VII. Бои на Тихорецкомъ и Кавказскомъ направленiяхъ. Выселки.
Неравная борьба и отходъ отрядовъ на Екатеринодаръ.
28ое февраля 1918 г. Оставленiе Екатеринодара

Борьба на Тихорецкомъ и Кавказскомъ направленiяхъ, продолжавшаяся втеченiе всего февраля, протекала въ обстановке изменчиваго боевого счастья.

Колеблющаяся въ своихъ настроенiяхъ казачья масса чутко прислушивалась къ вестямъ съ фронта. Когда побеждали мы — белые отряды немедленно и чрезвычайно усиливались путемъ притока добровольцевъ и мобилизованныхъ. Но какъ только красные насъ теснили, настроенiе тотчасъже менялось; казаки покидали фронтъ и въ одиночку, и целыми группами дезертировали изъ своихъ частей, а мобилизацiи срывались. Наиболее устойчивые изъ нихъ просто, но мѣтко определяли эти «перебежки по одному и чаетями,"«Еще, молъ, — незнакомы съ большевиками. Вотъ  [64] придутъ «краснюки», зальютъ за шкуру сала, тогда — другое запоютъ.»

Вначале движенiе нашихъ отрядовъ, имевшихъ целью овладенiе столь важными железнодорожными узлами, какъ станцiи Тихорецкая и Кавказская, развивалось удачно.

Отрядъ полковника Покровскаго, сбивая красныхъ съ занятыхъ ими станцiй и разъездовъ, 6го февраля короткимъ ударомъ ойладелъ и закрепился на станцiи Выселки, въ 40 верстахъ отъ станцiи Тихорецкой.

Приблизительно къ томуже времени, на Кавказскомъ направленiи, отрядомъ полковника Лисивицкаго, послѣ удачнаго бря, была занята станцiя УстьЛаба.

До занятiя Выселковъ Покровскiй непосредственно руководилъ своимъ отрядомъ. Его исключительная энергiя, личная храбрость, имя столь популярное среди казаковъ и грозное для большевиковъ — неизмѣнно доставляли ему боевую удачу. Къ сожалѣнiю, послѣ успѣшнаго занятiя Выселокъ, Покровскiй, на котораго было возложено руководство всею обороною Екатеринодара, принужденъ былъ оставить отрядъ и переѣхать со своимъ штабомъ въ городъ. По предписанiю войскового штаба въ командованiе отрядомъ вступилъ полковникъ Ребдевъ.

Для тѣхъ, кто близко стоялъ къ тогдашней боевой обстановкѣ, кто понималъ все значенiе имени начальника,  [65] кто успѣлъ въ боевой страдѣ язучить и характеръ гражданской войны, и настроенiе своихъ частей, ясно было, что эта перемѣна ничего хорошаго не предвѣщала. Тяжелымъ предчувствiямъ суждено было вскорѣ осуществиться.

Легкость взгляда на противника, отсутствiе распорядительности и бдительности, вино, пшроко лившееся въ штабныхъ вагонахъ, — все это было причиной того катастрофическаго отката отъ Выселокъ, который явился слѣдствiемъ ночного нападенiя большевиковъ на нашъ отрядъ.

Выселки были началомъ конца. Эта первая крупная неудача окончательно измѣнила настроенiе казаковъ, подорвала духъ добровольцевъ и вѣру ихъ въ свои силы.

По Екатеринодару ползли зловѣщiе слухи: — Выселки — пропиты, сданы безъ боя. Громко назывались имена виновниковъ и порождали злобу и тревогу среди обывателей.

Тылъ панически заволновался. Съ болыними трудами налаженное дѣло снабженiя, санитарная часть, общественная помощь, — все это утратило бодрость работы. Только соображенiя о личномъ спасенiи, куда уходить, какъ оберечь себя на случай прихода большевиковъ, доминировали у всѣхъ надъ чувствомъ долга.  [66]

Мнѣ не довелосъ въ роковую ночь съ 15 на 16 февраля быть подъ Выселками, но то, что мнѣ пришлось выслушать отъ прибывшихъ на слѣдующiй день въ Екатеринодаръ раненыхъ и командированныхъ изъ отряда, поистинѣ рисовало картину преступнаго попустительства со стороны лицъ, на обязанности которыхъ лежало принятiе мѣръ развѣдки и непосредственнаго охраненiя, дйктуемыхъ элементарными требованiями устава и близостыо противника, къ томуже сильнаго.

На Тихорѣцкомъ направленiи съ нами дрались части 39ой пѣхотной дивизiи. Эти войска въ достаточной мѣрѣ сохранили свою боеспособность, матерiальную часть и въ ихъ рядахъ было не мало офицеровъ.

Отрядъ былъ застигнутъ врасплохъ. Красные зашли въ тылъ, подорвали желѣзнодорожное полотно и стремительнымъ ночнымъ налетомъ ворвались на станцiю и примыкавшую къ ней станицу.

Отрядъ спалъ... Штабъ бездѣйствовалъ.

Много славныхъ добровольцевъ легло подъ Выселками, много было взято въ плѣнъ; большевикамъ досталась богатая добыча.

На слѣдующiйже день В. Л. Покровскiй выѣхалъ на фронтъ для личнаго руководства Отрядомъ. Онъ быстро привелъ въ порядокъ части и закрѣпился на [67] ближайшемъ къ Выселкамъ разъзд Козырьки. Полковникъ Ребдевъ былъ смщенъ и въ исполненiе обязанности началышка отряда вступилъ начальникъ артиллерiи капитанъ Никитинъ.

Потери отряда были весьма значительны. Многiе изъ мобилизованныхъ казаковъ, пользуясь временнымъ замешательствомъ, дезертировали и разошлись по своимъ станицамъ.

Неудача подъ Выселками сразу подорвала наши силы. Настроенiе казаковъ, настолько понизилось, что происходившую въ это время въ нѣкоторыхъ станицахъ Екатеринодарскаго отдѣла мобилизацiю приходилось проводить подъ угрозами разстрѣла. Притокъ добровольцевъ почти прекратился.

Конечно, съ такимъ настроенiемъ казаковъ, съ такой неустойчивостью воинскихъ частей нельзя было думать о продолженiи систематической тяжелой обороны города. Къ томуже связь съ Корниловымъ была утрачена. Намъ было известно лишь то, что Корнилову не удалось поднять Донскихъ казаковъ и что, теснимый съ севера большевиками, онъ со своей пятитысячной армiей покинулъ Новочеркасскъ и Ростовъ и ушелъ въ неизвестномъ направленiи.

Тающiя горсти офицерской молодежи, юнкеровъ, верные долгу казаки и преданные Русскому делу люди оставались на подступахъ къ Екатеринодару [68] и героически продолжали его оборону, но увы! — въ ихъ среде уже не было того подъема, который еще такъ недавно влекъ ихъ къ ратнымъ подвигамъ и ширилъ движенiе.

Въ станеже красныхъ царило оживленiе. Серьезно понявъ положенiе белыхъ болыневики стремились развить успехъ и все теснее сжимали «железное кольцо советскихъ войскъ» вокругъ Екатеринодара.

Въ двадцатыхъ числахъ февраля, среди членовъ правительства, краевой рады и чиновъ войскового штаба былъ поднятъ вопросъ о неизбежности оставленiя Екатеринодара. Решено было сосредоточить всю полноту военной власти въ однихъ рукахъ, облекши избранное лицо исключителышми правами, диктуемыми моментомъ. Въ своемъ выборе краевая власть остановилась на Покровскомъ, который и былъ назначенъ командующимъ войсками Кубанской казачьей Области.

Войсковой штабъ въ порядкѣ спѣшности перешелъ на положенiе полевого штаба при командующемъ войсками и подъ его руководствомъ приступилъ къ выработке плана эвакуацiи города.

Постановлено было уходить за Кубань, вывести изъ Екатеринодара всехъ боеспособныхъ, взять съ собою по возможности все артиллерiйское имущество, [69] провiантъ, казну; раненые и больные должны были быть эвакуированы въ первую очередь.

Частнымъ лицамъ, пожелавшимъ слѣдовать за армiею, это было разрѣшено.

Среди надеждъ на будущее и предположенiй, надъ всемъ главенствовала одна мысль, — соединенiе съ войсками генерала Корнилова, увеличенiе такимъ образомъ силъ и возвращенiе вновь въ Екатеринодаръ.

Соединенiе всехъ отрядовъ въ одно целое, отсутствiе прикованности къ обороняемому городу, широкое маневрированiе, реальная сила армiи, которая, импонируя казакамъ, моглабы успѣшно влiять на ходъ мобилизацiи въ попутныхъ станицахъ, — все это вну. шало вѣру въ успѣшное продолженiе борьбы и очищенiе области отъ большевиковъ.

Теснимые сильнейшимъ противникомъ отряды медленно, но съ боями отходили къ Екатеринодару.

На 28 февраля было назначено еосредоточенiе всехъ отдѣльныхъ отрядовъ въ городѣ и выступленiе ихъ за Кубань. Уже за нѣсколько дней до этого на ближайшiй къ городу желѣзнодорожный постъ «Кубань» стали свозить интендантскiе запасы, артиллерiйское имущество; черезъ этотъже постъ направлялись на первый этапъ, по намѣченному пути слѣдованiя армiи, — черкесскiй аулъ Тахтамукай, раненые, больные, семьи военныхъ и гражданскiя лица, пожелавшiя спастись. [70]

Мрачныя, тяжелыя воспоминанiя связаны у меня съ днемъ 28 февраля. Дважды въ этотъ день (въ 1918 году, при оставленiи Екатеринодара и въ 1920 — Георгiевска, этого последняго нашего оплота на С. Кавказѣ) мнѣ пришлось покидать то безконечно близкое и дорогое, что составляло самыя грустныя, но и самыя значительныя и проникновенныя страницы моей жизни: быть свидѣтелемъ крушенiя великаго дѣла, которое строилось на крови и костяхъ тѣхъ скромныхъ героевъ, имена которыхъ уже стерты и временемъ и нынѣшнею горькою дѣйствительностью, чей подвигъ или забытъ, или поставленъ подъ вопросъ. . . . современныхъ изслѣдователей ЮжноРусской борьбы.

По привольной Кубани, по донскимъ степямъ, по долинамъ и отрогамъ Кавказа, по всему Югу, въ безвѣстныхъ могилахъ спите вы вѣчнымъ сномъ, страстотерпцыгерои. Смерть освободила васъ отъ тѣхъ страданiй, которыя переносимъ мы, вапш соратники, пощаженные ея рукою, но униженные, обезкровленные величайшими тягостями изгнанiя.

Къ вамъ, ушедшiе въ минуты жгучей тоски, въ мучительномъ сознанiи своего безсилiя, несется нашъ братскiй земной привѣтъ.

Да будутъ въ ореолѣ вѣчной памяти и славы ваши имена! [71]

До свѣтлой, радостной встрѣчи у престола Предвѣчнаго Судiи.

Послѣднiе дни пребыванiя въ Екатеринодарѣ проходили въ обстановкѣ спѣшныхъ сборовъ.

Тревожные часы переживали наши больные и раненые. Мнѣ, по своей должности штабъофицера для порученiй при командующемъ войсками, приходилось объѣзжать госпиталя и временные лазареты и утѣшать раненыхъ увѣренiемъ, что никто изъ нихъ не будетъ оставленъ или брошенъ на произволъ судьбы, что всѣ будутъ вьiвезены и послѣдуютъ за армiею. И теперь тяжело вспомнить взгляды и полные тревоги вопросы, съ которыми обращались ко мнѣ эти, прикованные къ больничнымъ койкамъ, люди.

Настойчивость и распорядительность Покровскаго сдѣлали то, что при всѣхъ неблагопрiятныхъ обстоятельствахъ, особенно малочисленности санитарнаго персонала, а также отсутствiя перевозочныхъ средствъ, никто изъ лазаретныхъ пацiентовъ не былъ оставленъ и всѣ они своевременно были отправлены за Кубань.

Въ 6 часовъ вечера 28 февраля, на сборный пунктъ, около дворца Войскового Атамана, стали собираться части отдѣльныхъ отрядовъ.

Подъ командою полковника СултанъКелечъГирея прибылъ черкесскiй конный полкъ; конныя сотни [72] полковника Кузнецова, КубаноСофiевское военное училище, подъ начальствомъ полковника А. О. Щербовичъ-Вечоръ; части отрядовъ полковника Покровскаго, полковника Лисивицкаго, имени войскового старшины Галаева, конныя батареи есауловъ Крамарова и Корсуна, отдѣльные бойцы, присоединявшiеся къ своимъ частямъ.

За войеками выстраивались ихъ обозы. Къ сборному пункту тянулись экипажи и повозки частныхъ лицъ, пожелавшихъ раздѣлить судьбу армiи.

Екатериненская площадь передъ Атаманскимъ дворцомъ была погружена во тьму. Мрачно, тягостно было на сердцахъ покидавшихъ городъ его защитниковъ.

Издалека неслись глухiе ружейные, пулеметные выстрѣлы, — наши части, сдерживая насѣдавшаго противника, приближались къ городу, переходя, согласно полученнымъ заданiямъ, въ аррiергардъ армiй.

На крыльцѣ своего дворца вмѣстѣ съ командующимъ показался Войсковой Атаманъ. «По конямъ!»

Краткiя слова привѣтствiй, командъ, и войска стали вытягиваться по направленiю къ желѣзнодорожному мосту черезъ Кубань.

Прощай Екатеринодаръ! Прощайте близкiе, родные! . .

Что ждетъ васъ на завтра?

Что сулитъ намъ будущее?  [73]