Осенняя страда

Наступил октябрь 1941 года. Хлопот в штабе ОВРа по-прежнему полно.

Наши корабли в постоянном движении. Десятки их покидают базу — экскортируют подводные лодки, обеспечивают переходы конвоев, следуют на линии дозора или возвращаются с моря, высаживают поисковые группы на побережье, занятое врагом, ведут разведку батарей противника. И тут не обходится без боевых столкновений с кораблями и самолетами врага, без потерь и повреждений. Все действия надо организовать, контролировать, всем необходимо надежно управлять. Много времени уходит на то, чтобы обеспечить соединение самым необходимым: топливом, боеприпасами, другими видами довольствия, наладить ремонтные работы, пополнять экипажи рядовым и командным составом. Короче говоря, идет нормальная боевая деятельность.

По-прежнему все, что мы делаем, так или иначе связано с защитой Ленинграда. Враг силен, его позиции совсем рядом с нами, и от него можно ждать любой пакости. Бомбежки и артобстрелы, как говорится, не в счет — к ним понемногу привыкли. Гораздо важнее было не допустить прорыва фашистских войск на каком-нибудь уязвимом участке обороны. И эту оборону требовалось вести активно, использовать любую возможность для улучшения позиций, для срыва очередных наступательных намерений врага.

Добиваясь такой активности от флота, командующий фронтом генерал армии Г. К. Жуков потребовал произвести в ряде пунктов высадку морских десантов. [59]

Вначале к осуществлению этого приказа была привлечена Ленинградская военно-морская база, которую теперь возглавлял контр-адмирал Ю. А. Пантелеев. Десант — рота морской пехоты — на катерах Охраны водного района базы в ночь на 3 октября был скрытно доставлен к берегу восточнее стрельнинского завода «Пишмаш». Высадка производилась тихо, без артиллерийской подготовки. Морские пехотинцы атаковали врага, все дальше продвигаясь в глубь побережья Невской губы. Но затем они попали в окружение, и связь с ними прервалась. Позднее в том же районе были высажены еще три небольших десанта, сформированные из личного состава 20-й стрелковой дивизии войск НКВД. Их постигла та же участь.

К следующему, более крупному десанту оказалось причастным и наше соединение.

Все началось с разговора генерала армии Г. К. Жукова с начальником штаба флота контр-адмиралом Ю. Ф. Раллем, который к тому времени сменил на этом посту контрадмирала Ю. А. Пантелеева. Ралль, как он мне впоследствии сам рассказывал об этом, был в конце сентября вызван к командующему фронтом. Жуков задал один вопрос: можно ли высадить десант в районе Нового Петергофа? Ралль ответил, что высадка вполне осуществима.

На том разговор и окончился. Но он имел свои последствия.

Утром 3 октября командира ОВРа Святова и военкома Радуна вызвали на ФКП флота. Здесь они получили приказ — возглавить высадку десанта, которая должна состояться в ночь на 5 октября у Нового Петергофа. Состав десанта — усиленный батальон.

Времени оставалось очень мало. Мы спешно занялись расчетами, подготовкой кораблей и плавсредств. А тем временем в помещениях учебного отряда флота формировались подразделения десанта. В него отбирали добровольцев из состава экипажей линкоров «Марат» и «Октябрьская революция», инструкторов школ Учебного отряда и курсантов военно-морского политического училища. Предпочтение отдавалось самым лучшим краснофлотцам и старшинам, физически крепким, хорошо умеющим владеть стрелковым оружием. Большой процент среди них составляли коммунисты и комсомольцы. Командиром десанта назначили полковника А. Т. Ворожилова — участника штурма Перекопа в гражданскую войну, награжденного орденом Красного Знамени, а военкомом — одного из наиболее опытных политработников флота полкового комиссара А. Ф. Петрухина. [60]

Десант, высадившись на берег, должен был рассечь петергофский клин противника и тем самым облегчить планируемый переход в наступление наших войск на этом участке.

Наступила ночь на 5 октября. Выхожу на стенку Кроншлота. В небе звезды. Залив спокоен, лишь легкая волна бьется о прибрежные валуны. На пристани десантники, наверное, тоже глядят в темноту на море, на противоположный берег, где затаился враг, и думают о скорой схватке с ним.

По времени — посадка закончена. Сейчас пять катеров МО, двадцать пять катеров КМ, из них часть со шлюпками на буксире, по команде капитана 2 ранга И. Г. Святова отходят от пристани. Да, так оно и есть — в ночной тиши слышен гул моторов катеров. Проходят минуты, гул этот удаляется, и опять в тишине легко плещется волна.

Но мысль моя там, с десантом. Он, как это мы определили еще накануне, движется пятью группами. Каждую группу возглавляет катер МО, за ним — пятерка катеров КМ, заполненных людьми до отказа, а шлюпки, тянущиеся на буксире, также до отказа загружены боеприпасами. В Морском канале к отряду должны присоединиться корабли огневой поддержки — базовые тральщики «Гафель», «Гак», «Шпиль», «Т-217» и бронекатер.

Медленно тянется время. Пока все тихо там, у Петергофа. Но вот в той стороне вспыхивает луч прожектора, повисают огни осветительных ракет, а затем доносится приглушенный расстоянием гром артиллерийской стрельбы. Значит, начался бой.

Проведя неспокойную ночь, я утром встретил возвратившихся катером МО на Кроншлот Святова и Радуна. Вид у обоих мрачный. Не склонные к разговору, они все же объяснили мне кое-что.

Высадка десанта прошла успешно, фашисты обнаружили его, когда уже значительная часть моряков была на берегу. Балтийцы неудержимо ринулись вперед навстречу вражескому огню. Поддерживая их, заговорили корабельные пушки.

Атакующие все более удалялись, от уреза воды, и казалось, все складывалось благополучно. Однако беспокоило отсутствие каких-либо донесений от десанта по радио. Святов, не отводя корабли далеко от района высадки, посылал к берегу один за другим несколько катеров, чтобы выяснить, положение. Но каждый раз они попадали под сильный вражеский огонь. Из этого следовало, что фашисты крепко [61] оседлали береговую черту, отрезали десант от моря. Отряд теперь, по всей вероятности, дрался в окружении.

Обеспечив высадку десанта, мы фактически свою задачу выполнили. Общее руководство его действиями осуществляли высшие флотские инстанции. И все же судьба отряда моряков, брошенных во вражеский стан, продолжала и в дальнейшем волновать нас. Опять к берегу посылались катера, чтобы высадить людей для установления связи с десантом. С той же целью направлялись группы разведчиков со стороны ораниенбаумского плацдарма. Но все было безрезультатно.

Корабли и кронштадтские форты в те дни выпустили около трех тысяч снарядов по позициям фашистов в районе Нового Петергофа. Но при отсутствии связи эта стрельба, разумеется, не согласовывалась с действиями десантников. На фронте в районе Старого Петергофа и со стороны Ленинграда не удался намечавшийся одновременно с высадкой десанта удар наших сухопутных частей. Так что уже через день-два нам был ясен трагический исход всего задуманного.

Тяжелое положение отряда моряков зримо представилось мне в ночь с 7 на 8 октября. Дело в том, что этой ночью нашему соединению было приказано провести демонстрацию повторной высадки десанта в том же районе, у Нового Петергофа. Предполагалось, что подобная демонстрация отвлечет часть фашистских сил, поможет десантникам, ведущим бой в окружении.

Для выполнения этой задачи был срочно сформирован отряд кораблей в составе четырех катеров МО, сторожевого катера, бронекатера, одиннадцати малых катеров. Для артиллерийской поддержки их действий выделили базовые тральщики «Верп» и «Шпиль». Возглавить отряд поручили мне.

К 22 часам все корабли сосредоточились у банки Каменной на меридиане Нового Петергофа, и по сигналу первая их группа направилась к берегу. При этом катера, имеющие огневые средства, открыли пальбу, начали стрелять и пушки тральщиков. Гитлеровцы тотчас же ответили ливнем снарядов из автоматических пушек и пуль крупнокалиберных пулеметов. Вспыхнули лучи прожекторов. Не доходя до берега, первая группа катеров поставила дымовую завесу и повернула назад. Затем ее маневр, опять-таки под грохот пальбы, повторила вторая группа катеров.

Все у нас шло как надо, по плану. Экипажи катеров действовали смело и решительно. Сам я находился на «ЗК-39» [62] и видел, какую удаль проявлял молодой командир катера младший лейтенант П. Н. Травенко. ЗК вооружен 45-миллиметровой пушкой и двумя крупнокалиберными пулеметами ДШК. Ведя из них огонь, Травенко лихо маневрировал на полных ходах, прорывался близко к берегу, несмотря на свист вражеских снарядов.

Так мы «шумели» тут почти до рассвета, держа в напряжении противника, и даже сумели в стороне от основного места событий высадить группу разведчиков. В другой раз я, может быть, порадовался бы тому, что задача выполнена и потерь нет. Но радости мешала дума о тех, кому мы старались помочь. Вон какой плотный огонь ведет враг — весь берег опоясан вспышками. Не трудно понять, сколько бросил он сил против нашего морского десанта. И вряд ли мы теперь увидим кого-нибудь из его состава...

К этой истории остается добавить следующее. Отдельным бойцам петергофского десанта все же посчастливилось уцелеть. Их рассказ подтвердил наши предположения.

Да, вначале все шло отлично, с первых же минут после высадки отряд энергично начал бой, ошеломил врага внезапностью, успешно продвигался от Нижнего парка все дальше вверх, к городу. Но еще у берега погиб командир десанта полковник А. Т. Ворожилов. Затем убило радистов и вывело из строя всю радиоаппаратуру. А враг опомнился, подтянул силы, окружил отряд. Три дня и три ночи десантники отчаянно сражались с гитлеровцами в парках, у дворца Монплезир, у Большого дворца и в самом городе.

Моряки, безусловно, совершили подвиг, нанесли большой урон врагу, сильно встревожили его. Именно после этого десанта фашистам пришлось отвлечь немало сил на устройство противодесантной обороны побережья и в Новом Петергофе, и у Стрельны, и в других местах. Они держали здесь ударные части, взятые с фронта из-под Ленинграда.

Десанты несколько отвлекли меня от повседневных дел в штабе ОВРа, от службы дозоров и действий на коммуникациях в Финском заливе.

В то время интенсивное плавание кораблей и судов поддерживалось по линиям Кронштадт — Ленинград — Ораниенбаум, Кронштадт — остров Гогланд, Кронштадт — Койвисто (Приморск). Наше соединение отвечало за противолодочную, противокатерную и противовоздушную оборону конвоев и эскортов, проводимых на этих коммуникациях, обеспечивало их противоминную безопасность. С выходом противника на побережье залива в районе Невской губы и к востоку от мыса Сейвясте пришлось думать также и о [63] том, как прикрыть корабли и суда от артиллерийского огня с берега. И все это — при ощутимом недостатке сил.

Мы старались осуществлять перевозки, проводить конвои в темное время суток, благо наступили длинные осенние ночи. Но не все можно было делать под покровом темноты. Именно днем приходилось посылать тральщики для траления фарватеров, днем не могли оставить своих мест корабли и катера, несущие дозорную службу. Душа за них очень болела, потому что каждая плавединица, выходившая из базы в светлое время суток, подвергалась большой опасности.

Как раз в те дни, когда готовился петергофский десант, пришло донесение о гибели катера «МО-305». Он нес дозор в районе острова Соммерс и подвергся нападению фашистских самолетов-штурмовиков. Пули и снаряды продырявили его палубу, катер вспыхнул факелом и вскоре затонул. Из экипажа погибли шесть человек, а остальных подобрали катера, подошедшие сюда с соседней линии дозора.

В боевых донесениях того времени упоминались имена тихоходных тральщиков «Буек» и «Ударник». Упоминались в связи с мужественным поведением их экипажей.

«Буек» под командованием старшего лейтенанта А. В. Гусельникова, находясь в дозоре, был атакован самолетами врага. Корабль встретил их огнем своей единственной пушки и пулеметными очередями.

Неравный бой длился недолго. От пуль и осколков бомб полегли почти все моряки, находившиеся на верхних боевых постах, погибли командир и его помощник, был ранен военком политрук Н. А. Ивченко. Корабль получил пробоины, огонь лизал его надстройки. Из офицеров в строю остался один лейтенант В. В. Куликов — химик дивизиона. Он-то и возглавил борьбу экипажа за жизнь тральщика. Моряки погасили огонь, устранили повреждения, и «Буек» своим ходом дошел до базы.

Нечто подобное произошло и с тральщиком «Ударник». На линии дозора его тоже атаковали фашистские самолеты. В первые минуты боя убило и ранило многих моряков из орудийного и пулеметных расчетов. К одной из пулеметных установок бросился военком корабля политрук К. И. Ревенюк. Он вел огонь до тех пор, пока не упал на палубу, обливаясь кровью. По примеру комиссара все моряки корабля проявили бесстрашие и самообладание. Продолжая отбивать атаки самолетов, экипаж устранял повреждения, тушил огонь. Тральщик оставался на линии дозора столько, сколько было нужно. [64]

Воздавая должное подвигам экипажей дозорных кораблей, мы в то же время пытались как-то облегчить их службу, возбудили, в частности, ходатайство перед Военным советом флота об усилении зенитного вооружения катеров и тральщиков. Однако эту проблему тогда решить не удалось — не хватало нужного оружия. Нам ничего другого не оставалось, как ждать более благоприятных времен, а пока все надежды возлагать на мастерство, бесстрашие и высокую сознательность балтийцев.

На тех морских путях, которые мы контролировали и которыми регулярно пользовались, по-прежнему большой опасностью были мины. На борьбу с ними тратилось много времени и сил, а все же, случалось, рогатая смерть подстерегала корабли и суда.

13 октября мы снарядили эскорт для проводки подводных лодок. Они уходили из Кронштадта, чтобы прорваться на просторы Балтики. Наша задача состояла в том, чтобы обеспечить их безопасное плавание до точки погружения на Западном Гогландском плесе.

Морские охотники, находившиеся в составе эскорта, возглавлялись командиром дивизиона капитан-лейтенантом И. А. Бочановым и военкомом старшим политруком С. С. Жамкочьяном. Оба шли на катере «МО-311». И надо же было так случиться, что именно этот катер наскочил на плавающую мину в районе острова Экхольм (Мохни).

Взрывом оторвало носовую часть катера вплоть до рубки. Более трети экипажа вышло из строя: кого убило, кого ранило или оглушило. Тяжелые ушибы получил Жамкочьян, которого взрывной волной сбросило с мостика на палубу.

Какие-то секунды потребовались людям, чтобы прийти в себя, сбросить оцепенение. Капитан-лейтенант Бочанов собрал всех, кто остался жив, призвал к выдержке и спокойствию, приказал обследовать повреждения и немедленно приступить к работе. Его уверенность передалась краснофлотцам и старшинам, положение уже не казалось им безвыходным. Часть людей занялась откачкой воды и укреплением уцелевших переборок. Мотористы возились у двигателей, пытаясь запустить их, радисты исправляли радиостанцию. Боцман Лобанов сколотил спасательный плотик — на него можно было погрузить раненых, запас продуктов, документы и карты, если придется оставить катер. Получивший ранение командир катера лейтенант И. П. Боков, превозмогая боль, толково руководил действиями подчиненных. Вскоре пришел в себя, поднялся на ноги старший политрук Жамкочьян. И тут же включился в общую работу. [65]

Вначале моряки трудились в полной темноте, на ощупь. Но вот починили электропроводку, загорелись лампочки аварийного освещения. Полегчало. Потом загудели моторы. Вскоре радист Фарафонов доложил, что рация действует и можно передавать донесение.

Эскорт между тем ушел далеко вперед. Доложив его командиру о положении катера, капитан-лейтенант Бочанов принял решение следовать задним ходом к Гогланду. Вначале двигались без особых осложнений, хотя и медленно, постоянно откачивая воду из отсеков. Но тут стала портиться погода, увеличилась волна, и катер все более тяжелел. Моряки теперь уже не успевали откачивать воду. А до Гогланда оставались еще десятки миль.

Как раз в это время подошел тральщик, посланный командиром эскорта для помощи «МО-311». Тральщик пытался взять катер на буксир, но в темноте и на волне не удавалось завести трос. Самое же главное — вода на охотнике все прибывала. Командир тральщика связался по радио с командиром эскорта капитаном 2 ранга Н. А. Мамонтовым, объяснил обстановку. Мамонтов приказал катер затопить, сняв с него экипаж и все ценное.

Жаль было морякам покидать свой «МО-311», за жизнь которого они боролись изо всех сил, но иного выхода не было. Перенесли на тральщик раненых, сняли пушку, пулеметы, перегрузили боеприпасы, часть продовольствия и перешли сами. Последним, захватив с собой карты и документы, покинул катер его командир лейтенант Боков.

Все эти подробности я узнал два дня спустя при личном докладе командира дивизиона Ивана Андреевича Бочанова и военкома Степана Степановича Жамкочьяна. Оба они, волнуясь, переживая вновь события той ночи, рассказывали, как вел себя экипаж в критический момент на половинке катера, которая могла в любую минуту пойти ко дну. И получалось из их рассказов, что все краснофлотцы и старшины были героями, не терявшими присутствия духа, показавшими образец мужества, дисциплины и мастерства. Да они и в действительности были такими, наши замечательные балтийцы.

Командир и военком дивизиона при этом скромно умалчивали о себе, не поясняли, как сохраняли самообладание в критический момент, как их решения, действия, выдержка повлияли на моряков. Но это мне было и без того ясно. Уже не раз оба проявляли верность воинскому долгу, смелость, решительность. Могу добавить, что и в дальнейшем они показывали высокие боевые качества. И. А. Бочанов [66] служил на катерах до конца войны, затем занимал разные должности на крупных надводных кораблях, был начальником штаба соединения и вышел в отставку в звании капитана 1 ранга. С. С. Жамкочьян, темпераментный южанин, любивший острое слово, умевший вести за собой людей, еще во время войны стал начальником политотдела соединения и тоже получил звание капитана 1 ранга.

Я уже упоминал, что значительная часть сил нашего соединения была занята обеспечением морских перевозок в интересах фронта и флота. Это была внешне очень скромная работа, далеко не столь эффектная, на первый взгляд, как, например, лихие атаки торпедных катеров, торпедные удары подводных лодок где-то на просторах моря или сокрушительные залпы орудий главного калибра больших кораблей, Но то была нужная работа, тяжелая и опасная, требующая повседневной самоотверженности и мужества.

В октябре — ноябре флот обеспечил перевозку с ораниенбаумского плацдарма нескольких дивизий 8-й армии. Отвечала за эти перевозки Ленинградская военно-морская база. Но мы с ней тесно взаимодействовали, особенно с Охраной водного района базы. Контакты не трудно было поддерживать еще и потому, что командира ОВРа базы капитана 3 ранга А. М. Богдановича я хорошо знал. За относительно короткий срок и в условиях далеко не легких в Ленинград было переброшено около 40 тысяч человек, более 170 машин и тракторов, 309 орудий, более 6 тысяч лошадей и много другого груза. Одновременно на смену вывезенным войскам на плацдарм было доставлено более 14 тысяч человек, 44 танка, около 4 тонн боеприпасов, много продовольствия и горючего.

В планах командующего фронтом переброшенные дивизии 8-й армии сыграли определенную роль, они вошли в состав Невской оперативной группы, придали устойчивость важному участку фронта.

Но было очевидно, что на ораниенбаумском плацдарме теперь войска поредели. Фронтовое и флотское командование приняло решение срочно перебросить сюда все части и гарнизоны с островов Финского залива Гогланд, Большой Тютерс и Соммерс. Об этом мы узнали в конце октября из директивы Военного совета флота. Директивой руководство эвакуацией островов возлагалось на командира ОВРа И. Г. Святова.

27 октября Иван Георгиевич отдавал мне свои распоряжения. Надо составить четкое представление обо всех плавсредствах, выделенных для выполнения задачи, организовать [67] конвои, рассчитать время их движения в тот и другой конец, дать соответствующие инструкции командирам. С первым же конвоем мне надлежало идти на Гогланд и там принять непосредственное руководство эвакуационными работами.

— Мы с Радуном идем сейчас туда на катере МО, — сказал в заключение Святов.

Через день, выполнив все распоряжения командира ОВРа, я повел из Кронштадта на Гогланд первый конвой. Это были три транспорта в охранении четырех тральщиков, четырех малых охотников и двух торпедных катеров. Утром 30 октября благополучно прибыли в небольшую, укрытую от ветров знакомую мне бухту Сууркюла.

Не первый раз я на Гогланде, а не перестаю любоваться им. Высоко поднимается он над водой, особенно в северной части. Берега в основном крутые, скалистые. Летом он укрыт пышным зеленым ковром.

Имя его значится в русской морской истории. У Гогланда в июле 1788 года русский флот дал сражение шведскому флоту и победил. Между Гогландом и островом Котка в феврале 1900 года начала действовать первая радиолиния, установленная изобретателем радио А. С. Поповым.

Гогландским сектором береговой обороны командует полковник И. А. Большаков. Мы с ним поднимаемся в гору, на хорошо оборудованный командный пункт. Отсюда прекрасно просматриваются и сам остров, и финские шхеры, и многомильное водное пространство. Выгодное положение занимают эти двадцать квадратных километров суши в центральной части Финского залива. Расположенные на Гогланде и соседнем острове Большой Тютерс батареи крупного калибра и примыкающие к островам линии минных заграждений представляют собой отличную минно-артиллерийскую позицию — передовой рубеж на подступах к Кронштадту с моря. Есть на острове и бухты для укрытия легких сил флота.

Словом, здесь у нас удобная, самой природой подготовленная и хорошо устроенная балтийцами военно-морская база. И вот мы ее оставляем, с тем чтобы высвободившиеся здесь силы использовать на других, более угрожаемых участках сухопутного фронта.

Теперь, по прошествии многих лет, представляется, что можно было бы и не прибегать к эвакуации Гогланда, Большого Тютерса и Соммерса. На решение об эвакуации, наверное, повлияло начавшееся наступление немецко-фашистских [68] войск на Тихвин, осложнившее и без того тяжелую общую обстановку под Ленинградом.

Но вернемся к нашему рассказу, прерванному на событиях последних дней октября 1941 года. Те транспорты и корабли, которые в составе первого конвоя пришли на остров, сразу же встали под погрузку. В трюмы судов переправлялись с берега всевозможные материальные ценности. Тяжелые артиллерийские установки с немалым трудом, усилиями множества людей поднимались на палубы. С наступлением вечерних сумерек конвой отправился в обратный путь. И тут же под погрузку встали прибывшие на Гогланд новые транспортные суда.

Та же работа, что и на Гогланде, одновременно проводилась и на Большом Тютерсе. Сюда утром 30 октября подошли четыре тихоходных тральщика и буксир с баржой в охранении катера МО. Из-за мелководья в ковш на острове удалось войти только одному тральщику с баржой на буксире. Экипажи остальных кораблей принимали грузы прямо с береговых камней внешней стороны острова. Можно себе представить, какой это был тяжелый труд. Правда, он продолжался недолго. Уже на другой день все, что нужно было вывезти с острова, оказалось переправленным на баржу и на корабли. Они взяли курс на Кронштадт и благополучно совершили переход.

Без особых осложнений в те же дни была произведена эвакуация гарнизона острова Соммерс.

На Гогланде — основном участке эвакуационных работ — все шло по намеченному плану. 31 октября отсюда вышли до предела нагруженные тральщик «Ударник» и баржа на его буксире и вслед за ними — конвой в составе транспорта № 539 в охранении базового тральщика «Рым» и катера «МО-302». Командовал конвоем старший лейтенант А. М. Савлевич. На следующий день я отправил в путь еще один конвой под командованием старшего лейтенанта В. Л. Гиллермана — транспорт № 508 под охраной базового тральщика «Фугас» и двух торпедных катеров.

Ставим под погрузку очередной конвой. И тут командир ОВРа получает распоряжение командующего флотом: эвакуацию острова временно приостановить. Оказывается, Гогланд нужен сейчас как маневренная база для специального аварийно-спасательного отряда, который будет обеспечивать эвакуацию гарнизона Ханко. Святову приказано оставаться на острове и держать в готовности все сосредоточенные здесь корабли и катера. [69]

Быстро заканчиваем погрузку довольно крупного транспорта № 515, и он под охраной тральщика «Клюз» и трех катеров МО выходит в Кронштадт. Командование этим конвоем принимаю на себя — по приказанию И. Г. Святова возвращаюсь в свой штаб, где накопилось немало текущих дел и где надо заняться подготовкой кораблей ОВРа, которым придется участвовать в эвакуации Ханко.

Идем, естественно, в темноте. Стою на мостике «МО-101». Холодно. В районе Толбухинского маяка под форштевнем затрещал молодой лед. Ничего удивительного — начало ноября. Как же трудно, неимоверно трудно будет сейчас, в пору ледостава, холодных и штормовых ночей эвакуировать ханковцев по усеянному минами Финскому заливу.

Размышляя о трудностях предстоящих походов, я учитывал и некоторый опыт, полученный овровскими кораблями в осенних плаваниях. Вспомнилось, как еще в середине октября капитан 2 ранга И. Г. Святов, возвратившись на Кроншлот из штаба флота, сказал мне:

— Будем готовить к походу на Ханко базовые тральщики.

Оказывается, в тот день его вызвал к себе начальник штаба флота контр-адмирал Ю. Ф. Ралль и предложил подумать, как доставить на Ханко авиационный бензин, в котором там была большая нужда. После консультации с командирами тральщиков родилось предложение — перевезти бензин в носовых топливных цистернах кораблей. Военный совет флота это предложение утвердил.

Для выполнения задания выделили пять тральщиков: «Т-215», «Гак», «Т-218», «Патрон» и «Т-217». У них срезали мачты, чтобы уменьшить вероятность обнаружения кораблей с береговых постов противника. У первых трех «тральцов» носовые цистерны емкостью в 40 тонн каждая очистили от соляра, пропарили и заполнили авиационным бензином. «Патрону» и «Т-217» предназначалась роль идущих впереди прорывателей минных заграждений. В отряд вошли шесть катеров МО в целях противолодочного охранения.

Наши специалисты тщательно проверили на всех кораблях механизмы и вооружение, детально изучили и проанализировали различные варианты маршрута перехода. Особое внимание уделили отработке противоминного наблюдения и связи. Возглавить отряд было поручено капитану 3 ранга В. П. Лихолетову и полковому комиссару Н. И. Корнилову. [70]

В полночь на 24 октября отряд начал движение. Обо всем дальнейшем мне рассказал потом Василий Петрович Лихолетов.

Сразу по выходе из Кронштадта корабли дали полный ход — экономили время. Утром вошли на рейд острова Лавенсари и здесь, пережидая светлое время суток, простояли на якоре до вечера. А вечером взяли курс на Ханко.

Ночь была темной. Сплошь покрытое облаками небо висело над морем такое же черное, как и сама вода, и в этой черноте наблюдатели практически ничего не видели.

Командир и военком отряда избрали местом своего пребывания тральщик «Т-215», которым командовал капитан-лейтенант М. А. Опарин — энергичный, толковый офицер. Здесь же был штурман дивизиона тральщиков П. Г. Иванушкин, в активе которого значилось не менее сорока боевых походов. Склонившись над картой, он снова и снова проверял свои расчеты, стараясь обеспечить наибольшую точность кораблевождения.

В середине ночи корабли подходили к острову Кокшер (Кери). И здесь тральщик «Патрон», следовавший в голове отряда, наскочил на мину. Сильный взрыв пришелся на среднюю часть корпуса. Корабль переломился надвое и стал быстро тонуть. Из его команды удалось спасти лишь часть моряков — тех, кто прыгнул в воду и дождался помощи с соседних кораблей.

Недолго задержавшись на месте гибели «Патрона», отряд продолжил движение. И теперь, конечно, все моряки испытывали еще большее психологическое напряжение, сознавая, что в любой миг ночная темнота может осветиться новой вспышкой взрыва. К счастью, на оставшемся участке пути опасности прошли стороной и отряд благополучно достиг Ханко.

Здесь три тральщика, имевшие в своих цистернах бензин, постарались быстрее освободиться от огнеопасного груза. Спешили не зря: финны, которым не удалось обнаружить корабли на переходе морем, засекли их в гавани и открыли артиллерийский огонь. Под грохот взрывов на тральщики грузился со всем своим оружием батальон стрелковой бригады. С этого батальона, собственно говоря, начинался вывоз войск базы в связи с решением о ее эвакуации.

Наступила следующая ночь, и отряд двинулся в обратный путь. Опять непроглядная темень и жуткое ожидание взрыва мины. К тому же резко изменилась погода: подул сильный ветер, поднялась высокая волна. Тральщики сильно качало, а катера МО трепало штормом немилосердно. Тем [71] не менее корабли сохранили хороший ход и моряки на всех боевых постах бдительно несли вахту.

С рассветом, когда корабли уже приближались к Сескару, ярость шторма поубавилась. И тут сигнальщики обнаружили перископ вражеской подводной лодки. Командир отряда тотчас же оповестил об этом все корабли. Фашистский пират вышел в атаку, выпустил несколько торпед, но тральщики своевременным маневром уклонились от них. А затем лодку атаковали глубинными бомбами катера МО.

28 октября отряд благополучно завершил свой рейс. Доставленный с Ханко стрелковый батальон мы сразу же направили на ораниенбаумский плацдарм — таково было распоряжение командования.

Вместе с начальником политотдела ОВРа полковым комиссаром Петром Ильичом Ильиным я обошел корабли, поздравил моряков с успешным окончанием трудного похода. Несколько дольше, чем на других кораблях, задержался на тральщике «Т-215». Его командира капитан-лейтенанта Михаила Антоновича Опарина я знал еще по совместной довоенной службе в управлении военно-морских учебных заведений. Опарин кое-что добавил к тому, что я уже знал о походе из рассказа командира отряда. В частности, командир тральщика, еще полный свежих впечатлений от пережитого за последние несколько суток, с большой теплотой говорил о том, как держались в походе капитан 3 ранга Лихолетов и полковой комиссар Корнилов. И тот и другой подавали морякам пример выдержки и спокойствия, безусловной уверенности в благополучном исходе плавания. А в тех условиях для этого нужно было немалое мужество.

Да, октябрьский поход нашего отряда на Ханко во многом поучителен. Но он — лишь предвестник других, более трудных и опасных, плаваний по тому же курсу.

Об этом вспоминал и думал я, когда ночью 5 ноября стоял на мостике катера МО, который шел во главе конвоя, отправленного с Гогланда в Кронштадт.

В Кронштадте я доложил о своем прибытии начальнику штаба флота и сразу же занялся подготовкой кораблей к походам на Ханко. Нашему соединению, во-первых, надо было выделить крупные корабли (минные и сетевые заградители, большие тихоходные тральщики) для непосредственной перевозки войск и техники и, во-вторых, обеспечить формировавшиеся корабельные отряды силами противоминного и противолодочного охранения. Полностью исправные единицы были у нас наперечет, у ряда кораблей износились [72] механизмы, экипажи долгое время не знали никакого отдыха. Однако обстановка требовала ни с чем не считаться.

Погруженный в дела, я и не заметил, как наступил наш большой праздник — 24-я годовщина Октябрьской революции. У себя на Кроншлоте мы слушали передававшиеся по радио доклад И. В. Сталина на торжественном заседании 6 ноября и его речь на Красной площади во время парада наших войск 7 ноября.

Необыкновенно волнуясь, испытывая множество разных чувств, ловили мы каждое слово Верховного Главнокомандующего, доносившееся порой не очень явственно сквозь треск и завывание радиопомех. Это было слово нашей Коммунистической партии, говорившей правду о тяжелом положении страны и вселявшей уверенность в неизбежный разгром врага. Особенно поразило то, что в Москве, как всегда, как в прежние годы, несмотря на осадное положение, состоялся парад войск. Жива наша столица, бьется сердце страны, будет дан врагу отпор — вот о чем думалось.

В день праздника мы с начальником политотдела обошли все корабли соединения, стоящие в Кронштадте, поздравили экипажи. Порадовало боевое, бодрое настроение моряков.

Фашисты пытались испортить нам праздник. Их орудия открыли огонь по Кронштадту. Снаряды рвались вблизи Кроншлота, в гавани, в районе Морзавода. Но Кронштадт ответил своими мощными залпами, и скоро фашистские батареи замолчали.

Продуктивно работалось мне в тот день. Несмотря на всякие сложности, удалось определить те два десятка кораблей и полтора десятка катеров МО, которым предстояло участвовать в эвакуации гарнизона Ханко. Корабли и катера были в разной степени готовности к походам, но их экипажи принимали все меры, чтобы подремонтировать механизмы, пополнить запасы и в нужный момент влиться в состав идущего в море отряда.

Поздно вечером по привычке вышел подышать свежим воздухом на стенку Кроншлота. Над Большим рейдом, временами скрываясь за облаками, светила полная луна, образуя на молодом льду темные полосы теней от фортов, маяков и вышек рейдовых постов. В далекой мгле чернел Петергоф. Порой там и дальше по линии фронта взлетали осветительные ракеты, доносилось глухое уханье орудийных выстрелов. А с моря дул сырой, пронизывающий до костей ветер. При взгляде на море глаза упирались в жуткую черноту. И опять подумалось, сколько опасностей ждет уходящие [73] туда корабли. Но корабли туда обязательно пойдут, поборются со стихией, с минами, со льдом, все преодолеют. Так надо, таков приказ.

Этот приказ, как и многие другие, выполнялся балтийцами с той же отвагой, мужеством, пренебрежением к опасностям, которые они проявили не раз в борьбе с врагом.

Уже в той, первой декаде ноября к нам в штаб стали приходить донесения о действиях кораблей ОВРа при эвакуации гарнизона Ханко. И все, о чем я в дальнейшем буду говорить, основано на этих донесениях, дополненных в ряде случаев рассказами участников событий.

В одном из первых донесений упоминались базовый тральщик «Гафель» и катер «МО-210». Они шли на Ханко в составе большого отряда кораблей под командованием капитана 1 ранга В. М. Нарыкова. Находившийся в строю отряда эсминец «Сметливый» северо-западнее острова Нарген подорвался на мине. В то же время по кораблям открыла огонь финская батарея, расположенная на острове Мякилуото. Не имея возможности останавливать весь отряд, капитан 1 ранга Нарыков приказал «Гафелю» и трем катерам МО оказать помощь «Сметливому».

Тральщик подошел к эсминцу, когда тот уже погружался в воду. Оставалось одно — снимать команду с тонущего корабля. Командир «Гафеля» старший лейтенант Е. Ф. Шкребтиенко, понимая, что рискует и сам наскочить на мину, удачно сманеврировал, подвел тральщик к борту «Сметливого» и удерживался здесь до крайней возможности, чтобы спасти экипаж гибнущего эсминца. Катера-охотники тем временем кружили около двух кораблей, охраняя их.

Охранение оказалось не напрасным. Со стороны финских шхер появились три торпедных катера противника. Перед ними была заманчивая цель — два довольно крупных неподвижных корабля. Но катерам не удалось выйти в атаку. На них стремительно пошел наш катер «МО-210», которым командовал лейтенант В. М. Панцырный. Метким орудийным и пулеметным огнем он заставил врага отступить.

Название базового тральщика «Гафель», а также имя его командира Евгения Федоровича Шкребтиенко потом встречались не раз в других донесениях. Шкребтиенко в те осенние дни и ночи трижды водил корабль на Ханко и один раз на Осмуссар, водил через минные заграждения, под артиллерийским огнем врага, случалось ему и опять снимать людей с гибнущих кораблей и судов. Во всех ситуациях он действовал смело и по-морскому грамотно. Хорошо помогал командиру в выполнении боевых заданий военком тральщика [74] старший политрук В. А. Жуков — один из лучших политработников отряда траления, умеющий повести за собой людей, вдохновить их на подвиги.

Вообще должен сказать, что командиры и политработники кораблей ОВРа проявили себя в тех трудных походах с самой лучшей стороны. И тут я назову несколько уже знакомых и незнакомых читателю фамилий.

После первого похода на Ханко в октябре, связанного с доставкой бензина защитникам базы, тральщик «Т-215» в ноябре — декабре еще трижды ходил тем же маршрутом. И по отзывам старших начальников, всегда на высоте положения оказывались его командир капитан-лейтенант М. А. Опарин и военком старший политрук Т. Ф. Певнев. В последнем, четвертом, походе тральщик двадцать раз уклонялся от плавающих мин. Кто знает, чем закончился бы этот поход, не будь предельно бдительными сигнальщики корабля, не прояви его командир быстрой реакции, решительности и самообладания.

По четыре похода на Ханко совершили также тральщики «Шпиль» и «Т-218», которыми командовали старшие лейтенанты Н. С. Дебелов и А. В. Цыбин.

Дважды ходил на Ханко командир отряда заграждения капитан 1 ранга Н. И. Мещерский. Будучи ответственным за подчиненные ему корабли, он всегда готов был принять смелое и правильное решение, держался спокойно и уверенно. Очень хорошо дополнял его военком отряда полковой комиссар А. А. Коваль — удивительно уравновешенный, твердый человек.

Из отряда заграждения хочу назвать еще командира минного заградителя «Урал» капитана 2 ранга И. Г. Карпова. В прошлом моряк торгового флота, Иван Григорьевич пришел на боевые корабли после того, как сдал экзамены экстерном за военно-морское училище. Это был весьма требовательный командир, поборник морской культуры. Его «Урал» всегда находился в образцовом состоянии. Надо ли говорить, как непросто было провести этот большой, тяжелый, малоповоротливый корабль опасным путем на Ханко и обратно. И тем не менее командир провел его этим путем, счастливо избежав столкновения с минами. На счету «Урала» значится такое количество перевезенных с полуострова в Кронштадт и Ленинград людей, какого не имеет никакой другой корабль из всех участвовавших в операции.

Не могу не отдать должного ходившим в те походы тихоходным тральщикам. Командиры дивизионов капитан 3 ранга Д. М, Белков и капитан-лейтенант Г. С. Дусь, возглавляя [75] тихоходные отряды, испытывали свои трудности, У них не было в запасе той скорости, которая могла выручить при обстреле с вражеского берега, и той маневренности, которая необходима при уклонении от мин. Путь их растягивался по времени, увеличивая возможности столкновения с врагом. А достаточным вооружением для отпора врагу они не располагали. И все же они бесстрашно выполняли боевые задачи и героически преодолевали все трудности.

Помню, в те дни, явившись в штаб ОВРа, обратился ко мне старший лейтенант М. П. Ефимов, командовавший после гибели «Патрона» тихоходным тральщиком «Ударник». Он только что вернулся с Ханко в Кронштадт. Просьба у Ефимова была одна — сегодня же послать его опять в море с очередным отрядом, потому как «время не ждет». А ведь совсем недавно в одном из таких походов он пережил немало неприятных минут: корабль, на котором он находился, подорвался на мине, и спасение казалось маловероятным... Так что при малых достоинствах кораблей все решали большие достоинства людей.

Не лишне добавить, что походы на Ханко совершались в сложных гидрометеорологических условиях: штормы, обледенение, плохая видимость, начало ледостава в восточной части Финского залива. Обычно в таких условиях тихоходные тральщики, в прошлом озерные и речные буксиры, прятались в базах, не рискуя выходить из них даже при ветре в 3–4 балла. А тут они перекрывали, опять-таки за счет мужества людей, все нормы своей мореходности.

То же самое можно отнести и к нашим катерам-охотникам. До войны считалось, что волнение моря в три-четыре балла для них предел. А в походах на Ханко они попадали порой в семибалльные штормы. В таких случаях волна, конечно, накрывала их целиком, люди на верхней палубе принимали на себя потоки студеной воды, в ледяной панцырь превращалась одежда. Это было поистине большим моральным и физическим испытанием. И моряки катеров его с честью выдержали.

На Ханко ходили от нашего соединения два дивизиона катеров МО под командованием капитана 3 ранга М. В. Капралова и капитан-лейтенанта И. А. Бочанова. Много хороших отзывов получили они за свои действия — за то, как бдительно несли охранение конвоев, ставили дымовые завесы под обстрелом врага, ловко маневрировали среди плавающих мин, не боясь риска, приваливались к борту подорвавшегося на мине корабля или судна, когда нужно было спасать людей. [76]

Совместное плавание ночью, да еще в шторм, минная опасность сильно осложняли работу специалистов-штурманов. Для обеспечения точности кораблевождения в походы на Ханко неоднократно отправлялся флагманский штурман ОВРа капитан 3 ранга В. А. Экман. Очевидцы рассказывали мне. что наш флагштурман нередко по 14–16 часов не уходил с обледенелого мостика, прилагая все усилия и мобилизуя весь свой опыт, чтобы корабли без отклонений шли по намеченным фарватерам. Отмечалась также отличная, точная работа штурмана дивизиона П. Г. Иванушкина, корабельных штурманов А. К. Тихомирова, А. Т. Ермошина, А. И. Лукина, К. М. Кононова и В. К. Тарасова.

Когда для похода формировались большие отряды кораблей, впереди них шли тральщики. В районах, опасных в минном отношении, они ставили тралы. Эта работа на ветру, на холоде, в темноте была очень тяжелой для специалистов тральных расчетов. Однако все понимали ее необходимость — за тралами следовали корабли и суда с тысячами бойцов-ханковцев. Боевые донесения того времени сохранили имена командиров минных подразделений Е. М. Машанина, В. П. Савочкина, В. Н. Софронова, под руководством которых слаженно и самоотверженно действовали на тральщиках тральные расчеты.

И наконец, коли уж идет речь о специалистах разных профилей, надо сказать доброе слово о наших инженер-механиках. Корабли ОВРа плавали больше, чем корабли других соединений флота. Машинным установкам требовался ремонт, предусмотренный нормами эксплуатации механизмов. Но с ремонтом ничего не получилось, как ни пытался организовать его наш флагманский инженер-механик Николай Владимирович Строк-Стрелковский. Вот и ходили наши минзаги, тральщики, катера с немало подызношенными машинами и моторами. Они действовали, давали ход кораблям благодаря мастерству специалистов электромеханических боевых частей, их старательности, энтузиазму и, конечно, мужеству. Ведь при подрыве кораблей на минах этим-то специалистам, находящимся во внутренних, трюмных помещениях, чаще всего грозила гибель.

С таким же основанием я мог бы говорить о боевой выучке, твердости духа всех остальных моряков, составлявших экипажи кораблей — участников эвакуации ханковцев. У меня просто нет возможности перечислить имена всех отличившихся в этих походах.

Обращаюсь к боевым сводкам последнего этапа эвакуации. Есть тут и печальные сообщения. [77]

Две ощутимых потери понесли мы 14 ноября.

Вначале пришло известие о гибели катера «МО-301». Ночью он шел впереди отряда, на кораблях и судах которого находилась большая партия вывозимых с Ханко бойцов. В районе острова Кокшер наблюдатели эсминца, следовавшего вслед за катером, хорошо видели переданный с «МО-301» световой сигнал — предупреждение о плавающих минах. Весь отряд по сигналу принял необходимые меры предосторожности. А вскоре те же наблюдатели эсминца и все другие моряки, находившиеся на его мостике, увидели впереди по курсу яркую вспышку, а затем услышали грохот взрыва. Через несколько минут вдоль бортов эсминца, продолжавшего двигаться в прежнем направлении, проплыли деревянные обломки. Больше ничего не осталось от катера. Маленький отважный корабль принял на себя удар, который мог достаться более крупным его собратьям. А командовал этим катером смелый молодой моряк — младший лейтенант М. Д. Макаренко.

Потом пришла весть о том, что в ночь на 22 ноября на переходе с Ханко погиб от взрыва мины сетевой заградитель «Азимут». Тяжело переживал я это сообщение еще и потому, что вместе с «Азимутом» ушел в морскую пучину хорошо знакомый мне капитан 2 ранга Александр Федорович Цобель. Мы вместе с ним учились в подготовительном училище, а затем и в училище имени Фрунзе. У нас в ОВРе Александр Федорович командовал дивизионом сетевых заградителей. Хороший моряк, решительный и смелый, к тому же отличный товарищ. Он погиб на боевом посту, не сходя с мостика корабля.

Один из последних отрядов кораблей шел к Ханко в ночь на 1 декабря. В его составе были тральщик «Гак», канонерская лодка «Волга», тихоходные тральщики «Вирсайтис» и «Ударник», транспорт № 538 и два катера МО. До цели похода оставалось сорок миль, когда по кораблям открыла огонь финская батарея с острова Мякилуото. В это же время сигнальщики обнаружили две группы вражеских кораблей, вышедших из шхер. В первой были опознаны канонерские лодки «Уусимаа» и «Хеменмаа» с четырьмя торпедными катерами, во второй шли два немецких сторожевых корабля.

На виду у наших наблюдателей обе вражеские группы соединились, сторожевые корабли вышли в голову канлодкам и взяли курс, параллельный нашему отряду. С близкого расстояния все корабли противника открыли огонь. [78]

Нашим отрядом командовал капитан 3 ранга Петр Васильевич Шевцов, находившийся на «Вирсайтисе». Приказав транспорту и остальным кораблям отряда следовать прежним курсом, он с этим тральщиком и канонерской лодкой «Волга» повернул навстречу врагу. Два наших корабля открыли меткий огонь из всех орудий. Противник вскоре прекратил стрельбу и бросил в атаку торпедные катера. Но торпеды, выпущенные издалека, прошли мимо цели.

Бой продолжался 20 минут и окончился после того, как вражеские корабли отошли в северном направлении. Затем «Вирсайтис» и «Волга» присоединились к нашему отряду, и он благополучно дошел до Ханко.

Этому эпизоду, кстати сказать, впоследствии уделил внимание уже упоминавшийся мною швейцарский историк Юрг Майстер. Он писал: «Бой закончился для союзников (финнов и немцев — Ю. Л.) с неважными результатами, что отчасти было вызвано тем, что в дело были введены слишком слабые силы, отчасти техническими неполадками, а отчасти недостаточно хорошим взаимодействием между немецкими и финскими кораблями». Об одном лишь забыл сказать буржуазный историк — о мужестве и решительности советских моряков, их боевом мастерстве.

К сожалению, должен сообщить, что один из кораблей — участников этого боя находился в строю после того совсем недолго. Речь идет о тральщике «Вирсайтис». Через несколько дней он подорвался на плавающей мине и затонул. Хорошо, что экипаж тральщика был почти полностью спасен пришедшими ему на помощь другими кораблями.

Всего в период эвакуации Ханко, общее руководство которой осуществлял командующий эскадрой флота вице-адмирал В. П. Дрозд, отряды балтийских кораблей совершили 11 боевых походов к полуострову и обратно. Около 23 тысяч бойцов со стрелковым оружием, полевой и зенитной артиллерией, а также 1265 тонн боеприпасов и 1500 тонн продовольствия было вывезено из оставленной нами базы{5}. Более половины всего числа ханковцев перевезли на своих кораблях и катерах наши овровцы, обеспечивавшие к тому же охранение конвоев.

«Пробраться в тыл врага на 400 километров, пройти большое количество минных полей ночью, в плохую погоду, без единого заедания механизмов преодолеть 800 километров — [79] кажется невозможным. Но не такие люди на боевых кораблях советской Балтики. Мы ходили и будем ходить по свинцовым водам Балтийского моря, и ничто нас не запугает...»

Такие слова были написаны в «Боевом листке», выпущенном на базовом тральщике «Т-218» в те дни. Да, ничто не остановило моряков, сделавших это поистине героическое дело.