Прыжок через Днепр
Форсируем Десну
19 августа 1943 года после многодневных ожесточенных боев дивизию вывели в резерв командующего фронтом. 84-й артиллерийский полк прибыл в новый район дислокации — в деревню Гуровка, Дмитровского района, Орловской области. 2-й дивизион расположился на опушке леса северо-западнее Харламово. 21 и 22 августа солдаты чистили и пыжевали орудия (снимали пороховой нагар), приводили в порядок боеприпасы, ремонтировали автомашины и тракторы:
Через несколько дней в дивизии состоялся партийный актив. Полковник Заиюльев доложил коммунистам о предварительных итогах боевых действий.
Дивизия прошла с боями более шестидесяти километров, освободила 45 населенных пунктов, подбила 66 танков и самоходных орудий, сотни пулеметов и дзотов, уничтожила тысячи вражеских солдат.
В ходе боев воинам приходилось выдерживать тяжелые испытания, переносить большие трудности. Несмотря на все это, моральный дух личного состава исключительно высокий.
— Мы потеряли многих коммунистов и комсомольцев, — отметил докладчик, — но численность партийных и комсомольских организаций не сократилась. На место погибших встали новые десятки и сотни людей.
Только за июль почти 200 человек вступили в ряды партии. 270 воинов стали комсомольцами. [119]
Недолго мы отдыхали. 26 августа дивизию ввели в полосу прорыва 60-й армии, и мы вновь пошли на запад. 13 сентября 84-й артиллерийский полк взял направление к Десне. Шли ночами, не зажигая фар. Днем отдыхали в балках и перелесках.
15 сентября дивизия вышла к Десне. Важно было форсировать ее с ходу. Малейшая заминка могла дорого обойтись нашим войскам. Но на чем? Переправочных средств никаких.
Получаю задание от Новикова — построить за ночь паром, чтобы завтра утром переправить на западный берег хотя бы несколько пушек.
Хотелось спросить Новикова, из чего же строить, но промолчал, понимая, что и он знает не больше моего. Приходилось самому шевелить мозгами. Одна из хороших сторон военной службы — она приучает человека к самостоятельности, вырабатывает в нем смелость, решительность. В ходе боев командир, а нередко и рядовой солдат то и дело ставятся перед необходимостью единолично принять нужное решение и нести за него всю полноту ответственности.
Я пригласил к себе наиболее опытных командиров орудий, а также пожилых солдат и устроил «военный совет» — в трудные минуты всегда обращался к опыту бывалых воинов. Отобрав наиболее ценные предложения, мы совместно разработали проект парома. Решили из шестиметровых телеграфных столбов делать клети-связки, на каждую положить в три слоя по 9 пустых бочек из-под бензина, скрепив их теми же клетями. Подобрали плотников, возчиков бревен, послали солдат на поиски бочек. Пока шла разведка, Ярцев — командир взвода боевого питания{9} — со своими подчиненными сделал [120] первую клеть. Осмотрели ее и признали наше решение правильным.
К утру плот был готов.
Ночью группа смельчаков во главе с капитаном Мыцем переплыла реку и захватила высокий берег. Трудно им пришлось. Они отбили несколько контратак врага, но удержали плацдарм до подхода главных сил.
С рассветом началось массовое форсирование реки. Переправлялись кто на чем мог: на лодках, бревнах, плащ-палатках, набитых сеном.
Пока шла переправа подобным образом, саперы спешно наводили мост.
20 сентября с рассветом полк в полном составе переправился через Десну уже по мосту. 2-й дивизион прибыл в деревню Панорницу. Был ясный солнечный день. Подразделения расположились в огромном яблоневом саду.
В ночь на 30 сентября 2-й дивизион, получив горючее, выступил в район боевых действий по маршруту: Камка — Городня — Дроздовицы — Александровка — Задеевка.
Мы шли к Днепру.
В сентябре произошло знаменательное для нас событие: полк полностью перешел на механическую тягу. Лошадей и ездовых передавали пехоте.
Все артиллеристы прощались с лошадьми. Они хлопали их по шеям, гладили по крупу, поправляли гривы и обязательно что-нибудь говорили. А лошади стояли грустные, как бы понимая, что они больше не увидят этих задорных парней. Лошади — очень умные животные. Они по поведению ездовых угадывали их настроение. Грустили и ездовые. Им явно не хотелось уходить от артиллеристов. Боевые друзья по очереди подходили к ним и крепко жали на прощанье руки. [121]
На переправе через Днепр
Отброшенный за Днепр враг стремился любой ценой задержать дальнейшее наступление Советской Армии. В Заднепровье гитлеровское командование создало сильную группировку. Важным естественным препятствием был сам Днепр, многоводный, глубокий.
Чтобы преодолеть такую могучую реку, требовалось величайшее напряжение всех моральных и физических сил советских воинов.
Наша дивизия к форсированию Днепра готовилась в ходе наступления. На повозках и автомашинах пехота везла рыбачьи лодки, бревна, пустые бочки, веревки, проволоку — все, что могло пригодиться на переправах. К реке мы вышли на участке Лоев — Радуль, а затем передвинулись в район Любечь. Ширина реки здесь была около 400 метров, глубина — от 6 до 9 метров, скорость течения — до одного метра в секунду. Долина Днепра в этом месте изобиловала большим количеством рукавов, островов, проток, стариц. Правый берег значительно возвышался над левым. На отдельных участках его крутости доходили до шестидесяти градусов.
Первого октября артиллеристы получили боевую задачу огнем орудий, поставленных на прямую наводку, подавить вражеские цели на правом берегу и поддержать пехоту при форсировании реки.
Ночью все офицеры штаба и командиры батарей второго дивизиона вышли на обрывистый берег Днепра. Прислушались. Там, за рекой, натруженно гудели машины, тарахтели брички, ржали лошади. То и дело раздавался стук кувалд, скрежет металла о камень...
— Укрепляют оборону фашисты, — сказал Новиков. — Ну ничего. Завтра она им не понадобится. Приступим к делу. [122]
Казалось, мы все перевидели, побывали во всяких переделках. Однако боевая обстановка сталкивала нас с новыми и новыми неожиданностями.
Две пушечные батареи следовало поставить у самой воды. Но как доставить пушки на берег? Для этого сначала нужно спустить их с крутого десятиметрового обрыва, а затем перетащить через четырехсотметровые плавни.
Много различных вариантов обсудили офицеры. Остановились на предложении лейтенанта Алексея Кутового: использовать для спуска орудий тягачи.
У самого обрыва поставили тяжело нагруженную машину с лебедкой. Чтобы она не сорвалась вместе с пушкой, ее закрепили тросами за деревья. К тросу лебедки привязали орудие. И вот загудел мотор. Медленно вращается барабан, раскручивая стальной трос. Взвизгивает натянутый, как струна, стальной канат, цепляясь за кусты, спускается артиллерийская система.
«Выдержит ли трос?» — думает каждый из нас, напряженно наблюдая за медленно опускавшимся орудием. Но вот внизу взмахнули красным флажком. Пушка коснулась плавней. Первая система благополучно стала на землю.
«Кутовой выполнит задачу». Я спустился с обрыва и пошел проверять работу другой группы, сооружавшей своеобразную волокушу, похожую на сани, сделанную из длинных и широких досок. Ей предстояло тащить орудия через заболоченный участок к урезу воды.
— Как идут дела, Николай Васильевич? — спрашиваю у артиллерийского техника дивизиона лейтенанта Веселова.
— Все в порядке, — ответил тот. — Сейчас попробуем. А ну, ребята!
Солдаты вкатили пушку на волокушу и закрепили. Под колеса подбили клинья. Одни надели лямки, другие [123] взялись за веревки. По команде Веселова все сделали рывок, и волокуша медленно поползла через заболоченный участок.
Пока одни солдаты тащили пушки через плавни, другие оборудовали огневые позиции. Взвод управления готовил наблюдательный пункт для стрельбы с закрытых позиций.
Прямая наводка — вижу, стреляю. Наводчик наводит орудие непосредственно в цель, видит результаты своей работы.
Во время стрельбы с закрытых позиций наводчики (вообще огневики) не видят цели. Стрельба ведется через какие-либо укрытия, на большие расстояния. Огневая позиция обычно скрыта от наблюдателей противника.
На открытой позиции нетрудно направить орудие в цель. Нужно лишь совместить перекрестие панорамы с целью. С закрытой позиции цели не видно. Орудия направляются на цель по расчетным данным.
Моя задача — прямая наводка. И вот мы, три капитана: я, Коваленко и Кожевников — идем по мокрому песчаному берегу от позиции к позиции. Саша Кожевников скороговоркой выкладывает свои предложения по форсированию реки, как всегда, шутит и ругает фашистов.
Уверенно действуют солдаты и сержанты под руководством командиров взводов и батарей. Кое-где проверяем знание предстоящей задачи. Кожевников смотрит у командиров орудий карточки противотанкового огня. Я слежу, чтобы люди не забыли об инженерном оборудовании, маскировке. Павел Фомич беседует с коммунистами, дает задание, советы.
Вот мы у правофлангового орудия. Оно первым прибыло на берег и полностью готово к ведению огня. Пушка стоит в окопе, оборудованном в кустах высокой приднепровской [124] лозы. Длинный ствол своим дульным тормозом почти касается воды. Вырыты глубокие ровики. Солдаты оплетают стены. На дне ровиков проступает вода.
— Она не помешает, когда нужно будет укрыться, — говорит командир орудия сержант Василий Сергунин — энергичный, мужественный воин. Ему часто поручаются ответственные задания. И в завтрашнем бою Сергунин — запевала в большом артиллерийском хоре. Коммунист всегда впереди.
Молча идем дальше, прислушиваясь к тихому шелесту воды, шуму в стане противника.
— Как думаешь, Павел Фомич, — обращаюсь к Коваленко, — немцы ожидают появления наших пушек здесь?
— Черта с два! Не так легко до этого додуматься, — басит он. — Кто, кроме нас, конечно, рискнет с такой высоты спускать орудия и тащить через болото почти на руках.
До рассвета примерно час. Клонит ко сну. Можно бы и уснуть перед боем. Но разве уснет командир? И хоть все готово, все проверено как здесь на берегу, так и в нашем «тылу», офицеры не смыкая глаз вглядываются в темноту ночи.
Капитан Кожевников ушел к командиру дивизиона. Капитан Коваленко пошел в батарею Буланкина.
Медленно гасли звезды. Наступало новое боевое утро. Над рекой поднимался белый, как вата, туман. Мирно дремали, прижавшись друг к другу, уставшие солдаты. Правее и левее наших позиций первый эшелон пехоты под командованием старшего лейтенанта Владимира Петровича Баранова, впоследствии Героя Советского Союза, грузился на лодки. Скоро начнется артиллерийская подготовка, а наши орудия будут молчать до тех пор, пока не оживет противоположный берег. Их задача [125] — поддерживать лодки и баркасы, которые поплывут на ту сторону.
И вот захлопали пушки, забухали гаубицы, мягким отрывистым басом заговорили минометы. Над головами, сверля воздух, с визгом полетели снаряды.
Артподготовка началась дружно. В одно мгновение мы увидели неисчислимое множество вспышек и впереди, и с флангов, и сзади. Вспышки от выстрелов и вспышки от разрывов сверкнули почти одновременно. Потом вздрогнула земля и раздался грохот, похожий на бесконечный раскатистый гром. Он не утихал больше тридцати минут, перемешиваясь время от времени с напоминавшими горный обвал залпами «катюш».
А «катюшам» глухо вторил «ванюша». Так фронтовики прозвали другого представителя реактивной артиллерии. Огромный головастый снаряд запускался прямо с земли, с небольших деревянных подставок. Летел он, оставляя за собой шлейф огня, а рвался, как бомба.
Над вражеской обороной стояла черная стена дыма и пыли, а артиллерия все продолжала свою разрушительную работу. Вдруг все смолкло, и мы услышали дробь пулеметов. Над нашими головами загудели моторами штурмовики. Их удар по переднему краю был как бы заключительным аккордом.
Отвалила от берега пехота. В стереотрубу вижу, как в дыму и тумане двигаются к противоположному берегу лодки, плоты, баркасы. В первом эшелоне и наши артиллерийские разведчики под командованием лейтенанта Марка Весноватого.
Когда флотилия достигла средины реки, ожила вражеская оборона. Вверх полетели десятки ракет. Воздух наполнился пулеметным лаем, взвизгиванием автоматных очередей, разрывами мин и снарядов. Спокойная до [126] сих пор гладь воды вспенилась, закипела. То там, то здесь вскидывались вверх дымчатые фонтаны.
Флотилия сделала рывок. С правого берега заговорили молчавшие до сих пор орудия. Одновременно ударили восемь наших пушек. Каждый наводчик знал, куда стрелять. И так как вражеские цели были совсем рядом, первые же снаряды уничтожили восемь наиболее опасных огневых точек.
Огонь врага заметно ослаб. И пока фашистские артиллеристы соображали, как очутились русские пушки на берегу, мы безнаказанно подавляли их пулеметы и дзоты, орудия прямой наводки и наблюдательные пункты. Каждый командир расчета теперь уже сам выбирал и уничтожал ранее незамеченную цель: в минуту напряженного боя дороги инициатива и решительность каждого.
Флотилия достигла противоположного берега. До нас донеслось громкое «ура». Наши герои пошли в атаку.
Когда первая лодка с солдатами причалила к правому берегу, комсорг одного из батальонов лейтенант Бражник поставил на видном месте щит с лозунгом:
Друзья! Свершилась переправа,Благополучно добрались до берега и наши разведчики. Весноватый быстро занял наблюдательный пункт и вскоре подал на закрытые огневые позиции первую команду.
Над строениями и лесами поднялось солнце. Оно осветило окрестность, заиграло в голубой воде Днепра, осветило тех, кто первыми принес освобождение Правобережной Украине.
Вскоре на правый берег мы переправили 4-ю батарею. [127] Опять прямая наводка, опять старшим я — заместитель командира дивизиона по строевой части.
Что значит сменить позицию
Начались бои на Правобережье. Они отличались крайней ожесточенностью. Гитлеровцы дрались с отчаянностью обреченных. В контратаках участвовали авиация, танки, самоходные орудия «фердинанд».
Тяжело подчас приходилось нашим пехотинцам. Хватало работы и артиллеристам. В одном из боев орудийные расчеты старших сержантов Конева, Гаганова, Орешкина, Курило уничтожили четыре танка врага, невдалеке от орудий потом насчитали до 160 убитых гитлеровцев. Особенно отличился младший лейтенант Василий Алексеевич Семенченко, впоследствии Герой Советского Союза. Во время последней контратаки он остался у орудия один — его взвод был полностью выведен из строя — и подбил две вражеские машины. Отважно сражался расчет сержанта Чернокрылова. Огневики то и дело меняли позиции, перекатывая пушку на руках. Артиллеристы не давали возможности гитлеровцам пристрелять и подавить их орудие.
Ломая сопротивление врага, дивизия подошла к деревне Деражичи. Гитлеровцы создали там вторую линию обороны. Несколько рядов траншей, колючей проволоки, минные поля прикрывали опорные пункты врага.
На усиление дивизии пришли танки. Ночью саперы проделали для боевых машин проходы в минных полях. Тяжело пришлось им работать. Бой не затихал и ночью, фашисты освещали местность ракетами, вели по нашим позициям пулеметный и автоматный огонь.
Я все время находился с орудиями на прямой наводке. Перекатывать пушки приходилось часто и все [128] вручную. Машины из-за недостатка горючего стояли на левой стороне Днепра, а мы и боеприпасы таскали на себе по сыпучему песку. Хорошо, что у нас были верные друзья — пехотинцы. Они помогали перетаскивать пушки, подносили снаряды.
Поддерживал нас и левый берег. Оттуда «катюши» посылали гитлеровцам свои огневые гостинцы. Вели огонь орудия полка с закрытых позиций.
21 сентября начался решающий бой за Деражичи. Еще не окончили мы стрельбу, как в наступление ринулись танки. Прижимаясь вплотную к боевым машинам, пошла в атаку пехота. Первую траншею проскочили быстро.
— Вперед! — скомандовал я 4-й батарее.
Мы прокатили пушки еще метров на двести. Когда танки начали утюжить вторую траншею, увидел, как у врага два тягача подвезли из глубины противотанковые орудия.
«Ну, кто кого», — подумал я. Теперь решали секунды. Мы немедленно открыли огонь и выручили танкистов. Увлеченные боем, они могли не заметить опасности.
Бой, не затихая ни на минуту, продолжался весь день, и только ночью мы наконец выбили противника из Деражичей.
— Перекатываем пушки на западную окраину, — доложил я Новикову. — Но снарядов мало. Когда подвезете?
— Сказал бы, да не знаю сам. Весь взвод боепитания и часть шестой батареи понесли вам бронебойные и подкалиберные. Пошли кого-нибудь навстречу.
Вспоминая, как шло наступление, дивишься силе и выносливости наших солдат. Почти месяц без отдыха. Сон — урывками. Каждый день бои. Ежедневная, иной раз по нескольку раз в день, смена огневых позиций, перенос снарядов — и ничего. Как будто бы так и должно быть. Все бодры, веселы. [129]
А что значит сменить огневую позицию? Это значит — перевезти орудия на новое место, находящееся, обычно на расстоянии двух — пяти километров от прежнего, отрыть котлован для орудий, ровики для личного состава, погребки для боеприпасов, натянуть масксети, привести системы в боевое положение, подготовить к стрельбе боеприпасы. При заданном основном направлении построить параллельный веер, определить основной угломер для каждого орудия по основной, запасной и ночным точкам наводки. На все это нужно затратить много времени и сил.
Не давая противнику опомниться, дивизия пошла вперед на Тесны и Городок. А мы опять «раз-два, взяли» — на руках катили за пехотой пушки.
В районе деревни Бывалки части дивизии соединились с 60-й дивизией 65-й армии. Поставленная нам задача была выполнена успешно. Началось наступление в Полесье.
Двадцать шестую годовщину Октября мы отмечали в Заднепровье. После трудных кровопролитных боев некоторые части дивизии отдыхали, пополнялись оружием и боеприпасами, приводили в порядок технику. На политических занятиях, информациях, в беседах командиры и политработники подводили итоги боев. 7 ноября командир дивизии и командиры полков вручили отличившимся воинам боевые награды. Орден Красной Звезды получил командир взвода управления младший лейтенант Марк Борисович Весноватый. Он первым из артиллеристов форсировал Днепр и корректировал огонь с закрытых позиций. Этим же орденом были награждены старший сержант Т. Чистопрудов, младший сержант А. Докучаев. Орден Отечественной войны II степени получили старший лейтенант Николай Петрович Осипов, командиры [130] орудий старшие сержанты Н. Конев и Н. Орешкин. Многих повысили в звании. В ноябре дивизия, возобновив наступление, подошла к городу Брагин. Меня вызвал к себе командир полка и приказал принять первый дивизион.
«Подполковник не спросил моего согласия. Значит, он уверен, что справлюсь, — думал я. — Но справлюсь ли? Мне двадцать два года. В первом дивизионе шесть капитанов, пять старших лейтенантов. Все капитаны старше и опытнее меня. Ох, трудно будет!»
Многих офицеров дивизиона я знал давно. С начальником штаба капитаном Воскобойником мы познакомились, когда ставили орудия на прямую наводку в районе Курской дуги. У Воскобойника большие усы, черные смоляные волосы, черные глаза. По образованию он — инженер-химик, очень грамотный. И хотя командир полка не любил Воскобойника, из-за чего наш штаб частенько ругали, мне с ним было легко работать, документация у нас готовилась оперативно, разведка велась регулярно, данные по целям рассчитывались своевременно.
Командиры батарей все также опытные офицеры. Одной из них — 3-й — командовал Болеслав Иосифович Керножицкий. Вновь свели меня с ним фронтовые дороги. Его я знал с 1942 года. Было время, когда мы спали [131] в одной землянке, на одних нарах, или в траншее на еловых ветках, одевались одной шинелью или плащ-палаткой, ели из одного котелка. Командир и подчиненный, мы всегда оставались хорошими товарищами. Собственно, дружим с Керножицким и до сих пор, ездим друг к другу в гости. Наши дети приняли эстафету дружбы отцов, переписываются, приезжают друг к другу на каникулы.
Болеслав — хороший артиллерист. Он всегда до мелочей продумывал план боя, старался пунктуально выполнить запланированный график артиллерийской подготовки или заявки пехоты. Что бы ни происходило, он всегда оставался спокойным, уравновешенным, невозмутимым. В душе он, конечно, переживал любое происшествие. Но в отличие от других командиров, никогда не подавал вида, что его что-то сильно взволновало. С подчиненными Керножицкий был вежлив, корректен. Умение поддерживать высокую дисциплину он сочетал с исключительной заботливостью о подчиненных, с душевной теплотой.
— У всех сапоги целы? — спрашивал он обычно старшину батареи Жидких.
— У всех.
— У Рыскина сменили гимнастерку? Вчера ее взрывной волной разорвало.
Однажды он спросил старшину, сколько бензина осталось в батарее. Старшина не мог ответить. Болеслав рассердился.
— Учтите, Жидких, — сказал он. — Я здесь, на НП, комбат, вы — на огневых. Не надейтесь на старшего лейтенанта Дементьева и лейтенанта Мочинского. У них дел по горло. Их главная задача — вести своевременный и точный огонь. А вы вникайте во все. О наличии бензина доложите через час.
Керножицкого интересовало все: как и что кушают [132] солдаты, делает ли осмотр санинструктор, своевременно ли получают письма батарейцы. И подчиненные любили своего командира.
1-й батареей командовал капитан Василий Лаврентьевич Антипов, пожилой уже — лет сорока — офицер. Его я знал меньше, чем Керножицкого: батарею он принял в 1943 году. Командир он был способный, дело свое знал хорошо. В бою не трусил, но и большой инициативы не проявлял. В нужды людей вникал меньше, чем Керножицкий, все больше полагался на старшину Гладких. Может быть, Василий Лаврентьевич делал так потому, что Гладких, в прошлом — в начале войны — командир орудия, слыл лучшим старшиной в полку. Ему не надо было приказывать, давать советы, рекомендации. Кроме выполнения своих старшинских обязанностей (забота о питании, обмундировании, жилье солдат, об учете личного состава) он много занимался боевой подготовкой, учил солдат вести огонь прямой наводкой по танкам, показывал, как лучше оборудовать окоп. А ведь это сделать не так легко. Нужно часа три-четыре расчетом в шесть-семь человек трудиться в поте лица, чтобы вынуть несколько десятков кубометров грунта, сделать бруствер, укрепить станины, замаскировать орудие. И все-таки даже таким старшиной следовало умело руководить. [133] Антипов хорошо знал только людей взвода управления, огневиков — хуже и даже немного чуждался их. Если приходил на батарею (так мы называли огневые взводы, потому что там сосредоточивались и кухни, и боеприпасы, и пункты хозяйственного довольствия), то в лучшем случае мылся в бане (в обороне баня была в каждой батарее), читал газету, беседовал с командирами взводов и уходил.
Командир 2-й батареи, в прошлом учитель, капитан Виктор Лимонов, инициативный офицер, наоборот, готов был в любое место идти вместе с батареей. И каждый раз, когда батарея получала какую-либо серьезную задачу, его голубые глаза начинали искриться, он буквально преображался, становился добрее, веселее. В армию Лимонов пришел в начале войны, призвали его из запаса.
Старшего лейтенанта Константина Лосева — начальника разведки — встречал я и раньше, когда он командовал топографическим взводом полка. Лосев был на два года моложе меня, красив, энергичен. Парторга дивизиона капитана Евграфа Ефимовича Бондаренко не раз видел на партийных активах. Евграф носил большие очки и был похож на учителя. В действительности он и был учителем истории. [134]
В дивизионе встретили Меня хорошо. Не успел Я Вступить в должность, как тут же получил боевой приказ. Дивизион начал поддерживать 111-й стрелковый полк, наступавший на Юровичи, расположенный недалеко от города Мозырь — областного центра Полесской области.
Когда заняли Юровичи я познакомился со своими ближайшими помощниками. В их числе были начальник связи старший лейтенант Михаил Самойленко, начальник топографического взвода лейтенант Борис Малиновский, артиллерийский техник старший лейтенант Юрий Марголин, командир взвода боевого питания лейтенант Андрей Давыдов. Политработники капитан Захар Пимахов и старший сержант Иван Юдаков, комсорг дивизиона. Автомобильный техник старший сержант Федор Богданов и фельдшер дивизиона лейтенант медицинской службы Анна Тарбазанова.
Командир полка поставил задачу в течение ночи совершить сорокакилометровый марш вдоль линии фронта, занять боевой порядок невдалеке от населенного пункта Макановичи и с утра поддерживать соседа справа, проводящего разведку боем.
«Расстояние до Макановичей невелико, но как найти туда дорогу?» — думал я, рассматривая карту. Можно было расспросить местных жителей, но это значило выдать военную тайну. Кроме того, здесь только что прошел бой. Многих ориентиров не стало. Дороги, тропы, отдельные хорошо заметные местные предметы занесены снегом. Придется двигаться вдоль фронта вблизи от противника без дорог и ориентиров.
Жирной изломанной линией соединил на карте два пункта и приказал Лосеву: [135]
— Снимите отсчеты азимутов направления движения, измерьте отрезки между поворотами дороги.
Тот быстро выполнил задание. На поворотах мы проставили время прибытия головной машины. Получилось шестнадцать колен. В блокноте я записал: «Азимут тридцать два-ноль, пятнадцать минут движения. Поворот налево. Азимут двадцать восемь, двадцать пять минут...» Но цифры пришлось выучить на память. Память и находчивость — вот что должно было сегодня помочь нам выполнить боевую задачу.
На батареи полетела команда «Отбой». Заспешили телефонисты, сматывая кабель. Разведчики собрали приборы наблюдения, погрузили на машины имущество штаба дивизиона.
Сажусь в кабину «студебеккера». Машина движется медленно, глубоко утопая в свежем снегу. Включен усилитель мощности. Спидометр не работает. Внимательно слежу за стрелкой часов. Через пятнадцать минут нужно будет остановиться, повернуть влево, направить колонну по азимуту двадцать восемь.
Пятнадцать минут прошло. Вылезаю из кабины. Вглядываюсь в темноту ночи. Не видно ни зги. Ветер, останавливаясь на мгновенье, бешено бросает в лицо холодные хлопья, злится и злобствует. Отжимаю рычажок компаса. Как бы вырвавшись на простор из долгого заключения, подпрыгивает и пляшет на стальном острие магнитная стрелка.
Даю знак водителю, куда ехать. Засекаю время, и опять колонна движется в темноту ночи. Пригнулись к баранкам шоферы, напряженно следят за впереди идущей машиной. Прислушиваются к голосу ветра огневики и разведчики, сидящие под натянутыми брезентами в кузовах. Включая на несколько секунд карманные фонарики, смотрят на карты офицеры.
Прошло еще двадцать минут. Опять выхожу из кабины [136] и слушаю голос ветра. Опять прибегаю к компасу, памяти и часам. И так всю ночь.
Последний поворот, последние метры.
— Лосев, — позвал я старшего лейтенанта. — Сколько еще нам осталось ехать?
— По-моему, прибыли на место.
Наши расчеты совпали. Хорошо, когда рядом с тобой умный, энергичный, волевой помощник, который понимает тебя с полуслова, которого понимаешь и ты.
— Начальник штаба, — сказал я Воскобойнику. — Соберите командиров батарей.
Приказ был краток: немедленно оборудовать орудийные окопы, приготовиться к ведению огня с закрытых позиций, организовать разведку, связь и охрану.
Близко шумит лес. Скрипят раненые деревья.
К утру вьюга стихла. Все кругом покрыто снегом: земля, люди, машины, даже деревья. Постепенно стало светлеть. Вглядываемся в контуры леса. Невдалеке от огневых позиций населенный пункт. Смотрю в бинокль — никакого движения. Посылаю разведчиков. Пехота, которую дивизион должен будет поддерживать, по-моему, находится там.
Мои предположения оправдались. Даю распоряжение выбрать наблюдательный пункт, а сам с Лосевым и Самойленко иду к командиру стрелкового полка договориться о взаимодействии.
Наступил день, и все пошло своим чередом.
Несколько дней воевали мы здесь вместе с пехотинцами, а затем вернулись на свой участок западнее Юровичи.
Из биографии капитана Богатова
На наш наблюдательный пункт пришел начальник разведки полка капитан Богатов.
— Предстоит работа? — спросил я его, зная, что капитан [137] посещает тот или иной наблюдательный пункт не для простого любопытства.
— Как всегда, — усмехнулся он.
У капитана интересная биография. Год назад он был старшим офицером, но за проступок, связанный с выпивкой, попал под суд. Его разжаловали в рядовые. Вскоре он докладывал командиру одной из линейных батарей на Воронежском фронте:
— Рядовой Богатов прибыл в ваше распоряжение.
— Вы какую специальность имеете?
— Я разведчик.
Командир батареи проверил знания прибывшего. Богатов умел готовить данные, корректировать огонь, хорошо работал на радиостанции, умело читал карту. Офицер немало подивился, насколько хорошо подготовлен солдат.
Несколько недель Богатов вел наблюдение за противником. За отличные действия его наградили медалью «За отвагу».
Поступило донесение, что в одном месте сконцентрирована вражеская группировка. Было заманчиво ударить по ней. Командир батареи и представитель вышестоящего штаба вызвали Богатова и поставили ему задачу ночью пробраться в расположение врага и, если предположения о концентрации вражеских подразделений окажутся верными, корректировать огонь наших батарей.
— Товарищ капитан, — попросил Богатов. — Если войск будет много, разрешите сосредоточить туда огонь полка?
— Полка?.. — удивился капитан. — А вы сумеете?
— Сумею.
Офицеры доложили о предложении солдата по инстанции. Богатова вызвал командир полка. Он один знал, кем был раньше Богатов. [138]
— Вы хорошо воюете, — сказал полковник разведчику. — Я уже написал представление о снятии с вас судимости. Прямо скажу: новое задание связано с большим риском. Не хочется мне вас посылать.
— Спасибо за заботу, — ответил Богатов. — Но командир батареи не знает, что я был полковником. Для него я — рядовой Красной Армии. Он мне доверил задание. И я должен выполнить его во что бы то ни стало.
— Пожалуй, вы правы, — согласился полковник.
Ночью Богатов с рацией за плечами отправился в тыл к противнику. Через несколько часов он вышел в указанный район. Осмотрелся. Выбрал под мостом шоссейной дороги удобное место для наблюдения, привязал к прогону рацию, сумку с гранатами, автомат, бинокль. Настроился на нужную волну и условным сигналом доложил о прибытии.
Наступило утро. Туман скрывал все вокруг, но до чуткого слуха разведчика доносилась немецкая речь.
Постепенно туман рассеялся. Богатов увидел, что кругом множество вражеских солдат. Пехота Садилась на машины, заводились танки, тягачи орудий. Разведчик понимал, что еще десять — пятнадцать минут — и вся эта громада снимется с места. Был самый удобный момент для открытия огня. Воспользовавшись шумом проходивших по мосту машин, разведчик сообщил свои наблюдения.
— Приготовьтесь корректировать огонь, — послышалось в наушниках. Через несколько минут раздался первый залп. Разрывы от второго залпа накрыли вражескую пехоту.
После короткой пристрелки в полку ввели корректуру для всех батарей. Тридцать шесть орудий открыли беглый огонь. Тяжелые гаубичные снаряды рвались в гуще фашистов. Падали убитые солдаты, горели машины, [139] метались танки, пытаясь выскочить из-под обстрела. Все было тщетно. В течение тридцати минут боевой единицы фашистов не стало.
Затихли орудия. Замолчала рация Богатова. Уйти днем из-под моста невозможно. Разведчик стал ждать ночи, но и ночью не мог выйти: охрана моста усилилась. По нему то и дело проскакивали машины, слышалась гортанная речь.
И пришлось Богатову просидеть под мостом двое суток. Силы покидали воина. Одолевал сон. Отекли ноги. Надо было на что-то решаться, и если погибать, то по-геройски. Богатов посмотрел на гранаты, лежавшие без применения. Он связал их, взобрался на настил моста с западной стороны и укрепил под одним из прогонов. Когда на мост въехала очередная машина, произвел взрыв. Часть моста рухнула. Машина вместе с солдатами упала в реку. Воспользовавшись суматохой, Богатов выскочил из укрытия.
Перед самым рассветом разведчик возвратился в свою часть и доложил о выполнении задания. В тот же день он был награжден орденом Красной Звезды. Ему присвоили звание лейтенанта и назначили командиром батареи.
— Солдатом стал быстро, — шутил потом Богатов. — А когда вновь дослужусь до полковника?
Утром на наблюдательный пункт пришел подполковник Любимов со взводом управления. Богатов и я доложили по очереди о замеченных целях, о готовности к открытию огня.
— Толково, толково! — произнес тот любимые слова.
По сигналу пехотинцев двенадцать гаубиц и двадцать пушек открыли огонь по заранее разведанным целям. Артиллерийская подготовка длилась час. Затем полк перенес огонь в глубину вражеской обороны. Стрелковые подразделения поднялись в атаку. Противник [140] оставил позиции и, прикрываясь небольшими заслонами, начал поспешно отступать на Мозырь.
Вслед за пехотой пошли и мы, артиллеристы. Настроение у нас было радостное, приподнятое. Несколько дней назад мы получили много писем и подарков из Куйбышевской области. Наши шефы — рабочие Гурьевской суконной фабрики имени Гладышева, те, кто в марте 1942 года вручал нам Красное знамя, теперь прислали теплые вещи, кисеты, табак и многое другое. Большая дружба была у нас с трудящимися Куйбышевской области.
Мы — в Белоруссии
14 января наша дивизия после короткого боя освободила города Мозырь. Вечером радио донесло до нас радостную весть: личный состав получил третью благодарность от Верховного Главнокомандующего, дивизии присвоили наименование Мозырьской.
В ознаменование одержанной победы Москва салютовала доблестным воинам, освободившим Мозырь и Калинковичи, залпами из 224 орудий.
В январе от меня ушел Лосев. Вместо него назначили старшего лейтенанта Николая Тимофеевича Мартынова.
Дивизия продолжала наступление. 1-й дивизион по-прежнему поддерживал 111-й стрелковый полк. Тяжелых боев не было, но солдаты и офицеры настолько уставали, что казалось, если приляжешь, проспишь несколько суток подряд.
Зима в Белоруссии стояла мягкая, теплая. В поймах рек, на болотах, у ручьев снег растаял, земля превратилась в месиво из воды и грязи. И по такой местности нам приходилось по нескольку суток без сна и отдыха преследовать разрозненные части противника.
Однажды пехотинцы остановились у большого ручья [141] на отдых. Сделали привал и мы. Кое-где еще была твердая земля, солдаты набросали на нее хвои, чтобы хоть немного отдохнуть. Но там, куда пришел я со взводом управления, по колено воды. Отходить назад — нельзя, впереди — противник.
— Товарищ комдив, — обратился ко мне старший сержант Зуйков, командир отделения разведки. — Дежурство на пункте я организовал. Идите отдыхать. Постель мы вам приготовили.
— Каким образом? — удивился я.
Где только на войне не приходится спать! Разведчики нарубили лозы и положили ее прямо в воду. Получилось небольшое возвышение. На него постелили плащ-палатки. Легли мы с Мартыновым на фронтовую постель, укрылись шинелями и уснули. А утром, когда проснулись, не можем подняться: ударил мороз, шинели и плащ-палатки примерзли к воде. За ночь «постель» разбросали [142] и оказались в воде. Пришлось подниматься с помощью солдат.
Дивизию принял новый командир Герой Советского Союза полковник Корней Михайлович Андрусенко. Николай Николаевич Заиюльев уехал в Москву. Ушел на повышение полковник Иван Семенович Зарецкий, на его место прибыл полковник Николай Михайлович Городовенко.
В середине февраля дивизия сменила части 2-го гвардейского кавалерийского корпуса в полосе Скрыгалово — Балажевичи — Убортская Рудня. 1-й дивизион поддерживал 107-й стрелковый полк.
Оборона противника проходила по южному берегу реки Припять и по ее западному притоку — небольшой речке Убороть.
Припять — своеобразная река с множеством извилин, поворотов, петель. То тут, то там виднеются маленькие, заросшие кустарником островки. Кое-где от реки отходят небольшие протоки. Оба берега Припяти заболочены, заросли осокой и камышом. Примерно в километре от реки по обеим ее сторонам начинался густой лес. На сухих местах фашисты отрыли несколько рядов траншей. Передний край опутали проволокой, поставили большое количество противопехотных мин.
Как известно, 1944 год был годом мощных ударов по врагу на всем фронте от Баренцева до Черного моря. На Западном театре военных действий планировалось нанести поражение группе армий «Центр». Наше направление считалось второстепенным: наступать танкам по Пинским болотам невозможно, и 55-я стрелковая дивизия заняла широкую полосу обороны по южному берегу реки Припять. Части, наступавшие рядом с ней, ушли [143] на север в район Рогачева — Бобруйска выполнять другие задачи.
107-й стрелковый полк получил для обороны также большой участок. Поэтому батареи дивизиона пришлось ставить на расстоянии 5–6 километров одна от другой. Наблюдательные пункты командиров 1-й и 2-й батарей находились друг от друга в 18 километрах. Это затрудняло управление дивизионом.
Целый день я и начальник разведки Николай Мартынов затратили на отыскание подходящего НП. Мартынов то взбирался на дерево, то выходил на высоту, то подходил к самому урезу воды. Его небольшая фигура, с выбившимся из-под пилотки золотистым чубом, то и дело мелькала впереди меня. Наконец нашли то, что понравилось обоим. В 5 километрах от реки находилась небольшая высота, заросшая стройными соснами. Взобрались на одну из них. Открылся чудесный вид. Видна голубая лента Припяти, оба ее берега. Четко вырисовывались крупные населенные пункты Багримовичи, Мицуры, Оцирки, Новоселки, Белановичи, Петриков. Хорошо просматривалась дорога Багримовичи — Конковичи, находившаяся от наблюдательного пункта в 10 километрах. С земли ее не видать, она прикрывалась сплошной стеной леса. По дороге безо всякой маскировки шли колонны вражеской пехоты, обозы, мчались машины и повозки, скакали всадники. Фашисты передвигались по этой дороге открыто в любое время суток, уверенные в полной безопасности.
На берегу реки мы различали отдельные окопы, видели вражеских солдат, пасущихся лошадей. Перед нами были части 102-й немецкой пехотной дивизии.
И снова началась обычная фронтовая размеренная жизнь. Стреляли, вели разведку. Особое внимание уделял [144] разведке начальник штаба дивизиона капитан Воскобойник. Бывший командир батареи, он хорошо знал, как легко принять за достоверную ложную цель и как важно определить, что цель, какую собираешься подавить, не ложная, а достоверная. Поэтому Воскобойник сам ходил на наблюдательные пункты. Разведчики шутили: «Начальник штаба не застанет врасплох. Как заметим его усы, так и садимся за приборы». Солдаты осваивали смежные специальности, систематически тренируясь, боролись за сокращение нормативов приготовления орудия к бою. Совершенствовали свои знания офицеры. Занятия с ними всегда проводились на местности. Противника нам незачем было обозначать. Он находился за рекой. К занятиям офицеры относились со всей серьезностью, правда не все. Кое-кто не понимал, что учиться нужно всегда. Тем более на фронте.
В феврале к нам прибыли из Ленинградского артиллерийского училища три молодых офицера лейтенанты Сергей Гуркин, Виктор Ежков и Георгий Болдырев. Прошло несколько дней, и вот на одном из занятий во время перерыва ко мне подходит Болдырев и говорит:
— Товарищ капитан! Мы ведь только что окончили училище, документ об этом имеем.
— Знаю, товарищ лейтенант.
— Там занятия, здесь занятия. А когда же начнем воевать?
— Успеете, Георгий Тимофеевич. Вы что-то хотели сказать? — спросил я другого подошедшего к нам молодого офицера Виктора Ежкова.
— Да и я о том же, руки чешутся, товарищ капитан. Пострелять бы.
— Если вы хорошо знаете теорию, начнем обучать вас практике. Всему свой черед. [145]
— Из училища в академию попали, — пуская кольца папиросного дыма, с лукавинкой в голосе произнес Ежков, девятнадцатилетний лейтенант.
— В академию, пожалуй, нет, — уточнил Болдырев, — а вот в высшее артиллерийское — точно.
Болдыреву двадцать три года. Он до войны окончил пединститут, физико-математический факультет, и, конечно, теорию артиллерии знал.
«Хорошие будут командиры», — глядя на молодежь, думал я. Но как доказать им, что они еще многого не знают? То, что важно для Плаксина, Денисенко, Мочинского, Дементьева и других командиров взводов, Болдырева, Ежкова и Гуркина не интересовало. Следовало найти такую методику, которая удовлетворила бы всех.
Однажды мы соревновались в глазомерной подготовке исходных данных. Офицеры находили дальность до цели, доворот от основного заданного направления. Быстрее всех произвели расчеты Болдырев и Ежков.
— Давайте ваши данные, — предложил я Болдыреву. Тот доложил. — Неверно. — Болдырев удивился. — Вы неправильно подготовили коэффициент удаления{10}. [146]
Болдырев произвел перерасчет и нашел ошибку.
— Да, я коэффициент округлил до десятых, а в этом случае нужно до сотых.
— Вот именно.
Ежков, готовя данные с большим смещением, то есть когда стреляющий видит цель почти под прямым углом по отношению к месту нахождения огневых позиций, неправильно рассчитал масштаб дальности{11}.
— А вы, товарищ капитан, заранее решаете задачи, идя на занятие? — спросил меня Ежков.
— Нет, зачем же. Я даю вам дальность командир, базу{12}, отметку по батарее{13} и вместе с вами готовлю данные.
— И обгоняете нас, только что окончивших училище?
— Как видите. Не верите — посоревнуемся. Арбитром и руководителем будет ваш товарищ. Вот секундомер, товарищ Болдырев. Давайте входные данные.
Офицер сообщил дальность командир, отметку по батарее, базу. Я подготовил данные на десять секунд раньше Ежкова. Это повторилось дважды.
— Быстро решаете, — почесывая золотистую шапку волос, сказал Ежков.
— У нас в дивизионе, — заметил я, — многие офицеры делают это еще быстрее.
Ежков и Гуркин были назначены командирами взводов управления. Болдырев принял огневой взвод первой батареи. Всем им требовалась серьезная практическая [147] помощь. И вот, прежде чем каждого из них допустить к самостоятельному управлению огнем, мы стали учить их стрелять с закрытых позиций.
На очередном занятии наши новички получили задачу подыскать и оборудовать наблюдательные пункты для стрельбы с сопряженным наблюдением, то есть когда цель засекается с двух или нескольких пунктов. Чтобы стрелять уверенно, с наименьшим расходом снарядов, нужно точно знать координаты целей. Это можно сделать, когда ту или «иную огневую точку засекут с двух пунктов.
Если огневую точку (цель) увидят с НП, то каждый из разведчиков (простейший способ) прочертит на нее направление. Точка пересечения линий с двух НП — цель. По ней готовят данные, и ее потом уничтожают.
Требования к НП: хороший обзор местности и скрытность наблюдения. Нельзя выбирать НП на гребне высот, у заметных ориентиров или местных предметов. Подход к пункту также должен быть скрытый. Кроме того, не каждый участок местности просматривался с одного НП. Артиллеристам же нужно видеть не только вражеский передний край, но и глубину обороны.
Офицеры ушли. Через три часа, как им было приказано, они вернулись, но ни с чем. Второго (бокового) пункта никто из них так и не выбрал.
— Здесь нельзя организовать сопряженное наблюдение, — заявил Болдырев.
— Очень трудно найти правый пункт, — подтвердил Гуркин.
— Отсюда невозможно вести пристрелку по графику (то есть использовать для пристрелки два пункта), — решил Ежков.
Выслушав их, мы отправились к сосне, которую давно выбрал для правого пункта старший лейтенант Мартынов со своими подчиненными на высоте с отметкой [148] 136.5 в километре от наблюдательного пункта командира дивизиона. Пусть посмотрят на работу разведчиков, узнают своих подчиненных и полюбят их. Ведь у солдат можно многому научиться. А это были солдаты-фронтовики, умудренные опытом почти трех лет войны.
— Ого! — вырвалось у Ежкова, когда он попытался увидеть вершину дерева.
— Ну и сосна! — удивился Болдырев.
— Хороша, — улыбнулся Гуркин. — А как на нее взобраться?
По высоте сосна, пожалуй, равнялась пятиэтажному дому. Ровный толстый ствол уходил далеко вверх. На вершине роскошная густая шапка.
— Вот здесь будет боковой наблюдательный пункт для стрельбы с сопряженным наблюдением. Сейчас разведчики оборудуют его, — сказал я.
Руководил работой командир отделения разведки старший сержант Георгий Зуйков. По его поручению рядовые Иван Капустин и Алексей Волынкин из длинных, но тонких бревен сделали десятиметровую лестницу и приставили к сосне. Сам Зуйков с разведчиком ефрейтором Хабибуллой Аслановым начали вязать узлы на толстом веревочном канате, они же смастерили блок для подъема стереотрубы.
Когда укрепили лестницу и приготовили веревку, Зуйков привязал к поясному ремню тонкий шнур, снял сапоги и полез вверх сначала по лестнице, а потом по ровному голому стволу. Медленно карабкался старший сержант. Каждый сантиметр преодолевал с большим трудом. Молодые офицеры напряженно следили за ним. Они видели, что малейшая оплошность — и Зуйкова ждет немедленная гибель. Каким надо быть сильным, ловким, храбрым, каким обладать мужеством, чтобы вот так карабкаться вверх без всякой страховки. Наконец они радостно вздохнули: Зуйков ухватился за первый толстый [149] сук. Скоро старший сержант достиг вершины. Там он привязал один конец шнура к дереву, второй сбросил вниз. Разведчики к сброшенному концу привязали приготовленную узловатую веревку. Зуйков поднял ее вверх и укрепил за толстые сучья. Затем с помощью блока подняли стереотрубу. Старший сержант ввернул в дерево штырь, надел на него лимб и направил стереотрубу в нужном направлении.
— Видимость сто километров! — шутя крикнул он.
— Пункт готов. Теперь будем стрелять. Кто первый? — спросил я.
Стрелять захотели все.
— Кто за разведчика на правом пункте? — спросил Мартынов.
Желающих подняться на сосну не оказалось.
— Сегодня солдаты помогут нам, но имейте в виду, товарищи, что пункты придется оборудовать взводам управления батарей, наблюдать и стрелять с них будете сами, — предупредил я. — Завтра же каждый попробует взобраться на сосну, а сейчас пойдемте на левый пункт.
В километре от огромной сосны на ветвистом дубе располагался наблюдательный пункт гаубичной батареи. Отсюда Керножицкий и его подчиненные вели разведку, стреляли по противнику. Рядом с ветвистым дубом две землянки. В одной живут Керножицкий и Гуркин, в другой — разведчики и связисты. Всего на пункте восемь человек. Разведчики по графику ведут наблюдение за противником, связисты дежурят у аппарата. По очереди охраняют НП.
Перед артиллеристами раскинулась река Припять. Она походила на огромную голубую змею. Один ее изгиб у села Белановичи находился прямо против наблюдательного пункта. На берегу виднелась небольшая купальня, [150] прикрытая камышом. Она ни с одной точки наземных пунктов не просматривалась.
Был ясный солнечный день. Невдалеке от купальни загорали фашисты. Некоторые даже пытались залезть в воду, но тут же выскакивали, не выдерживая ледяной ванны: вода еще не нагрелась.
— Цель — загорающие гитлеровцы, — поставил задачу руководитель занятий. — Готовьте данные все.
Офицеры на карте определили дальность от огневой позиции до цели, угол доворота, рассчитали необходимые коэффициенты. Подготовку данных вели не торопясь, каждый прием обосновывали теоретически. Спешить-то ведь было некуда.
Стрелял лейтенант Гуркин.
— Огонь! — полетела его первая команда на гаубичную батарею. Вскоре послышался голос телефониста:
— Выстрел!
Где-то вправо произошел глухой взрыв. Через несколько секунд поднялся черный столб дыма и опять наступила тишина.
— Левый, вправо тридцать. Правый, вправо пятьдесят, — доложили разведчики.
— Болдырев, оцените разрыв и подайте команду, — предложил я.
— Снаряд отклонился вправо. Захватываю цель в угломерную вилку, то есть перебрасываю снаряд на другую сторону цели, — доложил он.
— Командуйте.
— Левее ноль-сорок, огонь!
Проверили поданную команду, опять обосновали ее теоретически. Снова выстрел и разрыв. Вновь на несколько минут замолкло орудие. Фашистские солдаты продолжали беспечно валяться на зеленой лужайке.
Произвели третий выстрел, захватив цель в вилку дальности. Вокруг купальни легли три разрыва на разных [151] дальностях и угломерах. Офицеры аккуратно соединили тонкой линией точки разрывов, определили доворот и дальность до цели и подали команду на батарею. Сейчас четыре снаряда с интервалом разрывов в тридцать секунд должны упасть где-то рядом с купальней.
Молодые офицеры внимательно наблюдали в бинокли и, кажется, волновались. Ведь это была их первая боевая стрельба по живым целям. У Гуркина чуть-чуть приоткрыт рот, на щеках застыла полуулыбка. Болдырев немного бледен, Ежков напряжен до предела.
Выстрел! Медленно полетел снаряд, издавая хрипловатые звуки: хры... хры... У того берега коснулся голубой глади реки, разорвался, подняв фонтан воды. Через равные промежутки времени разорвались еще три снаряда. Два на берегу, третий в воде.
После разрыва первого снаряда загоравшие кто мог пытались подняться и бежать, но упали все, сраженные осколками двух снарядов. Не уцелел ни один фашист.
«Кто с мечом к нам войдет, от меча и погибнет. На том стояла и стоит русская земля», — подвел итог стрельбы Бондаренко.
Поистине пророческие слова!
На следующий день старший лейтенант Мартынов и я с тремя молодыми офицерами пришли к сосне — правому пункту сопряженного наблюдения дивизиона.
— Кто первым полезет на дерево? — спросил я. Никто не ответил. Чувствовалось, что лейтенанты боятся. Нужно было показать им пример. Ничего не поделаешь — такова участь командира. Мартынов уже лазил на эту сосну. Заставлять его проделать это вторично я не захотел, ослабил ремень и сам подошел к сосне.
Не раз за войну приходилось лазить по деревьям, часто под огнем врага. Не скажу, что не было страшно. Сердце сжималось. Но раз надо — брал себя в руки и мог лезть до неба. Только старался не глядеть вниз. [152]
Благополучно поднялся по деревянной лестнице, взялся за сук и потом уже смелее начал взбираться на вершину. Минут пять всего потребовалось на это. Нашел все ориентиры, посмотрел, как они отсюда выглядят, взглянул на дорогу Багриновичи — Конковичи и только тогда слез с дерева. Теперь и молодые офицеры последовали моему примеру. После этого урока они уже не кичились своими знаниями. Поняли, что офицеру-артиллеристу нужно не только хорошо знать математику, быстро и умело готовить данные, точно корректировать артиллерийский огонь. Он должен быть всесторонне подготовленным огневиком, физически закаленным, уметь водить по дорогам и бездорожью автомобили и тракторы, тягачи и мотоциклы. Все пригодится на войне.
Гаубицы Керножицкого
Пришла и прошла весна.
Припять вошла в свои берега. На нашем участке никаких активных действий пехота не вела. Водная преграда мешала производить поиски, вести разведку боем. Шло соревнование снайперов, минометчиков и артиллеристов.
На участке Керножицкого разведчики обнаружили у врага склад с боеприпасами.
— Разрешите уничтожить? — попросил меня комбат.
— Нет снарядов, — отвечаю ему.
Керножицкий настаивал. Пришлось уступить. Доложил командиру полка. Тот взял разрешение у начальника артиллерии дивизии.
Керножицкий тщательно готовил данные. Он немного волновался. Ему одному из полка разрешили вести огонь, в то время как все батареи сидели на голодном пайке. Стрелять поручили первому орудию, расчетом которого командовал отличный специалист старший сержант Султанов. [153]
Медленно и торжественно поднимается вверх короткий ствол. Блестящий глаз панорамы ловит в свое перекрестие точку наводки. Многокилограммовая граната заперта в стальном канале. Выстрел! Орудие вздрогнуло. Столб огня и дыма вырвался из ствола. Зашуршал снаряд, разрезая полуденный воздух. В-вах! На стороне противника взметнулось серое облако.
Пятым снарядом Керножицкий попал в землянку, где хранились боеприпасы. Граната со взрывателем, поставленным на замедление, пробила несколько накатов и разорвалась внутри склада. Вслед за еле слышным звуком разрыва поднялся высоко вверх большой черный столб дыма, и огромной силы взрыв потряс окрестность.
Мы от души поздравили Керножицкого.
Чтобы пятым снарядом поразить цель, нужно быть мастером своего дела. Успех меткой стрельбы, конечно, зависел не только от него. Отлично работали все огневики: хорошо выверили орудие, укрепили его, отобрали боеприпасы с одинаковыми знаками, точно наводили гаубицу в точку наводки. Разведчики уверенно вели разведку, телефонисты четко передавали команды.
Поддерживая оборонявшиеся части, мы часто для дезориентации вражеских артиллеристов вели огонь с временных позиций кочующими орудиями. Гаубица Керножицкого переезжала с места на место. С одной позиции подавлялась обычно одна цель. Фашисты злобствовали. По району, откуда только что вело огонь орудие, они выпускали десятки снарядов, но Султанов уже занимал новую позицию. И все повторялось сначала.
Однажды при переезде на новую огневую позицию гаубица вместе с машиной провалилась под лед в приток Припяти. Расчет чудом уцелел. Случай этот лишний раз подтвердил, насколько важно быть всегда настороженным, [154] тем более когда управляешь техникой. По этой дороге систему перевозили не раз — и ничего не случалось. А тут вдруг ЧП. В чем же дело? Оказывается, не учли изменения погоды. На несколько градусов стало теплее, лед чуть-чуть подтаял и не выдержал тяжести гаубицы.
Керножицкий вызвал тракторы. Но как зацепить машину и орудие, когда они находятся на дне реки?
— Ничего, товарищ комбат. Гаубица через день стрелять будет, — заявил Султанов. Он разделся и с толстым тросом бросился в холодную весеннюю воду.
Первая попытка надеть трос окончилась неудачей. Старший сержант нырял еще и еще. Но вот он, посиневший, вылез из реки, сказал: «Готово!» — и тут же повалился на землю. Товарищи подхватили его на руки, внесли в теплую машину, вызвали врача. Уже через сутки отважный воин был в строю.
Когда путем больших усилий старшему сержанту удалось накинуть трос на крюки «студебеккера», тракторы медленно пошли по берегу. Под радостные крики машина и гаубица выползли из воды.
Гаубицы Керножицкого еще не раз попадали в аварию. Однажды пехотинцы, которых поддерживал первый дивизион, вышли на северную окраину местечка Микашевичи, но были прикованы к земле огнем фланкирующих пулеметов и орудий прямой наводки. Создалась угроза срыва атаки. Нужно было срочно подавить вражеские огневые точки.
— Артиллерию! Где артиллерия? — кричали солдаты.
Но артиллерии не было. Полковая батарея застряла где-то в трясине, сорокапятки далеко отстали. Не пришел вовремя на помощь и наш дивизион. Ко мне подбежал молоденький лейтенант — адъютант командира стрелкового полка подполковника Смекалина.
— Подполковник прислал записку. [155]
«Прошу вас, сделайте невозможное. Фашисты приковали полк к земле. Теряем темпы, а это самое опасное», — прочел я.
Мне понятно было волнение старшего товарища. Он знал, что в общем стремительном порыве нужно всегда равняться на передовые наступающие части. Малейшая задержка чревата тяжелыми последствиями. Но как помочь пехоте?
На пути артиллеристов небольшая речушка Волхва. Она глубоко прогрызла лесную почву и текла в нескольких метрах от поверхности. Послали вверх и вниз по течению реки разведку. Она не принесла утешительных вестей. Переход через речку только один — по ветхому деревянному мосту. По нему прошла пехота, легкие подводы, а для артиллерии он непригоден: балки подгнили, сваи расшатались. Настил тоже ветхий.
Строить новый мост некогда. Даже при наличии леса, инструментов, специалистов на это потребовалось бы не меньше шести часов. Но разве может пехота шесть часов лежать под огнем? За шесть часов противник может произвести перегруппировку, оборудовать боевые порядки, организовать систему огня, пристрелять артиллерию и минометы, на пути движения поставить минные поля. Наступать после этого будет гораздо тяжелее, понесешь большие потери.
Выход один — переправить орудия через этот мост. Солдаты к месту переправы подносили скобы, гвозди, маты, подготовленные для езды по заболоченным местам.
— Товарищ комдив, — обратился ко мне автотехник дивизиона старший сержант Федор Богданов. — Как, будем форсировать эту чертову пропасть?
Я посмотрел на старшего сержанта. Его немного раскосые глаза смотрели весело. Вижу, что у него уже созрела какая-то идея. [156]
— Вы, кажется, приняли решение, Богданов? Говорите.
Автотехник немного помялся, еще раз взглянул на мост и изложил свой план. Он заключался в том, чтобы проскакивать через мост на большой скорости. Все зависит от умения, находчивости и смелости шоферов.
— Хорошо, Богданов, — согласился я. — Соберите водителей и разъясните им, как нужно ехать, где начинать разгон, какую держать скорость.
Когда автотехник ушел, мы начали готовиться к переправе машин. Взвод лейтенанта Николая Мочинского, всегда замыкавший колонну, приступил к усилению моста, кое-где схватили скобками прогоны и сваи, разровняли подъезд и съезд. Лейтенант Дементьев — командир первого огневого взвода третьей батареи — прикрепил свои машины к деревьям тросами. Ему поручалось оказывать лебедками «студебеккеров» помощь поезду из машины и пушки, если им будет грозить опасность сорваться вниз. Весь личный состав дивизиона разгружал боеприпасы, запасные части, продукты и переносил их на другую сторону реки. Делалось это с двумя целями: облегчить машины и в случае аварии сохранить дорогостоящее имущество. Кроме того, при падении в обрыв боеприпасы могли взорваться.
Пока одни усиливали мост, а другие разгружали машины, Богданов поставил задачу шоферам. Он не был их прямым начальником, но все, что касалось эксплуатации техники, ее ремонта или сбережения, исходило от него. Водители видели в старшем сержанте и командира, и опытного специалиста, и энтузиаста своего дела.
И вот Богданов у моста. Командует переправой.
«Заводи, вперед, увеличить скорость», — поднимаются и опускаются флажки. Лучший шофер дивизиона сержант Лысенко на полной скорости мчится к мосту. «Выдержит ли?» — думаем мы. Вот Лысенко въехал на [158] мост. Тот затрещал, прогнулся, зашатались подгнившие сваи, но поезд уже на противоположной стороне. Всего несколько секунд потребовалось, чтобы проскочить десять метров на скорости пятьдесят километров в час.
Расчет быстро погрузил имущество, боеприпасы, и в тот момент, когда к мосту подходила вторая машина, Лысенко уже вез пушку в направлении Микашевичей, чтобы помогать пехоте. Пока будут переправлены все орудия, одна батарея или хотя бы один взвод смогут подавить ряд целей.
Вслед за Лысенко провел свой автомобиль водитель Сушков. За второй прошла третья, четвертая машины... Мост выгибался, скрипел, казалось, вот-вот рухнет. Но нет. Первая батарея вся ушла в бой, перебралась на противоположную сторону и вторая. Как быть с гаубицами? Они весят почти на две тонны больше. Решаем рискнуть.
На мост пошла гаубица Керножицкого. Болеслав стоит невдалеке, он собран и сосредоточен. На лбу выступили капельки пота. Он их не. вытирает. Некогда. Напряженно следит за машиной и орудием. Еще секунда, и... Но случилась беда. Шофер чуть замедлил движение. Раздался треск, тягач резко дернулся назад. Шофер, еще не поняв, в чем дело, прибавил газу, потом машинально сбросил его, резко затормозил, выскочил из кабины, огляделся. Тяжелое орудие, проломив настил, осело, подняв кверху короткий ствол. Подбежал встревоженный Керножицкий, рядом был неутомимый Богданов. Шофер дрожащим голосом что-то объяснял офицеру. Тот махнул рукой: мол, поздно спохватился. А вслух произнес, обратившись ко всем:
— Пехота нас ожидает. Поэтому надо...
Осмотрелись. Орудие висело в проломе, опершись осью о сваю. Казалось, чуть задень его, и оно камнем обрушится вниз. Но этого не случилось. Лейтенант Дементьев [159] успел набросить трос лебедок на передние крюки машины и включил лебедки. Трос натянулся, остановился, затем медленно потащил за собой машину с повисшей гаубицей. Теперь нужно зацепить орудие снизу за ось. Но одно неосторожное движение, и оно может упасть. Кто рискнет? Керножицкий обвел взглядом своих подчиненных.
— Разрешите мне, — шагнул вперед рядовой Мелехин.
Капитан на минуту задумался: как солдат подберется к системе снизу? Словно угадав его мысли, Мелехин деловито произнес:
— Мы для этой цели уже приготовили плотик из ящиков.
— Как его применить?
— Очень просто. Двое разденутся, подгонят плотик вон к той свае, привяжут его. Я возьму несколько скоб и с плотика забью в сваю. По скобам поднимусь вверх.
— Тогда действуйте.
И вот солдат у сваи. Над головой висит гаубица. Внизу клокочет вода, пытаясь унести небольшой плотик. Сыро, холодно. Мелехин поводит плечами от внезапно охватившего его озноба. Осторожно забил в сваю одну скобу, вторую. Приподнялся. Забил еще две. Поднялся метра на два, взял у товарищей с берега трос и закрепил его конец за ось. От напряжения онемели ноги, устали руки. Мелехин немного передохнул, потом крикнул:
— Спускайте второй...
Рядовой Кириллов тихонько передал ему конец второго троса.
И вот дан сигнал шоферам.
Взревели двигатели тягачей. Натянулись тросы. Заскрипели бревна. Орудие словно нехотя приподнялось из пролома и с ним часть прогнившего настила. Еще несколько [160] усилий, и гаубица на берегу. Вскоре вместе с орудиями пушечных батарей она вела огонь по врагу, поддерживая нашу пехоту.
Каждый день наносить урон фашистам
В нашем дивизионе личный состав одной из батарей выдвинул лозунг «Каждый день наносить урон фашистам». Лозунг дружно подхватили другие подразделения. Артиллеристы приняли решение пресечь всякое движение гитлеровцев в дневное время на закрепленном за дивизионом десятикилометровом участке, стать полным хозяином данной местности. Условия благоприятствовали этому. Видимость с наблюдательных пунктов прекрасная. Батарея Лимонова находилась рядом с центральным пунктом. Пользоваться коэффициентом удаления и шагом угломера не было необходимости. Команды можно подавать прямо с дерева.
Два дня дивизион огня почти не вел. Офицеры изучали время и порядок движения вражеских колонн, обозов, машин, составляли таблицу полета снарядов и упреждений на движение пехоты, лошадей, автомобилей. К наблюдению подключились начальник штаба капитан Воскобойник, начальник разведки, техник дивизиона старший лейтенант Марголин. Даже командир взвода боепитания лейтенант Давыдов — и тот целые дни находился на огневых позициях второй батареи.
Работу каждого я строго контролировал. Ведь это была и командирская учеба, и подготовка к выполнению сложной боевой задачи: мы собирались стрелять на предельной дальности да еще по движущейся цели. А это искусство. Участвовали в подготовке к стрельбе и молодые офицеры.
Наступило утро третьего дня. Первые солнечные лучи осветили дорогу — объект наибольшего внимания артиллеристов. [161] На верхушке дерева сидел лейтенант Кондратька — мой заместитель по строевой части. В стереотрубу он видел большой участок местности. Офицер ожидал первую колонну противника. Смотрел на часы. Через пять-шесть минут медленно выйдет из леса пехота в направлении Конковичей. Немцы народ точный. Кондратько, подал команду: «Репер номер два, зарядить».
Насторожились номера расчетов. У первого орудия с флажком встал лучший командир расчета коммунист Гаганов. Он первым в батарее начнет выполнять поставленную перед воинами задачу.
Солнце поднимается все выше и выше. Дорога хорошо видна. В определенное время, точно в такое же, как в предыдущие дни, из леса вышла колонна гитлеровцев. Медленно шагают в ногу солдаты, по три в ряд. Впереди — офицер. Шествие замыкают несколько груженых повозок. Кондратько ждет, когда колонна подойдет к реперу — мосту, что в километре восточнее Конковичей. Оттуда трудно будет фашистам и возвращаться в лес, и бежать вперед. Он измеряет угол от репера до головы колонны, смотрит на таблицу полета, выжидает еще несколько секунд и открывает огонь.
Шестнадцать снарядов накрыли пехоту. Солдаты, оставшиеся в живых, залегли. Можно было бы их уничтожить полностью, но ведь у нас мало боеприпасов, нужно экономить.
И когда фашисты лежат на земле, орудия молчат. Но как только кто-либо пытается бежать или ползти, пушка Гаганова выпускает снаряд. Движение вновь прекращается.
Уже высоко над землей поднялось солнце, растаял утренний туман, а солдаты противника продолжали лежать на открытой поляне, прикованные к ней артиллерийским огнем. И так до самого вечера. [162]
На следующий день вместе с первыми лучами солнца на пункт взобрался начальник разведки. В обычное время фашисты на дороге не появились. Мартынова сменил начальник штаба. Но и он просидел несколько часов безрезультатно.
Наступила моя очередь дежурства. Прошел час, второй, третий. Когда я уже хотел спуститься вниз, чтобы размять затекшие ноги (сидел на сучке, охватив дерево ногами), на дороге со стороны Конковичей появились четыре подводы. Лошади шли крупной рысью, ездовые то и дело хлестали их кнутами. Я быстро рассчитал, где лучше встретить этот маленький обоз, и открыл огонь. Первый снаряд разорвался далеко позади. Видно, я неправильно определил скорость движения обоза. Ввел корректуру. Опять недолет. Уже рядом лес. Через несколько минут подводы скроются в нем. Сделал поправку на скорость. Третий снаряд разорвался впереди головной подводы. Задние хотели повернуть в сторону от дороги, но было поздно: ни одному не удалось уйти.
Через несколько дней лейтенант Кондратько уничтожил две небольшие группы солдат, одну автомашину. И мы своего добились. Движение днем на дороге вообще прекратилось.
Полесские леса оделись в зеленый наряд. На полянах, буграх и перелесках зацвели цветы, красным соком наливалась земляника. В глухих чащобах уже начали выходить на солнышко лисята, из гнезд показывали свои головки птенцы.
Мы ждали приказа форсировать Припять. Как и для пехоты, оборона для нас была временным явлением. Обороняясь, подразделения и части дивизии копили силы, изучали противника, подвозили боеприпасы, а главное [163] — готовили все необходимое для наступления по Пинским болотам.
Мы отдавали себе отчет, что нас ожидает. Трудно было на Северо-Западном фронте, а здесь в сто крат труднее. Достаточно беглого взгляда на карту, чтобы убедиться в этом. Полесье — край лесов и непроходимых болот. Здесь хорошо обороняться, но плохо наступать: технику не проведешь нехожеными тропами, а дорог мало. Отступая, гитлеровцы ожесточенно сопротивлялись. Они сжигали деревни, крупные строения, мосты, выводили из строя железнодорожный транспорт, [164] ставили большое количество всевозможных мин и фугасов, проводили сплошное минирование проходимых участков местности.
Первая забота любого командира — выполнять боевые задания с минимальной потерей личного состава, добиваться того, чтобы не допускать гибели людей из-за неумелых или необдуманных действий. Впереди на каждом шагу нас будет ожидать коварное оружие врага — мины и всевозможные сюрпризы. Надо было научиться самому и научить подчиненных обезвреживать мины, и я по примеру других командиров пошел в саперный батальон. Никто не посылал туда, никто не предлагал учиться у саперов, но этого требовали командирская совесть, командирский разум.
Оставив за себя начальника штаба дивизиона, я пошел в «инженерную академию» осваивать борьбу с вражескими минами.
Саперы встретили меня любезно: ведь нам не раз приходилось взаимодействовать в бою. Они разложили передо мной десятки»мин и фугасов противника и начали давать пояснения.
Мы переходили от одной мины к другой, затем сержант начал учить меня, как обращаться с ними.
— Это, товарищ капитан, боевая мина с боевым взрывателем. Ваша задача обезвредить ее, — сказал сержант.
Я подошел к мине. У меня чуть-чуть вздрагивали пальцы, мурашки побежали по спине. Осторожно, как делал сержант, поставил в отверстие чеку. Теперь боковой взрыватель не сработает. Проделал ту же операцию и с донным. Затем медленно вывинтил его и положил в сторону от мины.
— Мина обезврежена, — доложил руководителю.
— Вот это «прыгающая». Проделайте то же самое.
Два дня разоружал мины, а на третий саперы начали [165] учить меня искусству обнаружения взрывоопасных предметов. Это была, пожалуй, самая трудная задача. Попробуй найти, где притаилась смерть. Легче отыскивается мина с железным корпусом, так как ее «чувствует» миноискатель. Очень трудно найти противопехотную в деревянной коробочке или бетонную, их с помощью прибора не возьмешь. Как обнаружить такую? Научился этому немного позднее.
«Академия» окончена. В дивизион возвратился не [166] пешком, а на машине, нагруженной немецкими минами, взрывателями, схемами, учебниками. Не откладывая на завтра, собрал офицеров и до глубокой ночи рассказывал им об устройстве и боевых свойствах вражеских мин.
— Хорошее дело провели, Петр Николаевич, — сказал Бондаренко. — Сегодня же пройду по батареям и попрошу коммунистов включить в план работы учебу по разминированию как одну из ближайших и неотложных задач.
— Вы идите только в батарею Антипова, Евграф Ефимович, — одобрил я предложение Бондаренко. — На огневые Керножицкого пойдет капитан Пимахов, а к Лимонову — Юдаков, так мы договорились с заместителем по политчасти. Кстати проверьте, как там солдаты тренируются в стрельбе по танкам, как помогают беспартийным коммунисты.
На следующий день занятия продолжались опять до позднего вечера.
Когда командиры батарей, взводов, работники штаба, политработники научились вести борьбу с минами противника, они стали проводить занятия с солдатами и сержантами. Солдаты под руководством Кондратько сделали несколько десятков щупов для обнаружения деревянных мин в земле, изготовили тяжелые катки с длинными рукоятками для разминирования противопехотных мин. Чтобы легче было подрывать противотанковые мины, поставленные на неизвлекаемость, «изобрели» веревку с длинными крюками. Готовили скобы, брусья, перекидные щиты, маты под колеса.
Еще двадцать дней дивизия находилась в обороне. Все это время, пока на фронте не было активных боевых действий, личный состав готовился к боям. [167]