Пулеметчик с Мамаева кургана

Ему, Ване Казанцеву, было тогда девятнадцать лет. Не успев окончить Свердловское пехотное училище, погрузился в вагон-теплушку и укатил в неизвестном направлении.

Только за Сызранью, когда эшелон пошел вдоль Волги, сосед по нарам шепнул:

— Слышь-ка, Ваня, кажись, в Сталинград едем.

— А куда же больше? — не удивился Казанцев. — Сталинград, брат, нынче самый важный фронт. Слыхал, что политрук вчера говорил: бои уже прямо в городе идут.

Друзья притихли. Еще плотней прижавшись щекой к пахучему сену, что заменяло подушку, каждый думал свою думу, ибо знал только то, что было, а что предстояло, что ждало их впереди — и ведать не ведали.

К Сталинграду примчались так, словно курьерским поездом неслись. И когда глянули в сторону правого берега, туда, где был город, ахнули: пламя, опоясав все окрест, высветило Волгу и каждую лодчонку, а в ней и бойцов, которые гребли к огнедышащему берегу.

— Неужели там люди имеются? — услышал Казанцев чей-то голос позади себя.

— Где там?

— Ну, в Сталинграде... Он же весь в пламени.

— Имеются, браток, имеются, — спокойно произнес Казанцев, — и мы там скоро будем.

Всю ночь переправлялась дивизия на правый берег Волги. Кто как плыл: одни — на катерах, другие — на плотах да на лодках. Враг не унимался: бомбил, минами забрасывал Волгу. Однако батальоны и полки, хотя и несли потери на воде, к утру зацепились за берег и с ходу кинулись на Мамаев курган, где уже целый месяц не утихал бой.

Мамаев курган, на военных картах отмеченный как высота 102,0, возвышается над всем Сталинградом. С его вершины далеко видно: вся Волга и даже Заволжье, ну, а город, хотя он и вытянулся вдоль реки километров на семьдесят, был как на ладони. Поэтому-то гитлеровцам очень нужен был курган, и особенно его вершина. Заберись они на нее — нам несдобровать.

Это хорошо уяснил себе и пулеметчик Ваня Казанцев. Как только стал ногой на мокрый песчаный берег, цепко ухватился за станину пулемета и пошел в гору, на курган. Сначала бежал пригнувшись, а потом ползти пришлось: враг огнем прижал к земле. Наукой ползать Казанцев владел отменно, ибо основательно отработал ее еще на полях под Свердловском. И когда кто-нибудь роптал, старшина говорил: «Отставить разговорчики... Потом благодарить будете за такую науку».

Прав был старшина. Ведь вот сейчас ползти в гору не так-то легко, а Казанцеву хоть бы что. Невысокого роста и худощавый, будто скроенный из одних мускулов, он сам проворно лез вверх да станкач-пулемет катил.

Чем выше в гору, тем жарче становилось вокруг, сама курганная земля поминутно вздрагивала, словно ее кто-то изнутри толкал. Снаряды рвались то впереди, куда полз Казанцев и куда пробивалась вся его рота, то слева, и даже позади.

Фашисты пошли в атаку. Рота не успела окопаться. Казанцев, крутнув пулемет стволом к врагу, ухватился за гашетку и был готов ударить.

Учащенно забилось сердце, сначала холодок пробежал по спине, а следом жар пополз по телу, и Казанцев почувствовал, как горит лицо. Отчего бы это? Неужели испугался?

Нетрудно объяснить такое состояние. Парень впервые увидел перед собой настоящего врага. Это ведь не мишень, в лицо которой он много раз смотрел, стреляя в тире, а всамделишный фашист. Полоснет он из своего автомата — и каюк.

Но умереть должен фашист. Казанцев как-то по-особому напружинился, сгруппировался и, еще плотнее прижавшись к земле, отчего телом ощутил каждый ее бугорок, впился глазами в тех, кто с гортанным криком все ближе и ближе подбирался к его позиции. Теперь главное не упустить своего мига, того момента, когда лучше всего следует ударить по вражьей цепи.

Припомнилась чапаевская Анка-пулеметчица, которую много раз в кино видел. Вот она молодчина! Надавила на гашетку в самый раз. И косила, косила...

И он, Ваня-пулеметчик, подпустив врагов близко-близко, тоже, кажется, поймал свое мгновение. Первая пулеметная очередь удачно сработала: фашистская цепь, словно челюсть, по которой ударили чем-то увесистым, выщербатилась.

Последовали вторая и третья очереди. Фашистский строй растаял: одни обрели погибель, другие, дрогнув, поползли назад.

— Молодец, Казанцев! — похвалил командир взвода лейтенант Решетников. — Сработал точно!

Первый бой выигран, как говорят, лиха беда начало. Казанцев чуток расслабился, лег спиной на землю так, чтоб руки и ноги не чувствовали напряжения, и подумал о том, что, если хорошо изловчиться, то врага ой как можно бить. Конечно, немец тоже не лыком шитый, ему палец в рот не клади — откусит. Оттого и победа слаще, что одолел сильного.

Кто знает, сколь Ваня лежал бы вот так без движения и дела, если бы не снаряд, с визгом пролетевший над казанцевской позицией. Он-то и отрезвил: надо в землю зарываться, нечего пупом торчать...

И пошла в ход лопата, пристегнутая к ремню. Ничего что маленькая, а вон как врезается в курган, если, конечно, как следует надавить на нее. Это Ваня умеет...

До пояса лишь успел в землю забраться, как немец снова зашевелился. Стал мины кидать. Вот они рвутся, окаянные, совсем близко. Кто-то рядом вскрикнул: видать, осколком зацепило.

— К бою! — услышал Казанцев голос взводного и понял, что фашисты снова собрались атаковать.

Так оно и было: вдали показались. Много их.

— Казанцев, — снова голос лейтенанта Решетникова, — смотри в оба. И не подкачай!

— Есть не подкачать! — ответил Казанцев и, похлопав по пулеметному стволу, продолжил: — Слышишь, «максимчик», нам велено не оплошать. Понял? Всыпем фрицам по первое число, чтоб знали, гады, где раки зимуют...

Фашисты, пригнувшись к земле, с автоматами наготове бежали широким шахматным строем. Казанцев, как и товарищи его по взводу, уже видел их лица и даже слышал отдельные выкрики, наверно, офицеры команды подавали. Автоматная дробь катилась по кургану.

— Огонь! — услышал Казанцев команду взводного.

Взвод ударил по гитлеровцам дружными очередями из автоматов. Но Казанцев не спешил, ему хотелось подпустить фашистов поближе, пусть метров на тридцать приблизятся... Ну пусть, пусть подойдут...

И вдруг перед глазами что-то сверкнуло и так грохнуло, аж стенки окопа словно живые зашевелились. Казанцева швырнуло в сторону и чем-то тяжелым стукнуло по спине, да так сильно, что вроде животом вдавило в землю, отчего в глазах потемнело и показалось ему, что настала кромешная ночь.

Открыл глаза и увидел в правой руке пулеметную рукоять. Сам пулемет-то где? Шевельнулся. Все вроде в норме: тело послушно. А со спины скатилось колесо, видать, от пулемета. Ну да, им-то и по спине садануло...

— Казанцев, — услышал взводного, — какого черта молчишь?

Пулеметчик ничего не ответил, лишь горестно вздохнул оттого, что оказался без пулемета, который, конечно, мина слизнула, а его, Казанцева, даже не царапнуло. Как так получилось — сам не знал. Просто повезло.

— И на том спасибо, — про себя шепнул и пополз вдоль взводной позиции, где на глаза попался ничейный автомат, засыпанный землей (кто-то, видать, отстрелялся), взял его и открыл огонь по фашистам, которые все еще продолжали атаковать.

— Казанцев, — вдруг снова услышал голос лейтенанта. — А пулемет где?

— Немец, туды его, покалечил.

— Сам-то цел?

— В исправности.

— Ну и ладно. Готовь гранаты!

— Гранаты — это хорошо, но пулемет нужен, — горестно произнес Казанцев и пополз по направлению к соседнему взводу.

— Куда? — строго спросил взводный.

— Кажется, у соседей пулемет молчит. Может, пристроюсь к нему.

Как в воду глядел: ранен был в руку да в плечо пулеметчик, но с позиции не сходил, одной рукой копошился у «максима», ленту никак не мог направить: патрон дал перекос.

— Погоди, браток, я мигом все направлю, а ты ползи в тыл. Вишь, как тебя продырявило.

Пулеметчик послушался лишь тогда, когда Казанцев хлестанул длинной очередью по фашистам. Хорошо работал «максим», можно сказать, в такт сердцу Вани Казанцева, которое радостно билось оттого, что снова обрел силу и огнем своим может выручить взвод и даже роту. Фашисты, подкошенные казанцевскими очередями, падали и больше не поднимались.

Захлебнулась и эта фашистская атака. Но она была не последней. Еще много раз приходилось сержанту Казанцеву встречать, и, конечно, провожать — огнем, естественно, — с кургана фашистов. И ему тоже доставалось. Лавина огня лилась на его станковый пулемет, гитлеровцы мины швыряли, прямой наводкой из орудия стреляли. Глох Ваня от взрывов, комья курганной земли хлестали по лицу, а он, преодолевая боль и усталость, посылал очередь за очередью в стан врага. Правда, пулемет калечило, его же осколки да пули стороной обходили. Лишь раз задело ногу, но Казанцев не ушел с кургана. Перебинтовался и снова ударил по фашистам.

Встретились мы с Иваном Яковлевичем Казанцевым как-то после войны в Волгограде. Пошли на Мамаев курган.

— Сколько в день доводилось атак отбивать? — спросил я его.

— Понятия не имею. Они все время саранчой ползли на меня, а я их косил... С утра до ночи...

Весь курган мы с ним исходили, все искал Казанцев свой окоп. И нашел-таки. Припал к земле и тихо, чтоб никто не видел, заплакал. Вспомнил друзей, павших на кургане, своих однополчан из 284-й стрелковой дивизии.