И с моря, и с воздуха
После боя 19 августа у мыса Кибергнес гитлеровский «адмирал Норвежского моря» — была у них в ту пору такая должность — довольно долго, судя по всему, не мог прийти в себя. Однако война еще продолжалась. Уже изрядно потрепанные нашей 14-й армией немецкие горные егери нуждались в боеприпасах, пополнении, продовольствии. А после того как, вняв наконец-то добрым советам нашего правительства, Финляндия разорвала отношения с гитлеровской Германией, немецкие войска в Северной Финляндии и Норвегии могли получить все это по существу только лишь морским путем. Поэтому, несмотря на все растущие потери в кораблях, гитлеровцы все же вынуждены были посылать свои конвои в порты Варангер-фиорда и Северной Норвегии. Чтобы уберечь их от ударов нашей авиации, подводных лодок и торпедных катеров, они шли на всевозможные уловки. В частности, свои конвои противник стал выпускать из Киркенеса в сторону Варде к вечеру, с тем чтобы они к проливу Буссесунн подходили уже в густых сумерках. Плохая погода часто мешала нашей воздушной разведке, и мы если и обнаруживали вражеский конвой с нашего наблюдательного пункта, то слишком поздно. Катера не успевали настигнуть его, он скрывался в проливе. А конвои, следовавшие с запада, противник старался вводить в Варангер-фиорд, напротив, только в светлое время суток, но обязательно в нелетную погоду. Нападать на сильно охраняемые транспорты днем, без боевого взаимодействия с авиацией, нам было трудно. И как это ни горько, нам нередко приходилось отказываться от атак. [156]
Но не зря существует пословица: как волк ни хитри, а шкуру ему все равно не спасти. В ответ на новую уловку гитлеровцев мы ответили тем, что торпедные катера бригады расширили район своих боевых действий за пределы Варангер-фиорда. И инициатива вновь перешла к нам.
Теперь, обнаружив вышедшие из Бек-фиорда транспорты, мы уже не стремились, как это бывало прежде, настигнуть их непременно в Варангер-фиорде, а высылали торпедные катера в обход архипелага Варде к берегам северной Норвегии. Пока конвой доходил до пролива Буссесунн, преодолевал его и снова строился в походный ордер, наши катера успевали проскочить далеко вперед, примерно к мысу Маккаур. Тут они ложились на обратный курс и шли навстречу немецким кораблям, атакуя их на встречных курсах. Конвои, направлявшиеся с северо-запада, мы тоже перехватывали далеко от Варангер-фиорда задолго до наступления рассвета.
Расширение района боевых действий принесло нам важные преимущества. Наши встречи с немецкими кораблями происходили теперь, во-первых, по большей части в темное время суток, то есть скрытно, а во-вторых, поиск конвоя на встречных курсах позволял командирам катеров наиболее полно использовать фактор внезапности: гитлеровцы не знали, где и когда катера атакуют их.
Возможностью своего выхода за пределы Варангер-фиорда мы в большей степени были обязаны появлению у наших подводников технической новинки — выносной радиоантенны, позволившей им поддерживать радиосвязь с командованием на берегу не всплывая, а находясь на перископной глубине.
Во время войны, как известно, все боевые корабли, находившиеся в море, не получив соответствующего оповещения, считали любой другой корабль целью (тогда еще не было, как теперь, приборов радиолокационного опознавания) и атаковывали его. Поэтому каждому кораблю, выходившему в море «нарезался» определенный район или «позиция», куда уже никакой другой свой корабль без предварительного оповещения не заходил. [157]
Нарушение этого правила приводило к неприятным осложнениям, а порой и к трагедиям.
С организацией бригады торпедных катеров нам был отдан «на откуп» Варангер-фиорд. Тут вели войну и расправлялись с немецкими кораблями и транспортами мы и морская авиация. Наши подводные лодки в Варангер-фиорд уже не заходили. Но и мы в свою очередь не выходили за его пределы. Это, разумеется, в немалой мере сковывало нас.
С появлением у подводников выносных антенн (ВАН) все изменилось к лучшему. Теперь уже не нужно было дожидаться ночи и условленных часов, когда лодки, несшие дозор вне Варангер-фиорда, всплывут и их можно будет известить по радио о выходе торпедных катеров в границы их позиций. И наши катера стали все чаще и чаще наведываться к мысу Маккаур, а то и дальше.
Все это очень обеспокоило гитлеровцев. По привычке они пустились в разного рода предположения, договорившись даже до того, что у нас якобы созданы какие-то тайные базы снабжения на норвежском берегу. На эту удочку клюнул кое-кто из нынешних буржуазных военных историков. Несколько веселых минут доставило мне знакомство, в частности, с книгой швейцарца Юрга Мейстера «Война на море в восточно-европейских водах. 1941–1945 гг.» Автор ее не смог умолчать об общеизвестных боевых успехах североморских катерников и, хотя с оговорками, но признает, что «русские (слово «советские» господин Мейстер произносит очень неохотно) торпедные катера действовали западнее острова (?!) Рыбачьего вплоть до Нордкина...». А далее слово в слово повторяет гитлеровскую выдумку: «В связи с тем что торпедные катера действовали в значительном удалении от своих баз, можно было полагать, что для них имелись скрытые базы снабжения на норвежском побережье или они обеспечивались топливом в море, получая его от подводных лодок».
Как это ни неприятно для историка, я все же должен его разочаровать: не было у нас, господин Мейстер, никаких скрытых баз снабжения на норвежском побережье, да и от подводных лодок мы в наших дальних походах топливом не пополнялись. И не потому, что не смогли бы этого сделать. Просто в этом не было нужды. [158]
Особенно часто наши торпедные катера стали выходить в дальние районы поиска за пределы Варангер-фиорда примерно со второй половины сентября 1944 года. И тут нам удалось добиться немалых боевых успехов. Хочется вспомнить, в частности, о бое четверки торпедных катеров под общим командованием капитан-лейтенанта В. М. Лозовского в ночь на 14 сентября в районе к северо-востоку от архипелага Варде.
Этому бою предшествовало знаменательное событие в истории нашей бригады. 13 сентября 1944 года мы получили по телеграфу текст приказа Народного комиссара ВМФ с объявлением Указа Президиума Верховного Совета СССР о награждении нашей бригады орденом Красного Знамени. «Впредь, — говорилось в приказе, — бригаду именовать: Краснознаменная бригада торпедных катеров Северного флота».
Хотя к тому времени на боевом счету соединения было уже около пятидесяти уничтоженных и поврежденных транспортов и боевых кораблей противника, все же такая высокая оценка наших боевых дел оказалась для моряков приятной неожиданностью. Ведь бригада была создана всего полгода назад. И вот уже стала Краснознаменной! Удивительно ли, что все чувствовали себя именинниками. В главной базе и в Пумманках сами собой возникли горячие митинги. На них выступали многие из тех моряков, которые до сих пор считались молчальниками. Горячо благодаря за высокую награду, катерники клялись советскому народу, родной Коммунистической партии воевать еще лучше. Многие из матросов, старшин и офицеров подали в партийные организации дивизионов заявления с просьбой о приеме в партию. Прием проходил по боевым характеристикам — ведь нигде так зримо не проявляются качества человека, как в бою. В эти дни сослуживцы тепло поздравили с почетным и ответственным званием коммуниста командира торпедного катера старшего лейтенанта Успенского, старшину 1-й статьи Косулина, старших матросов Яруша, Тучина и других.
Наши катера получили право носить на кормовом флаге изображение ордена Красного Знамени. У наших хозяйственников в связи с этим появилась новая забота: боцманы не замедлили осадить береговую базу, требуя новые кормовые флаги. Капитан-лейтенант Когаленко [159] кинулся на склады тыла. Но там нужного количества таких флагов не нашлось. Чтобы погасить готовые вспыхнуть страсти, вмешался начальник политотдела Мураневич. По его предложению краснознаменные флаги в первую очередь были вручены торпедным катерам из группы капитан-лейтенанта В. М. Лозовского, стоявшим в то время в Пумманках.
А вечером эти катера вышли в море.
Стало известно о выходе из Бек-фиорда в сторону Варде транспорта и пяти кораблей охранения. Продолжая наблюдать за ними, мы не торопились посылать катера, чтобы не настораживать противника. Но как только стемнело, отряду капитан-лейтенанта Лозовского была поставлена задача: обойти остров Варде, подняться к мысу Маккаур, там лечь на обратный курс и идти навстречу конвою.
— У Маккаура вас будет поджидать Ил-4, — предупредили мы В. М. Лозовского, передавая позывные ночного бомбардировщика.
Для облегчения ночного поиска конвоев мы использовали первое время тихоходные самолеты Ил-4. Держась неподалеку от торпедных катеров и установив с ними надежную связь, летчик по просьбе катерников сбрасывал мощные САБы — световые авиабомбы. Медленно опускаясь на парашюте, они освещали все вокруг на несколько миль. Так решено было поступить и на этот раз.
— Есть!.. Будет полный порядок, — ответил Василий Михайлович. — В такой день грешно возвращаться домой без победы.
Катера старших лейтенантов Быкова и Горбачева, капитан-лейтенанта Острякова и лейтенанта Притворова, миновав мыс Вайталахти, легли курсом на норд.
Спустя некоторое время радиостанция Киркенеса передала привычное: «Ахтунг!.. Ахтунг!..», оповещая свои корабли о выходе в Варангер-фиорд наших катеров. Для немецких артиллеристов и прожектористов с береговых батарей наверняка была объявлена боевая тревога. Но беспокоили их напрасно. Лозовский со своими катерами уходил все дальше и дальше на север. [160]
По предварительным подсчетам торпедные катера, дойдя до мыса Маккаур и затем спускаясь вдоль берега к Варде, должны были встретиться с конвоем около 23 часов где-то в районе Маккаурсан-фкорда. Однако пошел счет новым суткам, а встреча все еще не состоялась. Казалось, на этот раз Лозовскому придется возвратиться в базу с торпедами. Но в 1 час 17 минут в динамике послышался знакомый возглас Василия Михайловича: «Атака! Вперед, орлы, круши!..» Спустя несколько минут со стороны Варде донеслись один за другим два взрыва. Потом с островов в сторону моря вырвались, рассекая темноту, серебристые лучи прожекторов. Открыли беспорядочный огонь береговые батареи. Лозовский, судя по всему, сдержал свое слово!
Через два часа на пумманском причале мы встречали возвратившиеся с моря катера. Лозовский доложил, что поиск транспорта оказался безрезультатным. (Как потом было установлено, немецкое командование, узнав о выходе наших катеров, не решилось вести транспорт дальше, а приказало ему отстаиваться до рассвета в проливе Буссесунн, под защитой береговых батарей.) Но, возвращаясь в Варангер-фиорд, моряки обнаружили неподалеку от острова Рейне вражеские корабли, высланные, как можно было предполагать, на перехват наших катеров. Вместо охотников гитлеровцы сами стали добычей. В первую же минуту после внезапного обнаружения целей старший лейтенант Быков с дистанции, не превышавшей трех кабельтовых, успешно торпедировал сторожевой корабль. Спустя еще минуту по другому кораблю разрядились катера старшего лейтенанта Горбачева и лейтенанта Притворова.
Умалчивая, как всегда, о себе, Лозовский горячо рассказывал о мужестве и мастерстве подчиненных, в частности об экипаже катера старшего лейтенанта Горбачева.
— На такое, товарищ комбриг, способны только настоящие катерники!..
Оценка «настоящие катерники» была у Василия Михайловича самой высокой. И старший лейтенант Горбачев со своими подчиненными ее действительно заслужил.
...Во время атаки к месту боя подошло еще несколько сторожевых катеров противника. В завязавшейся перестрелке катер старшего лейтенанта Горбачева получил [161] более двадцати пяти пробоин. Несколько матросов и старшин были ранены. Остановился средний мотор. Замолчала рация. Разбило компас и главный распределительный щиток. А тут еще, осветив катер прожектором, по нему открыла огонь береговая батарея.
В этих нелегких условиях, забыв о собственных ранах, матросы и старшины в темноте боролись за жизнь родного корабля. На помощь старшине команды Щепляку, мотористам Полетаеву, Турятко, Мельниченко пришли радист Кваша, торпедист Шепунов, дублер боцмана Нерюков. За предельно короткий срок им удалось ввести в строй остановившийся мотор, прекратить поступление забортной воды внутрь корпуса. А верхняя команда все это время вела неравный бой. Пулеметчики и комендоры метким огнем отгоняли стремившиеся подойти поближе сторожевые катера. Старший лейтенант Горбачев, искусно маневрируя, не давал береговой батарее пристреляться.
Когда Щепляк доложил, что средний мотор введен в строй, старший лейтенант приказал сбросить за корму несколько зажженных дымшашек, дал самый полный ход и, оторвавшись от преследования, благополучно привел свой израненный катер в Пумманки.
Как тут было не согласиться с капитан-лейтенантом Лозовским, что старший лейтенант Горбачев и его подчиненные в трудном испытании показали себя действительно настоящими катерниками!
Все торпедные катера, разрядившиеся в этом бою, той же ночью были переведены из Пумманок в главную базу. Туда же для подготовки новой группы катеров ушли и мы с В. А. Чекуровым. В Пумманках остались всего два катера — старшего лейтенанта Лихоманова и капитан-лейтенанта Острякова, а на КП — оперативная группа во главе с помощником начальника штаба капитан-лейтенантом Г. И. Рубашенко. Мы полагали, что немцы, потеряв только что два корабля, в ближайшее время не решатся проводить конвои.
Однако вечером того же 14 сентября, минут за пятнадцать до выхода в Пумманки шести торпедных катеров под командованием капитана 3 ранга В. П. Федорова, с КП-200 позвонил капитан-лейтенант Рубашенко. [162]
Он сообщил, что из Бек-фиорда в море вышел конвой — четыре транспорта в сильном охранении.
— Эти данные нельзя считать окончательными, — уточнил Георгий Иванович. — Летчик обнаружил цели уже в сумерках.
Так вот оно что!.. Гитлеровцы рассчитывали, что после проведенной атаки у нас не окажется катеров, готовых к бою, и конвою ничто не грозит. Что ж, разочаруем их и на этот раз!
Посоветовавшись с начальником штаба, я доложил в штаб флота решение на предстоящий бой. Отряд капитана 3 ранга Федорова прямо из главной базы, не заходя в Пумманки, пойдет, минуя Варде, к мысу Маккаур, а оттуда двинется навстречу конвою вдоль берега. Два торпедных катера, находящиеся в Пумманках, с наступлением темноты выйдут к Бек-фиорду и осмотрят прибрежную коммуникацию вплоть до Варде. Командир звена старший лейтенант Лихоманов должен выяснить, не отстаивается ли конвой у входа в пролив Буссесунн. При обнаружении там конвоя он донесет об этом и наведет на противника отряд Федорова.
Наше решение было одобрено, но начальник оперативного отдела штаба флота капитан 1 ранга Румянцев поинтересовался, сможем ли мы руководить боем, оставаясь в главной базе.
— Связь не подведет? Может быть, лучше тебе, Александр Васильевич, выйти вместе с Федоровым да высадиться в Пумманках?
Я напомнил, что на этот заход придется затратить не менее часа, а сейчас каждая минута на счету.
Довод был достаточно убедительным, и с ним согласились.
Мы с Чекуровым проводили в море шесть торпедных катеров отряда Федорова. До мыса Маккаур им предстояло пройти более ста миль. А спустя полчаса в Пумманках отдало швартовы звено Лихоманова. Теперь предстояло терпеливо ждать докладов.
Первым подал весть о себе Лихоманов. Доложил, что прошел от Бек-фиорда до Варде. Работал во взаимодействии с Ил-4, но конвоя не обнаружил. Значит, немецкие корабли успели уже форсировать Буссесунн, и теперь оставалось надеяться на встречу с ними катеров [163] Федорова. Лихоманову было приказано обогнуть Варде с востока и продолжать поиск в районе Перс-фиорда.
Наступило 15 сентября... В 2 часа с минутами Федоров донес, что подошел к мысу Маккаур и лег на обратный курс, навстречу конвою. Чуть позже приняли короткую радиограмму от Лихоманова: «Дошел до мыса Харбакен. Конвоя не обнаружил. Возвращаюсь в Варангер-фиорд». Стрелки часов продолжали отсчитывать время новых суток, а от Федорова все не было сообщения о встрече с конвоем.
Куда же запропастились почти два десятка вражеских кораблей, которые обнаружила вечером авиаразведка? Как тут было не посетовать на летчика, который, увидев конвой, не сумел до наступления темноты передать его своему товарищу из ночной разведки. В результате за те несколько часов, в течение которых наблюдение за вражескими кораблями не велось, гитлеровцы либо втянули их обратно в Бек-фиорд, либо, пройдя проливом Буссесунн, успели рассредоточить по разным фиордам. И вот, пробыв всю ночь в море, торпедные катера вынуждены ни с чем возвращаться в базу.
Но тут из штаба оборонительного района сообщили: враг ставит дымовую завесу в районе Кообходьм-фиорда. Что это?.. Повторение старого приема ложной демонстрации с целью еще больше запутать нас или попытка провести свои транспорты в Лиинахамари? Это необходимо было срочно проверить. Поэтому, разрешив Федорову возвратиться в базу, приказываю звену Лихоманова пройти вблизи берега от Кообхольм-фиорда до Петсамо. Если там ничего нет, то и это звено могло возвращаться в Пумманки.
...В сентябре в Заполярье светает примерно около пяти часов утра. Наблюдая из окна штаба, как все четче и четче прояснялись, выступая из ночного мрака, окружавшие базу скалы, мы с Чекуровым с нетерпением ждали вестей от Лихоманова. Наконец он донес, что в районе Сак-фиорда обнаружен конвой.
Так вот в чем дело! Значит, выйдя накануне вечером из Бек-фиорда, конвой, чтобы сбить нас с толку, до наступления темноты шел в сторону Варде. Но как только стемнело и наша воздушная разведка перестала вести наблюдение, он возвратился к Бек-фиорду, а затем направился к Петсамо. Что ж, надо признать, противник [164] здорово поводил нас за нос. Мы попусту сгоняли катера к мысу Маккаур.
Что предпринять? Приказываю Федорову:
— Идите к Сак-фиорду. Атакуйте обнаруженный там конвой. С рассветом вас прикроют истребители.
Но на двух торпедных катерах отряда горючее было на исходе. Пришлось их отправить в Пумманки. Остальные четыре катера устремились на перехват конвоя. От мыса Вайталахти, где их застал приказ, до Сак-фиорда им предстояло пройти около тридцати миль. Лихоманов должен был, не обнаруживая себя, продолжать наблюдение, ожидая подхода Федорова. Но все испортил его ведомый — капитан-лейтенант Остряков.
П. П. Остряков пришел к нам с сухопутного фронта. У нас ему пришлось начинать все сначала. Назначили его помощником командира на катер, которым командовал офицер с младшим званием. В этом не было ничего обидного: ему надо было много учиться. После Остряков получил катер. Всем хорош командир, да уж слишком горяч...
И теперь, завидя конвой, Остряков забыл о приказе дожидаться подхода других катеров.
— Атакуем! — передал он Лихоманову и дал самый полный ход.
Лихоманов не сумел остановить его. Капитан-лейтенант вырвался далеко вперед. Страшно, когда смелость перерастает в безрассудство! Одиночный катер сейчас же обступили вражеские корабли.
Чтобы спасти товарищей, в бой пришлось вступить Лихоманову. Его стремительная атака вызвала замешательство у гитлеровцев. Этим воспользовался Остряков, вырвался из вражеского кольца и, ставя дымзавесу, начал отходить к северу. А опомнившийся противник обрушил весь огонь на катер Лихоманова. Неравный бой а,лился несколько минут. Нашим катерникам удалось повредить один из вражеских кораблей. Но вскоре снаряд попал в моторный отсек. Катер потерял ход и загорелся. Советские моряки отстреливались, пока могли держать оружие.
Получив последнюю радиограмму Лихоманова, мы [165] поняли, что катер погиб. Моряки его до конца выполнили свой долг.
Гибель Лихоманова и его экипажа потрясла нас. Почему это произошло? И где Остряков? Его рация молчала.
Мы остались без донесений разведчиков. Что ожидает наши четыре катера, несущиеся сейчас к Сак-фиорду? Мы обязаны были думать о их судьбе. Обратились за помощью к летчикам. Ближайший к нам аэродром не имел оборудования для обеспечения ночных полетов. И все же летчики пошли нам навстречу. 15 сентября солнце всходило в 5 часов 41 минуту, а истребители капитана Максимовича поднялись в воздух в 5 часов 19 минут — почти за полчаса до восхода солнца. Через восемь минут после взлета, они были уже над катерами и установили с Федоровым прямую радиосвязь.
Вообще-то дневная (к моменту подхода катеров к Сак-фиорду уже совсем развиднелось) атака четырьмя торпедными катерами конвоя из двух десятков кораблей — рискованное предприятие. Но мы решились на этот шаг, полагаясь на мастерство наших моряков и надежную поддержку с воздуха. Тесное боевое взаимодействие с авиацией нас еще никогда не подводило.
В моем архиве по счастливой случайности сохранился интересный документ — запись радиоперехвата переговоров между капитаном 3 ранга Федоровым и старшим лейтенантом Николаевым, который командовал группой истребителей, непосредственно прикрывавшей катера. В ней, как мне думается, хорошо отражается и динамика того памятного боя, и вся сила боевого содружества моряков и летчиков.
Первая запись была сделана в 5 часов 27 минут, когда торпедные катера и появившиеся над ними истребители прикрытия установили между собой радиосвязь.
Николаев : Федоров! Как меня слышишь?..
Федоров : Слышу тебя отлично. Конвоя не наблюдаешь?..
Николаев : Пока нет. Будь спокоен, предупредим вовремя.
В 6 часов 6 минут открыла огонь батарея из района Сак-фиорда. С высокой прибрежной скалы, на которой [166] находилась эта батарея, немецким артиллеристам удалось обнаружить катера поверх дымовой завесы задолго до их подхода к конвою. Однако сколько-нибудь серьезной помехи для нас этот обстрел не представлял. Не так-то просто попасть в свободно маневрирующие торпедные катера с дистанции более пятидесяти кабельтовых. И если все же немецкие артиллеристы открыли огонь, то, пожалуй, с единственной целью предупредить свой конвой о приближающейся опасности и показать направление, откуда нужно ждать торпедной атаки. Это подтверждается, в частности, записью радиоперехвата. В 6 часов 19 минут Николаев предупредил Федорова:
— К норд-весту от вас сторожевые катера. Идут на сближение.
Четыре вражеских катера, появившись из дымзавесы, выпустили несколько очередей и снова спрятались в дыму. Так повторялось раз, два... Старшие лейтенанты Шкутов и Желваков готовы были уже ввязаться в бой. Но Федоров остановил их:
— Не увлекайтесь. Охотники заманивают вас. Будьте внимательны!
А в эфире послышалась команда Николаева своим ведомым:
— Помогать катерникам! Штурмуйте вражеские охотники!
Наши истребители, пикируя и поливая сторожевые катера меткими очередями, заставили их отойти. В 6 часов 26 минут Николаев сообщил Федорову:
— Вижу конвой. Четыре крупные цели у берега. Мористее — сторожевики, тральщики, катера. Атакуйте. Поддержим!..
Наступили самые ответственные минуты боя. И тут новая неожиданность: летчики обнаружили катер Острякова. Наши поспешили к нему. Оказывается, катер без хода — из поврежденной системы вытекло масло. Разбита рация. Товарищи передали Острякову два ведра масла с другого катера.
Через четырнадцать минут после встречи с Остряковым, в 6 часов 46 минут, капитан 3 ранга Федоров, прорываясь уже непосредственно к транспортам, обратился за помощью к самолетам прикрытия:
— Николаев! Штурмуйте охранение! [167]
— Вас понял, — ответил старший лейтенант и приказал своим летчикам:
— Помогать катерам! Штурмовать корабли охранения!
Атака истребителей облегчила катерникам прорыв к целям. Уже через полторы-две минуты старший лейтенант Шкутов успешно выпустил торпеды по транспорту. На отходе Шкутов, удалившись от конвоя на семь — восемь кабельтовых, приказал сбросить за борт зажженные дымовые шашки. На месте их падения заклубилось густое облако. Со стороны создавалось полное впечатление, что это дымит невыключенная дымаппаратура подбитого катера. Наши командиры не раз прибегали к этой хитрости. Удалась она и теперь. Вражеские корабли сосредоточили огонь по этому месту, не догадываясь, что стреляют не по катеру, а по плавающим дымовым шашкам.
Вслед за Шкутовым в атаку ринулся катер старшего лейтенанта Желвакова. И еще один транспорт, получив в борт две торпеды, отправился на дно.
В тумане многочисленных дымовых завес, маневрируя под огнем противника, катера нередко теряли ориентировку. И тут на помощь им опять приходили боевые друзья — летчики.
— Транспорт прямо перед тобой. Идешь правильно.
Эти слова Николаева адресовались командиру катера лейтенанту Г. Аксенову. Тот сейчас же отозвался:
— Я — «КН-двадцать четыре». Вас понял: цель прямо по курсу.
Спустя две минуты Аксенов сам увидел долгожданную цель, и выпущенные им торпеды уничтожили третий в этом бою транспорт.
В 6 часов 53 минуты командир группы истребителей прикрытия передал:
— Федоров!.. Три катера разрядились. Цели поражены. Один идет в атаку.
На этот раз речь шла о катере старшего лейтенанта Е. Успенского. Прорвавшись к конвою последним, старший лейтенант, заботясь об облегчении отхода уже разрядившихся катеров, прошел под яростным обстрелом вдоль всего строя вражеских кораблей, протянув за собой густую дымзавесу. Затем, не выключая дымаппаратуры, [168] он резко повернул вправо. Гитлеровцы наверняка решили, что, укрывшись за своей дымзавесой, этот катер тоже начал отход. Корабли охранения перенесли огонь в сторону моря. Но Успенский совершенно неожиданно для противника выскочил из дымзавесы и с короткой дистанции выпустил торпеды по транспорту. Яркая вспышка, озарившая клубящуюся дымзавесу, и сильный взрыв показали, что и последний транспорт конвоя нашел свой бесславный конец.
Хочется подчеркнуть такую деталь: к моменту прорыва к конвою на этом катере оставалось так мало горючего, что его приходилось подкачивать вручную. И все время, пока старший лейтенант Успенский ставил дымовую завесу, а затем выходил в атаку на транспорт, старшина группы мотористов коммунист старшина 1-й статьи Малякшин не отходил от ручной помпы.
— Утренняя зарядочка была — лучше и не придумаешь, — улыбаясь рассказывал потом старшина.
Командир отряда уже готов был дать приказание об общем отходе, но в это время услышал голос Николаева:
— Федоров! Еще один катер пошел в атаку. Подожди его!
— Где еще катер? — недоумевая, спросил Василий Панфилович.
— Показываю трассой.
И с истребителя потянулись огненные черточки в сторону берега.
Оказалось, что это, подойдя позже всех к месту боя, попытался выйти в атаку капитан-лейтенант Остряков. Хотел атаковать вражеские сторожевики. Не получилось — дорогу преградили фашистские катера. Отбиться от них Острякову удалось лишь с помощью истребителей.
Федоров отдал приказ об общем отходе. В нескольких милях от места боя Василию Панфиловичу удалось собрать вокруг себя весь отряд. Заняв места в строю противовоздушной обороны, катера взяли курс на Пумманки, передав эстафету по разгрому конвоя летчикам.
Через несколько минут над Сак-фиордом появилась группа самолетов, ведомая старшим лейтенантом Скопинцевым. [169] В итоге их бомбо-штурмового удара ярким костром запылал один из сторожевых кораблей. Прилетевшие на смену этой группе штурмовики старшего лейтенанта Тамарова и лейтенанта Хиринского отправили на дно сторожевой катер. Спустя некоторое время остатки конвоя были атакованы штурмовиками Героя Советского Союза капитана Осыки.
Попытка прорыва в блокированный североморцами порт Лиинахамари дорого обошлась гитлеровцам.
В то время как штурмовики добивали остатки конвоя у Сак-фиорда, на подходах к Рыбачьему завязались ожесточенные воздушные бои между «мессершмиттами» и истребителями прикрытия торпедных катеров. Здесь два «мессершмитта» сбил гвардии старший лейтенант Голодников. По одному вражескому истребителю сбили капитан Сахаров и старший лейтенант Шевченко. Наши потеряли один самолет. Летчик, лейтенант Муромцев, выбросился с парашютом, и его подобрали из воды моряки флагманского торпедного катера старшего лейтенанта Желвакова.
Моряки в этой воздушной схватке не были простыми наблюдателями. Спустя несколько дней в газете «Североморский летчик» старший лейтенант Николаев писал, вспоминая о минувшем бое:
«Пара «мессершмиттов» вступила в бой с парой Сахарова. Первая атака была на встречных курсах. Потом бой продолжался на виражах. Одному из «мессершмиттов» удалось зайти самолету Сахарова в хвост. Это заметили катерники и немедленно открыли по врагу заградительный огонь. Атака немца была сорвана. Через некоторое время, когда Сахаров заходил в хвост ведущему немцу, ведомый «мессер» опять оказался на близкой дистанции. И опять капитана выручили комендоры торпедных катеров. Дружным огнем они заставили немца отвернуть в сторону, а Сахаров спокойно продолжал сближаться с противником и в упор сбил его...»
Николаев после боя позвонил на стоянку катеров и поблагодарил комендора старшего краснофлотца Колесникова за то, что он своим метким огнем хорошо помог нашим летчикам.
В 9 часов утра, пробыв в море на ходу более полусуток, отряд катеров В. П. Федорова ошвартовался у причалов в Пумманках. [170]
А по акватории Варангер-фиорда как напоминание о бое еще несколько дней носило дымовые завесы. Растянутая легким ветерком серая пелена дыма затянула площадь почти в триста квадратных километров.
Радость очередной победы — четыре потопленных транспорта — успех немалый! — омрачалась гибелью старшего лейтенанта В. М. Лихоманова и его подчиненных.
Виктор Митрофанович — невысокий, широкоплечий, ладно сложенный — пришел на торпедные катера в 1942 году. Ему в ту пору не исполнилось еще и 22 лет. Но на войне люди быстро мужали. К нам в бригаду он пришел уже испытанным бойцом, у которого было чему поучиться. И он щедро делился своим опытом с молодыми командирами.
Обычно Лихоманов был сдержанным, немногословным. Но однажды мне довелось видеть старшего лейтенанта восторженно-возбужденным. В этот день он получил письмо о том, что у него родился сын.
Когда я поздравил его, Виктор Митрофанович вынул из кармана письмо.
— Нет, вы представляете, товарищ комбриг, вес — 4 кило 200 граммов. Рост 52 сантиметра. Это же богатырь, правда?! Жена пишет, что сын даже рыжеватый в меня!
И засмеялся, счастливый, лохматя свою курчавую шевелюру.
Но увидеть сына Виктору Митрофановичу так и не довелось...
Узнав обстоятельства гибели катера Лихоманова, я хотел отдать Острякова под суд военного трибунала. Капитан-лейтенант и не пытался оправдываться. В своем рапорте он всячески подчеркивал свою вину и выражал готовность понести любое наказание.
Он сидел перед нами чуть ссутулившись и глядя в одну точку.
— Атака казалась простой. Конвой-то был вот он, рядом. Но получилось... А тут еще масло потекло. Все, в общем, плохо... [171]
Когда капитан-лейтенант вышел, мы какое-то время молчали. Потом капитан 3 ранга Мураневич проговорил:
— Я, пожалуй, не подберу сразу убедительных доводов, но уверен: большего наказания, чем все случившееся, ему ни один трибунал не вынесет.
Да, мы понимали, как сейчас горько Острякову. Нет тяжелее горя, чем сознание, что из-за тебя погибли товарищи. Трагедия у Сак-фиорда заставила офицера пересмотреть и осудить все свое поведение. И прав Андрей Евгеньевич: это подействует на Острякова сильнее любого приговора.
Остряков остался на бригаде.
Командующий флотом требовал от нас наращивать силу ударов по врагу.
— Осень — пора штормов. Но тем не менее ваша задача сейчас — еще упорнее искать противника. И бить, бить всюду, где найдете!
Всем было ясно, что мы на пороге значительных событий. 17 сентября наши войска, прорвав мощную оборону противника, погнали гитлеровцев на ухтинском, кастеньгском и Кандалакшском направлениях. Ветер долгожданного наступления воодушевлял всех. Моряки рвались в бой.
В ночь на 19 сентября в море выходило две группы торпедных катеров. Перед звеном Героя Советского Союза капитан-лейтенанта А. Шабалина была поставлена задача: разведать боем расположение береговых батарей у входа в залив Петсамовуоно. Появление здесь советских кораблей противник расценил, видимо, как попытку прорыва в залив. Тотчас зажглись прожектора. Открыли огонь береговые батареи. Нашим наблюдателям оставалось только как можно точнее отмечать на планшетах расположение орудий. Отряд катеров капитан-лейтенанта И. Решетько в это время вел разведку у побережья, на участке между островами Лилле-Эккерей и Варде.
В следующую ночь пять катеров во взаимодействии с самолетами Ил-4 проводили поиск в районе маяка Стуршер — острова Варде. Как обычно, летчики, по просьбе катерников, время от времени сбрасывали [172] САБы. Но обнаружить ничего не удалось. Да если бы даже немцы и готовились вывести в эту ночь свои корабли в Варангер-фиорд, то, заметив вспышки осветительных авиабомб, наверняка отказались бы от своего намерения. Становилось очевидным, что хотя наше взаимодействие с Ил-4 и было уже достаточно надежно отработано, от него все же приходилось отказываться. Использование САБов в ночном поиске исключало скрытность нападения. Жизнь настоятельно требовала применения радиолокаторов, которые к тому времени уже вошли на вооружение наших катеров.
Еще летом бригада получила три катера с радиолокационными станциями. Из флотской мастерской прибыл старший инженер-лейтенант А. Г. Приймак. Немало времени и сил потратил он на регулировку радиолокационных станций.
Наблюдая за его работой, мы убедились, что это отличный инженер и чудесный человек — трудолюбивый, скромный, внимательный к людям. Мы с ним несколько раз выходили в море для проверки аппаратуры в действии. И с каждым разом Андрей Григорьевич мне все больше нравился. Я предложил ему занять только что введенную на бригаде должность флагманского специалиста по радиолокации.
Худощавое лицо инженера вспыхнуло румянцем.
— Буду считать за честь!
— Вот и хорошо. Назначение оформим приказом. Предварительная договоренность на этот счет с управлением кадров флота есть...
Новый флагманский специалист принялся за подготовку радиометристов.
Он подбирал их придирчиво. К новым приборам допускались люди, страстно влюбленные в технику. Наиболее примечательным из них был, пожалуй, юнга Малиновский — шестнадцатилетний паренек, сын московского рабочего. Он готов был сутками не вылезать из крохотной каютки, где размещалась радиолокационная аппаратура.
Терпеливо и неутомимо учил и тренировал своих подчиненных инженер Приймак. К наступлению полярной ночи все наши радиометристы уже умело управляли довольно капризными приборами.
В ночь на 21 сентября в отряд, направившийся в [173] район Сюльте-фиорда, впервые был включен катер с радиолокационной станцией. Хотя, к немалому огорчению А. Г. Приймака да и нашему, ни одной цели встретить не удалось, этот поход все же позволил проверить станцию и подготовку радиометриста уже в боевой обстановке. Теперь мы почти каждую ночь тщательно обшаривали побережье в поисках вражеских кораблей.
Но самый крупный бой в сентябре нам довелось вести без радиолокаторов, так как он разгорелся днем.
Поздно вечером 24 сентября меня вызвали к телефону. Капитан 1 ранга Т. С. Иванов, из оперативного отдела штаба флота, сообщил, что примерно в 19 часов подводная лодка капитана 2 ранга Г. И. Щедрина атаковала у мыса Нордкин конвой, следовавший на восток. Потоплен транспорт водоизмещением до четырех тысяч тонн. (Вот уже в третий раз неутомимый Григорий Иванович упреждал своей атакой наши удары по конвою, и катерники прониклись глубоким уважением к этому асу подводного флота.) Перед бригадой ставилась задача во взаимодействии с авиацией атаковать и разгромить этот конвой в Варангер-фиорде. Общее руководство боем возлагалось на меня.
На КП-200 наступила еще одна бессонная ночь. По данным, полученным от подводников, можно было предположить, что корабли противника минуют Варде часов в 11 утра. Не зная еще точного состава конвоя, мы сосредоточили в Пумманках пять катеров капитана 2 ранга В. Алексеева и четыре — капитан-лейтенанта И. Решетько.
Связались с командующим ВВС флота. Генерал Преображенский сообщил, что к полуночи на аэродромах в тридцатиминутной готовности будут находиться три группы Ил-2 (18 самолетов) для штурмовки кораблей охранения конвоя и столько же истребителей прикрытия. Два специально выделенных штурмовика будут ставить дымовые завесы, чтобы облегчить действия катеров. 14 истребителей-бомбардировщиков под командованием майора Бабернова выделялись для нанесения топ-мачтового удара по вражеским кораблям. [174]
— Ну, как считаешь, достаточно? — спросил генерал. — А то можем еще подбросить.
Вот как!.. Еще сравнительно недавно у нас был на счету каждый самолет, а теперь только на обеспечение торпедных катеров командующий авиацией флота выделяет полсотни самолетов и готов «подбросить» еще. Это ли не убедительное свидетельство нашей неизмеримо возросшей боевой мощи.
С рассветом на разведку вылетело звено «яков» старшего лейтенанта Шевченко. Конвой оказался в трех-четырех милях к востоку от полуострова Харбакен. Спустя некоторое время воздушный разведчик доложил, что вражеские корабли миновали пролив Буссесунн. В 8 часов Шевченко, вновь вылетев на разведку, передал по радио, что конвой прошел мыс Кибергнес и следует курсом в Бек-фиорд.
Теперь пришла пора вступать в дело нам. На КП-200, не переставая, звонят телефоны. Уточняем последовательность действий. Главный удар наносят торпедные катера. За пять минут до торпедного залпа первой волны катеров (Алексеева) корабли охранения должны быть атакованы штурмовиками Ил-2. Тотчас после них самолеты-дымзавесчики ставят ближние завесы перед конвоем. Истребители-бомбардировщики майора Баберного атакуют совместно с торпедными катерами И. Решетько.
В 9 часов 34 минуты вышли в море обе группы торпедных катеров. Спустя шесть минут с аэродрома поднялись в воздух две группы штурмовиков — старшего лейтенанта Суворова и лейтенанта Хиринского, — по шесть самолетов в каждой, в сопровождении истребителей. В 10 часов я дал приказание для всех: «Главный удар нанести в 11 часов 00 минут. Район Эккерей».
Впервые за много месяцев погода благоприятствовала нам. Дул всего лишь четырехбалльный юго-западный ветер (по заполярным условиям это не ветер, а ветерок), и волнение моря не превышало трех баллов. Перистые облака с частыми синеватыми просветами помогали нашей ударной авиации незамеченной подойти к цели. С вершины горы Земляной открывалась вся панорама залива.
Идя тридцатиузловой скоростью, капитан 2 ранга [175] В. Н. Алексеев заметил первый из кораблей конвоя в 10 часов 32 минуты, то есть почти на полчаса раньше, чем мы предполагали.
Наши катера тоже были обнаружены. По ним в 10 часов 40 минут открыли огонь корабли охранения конвоя и береговые батареи. В. Н. Алексеев был поставлен перед нелегким выбором: либо, поджидая самолеты, отойти, но тем самым дать возможность гитлеровцам подготовиться к отпору, либо начинать атаку только своими силами. Быстро оценив обстановку, он решил атаковать.
— Прошу разрешения приступить к постановке дымзавесы, — передал Остряков командиру дивизиона.
По просьбе капитан-лейтенанта его катер был выделен на этот бой дымзавесчиком. Нам хотелось дать офицеру возможность реабилитировать себя в бою.
Катер Павла Острякова, получив «добро» командира дивизиона, резко вырвался вперед. Идя контр-курсом с конвоем, капитан-лейтенант приказал включить дымаппаратуру и под яростным обстрелом полетел вдоль вражеского строя. На мостик к Острякову поступали один за другим тревожные доклады: «Пробоина в правом борту!..», «Снаряд разорвался в кубрике!..», «Осколком повредило радиостанцию. Связи нет!..» Капитан-лейтенант видел, как струйка крови стекала по лицу пулеметчика матроса Фомкина. Были раненые и среди мотористов. Но ни один из катерников не покинул своего боевого поста. Каждый понимал, что, приняв на себя весь огонь кораблей противника, они обеспечивали успешные действия друзей.
Первым, прорвав дымовую завесу, поставленную Остряковым, вышел к конвою флагманский катер, за штурвалом которого стоял лейтенант Владимир Барбашев. Перед ним, на выгодном курсовом угле, оказался грузно осевший транспорт. Вокруг катера высоким частоколом поднялись всплески от снарядов. На разные голоса свистели в воздухе осколки. Однако Барбашев упорно рвался к цели. Через тридцать секунд после залпа на месте, где только что находился транспорт, к небу взметнулись космы черного дыма. Это произошло в 10 часов 44 минуты. Через минуту выпустил торпеды по головному тральщику старший лейтенант Василий Кузнецов, за ним — лейтенант Николай Шаповалов. Летчик [176] старший лейтенант Николаев, прикрывавший со своими боевыми друзьями торпедные катера с воздуха, передал: «Второй фашист взорвался. Только куски в разные стороны полетели!» Заканчивая постановку дымовой завесы, решил попытать счастья в атаке и Остряков. В хвосте конвоя шли низкобортная десантная баржа и сторожевой корабль. Окрыленный успехом с постановкой дымзавесы, капитан-лейтенант решил, было, атаковать сразу обе эти цели.
— Не гонись за двумя зайцами. Атакуй-ка лучше сторожевик, — посоветовал ему начальник штаба дивизиона капитан 3 ранга Н. Г. Холин, шедший на его катере.
Сторожевой корабль не смог отвернуть от выпущенных с предельно короткой дистанции торпед и, взорвавшись, затонул.
Мы все порадовались за Острякова. Он доказал, что может отлично воевать.
Разгром конвоя продолжался. К месту боя подоспели наши штурмовики, и теперь на вражеские корабли обрушивались удары и с моря, и с воздуха. Успешно выпустили по целям торпеды катера старшего лейтенанта Алексея Киреева, капитан-лейтенантов Виктора Чернявского и Леонида Алексеева. Выходя в атаку последним, старший лейтенант Георгий Макаров обнаружил вначале подбитый кем-то тральщик и хотел добить его, но капитан-лейтенант Решетько, находившийся на катере Макарова, протянул руку:
— Смотри!
Из-за тральщика показался форштевень сторожевого корабля. Да, эта цель позавиднее! И Макаров направил торпеды в борт сторожевика.
Бомбы с самолетов и торпеды, выпущенные с катеров, взрывались иногда одновременно, и тогда трудно было разобраться, что утопили летчики, что катерники.
Выполнив боевую задачу, катера начали отходить к Пумманкам. Тут пригодились и дымовые завесы, поставленные самолетами. Под их прикрытием легче было вырываться из зоны обстрела береговых батарей.
Но бой еще не закончился.
Взбешенные понесенными потерями, гитлеровцы вызвали в Варангер-фиорд большую группу истребителей. [177]
Проникнув сквозь барраж наших самолетов, один из «фокке-вульфов» атаковал катер В. Быкова. Фашист успел выпустить всего одну очередь и тут же был сбит. Но очередь эта оказалась точной. Упал бездыханным на палубу пулеметчик комсомолец старшина 2-й статьи Суворов. Повис на ремнях «эрликона» тяжелораненый комсомолец старшина 2-й статьи Полтавский. Ранило торпедиста Мамичева, старшину группы мотористов Горбунова.
— Что с вами, товарищ командир? — спросил помощник командира коммунист П. Заклинский, увидев, что по лицу старшего лейтенанта Быкова из-под стальной каски стекает кровь.
— Да вот царапнуло малость, — ответил, пытаясь улыбнуться, Василий Иванович. — Становись-ка, мичман, на руль. А я посижу. Знаешь, в глазах что-то... Да и рука у меня, кажется, повреждена...
Второй «фокке-вульф» попытался, было, атаковать катер старшего лейтенанта Василия Кузнецова, но комендор старшина 1-й статьи Приенский и пулеметчик матрос Хазов встретили вражеский истребитель меткими очередями. Оставляя в небе черный хвост дыма, «фокке-вульф» направился к берегу. Там, теряя высоту, врезался в гранитную скалу и взорвался.
Последними подходили к Рыбачьему катера капитан-лейтенанта Чернявского и лейтенанта Шаповалова. У самого входа в Пумманский залив с катера Чернявского заметили плавающую мину. Капитан-лейтенант донес об этом на КП и получил приказание: «Мину уничтожить!» В это время со стороны нашего берега показалась группа самолетов. В первое мгновение они были приняты за свои истребители. Когда же сигнальщики разобрались в ошибке, было уже поздно. Сделав горку, немецкие самолеты осыпали катера ливнем снарядов и пуль. И почти все они обрушились на катер капитан-лейтенанта В. Чернявского. (Потом в корпусе этого катера судоремонтники насчитали 172 пробоины.) Три человека из экипажа были убиты. Остальные ранены. Лишь каким-то чудом осколки снарядов и пули не задели командира и старшину группы мотористов.
На помощь Чернявскому поспешил катер лейтенанта Николая Шаповалова. Через несколько минут к ним подошел еще высланный из Пумманок Алексей Киреев. [178]
Удерживая полузатонувший катер с обоих бортов на швартовах, они довели его до базы.
...На пирсе, накрытые бело-голубым полотнищем Военно-морского флага, лежали тела погибших моряков. Вокруг стояли, склонив головы, их боевые друзья. И вдруг, нарушая скорбные минуты сурового прощания, загрохотали залпы: наши береговые батареи проводили очередной огневой налет по артиллерийским позициям гитлеровцев в районе Лиинахамари.
Грозовые раскаты мощных орудий были одновременно и траурным салютом в честь наших погибших товарищей, и предвестниками близкой победы. [179]