Вопреки пословице
Утром 17 августа от самолета дальней разведки поступило донесение: западнее мыса Нордкин обнаружены транспорты и боевые корабли противника, идущие курсом ост, то есть в сторону Варангер-фиорда.
— Судя по всему, сколачивается крупный конвой, — предупредил летчик.
В течение дня наша воздушная разведка не упускала из поля зрения обнаруженные корабли. Предположение о формировании крупного конвоя подтвердилось. В районе Гамвика он уже включал в себя три транспорта, два эскадренных миноносца, восемь сторожевых кораблей, тральщик, восемь сторожевых катеров и четыре мотобота. С воздуха их прикрывали три «мессершмитта». Не исключалось, что по мере продвижения к Варангер-фиорду конвой будет пополняться все новыми транспортами и кораблями охранения.
Полученная незадолго до этого директива командующего флотом обязывала командующего ВВС и командира бригады торпедных катеров «нанести совместный удар по первому же обнаруженному в Варангер-фиорде неприятельскому конвою». И мы, и наши боевые друзья-летчики были готовы к нанесению такого совместного удара. Но вот беда! После нескольких ясных дней небо над Варангер-фиордом вновь начали затягивать плотные облака. Метеосводка на вторую половину суток 18 августа не давала надежд на улучшение погоды: ветер зюйд-ост-ост 2–3 балла, волнение моря до 3 баллов, облачность 7–9 баллов, высота нижнего яруса облаков менее 400 метров. Причем наиболее низкая облачность [141] ожидалась как раз в северо-западной части фиорда, то есть там, где будет проходить конвой. Поэтому от совместного с авиацией удара нам опять приходилось отказаться. Замещавший выехавшего в командировку командующего флотом контр-адмирал В. И. Платонов дал нам «добро» на самостоятельную атаку конвоя. На авиацию была возложена задача воздушного прикрытия торпедных катеров.
На КП-200 закипела горячая работа. По расчету корабли конвоя должны были войти в пределы Варангер-фиорда где-то между первым и вторым часом ночи 19 августа. Неприятель намеревался миновать наиболее опасный для него участок — от мыса Кибергнес до Бек-фиорда — в светлое время суток (в августе круглосуточный полярный день уже уступил часа два ночи, а точнее сумеркам).
Мы были уверены также, что, подойдя к острову Варде, конвой, как обычно, свернет в пролив Буссесунн. Пролив этот, длиной в три мили, шириной местами всего в полмили и с глубинами до десяти метров, гитлеровцы облюбовали для проводки своих конвоев не только потому, что это несколько сокращало путь, но и потому, что здесь их могли прикрыть многочисленные береговые батареи, расположенные на обоих берегах. Однако этот маршрут имел и свои минусы. Втягиваясь в сравнительно длинный и узкий пролив, конвой неизбежно нарушал свой боевой порядок. Корабли охранения и транспорты, первыми прошедшие пролив, вынуждены были ложиться в дрейф, дожидаясь остальных. Ордер конвоя ломался, что неминуемо вело к неразберихе, к снижению бдительности. Этим-то мы и предполагали воспользоваться, решив атаковать конвой у южного выхода из пролива Буссесунн.
Все торпедные катера, находившиеся в Пумманках, делились на три группы.
Первая из них — два катера под командованием начальника штаба 3-го дивизиона капитан-лейтенанта Ефимова — обойдет остров Варде с востока. Мы опасались, как бы немцы не отказались идти узкостями Буссесунна в темное время. Это поломало бы все наши планы. Поэтому, проведя доразведку в Перс-фиорде, капитан-лейтенант Ефимов должен был проследить, когда конвой начнет форсирование пролива, и донести об этом. [142]
Второй группе в составе трех катеров под командованием старшего лейтенанта Павлова предстояло выставить минную банку у южного выхода из пролива. Если здесь подорвется хотя бы один из вражеских кораблей, это значительно облегчит нашу задачу. (Кстати сказать, минная постановка в районе, избранном для атаки торпедных катеров, всего за час-полтора до прохода конвоя — новый для нас тактический прием.) После постановки мин Павлов со своими катерами должен был держать под наблюдением участок от Варде до мыса Кибергнес и, обнаружив конвой, навести на него ударную группу катеров.
В третью, ударную группу было включено девять катеров, под общим командованием капитана 3 ранга С. Коршуновича. Четыре из них во главе с капитан-лейтенантом И. Решетько составляли передовой отряд, который должен был постановкой дымовых завес, артиллерийско-пулеметным огнем и первыми торпедными атаками облегчить остальным прорыв к главным объектам атаки — транспортам.
Доводя план на предстоящий бой до исполнителей, мы настойчиво добивались, чтобы каждый из них хорошо понял свою задачу. Старшему лейтенанту Павлову, например, было указано, что, хотя у него на борту будут мины, главным оружием его катеров остаются по-прежнему торпеды.
В случае обнаружения конвоя ему разрешалось сбросить мины за борт и атаковать противника, расчищая путь для катеров ударной группы.
Командиры отрядов и катеров были предупреждены, что разработанный штабом бригады план на предстоящий бой может претерпеть изменения в зависимости от обстановки. Каждый обязан проявлять инициативу, думать, как лучше выполнить задачу.
— Не ждите и не требуйте подсказки по любому поводу, — сказал я офицерам. — Не бойтесь принимать самостоятельные решения.
У пирса стояли готовые к походу торпедные катера. На палубе одного из них расположилась группа матросов и старшин.
— Беседуем тут о разных разностях, — доложил мой [143] старый знакомый старшина 1-й статьи Кучеров. На фланелевке, плотно обтягивавшей его грудь, поблескивал пурпурной эмалью орден Красной Звезды — награда за сбитый 1 августа «фокке-вульф».
— Товарищ капитан первого ранга, — обратился ко мне один из матросов, — старшина нам рассказал, что один из черноморских торпедных катеров получил в бою триста пробоин и все же вернулся в базу. Не верится даже...
Оказывается, коммунист Кучеров рассказывал сослуживцам о подвиге экипажа одного из черноморских торпедных катеров, атакованных в Керченском проливе большой группой «мессершмиттов».
Зайдя со стороны солнца, гитлеровцам удалось в первой же атаке сразить командира катера. На его место встал боцман мичман Эстрин. Тяжело ранило старшину команды мотористов Каверцева. Не имея сил стоять на ногах, комсомолец лег на пайолы — решетчатый настил. Одной рукой держа дроссель газа, чтобы не заглох единственный из оставшихся в строю мотор, Каверцев, разрывая зубами тельняшку, второй рукой затыкал пробоины в корпусе. Старшина 1-й статьи Бобылев, сменив убитого товарища, встал за пулемет. Скоро и его тяжело ранило. Однако старшина продолжал вести огонь и сбил один из «мессершмиттов». После того как самолеты, расстреляв боеприпасы, улетели, все из экипажа катера, кто мог двигаться, разделись и, порвав обмундирование, использовали его для заделки пробоин. По возвращении в базу в корпусе катера насчитали более трехсот отверстий. В истории не было еще, пожалуй, случая, чтобы при таком количестве пробоин торпедный катер все же остался на плаву. Но, как видно, героизм советских моряков в состоянии вносить свои коррективы в самые, казалось бы, точные конструкторские расчеты.
Я подтвердил слова старшины. Мне довелось даже знать командира этого катера — Федора Ивановича Сорокопуда. В свое время он был у нас на Дальнем Востоке катерным боцманом.
Моряки, еще теснее окружив агитатора, стали жарко обсуждать его рассказ.
Агитаторы!.. Их задушевные беседы поднимали боевой дух моряков, помогали воспитанию мужества и отваги. Повседневная работа агитаторов в дни войны порой [144] казалась незаметной, но их вклад в нашу победу поистине неоценим.
Первыми выходили в море катера группы капитан-лейтенанта А. И. Ефимова.
С Арсением Ивановичем мы были старыми сослуживцами по Тихоокеанскому флоту. Я помнил его еще молодым лейтенантом, белокурым красавцем, пришедшим к нам на бригаду сразу после окончания училища. На моих глазах он вырос там до командира отряда. На Северном флоте Ефимова назначили начальником штаба в дивизион капитана 3 ранга В. Н. Алексеева. Они хорошо дополняли друг друга — несколько медлительный Арсений Иванович и полный кипучей энергии Владимир Николаевич. Незаменим был Ефимов и в море. Поэтому-то, подыскивая командира для группы доразведки, мы и остановили свой выбор именно на нем.
— На рожон не лезьте, — наказывал я Арсению Ивановичу на прощание. — Ваша задача, не обнаруживая себя, донести нам, когда корабли конвоя начнут форсирование Буссесунна. Ну, а если они задумают отстояться в Перс-фиорде, тогда атакуйте! В этом случае мы постараемся подослать вам поддержку...
Вслед за Ефимовым в море устремились торпедные катера старшего лейтенанта Павлова. Ударная группа должна была выйти позже.
Накануне вечером мы получили три сообщения авиаразведки. По первому из них вражеский конвой из трех транспортов, одной БДБ, двух миноносцев, восьми сторожевых кораблей и тральщиков, четырех малых охотников за подводными лодками и семи сторожевых катеров находился в районе Маккаур. Спустя 25 минут поступило второе донесение, подтверждавшее нахождение в том же районе трех транспортов, но уже в охранении 22 кораблей. Еще через час — третье сообщение: конвой в составе трех торпедных катеров, быстроходной десантной баржи, двух неопознанных судов, двух сторожевых катеров и трех катеров-тральщиков прошел мыс Корснес. Беда тут была не только в разноречивости данных [145] о составе конвоя. Куда хуже, что все эти донесения явно противоречили данным о местонахождении конвоя, на которые мы полагались раньше.
А в полночь самолеты и сторожевые катера противника начали вдруг постановку дымовой завесы близ Петсамовуоно. Это могло быть хитростью, чтобы отвлечь наше внимание от подходивших к Варангер-фиорду кораблей, однако нельзя было полностью исключить и то, что гитлеровцы действительно намеревались провести конвой в порт Лиинахамари, блокированный нами после боя 28 июня. Именно в этом был убежден командующий оборонительным районом.
— Не гонись ты, как говорит пословица, за журавлем в небе, а держи синицу в руках, — убеждал меня по телефону генерал-майор Дубовцев. — Где тот конвой и когда он будет в Варангер-фиорде? Ничего еще не известно. Тут же немцы явно хотят что-то протащить в Петсамо.
Да, данные о местонахождении подходившего конвоя были противоречивы, и еще неизвестно, появится ли он вообще в Варангер-фиорде. А доказательство намерения противника провести свои корабли в Лиинахамари налицо — дымовая завеса. Как быть: придерживаться своего первоначального плана или же нацелить все торпедные катера на район Петсамовуоно?..
Нет, не будем менять свой план. Но, чтобы перекрыть возможные ошибки в определении времени появления конвоя в Варангер-фиорде и не упустить его, приказываю катерам ударной группы выходить в море немедленно, не дожидаясь донесения капитан-лейтенанта Ефимова.
Когда я сообщил об этом генералу Дубовцеву, он дружески предупредил:
— Ох смотри, не пожалей потом!..
— Ничего, Ефим Тимофеевич. Вопреки пословице погонимся на этот раз за журавлем. Не может же конвой, идущий в Варангер-фиорд, где-то растаять. У него цель одна — Киркенес. А Здесь, у Петсамо, если что и появится, так ваши артиллеристы справятся и без нашей помощи.
— Рискуешь, Александр Васильевич!
Да, принимая такое решение, мы шли на определенный риск... [146]
В 0 часов 25 минут мы наблюдали с КП-200, как на простор Варангер-фиорда вырвались девять торпедных катеров, держа курс на остров Стуршер. Впереди строем ромба мчался передовой отряд — Киреев, Быков, Домысловский и Диренко. Командир отряда капитан-лейтенант И. Решетько находился на катере Петра Диренко — невысокого, щуплого юноши, у которого предстоящий бой был первым в жизни. В 15–20 кабельтовых за ними пять катеров вел С. Г. Коршунович. Капитан 3 ранга держал свой флаг на катере старшего лейтенанта Желвакова. Строго удерживали свои места в строю катера капитан-лейтенанта Чернявского, старшего лейтенанта Кузнецова (которого за резко выступавшие скулы, черные, словно угольки, глаза и неукротимый темперамент друзья прозвали в шутку Чингиз-ханом), старшего лейтенанта Родионова и старшего лейтенанта Фролова. С бывшим разведчиком шел также командир отряда и мой давний знакомый капитан-лейтенант Дмитрий Холодный. Когда-то он служил у нас на дальневосточной бригаде торпедных катеров боцманом. Потом демобилизовался. Но спустя несколько лет его снова призвали на флот. Присвоили офицерское звание. К 1944 году ему было уже около сорока лет. Капитан-лейтенант был нездоров, но наотрез отказывался переходить на какую-либо береговую должность.
Провожая взглядом уходящие все дальше и дальше катера, мы невольно думали: «Неужели немецкий адмирал, сидящий в Киркенесе, перехитрил нас, и мы пропустим корабли в Лиинахамари?» Рассеять наши сомнения мог только капитан-лейтенант Ефимов, который уже вел разведку в районе Перс-фиорда. Но он молчал. Так и подмывало самим запросить его. Однако делать этого было нельзя, чтобы до поры до времени не раскрывать местонахождения катеров. Наше терпение было уже на исходе, когда в 0 часов 53 минуты Арсений Иванович наконец-то донес: «Конвой обнаружен. Идет курсом 130 градусов». У всех на КП словно камень с сердца свалился. Значит, мы правильно сделали, что не поддались на уловку с дымзавесой около Петсамовуоно!
Короткие доклады от Ефимова шли один за другим. «Конвой растянулся на пять миль!..» «Видимость увеличилась до 70 кабельтовых». И вдруг в 1 час 20 минут [147] Арсений Иванович сообщил то, чего мы больше всего опасались: «Конвой стоит в Перс-фиорде!»
Значит, гитлеровцы так и не решились проводить свои корабли в темное время узкостями пролива Буссесунн.
Запросили на всякий случай старшего лейтенанта Павлова. Тот донес, что первую часть своей задачи (постановку мин) выполнил. Погода: ветер зюйд-ост 2–3 балла, высота облачности 150–200 метров, видимость по воде 70–80 кабельтовых. Никаких целей не наблюдает.
Сопоставление докладов Ефимова и Павлова давало основания сделать вывод, что вражеский конвой решил до рассвета не входить в Варангер-фиорд. Это в какой-то мере ломало наш первоначальный план. Но что поделаешь... Чтобы не упустить часы короткой августовской ночи, старшему лейтенанту Павлову приказываю идти со своей группой на соединение с Ефимовым и вместе атаковать конвой в Перс-фиорде.
Около 1 часа 45 минут катера ударной группы были у мыса Кибергнес. Уменьшили ход до малого и, приблизившись к берегу на 25–30 кабельтовых, легли курсом 280 градусов. Так как катера старшего лейтенанта Павлова ушли со своей позиции, то в 1 час 55 минут Коршуновичу было приказано идти к Варде. Прошло еще несколько минут, и вдруг мы услышали из динамика возглас капитан-лейтенанта Решетько:
— Вижу шесть больших и шесть маленьких!
Снова загадка: что это за шесть больших и шесть маленьких?.. Ведь Ефимов доложил, что конвой стоит в Перс-фиорде. Но тут Арсений Иванович донес:
— Фрицы проходят проливом!.. Вижу хвост конвоя — пять кораблей!..
Будь капитан-лейтенант в эти минуты на КП, ему пришлось бы выслушать в свой адрес не очень-то приятные эпитеты. Хорошо еще, что вовремя исправил допущенную ошибку.
Теперь все стало, как говорят, на свои места. Значит, конвой начал форсирование пролива Буссесунн, намереваясь пройти путь от мыса Кибергнес до Бек-фиорда в светлое время. Атака торпедных катеров состоится [148] там, где предусматривалось нашим первоначальным планом.
Береговые батареи с мыса Кибергнес открыли огонь по торпедным катерам — этим гитлеровцы только подтвердили, что их конвой обнаружен. Через четыре минуты после получения доклада Ефимова с КП-200 было передано приказание:
— Общая атака!.. Павлову и Ефимову идти к Кибергнесу!..
Торпедные катера ударной группы расходились с зюйда веером, чтобы охватить все немецкие корабли, сосредоточившиеся в районе бухты Мольвика.
Как мы и рассчитывали, после прохода проливом боевой порядок конвоя оказался нарушенным: одни из кораблей лежали в дрейфе, другие маневрировали, стараясь занять свои места в ордере, и в возникшей благодаря этому суматохе их командиры явно не могли разобраться толком в обстановке. Достаточно сказать, что гитлеровцы поначалу посчитали было за своих входившие в состав передового отряда катера-дымзавесчики Домысловского и Быкова. Головной немецкий миноносец, замигав прожектором, решил даже обменяться с ними позывными. Чтобы продлить это выгодное нам заблуждение, с катера Быкова ему тут же любезно ответили, повторив прожектором то же самое сочетание букв. Пока на миноносце разбирались что к чему, нами было выиграно несколько очень важных минут, позволивших обоим этим катерам занять наиболее выгодную начальную позицию.
В 2 часа 7 минут по приказанию командира дивизиона старший лейтенант Виктор Домысловский поставил дымзавесу. Однако Коршунович несколько поторопился. Дистанция между завесой и конвоем была великовата. Начни наши катера в этих условиях выходить в атаку, до момента выпуска торпед они на какое-то время неминуемо оказались бы под прицельным огнем кораблей охранения конвоя. А это могло нам очень дорого стоить. Тогда вырвался вперед катер Василия Быкова.
Спустя много лет после окончания войны В. И. Быков, вступая в командование миноносцем, сдавал, как [149] положено в таком случае, зачеты флагманским специалистам соединения и в том числе флагхиму. Задавая вопрос за вопросом, тот, взглянув вдруг в книжку, спросил:
— Быков?.. Быков?.. Скажите, уж не тот ли вы самый североморский катерник, что поставил в 1944 году дымовую завесу у Кибергнеса?..
Василий Иванович признался, что он как раз тот самый и есть.
— Так что же вы сразу-то не сказали! Мы бы тут не тратили столько времени. Если вы тот самый Быков, то вам любой из флотских химиков без всякого опроса «пятерку» поставит. Вы ее еще тогда, в 1944 году, заслужили.
Но вернемся к событиям 19 августа 1944 года...
Тут нельзя не сказать хотя бы нескольких слов о В. И. Быкове просто как о человеке. Впервые мне довелось с ним встретиться еще на тихоокеанской бригаде, куда Василий Иванович пришел сразу после окончания училища. Общительный по характеру, полный кипучей энергии, он, казалось, был создан для службы на торпедных катерах. Одним из качеств, проявившихся в Быкове с первых же недель после прихода на бригаду, было настойчивое стремление к самосовершенствованию, стремление перенять все лучшее из опыта старослужащих товарищей. Одно это уже давало основание считать, что в самом недалеком будущем молодой офицер станет отличным командиром — смелым до дерзости и в то же время расчетливым и хладнокровным в самых сложных испытаниях.
С приходом на североморскую бригаду это накопление необходимых знаний и опыта проходило у Быкова еще быстрее. Тому способствовала боевая обстановка. И вот наступил день, когда вчерашний прилежный ученик сам оказался способным на такое, чему стали учиться другие.
По существовавшим в ту пору наставлениям дымовая завеса, поставленная на дистанции в 45–50 кабельтовых от атакуемого конвоя, считалась дальней, а в 20–25 кабельтовых — ближней. Однако в конкретных условиях [150] той памятной августовской ночи даже эта «ближняя» дистанция была слишком дальней: дующий с моря к берегу ветер был слабым, и нужно было либо задержать атаку торпедных катеров, дожидаясь, пока дымзавеса наползет и ослепит орудийную прислугу вражеских кораблей, либо поставить дымовую завесу еще ближе. Старший лейтенант Быков выбрал последнее. Он решил поставить дымзавесу всего в десятке кабельтовых от конвоя, хотя понимал, чем это грозит: его катер будет расстреливаться чуть ли не в упор. И все-таки Василий Иванович решился.
Не доходя полторы-две мили до головного корабля конвоя, Быков подал сигнал боцману Стеблеву открыть вентиль баллонов дымаппаратуры. Потянув за собой серо-желтую клубящуюся стену дыма, катер понесся навстречу конвою.
Вместе с Быковым в море в этот раз вышел флагманский химик нашей бригады капитан-лейтенант М. Т. Токарев. Михаил Трофимович был, пожалуй, первым, кто понял замысел командира и распорядился дополнительно поджечь на корме целую батарею дымовых шашек.
Корабли охранения обрушили по «сумасшедшему» дымзавесчику шквальный огонь. Нужны были стальные нервы, чтобы пробивать себе путь в этом переплетении разноцветных трасс, неистовом свисте шрапнели и осколков.
Быков продолжал идти вперед. Он искусно маневрировал: то чуть менял курс, то вдруг с самого полного хода неожиданно переходил на самый малый, а через несколько секунд снова «врубал» самый полный, вынуждая гитлеровцев снова и снова пристреливаться. Подавать какие-либо команды было некогда, да и кто бы смог услышать их в неистовом грохоте взрывов. Василий Иванович подавал сигналы жестами. Матросы и старшины без слов понимали своего командира.
Прорываясь сквозь ливень пуль и осколков, Быков успел заметить, что часть кораблей конвоя увеличила ход, и вовремя предупредил об этом товарищей. В эфире послышался его голос: «Выходите на цели левее. Левее!..» [151]
Ставя свою знаменитую дымзавесу, катер Быкова шел под яростным обстрелом не минуту и не две, а одиннадцать минут! И, как ни покажется удивительным, но за эти долгих одиннадцать минут никто из экипажа не был ранен, словно и сама смерть отступила перед мужеством храбрецов. Два снаряда все же попало в катер: один пробил навылет выше ватерлинии корпус, а второй разорвался в матросском кубрике, порезав осколками пробковые матрацы.
Чтобы остановить наш дымзавесчик, командир одного из концевых кораблей охранения конвоя хотел таранить его. Немецкий тральщик на полной скорости устремился к катеру. Он подходил все ближе, ближе... Когда до тральщика оставалось кабельтовых три, Быков изменил курс, увеличивая курсовой угол на вражеский корабль и, потянув на себя рукоятку, замкнул цепь стрельбы. Одна за другой выскользнули из аппаратов торпеды. Спустя несколько секунд на том месте, где только что находился тральщик, взметнулись вверх пенный столб воды и космы черного дыма.
Старший лейтенант Быков, таким образом, не только поставил дымовую завесу, в немалой степени способствовавшую боевому успеху остальных катеров, но и положил начало разгрому вражеского конвоя.
Катер лейтенанта Петра Диренко, выйдя из дымзавесы, начал сближаться с крупным транспортом. Наперерез нашему катеру устремился, ведя огонь, сторожевой корабль. С головы командира отряда Решетько сорвало осколком каску, но капитан-лейтенант, словно бы не заметив этого, прокричал на ухо Диренко:
— А ну дай-ка каждому из них по гостинцу!..
Лейтенант выпустил торпеды по сторожевому кораблю и транспорту. Первый затонул тут же, а транспорт, с большой пробоиной в левом борту, начал медленно крениться. Вскоре он перевернулся, показав обросшее ракушками и водорослями днище, и скрылся в волнах.
— Молодец! — похвалил командир отряда.
Да, две победы в первом же бою — такому можно позавидовать!..
Успешно разрядили по целям торпедные аппараты своих катеров старшие лейтенанты Киреев и Домысловский. Киреев отправил на дно транспорт водоизмещением [152] до шести тысяч тонн, а Домысловский — сторожевой корабль.
А к конвою под прикрытием быковской дымовой завесы прорвались уже торпедные катера основной ударной группы.
Желваков облюбовал для атаки сторожевой корабль. Мастерски маневрируя на противоартиллерийском зигзаге, старший лейтенант подходил к нему все ближе и ближе.
— Страшновато было! — вспоминал потом ходивший в этот бой на катере И. М. Желвакова командир береговой базы капитан-лейтенант Я. С. Когаленко. — Вода вокруг нашего катера буквально кипела от пуль и осколков. Коршунович не выдержал, кричит Желвакову: «Стреляй! Стреляй же!..» Но Иван Михайлович сжался весь, лицо словно бы окаменело, и только когда до сторожевика оставалось рукой подать, так что мы увидели гитлеровцев, мечущихся по палубе, Желваков выпустил торпеды. От взрыва сторожевик вроде бы даже приподняло над водой. Желваков развернул катер. За корму полетели подожженные дымовые шашки. Потом мы юркнули в дымовую завесу. Тут только Желваков распрямился. Улыбнулся и подмигнул: как, мол, атака?! Характер, доложу я вам...
Капитан-лейтенант Чернявский и старший лейтенант Кузнецов, словно бы сговорившись, тоже торпедировали каждый по сторожевому кораблю. Виктор Чернявский, кстати сказать, как и Желваков, выпустил торпеды с минимальной дистанции и сообщил потом даже бортовой номер потопленного им сторожевика — «226».
Немцы еще не успели опомниться, как к мысу Кибергнес подошли катера группы старшего лейтенанта Павлова. И оттуда опять стали доноситься взрывы, неистовая канонада.
В 2 часа 25 минут старший лейтенант Павлов атаковал и потопил двумя торпедами крупный транспорт. Через четыре минуты после этого, получив в борт торпеду, выпущенную старшим лейтенантом Е. Г. Шкутовым, пошел на дно тральщик. На отходе, перед тем как укрыться в дымовой завесе, катер Евгения Германовича встретился со сторожевым катером. Встреча эта для немцев закончилась печально: немецкий катер загорелся от метких очередей наших комендоров. [153]
Вместе с другими донес нам на КП-200 о своей победе — успешной атаке немецкого сторожевого корабля — и старший лейтенант Карташев. Мы от души порадовались за молодого офицера. Ведь это был его первый бой!.. Однако спустя несколько минут в динамике послышался тревожный голос старшего лейтенанта:
— Находимся в квадрате номер четыре. Получили пробоину. Прошу снять команду.
Все катера, завершившие атаку, получили приказание возвратиться к мысу Кибергнес, чтобы оказать помощь экипажу Карташева. Но поиск оказался безрезультатным: вероятно, старший лейтенант не совсем точно сообщил место своего катера. Еще какое-то время Карташев отвечал на наши запросы. Потом коротко доложил:
— Подошли немецкие катера. Нас расстреливают. Катер тонет. Прощайте!..
На этом связь прекратилась.
Уже глубокой осенью, после изгнания немецко-фашистских войск из района Тромсе, узники находившегося там лагеря смерти сообщили нам некоторые подробности гибели экипажа Карташева — все, что они узнали от раненых матросов катера, доставленных в лагерь и погибших здесь.
...Прорвавшись к конвою, Карташев атаковал вражеский сторожевой корабль. Получив в борт две торпеды, тот затонул. Но на отходе, в дымзавесе, наш катер столкнулся с немецким миноносцем. Удар был настолько сильным, что на катере заглохли моторы, а через большую пробоину внутрь корпуса хлынула вода.
Положение было тяжелым, но никто из моряков не пал духом. Попробовали завести на пробоину пластырь. Не удалось. В сероватом тумане дымзавесы показались два или три немецких сторожевых катера. Наши моряки вступили в последний бой. Пулеметчики и комендоры стреляли, пока катер не погрузился в море. Даже оказавшись в воде, те из моряков, в ком были еще силы, не сдавались. Вместе с Карташевым в этот поход вышел парторг дивизиона старший лейтенант П. П. Попков. В бою Петр Петрович был ранен в обе ноги. Когда приблизился вражеский катер, чтобы вытащить его из [154] воды, парторг последним усилием вынул пистолет. Выпустив по врагу всю обойму, Петр Петрович приберег последнюю пулю для себя. Немцам удалось захватить лишь несколько тяжелораненых моряков. Они-то и рассказали узникам лагеря о мужественной борьбе и славной смерти своих боевых друзей.
В то время как наши разрядившиеся катера проводили поиск Карташева, к месту боя, обогнув с норд-оста острова Варде, на полных скоростях подходило звено капитан-лейтенанта Ефимова. К этому времени море в районе мыса Кибергнес сплошь затянуло дымом. Отыскать в этих условиях вражеские корабли было делом не из легких. Однако, идя на малых ходах, катера все же начали поиск. Скоро донесся последний за эту короткую августовскую ночь взрыв: прорвавшись под ожесточенным обстрелом, старший лейтенант Горбачев с дистанции менее четырех кабельтовых выпустил торпеды и отправил на дно еще один сторожевой корабль.
Итоги боя у мыса Кибергнес превзошли все наши ожидания. Атаковав конвой в составе трех транспортов и двадцати семи кораблей охранения (к этому времени противник наряжал для охраны каждого из транспортов более семи боевых кораблей), четырнадцать наших катеров потопили и повредили одиннадцать вражеских кораблей, причем на дно были отправлены все три транспорта, входившие в состав конвоя.
Бой продолжался всего 37 минут. [155]