлов.

— Остаюсь на прежних позициях.

— Ну так вот, Лобанов, я вызвал вас только для того, чтобы поставить в известность о свершившемся факте: подписан приказ о вашем назначении. Так что говорить уже не о чем. Ступайте в отдел, принимайте дела.

Что-то доказывать, спорить было бесполезно. Оставалось лишь поблагодарить за оказанное доверие.

— Но если буду спотыкаться, прошу учитывать, что я не артиллерист и не доктор технических наук, как мой предшественник профессор Пчельников.

— Поможем, но и промахов не простим.

С чего же начинать? Этот вопрос встал передо мной сразу же после прихода в отдел зенитного вооружения. Сумею ли я разобраться в тонкостях нового дела? Как встретят меня офицеры? С тревогой посматривал я на своих коллег — П. М. Попова, Б. П. Скопинцева, А. М. Калинина, М. Д. Иоффе, О. А. Ляховского и других.

Утром, открывая первое совещание, я очень коротко изложил свои взгляды, а потом решил попросту посоветоваться с инженерами отдела, послушать, что скажут они.

К началу 1944 года немцы отказались от массовых налетов на тыловые объекты страны. Причина этого заключалась в том, что значительно усилилась противовоздушная оборона городов и войск. Кроме того, военно-воздушные силы фашистской Германии понесли столь серьезные потери, что гитлеровцам в основном приходилось думать об обеспечении безопасности собственного тыла, сохранении прифронтовых коммуникаций, поддержке наземных войск. Конечно, немцы были еще очень сильны, но превосходство в воздухе принадлежало уже нам.

Исходя из этого, я высказал в своем докладе мысль, что разработка новых образцов зенитного вооружения для Красной Армии должна быть организована с дальним прицелом. Те системы, которые освоены и выпускаются [191] промышленностью для нужд фронта, позволяют успешно решать задачи, стоящие перед войсками ПВО. Новые же исследования необходимо спланировать так, чтобы они в максимальной степени отвечали требованиям завтрашнего дня.

Когда пришла пора высказаться инженерам отдела, все они горячо поддержали идею так называемого генерального плана развития зенитного вооружения, причем плана научно обоснованного. Собственно говоря, на первых порах речь шла о подготовке такого плана. Но и эта работа требовала полного напряжения сил.

Прежде всего мы решили обобщить данные о результатах боевых действий зенитчиков за минувшие два с половиной года войны, сделать обоснованные выводы о сильных и слабых сторонах этого вида оружия. Мы воспользовались отчетно-информационными сводками Главного штаба Войск ПВО страны и командования войсковой противовоздушной обороны. Одновременно от отдела были посланы инженеры непосредственно в части и соединения противовоздушной обороны, принимавшие участие в боевых действиях. Их задача заключалась в том, чтобы обстоятельно побеседовать с людьми, выяснить их мнение о сильных и слабых сторонах орудий, приборов управления огнем, оптических средств, боеприпасов и радиолокационных станций, если таковые имелись на вооружении. Каждая мелочь имела теперь для нас весьма существенное значение.

Самому серьезному изучению подверглись иностранные технические журналы. Словом, мы не оставляли без внимания ни один источник, в котором можно было бы найти интересующую нас информацию.

Прошло немногим более месяца, и на стол председателя Арткома генерала Хохлова легла объемистая папка с нашими предложениями. Здесь была объяснительная записка, множество таблиц, графиков, схем. Несколько дней Василий Исидорович внимательно изучал представленные ему материалы. Затем он вызвал меня и выразил полное удовлетворение нашей работой.

— Перед тем как докладывать о ваших предложениях Государственному Комитету Обороны, — сказал Василий Исидорович, — обсудим их на пленуме Арткома.

Пленум Арткома собрался в первый же день марта 1944 года. Состав его был весьма внушительным. Присутствовали [192] командующий артиллерией Красной Армии Главный маршал артиллерии Н. Н. Воронов, начальник ГАУ маршал артиллерии Н. Д. Яковлев, командующий Войсками ПВО страны генерал-полковник М. С. Громадин, начальник Главного штаба Войск ПВО страны генерал-лейтенант Н. Н. Нагорный, командующий зенитной артиллерией генерал-лейтенант артиллерии А. Ф. Горохов, заместители начальника ГАУ, генералы и ученые Артиллерийской академии имени Ф. Э. Дзержинского, начальники отделов и инженеры Главного артиллерийского управления, имевшие отношение к зенитной артиллерии.

Заседания продолжались три дня. Заслушивались и обсуждались мой доклад и содоклад моего заместителя П. М. Попова, тщательно анализировались представленные цифры. Мы предлагали, в частности, подразделения и части войск противовоздушной обороны оснащать орудиями более крупного калибра, а наряду с этим развивать малокалиберные автоматические системы на базе одноствольных и спаренных установок.

Наш план развития зенитного вооружения был встречен с полным пониманием. В него внесли некоторые поправки и утвердили.

На следующий день после окончания пленума меня вызвал председатель Арткома и приказал готовить доклад в ГКО с проектом Постановления о развитии зенитного вооружения.

Я понимал, что хлопот будет немало. И не только потому, что предстояло заказывать разработчикам новые орудия, приборы, боеприпасы, испытывать опытные образцы, организовывать серийное производство. Наш проект предусматривал коренные изменения в организации всех этих работ. Их суть сводилась к следующему.

Раньше договорные обязательства связывали ГАУ со многими научными учреждениями, исследовательскими институтами, предприятиями различных наркоматов. Если речь шла, допустим, о создании зенитной батареи, то требовалось изготовить не только орудия, но и прибор управления зенитным огнем, оптические дальномеры, а позже — станции орудийной наводки. Рабочий процесс в этом случае схематично выглядел так. Составлялось техническое задание на научные исследования, затем — тактико-технические требования на создание опытного образца. [193] И наконец, если он успешно выдерживал испытания, — технические условия на серийное производство. Все эти вопросы решались в Арткоме ГАУ.

Разработав, скажем, тактико-технические требования на зенитное орудие, мы передавали их конструкторам, которые занимались артиллерийскими системами. Соответствующая документация на ПУАЗО поступала в совершенно иное ведомство, на боеприпасы — в третье. После завершения разработки и изготовления образца производилась окончательная стыковка всего комплекса. На базах ГАУ батарея укомплектовывалась всеми видами вооружения и приборов, после чего ее можно было отправлять на полигонные и войсковые испытания. Словом, окончательно укомплектованную единицу войска получали от Главного артиллерийского управления.

К сожалению, в военное время, да и в мирное тоже, было практически невозможно обеспечить одновременное поступление на стыковочные базы всех наименований комплектующих агрегатов. Случалось и хуже. Бывало, что какое-то устройство, входившее в зенитный артиллерийский комплекс, браковалось на испытаниях и отправлялось на доработку. Вот и получалось, что пушки без приборов стояли на стыковочных базах.

Мы предложили иной принцип разработки зенитного вооружения. В соответствии с новым порядком мы составляли общую документацию на зенитную батарею того или иного калибра, на каждый агрегат и прибор, входящий в ее состав, и все эти документы передавали в одно место — в Наркомат вооружения. Он же, как генеральный поставщик, заказывал другим наркоматам и предприятиям те средства, которые не являлись его номенклатурой. Таким образом, теперь мы могли рассчитывать на получение от промышленности готовой зенитной артиллерийской батареи, укомплектованной всем, чем полагается. Заказана боевая единица — получена боевая единица. Преимущества такого метода были неоспоримы.

Однако на первых порах нововведение не всем пришлось по душе.

— Здорово это вы придумали! — частенько говорили нам. — Разом все заботы с себя сняли.

Конечно, на оформление заказов, всевозможные утряски и согласования времени стало уходить меньше. Но ведь наши обязанности этим не ограничивались. Нужно [194] было всегда знать, в какой стадии находятся разработки каждого агрегата, прибора, принимать меры к ликвидации задержек, помогать конструкторам в устранении отдельных дефектов, которые выявлялись в ходе испытаний и производства. Формально за все эти направления отвечал теперь Наркомат вооружения, но и мы не могли оставаться в стороне.

Мне, пожалуй, приходилось особенно трудно. Ведь, по существу, до назначения начальником отдела вопросами зенитной артиллерии я не занимался. Разумеется, и звукоулавливатели, и теплообнаружители, и радиолокационные станции создавались и испытывались для зенитчиков в прожектористов, но многие тонкости, касающиеся разработки зенитных орудий, были мне не известны. Поэтому я старался чаще бывать на артиллерийских заводах, в конструкторских бюро, которые работали над нашими заказами. Я знакомился с методами расчета артиллерийских систем, особенностями производственного процесса, отладкой наиболее точных механизмов, испытанием орудий. Поездки мои были столь часты, что, стоило мне появиться в кабинете председателя Арткома, генерал Хохлов тут же улыбаясь спрашивал:

— Что, Лобанов, наверное, снова пришли в командировку проситься? Дома не обижаются?

Что и говорить, не часто удавалось выкроить свободное время для семьи. Жена иногда шутила:

— Ты бы, Миша, ребятам хоть открытки посылал. Как, мол, учитесь? Не обижаете ли маму? Я, дескать, жив и здоров.

И действительно, уходишь из дома — еще спят. Возвращаешься домой — уже спят. А что говорить о том времени, которое проводишь вне Москвы? И все-таки как воздух нужна командировка, чтобы на месте разобраться в наболевших вопросах.

— Прошу отпустить, товарищ генерал. Что касается семьи, то у многих она в худшем положении, чем у меня.

— Это верно, — соглашается Хохлов. — Что на заводах?

Я начинаю, бывало, докладывать о ходе разработок, о трудностях. Но Василий Исидорович прерывает меня:

— Не об этом, Михаил Михайлович. Сначала расскажите о людях. Как настроение? [195]

Об этом можно было рассказывать до бесконечности. По-прежнему немало еще трудностей и производственного, и бытового характера. Но атмосфера на заводах стала уже совершенно иной. В первый год войны люди работали с угрюмым упрямством, а теперь — с другим настроением, с улыбкой.

Слушая меня, генерал Хохлов внимательно читает мой рапорт с просьбой об очередной командировке и наискось пишет на нем «Разрешаю».

— В добрый путь, товарищ Лобанов! Только предупредите администрацию завода, что расслабляться еще рано. Нужно трудиться в прежнем ритме. Война на заключительном этапе станет еще более ожесточенной. Фашисты смертельно ранены, но не добиты.

Помню, лишь однажды генерал Хохлов не разрешил мне выезд в командировку. Случилось это в июле 1944 года.

— Придется повременить, — сказал он, возвращая рапорт. — Желательно, чтобы в эти дни вы находились в Москве.

Лишь в середине месяца мне стало понятно, что имел в виду председатель Арткома. Москвичи, в том числе и я, стали свидетелями необычного шествия. По Садовому кольцу советские конвоиры провели свыше 57 тысяч фашистских солдат и офицеров.

Не скрывая гордости, наблюдали мы за пленными. Гитлеровцы брели, понурив головы, каждый из них явно старался казаться незаметным.

Москвичи молча провожали эту необычную процессию. Зато дружными аплодисментами встречали они автомашины-поливалки, двигавшиеся вслед за колонной. Сильные струи воды с шипением били в асфальт, оставляя за собой чистую, светлую улицу.

На другой день я был в кабинете генерала Хохлова.

— Вот теперь можете ехать в свою командировку, — подписывая рапорт, сказал он. — И непременно расскажите на заводе о том, что видели.

Бесконечные поездки в войска, расположенные неподалеку от столицы, на заводы, в институты, проектные бюро... Радовало, что служба моя вновь тесно связана с радиолокацией. Ведь в соответствии с нашим планом развития зенитных средств каждая батарея, за исключением малокалиберных автоматических пушек, должна была оснащаться [196] станцией орудийной наводки. Пока, разумеется, мы не могли обеспечить этого. Однако количество радиолокационных установок в войсках противовоздушной обороны непрерывно росло. Это ставило на повестку дня все новые и новые проблемы.

Все острее чувствовалась нехватка квалифицированных кадров. Училищ, которые готовили бы офицеров по данному профилю, в то время еще не было. Приходилось обходиться своими силами.

При одном из соединений ПВО начали работать краткосрочные курсы по подготовке специалистов для станций обнаружения. На эти курсы зачислялись операторы, имевшие опыт работы и положительно зарекомендовавшие себя. Лучшим из них по окончании курсов присваивалось звание «младший лейтенант». При командующем зенитной артиллерией Войск ПВО страны были созданы две группы из хорошо подготовленных инженеров-радистов. Одна из них занималась станциями орудийной наводки, другая — станциями дальнего обнаружения. Эти «летучие отряды» переезжали с места на место, оказывая помощь подразделениям в выборе позиций, настройке аппаратуры, устранении неисправностей. Инженеры проводили занятия с личным составом, беседы о способах наиболее эффективного применения радиолокационной техники в бою.

В 1944 году на всех участках фронта продолжалось победоносное наступление Красной Армии. Были освобождены Белоруссия, Прибалтика, наши войска вступали на территорию Румынии, Болгарии, Польши, Югославии, Венгрии.

Впервые в 1944 году в стране отпраздновали День артиллерии. Учреждение этого праздника свидетельствовало о многом, и в первую очередь о том, что народ ценит заслуги артиллеристов.

Лично для меня первый праздник артиллеристов памятен и по другим причинам — в этот день мне было присвоено звание генерал-майора инженерно-артиллерийской службы.

Услышал я об этом ночью по радио, а утром позвонил маршал артиллерии Яковлев:

— От всей души поздравляю, Михаил Михайлович! С двойным праздником! [197]

План комплексного развития зенитного вооружения успешно претворялся в жизнь. Однако мы понимали, что на этом успокаиваться нельзя. Хотя война и приближалась к концу, мы были обязаны заботиться о неуклонном росте могущества Красной Армии. Именно поэтому мы продолжали совершенствовать и развивать боевую технику, изыскивать наиболее эффективные способы ее применения, следить за развитием аналогичного вооружения в других армиях.

За время войны нам удалось в какой-то мере познакомиться с радиолокационной техникой Англии, США и Канады. Станции, поступавшие в Советский Союз по ленд-лизу, не только использовались в войсках, но и детально изучались нашими специалистами. Это позволяло учитывать достоинства и недостатки иностранной аппаратуры при разработке и конструировании собственных образцов радиолокационного вооружения.

О немецких установках для обнаружения самолетов и определения их координат чего-либо конкретного мы не знали. В предвоенные годы ГАУ закупило в Германии зенитную батарею 105-миллиметрового калибра со всеми приборами и агрегатами, но радиолокатора в ее составе не было. Готовясь к войне с Советским Союзом, фашисты не раскрывали своих военных и производственных секретов. Но нам было известно, что система противовоздушной обороны рейха имеет как станции дальнего обнаружения, так и станции управления огнем зенитных орудий. Что представляют собой они? Ведь фашистская армия располагала вполне современным и мощным оружием.

Вот тут-то и появилась мысль о поездке на 1-й Белорусский фронт, войска которого уже вели бои на земле фашистской Германии.

Николай Дмитриевич Яковлев отнесся к этому предложению с полным пониманием. В наше распоряжение была выделена прекрасно оборудованная машина. В ней можно было и работать, и отдыхать. О командировке уведомили начальника Управления артиллерийского снабжения фронта генерала В. И. Шебанина. Он обещал нам свою поддержку. В первых числах марта 1945 года наш широкий, приземистый «додж» тронулся в дальний путь.

Чем дальше на запад, тем острее чувствовалось дыхание войны. Все чаще встречались сожженные дотла деревни, страшные своей одинаковостью пепелища. Особенно [198] потрясла картина разрушенного Минска. Развалины, закопченные стены, темные глазницы окон. Правда, многие улицы были уже расчищены, приведены в относительный порядок. Но невольно возникал вопрос: «Сколько же времени и сил потребуется, чтобы возродить город из пепла?»

Короткая остановка в Бресте. Отсюда война шагнула на нашу землю. Сюда благодаря невиданной стойкости народа она вернулась через много месяцев и пошла дальше на запад.

Варшава... Чудовищные развалины, засыпанные обломками улицы, по которым трудно проехать. Все, что можно взорвать, — взорвано. Все, что подвластно огню, — сожжено.

В Познани делаем остановку. Пора тщательно осмотреть машину. С радостью принимаем предложение коменданта города остановиться у него. В ожидании обеда располагаемся в небольшой чистенькой столовой для офицеров. Как нам рассказал комендант, ее оборудовали поляки по собственной инициативе. Две миловидные официантки быстро накрывают на стол, тихо переговариваясь по-польски. Появляется скатерть, блестящие ножи, вилки, салфетки.

— Богато живете! — поворачиваюсь я к коменданту.

— С удовольствием сменил бы это благополучие на фронтовую землянку, — без тени рисовки отвечает он. — До Берлина рукой подать.

Мы расспрашиваем о местных новостях, в свою очередь рассказываем о Москве. Вдруг вспоминаю, что у меня сегодня день рождения. Был бы дома, вечерком собрались бы в семейном кругу...

— О чем задумались, Михаил Михайлович?

И действительно, занятый собственными мыслями, я как-то незаметно выключился из общей беседы. Пришлось признаться, что у меня сегодня в некотором роде торжественный день.

— Так это же замечательно! — восклицает полковник. — Сейчас попрошу, чтобы бокалы на стол поставили.

Но просить некого. Женщины, которые только что хлопотали у стола, куда-то исчезли. Не появились они и через полчаса. Может, обиделись на что-нибудь?

Комендант отправляется на поиски, но в дверях сталкивается с беглянками. На них праздничные передники. [199]

В руках у одной — поднос с огромным тортом. Обе направляются прямо ко мне.

— Мы поздравляем пана генерала, — старательно подбирая слова, произносит одна из них. — Мы желаем папу генералу и его народу много лет и радости...

Вроде бы незначительный эпизод, но он мне памятен и по сей день. Праздничный торт, испеченный в рекордно короткие сроки, добрые пожелания всему народу, всей Красной Армии.

А вскоре мы были уже в небольшом городке Цирке (ныне польский город Мендзыхув), в котором располагался второй эшелон штаба 1-го Белорусского фронта и Управление артиллерийского снабжения, возглавляемое генералом Василием Ивановичем Шебаниным. Благодаря его содействию нам удалось собрать интересные сведения о немецких радиолокационных станциях, оказавшихся на территории, занятой нашими войсками.

Развитие радиолокации в фашистской Германии шло своеобразным путем. Гитлеровцы рассчитывали на молниеносную войну. Поэтому ставка делалась на мощные танковые и военно-воздушные силы. Средства противовоздушной обороны отодвигались на второй план. Герман Геринг хвастливо заявлял, что ни одна бомба не упадет на священную землю третьего рейха.

Наряду с этим гитлеровцы понимали, что им придется столкнуться с сильными флотами Англии и США. Так как здесь соотношение сил складывалось не в пользу фашистской Германии, ориентироваться ей следовало на тактику внезапных нападений на вражеские корабли. Для осуществления этих замыслов требовалось оснастить военные суда мощным вооружением и, разумеется, самыми совершенными средствами разведки, которые позволяли бы своевременно обнаруживать противника, неожиданно нападать на него, а если обстановка складывалась неблагоприятно, уклоняться от встречи. Таким средством являлась радиолокация.

Инициатива в развертывании исследований в этой области принадлежала военно-морскому полигону связи, который в 1934 году предложил организовать новую радиофирму «Гема». Она должна была заниматься разработкой радиолокационной и гидроакустической аппаратуры для флота. К началу войны фирма сумела изготовить небольшую [200] партию радиолокационных станций, работавших на волне порядка 80 сантиметров.

Примерно в 1936 году, желая нажиться на военных заказах, известная немецкая фирма «Телефункен» по собственной инициативе начала разработку средств радиообнаружения. Учитывая, что заказы для флота уже выполняются другими, основное внимание специалисты сосредоточили на аппаратуре для войск противовоздушной обороны. Однако в течение трех лет эти разработки не получали поддержки имперского министерства воздушных сообщений, которому была подведомственна служба ПВО Германии. Только летом 1939 года командование ВВС выдало наконец фирме «Телефункен» первый заказ на станции для нужд ПВО.

Серийное производство аппаратуры для обнаружения самолетов началось лишь после того, как был развеян миф о неприступности территории Германии для вражеской авиации. К работам в области радиолокации подключились «Сименс и Гальске», «Лоренц» и другие фирмы, имевшие хорошую исследовательскую и производственную базу.

Что же из радиолокационной техники нашли мы в полосе 1-го Белорусского фронта? Прежде всего это были станции дальнего обнаружения и наведения истребительной авиации.

Эти станции были стационарного типа. Огромные неподвижные антенны располагались на железобетонных опорах. Радиотехническая аппаратура размещалась в блиндажах под антеннами. Площадь отражателя достигала 100 квадратных метров. Перед ним мы увидели множество излучателей, выполненных в виде полуволновых вибраторов. Их размеры позволяли предполагать, что станция работает в дециметровом диапазоне волн. Несколько позже, когда нам удалось ознакомиться с технической документацией, наши предположения полностью подтвердились.

. Мы сразу пришли к выводу, что неподвижность антенн — серьезный тактический недостаток. Такая конструкция позволяла вести наблюдение за самолетами в ограниченном секторе. Однако вскоре мы убедились, что фашистское командование сделало все возможное, чтобы снизить влияние этого фактора.

Так как территория Германии была уязвима с любого направления, ее разделили на районы, в каждом из которых [201] были созданы радиолокационные центры. В их задачу входило обнаружение самолетов противника в определенной полосе, соответствующей заданному положению антенн. Сектора радиолокационных станций несколько перекрывали друг друга.

В состав радиолокационных центров кроме станций дальнего обнаружения входило по одной-две станции наведения «Большой Вюрцбург», а также станции орудийной наводки «Малый Вюрцбург». Последние имели непосредственную связь с зенитными батареями 88- или 105-миллиметрового калибра. Против авиации Советского Союза действовал восточный радиолокационный центр номер 10, располагавшийся у небольшого городка Нойтирштигель.

«Большой Вюрцбург» также относился к станциям стационарного типа. Однако параболическая антенна, имевшая диаметр около пяти метров, могла вращаться. Радиолокационная аппаратура была смонтирована внутри железобетонного колпака, служившего основанием станции. «Малый Вюрцбург» во многом походил на «старшего брата», но имел меньшие габариты. К тому же все устройства станции, кроме антенн, размещались в четырехколесной кабине...

День проходил за днем. С помощью людей, выделенных в наше распоряжение генералом Шебаниным, мы разыскивали радиолокационные установки, изучали их, делали краткие записи, которые могли пригодиться нам в будущем.

По всему чувствовалось, что фронт готовится к наступлению. Ночами к переднему краю двигались бесконечные колонны грузовиков, танки, самоходные установки, пушки, реактивная артиллерия. Глядя на эту боевую технику, мы невольно вспоминали трудную осень 1941 года... Насколько сильнее стали мы в сорок пятом!

Поздно вечером 15 апреля вместе с генералом Шебаниным мы выехали в район города-крепости Кюстрин. Василий Иванович очень устал за последние недели. И это естественно. Подготовка к решающему наступлению на Берлин требовала полной отдачи сил. — Как хорошо было бы вздремнуть! — тихо произнес генерал Шебанин. — Но не могу. В голове сплошные цифры. Никогда еще столько мин, снарядов, патронов не про-ходило через фронтовые склады. [202]

Была полночь, когда мы приехали на командный пункт командующего 8-й гвардейской армией генерала В. И. Чуйкова. Начало артподготовки было назначено на три часа ночи по берлинскому времени. Василий Иванович Шебанин еще раз проверил, как выполнены его последние распоряжения по доставке боеприпасов.

Незадолго до начала артподготовки стало известно, что на КП армии прибыли Маршал Советского Союза Г. К. Жуков и члены Военного совета фронта. Неподалеку от землянок хлопотали операторы кинохроники. Какая-то необыкновенная тишина стояла вокруг. Ни одного, даже отдаленного выстрела, ни одной вспышки.

В эту ночь у меня произошла встреча с начальником прожекторных Войск ПВО страны генералом Николаем Александровичем Аноровым, с которым мы были знакомы уже добрых пятнадцать лет. Когда-то давно он командовал электротехническим батальоном, затем — прожекторным полком. Аноров самозабвенно любил свою технику и внимательно следил за ее развитием. Пожалуй, ни одна разработка, связанная с прожекторами, не обходилась без его консультации. Мы часто встречались с Николаем Александровичем на испытательных площадках, совещаниях, технических конференциях. Еще до начала Великой Отечественной войны он предложил особый метод поиска самолета лучом прожектора. Этот метод так и вошел в практику под названием метода Анорова.

...Ровно в три часа ночи в небе вспыхнули желто-розовые огненные зарницы. Прошла секунда, другая — и до нас докатилась волна тяжелого, многоголосого грома. С каждой минутой раскаты становились все чаще и мощнее. Наконец они слились в сплошной гул. Гремели залпы тяжелых орудий, небо прочерчивали огненные трассы реактивных снарядов. Тысячи тонн смертоносного металла! Теперь уже весь небосклон полыхал огнем.

Через некоторое время артиллерия перенесла огонь и глубину вражеской обороны. Пехота и танки стремительно ринулись вперед. Минуты за три до конца артподготовки в полосе прорыва вспыхнули лучи зенитных прожекторов. Такой прием, рассчитанный на ослепление противника, еще не применялся в Великой Отечественной войне. Я поинтересовался у генерала Анорова количеством установок.

— Сто сорок три, — ответил он. [203]

По привычке тут же прикинул, какова общая сила света. Получилось что-то около 100 миллиардов свечей!

Не стану останавливаться на подробностях сражения за Берлин. Об этом уже многие писали. Да и вряд ли я сумел бы обстоятельно рассказать о событиях, в которых непосредственного участия не принимал.

Рано утром 2 мая наша группа выехала в Куммерсдорф, расположенный в 60 километрах к югу от Берлина. Там находился многоцелевой полигон гитлеровцев.

По дороге в Куммерсдорф видели мы колонны военнопленных, которые понуро брели на восток. Встречались нам и бывшие узники концентрационных лагерей. Серые, изможденные лица, но сколько счастья светилось в их глазах! Шли и пели — по-русски, по-польски, на чешском и французском языках.

В артиллерийской части полигона нам удалось разыскать многоствольные зенитные установки. Конструктивное решение отдельных узлов показалось нам оригинальным. Что же касается радиолокационной техники, то ничего интересного обнаружить не удалось. Вскоре полигон пришлось покинуть. Части, занимавшие этот район, получили приказ двинуться на помощь Праге. Оставаться здесь одним было нельзя. Пришлось вернуться в Берлин.

Мы, конечно, сожалели, что поездка в Куммерсдорф не принесла желаемых результатов. Однако по возвращении в Берлин нам удалось узнать и увидеть довольно много любопытного. Мы ездили на восточную и западную окраины города, тщательно исследовали центр. И должен сказать, постепенно перед нами вырисовывалась общая картина системы противовоздушной обороны Берлина.

В пригородах мы обнаружили зенитные батареи 105-миллиметрового калибра, радиолокационные станции «Малый Вюрцбург» и звукоулавливатели. Такие же системы прикрывали местечко Цоссен в 30 километрах к югу от Берлина. Тут, пожалуй, боевые порядки зенитной артиллерии достигали максимальной плотности. И не случайно. Неподалеку от Цоссена находились обширные подземные сооружения, в которых размещалась ставка фашистского командования.

Позиции зенитной артиллерии охватывали Берлин кольцом. Насыщенность системы ПВО станциями орудийной наводки, добротное оборудование орудийных окопов и укрытий для личного состава свидетельствовали о том, [204] что в ходе войны фашистам пришлось изменить спои взгляды на роль противовоздушной обороны.

В дополнение к кольцевой системе ПВО гитлеровца построили три специальных многоэтажных башни-бункера. Одну — в районе Тиргартена, вблизи рейхстага (главная), вторую — в парке Фридрихсхайн (восточная), третью — в районе Шпандау (западная). На плоских крышах башен были установлены спаренные зенитные орудия 128-миллиметрового калибра. На каждой башне по четыре спарки. Там же располагались оптические дальномеры. Радиолокационные станции «Малый Вюрцбург» размещались на крышах соседних зданий. Для борьбы с пикирующими самолетами противника имелись малокалиберные зенитные пушки. Они были установлены на специальных балконах, имеющихся на башнях.

Знакомство с этими опорными пунктами ПВО убедило нас в том, что прикрытию Берлина от воздушных налетов на последнем этапе войны гитлеровцы придавали первостепенное значение. При этом главная ставка делалась на зенитные средства. Насколько интенсивно использовались башни ПВО во время Берлинской операции, свидетельствовал тот факт, что только вокруг восточной башни было найдено свыше 6000 гильз 128-миллиметрового калибра.

Несколько позже мы установили, что в башне Тиргартена располагался центральный командный пункт системы ПВО фашистской Германии. Там мы нашли гигантский планшет, на котором отображалась воздушная обстановка над всей территорией Германии и некоторых стран Европы, находившихся под игом фашизма.

8 мая мы были в гостях у командующего артиллерией фронта генерал-полковника артиллерии В. И. Казакова. Здесь же, в Карлхорсте, располагался штаб Маршала Советского Союза Г. К. Жукова.

Утром 8 мая Василий Иванович Казаков ушел в каком-то особенно радостном, приподнятом настроении. А к вечеру стало известно, что в присутствии представителей командования союзных армий — Маршала Советского Союза Г. К. Жукова, Главного маршала авиации Англии А. Теддера, командующего стратегическими воздушными силами США генерала К. Спаатса, главнокомандующего французской армией генерала Ж. Делатр де Тассиньи немецкий [205] фельдмаршал Кейтель подписал акт о безоговорочной капитуляции фашистской Германии.

Как только весть об этом разнеслась по частям и соединениям, началось что-то невообразимое. Люди обнимались, целовались. На перекрестках улиц возникали стихийные митинги. То тут, то там раздавалась стрельба. Но это были мирные выстрелы, первые выстрелы мира, которыми солдаты, сержанты и офицеры салютовали победе!

Были в эти дни и шумные застолья. Но все мгновенно замолкали, когда предлагался тост за тех, кто не дожил до светлого Дня Победы, кто остался лежать в подмосковных полях, у берегов Волги, Днепра, в лесах Белоруссии, на польской земле...

Несколько дней спустя мы вновь принялись за работу. Снова ездили к башням и на полигоны. Нас заинтересовал главный артиллерийский испытательный полигон Хиллерслебен, расположенный за Эльбой, там, где находились союзные войска. Но, к сожалению, пропуска туда союзное командование нам не оформило. Обидно было, конечно, но ничего не поделаешь. Пришлось ограничиться поисками и исследованиями на территории, занятой нашими войсками. Работа эта продолжалась до середины июня. Завершив ее, мы вернулись в Москву. [206]