Дом ратной славы

Кто бы ни приехал в Волгоград — турист ли, ветеран Великой Отечественной непременно идет на площадь имени В. И. Ленина, ищет свидания с легендарным Домом Павлова.

Дом как дом, четырехэтажный, из обыкновенного кирпича, жилой, с подъездами, у которых играют дети. И все-таки он особенный.

Торцом своим дом обращен к площади. На прохожих со стены смотрит суровое лицо солдата, в чертах которого видятся герои-сталинградцы. И надпись на каменной плите: «58 дней в огне».

Да, так было: два месяца, ни на секунду не выходя из боя, дом сражался с врагом. Его рвали снаряды и мины, секли пулеметы, жгли огнем, а он все стоял и стоял, преградив фашистам путь к Волге. Был он для них костью поперек горла.

Дом этот силен был не стенами. Люди в нем были несгибаемые. Так и хочется всех поименно назвать.

Достаю свои корреспондентские блокноты — записи разных лет: и времен боев в Сталинграде, и послевоенные, когда доводилось приезжать в Волгоград и встречаться с героями Дома Павлова. Они — эти записи — достоверно воскрешают героическое былое, ибо зафиксировали слова и мысли тех, кто все 58 дней и ночей был в огне.

Начнем с Павлова, чьим именем назван дом. Кто же он?

Виделись мы с ним не раз и не два, а значительно больше. О товарищах, о сталинградских боях рассказывал охотно. Говорил тихо, спокойно, по-новгородски окал.

— Темной сентябрьской ночью сорок второго года наша 13-я гвардейская дивизия выгрузилась из машин на левом берегу Волги, — вспоминал Павлов. — Тогда мы и увидели Сталинград. Нет, зданий не видно было. Сплошное зарево стояло над городом. И подумалось: неужто в том огне живые люди имеются? Потом самим довелось в огонь шагнуть...

Да, прямо с катеров и в бой кинулся 42-й гвардейский полк, в котором командиром отделения был гвардии сержант Яков Павлов. А бой был трудным. Фашисты просочились почти к самой переправе. Огонь вели по Волге и по берегу. Но гвардейцы дивизии генерала Родимцева так ударили, — силы-то свежие! — что враг вынужден был откатиться от берега.

Бои не прекращались и в последующие дни. Гитлеровцы снова предпринимали попытки выйти к Волге, но гвардейцы верны были приказу: «Стоять насмерть! Ни шагу назад!». Происходило все это в самом центре Сталинграда.

Кто бывает нынче в Волгограде, не может пройти мимо разрушенного здания, стоящего недалеко от берега Волги. Это — мельница. На ее стене высечено: «Здесь стояли насмерть гвардейцы генерала Родимцева. Выстояв, мы победили смерть».

Мельница обуглена, ее стены насквозь пробиты снарядами, изрешечены пулями, а крыша рухнула. Такой мельница вышла из боя, такой она осталась навсегда.

Так вот, на мельнице в дни сентябрьских боев находились наблюдательные пункты дивизии, полка, батальона и роты. Может, сегодня кто-то удивится: мыслимо ли такое? Только в Сталинграде, где расстояния и дистанции исчислялись метрами, было именно так: командир дивизии располагался на одном уровне с ротным командиром. Лишь стены комнат или потолки этажей разделяли их.

Вечером 27 сентября на мельницу по вызову командира роты гвардии старшего лейтенанта Наумова прибыл сержант Павлов. Вид у него был не из бравых: только что вернулся из разведки, устал, не отдыхал еще.

— Как чувствуете себя, сержант?

— Нормально, — был ответ Павлова.

Ротный, взяв сержанта под руку, подвел к окну.

— Вон четырехэтажный дом, видите?

Павлов взглянул в сторону площади 9 Января (ныне площадь имени В. И. Ленина) и кивком головы подтвердил, что видит.

— Этот дом, — продолжал Наумов, — приглянулся генералу Родимцеву и командиру полка полковнику Елину. И мне с комбатом тоже. Уж больно он хорошо стоит: из него всю площадь под контролем держать можно. Короче говоря, надо пробраться в дом и разведать, много ли фашистов там. Вам, сержант, это поручается.

— Все понял. Разрешите выполнять?

— Действуйте, сержант.

В ночь в направлении к дому отправились четверо — Яков Павлов, ефрейтор Василий Глущенко, рядовые Александр Александров и Николай Черноголов.

Вспоминая ту тревожную ночь, Павлов рассказывал:

— Дело прошлое, и нечего греха таить: жутковато было. Рискованный путь: в поле проще передвигаться, а тут городские закоулки да развалины, за которыми враг...

Согревало лишь душу чувство, что рядом надежные друзья, парни волевые, отчаянные и надежные. Прихватив с собой что полагается для боя: автоматы, «лимонки» и ножи, поползли. До дома недалеко — метров сто пятьдесят. Но были эти метры страшно трудными. Немцы поливали огнем наши позиции. Мы жались к матушке-землице, ползли по асфальту, щебню, кирпичу. И достигли дома до восхода луны. У его стены замерли, прислушались.

А дом тоже замер — ни звука. Кто за его стенами? Где фашисты? Сколько их? Как бы захватив с собой эти вопросы, разведчики нырнули в первый подъезд. Не все, конечно, Александрова оставили у двери, чтобы наблюдал. Тихо, не стуча каблуками, по лестнице спустились в подвал. Из-за двери одной из подвальных комнат послышался говор. Павлов резко толкнул дверь и включил фонарик. Луч побежал по каменному полу, вдоль стен и четко высветил лица детей, женщин.

— Кто такие?

— Мы живем здесь, — задрожал женский голос.

— А немцы где?

— Сыночки, — нараспев произнесла женщина, — милые, вернулись-таки.

— А мы никуда не уходили, мамаша. Сталинград защищаем. Ну, а фрицы где?

— Они тут рядышком, во втором подъезде. Кажись, на первом этаже, оттудова стреляют, — выкладывала все, что знала, женщина.

Разведчики перебрались во второй подъезд. На первом этаже — две квартиры. Слышен бойкий разговор — немецкая речь. Так и есть — здесь фашисты. Павлов и Черноголов одновременно открывают обе двери. В комнаты летят гранаты, за ними разведчики посылают очереди из автоматов.

На этом бой закончился. Все четверо остались целы и невредимы. Зато фашистов всех уложили. В других подъездах гитлеровцев не оказалось.

— Задача выполнена, можно в роту возвращаться, — вслух произнес Павлов и, взглянув на товарищей, спросил: — Как думаете?

— Дом-то в наших руках. — отозвался Глущенко. — Может, будем оборону тут держать?

— Правильно, — обрадовался Павлов. — И я так думаю. Здесь теперь наш рубеж.

— А я боялся, что ты прикажешь уходить отсюда, — сказал Павлову Александров.

— Столько людей в подвале — женщин, детей. Мы вроде освободили их. Не отдавать же их снова фрицам на поругание.

Павлов принял решение: оставаться в доме и держать круговую оборону. Всех троих расставил по окнам, каждый наметил сектор наблюдения и обстрела...

Во время одной из встреч с Яковом Федоровичем я спросил, как же он все-таки решился ввязаться в бой с фашистами, а затем и остаться в доме, ему ведь такого приказа не было. Выходит, инициативу проявил?

— Когда шли на задание, — ответил Павлов, — мы твердо усвоили, что раз сам комдив Родимцев интересуется тем зданием, значит, оно очень нужно нам. А коль так, то, завоевав дом, покинуть его грешно было. А насчет того, почему мы в бой ввязались, скажу так: поскольку в рядах наших не густо было с личным составом, мы, сталинградцы, держались правила: каждому полагается за пятерых, а то и за семерых сражаться. А нас четверо было. Вот и выходило, что не четверо, а больше двадцати, чуть ли не взвод. С такой силой фрицев из одного подъезда не выбить?! Так-то оно.

Да, сильны духом были сталинградцы, воевали на совесть, умели стойко оборону держать и в наступление шли, не ведая страха. В моем блокноте есть запись разговора двух солдат — ефрейтора Глущенко и рядового Черноголова. Впору привести его.

— Вася, — подает голос Черноголов, — у меня патроны кончаются. А у тебя?

— Есть чуток.

— Что будем делать, ежели фрицы снова полезут на нас?

— Драться будем.

— Чем?

— Кирпичами.

— Верно, кирпичей целая гора. А если и они кончатся?

— Зубы у тебя, Саша, кажись, имеются.

— Еще целы.

— Ну вот и ладно. Зубами будем фрицам глотку грызть.

— И я так думаю, Вася...

Такими они были. Двое суток вчетвером держали они тот дом. По ним били из орудий, к ним пытались подкрасться фрицы, но ничего у врага не получилось. Дом оставался нашим!

Вскоре о нем узнал весь Сталинград. Во фронтовой газете появился очерк, который был назван «Дом сержанта Павлова». С легкой руки корреспондента имя Павлова навсегда было присвоено тому дому.

А на третьи сутки к Павлову прибыло подкрепление — пулеметный взвод лейтенанта Ивана Афанасьева: семь человек с одним станковым пулеметом и шесть бронебойщиков с тремя ПТР.

Веселей стало в доме: такая сила прибыла!

Давно я наслышан был об Афанасьеве, но лично знаком с ним не был. Не сходились наши дороги. Но однажды — 2 февраля 1973 года — мы встретились лицом к лицу в зале Воинской Славы на Мамаевом кургане. А перед этой встречей о нем мне рассказывал генерал-полковник Родимцев:

— Посмотришь на Ивана Афанасьева — человек обыкновенный: богатыря в нем не приметишь. На самом же деле — богатырь! Я рад, что вот такие воины служили в моей дивизии. Они все — мои сыновья. Люблю их и горжусь ими!

Афанасьев прошел трудными дорогами войны. Чего стоило продержаться пятьдесят восемь дней в огненном Доме Павлова! А затем бои до самого Берлина...

Круто обошлась с ним война. Четыре раза был ранен, дважды контужен. После войны новая беда обрушилась на Ивана Филипповича — он ослеп. Двадцать лет белого света не видел. Потом доктора все-таки вернули ему зрение. Но недолго прожил герой: старые раны уложили его в постель, и больше он не встал.

В день нашей встречи Афанасьев предложил мне пройтись по памятным местам Волгограда. Мы побывали на набережной Волги, на площади Павших борцов, на Привокзальной площади, у мельницы — всюду, где сражалась 13-я гвардейская. И у Дома Павлова. Иван Филиппович называл его Домом солдатской славы. Здесь, у своего боевого рубежа, он наглядно показал мне, как была организована оборона дома, поименно вспомнил всех своих боевых товарищей.

— Наш гарнизон, — говорил Афанасьев, — можно смело назвать интернациональной бригадой. Дом защищали представители многих народов нашей страны: русские — Павлов, Черноголов, Александров, Свирин, Воронов, Шкуратов; украинцы — Глущенко, Иващенко, Довженко, Бондаренко, Демченко и Сабгайда; грузины — Мосиашвили и Степаношвили, узбек Турганов, казах Мурзаев, абхазец Сухба, таджик Турдыев, татарин Рамазанов, еврей Хаит. Жили мы душа в душу. Горой стояли друг за друга. Раненые наотрез отказывались покидать дом. «Не могу вас оставить, ребята, — говорил раненый Александров. — Руки целы, глаза видят, значит, оружием могу владеть и вам помогать фашистов бить».

— Объясните мне, — попросил я Ивана Филипповича, — почему командование полка и дивизии считало этот дом важным тактическим объектом в системе нашей обороны?

— Когда я прибыл в дом и забрался на четвертый этаж, то увидел всю площадь и прилегающие к ней улицы. Дом как бы вклинивался в расположение противника: нашими соседями слева и справа были фашисты. Лишь в сторону Волги, к зданию мельницы, оставалась узенькая полоска нашей земли. Врагу очень нужен был этот дом. Отсюда он мог прорваться к Волге. Но мы встали здесь стеной...

Всех вражеских атак не счесть. Их было настолько много, что ни Афанасьев, ни Павлов не брались рассказать о каждом налете фашистов. Но один бой им был почему-то весьма памятен. Их тогда было всего семнадцать человек (это позже в гарнизон дома влилось пятеро минометчиков под командованием лейтенанта А. Чернышенко). А гитлеровцев, бросившихся на здание, — в десять раз больше. Начался артналет. Потом фашисты полукольцом пошли в атаку. И два танка у них было. Правда, Рамазанов и Сабгайда из противотанкового ружья один сразу подбили, другой — скрылся. Но фашисты продолжали наседать. У самых стен дома раздавались возгласы «Рус, сдавайся! Рус, капут!». Но с высоты второго, третьего и четвертого этажей, кочуя от одного окна к другому, павловцы поливали фашистов огнем из пулеметов и автоматов. Сверху хорошо летели и метко ложились в стане врага «лимонки». Атака у западной стены отбита... Минута затишья — и снова трескотня. Теперь северная сторона в опасности. Все силы брошены сюда. И снова враг захлебывается...

Тринадцать атак в тот день отбил гарнизон Дома Павлова.

— И боеприпасов хватило? — поинтересовался я.

— Иващенко, Хаит и Мурзаев до поздней ночи подносили из мельницы патроны и гранаты. Парни перетаскали столько ящиков, что хватило бы груза на десяток машин.

И так день за днем. И все-таки интересно знать, а были ли часы отдыха у гарнизона дома, случались ли веселые минуты?

— Не часто, — сказал мне Павлов, — но вот припоминаю праздник 7 ноября, 25-летие Великого Октября.

На счастье, выдался относительно спокойный день. И мы устроили праздничный обед. Лейтенант Афанасьев речь произнес, с праздником всех поздравил. Потом патефон завели. Танцевали. И песню затянули «Есть на Волге утес...» В тот день к нам пришел командир полка гвардии полковник Елин. Благодарил нас, всех героями назвал...

Так сражались, так жили герои Дома Павлова. Эта небольшая группа, как сказал маршал В. И. Чуйков, обороняя один дом, уничтожила вражеских солдат больше, чем гитлеровцы потеряли при взятии Парижа.

Не всем героям суждено было выжить. Пали в боях за Дом Павлова Чернышенко, Свирин, Хаит, дальше на дорогах войны сложили головы Александров, Черноголов, Довженко, Бондаренко, Сабгайда. В послевоенные годы не стало Афанасьева, Мосиашвили. Умер Павлов. Остальные воины-сталинградцы приезжали в Волгоград, переписывались, выступали в школах, воинских частях.

Дом Павлова был неприступной крепостью, о которую вдребезги разбились все попытки врага овладеть ею и выйти к Волге. Произошло это потому, что несгибаемы были дух и воля воинов-сталинградцев, на деле доказавших свою безграничную любовь к Родине и верность воинской клятве.

И когда я спросил у Павлова, что бы он пожелал воинам-уральцам, Яков Федорович взял мой блокнот и написал:

«Читателям газеты «Красный боец»

Дорогие друзья!

Что же вам пожелать? Хотелось бы, чтобы вы всегда были достойными сынами своей Родины.

У воинов-сталинградцев был девиз: «Ни шагу назад!» В нем заключалось мужество, стойкость, горячая любовь к Родине. Будьте верными этому девизу.

Старший л -т запаса Герой Советского Союза Я.Павлов».