Глава вторая.

Флаг над Новороссийском

13 августа фронт получил указание Генерального штаба готовить войска к продолжению наступления с целью ликвидации таманской группировки противника и недопущения ее эвакуации в Крым.

В армиях шла напряженная учеба. А у командования и штаба фронта своя особая работа — выработка решения на наступательную операцию. Этот период в их деятельности можно считать самым ответственным, а в смысле, как говорится, мозговой нагрузки — и самым напряженным, самым творческим, так как идет глубокая и всесторонняя оценка обстановки в оперативно-стратегическом плане, определяются цели и конкретные задачи различным силам [168] фронта, флота и флотилии, предусматривается ход развития операции.

Чтобы полнее выявить силы врага на рубеже обороны и в оперативной глубине, точнее вскрыть построение обороны, систему огня и характер инженерно-оборонительных сооружений, активно использованы все виды разведок: войсковая, боем, воздушная, морская, радиотехническая, агентурная. По указанию штаба фронта повсюду, от полка и до армейского звена, создавались специальные отряды, основой которых были разведывательные подразделения для действий в тылу врага. Они по ночам проникали далеко за передний край и в решительных стычках захватывали пленных, добывали штабные документы. Днем вскрывалась огневая система врага боем и усиленным наблюдением. Одновременно летчики производили аэрофотосъемки различных участков Голубой линии. Оборонительные сооружения на побережье Черного и Азовского морей выявляли морские разведчики.

Важные данные о противнике добывали и наши связисты. Они подключались в телефонные сети, следили за радиосвязью, перехватывали радиопереговоры врага.

В итоге мы пришли к таким выводам, что силы противника на Таманском полуострове существенно не изменились.

Штабом фронта для командного состава были подготовлены специальные карты крупного масштаба, на которых было детально показано расположение сил врага, огневых точек на передовых позициях, артиллерийские позиции, минно-проволочные заграждения, наблюдательные пункты. Мы делали все, чтобы помочь войскам лучше увидеть противника и всесторонне подготовиться к предстоящему наступлению. И все же мы сознавали, что огневая система противника вскрыта далеко не полностью. Дело в том, что оборонительные сооружения построены давно, дзоты заросли травой, а бетон дотов оплели ветви кустарников.

В составе нашего фронта произошли изменения. 26 июля Ставка ВГК забрала в свой резерв 37-ю армию, находившуюся на центральном участке. Оставалось три общевойсковых армии: 18, 56 и 9-я. В те дни в составе фронта продолжала находиться и 58-я армия, прикрывавшая восточное побережье Азовского моря, но с 10 сентября Ставка взяла и ее в свой резерв. Поэтому в сражении за Таманский полуостров она участия не принимала. У нас были 21 стрелковая и горнострелковая дивизия, 5 стрелковых бригад, две танковые бригады, пять отдельных танковых полков, две [169] гвардейские бригады и пятнадцать гвардейских минометных полков «катюш» фронтового подчинения. В составе фронта оставалась и 4-я воздушная армия. Всего насчитывалось 817 400 человек, 4435 орудий и минометов, 314 танков и самоходных артиллерийских установок, 230 «катюш» и 699 боевых самолетов{55}.

Кроме того, фронту были подчинены в оперативном отношении Черноморский флот и Азовская военная флотилия.

В целом соотношение сил сторон было примерно такое: враг превосходил нас по личному составу в 1,3 раза, а мы его в орудиях и минометах — в 1,6 раза, в танках и САУ — в 3,1 раза, в самолетах (с учетом ВВС Черноморского флота) — в 2 раза и имели абсолютное превосходство в реактивной артиллерии. И все же для уничтожения и разрушения множества дотов и дзотов хотя бы даже на передовых позициях Голубой линии у нас явно не хватало артиллерийских средств.

После оценки сил и средств сторон нужно было подготовить оперативное решение, то есть определить пути и способы действий войск, ведущие к достижению цели операции, в частности, группировку врага, которую надлежит разбить в первую очередь, направление главного удара, задачи армиям, морским и воздушным силам.

Работая сам над выработкой оперативного решения, я одновременно поручил начальнику оперативного отдела генералу П. М. Котову-Легонъкову подготовить свои соображения на этот счет. Через пару дней он высказал мне свои основные мысли. В них было много ценного.

— Один готовили материал? — опросил я.

— Подготовка такой масштабной операции требует коллективного ума. Потрудились основательно генерал Трусов и полковники Покровский и Блох.

Начальника оперативного отдела послушали на совещании офицеров отделов и начальников штабов родов войск и служб, обсудили его предложения.

Суть решения становилась все более зримой. То, что я намеревался доложить командующему, сводилось к следующему.

Действия Северо-Кавказского фронта будут составной частью крупного стратегического наступления Красной Армии, развернувшегося на территории Украины. Войска соседнего Южного фронта начнут прорыв вражеской обороны [170] на реках Миус и Молочная, что заставит противника сосредоточивать против них авиацию и резервы. Это не может не сказаться благоприятно на развитии наступления войсками нашего фронта, поскольку глубокие оперативные резервы 17-й армии в составе четырех-пяти пехотных дивизий, расположенных в Крыму, наверняка не могут быть введены в борьбу за Тамань.

На Таманском полуострове имеются три операционных направления: два приморских и центральное. Поскольку на центральном направлении, каким бы выгодным оно ни представлялось, прорвать сильно укрепленный оборонительный рубеж в проводившихся наступательных операциях нам не удалось, необходимо отказаться от него как главного, в особенности о выводом оттуда в резерв Ставки 37-й армии, входившей наряду с 56-й армией в ударную группу фронта на центральном участке. Очевидно и другое. Северное приморское направление, где простираются огромные приазовские плавни, большие лиманы и болотистые низменности, не позволяет применить на нем ни танки, ни ударные пехотные силы, чтобы развить наступление в необходимой темпе или совершить какой-либо обходный маневр. Поэтому и оно не может быть избрано в качестве направления главного удара. Остается южное направление — Новороссийск и далее на Тамань — вдоль Черноморского побережья. Местность и здесь тяжелая: вначале горно-лесистый район, а за ним тоже лиманы. Однако на новороссийском направлении есть возможность вместе с силами фронта сосредоточить максимум огневых и ударных сил Черноморского флота. Кроме того, здесь налицо выгодность оперативного положения двух групп 18-й армии (западной и восточной) по отношению к Новороссийску — они берут сам город и новороссийскую группировку противника как бы в клещи. Более того, западная группа с плацдарма Мысхако сразу же может выходить не только во фланг, но и в тыл Голубой линии. Все это позволяет надеяться на успех в овладении городом и прилегающими к нему высотами, после чего рушилась бы оборона врага на всем южном фасе Голубой линии, что может оказать серьезное, даже решающее влияние на исход всей операции. Кроме того, с освобождением Новороссийска флот получает базу и сможет более активно действовать в дальнейшем ходе борьбы как на Таманском полуострове, так и на просторах Черного моря.

Учитывая все это, следует считать целесообразным главный удар фронта нанести сосредоточением основных усилий фронта и флота на новороссийском направлении и, освободив [171] Новороссийск, развить наступление на Верхне-Баканский и в глубь Таманского полуострова. Целесообразно также нанести второй сильный удар смежными флангами 56-й и 9-й армий в направлении Киевское, Джигинское, Гостагаевская, чтобы рассечь 17-ю армию и совместно с 18-й армией окружить и уничтожить наиболее сильные ее группировки — центральную и новороссийскую. Одновременное нанесение сильных ударов на двух направлениях дезориентирует противника в отношении направления главного удара фронта.

Вскоре я и генерал П. М. Котов-Легоньков пришли на доклад к командующему.

Выслушав меня, Иван Ефимович сказал:

— Что главный удар надо наносить через Новороссийск, совершенно ясно. Именно здесь мы можем сосредоточить максимум огня фронта и флота. Это направление выгодно еще и тем, что здесь мы можем рассчитывать на достижение оперативной внезапности. Поскольку сам город и подступы к нему укреплены очень сильно, то немецкое командование меньше всего может ожидать нашего удара именно здесь, прямо на город. А внезапность — важнейший фактор на войне. Что касается второго сильного удара смежными флангами 56-й и 9-й армий, то это было бы повторением наших неудачных попыток сломать вражескую оборону на одном центральном направлении. Нам надо добиться рассредоточения усилий врага на широком фронте, поэтому каждая армия должна наносить удар по противнику в своей полосе.

На том и порешили.

И. Е. Петров пригласил командующего Черноморским флотом вице-адмирала Л. А. Владимирского и ознакомил его с замыслом операции. Владимирский с ним был полностью согласен, и Иван Ефимович дал ему указание определить максимально возможные силы флота, которые могли бы участвовать в совместных с 18-й армией действиях.

Через день-два Владимирский докладывал Петрову, что от флота будут действовать дальнобойная артиллерия береговой обороны, несколько соединений морской пехоты, авиация, а с моря наступление на Новороссийск будет поддерживать мощный артиллерийский огонь крупных кораблей. Это вполне удовлетворяло командующего фронтом, и он приказал готовить силы флота к операции.

Потом И. Е. Петров выехал на КП командующего 18-й армией генерала К. Н. Леселидзе? которому тоже изложил наметки своего замысла. [172]

Итак, план операции в общих чертах определился, Штаб фронта стал еще тщательнее изучать местность на всю глубину обороны врага.

Через несколько дней командующий вызвал меня вместе с генералами П. М. Котовым-Легоньковым и Н. М. Трусовым и сказал:

— Поскольку на главном направлении мы должны сосредоточить всю артиллерию фронтового подчинения и большую часть воздушной армии, то 9-я и 56-я армии будут вести наступление только своими силами и средствами и им тяжело будет прорывать оборону. Поэтому считаю целесообразным операцию осуществить в три этапа. На первом этапе силами 18-й армии и морских десантов при сосредоточении всей артиллерии фронтового подчинения, авиации флота и 4-й воздушной разгромить противника в районе Новороссийска, овладеть городом и выйти во фланг центральной группировки врага. Этим мы создадим условия для успешного наступления 56-й и 9-й армий. На втором этапе силами трех армий взломать оборону на всей Голубой линии и развивать наступление на запад для захвата рубежа рек Кубань, Старая Кубань. Третий этап — разгром резервов и выход к проливу.

Для меня такое решение было совершенно неожиданным, и я заметил, что неодновременный переход в наступление с 18-й двух других армий серьезно осложнит действия наших сил на главном направлении, поскольку противник может сосредоточить там всю авиацию, резервы и этим сорвать наш замысел.

— Мы не должны, Иван Андреевич, бросать людей в атаку, если не сможем подавить огневую систему врага, — суховато ответил командующий. — А чтобы отвлечь внимание и силы противника от Новороссийска, от 56-й и 9-й армий, одновременно с 18-й армией будут действовать сильные передовые отряды при поддержке всей армейской артиллерии...

Когда мы вышли от Петрова, Павел Михайлович Котов-Легоньков сказал:

— Я давно работаю с Иваном Ефимовичем и знаю, что у него всегда есть новые мысли и что он умеет постоять за свои убеждения. Будем планировать, как сказал командующий.

В эти дни на наш фронт прибыл представитель Ставки Верховного Главнокомандования Маршал Советского Союза Семен Константинович Тимошенко. Мне еще до войны пришлось некоторое время работать при нем, и я знал много [173] об этом человеке. Ему было под пятьдесят, но вид у него был атлетический: ростом на целую голову возвышался над окружающими, стройный, по-юношески подтянутый, он выглядел настоящим спортсменам. А волевое лицо, твердость в голосе, неторопливость в движениях и постоянная уравновешенность говорили о его огромной внутренней силе.

Семен Константинович попросил доложить ему о замысле операции, и мы вместе с командующим направились к маршалу в домик, расположенный в лесочке, метрах в двухстах от нашего командного пункта. Домик этот инженеры хорошо оборудовали, подготовили бомбоубежище, а связисты организовали узел связи, обеспечивающий постоянную связь со Ставкой, Генеральным штабом, командующими армиями фронта и командующим Черноморским флотом.

Я развернул на столе карту, на которой были выразительно показаны вся фронтовая обстановка и план операции.

— Надеюсь, командующий и штаб основательно поработали над выработкой решения. Может быть, мне и рассматривать не надо? — улыбаясь, сказал Семен Константинович.

— Одно дело, когда принимает решение командующий фронтом, и совсем другое, когда по этому поводу скажет свое слово представитель Ставки, — ответил Петров.

— Ну раз так, давайте подумаем вместе.

Петров всегда умел кратко и ясно излагать мысли. И на этот раз он докладывал лаконично, четко, с безупречной логикой.

Маршал с большим вниманием слушал Петрова и пристально смотрел на карту и на конец карандаша, которым Иван Ефимович показывал различные линии и стрелы.

— Значит, первейшей задачей операции вы ставите разгром новороссийской группировки противника и овладение городом, — сказал Семен Константинович. — Причем удар по противнику здесь наносите с трех сторон, а затем всеми силами устремляетесь на запад, рассекаете 17-ю армию на части, громите их, после чего развиваете наступление к Керченскому проливу, не допуская эвакуации противника в Крым. Я правильно понимаю командующего фронтом? — повернулся Тимошенко ко мне.

— Да, — подтвердил я.

— Есть несколько вопросов, — пробасил Семен Константинович. — Как используется артиллерия крупных кораблей? Какими силами и как рассчитываете уничтожить [174] укрытые бетоном огневые средства в районе Новороссийска? И как намерены использовать легкие боевые корабли флота, флотилии и морскую пехоту?

Командующий фронтом пояснил, что огонь крупных кораблей с моря будет использован для нанесения ударов по (вражеским артиллерийским позициям и резервам с целью обеспечения наступления западной группы плацдарма, поскольку там нет ни тяжелой, ни реактивной артиллерии. Для уничтожения огневых средств в дотах, расположенных в районе Новороссийска, будут использованы вся тяжелая артиллерия 18-й армии, фронта и береговая артиллерия флота, притом часть долговременных сооружений планируется разрушить методическим огнем еще задолго до начала операции. Что касается использования морских сил, и в частности морской пехоты, то этот вопрос еще полностью не выработан. Тут многое надо обсудить с моряками.

— Вижу, что решение вами выстрадано и вы уже привязаны к нему. Это хорошо, — сказал маршал. — Против такого замысла не возражаю. Я и сам вынашивал его. Директива Ставки на наступление к вам должна скоро поступить.

Два военачальника — С. К. Тимошенко и И. Е. Петров — вскоре крепко, по-дружески сблизятся. А пока скромнейший Иван Ефимович был сугубо официален в отношениях с Семеном Константиновичем. Ведь он молодой командующий фронтом, а перед ним Маршал Советского Союза, герой гражданской войны, бывший Нарком обороны.

Командующий фронтом на следующий же день поставил задачи командующим армиями на проведение наступательных операций и вице-адмиралу Л. А. Владимирскому — на действия Черноморского флота. А вскоре они были вызваны на КП фронта для оперативного ориентирования по операции и организации взаимодействия. На этом сборе был и руководящий состав управления фронта.

К столикам на опушке молодого лесочка, за которыми мы сидели, подошли маршал С. К. Тимошенко, И. Е. Петров и члены Военного совета фронта А. Я. Фоминых, В. А. Баюков и П. И. Селезнев. Получив у представителя Ставки разрешение начать работу, командующий сказал:

— Наши войска громят ударные гитлеровские силы в районе Курской дуги. Освобождены Орел и Белгород. В ближайшее время и войска нашего фронта включат в общее наступление. Уже ведется подготовка операции с целью освобождения Таманского полуострова. В армиях и на флоте тоже начата такая работа. На сборах мы намерены ознакомить [175] вас с общей обстановкой на фронте, с замыслом фронтовой операции, довести до вас конкретные задачи а согласовать действия сил в их решении.

Ознакомив с ходом развернувшегося крупного стратегического наступления Красной Армии на юге Украины, Петров изложил свое решение на операцию, поставил конкретные задачи армиям и флоту и дал указания по организации взаимодействия между армиями. Основная суть взаимодействия состояла в том, чтобы на первом этапе войсками 18-й и 56-й армий окружить и уничтожить группировку врага в районе Неберджаевская, Верхне-Баканский, Новороссийск, а войсками 9-й армии и правофланговыми частями 56-й — в районе Варениковская. На втором предполагалось совместными усилиями трех армий разгромить всю центральную группировку 17-й армии, не допустив ее переправы через реки Кубань и Старая Кубань.

В оценке противника в полосе фронта и по направлениям ни у кого других мнений не было. А насчет трех этапов фронтовой операции потребовались разъяснения. Генерал К. Н. Леселидзе считал необходимым, чтобы одновременно с его армией переходили в наступление и две другие. Петров еще раз пояснил, что одновременно с 18-й от 56-й и 9-й армий в наступление перейдут только сильные передовые отряды при поддержке всей армейской артиллерии.

После этого командующий фронтом с разрешения маршала отпустил командование 9-й и 56-й армий, а оставшимся Иван Ефимович сказал:

— Товарищ маршал и Военный совет фронта считают необходимым полнее и глубже рассмотреть организацию наступления на главном, новороссийском направлении. Ведь вместе с 18-й армией действуют морской десант, легкие морские корабли, большие силы артиллерии и крупные силы авиации фронта и флота. И успех борьбы за Новороссийск будет зависеть от эффективности использования этих сил и уничтожении артиллерии и огневых точек, расположенных в долговременных сооружениях. Надо самым тщательным образом подготовить конкретные цели для артиллерии всех калибров, объекты для ударов гвардейскими минометными частями и авиацией на период артиллерийско-авиационной подготовки наступления. Кроме того, специальной группой тяжелой артиллерии еще до начала операции методическим огнем следует провести разрушение и уничтожение дотов и дзотов на передовых позициях Голубой линии. Этим мы облегчим выполнение огневых задач в период артиллерийской подготовки. [176]

Затем выступил Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко.

— Двухлетний опыт войны, — сказал он, — показал, что немцы за каждый населенный пункт, за каждую позицию, за каждую высотку дерутся до последней возможности. Тем более они будут упорно драться за удержание Новороссийска, гор и укрепленных позиций Голубой линии. Поэтому оборону врага в этом районе надо подвергнуть самому мощному огневому воздействию артиллерии, авиации и кораблей с моря. На удержание города немцы будут бросать резервы. Фронт должен постоянно следить за их подходом и иметь наготове авиацию для нанесения ударов по ним. Поскольку вместе с фронтом действуют Черноморский флот и Азовская флотилия, следует продумать вопрос использования морских сил, в частности морской пехоты, для высадки на побережье морских десантов не только в начале операции, но и в ходе ее. Они окажут серьезную помощь войскам, наступающим на приморских направлениях.

Да, С. К. Тимошенко четко видел трудности нашего наступления и правильно нацеливал нас на иах преодоление.

* * *

Выше говорилось, что для огневого наступления западной группы с плацдарма привлекалась мощная артиллерия крупных кораблей. Но неожиданно командующий флотом Л. А. Владимирский доложил И. Е. Петрову, что им получены указания наркома ВМФ Н. Г. Кузнецова о том, что ввиду сильного минирования противником прибрежных вод Черного моря южнее Таманского полуострова и наличия у него все еще сильной авиации, Ставка не считает возможным рисковать крупными кораблями в данной операции. А ведь именно мощный фланговый удар артиллерии кораблей с моря должен был подавить огневые средства противника в районе Глебовка, Васильевка, Борисовка, нанести поражение резервам и поддерживать наступление западной группы с плацдарма. И вдруг такое. Это нас серьезно озадачило.

И. Е. Петров приказал вызвать с плацдарма командующего артиллерией полковника И. М. Рупасова, чтобы вместе с ним рассмотреть вопрос огневого обеспечения наступления западной группы. Рупасов был хорошо известен Петрову, а тем более мне, по Севастополю. Во время 250-дневной героической обороны города он был начальником артиллерии 172-й дивизии, которой я командовал.

И как же я был рад увидеть Ивана Михайловича! И он тоже не скрывал радости по поводу встречи со своими боевыми [177] друзьями. Этот скромнейший, но по-настоящему героический человек после севастопольской страды перенес и все трудности боев на плацдарме Мысхако.

После рассмотрения огневых возможностей на плацдарме было решено для более надежного обеспечения наступления западной группы выделить крупные силы авиации — штурмовиков и бомбардировщиков — и нацелить туда огонь дальнобойной артиллерии фронтового подчинения и береговой обороны флота.

* * *

В эти августовские дни к нам во фронт прибыл еще один представитель Ставки — нарком Военно-Морского Флота адмирал Николай Герасимович Кузнецов. Он ознакомил нас с положением дел на основных участках советско-германского фронта, сделав особый упор на Северном и Балтийском флотах. Для нас, поглощенных событиями на юге страны, его информация была очень интересной, она раскрывала глаза на многие государственные вопросы. По твердости фраз, в которых не было никаких лишних слов, убедительности высказываний чувствовалось, что нарком выражает не только свое мнение, а также Ставки и Генштаба. В его манерах можно было заметить и естественную простоту, и изящность. Зашел разговор о месте высадки десанта. Кузнецов сразу же высказался за то, чтобы десант высадить прямо в Новороссийск, то есть полностью поддержал командующих фронтом и Черноморским флотом.

Иван Ефимович по опыту героической обороны Одессы и Севастополя хорошо знал о роли мощного огня дальнобойных корабельных орудий в поддержке сухопутных войск, действующих в прибрежной зоне. Поэтому теперь не преминул напомнить об этом наркому, видимо рассчитывая на его поддержку.

— Решение Ставки не применять крупные корабли в данной операции, — сказал Николай Герасимович, — не просто стремление сохранить корабли, ведь они и создаются для боя. И когда надо было любой ценой удерживать Севастополь, то туда направлялись самые крупные из них. Это вполне оправдывалось тяжелой фронтовой обстановкой тех дней на юге страны. В данной операции ваш фронт решает не менее важную задачу. Но теперь совсем иная оперативно-стратегическая обстановка, другие у вас и возможности. Вы под Новороссийском сосредоточиваете огромную массу артиллерии, гвардейские минометы, большие силы авиации. В этих условиях не вызывается необходимость использовать [178] корабли. К тому же противник усыпал прибрежные воды минами, имеет сильные торпедные катера и бомбардировочную авиацию... — И Кузнецов сменил тему разговора: — Вы, Иван Ефимович, уже два года воюете бок о бок с моряками. За вами Одесса, Севастополь. И если в то время вы подчинялись командующему Черноморским флотом, то теперь он подчинен вам. Моряки давно наслышаны о вас и прониклись к вам большим уважением. А моряки-офицеры, я слышал, кроме этого выражают удовлетворение тем, что командующий фронтом знает флот, считается с их мнением при выполнении боевых задач, решаемых морскими силами, и возлагает на моряков большие надежды.

Петров, не любивший похвал в свой адрес, сдержанно улыбнулся:

— Что касается знания флота, то я едва научился различать катер от эсминца и мотобота. Но зато многое узнал о мужестве, об истинном коллективизме и отваге личного состава кораблей и морской пехоты. Их решительные и героические боевые дела виделись всюду, и я очень верю в новые подвиги моряков в предстоящих боях.

— Ваша оценка боевых дел моряков нас радует, — сказал Кузнецов. — Они дерутся действительно неплохо. Корабль и море по-особому сколачивают людей в одно нераздельное целое, в одну боевую семью и готовят на свершение героических дел.

* * *

Совинформбюро каждый день приносило все более волнующие вести о развернувшемся сражении за освобождение Донбасса. Создались благоприятные условия для перехода в наступление и войск Северо-Кавказского фронта.

22 августа мы получили директиву Ставки Верховного Главнокомандования. В ней говорилось: Северо-Кавказскому фронту «совместно с Черноморским флотом и Азовской военной флотилией одновременными ударами с суши и моря прорвать оборону врага, разгромить его группировку на Таманском полуострове...»{56}.

Прочитав раза два-три эту короткую директиву, Иван Ефимович сказал:

— Принятое нами решение полностью соответствует указаниям директивы. Хотя в ней прямо не указывается о нанесении главного удара на Новороссийск, но за это говорит фраза «одновременными ударами с суши и моря». Это ведь [179] возможно сделать только на новороссийском направлении. — Иван Ефимович заметно ободрился, и через стекла пенсне можно было увидеть, как в глазах его засверкали искорки радости, Затем, всмотревшись в карту, он добавил: — Никаких изменений в решении не будет. Но время подпирает. Хорошо, что у нас вроде все вопросы уже подработаны. Возьмитесь, Иван Андреевич, за окончательную доработку директивы и плана операции. Самым тщательным образом, поминутно, должны быть отработаны вопросы взаимодействия между артиллерийскими огнями, ударами авиации и морским десантом. Ведь начинаем в темную южную ночь.

Уже 23 августа отработали директиву командующего фронтом. В ней говорилось, что главный удар фронта наносится на южном приморском направлении Новороссийск, Тамань с целью уничтожения противника в районе Новороссийска и прорыва здесь его обороны; в последующем предписывалось расчленить всю вражескую группировку на Таманском полуострове и развитием наступления на запад разгромить 17-ю армию, не допустив эвакуации ее в Крым.

9-й армия было приказано наступать в направлении Курчанская, Темрюк, а частью сил через Кеслерово на Варениковскую, Джигинское выйти на переправы реки Кубань, отрезая пути отхода противнику и уничтожая его.

56-я армия должна была нанести удар в направлении Гладковская, Гостагаевская, прорвать оборону на участке Киевское, Молдаванское и, рассекая Таманскую группировку врага, выйти на переправы реки Старая Кубань, лишая противника путей отхода на запад, а на левом фланге силами дивизии с танками наступать в направлении Нижне-Баканский и во взаимодействии с частями 18-й армии окружить и уничтожить группировку противника совернее Новороссийска.

18-й армии предписывалось ударами с востока и юга совместно с морским десантом, высаживаемым на берег Цемесской бухты в районе Новороссийска, нанести поражение новороссийской группировке противника и овладеть городом, а в последующем, воссоединив разобщенные Цемесской бухтой части, развить наступление в направлении Верхне-Баканский, Натухаевская, во взаимодействии с 56-й армией уничтожить группировку севернее Новороссийска и продолжать наступление в направлении Анапы. Армия из средств фронтового подчинения выделялось восемь артиллерийских полков и одна бригада тяжелой артиллерии, один минометный полк, шесть полков и одна тяжелая бригада реактивной артиллерии, один танковый полк. Кроме того, командарму [180] 18-й подчинялась дальнобойная артиллерия береговой обороны Черноморского флота.

Для обеспечения с воздуха и наступления 18-й армии и высадки морского десанта в распоряжение командарма выделялось от 4-й воздушной армии 60 самолетов и от ВВС Черноморского флота — 88.

Остальные силы 4-й воздушной армии и ВВС Черноморского флота командующий фронтом держал в своих руках, намереваясь использовать их по особому плану для завоевания господства в воздухе, нанесения ударов по вражеским аэродромам и по важнейшим целям на главном направлении.

Командующий Черноморским флотом получил приказ высадить десант в количестве 6000 человек на западном берегу Цемесской бухты и совместно с войсками 18-й армии освободить Новороссийск. Одновременно на морских коммуникациях уничтожать плавсредства, не допуская вывоза живой силы и техники с Таманского полуострова в Крым.

Для переправы десантных отрядов решением командующего флотом выделялось 150 единиц — катеров, мотоботов, мотобаркасов и других вспомогательных судов. Основные пункты посадки десанта на корабли и суда — район Кабардинки и Геленджикская бухта.

Общее руководство Новороссийской операцией осуществляли командующий фронтом и штаб фронта. Ответственным за проведение десантной операции назначался командующий Черноморским флотом вице-адмирал Л. А. Владимирский. А командование всеми сухопутными войсками, в том числе и десантными отрядами с момента их высадки на берег, и руководство действиями войск по овладению Новороссийском возлагалось на командующего 18-й армией К. Н. Леселидзе. Командиром высадки десанта назначался контр-адмирал Г. Н. Холостяков.

Встал вопрос о продолжительности артиллерийской подготовки. Операторы штаба и часть артиллеристов считали, что для более надежного подавления огневых средств противника и создания благоприятных условий для наступления войск на суше и для высадки десанта на берег она должна быть длительной (час-полтора). Мнение обоснованное, ничего не скажешь. Но была и другая точка зрения, в частности, генералов А. К. Сивкова и М. Н. Журавлева, суть которой заключалась в том, что в условиях надежного укрытия огневых средств противника даже и при такой продолжительной подготовке невозможно подавить и уничтожить многие из них. Но за это время враг разгадает наши карты, наш ход, и тогда десант может попасть под убийственный [181] огонь еще в море и при подходе к берегу. В этом случае мы потеряем людей, суда и десантная операция может быть сорвана. А это резко сказалось бы на общем ходе всей фронтовой операции.

Командующий фронтом прислушался к мнению этих крупных специалистов-артиллеристов и решил ограничиться проведением артиллерийской подготовки в течение 15 минут. Предварительную же артподготовку с целью разрушения дотов на передовых позициях Голубой линии было решено начать за 10–12 дней до наступления.

Все планы тщательно просматривались и корректировались лично командующим И. Е. Петровым и представителем Ставки Маршалом Советского Союза С. К. Тимошенко. Не раз я замечал, что Семен Константинович главную суть любого оперативного документа схватывал мгновенно, пояснять ему почти ничего не требовалось.

Настало время представления плана операции в Ставку Верховного Главнокомандования. Мы с начальником оперативного отдела П. М. Котовым-Легоньковым, начальником разведотдела Н. М. Трусовым и командующим артиллерией А. К. Сивковым пришли к Петрову с нужными материалами. Павел Михайлович развернул оперативную карту, на которой синим цветом были показаны оперативное построение сил противника, номера соединений и полков, рубеж Голубой линии, а красным цветом — задачи армий, оперативное построение их войск до полка включительно и стрелы, показывающие направления наших ударов на всю глубину обороны противника. А в таблице на правом верхнем углу карты дано соотношение сил сторон — общее и по направлениям. Иван Ефимович сосредоточенно всматривался в карту.

— По директиве Ставки, — рассуждал он вслух, — фронт и флот должны одновременным ударом с суши и с моря прорвать оборону врага, разгромить его таманскую группировку и не допустить ее эвакуации в Крым. На Новороссийск мы наносим довольно сильный удар, и подготовлен он неплохо. Что же касается общего замысла на всю Новороссийско-Таманскую операцию, то он бледноват, слишком прост. Нет в нем смелых фланговых, обходных ударов на окружение всей таманской группировки врага. Но, с другой стороны, сделать это не позволяет нам очень тяжелая местность. Придется смириться с этим. Темп наступления — 5 километров в день — запланирован правильно. От войск надо требовать то, что они могут выполнить при полном напряжении сил. Ну что ж, кажется, все продумано, все рассчитано. Надо только умело доложить Верховному. [182]

Вечером 24 августа Иван Ефимович пошел на доклад к маршалу С. К. Тимошенко, который всю подготовку операции держал под своим контролем. А ранним утром следующего дня командующий и начальник оперативного отдела генерал-майор П. М. Котов-Легоньков вылетели в Москву.

Как только И. Е. Петров и Павел Михайлович возвратились, незамедлительно были собраны руководящие работники штаба и командующие родов войск и служб. Все задавались вопросом: что с планом? Иван Ефимович появился перед нами в заметно приподнятом настроении, что сказалось и на нас. Он сказал коротко:

— Товарищ Сталин утвердил план без изменений. Надо завершить планирование в армиях и продолжать готовить войска к наступлению. А командующему артиллерией фронта генералу Сивкову следует срочно приступить к ведению методического огня специальной группой тяжелой артиллерии с целью предварительного разрушения долговременных оборонительных сооружений на передовых позициях Голубой линии и уничтожения огневых средств в них.

Генерал-майор П. М. Котов-Легоньков потом рассказывал, что вначале план рассматривали в оперативном управлении Генштаба, а флотскую часть — в главном морском штабе. Затем с планом ознакомился и одобрил его первый заместитель начальника Генерального штаба генерал А. И. Антонов. Поздним вечером 26 августа Петров и Антонов направились к Верховному Главнокомандующему.

Сам Иван Ефимович в узком кругу потом рассказывал:

— Со Сталиным я встречался впервые. Выслушав мой доклад, он спросил у Антонова о мнении Генштаба. Алексей Иннокентьевич высказался в поддержку плана. Тогда Сталин сказал мне: «Ваш двухлетний опыт совместных с флотом действий дает основание надеяться, что в этой операции вы сумеете правильно использовать и морские силы. Ваша задача утопить немецкую армию в плавнях, в лиманах и в проливе. Кстати, в Ставке, слышал, вас считают специалистом обороны. Но этот период войны для нас закончился. Вам предстоит проявить себя в руководстве наступательными операциями».

Поскольку план операции Верховным был утвержден без изменений, думаю, что и весь доклад Ивана Ефимовича был, видимо, оценен им достойно, так как через день, 28 августа, ему было присвоено воинское звание генерал-полковник.

Получив «добро» на проведение операции, командующий, штаб фронта и штабы родов войск взялись за окончательную [183] конкретизацию общего и других планов наступления. Увязывались и утрясались все его детали. Снова подсчитывалось и выверялось соотношение сил на главном и других направлениях, продумывался возможный ход развития сражения в глубине обороны, подрабатывались и многие другие вопросы. Хотя обстановка на командном пункте была спокойная, но офицеры и генералы штаба работали днем и ночью — как в горячем цехе — напряженно и по понятным причинам взволнованно. И это шло от самого командующего — его творческая мобилизованность, кипучая энергия, изобилие деловых мыслей пронизывали и нас.

Особо хотелось бы сказать о работе в эти дни членов Военного совета фронта. Генералы А. Я. Фоминых и В. А. Баюков постоянно принимали участие в выработке оперативных решений и много работали по формированию я комплектованию соединений и частей, а П. И. Селезнев — по организации боевых действий партизан. Кроме того, они вместе с начальником политуправления фронта генералом С. С. Емельяновым осуществляли непосредственное руководство партийно-политической работой в войсках, нацеливая их на наступательные действия. В указаниях политорганам армий и соединений подчеркивалась необходимость еще выше поднять боевой наступательный порыв всего личного состава, мобилизовать его на смелые и решительные действия по выполнению поставленных задач.

А Владимиру Антоновичу Баюкову особенно много приходилось работать и по материально-техническому обеспечению операции. Хорошо знаю, как он не раз брал трубку ВЧ и говорил непосредственно с начальником Тыла Красной Армии Хрулевым, с которым до этого работал вместе бок о бок.

Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко обычно целые дни бывал в частях 18-й армии и у моряков флота. В свой домик приезжал только перед вечером. И тогда Иван Ефимович, а иногда и я докладывали ему о положении дел на фронте, мероприятиях, проводимых нами, и распоряжениях, полученных из Москвы. А однажды он вызвал к себе начальника тыла фронта генерал-лейтенанта Николая Александровича Найденова и меня. Его интересовал вопрос материально-технического обеспечения предстоящей операции и, в частности, что фронт уже получил за последние дни, Найденов, доложив о состоянии дела, пожаловался, что многого еще недостает. Маршал сказал коротко:

— Помогу, оставьте список.

Считая, что вопросы решены, мы попросили разрешения [184] идти. Но Семен Константинович задержал нас. Завязалась беседа. Маршал делился воспоминаниями о первых днях войны, о битве под Смоленском.

Я обратил внимание на то, что в разговоре Семен Константинович больше обращается к Найденову, притом как-то душевно, доверительно, и, когда мы вышли из домика, я спросил Николая Александровича, почему маршал говорил с ним, как говорится, на короткой ноге.

— Семен Константинович хорошо знает меня, — сказал Найденов. — Я с ним познакомился сразу же после гражданской войны, а в начале тридцатых годов он и Семен Михайлович Буденный учились в академии имени Фрунзе. Я был помощником начальника этой академии по материальному снабжению и одновременно вел занятия по тыловым темам. И на занятиях, и вне их приходилось много раз встречаться с ними и другими командирами-буденновцами, и мы не только хорошо знаем друг друга, но и сдружились.

Вскоре маховик службы тыла завертелся на полную мощь. К фронту потянулись эшелоны с грузовыми машинами, горючим разных сортов, боеприпасами всех калибров, обмундированием, обувью и другим имуществом. Чувствовалось, что Семен Константинович имеет большую силу в Наркомате обороны.

* * *

Противник, находясь на чужой земле, всегда мог ожидать ударов наших войск, и особенно теперь, когда инициатива на всех фронтах полностью перешла в руки советского командования. А на нашем фронте с 28 августа началось активное методическое подавление огневых средств противника артиллерией крупного калибра — 152 и 203 мм. Все это, конечно, настораживало противника. И все же опыт войны говорит, что и в таких условиях удар наступающей стороны даже для опытного и настороженного врага может оказаться неожиданным, внезапным. И чтобы добиться этого важного для нас преимущества, необходимо сохранить в строжайшей тайне проведение всех подготовленных мероприятий операции. О плане операции знал до предела ограниченный круг людей. Все вопросы решались только при личном общении с теми начальниками, которые могли их решить. Принимался и ряд других мер маскировки. Так, все перегруппировки войск проводились только в ночное время и с таким расчетом, чтобы к утру все было замаскировано.

Когда к нам дошли разведданные о том, что в районе порта и города немцы по ночам стали интенсивно вести [185] строительство новых оборонительных сооружений, это озадачило нас. Можно было предполагать, что противник что-то знает о готовящемся нашем наступлении именно на город. Вот тогда возникла мысль дезинформировать его. Для этого штаб фронта издал специальную (ложную) директиву, в которой указывалось, что целью наших наступательных действий является расширение плацдарма на Мысхако, в районе Южной Озерейки. Думается, что этим мероприятием штаба фронта противник действительно был введен в заблуждение. В журнале боевых действий группы армий «А» 24 августа 1943 года указывалось, что следует ожидать десантную операцию в бухте Озерейка одновременно с наступлением с суши.

Директивы, планы — это бумага, в которую вложен ум многих военных специалистов. Но каждому понятно, что успех операции обеспечивают люди, составляющие полки, батальоны, роты, взводы. Чтобы достичь победы с меньшей кровью, одной ненависти к врагу, которой горел каждый воин, все же мало. Нужны знания, умение, воинское мастерство.

Все тщательно готовились к прорыву Голубой линии. Стрелки учились штурмовать опорные пункты, блокировать доты и дзоты, подбивать танки гранатами, поджигать их бутылками с горючей смесью, вести ближний бой, преодолевать минные поля и проволочные заграждения, взаимодействовать с артиллеристами и минометчиками, осваивали особенности действий в населенных пунктах и в горной местности. Бить врага как можно лучше учились артиллеристы и минометчики, танкисты и саперы. А десантники тренировались на земле и на воде. Они вели «бой» за высадку на берег, за захват первых метров суши, за завоевание и удержание плацдарма. Очень хорошей школой для всех являлось осмысленное применение опыта предыдущих боев. Бывалые солдаты, командиры, политработники рассказывали и показывали молодым воинам, как им удавалось подбить танк, обойти противника, сделать внезапный налет, отразить контратаку, и многое другое. Но с особым, захватывающим интересом все слушали разведчиков.

Командующий фронтом И. Е. Петров часто выезжал в войска проверять ход боевой учебы. Приходилось вместе с ним бывать в частях и мне. Встречаясь с командирами, он заслушивал их решения, интересовался организацией взаимодействия между родами войск и соседями. Командующий избегал резкой критики решений и предложений, считая, что в каждом из них что-то важное, в силу чего командир [186] действует именно так, а не иначе, есть и смелость, и риск» А если поправлял, советовал, то делал это тактично, мягко, доброжелательно. Часто говорил: начался бой — не ждите указаний сверху, вы, мол, ближе всех к врагу, и вам он виднее, поэтому принимайте решения сами, а непредвиденные трудности и разные неожиданности будут в любом бою.

Находил Иван Ефимович особые слова и для десантников. Он наставлял матросов:

— Имейте в виду, что ваше появление с моря, да еще ночью, всегда будет полной неожиданностью для врага. А когда противник в растерянности, надо не дать ему опомниться, добить его. Тут быстрота и смелость в действиях — главное для победы. Знайте и то, что с выходом на берег в условиях ночи каждое маленькое подразделение, даже группа десантников, может оказаться самостоятельным боевым организмом, решающим большую задачу. Там каждая горстка бойцов — это рота, а взвод — целый батальон. А может случиться и так, что десантник сам себе будет генералом.

Добрые мысли, советы и поучения Ивана Ефимовича передавались воинами из уст в уста. Красота души этого человека была известна всем, и каждый чувствовал его душевное расположение к людям, глубокую заинтересованность в их судьбе. За храбрость, за заботу о людях, за простоту и человечность солдаты и все мы любили генерала, как родного человека.

Часто на полевых учениях командиров и войск бывал и маршал С. К. Тимошенко. Однажды за завтраком в столовой Военного совета завязалась беседа о полевой выучке войск и командиров. Семен Константинович делал сильный упор на необходимость всем начальникам чаще бывать в войсках, и не только, чтобы учить их, но и учиться у них.

И прямо скажем, Семен Константинович сам умел терпеливо выслушивать людей, прислушиваться к их мнениям и внимательно вникать в решения командиров. Те хорошо знали, что маршал, как и генерал Петров, прибывает в войска не для накачки, не распекать, а чтобы глубже понять положение дела, самих людей и оказать им помощь.

Как-то Иван Ефимович сказал:

— Мы с вами, Иван Андреевич, сугубо сухопутчики, а воюем непосредственно у морей и на морях. К тому же нам подчинены крупные морские силы. По должностному положению нам необходимо хорошо знать боевые возможности различных боевых кораблей и судов. Я каждый раз при выезде [187] к морякам стараюсь разобраться в них и все же путаю...

Давно эту потребность чувствовал и я, поэтому вскоре выехал в Геленджик, где находились различные плавсредства и располагался КП командующего Черноморским флотом, чтобы увидеть, лучше оценить различные плавсредства, их вооружение и полнее понять их боевое применение в операции. Поздоровавшись со Львом Анатольевичем Владимирским и объяснив ему цель моего приезда, я направился в бухту, где можно было увидеть многое, что есть на флоте.

Когда немного разобрался в катерах, мотоботах и других десантных судах, ко мне подошел офицер-моряк и передал приглашение командующего флотом на обед. За столом вместе с ним был и член Военного совета Черноморского флота контр-адмирал Н. М. Кулаков. Николай Михайлович был моим начальником в период 250-дневной героической обороны Севастополя (уже тогда он был членом Военного совета флота) и боевым соратником, поэтому обращался со мной запросто.

— Ну как, видел коробки, на которых пойдет десант? — спросил меня Николай Михайлович.

— Видел торпедные и сторожевые катера, знаю, что торпедный более быстроходный, более маневренный и имеет более сильное вооружение, чем сторожевой. Видел и различные десантно-переправочные средства — баржи, мотоботы, шхуны. Моряки говорят, что все эти плавсредства очень чувствительны даже к небольшой штормовой погоде.

— Да, это так. Но что делать — все имеющееся на флоте и у рыбаков тащим сюда. А видел вооружение боевых катеров, например торпеды?

— Вот торпед-то увидеть не успел, — сказал я.

— Значит, ты не видел главного, чем мы будем бить врага на море и на берегу. Непременно посмотри.

Затем зашла речь о готовности личного состава моряков к предстоящей десантной операции.

Кулаков сказал:

— Сейчас должны собраться на инструктаж к Бакаеву все политработники частей, включенных в десант. Зайди, послушай, какой настрой у моряков.

Фамилия Бакаев меня заинтересовала, и я спросил, кто он и как его зовут.

— Начальник политотдела Новороссийской военно-морской базы капитан 1 ранга Михаил Иванович Бакаев.

— Это же мой земляк, самый близкий товарищ юности! [188]

— Ну так вот и послушай своего товарища. Человек с головой.

Я загорелся желанием через 25 лет встретиться с другом моей молодости. В 1918 году, когда в нашей Уфимской губернии еще не установилась Советская власть, он работал наборщиком в типографии уездного города Белебея. В ней тайно печатались революционные большевистские листовки, газеты. Все это проходило через руки Михаила, и в свои 16 лет он, по тому времени, казался мне взрослым политическим деятелем.

И вот на глазах полусотни моряков произошла наша встреча. Бакаев хотел представиться мне, но я стиснул его в объятиях. Времени для разговора не было, и земляк мой начал беседу. Говорил он о боевых делах десантников, в том числе и коммунистов, на море и на берегу со знанием дела. Потом вынул из кармана листок и зачитал из него пару абзацев. Вот строки одного из них:

«Оправдаем прославленный в народе образ моряка-черноморца, бойца железной стойкости и изумительной дерзости, человека в бескозырке и тельняшке, ставшего символом бесстрашия, находчивости, умения ломать все препятствия и вырывать победу у врага».

— Эти слова вы должны донести до глубины сердца каждого матроса и командира, — сказал Михаил Иванович.

Меня и самого эти слова тронули за самую душу своей правдивостью и меткостью. Видел я это же на лицах слушателей. Когда мы вышли из помещения, я спросил Михаила Ивановича, сам ли он писал листовку?

— Нет, это обращение Военного совета флота. Оно было подготовлено раньше, но написано и правда душевно. Так вот, поступали к нам распоряжения за подписью начальника штаба фронта генерала Ласкина, — сказал Бакаев, — и я дознался, как его зовут, этого Ласкина. Земляк, оказывается, сосед! Собирался я махнуть к вам на КП, да не успел. А встреча-то произошла у самого Черного моря. Как только ты появился у двери, я сразу узнал тебя. Рад, очень рад...

Когда мы беседовали с М. И. Бакаевым, ко мне подошел командир 255-й бригады морской пехоты полковник Алексей Степанович Потапов — мой боевой друг по Севастополю. Во время героической обороны этого города он командовал 79-й бригадой, а я — 172-й стрелковой дивизией, и мы были соседями. Именно по нашим соединениям Манштейн наносил свой главный удар в июне 1942 года. Там мы встречались только накоротке и всегда в огненном аду. [189]

— Мне Николай Михайлович Кулаков сказал, что вы здесь, у нас, и я бросился вас искать, — сказал Потапов.

У нас пошел разговор о предстоящих боевых делах, о готовности бригады к схваткам. Именно его бригаде, идущей в десант прямо лоб в лоб с врагом в Новороссийск, предстояло решать самую трудную задачу.

— Начальник политотдела бригады скоро выступит с докладом на сборах командиров, политработников и секретарей парторганизаций. Он только что сам был на инструктаже у Михаила Ивановича. Приглашаю вас к нам. Ведь в бригаде не один я севастополец, вас многие знают, — сказал Потапов.

— Хорошо, вот только на торпеды взгляну, — согласился я.

После осмотра торпедного вооружения на катерах я снова встретился с А. С. Потаповым, и мы вместе направились к группе офицеров-моряков, собравшихся на открытой лужайке. Здесь людей было раза в два больше, чем на инструктаже у Бакаева. Выступал, как и сказал Потапов, начальник политотдела М. К. Видов, уже немолодой подполковник, сильно загорелый, с тонким лицом, живой и подвижный. Разговор был нацелен на моральную подготовку людей к штурму города, и он приводил примеры героических подвигов, совершенных раньше матросами и командирами. Говорил он очень вдохновенно.

Не дождавшись конца беседы, мы отошли в сторону.

— Ну как, товарищ генерал? — спросил меня Потапов.

— Видов хорошо ведет беседу, это видно по тому, с каким интересом слушают его люди, — сказал я.

Да, комиссары Великой Отечественной войны, как и в гражданскую, умели вселять в сознание людей любовь к Родине, веру в победу и величайшую ненависть к врагу. Но их сила была еще и в том, что они сами являлись подлинными, бесстрашными и, я бы даже сказал, легендарными героями в боях. Ведь, как правило, они выходили на участок, где сложнее обстановка, где идет самый жаркий бой, чтобы личным примером влиять на воинов.

Через несколько дней, когда бригада Потапова пойдет в десант и окажется в адской обстановке на только что занятом берегу противника, когда требовалось во что бы то ни стало отстоять, удержать завоеванный участок берега, отразить бешеные атаки врага, М. К. Видов вместе с десантниками будет героически сражаться, показывая подлинное бесстрашие, а в критической ситуации пожертвует своей жизнью ради победы над врагом. [190]

Штаб фронта постоянно ставил перед авиаразведкой задачу следить за передвижением противника на Таманском полуострове и его плавсредств на морях и в проливе. В конце августа летчики стали обнаруживать более активное передвижение автотранспорта по дорогам Таманского полуострова, больше от фронта на запад. Мы усилили авиаразведку. 31 августа летчики докладывали, что с фронта в тыл перебрасывается тяжелая артиллерия и что в проливе наблюдается большое скопление морских судов, строятся новые причалы. В штабе пришли к выводу, что в связи с успешным наступлением Красной Армии на юге Украины противник вынужден отказаться от дальнейшего удержания Таманского полуострова и ведет подготовку к планомерной эвакуации войск и техники в Крым. Однако отвода частей с передовых позиций не было обнаружено.

И. Е. Петров сказал:

— Действительно, развивающееся наступление наших войск на юге Украины может охватить Крым, и тогда 17-й армии с Тамани не уйти. А она до зарезу нужна Гитлеру, чтобы посадить на оборону Крыма. Надо усилить все виды разведок, чтобы не упустить момента отрыва противника от наших войск.

В этот же день начальнику Генерального штаба А. М. Василевскому было направлено следующее донесение: «Противник уже начал перевозки тылов, армейских средств усиления и некоторых войсковых частей через Керченский пропив в Крым. Но ослабления боевых порядков первой линии пока не обнаружено. С целью определения группировок противника и положения его войск в первой линии войска фронта на всех направлениях с 1 сентября ежедневно будут вести разведку боем силами от батальона до дивизии с поддержкой до пяти артполков в каждом случае. Эти действия в сочетании с авиаразведкой, организованным войсковым наблюдением должны вскрыть намерения и силы противника»{57}.

2 сентября штаб фронта направил армиям распоряжение усилить наблюдение и разведку на всех участках и помимо проводимых мероприятий по разведке высылать на разных направлениях сильные боевые группы с задачей скрытыми, смелыми и дерзкими действиями проникать в неглубокий тыл, чтобы вскрыть изменения в положении войск противника и своевременно установить его отход{58}. А в указаниях [191] командующим армиями от 4 сентября И. Е. Петров требовал при обнаружении первых же признаков отхода противника незамедлительно переходить в решительное наступление{59}.

* * *

Вечером 3 сентября на совещании ответственных работников штаба и начальников родов войск и служб командующий фронтом определил срок готовности к наступлению — 7 сентября.

Вечером 6 сентября я доложил И. Е. Петрову, что на основе донесений командующих армиями и проверок штаба войска и основные средства в армиях и на флоте полностью готовы к выполнению задач. Изменений в группировке сил противника перед фронтом не отмечено.

На следующий день командующий фронтом решил начать операцию в ночь на 9 сентября.

И вот утро 8 сентября — день посадки десанта на суда и выхода его в море. Но вдруг подул довольно сильный норд-ост. Из низких серых облаков заморосил мелкий дождь. Такая погода нас обеспокоила. Командующий фронтом решил выехать в Геленджик, чтобы вместе с вице-адмиралом Л. А. Владимирским и другими флотскими офицерами определить возможность десантирования частей при такой ветреной погоде. А море уже просто забушевало. Петров с пристрастием допрашивал моряков, как они оценивают погоду на море. Ответы были разные. Командир бригады катерников капитан 2 ранга В. Т. Проценко предложил испытать погоду на практике, выпустив в море катера. Петров разрешил. Но как только катера вышли из бухты, их тут же стало захлестывать волнами. А ветер все усиливался. Теперь уже все моряки сходились на том, что при такой погоде выпускать суда в море опасно. Но сейчас не глубокая осень, и норд-ост будет непродолжительным. Учтя этот прогноз, командующий фронтом начало операции перенес на сутки.

Действительно, к следующему утру погода улучшилась.

И. Е. Петров был, как всегда, бодр и энергичен. Переговорив со своими помощниками насчет готовности всех сил к действию, он выехал в войска. И на этот раз решил побывать в бригаде морской пехоты А. С. Потапова и в бригаде морских катеров В. Т. Проценко, поскольку они выполняют очень ответственные задачи в операции. [192]

Осматривая снаряжение моряков, командующий заметил, что вещмешки у них забиты до отказа и на вид очень тяжелые.

— На сколько дней выдан сухой паек? — спросил Иван Ефимович у командира высадки десантов контр-адмирала Г. Н. Холостякова.

Георгий Никитович доложил:

— Десантники отказываются брать с собой трехдневный паек и сверх всякой нормы загружают свои вещмешки и даже карманы патронами, а на пояс вешают по нескольку гранат. Довод один: без галет, сала и консервов воевать можно, а без боеприпасов в бой не пойдешь. Что касается боевой задачи, в бригадах нет моряка, который бы мог сомневаться в ее выполнении. А командиры отрядов, кораблей и судов знают: огонь ли, шторм ли, но пока штурвал в руках — иди к цели и помни, что везешь десантников.

* * *

В полдень 9 сентября начальник разведки фронта Н. М. Трусов принес агентурные данные о том, что командование 17-й немецкой армии имеет приказ оставить Таманский полуостров. Эти сведения, хотя и были запоздалыми, подтверждали наши соображения и выводы о намерениях противника. Когда я и Трусов доложили об этом Петрову, он сказал:

— Намерения немецкого командования нам были совершенно ясны. Ему теперь не до удержания Таманского полуострова. Но пока все войска, обороняющиеся на Голубой линии, продолжают занимать свои позиции, жарких боев не избежать.

Намного позже нам стало известно, что Гитлер действительно 4 сентября 1943 года издал приказ, в котором требовал от командующего группой армий «А» к 10 сентября доложить свои соображения и расчет времени по отводу 17-й армии. В нем перечислялись также меры по варварскому разрушению объектов и опустошению оставляемой территории. Отвод войск в Крым намечался в период с 15 сентября по 1 ноября.

Но переход войск фронта в эту же ночь — на 10 сентября — в решительное наступление не позволил врагу провести какие-либо мероприятия во исполнение этого приказа.

Перед посадкой десанта на корабли, перед началом боевых действий на суше в подразделениях было зачитано обращение Военного совета фронта к личному составу армий [193] и десантным частям, призывающее к решительному изгнанию противника из Новороссийска и с Таманского полуострова. Повсюду состоялись митинги. На некоторых из них выступили Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко и генерал-полковник И. Е. Петров. В ярких выступлениях на митингах воины призывали своих боевых товарищей смелее идти на штурм ненавистного врага, давали клятву с честью выполнить боевую задачу. И мы снова убеждались в том, что советский человек, идя в бой, сознает, что ему предстоит находиться между жизнью и смертью, но он мобилизует в себе все физические и духовные силы, боевые качества, в нем вспыхивает напряженное воодушевление, непреклонная решимость и стремление одолеть врага.

В эти последние часы перед штурмом была своя особая работа у генералов и офицеров штаба фронта и у штабов родов войск и служб. Каждый знал, что ему в 20 часов надлежит доложить командующему о полной готовности подчиненных ему частей к выполнению поставленных задач.

— Ну что ж, выходит, все, что зависело от нас, мы сделали, — сказал Иван Ефимович в заключение совещания, когда были заслушаны руководящие генералы и офицеры. — Дело теперь за солдатами и командирами. Военный совет считает, что все войска фронта, весь личный состав и Черноморского флота и авиации имеют высокий боевой настрой и готовы начать наступательные бои. Маловато, правда, артиллеристы разрушили оборонительных сооружений врага, значит, немцы по-прежнему будут обороняться упорно. Повторяю, что 9-я и 56-я армии, как и предусмотрено, ведут наступление только силами передовых отрядов. Но если им удастся, хоть и неглубоко, вклиниться в оборону противника, то командармы должны немедленно ввести в бой главные свои силы.

Я положил перед Петровым донесение в Москву о полной готовности фронта и Черноморского флота к действиям согласно плану. Он поставил на нем свою подпись.

По какому-то сигналу в столовую вошел адъютант командующего, его сын Юрий, а за ним — девушки с подносами. Они быстро накрыли стол к ужину. Но к еде никто не прикоснулся. Было не до того. Только Иван Ефимович, любивший крепкий чай, попросил принести пару стаканов. Затем, посмотрев на часы, командующий сказал:

— Пора! Поехали на НП. А вы, Иван Андреевич, приедете к нам за полчаса до начала. Посмотрите огневой удар такой мощи, к тому же ночью. [194]

С началом наступления вопрос управления войсками приобретает особое значение. Командующий может влиять на ход развернувшегося сражения при условии, если он будет своевременно знать обстановку на каждом направлении и в целом за фронт. Готовит этот материал штаб. И все же личному наблюдению за боем Иван Ефимович придавал большое значение. Его ВПУ был организован в Кабардинке, километрах в 10–12 восточнее Новороссийска, а передовой НП — в районе горы Дооб, в 3–4 километрах от линии фронта. С горы Дооб просматривался весь Новороссийск и передний край вражеской обороны. Неподалеку от командующего фронтом находился НП командующего Черноморским флотом, а еще несколько южнее — командующего 18-й армией и командира военно-морской базы Г. Н. Холостякова. Это упрощало и ускоряло решение многих вопросов, возникающих в ходе наступления.

Примерно в 21 час командующий флотом Л. А. Владимирский доложил:

— Посадка морского десанта на катера и суда закопчена. Даю приказ начать движение.

Петров пожелал ему боевых успехов и передал, что направляется на свой НП.

Вместе с Иваном Ефимовичем выехали командующий воздушной армией К. А. Вершинин, командующий бронетанковыми и механизированными войсками С. П. Чернобай, начальник инженерных войск Н. М. Пилипец и начальник разведки Н. М. Трусов. А командующий артиллерией фронта А. К. Сивков несколько ранее отправился на НП 18-й армии. Ведь он и командующий артиллерией этой армии генерал Г. С. Кариофилли — главные дирижеры огня артиллерии и «катюш».

Итак, от пристаней Геленджика три отряда, составлявшие первый эшелон десанта, ушли в море, к Цемесской бухте.

Самый большой отряд — две с половиной тысячи человек — составляла 255-я бригада морской пехоты полковника А. С. Потапова. Она должна овладеть западным берегом Цемесской бухты от холодильника до мыса Любви и, наступая через центр города, овладеть западной его частью.

Второй отряд — численностью тысяча сто человек — представляли собой 393-й отдельный батальон морской пехоты капитан-лейтенанта В. А. Ботылева и один полк НКВД. Ему ставилась задача захватить участок берега от Старопассажирской до пристани Лесная, отбить у врага порт и выйти на северо-западную границу Новороссийска. [195]

Третий отряд — тысяча с лишним человек — это 1339-й стрелковый полк 318-й стрелковой дивизии под командованием подполковника С. Н. Каданчика. Ему было приказано взять участок от Восточного мола до Старопассажирской и развивать наступление на предместье Мефодиевский.

Впереди боевых отрядов шел отряд обеспечения, имевший три группы катеров под командованием капитан-лейтенанта В. И. Сипягина, капитан-лейтенанта Д. А. Глухова и капитана 3 ранга Н. Ф. Масалкина, готовых ликвидировать надводные и подводные заграждения и захватить кромку суши.

Сложный механизм десантной операции был запущен. Теперь у каждого из начальников начались тревожные думы. Как-то подойдут суда к берегу, не обнаружит ли движение десанта противник, как десантники будут вести бой за завоевание плацдарма?

Ну а какие мысли и чувства одолевали сейчас десантников, находившихся в море и идущих на укрепленную оборону врага, нетрудно себе представить, и не побывав в десанте. Мне тем более не раз приходилось слышать об этом от самих морских пехотинцев, в том числе от моего друга полковника А. С. Потапова.

— На воде, — говорил он, — мы чувствуем себя очень тревожно, потому что не можем по-настоящему вести бой о противником, а сами представляем хорошую мишень для него и можем в любую минуту попасть под огонь артиллерии или подорваться на минах. Поэтому все мысли и чувства в такие минуты сосредоточены на одном: только бы скорее добраться до берега и вступить в бой.

...А полки 18-й армии пока еще ждали своего часа, ждали, когда десант начнет бой за берег.

Здесь все, даже самые мелкие приготовления к бою, было закончено. На позициях царила какая-то особая тишина, которая будто намеренно давала солдату возможность погрузиться в себя. Ведь в такие минуты он начинает более остро понимать предстоящие испытания. В мыслях у него не раз и не два вольно или невольно промелькнет, а иногда и надолго засядет вопрос: что ему готовит день грядущий? И от сознания, что бой не бывает легким, что в нем без жертв не обойтись, конечно, на какой-то момент появится у бойца присущее каждому человеку чувство страха. Но такое состояние очень кратковременно. Оно, как правило, сменяется у него пониманием необходимости напрячься, сосредоточиться, внутренне подготовиться к бою, чтобы не дать [196] противнику одолеть тебя, чтобы раньше одолеть его, а Эти только повышает сообразительность, смекалку, активность волна. И в нем надежды на жизнь и победу в таких случаях удесятеряются, он становится во много раз сильнее.

Примерно к 23 часам усилился ветер. На море стали подниматься небольшие волны, и ход судов с десантом затормозился. А третий отряд, несколько запоздавший с выходом в море, отставал порядочно. Было видно, что ни один отряд к месту высадки в установленное время «Ч» — 02.15 — подойти не сможет. По расчетам моряков запаздывание будет минут на сорок пять. Командир высадки контр-адмирал Г. Н. Холостяков доложил об этом командующему флотом Л. А. Владимирскому и командующему 18-й армией К. Н. Леселидзе, а те — командующему фронтом, и вопрос был решен: время «Ч» перенесли на 03.00. В соответствии с этим были внесены поправки в планы. Но как быстро надо было работать штабам и связистам, чтобы довести эти изменения до исполнителей!

Около двух часов я прибыл на НП фронта. Заместитель начальника штаба фронта по ВПУ полковник С. А. Черпаченко доложил, что НП командующего полностью готов к работе: оборудованы блиндажи, организована надежная телефонная и радиосвязь с КП и НП армий и флота и с КП фронта. Но всякие переговоры по каналам связи пока запрещены.

Вскоре был получен доклад командующего флотом Л. А. Владимирского: «Отряды вышли на исходный рубеж, дан сигнал «Вперед».

Итак, на катерах, мотоботах, шхунах и других плавсредствах шли тысячи людей и уже находились неподалеку от вражеского берега, а было тихо, ни одного выстрела. Вот что значит ночь, высокая фронтовая дисциплина, точные до минут расчеты.

А вскоре небольшая группа наших ночных бомбардировщиков пересекла Цемесскую бухту и, летая за передним и над передним краем врага, ревом своих моторов заглушала звуки двигателей катеров и судов и отвлекала внимание противника от берега, к которому приближались десанты.

Через несколько минут начальник штаба 18-й армии генерал Н. О. Павловский докладывал: «Десант вошел в зону обстрела вражеских батарей, но они огня пока не ведут».

Петров оказал:

— Значит, немецкое командование либо не знает о нашем намерении, либо готовится нанести массированный удар по десанту в момент подхода его к берегу. [197]

Время перешагнуло за половину третьего. Мы чаще стали всматриваться в стрелки своих часов, ведь в 02.44 начнется наш огневой удар.

Позвонил командарм Леселидзе и доложил, что у Владимирского никаких изменений в плане не предвидится, поэтому он даст приказ о начале артподготовки в назначенный срок.

Вдруг неожиданно на низкой высоте над Цемесской бухтой прошла еще одна группа наших ночных бомбардировщиков, и вскоре в районах севернее и юго-западнее Новороссийска мы увидели огненные вспышки и услышали громовые раскаты — это ночники бомбили артиллерийские позиции врага. Удары их по времени выходили из графика. Оказалось, что распоряжение об изменении времени «Ч» до командира бомбардировочного полка Е. Д. Бершанской дошло с опозданием, когда самолеты взлетели. Но это нас не смутило, так как такие ночные налеты наши бомбардировщики совершали часто, поэтому секрета о начале операции врагу не открывали.

И вот земля вздрогнула. Это 800 орудий и минометов, не считая нескольких сот минометов калибра 82 мм, открыли ураганный огонь. Весь небосвод и горы у Новороссийска озарились на 18-километровом фронте. Потом до нашего слуха докатились далекие и глухие разрывы тысяч снарядов и мин. Началось!

А вскоре ночную темноту прорезали огненные стрелы реактивных снарядов. Это грянул первый залп 228 установок «катюш». И на переднем крае врага с новой силой полыхнула огненная буря. Гвардейские минометы били по вражеским объектам на участке прорыва восточной группы 18-й армии, особенно по позициям к востоку и северу от Новороссийска. Бывалые солдаты такие удары «катюш» называли концертом для гитлеровцев. На душе было радостно.

Потом волнами снова пошли ночные бомбардировщики 4-й воздушной армии и Черноморского флота. Шум моторов отвлекал внимание противника от берега, к которому приближались наши десантники. Бомбардировщики били по артиллерийским позициям, командным пунктам, по скоплениям войск.

А около 03.00 засверкали новые молнии на воде и послышались особо сильные громовые раскаты. Это группа катеров ударила торпедами по боносетевым заграждениям на воде, закрывавшим вход в порт, чтобы проделать проходы для кораблей и судов с десантом. [198]

Огненный смерч и гром перекатывался над Новороссийском, над морем, над горами, и казалось, будто он совсем рядом с нами. Всю эту огненную картину слившихся вспышек, дугой опоясавших бухту и выхвативших из темноты порт и город, было хорошо видно с НП на горе Дооб.

Вскоре командир бригады катеров капитан 2 ранга В. Т. Проценко дал сигнал: «Проход в порт открыт». Тут же вперед рванулисъ торпедные катера группы атаки, возглавляемые капитан-лейтенантом А. Ф. Африкановым, капитаном 3 ранга Г. Д. Дьяченко, и ударили торпедами по дотам и дзотам, самым близким к воде и самым опасным для первого броска десанта.

В течение 16 минут огневой подготовки было выпущено 35 тысяч артиллерийских снарядов и мин. А прибавьте к этому тысячи бомб, удары «катюш» и торпед — и вы представите весь этот ад.

Потом огневой вал был перенесен на некоторую глубину, и тут же к западному берегу Цемесской бухты и непосредственно в порт устремились катера со штурмовыми группами двух левофланговых десантных отрядов, а к северо-восточному берегу бухты — отряд правого десанта. Они на полном ходу подходили к берегу, к стенкам причалов, и на трех небольших участках Цемесской бухты начиналась высадка штурмовых отрядов. Одним удавалось спрыгнуть прямо на берег, другие бросались за борт в воду. Налетавшие волны накрывали бойцов с головой, сваливали их, но они выходили на берег и тут же рвались вперед, навстречу врагу, ведя пока бесприцельный огонь из автоматов. Вскоре десантники дошли до первых траншей и столкнулись в упор с гитлеровцами, которые еще не разобрались, что происходит. Некоторые из них пытались бежать, большинство же вступили в бой.

Завязалась кровавая схватка. Наши воины накрывали фашистов огнем из автоматов, уничтожали гранатами, били прикладами.

Враг все еще не открывал артиллерийского огня. Значит, для него наши первые удары были внезапными, он не ожидал такой дерзости и потому не в состоянии был немедленно оказать противодействие первым штурмовым отрядам. Но вот застрочили отдельные вражеские пулеметы, над берегом повисли осветительные ракеты, а по водной поверхности в поисках кораблей метнулись лучи прожекторов. Вскоре ударили и артиллерийские батареи. Но поскольку немцы ждали атак наших войск только на суше, то именно по сухопутным участкам и начала бить их артиллерия. Значит, [199] с десантом они все еще не разобрались. Да и момент был ими упущен. Первые штурмовые группы наших десантников уже смогли высадиться и захватить берег.

После трех часов к берегу начали подходить катера и суда трех отрядов с главными силами десанта. И первыми из них были подразделения второго отряда во главе с командиром батальона капитан-лейтенантом В. А. Ботылевым. Им пришлось высаживаться на заминированные и опоясанные кольцом огневых точек новороссийские причалы. За 20–25 минут из батальона Ботылева было высажено на берег около 800 человек. Упорно пробиваясь по переулкам и дворам, они овладели пристанями Элеваторная, Нефтеналивная и устремились в город, в сторону вокзала. Но чем дальше продвигались моряки навстречу врагу, тем ожесточеннее становилась борьба. Ночью всюду шел ближний бой: автоматы били в упор, в ход пускались гранаты и приклады. В уличных боях, да еще ночью, не представляется возможным непосредственно руководить всеми силами из одного пункта. Вольно или невольно возникают раздельные группы. Так было и здесь. Батальон В. А. Ботылева оказался разрезанным на две группы. Рота автоматчиков под командованием старшего лейтенанта А. В. Райкунова углубилась в город и к утру 10 сентября штурмом взяла вокзал, на котором Владимир Слюржевокий водрузил красный флаг. А группа во главе с самим Ботылевым, выбив гитлеровцев из нескольких зданий, заняла матросский клуб. И Райкунов, и Ботылев ждали подкреплений. Но далеко не всем десантникам удалось высадиться на берег. Часть судов, имевших большую осадку, села на мель в 80–100 метрах от берега и не смогла подойти к нему. И люди прыгали за борт и двигались по горло в воде. Неимоверно трудно было им. Ведь кроме личного оружия — автомата, гранат — они тянули за собой пулеметы, коробки с патронами, минометы.

Левее к берегу подходили катера и суда 255-й бригады морской пехоты полковника А. С. Потапова, а правее высаживался 1339-й стрелковый полк подполковника С. Н. Каданчика. К этому времени враг полностью очухался и открыл сильный огонь. Заговорили десятки артиллерийских батарей и шестиствольных минометов, затрещали длинные пулеметные очереди из множества точек. Нам хорошо было видно, как их трассирующие ленты тянулись над водной поверхностью или тыкались в земляные бугры на берегу. Вскоре образовалась огненная завеса. Снаряды и мины взрывались в районах высадки десантников и у подходящих к берегу судов. Буквально за считанные минуты подорвались на [200] минах и были подбиты артиллерийским огнем семь катеров и судов, на которых шли десантники 255-й бригады, и многие воины оказались в морской пучине далеко от берега. Некоторые по целому часу и более плыли к берегу, другим удавалось добраться до спасательного судна-охотника.

На участке между западным молом и мысом Любви, где высаживалась бригада Потапова, был сосредоточен особенно сильный артиллерийский огонь врага, поэтому некоторые суда отклонились от назначенного участка десантирования. Высадка затянулась до 5 часов утра. С трудом удалось сойти на берег самому командиру и штабу бригады. А к тому же у них сразу была разбита радиостанция.

Нелегкая сложилась обстановка и у третьего, правого отряда Каданчика. На участке от пирса до электростанции, где он высаживался, противник вел сильнейший огонь. И все же за 30 минут на берег сошла большая часть полка — 1247 человек. Воины вступали в бой. Но катер командира, не дойдя до берега, загорелся от прямых попаданий мин и затонул. Некоторых из находившихся на борту людей, в том числе и подполковника Каданчика, спасло судно, возвращавшееся в Геленджик. Прибыл он в свой полк на плацдарм только перед вечером. А начальнику штаба полка капитану Д. С. Ковешникову, шедшему на другом катере, удалось достичь берега, и он тут же взял твердое руководство действиями полка.

На берегу, где высадился 1339-й стрелковый полк, наиболее тяжелый бой разгорелся у электростанции. Ив полуподвальных ее помещений фашисты вели огонь из орудий и пулеметов. Здесь наступали рота капитана М. Н. Кириченко и взвод моряков из батальона Ботылева. Старшина 1-й статьи Иван Прохоров за считанные минуты гранатами уничтожил вражеский пулеметный расчет и в рукопашной схватке прикончил трех гитлеровцев. А группа бойцов, возглавляемая младшим лейтенантом Иваном Алексеевым, в жарком бою за электростанцию до рассвета уложила свыше ста гитлеровцев. Но полностью все здание электростанции очистить от гитлеровцев не удалось.

Итак, с трех часов ночи по всему берегу Цемесской бухты полным ходом высаживались десанты всех трех отрядов, и на каждом участке шел жаркий бой. Всего в морских десантных отрядах насчитывалось 6480 человек, 41 орудие, 147 минометов и 53 станковых пулемета.

А на сухопутных участках 18-й армии, разделенных Цемесской бухтой, в то же время были свои горячие дела. Когда [201] десантные отряды высаживались на берег и завязывали бои, здесь артиллерийско-минометный огонь тоже достигал наивысшего темпа. А когда ударили «катюши» и огневой артиллерийский вал был перенесен на некоторую глубину, то тут же в черное небо взметнулись зеленые ракеты и полки 18-й армии пошли на штурм врага: с северо-востока — 318-я дивизия полковника В. А. Вруцкого и штурмовой отряд 55-й гвардейской стрелковой дивизии, а с юга, с плацдарма Мысхако, — 83-я морская стрелковая бригада подполковника В. И. Козлова и 8-я гвардейская стрелковая бригада подполковника Э. Шейна. Войска наносили удары по врагу в районе Новороссийска одновременно с трех сторон. Но несмотря на мощный огонь и смелые удары пехоты, обе группы 18-й армии не смогли захватить даже передовые траншеи врага.

Гитлеровцы, укрывшиеся в глубоких траншеях, дотах, дзотах, оказывали сильное огневое сопротивление. Ночью мы могли видеть на поле брани только огненную бурю: вспышки орудийных выстрелов, взрывающихся снарядов, мин, бомб и горящие стрелы пулеметных трасс. Поэтому все ждали рассвета, чтобы более определенно разобраться в обстановке. А когда он настал, тоже невозможно было определить, где точно проходит линия фронта, кто где наступает или обороняется, так как все поле боя говорило языком огня с обеих сторон. В эти же часы били в полную силу артиллерия и минометы 56-й и 9-й армий, пошли в наступление их передовые отряды.

С приходом утра увеличилась опасность воздушных налетов врага. Ждать долго не пришлось. Появилось несколько групп бомбардировщиков. Они начали кружиться над полем боя, переваливаясь с одного крыла на другое, высматривая, куда выгоднее сбросить смертоносный груз. Но в это время наши истребители уже были в небе над территорией противника и тут же атаковали вражеские бомбардировщики. Разгорелся воздушный бой. Мы видели, как самолеты врага стали сыпать бомбы на берег, в воду и даже на свои тылы. А два бомбардировщика с длинными дымовыми хвостами круто пошли к земле.

Вслед за истребителями вступили в бой штурмовики. Они с бреющего полета бомбили и расстреливали скопления немецких войск и артиллерию на огневых позициях. В какие-то минуты артиллерия снизила темп стрельбы. Но именно в это время над полем боя повис новый тяжелый и ровный гул — это волна за волной шли на Новороссийск ваши бомбардировщики. [202]

Находившийся на НП фронта командующий 4-й воздушной армией Константин Андреевич Вершинин видел эти боевые дела своих летчиков лучше всех нас, радовался их успехам. Он называл фамилии командиров эскадрилий, звеньев, и чувствовалось, что умом и сердцем он вместе со своими питомцами над полем боя.

А враг не уступал. Ошеломленный нашим ударом поначалу, он вскоре пришел в себя и мощным огнем смог отразить натиск частей 18-й армии на обоих сухопутных участках. И хотя по требованию командарма Леселидзе с утра командиры соединений вводили в бой резервы, а артиллеристы снова не раз бросали массированный огонь на передний край врага, успех, однако, здесь достигнут не был. И по личным наблюдениям и докладам начальника штаба 18-й армии Н. О. Павловского было видно, что противник почти всюду остановил наступление наших войск. Начались тяжелые уличные и траншейные бои.

И хотя мы знали, что командарм К. Н. Леселидзе руководил действиями всех сил безукоризненно, Иван Ефимович все же посчитал, что на ход сражения под Новороссийском нужно реагировать не только властью командующего армией и силами, находящимися в его распоряжении, но и непосредственно конкретными решениями командующего фронтом. И он тут же перебрался на НП генерала Леселидзе, забрав с собою командующего 4-й воздушной армией К. А. Вершинина, и приказал командующему флотом Л. А. Владимирскому и командиру высадки Г. Н. Холостякову прибыть туда же. Георгий Никитович сразу же доложил о потерях морских судов за первую ночь и утро 10 сентября. Они оказались сверх ожидания довольно большими. Это сразу же отрицательно сказалось на выполнении флотом двух ранее планируемых оперативных задач: подвозе резервов и техники на плацдарм и борьбе с плавсредствами противника на морских коммуникациях и в Керченском проливе.

Оценив создавшееся положение на фронте под Новороссийском, И. Е. Петров пришел к выводу, что большинство огневых средств противника (доты, дзоты) оказались не подавлены, передний край Голубой линии еще остается в руках врага, что пробить брешь в его обороне вероятнее всего удастся на участке, где высадился правофланговый отряд — 1339-й стрелковый полк С. Н. Каданчика. Именно оттуда лучше будет потом нанести удар по флангу и тылу противника и помочь 318-й дивизии, наступавшей по суше со стороны цементных заводов. И он тут же дал указания командарму К. Н. Леселидзе нарастить огневую мощь в районе [203] самого города, ввести в дело все силы с плацдарма и в течение ночи переправить через Цемесскую бухту на плацдарм второй эшелон 255-й бригады Потапова и 1337-й стрелковый полк 318-й дивизии.

Часам к 13-ти я возвратился на наш командный пункт. К этому времени стали поступать донесения из штабов армий и доклады офицеров — операторов и разведчиков штаба фронта, находившихся в армиях, из которых было видно, что ни на одном участке фронта заметных успехов достигнуто не было.

В районе Новороссийска наиболее тяжелая обстановка сложилась на участке, где действовала 255-я бригада морской пехоты. Находясь под сильными огневыми ударами артиллерии и авиации противника и оставшись без радиостанции, полковник А. С. Потапов не смог организовать твердого управления соединением из одного пункта. А вскоре радиостанции вышли из строя и у командиров батальонов. Наступая по городу и не зная, что творится у соседей, они действовали по складывающейся на их участках обстановке. Несмотря на исключительно смелые и дерзкие действия морских пехотинцев, стремившихся продвинуться вперед, враг разил их из пулеметов и орудий, расположенных в домах, в подвалах, на крышах. Били гитлеровцы и из танков, врытых в землю. Мы несли большие потери. Некоторые подразделения перешли к обороне, другие, маневрируя по дворам и закоулкам, все же продвигались вперед.

А вражеское командование, увидев, что все атаки наших войск на сухопутных участках отражены, и сознавая, какую опасность для них представляет десант, высадившийся в самом городе, начало проводить контратаки пехотой и танками, поддержанные мощным артогнем и ударами авиации, чтобы разгромить его, снова выйти на берег и не допустить высадки новых десантов. «Юнкерсы» с включенными сиренами пикировали и сериями сбрасывали бомбы.

Наши летчики почти без перерыва летали над полем боя, бомбили и расстреливали вражеские силы. Шли воздушные бои.

Командующий армией К. Н. Леселидзе отдал приказ командиру западной группы на плацдарме Малая земля генералу Н. А. Швареву всеми силами атаковать противника, прорвать его оборону в районе Станички (на правом фланге) и соединиться с бригадой Потапова. Но и здесь оборона врага оказалась прочной. Положение морских пехотинцев становилось тяжелым. По-своему трудно складывалась обстановка и у 393-го отдельного батальона морской пехоты, [204] пробившегося в город. Я уже говорил, что одна его группа во главе с командиром батальона Ботылевым заняла матросский клуб. Здесь они закрепились, вступили в тяжелые бои с наседавшим противником и в течение нескольких часов отразили до десятка атак. А около полудня комбат доносил по радио, что вместе с пехотой на них надвигаются танки, что в его группе много тяжелораненых, но оставшиеся в строю бойцы могут и будут отражать вражеские атаки. И все же гитлеровцам удалось пробиться вплотную к клубу, и уже некоторые из них лезли в окна первого этажа. И тогда Ботылев вызвал огонь на себя. Контр-адмирал Г. Н. Холостяков отдал приказ: огонь дать, но только поаккуратнее, по возможности не по клубу, а вплотную, рядом. И тяжелые береговые орудия обрушили свой огонь на врага.

Позже заместитель командира батальона по политчасти капитан Н. В. Старшинов рассказывал:

— Только три снаряда попали в здание клуба, а остальные с неимоверной точностью ложились вокруг. Огонь наших батарей разметал цепи немецкой пехоты и поджег три танка. Враг вынужден был отойти.

Героически сражалась и вторая группа этого батальона — рота автоматчиков старшего лейтенанта А. В. Райкунова, в которой насчитывалось более ста человек. Укрепившись на вокзале, она вела упорные бои в окружении. Тринадцать атак при поддержке танков предприняли гитлеровцы на вокзал, чтобы вернуть этот важный объект, но автоматчики все их отбили и удержали его.

По-своему сложилась обстановка у третьего отряда — 1339-го стрелкового полка подполковника С. Н. Каданчика — в районе электростанции. Противник, подтянув сюда резервы, со второй половины дня начал проводить сильные контратаки пехотой и танками, пытаясь отбить электростанцию. Семь контратак отразили наши воины и на здании подняли красный флаг. И все же к вечеру противнику удалось оттеснить некоторые подразделения к самому морю. Наступившая темнота и большие потери с обеих сторон ослабили напряжение боя. Но ненадолго.

...Весь день 10 сентября прошел у нас в хлопотах по дальнейшему раскрытию огневой системы врага, по организации управления войсками, ведущими тяжелые бои в порту, в городе и в горно-лесистой местности вокруг него.

Да, итоги первой ночи и первого дня наступления для нас оказались более скромными, чем мы рассчитывали. Войска 18-й армии не смогли вклиниться в оборону врага ни на участке цементного завода, где наступала восточная [205] группа, ни с плацдарма. Но не вина солдат и командиров, что их атаки захлебнулись, ведь большинство огневых точек противника не были подавлены. Не добился нужного успеха и десант с моря. А на море были свои трудности. Вражеская артиллерия подвергла сильному огню подходы к захваченному плацдарму с моря.

Перед вечером на командный пункт прибыл И. Е. Петров. Он вызвал меня, П. М. Котова-Легонькова, Н. М. Трусова и А. К. Сивкова. У командующего сидел член Военного совета В. А. Баюков. Каждый из нас чувствовал себя как-то неловко и раздумывал, в чем именно упущение. А Иван Ефимович, всегда сознававший свою особую ответственность за ход операции, по-моему, переживал больше всех. Ведь с него главный спрос.

Командующий не мог не заметить нашего настроя и, видимо, поэтому мягко и негромко сказал:

— Положение дел под Новороссийском Военному совету известно. А вот что штаб знает о делах в 56-й и 9-й армиях и как он оценивает обстановку в целом за фронт, прошу Ивана Андреевича доложить.

Я, развернув карту, сказал, что в полосах наступления 56-й и 9-й армий никаких изменений в положении противника, действующего на главном оборонительном рубеже, не обнаружено. И ни на одном участке, где проводилось наступление передовых отрядов этих армий, вклинения в оборону врага не обозначилось.

— И что это, по-вашему: наш оперативный просчет в операции, срыв наступления или нечто поправимое? — спросил командующий.

— Штаб фронта твердо считает, — продолжал я, — что это не оперативный просчет, и нам не потребуется вносить никаких существенных поправок в решение. Главная причина нашего неуспеха в особо прочной обороне врага. Значит, потребуется вносить только отдельные коррективы.

— В чем же мы недооценили вражескую оборону? — спросил Иван Ефимович.

— Мы правильно считали, что оборона на южном фасе Голубой линии, и особенно в районе Новороссийска, является самой прочной по сравнению со всеми другими участками. Мы также не ошибались, что в районе цементного завода и в самом городе противником создана целая система оборонительных сооружений, обеспечивающая небывало высокую плотность огня. Но мы не предполагали, что гитлеровцы смогут так быстро возвести в городе и порту множество таких сооружений дополнительно, ко многим домам [206] присоединить доты, что позволило им образовать крупные опорные пункты и узлы обороны. Доты и блиндажи в большинстве своем очень прочные — толщина бетонных стен превышает полметра, потому они мало уязвимы даже при прямых попаданиях снарядов. А на горах, окаймляющих Новороссийск, особенно на горе Сахарная голова, господствующей над всем районом, противник создал трехъярусные огневые линии. И это оказалось для нас новым.

Немаловажное значение имеет и тот факт, что вражеское командование удачно использовало гористую местность для сохранения живой силы, расположив ее до поры до времени на обратных скатах во множестве глубоких щелей, в траншеях и других укрытиях. В этих условиях огонь «катюш» был малоэффективен.

— Значит, наши разведчики плохо работали, если не вскрыли с необходимой полнотой огневые средства противника, — заметил Иван Ефимович.

Начальник разведки генерал Н. М. Трусов оправдываться не умел, но доложил, что более полно вскрыть огневую систему противника не позволили сам город и горно-лесистая местность.

— В главном-то противник оценивался нами правильно, — сказал Иван Ефимович. — А что касается создания в районе Новороссийска сильной крепостной обороны, то это дело новое, такого мы все же не ожидали. Подтвердилась истина, что даже и при правильной оценке противника многие моменты остаются неучтенными. Неуспех первого дня еще не говорит о нашем оперативном просчете, о срыве наступления. Будем еще наращивать огневую мощь артиллерии и авиации в районе Новороссийска и продолжать душить гитлеровцев, чтобы создать лучшие условия для нового нашего штурма. Аркадию Кузьмичу следует сейчас же выехать в 18-ю армию и вместе с генералом Кариофилли продумать вопрос использования артиллерии всех калибров. — Обращаясь ко мне, Петров добавил: — Передайте, Иван Андреевич, Вершинину, чтобы он дополнительно выделил в распоряжение Леселидзе дивизию бомбардировщиков и два полка штурмовиков для борьбы с артиллерией и резервами противника. А командармам 56-й и 9-й прикажите активизировать наступление вводом более сильных передовых отрядов. В отношении наращивания сил в районе Новороссийска я уже дал указание Леселидзе. Он должен в течение ночи переправить второй эшелон бригады Потапова, полк 318-й дивизии и ввести в бой все силы группы Шварева с плацдарма Мысхако. [207]

В блиндаж командующего фронтом вошел Маршал Советского Союза С, К. Тимошенко. Хотя он хорошо знал события на всем фронте, но все же заслушал доклад Н. М. Трусова о противнике, а затем и И. Е. Петрова об оценке обстановки и его решение, а в заключение сказал:

— Значит, я недаром нацеливал ваше внимание на подавление огневой системы немцев в Новороссийске и прилегающих горах. Это — огромный взаимосвязанный узел. И его надо разбить огнем же. Вот вам и задача...

И тут нам припомнилось, что с мая 1943 года командующим 17-й немецкой армией вместо генерала Руоффа стал крупный специалист по строительству оборонительных полос генерал-полковник Эрвин Енеке. Но мощные укрепления врага это одна сторона вопроса. Другой была наша недостаточная огневая мощь. Нам было хорошо известно, что на решающих направлениях наступления советских войск под Сталинградом и на Курской дуге плотность артиллерийских средств была 160–180 стволов и более на один километр фронта. В нашей же операции, при прорыве мощной обороны, она достигала не более 60 стволов, в 3–4 раза ниже требуемой нормы. К тому же вместо артиллерийской подготовки был проведен только 15-минутный огневой налет.

* * *

Высадка ночью всех трех десантных отрядов прошла в целом успешно. Но поскольку врагу удалось сразу же сдержать продвижение войск 18-й армии на сухопутье, то он имел возможность сосредоточить максимум огня и сил против десанта. Мы же в светлое время суток при больших потерях в плавсредствах не могли подавать на плацдарм подкрепления морем, чтобы нарастить силы десантников. Не смогли поддержать их на полную мощь своими ударами и войска обеих групп 18-й армии, упершиеся в Голубую линию. Эти обстоятельства привели к тому, что десантникам в течение почти целых суток пришлось вести борьбу с превосходящими силами противника в неимоверно тяжелых условиях.

Но, поддержанные мощным огнем артиллерии и ударами авиации, десантники выстояли, мужеством и упорством в борьбе привлекли к себе крупные силы гитлеровцев, нанесли им большие потери и этим облегчили войскам 18-й армии условия для наступления на сухопутных участках.

Настала вторая ночь нашего наступления. По распоряжению командарма Леселидзе 1337-й стрелковый полк подполковника [208] Г. Д. Бульбуляна, два батальона 255-й бригады и 290-й стрелковый полк НКВД подполковника И. В. Пискарева, погрузившись на катера и мотоботы в портах Геленджик и Кабардинка, вышли в море и направились к Цемесской бухте. Примерно в 2.30 11 сентября, когда суда были на подходе к берегу, по позициям противника ударили ночные бомбардировщики.

Около 3.00 по просьбе командиров отрядов артиллерия перенесла огонь на некоторую глубину, и на всех участках началась высадка десантов.

Высадившийся на берег 290-й полк подполковника И. В. Пискарева с ходу вступил в бой, отбил пристань Каботажную и стал продвигаться вперед. А на правом фланге, где дрался полк С. Н. Каданчика, к месту высадки выдвигался 1337-й полк Г. Д. Бульбуляна, с которым шел и командир 318-й дивизии полковник В. А. Вруцкий. Но к этому часу обстановка здесь серьезно осложнилась. После тяжелого боя противнику удалось занять весь берег, полк Каданчика оказался в окружении, и идущему десанту предстояла нелегкая задача — высадиться на берег, занятый противником, соединиться с окруженным полком и развивать наступление. Еще при подходе десанта к берегу противник обрушил на него сильный артиллерийско-минометный огонь. Но все же суда повсюду достигли берега, десантники сразу же вступили в бой и сквозь шквальный огонь пошли вперед. Всю ночь кипел жаркий бой. На отдельных направлениях наши несколько продвинулись, но соединиться с окруженным полком им не удалось.

Ранним утром 11 сентября ко мне позвонил начальник штаба 18-й армии генерал Н. О. Павловский и доложил, что 255-я бригада морской пехоты оказалась неуправляемой. Ее командир полковник А. С. Потапов оставил бригаду в районе Новороссийска, а сам с группой бойцов вышел на плацдарм Мысхако. Мы знали, что группа Потапова действовала в очень сложной обстановке, и все же мы полагали, что ночью она пробьется к батальонам своей бригады. Но комбриг принял другое решение: с 60 ранеными матросами и офицерами он прорвался из окружения и вышел на плацдарм в расположение 83-й бригады. А батальоны бригады, действовавшие на разрозненных участках, продолжая в упорных боях отбиваться от наседавшего врага, смогли удержать большую часть берега, на котором высадились, и небольшую часть города. Бригада понесла большие потери, а из оставшихся более половины было раненых.

Настало новое утро, и во всю силу на разных голосах [209] заговорили многие сотни наших орудий и минометов. Десантники на всех участках рванулись вперед на штурм врага.

Но тут же открыл сильный огонь и враг. Его артиллерия, минометы и пулеметы били по передовым наступающим войскам на глубину до самого берега Цемесской бухты. Особенно досаждали шестиствольные минометы. Сразу обнаружилось, что многие огневые средства противника опять не были подавлены. А вскоре появились и «юнкерсы». Но тут же были группы наших истребителей. И завертелась карусель над полем боя.

А гитлеровцы продолжали сопротивляться упорно и не раз переходили в контратаки, используя танки и штурмовые орудия «фердинанд». А в самом городе обстановка сложилась настолько тяжелой, что огнем минометов стал руководить сам командир 290-го полка И. В. Пискарев, а другие офицеры заменяли погибших и раненых бойцов у пулеметов.

Подходил вечер второго дня наступления. Восточная группа 18-й армии в ожесточенных боях овладела заводами «Пролетарий», «Красный двигатель», но смогла вклиниться во вражескую оборону на глубину только до одного километра; западная группа, наступавшая с плацдарма Мысхако, отвоевала первые траншеи противника. А в городе и в прибрежной полосе Цемесской бухты 255-я бригада на одних участках отражала контратаки, на других упорно продвигалась вперед. Особенно смело и отчаянно дрались бойцы и офицеры 142-го и 327-го батальонов морской пехоты под общим командованием майора С. Т. Григорьева. Они штурмом взяли несколько опорных пунктов врага. Но для более решительного рывка вперед на этом участке еще недоставало наших сил.

Рота автоматчиков 393-го батальона морской пехоты под командованием старшего лейтенанта Райкунова в районе вокзала, а у матросского клуба часть батальона Ботылева, возглавляемая им, продолжали находиться в отрыве от своих войск, в полном окружении, и вели тяжелые бои с превосходящими силами врага. За ночь и два дня боя они отравили около двадцати атак гитлеровцев, но не отдали врагу завоеванные объекты.

Обдумывая сложившуюся обстановку, мы приходили к выводу, что гитлеровцы продолжают основные усилия направлять против десанта в городе и восточной группы 18-й армии. Именно здесь они ищут решения главной задачи: удержать город, сбросить в море десантные отряды и сорвать [210] наше наступление на главном новороссийском направлении.

Учитывая это, а также то, что наши войска понесли в затяжных боях заметные потери, штаб фронта считал необходимым с утра 12 сентября существенно нарастить усилия войск, наступающих на новороссийском направлении, и перейти к более решительным действиям всеми силами 9-й и 56-й армий. Когда я докладывал об этом командующему, определенно видел, что и сам Иван Ефимович так же оценивает обстановку и предлагаемые мероприятия. Поэтому он тут же взял трубку ВЧ и отдал следующие указания: командарму-18 Леселидзе дополнительно ввести в бой две стрелковые дивизии (с востока и запада), генералам А. А. Гречкину и А. А. Гречко с утра 12 сентября перейти в решительное наступление всеми силами 9-й и 56-й армий и, взломав ослабленный передний край обороны врага, развивать наступление в глубину{60}. Командарму-56 кроме этого указывалось образовать армейский резерв в составе двух дивизий, чтобы использовать для развития более стремительного наступления на направлении главного удара{61}. Но поздним вечером 11 сентября А. А. Гречко доложил командующему фронтом, что в ходе боев передовых отрядов противник ведет очень сильный огонь и продолжает удерживать все узлы обороны силами прежнего состава и что армия без мощной артиллерии и авиации может понести неоправданно большие потери. Он просил разрешения продолжать наступление только передовыми отрядами, однако более сильного состава, чем раньше. Петров согласился.

А штаб отстаивал ранее принятое им решение. Тогда Иван Ефимович сказал:

— Командармы очень ответственные и высокоподготовленные люди, они хорошо знают обстановку в полосах своих армий и должны быть самостоятельны в своих решениях.

— Но общая обстановка требует ввода в активное дело всех сил фронта, — заметил я.

— Пусть Гречко выполняет последнее мое распоряжение, — отрезал Петров.

Итак, Иван Ефимович согласился с доводами командарма. 56-я всеми своими силами перейдет в наступление только через день, 14 сентября. [211]

Командарм-18 К. Н. Леселидзе приказал командующему западной группой (на плацдарме) генерал-майору Н. А. Швареву нарастить ее усилия за счет ввода в бой 176-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора С. М. Бушева, чтобы прорвать оборону врага и выйти на западную окраину Новороссийска, а восточную группу усилил 89-й стрелковой дивизией полковника Н. Г. Сафаряна. Это соединение должно было прорвать оборону немцев в районе гор Сахарная голова и Долгая. Задача очень тяжелая, поскольку горы были сильно укреплены, противник мог вести огонь по наступающим войскам с трехъярусных позиций. Но надо было расширить фронт наступления, чтобы заставить врага максимально рассредоточить огонь и этим помочь ударным частям восточной группы и десантным отрядам, наступающим на Новороссийск.

На следующий день командующий фронтом счел необходимым еще нарастить боевые усилия под Новороссийском и передал в подчинение командарма-18 из своего резерва 55-ю гвардейскую стрелковую дивизию, усиленную самоходным артполком, одним истребительным противотанковым артполком и одним инженерным батальоном. Дивизии была поставлена задача разгромить, действуя из-за левого фланга 318-й дивизии, противостоящего противника, развивая наступление в направлении вокзала, соединиться с батальоном Ботылева и в последующем продвигаться в направлении предместья Мефодиевский. Ввод в бой этого соединения поддерживала армейская артиллерийская группа и штурмовая авиация, а для прикрытия с воздуха выделялись истребители 4-й воздушной армии. Серьезное усиление дивизии и такое мощное огневое обеспечение давало нам основание считать, что она успешно выполнит поставленную задачу. Обнадеживал и сам командир этой дивизии генерал-майор Б. Н. Аршинцев. Воевал он очень активно, в обстановке разбирался быстро, умел организовать бой, управлять войсками и отличался исключительной храбростью. 55-я под его командованием уже прославила себя подвигами.

* * *

Вернемся теперь к 255-й бригаде морской пехоты полковника А. С. Потапова, который потерял связь со своим соединением и с группой бойцов вышел на плацдарм Мысхако. Когда я доложил об этом командующему фронтом, он приказал вызвать его на КП фронта для разговора на Военном совете. Конечно, Потапов хорошо знал, что вызван не для получения ордена или медали, а на крутой разговор. Поэтому [212] вначале зашел ко мне, как боевому другу, в надежде получить поддержку. Прошло всего несколько дней, как мы виделись с ним в Геленджике, а как он изменился! Обветренное загорелое лицо сделалось каменно-бледным, щеки провалились, лоб прорезала резкая морщина, глаза воспалены. Чувствовалось, что он давно не спал. Перед вечером 12 сентября мы вдвоем вошли в столовую Военного совета. Вместе с командующим И. Е. Петровым сидели члены Военного совета генерал-майор В. А. Баюков и первый секретарь Краснодарского крайкома ВКП (б) П. И. Селезнев{62}. Было видно, что серовато-коричневые глаза Петрова, всегда очень внимательно изучающие глаза других, через пенсне буквально впились в Потапова. А я знал, что если он так на кого-нибудь смотрел, значит, был в высшей степени раздражен и в такие минуты мог еще глубже проникать в характер человека, его состояние.

Разговор с Потаповым сразу же начался крутой. В. А. Баюков строго и с пристрастием выяснял обстоятельства, почему тот оставил своих подчиненных, не руководил вверенной ему бригадой в бою в течение целого дня и оказался на плацдарме Мысхако.

— Как воины бригады будут теперь смотреть на своего командира и как вы сможете смотреть им в глаза?

Примерно в таком же духе высказывался и И. Е. Петров, но он делал это немного деликатнее, мягче, старался не допускать колкостей в адрес провинившегося.

— В ходе высадки на берег бригада попала под сильный огонь и понесла значительные потери, — объяснял надтреснутым голосом Потапов. — Сразу же было потоплено семь катеров, погибло много людей. С большим трудом высадились на берег я и штаб. В первых же схватках с гитлеровцами на берегу погиб начальник политотдела бригады Видов и была разбита радиостанция штаба бригады. А с утра противник стал атаковать нас. Посылаемые в батальоны связные и офицеры не могли пробраться сквозь сильный вражеский огонь, и многие не возвратились. В таких условиях организовать управление бригадой не удалось. Батальоны действовали разобщенно.

Я знал, что отдельные наши группы вышли на улицы Губернскую и Лейтенанта Шмидта, но помочь им образовать сплошной фронт борьбы не мог, так как на самих нас, [213] на наш КП наступали крупные силы врага. Гитлеровцы стали бить по нас из орудий прямой наводкой, на нас пошли танки. Отбивались гранатами. Наконец, пришлось вызывать огонь на себя. Вечером был убит и начальник штаба бригады подполковник Хлябич. Со мной осталась совсем небольшая группа людей. В такой обстановке я не мог рассчитывать ни на то, чтобы пробиться к своим батальонам, ни на руководство бригадой... А противник нас закруглил. За нами море, мы остались без боеприпасов. Возможности продолжать бой исключались. Поэтому я и принял такое решение...

Все мы слушали Потапова с большим напряжением. В. А. Баюков высказывался за серьезное наказание, вплоть до разжалования в рядовые. П. И. Селезнев не вполне был согласен с таким строгим наказанием. Затем Петров предоставил слово мне. Я подчеркнул, в каких условиях Потапов и его подчиненные высаживались на берег, а потом вели бой, сделал упор на то, что командир бригады раньше почти полтора года вел бои оборонительного характера и что это был его первый наступательный бой, что руководил бригадой он, конечно, неумело, но это только из-за недостатка опыта, напомнил, что в любом случае Потапов со своими бойцами целый день героически и стойко сражался в буквальном смысле до последнего патрона.

Мною было высказано мнение, что не стоит Потапова наказывать сурово.

И. Е. Петров сказал Потапову:

— Военный совет вынесет свое решение. А сейчас поезжайте в распоряжение командующего флотом и отдохните...

Было принято решение освободить полковника Потапова от должности командира 255-й бригады морской пехоты.

Подходя к своему блиндажу, я снова увидел Александра Степановича. Он беседовал с моим адъютантом Иваном Лященко.

— Ну что со мной, товарищ генерал? — обратился ко Мне Потапов.

Я объявил ему решение Военного совета фронта и добавил, что оно самое справедливое и очень поучительное для командных кадров.

Забегая вперед, скажу, что через некоторое время полковнику А. С. Потапову снова было выражено доверие командовать бригадой морской пехоты, но другого состава.

...В этот же вечер П. И. Селезней информировал нас, что пять партизанских отрядов, руководимые секретарем Новороссийского [214] горкома партии П. И. Власовым, усилили борьбу с немецко-фашистскими захватчиками в районе западнее плацдарма Мысхако, совершая налеты на отдельные группы, и что штаб партизанского движения дал приказ командирам Анапского и Голубицкого партизанских соединений активизировать борьбу с фашистами.

* * *

С раннего утра 13 сентября войска 18-й армии перешли в наступление. Вошла в бой и 89-я стрелковая дивизия полковника Н. Г. Сафаряна, наступавшая на гору Сахарная голова. Продвижение ее шло с большими трудностями. А левее ее действовала 55-я дивизия генерала Б. Н. Аршинцева. Ломая сопротивление врага, она успешно продвигалась вперед. Батальоны капитанов Семена Тимошенко и Дмитрия Ворончука почти непрерывно вступали в ближний бой, когда автоматы бьют в упор и в ход пускаются гранаты. В это же время перешла в наступление в направлении западной окраины Новороссийска и западная группа с плацдарма Мысхако, чтобы вместе с восточной группой по сходящимся направлениям окружить и разгромить новороссийскую группировку противника. И ожесточенные, упорные бои с новой силой развернулись на всех участках фронта. Высланная нами авиаразведка донесла, что к Новороссийску с северо-запада и запада выдвигается несколько крупных колонн пехоты с артиллерией. В штабе фронта сочли, что на город с двух направлений идут части двух пехотных дивизий и что немецкое командование, видимо, решило нанести сильный контрудар по нашим войскам в этом районе и вновь выйти к Цемесской бухте. Часов, около двенадцати я по телефону доложил об этом командующему фронтом.

— Леселидзе только что доложил, — откликнулся Петров, — что противник уже начал проводить сильные контратаки. Но похоже, что в наступление перешли только передовые полки. Если это так, то немецкое командование ввело в бой тоже две дивизии и одновременно с нами. Что ж, будем бить.

Он тут же отдал приказ командующему 4-й воздушной армией направить все силы штурмовой и бомбардировочной авиации для нанесения ударов по выдвигающимся колоннам противника, не допуская их подхода к городу и развертывания для ввода в бой.

Вскоре через захваченных пленных было установлено, что с утра этого же дня противник действительно ввел в [215] бой 125-ю и часть сил 101-й пехотной дивизии. Гитлеровское командование понимало, что потеря Новороссийска поставит оборону армии на Голубой линии в крайне тяжелое положение, сорвет эвакуацию армии в Крым, и поэтому прилагало все усилия, чтобы удержать здесь оборону. И вот две ударные группировки сторон, сойдясь лицом к лицу, стремились опрокинуть друг друга. Тут, как говорится, нашла коса на камень. Борьба завязалась жестокая и кровопролитная.

В это время я с разрешения командующего прибыл на НП, чтобы увидеть ход развернувшегося боя, и доложил ему, что подхода новых, более глубоких резервов в направлении Новороссийска не обнаружено. Созданы условия для ввода в дело всех сил 56-й армии.

— Значит, немецкое командование бросило в бой за город последний свой крупный резерв, — сказал Петров. — Но немецкие дивизии по своей численности в полтора раза больше наших. Это серьезная сила. Их надо бить днем и ночью. Решающее слово тут за артиллерией и авиацией. Артиллерия работает на пределе. Но в городе, в горах и ущельях артиллеристам далеко не все удается увидеть. Летчики же и увидеть могут больше, и бить им с неба сподручнее. Поэтому вся авиация 4-й армии и Черноморского флота должна продолжать наносить удары по врагу в районе Новороссийска. — Он взял трубку ВЧ и отдал приказ командарму-56 А. А. Гречко с утра 14 сентября перейти в решительное наступление всеми силами армии.

А в этот день, 13 сентября, решающее слово сказала 4-я воздушная армия. Она уничтожила подходившие резервы врага.

318-я и 55-я гвардейская стрелковые дивизии завершили разгром гитлеровцев, сопротивлявшихся западнее заводов «Пролетарий» и «Красный двигатель». А морские пехотинцы Ботылева и Райкунова с исключительным упорством продолжали четвертые сутки драться в окружении. Сколько раз им пришлось отражать атаки, вступать в единоборство с танками, надвигавшимися прямо на них!

Командование Черноморского флота и Военный совет 18-й армии по радио передали приветствие воинам батальона Ботылева: «Гордимся вашей воинской доблестью, героизмом, отвагой и стойкостью».

С особым упорством и мужеством отражали сильные удары немцев и воины 255-й бригады морской пехоты.

В ходе жестоких боев гитлеровцы на земле и в воздухе несли большие потери. Но редели и наши части. В этих боях [216] погиб командир 1339-го стрелкового полка 318-й дивизии подполковник С. Н. Каданчик. Как потом рассказывали, он поднялся на колокольню, чтобы лучше наблюдать за полем боя, и был убит прямым попаданием вражеского снаряда. Сергею Николаевичу Каданчику было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. А днем раньше был тяжело ранен командир этой дивизии полковник В. А. Вруцкий. Это были героические командиры! Вруцкий прошел через огненные котлы Одессы и Севастополя и оставался в строю. Каданчик тоже не раз горел на земле новороссийской, тонул в море и всегда раньше побеждал смерть...

* * *

Завершался день 13 сентября. В течение его оборона врага все еще не была прорвана полностью. Но наши войска на всем 16-километровом фронте вклинились в нее на глубину до 3–4 километров. Гитлеровцы потеряли главные позиции и израсходовали резервы. Можно было безошибочно определить, что их сопротивление перед восточной группой все заметнее ослабевает. Несколько труднее шло наступление с плацдарма Мысхако. И хотя борьба за город, за полный прорыв Голубой линии потребует еще немало усилий, но видно было, что перелом наступил.

Чтобы окончательно надломить оборону врага в районе Новороссийска, командующий фронтом решил еще нарастить силу удара восточной группы 18-й армии и передал командарму из своего резерва 5-ю гвардейскую, танковую бригаду полковника П. К. Шуренкова. Бригада усиливалась истребительно-противотанковым артиллерийским полком, одним стрелковым и одним инженерным батальонами и должна была вступить в бой с утра 14 сентября.

Известно, что ввод резервов по частям не способствует достижению крупных целей. Это ясно знал командующий фронтом И. Е. Петров. Однако по его приказу командарм Леселидзе уже третий раз вводит в бой только отдельные соединения. Это вынужденная необходимость, поскольку на узкой полоске местности между крутой горой Сахарная голова и Цемесской бухтой невозможно было развернуть более крупные силы.

Мы с неослабным вниманием следили за общим ходом развития сражения по всей полосе фронта и с огорчением отмечали, что наступление войск 9-й и 56-й армий пока к существенным территориальным результатам не привело.

Утром 14 сентября И. Е. Петров вызвал на свой НП командарма К. Н. Леселидзе и командира высадки десанта [217] Г. Н. Холостякова. Указав им на слишком медленное продвижение обеих групп 18-й армии и моряков, он потребовал усилить удары по новороссийской группировке врага, овладеть городом, завершить прорыв Голубой линии, чтобы потом всеми силами армии развить наступление на Верхне-Баканский.

Поскольку в это же утро и 56-я армия перешла в решительное наступление всеми своими силами, Иван Ефимович выехал к Гречко, а мне велел быть в 18-й армии. Он считал, что именно эти две армии, артиллерия и авиация должны подвести окончательный итог сражению за Новороссийск и решить судьбу обороны на всей Голубой линии.

Когда я прибыл на НП 18-й армии, в городе и на горах бушевали огненные смерчи. К. Н. Леселидзе сказал:

— Гитлеровцы и сегодня продолжают сильно контратаковать. Вчера мы не всех их добили. Но сегодня непременно добьем. Я главные усилия направил на Цемдолину, Гайдук, чтобы отрезать путь отхода противнику из Новороссийска.

Почти весь этот день я был вместе с К. Н. Леселидзе и видел, как Константин Николаевич грамотно и умело руководил войсками, как энергично отдавал все распоряжения.

— К ночи наши непременно соединятся с группами моряков Ботылева и Райкуиова и возьмут Новороссийск — уверенно заявил командарм.

С КП фронта передали, что в 18-ю армию выехал маршал С. К. Тимошенко. Его машина осталась за горой Дооб, а сам он и его адъютант в звании генерал-майора довольно быстро шли к нам на высоту. К. Н. Леселидзе, я и Н. О. Павловский представились маршалу. Внимательно выслушав наш доклад об обстановке и пронаблюдав за полем боя, он сказал:

— Долго возитесь с двумя-тремя дивизиями немцев. При вашей артиллерии и авиации, да в условиях, когда армия держит в клещах всю новороссийскую группировку врага, надо было бы давно с ней покончить. Наверное, и артиллерия, и авиация бьют по домам и горам, а не по немцам. Продолжайте руководить боем, а я посмотрю, кого и как бьет ваша артиллерия.

Тимошенко направился к блиндажу командующего артиллерией армии генерала Г. С. Кариофилли, расположенному метрах в 50-ти от блиндажа К. Н. Леселидзе, на самой высокой точке горы.

— Чего-то Семен Константинович не в духе, — сказал Леселидзе. — Действительно, мы здорово застряли под Новороссийском. [218] Но дело ведь пошло намного вперед. К вечеру порадуем маршала боевыми успехами.

Время перевалило за 16.00. Доклады из войск и наши наблюдения показывали, что войска армии на всех участках продвигаются вперед. Артиллерийско-минометный огонь врага стал ослабевать. Никому не сиделось в блиндажах, все старались видеть бой своими глазами. Не усидел в блиндаже и С. К. Тимошенко. О любом изменении в обстановке офицеры тут же докладывали маршалу и командарму. Семен Константинович повеселел. Повеселели и все мы, собравшиеся вокруг него. Маршал с каким-то пристрастием требовал от артиллеристов меткого ведения огня по щелям и укорял их за то, что они не видят их.

— Стреляете много, а результатов мало, — заключил он.

Генерал-лейтенант артиллерии А. К. Сивков стал было защищать артиллеристов, но Тимошенко сказал, как отрубил:

— Они не видят и не знают целей, стреляют по домам и площадям.

Сивков деликатно промолчал.

Убедившись, что в 18-й армии дела пошли хорошо, я выехал на КП фронта, а вечером доложил командующему обстановку под Новороссийском. А он ознакомил меня с положением дел в 56-й. Иван Ефимович был не совсем доволен ходом боев в этой армии. Хотя ее войска овладели передовыми позициями и рядом крупных огневых узлов врага, но прорвать главную полосу обороны Голубой линии не смогли.

С самого начала наступления войск фронта ни авиационная, ни войсковая разведка, ни сами боевые действия не подтверждали отвода войск противника с передового рубежа обороны. А его упорная оборона и то обстоятельство, что под Новороссийском он ввел в бой две резервные дивизии, говорили о том, что теперь основные силы 17-й армии находятся главным образом на южном фасе Голубой линии. В этих условиях основная задача войск 56-й армии заключалась в том, чтобы в кратчайший срок завершить прорыв укрепленного рубежа на центральном участке, развить здесь более стремительное наступление, выйти на рубеж реки Старая Кубань и не допустить отвода сил 17-й армии за этот рубеж. Для более успешного решения этой задачи командующий фронтом приказал генералу А. А. Гречко ввести в бой специально подготовленную танковую группу в направлении Киевское, Гостагаевская, Благовещенское, чтобы отрезать пути отхода центральной и [219] новороссийской группировкам противника. Одновременно он передал в подчинение командующего 18-й армией 414-ю стрелковую дивизию полковника Г. Г. Курашвили для развития более стремительного наступления на правом фланге.

Теперь за прорыв Голубой линии в полную силу вели бои три армии фронта, Черноморский флот и Азовская флотилия. Под Новороссийском восточная группа 18-й армии в упорных боях продолжала ломать вражескую оборону и продвигаться вперед. 318-я дивизия В. А. Вруцкого, 55-я гвардейская дивизия Б. Н. Аршинцева и 5-я гвардейская танковая бригада П. К. Шуренкова громили гитлеровцев в северной части города. Используя успех этих соединений, 290-й стрелковый полк НКВД подполковника И. В. Пискарева, пробиваясь по улицам Новороссийска вперед, под утро 15 сентября соединился с группой В. А. Ботылева в районе матросского клуба. А перед вечером гвардейцы 55-й дивизии вышли в район элеватора, вокзала и соединились с группой А. В. Райкунова.

Когда я доложил об этом Ивану Ефимовичу, он сказал:

— Такое вроде скромное для фронта событие, а какой радостью оно отозвалось в моей душе! Что ж, своей тяжелой борьбой моряки доказали, что в любой самой опасной, даже, казалось бы, безвыходной ситуации они найдут выход из положения.

Соединились! Моряки выстояли и победили! Обе эти группы пять суток вели тяжелейшие бои в полном окружении. Последние двое суток с ними не было связи. Нас всех интересовала их судьба, мы за них переживали, не зная, в каком они положении. Только несколько позже многое узнали.

В частности, стало известно, что в группе В. А. Ботылева уже в первые два дня более половины людей было тяжело ранено, некоторые из них имели по 4–5 ранений. И все же в трудные минуты боя они являлись резервом группы. Даже те, кто едва мог передвигаться, но был способен стрелять, снова брали в руки оружие, с невероятными усилиями добирались от одного окна к другому или к проломам в стене и продолжали бить врага. А прославленного снайпера Черноморского флота старшину 1-й статьи Филиппа Яковлевича Рубахо, раненного в обе ноги, боевые друзья переносили на плащ-палатке. На его личном счету уже было 346 уничтоженных гитлеровцев, 70 из них он уложил в боях под Новороссийском. Только новое тяжелое ранение окончательно вывело его из строя. [220]

Когда у группы были на исходе боеприпасы, медикаменты, продовольствие, командование флота организовало доставку ей патронов, консервов, хлеба самолетами. Летчики сбрасывали эти грузы с исключительной точностью. И схватки продолжались.

Не проще была обстановка и во второй группе батальона В. А. Ботылева — роте автоматчиков старшего лейтенанта А. В. Райкунова. Ее тоже гитлеровцы атаковали со всех сторон. На третий день воины остались без продуктов, почти полностью были израсходованы и боеприпасы. Бойцы стали в ночных вылазках добывать оружие врага. В роте из 120 человек более половины было тяжело ранено. Но чувство воинского долга и вера в победу не покидали никого.

14 сентября на коротком партийно-комсомольском собрании роты по призыву командира и парторга было единогласно принято решение: сражаться до последнего патрона, стоять насмерть!

И вот теперь моряки со слезами радости встретились с армейцами. Не все уходившие в атаку вышли живыми из огня, но все они создали славу городу и прославили себя. Ими гордились Черноморский флот, 18-я армия, все мы. Такими могла гордиться и гордилась наша Родина.

* * *

Весь день 15 сентября повсюду шли ожесточенные, упорные бои.

К вечеру западная группа генерала Н. А. Шварева, наступавшая с плацдарма Мысхако, вступила в город, углубилась в оборонительную полосу врага на 3 километра и соединилась с 255-й бригадой морской пехоты, а 55-я гвардейская дивизия Б. Н. Аршинцева и 5-я танковая бригада П. К. Шуренкова устремились на северо-запад, овладели предместьем Мефодиевский и стали преследовать врага в направлении села Владимировка. Но подступы к нему оказались заминированы и прикрыты огнем пулеметов, полевой и противотанковой артиллерии. Продвижение наших частей было задержано. Как ни велика была решимость наших гвардейцев устремиться вперед и добиться быстрого разгрома врага, сделать это быстро не всегда удавалось. Вот в такой ситуации, как потом рассказывал генерал Б. Н. Аршинцев, в боевых порядках появился командир полка подполковник Андрей Григорьевич Носиков. Он не наметил опасностей на этом рубеже и за какие-то мгновения принял решение немедленно продвигаться вперед. [221]

— Товарищи, вперед! — крикнул он. — Ур-ра-а!

Бойцы дружно пошли в атаку за своим командиром. Бросок! Но на пути оказалось проволочное заграждение. Возникла небольшая заминка. И в этот момент вражеская пуля сразила Андрея Григорьевича. Однако начавшаяся атака продолжалась. После ожесточенного боя враг на отдельных участках ослабил сопротивление. Наши вновь пошли вперед.

Теперь донесений и докладов в штаб фронта стало куда больше, чем раньше. Каждый командующий, начальник штаба армии, каждый командир-моряк мог сообщить что-то радостное...

Становилось ясным, что обороне врага в районе Новороссийска пришел конец, что ночью он может начать отвод своих войск. Поэтому авиации и армиям были даны указания усилить наблюдение за противником, вцепиться в него и при первых признаках начала отхода немедленно переходить к преследованию и к нанесению ударов дальнобойной артиллерией и ночными бомбардировщиками. А командарму-18 штаб фронта направил следующее боевое распоряжение: «В целях своевременного выполнения работ по счистке территории г. Новороссийска и его пригородов от мин... командующий фронтом приказал общее руководство разминированием возложить на вас. Для выполнения этих работ вам дополнительно выделяются инженерные части и 14 специально подготовленных групп по разведке и разминированию мин замедленного действия. К работам приступить немедленно по мере вступления наших войск в город»{63}.

Наступила ночь. Немцы усилили артогонь, рассчитывая, видимо, под его прикрытием начать отвод частей и не допустить нашего преследования. А вскоре по многим каналам из войск стали поступать односложные доклады: противник, прикрывшись заслонами, начал отходить. Командарм К. Н. Леселидзе немедленно отдал приказ о переходе обеих групп армии в преследование. Повсюду завязались ночные бои. Немцы бежали из Новороссийска. С рассветом 16 сентября в преследование противника перешла вся 18-я армия, а в небо поднялись сотни самолетов 4-й воздушной армии и ВВС Черноморского флота. Над нашими головами стремительно проносились армады штурмовиков и бомбардировщиков. Всем им нашлась работа — они крушили противника на земле. [222]

Западная группа генерала Н. А. Шварева, продолжая развивать наступление, соединилась с основными силами своей армии. Какая это была счастливая встреча! Плацдарм, сделав большое и важное дело, прекратил свое существование.

К 10 часам 16 сентября — через шесть суток непрерывных жестоких боев — войска 18-й армии и Черноморского флота полностью очистили от врага Новороссийск. Закончилась борьба за город и порт, продолжавшаяся почти год, и 225-дневная героическая оборона на Малой земле. В результате шестидневных боев войска фронта разгромили части 73-й пехотной, 4-й и 1-й горнострелковых дивизий немцев, 4-й горнострелковой дивизии румын, полностью были уничтожены 16-я и 18-я команды морской пехоты, а летчики 4-й воздушной армии и Черноморского флота сбили 50 фашистских самолетов.

Освобождение Новороссийска, этого ключевого пункта обороны немцев на Голубой линии, стало началом полного изгнания немецко-фашистских оккупантов с кубанского плацдарма. Моряки сразу же взялись выяснять минные заграждения водного пространства в районе порта, чтобы ввести в него наши корабли, восстановить морскую базу, так нужную флоту для дальнейшей борьбы за Тамань, за Крым и на просторах Черного моря.

А командарм К. Н. Леселидзе нацеливает главные силы армии в направлении на Верхне-Баканский, чтобы закрыть отход всей группировке противника, действующей в районе Неберджаевская, Верхне-Баканский, Цемдолина.

Одновременно продолжали наступление войска 9-й и 56-й армий. Уничтожая и отбрасывая противника, они к исходу дня вышли на рубеж Кеслерово, Ново-Крымский, Аманат, продвинувшись от 7 до 15 километров, и овладели 47 населенными пунктами.

Всем нам скорее хотелось войти в Новороссийск и увидеть, что и как там, и, конечно, встретиться с героями боев. Знаю хорошо, как стремились увидеть город и порт моряки, считавшие его своим родным. И хотя была опасность ходить по неразведанным улицам и развалинам, все же командующий флотом Л. А. Владимирский, член Военного совета флота Н. М. Кулаков и командир Новороссийской военно-морской базы Г. Н. Холостяков на катерах направились туда в этот же день, 16 сентября. Когда командующий фронтом И. Е. Петров узнал об этом, он как-то немного даже обиделся, что убыли без него. И он тут же, забрав с собой офицера-моряка, направился в город. [223]

Георгий Никитович Холостяков так писал о встрече там командования Черноморского флота с командующим фронтом: «Мы не успели еще осмотреться в порту, когда Л. А. Владимирского и меня потребовал к себе генерал-полковник И. Е. Петров — он тоже прибыл в Новороссийск.

— Ну так кого из ваших орлов представляем к званию Героя? — сразу спросил командующий фронтом.

...Л. А. Владимирский предоставил мне первому назвать достойных. Подумав немного, я начал:

— Капитан-лейтенант Ботылев, капитан-лейтенант Райкунов (это звание ему было присвоено Владимирским за 10 минут до встречи с командующим фронтом. — И. Л.), капитан-лейтенант Африканов, капитан-лейтенант Сипягин...

— Пока будет, — улыбнулся Иван Ефимович.

Л. А. Владимирский согласился с названными кандидатурами. Объяснять И. Е. Петрову, кто эти офицеры и чем отличились, не требовалось: очень памятливый на людей, он уже знал всех четверых»{64}.

К полудню на этих и других героев, а также на целые части и соединения сухопутных, морских и воздушных сил, проявивших исключительный героизм в сражении за освобождение Новороссийска, было передано по телеграфу представление в Москву. А вечером мы и вся страна услышали по радио приказ Верховного Главнокомандующего:

«Войска Северо-Кавказского фронта во взаимодействии с кораблями и частями Черноморского флота в результате смелой операции ударом с суши и высадкой десанта с моря после пятидневных ожесточенных боев... сегодня, 16 сентября, штурмом овладели важным портом Черного моря и городом Новороссийск.

В боях за Новороссийск отличились войска генерал-лейтенанта Леселидзе, моряки контр-адмирала Холостякова, летчики генерал-лейтенанта авиации Вершинина и генерал-лейтенанта авиации Ермаченкова.

Особенно отличились:

318-я стрелковая дивизия полковника Вруцкого, 55-я гвардейская Иркутская ордена Ленина и трижды Краснознаменная стрелковая дивизия имени Верховного Совета РСФСР генерал-майора Аршинцева, 83-я Краснознаменная отдельная морская стрелковая бригада, подполковника Козлова, 5-я гвардейская танковая бригада полковника Шуренкова, 290-й отдельный стрелковый полк войск НКВД подполковника Пискарева, 393-й отдельный батальон морской пехоты [224] капитан-лейтенанта Ботылева, 11-я штурмовая авиационная дивизия военно-воздушных сил Черноморского флота подполковника Губрия, 88-й гвардейский истребительный авиационный полк майора Максименко, 889-й ночной легкобомбардировочный авиационный полк майора Бочарова, 2-я бригада торпедных катеров капитана 2 ранга Проценко...»{65}

В ознаменование одержанной победы многим из этих отличившихся в боях соединениям и частям было присвоено почетное наименование Новороссийских.

А вслед за приказом Москва от имени Родины салютовала нашим доблестным войскам 12 залпами из 124 орудий. К нему присоединились артиллерийские залпы кораблей и береговых артиллерийских батарей Черноморского флота. Какая радость! Да, не одни трудности и горести назначены солдату на войне, выпадает и великая радость, и называется она победа.

Прямо скажем, досталась она нам нелегко. Гитлеровцы умели упорно сопротивляться. Но я далек от мысли считать, что противник умнее чем он есть. У него просчетов в организации обороны, особенно в нанесении контратак и контрударов, было немало. Гитлеровцев во многом спасали созданные в течение года мощные долговременные оборонительные укрепления и большая насыщенность их огневыми средствами. Но и в этих условиях наши воины умели нещадно бить фашистов. Особой похвалы достойны действия солдат, моряков и командиров младшего и среднего звена.

И все же затянувшиеся бои за Новороссийск и исключительные трудности, с которыми встретились в наступлении войска 18-й армии и особенно морские десанты во время их высадки на берег и в ходе боев за город, говорят о том, что и у нас были просчеты. На войне без них, конечно, не обойтись. В ходе боев эти просчеты вскрывались, и мы стремились выправить их, хотя далеко не сразу и не все удавалось сделать.

* * *

Командующему фронтом хотелось как следует осмотреть Новороссийск, увидеть немецкие доты, так мешавшие нашим войскам, узнать, как идет работа у наших саперов, выполнявших приказ о разминировании города и его окрестностей. И 17 сентября он выехал в город, прихватив с собой командующего артиллерией фронта генерал-лейтенанта [225] А. К. Сивкова и меня. Впереди наших машин ехал начальник инженерной службы фронта полковник Н. М. Пилипец. С удалением линии фронта на запад общий гул артиллерийской канонады и разрывов авиабомб стал приглушенным. Но в самом городе изредка слышались сильные взрывы. При въезде в город нас встретили начальник инженерных войск 18-й армии полковник Е. М. Журин и группа офицеров-саперов. Полковник доложил, что работы очень много, продолжается розыск и подрыв мин, заложенных фашистами в домах, во дворах и на улицах. Миноискатели на каждом шагу сигналят. Хождение по городу пока опасно.

Видя, что кое-где по городу идут люди в морской и армейской форме, Иван Ефимович спросил:

— А как же другие ходят?

— И других саперы предупреждают об опасности.

Опасность действительно была очень велика. Ведь в городе только в первые дни после его освобождения саперы обнаружили и обезвредили 29 тысяч мин.

Бегло оглядев окраину разрушенного города, мы пошли дальше. Вокруг не было ни одного сохранившегося дома, сплошь одни развалины. Нам попадались разбитые и невредимые орудия, танки с обгоревшими крестами на бортах, бесчисленное множество воронок от снарядов и бомб. Тут же валялись трупы вражеских солдат и офицеров.

Группа наших солдат собирала немецкое оружие. Мы увидели целый полевой склад автоматов, пулеметов, минометов, легких орудий.

— Умеете пользоваться вражеским оружием? — спросил командующий.

— А как же, товарищ генерал! Мы же прошли специальное ознакомление.

Теперь всем нам хотелось своими глазами увидеть доты. Далеко идти не пришлось. Их было много. Офицеры-саперы подводили нас то к одному, то к другому. Многие огневые точки стояли впритык к разрушенным зданиям. Бетонные стены более чем полуметровой толщины. Да, укрепления у гитлеровцев были очень мощными.

— Вот видите, Аркадий Кузьмич, две недели артиллерия била по дотам, а многие из них остались невредимыми, — заметил Петров, обращаясь к нашему артиллеристу генералу Сивкову.

— Эти доты способны выдержать прямое попадание артиллерийского снаряда стадвадцатидвухмиллиметровой гаубицы, — пояснил Сивков. — Чтобы разрушить их, надо видеть сооружение и ударить по нему прямой наводкой стапятидесятидвухмиллиметровой [226] пушки. В городе это сделать трудно. Артиллеристы метко вели по ним огонь, и нам казалось, что на каком-то участке все должно быть стерто и уничтожено. Но стертыми и уничтоженными оказывались доты и дзоты более легкого типа. А укрепления с полуметровыми бетонными стенами, которыми так насыщен город, порт и весь новороссийский район, как видим, сохранились. Однако прямые попадания снарядов били по каждому.

— Сохранялись и находившиеся в них гитлеровцы, — сказал Петров. — Поэтому по нашим войскам и велся такой губительный огонь.

Мы тронулись назад, к берегу Цемесской бухты. Но «солдатский телеграф» мгновенно разнес, что по городу ходит командующий фронтом, и в нескольких местах нас встретили небольшие группы моряков и солдат. Мы подошли к одной из них. Здесь Ивана Ефимовича сразу узнали. Завязалась беседа. Минут через пять вокруг нас собралось уже более полусотни человек, большинство с белыми повязками или прихрамывающие. Оказывается, здесь был медпункт какой-то морской части. Ожидался подход транспорта для эвакуации раненых. Мы с большим интересом слушали этих настоящих героев, только что вышедших из огня, но сильных духом, бодрых и уверенных в себе.

— Мы еще повоюем, товарищ командующий, — сказал один из раненых.

— Приятно было увидеться с боевыми, испытанными воинами. Вижу, все вы выдержали тяжелое испытание с честью. Немцев побили крепко. Спасибо всем вам за это. Думаю, что ваше командование представит вас к наградам. Но враг еще силен. И мы действительно еще встретимся с вами на новом поле брани.