Рубежи боевой славы

От Сталинграда до Варшавы

Действуя в Заполярье, наше соединение в то же время принимало активное участие во многих крупных операциях, проводимых советскими войсками на других фронтах Великой Отечественной войны. Длительное время около двух десятков экипажей дивизии находились в распоряжении Сталинградского фронта. Вместе с лучшими частями АДД и соединениями фронтовой авиации они наносили мощные удары по танковым и моторизованным войскам в пунктах сосредоточения, а также по железнодорожным узлам и аэродромам противника, оказывая активную поддержку нашим войскам при прорыве обороны, окружении и разгроме фашистских полчищ в Сталинграде. Только за период контрнаступления бомбардировщики, штурмовики, истребители и разведчики совершили под Сталинградом около 36 тысяч самолето-вылетов и сбросили на противника свыше 140 тысяч бомб{4}. От ударов с воздуха враг понес огромные потери в войсках и боевой технике.

И когда в феврале 1943 года было завершено это величайшее сражение, все мы безмерно радовались этому историческому событию. Мы хорошо понимали, что битва на Волге резко изменила обстановку на советско-германском фронте, она означала решающий перелом в ходе второй мировой войны. Были созданы благоприятные условия для массового изгнания оккупантов из пределов нашей Родины. Используя достигнутый успех, Ставка Верховного Главнокомандования организовала наступление на Северном Кавказе, в Донбассе, на курском, харьковском, смоленском, орловско-брянском направлениях...

После Сталинграда фашистская оборона затрещала, как говорится, по всем швам. Гигантский фронт от Баренцева моря до предгорий Кавказа пришел в движение. Гитлеровцы дрогнули. Грозная лавина наших войск стала преследовать врага. Не зная отдыха, не чувствуя усталости, мы помогали воинам наземных частей и соединений развивать наступление, нанося удары по отступающему врагу, громя его аэродромы и тылы, железнодорожные узлы и переправы.

Весьма важным составным звеном стратегического замысла была и наступательная операция Ленинградского и Волховского фронтов по прорыву блокады города Ленина, в которой активное участие приняло наше соединение. Полки летали на бомбардировку объектов в полосе прорыва блокады Ленинграда. Экипажи по два-три раза в ночь вылетали на боевые задания и с честью выполняли их. На всю жизнь запомнился нам день 18 января 1943 года, когда мы, прилетев с задания, услышали сообщение по радио, что в районе Синявино произошла историческая встреча войск 67-й и 2-й ударной армий. Южнее Ладожского озера был создан коридор шириной восемь — одиннадцать километров, через который героический Ленинград получил прямую сухопутную связь с Большой землей.

После прорыва блокады летчики нашего соединения стали наносить мощные бомбовые удары по беззаботненской артгруппировке немцев, которую они использовали для обстрела Ленинграда из крепостных дальнобойных орудий. Гитлеровцы установили их в специально оборудованном подземном укрытии. С наступлением темноты они по рельсам выкатывали орудия на позиции и вели варварский обстрел города. Боевая задача была очень важной, и потому подготовка к выполнению ее велась с особой тщательностью. Была хорошо разработана система наведения на цель: с севера, из Кронштадта, горизонтально устанавливались в направлении пункта Беззаботное два мощных прожектора, с востока, с окраины Ленинграда, также ставились прожекторы. Таким образом, цель обрамлялась световым квадратом, который даже при плохой видимости хорошо был заметен с воздуха.

В течение нескольких дней летчики 36-й дивизии и еще двух соединений авиации дальнего действия бомбардировали беззаботненскую артгруппировку врага. Заход на цель от Кронштадта был настолько удачным и простым, что все мы без особого труда отыскивали объект удара и с ходу разгружались над ним, посылая на голову фашистам крупные фугасные и бронебойные бомбы. Особенно успешно действовали экипажи коммунистов В. А. Трехина, С. К. Бирюкова, В. В. Вериженко, В. В. Уромова, Н. А. Рыцарева, В. В. Васильева, К. П. Платонова, Н. И. Белоусова, Ф. Я. Брысева, И. В. Петруни, А. В. Иванова, В. Д. Иконникова.

Мужественно и смело действовали и молодые летчики. После того как экипаж старшины А. Г. Леонтьева ударил по заданной цели, его настиг ночной истребитель. Первую атаку воздушные стрелки сумели отбить, но во время повторной бомбардировщик был подожжен. Быстро оценив обстановку, Леонтьев без паники дотянул до Кронштадта и дал команду экипажу выброситься с парашютами. Сам он покинул кабину над побережьем острова, направив пылающий самолет в море. За этот героический поступок летчик был награжден медалью «За отвагу».

В другой раз экипаж Леонтьева в составе штурмана старшины Павла Черноморцева, воздушного стрелка-радиста младшего сержанта Сергея Долгирева и воздушного стрелка младшего сержанта Карима Узрепова бомбил железнодорожные эшелоны на подступах к Ленинграду. Прямым попаданием бомб авиаторы взорвали эшелон. На станции начались пожары, последовали взрывы. В это время бомбардировщик был атакован парой ночных истребителей. Завязался неравный воздушный бой. Самолет получил много пробоин, была нарушена связь между членами экипажа. В этой обстановке Александр Леонтьев сумел уйти от преследования и благополучно привел израненный самолет на свой аэродром.

При налете на город Мга отважно действовал летчик лейтенант Константин Платонов, проявив при выполнении задания завидную бойцовскую выдержку. В точно назначенное время экипаж вышел на цель и сбросил первую серию осветительных бомб. В это время бомбардировщик был атакован ночным истребителем Ме-110. В результате был убит стрелок-радист Василий Олейников, самолет получил сильные повреждения. Стремясь во что бы то ни стало повторно осветить заданный объект, мужественный летчик снова зашел на цель, дал возможность штурману Владимиру Помазану с большой точностью сбросить вторую серию САБов. Были созданы необходимые условия экипажам основной группы для нанесения бомбового удара. Но в это время вражеский истребитель вторично атаковал самолет. Смертельно был ранен штурман, кабину летчика охватило пламя. На горящем самолете Платонов с трудом дотянул до своей территории.

Наши бомбардировщики вели борьбу с тактическими и стратегическими резервами, наносили мощные удары по тылам врага — по станциям и железнодорожным узлам Двинск, Резекне, Псков, Остров, Опочка, Выборг. Экипажи неоднократно громили скопления войск и техники в портах Котка и Турку, а также военно-промышленные объекты Хельсинки. Всюду они наносили врагу большой урон.

В жарких боях и сражениях проходила одна ночь за другой. Воздушные бойцы дивизии проявили героизм, беспримерное мужество и отвагу, за что многие из них были награждены орденами. В боевой истории нашего соединения есть такая запись: «Только при освобождении города Ленина экипажи совершили свыше 1000 боевых вылетов, сбросили более 9300 авиабомб различных калибров. В результате на объектах удара создано 273 пожара и свыше 100 взрывов большой силы».

В конце марта 1943 года закончилось зимнее стратегическое наступление наших войск. Линия фронта стабилизировалась, наступило относительное затишье. Оно было использовано для укомплектования частей людьми и техникой. Значительное пополнение частей летно-техническим составом, а также увеличение количества боевых машин создало условия для более крупных формирований и в авиации дальнего действия.

30 апреля 1943 года Государственный Комитет Обороны принял решение о введении в авиации дальнего действия корпусной системы. Это мероприятие улучшало управление частями, повышало эффективность их использования в стратегических целях. Вскоре наш штаб получил приказ командующего генерал-полковника авиации А. Е. Голованова, в котором говорилось о формировании восьми авиационных корпусов.

Создание нашего 8-го бомбардировочного корпуса АДД — командиром был назначен генерал-лейтенант авиации Н. Н. Буянский, начальником штаба полковник И. Н. Турчин, начальником политотдела полковник С. И. Приезжев — осуществлялось путем выделения из 36-й дивизии и ее полков личного состава для формирования новых частей. Так, на базе 455-го был создан 109-в полк, командиром его стал подполковник В. К. Юспин, На базе 42-го — 108-й полк, который возглавил подполковник И. В. Родионов. Во вновь образованную 48-ю авиадивизию вошли 455-й и 109-й полки, командиром ее стал полковник С. К. Набоков, начальником штаба майор И. Ф. Захаренко. Подполковник М. И. Ларкин возглавил штурманскую службу дивизии. Меня назначили старшим штурманом 455-го полка, где я прослужил до конца войны.

Реорганизация частей не мешала ведению боевых действий. В апреле многие наши экипажи участвовали в нанесении массированных ударов по военно-стратегическим объектам Восточной Пруссии. В то же время значительная часть летчиков действовала по железнодорожным узлам Рославль, Орша, Гомель, станциям Жуковка, Спас-Деменск. Гитлеровцы создали мощную противовоздушную оборону не только вокруг крупных военно-промышленных объектов, но и вокруг узловых перевалочных пунктов, железнодорожных станций, где полным ходом шла выгрузка войск, техники, боеприпасов. Зенитные батареи среднего и крупного калибра в сочетании с прожекторами и истребителями-перехватчиками постоянно оказывали нашим экипажам сильное противодействие.

В мае при налете на станцию Спас-Деменск корпус потерял пять самолетов. Действуя в ударной группе бомбардировщиков, экипаж лейтенанта И. Д. Козыревского прямым попаданием бомб поджег вражеский эшелон. При отходе от цели самолет схватили несколько прожекторов. По экипажу повела интенсивный огонь зенитная артиллерия. Сразу был выведен из строя левый мотор, осколками снаряда тяжело ранило штурмана Николая Александрова. В кабинах перестали действовать многие навигационно-пилотажные приборы. В труднейших условиях Козыревский развернул машину и повел на восток. Вскоре из-за перегрева правого двигателя самолет стал резко терять высоту. На траверзе города Волоколамск стрелка высотомера показала 150 метров. Командир решил идти на посадку. Он включил посадочные фары, штурман, превозмогая боль, стал дополнительно освещать местность ракетами. Вскоре Александров, увидев перед собой ровную площадку, крикнул:

— Плюхай!

Летчик убрал газ, и тут же самолет со свистом и скрежетом пополз по земле. Экипаж вытащил штурмана из кабины и оказал ему необходимую медицинскую помощь. Пришлось ждать рассвета, а когда он наступил, авиаторы не узнали свой самолет. Крылья, фюзеляж, хвостовое оперение — все было в рваных пробоинах. Старшего лейтенанта Александрова на подводе пришлось отправить в госпиталь. Около полугода он находился на лечении, но в боевой строй так и не вернулся. Штурмана списали с летной работы, а затем назначили начальником разведки нашей дивизии. Правда, Николай Васильевич не расставался с небом, он частенько летал с нами в роли контролера-фотографа. Всегда отлично готовил ему аэрофотоаппараты лучший специалист полка Аркадий Шуваев.

В начале лета 1943 года немецко-фашистское командование задалось целью взять реванш за Сталинград, намереваясь осуществить окружение наших войск в районе Курского выступа. Готовя операцию под кодовым названием «Цитадель», фашистское командование в короткое время стянуло на фланге Курской дуги крупные силы. Большие надежды гитлеровцы возлагали на новую боевую технику — танки «тигр» и «пантера» и самоходные артиллерийские установки «фердинанд», на истребители «Фокке-Вульф-190а» и штурмовики «Хеншель-129», предназначенные для поддержки пехоты.

Готовясь к битве под Курском, Ставка Верховного Главнокомандования поставила перед нашими Военно-Воздушными Силами задачу завоевать господство в воздухе не только на отдельных направлениях, но и на всем советско-германском фронте. С этой целью в широких масштабах были организованы боевые действия по вражеским аэродромам. Мощные бомбовые удары в сочетании с воздушными боями приняли форму воздушных операций. В одной из таких операций вместе с 1, 2 и 15-й воздушными армиями принимали участие соединения АДД, в том числе и наш 8-й авиационный бомбардировочный корпус. В течение трех ночей мы наносили сосредоточенные удары по вражеским аэродромам, расположенным в районах Сещи, Смоленска, Курска, Орла, Брянска, Орши и в других пунктах. Общими усилиями фронтовой и дальней авиации в этой операции было уничтожено 223 вражеских самолета{5}.

Перед Курской битвой авиация дальнего действия продолжала выполнять самостоятельную операцию по срыву оперативных и стратегических железнодорожных перевозок противника, чтобы задержать перегруппировку его войск. Систематическими ударами наша авиация не только снижала интенсивность работы гитлеровских коммуникаций, но и наносила противнику большие потери в живой силе и боевой технике. Так, в ночь на 3 мая 1943 года при налете на железнодорожный узел Минск, через который шли поезда из Германии и Польши к Курску, 109 бомбардировщиков 8-го корпуса разрушили товарную и пассажирскую станции, паровозное депо, электростанцию, разбили три воинских эшелона, взорвали склад с боеприпасами. Движение по железной дороге было задержано на трое суток.

Кроме того, в городе были разрушены штаб авиационной части и казармы, в которых погибло около 200 гитлеровцев. Всего же при налете на военные объекты Минска было убито около двух тысяч вражеских солдат и офицеров{6}. В этом вылете пример героизма и боевой зрелости продемонстрировали экипажи коммунистов В. В. Уромова, А. В. Иванова, В. В. Вериженко, В. А. Трехина, П. И. Романова, К. И. Уржунцева, А. Штанько, И. Н. Симакова.

В одном из полетов на Брянский железнодорожный узел бомбардировщики нашего соединения уничтожили более пятисот вагонов, загруженных снарядами, минами, горючим, а также вагоны с войсками противника. Фотоконтролем было подтверждено прямое попадание бомб, сброшенных на эшелоны нашими лучшими экипажами, возглавляемыми летчиками Ф. Я. Брысевым, Н. И. Белоусовым, В. В. Васильевым, Б. П. Кочневым и В. Н. Новожиловым.

Исключительное мужество и мастерство проявил летчик старший лейтенант Антон Шевелев при нанесении бомбового удара по станции Жуковка. До цели оставалось 20 километров, когда длинная очередь вражеского истребителя полоснула по фюзеляжу. Ранены были радист и стрелок, поврежден левый мотор, выведен из строя руль высоты. Но командир не собирался выходить из боя. На подбитом, трудноуправляемом самолете Шевелев прорвался к цели, сделал все возможное, чтобы штурман комиссар полка майор Куракин прицельно сбросил бомбы. В результате был взорван железнодорожный эшелон. С большим трудом летчик довел израненный самолет до запасного аэродрома, мастерски приземлил его и тем самым спас экипаж и боевую машину.

Через двое суток после освобождения Орла и Белгорода началась Смоленская операция, носившая условное наименование «Суворов». По замыслу Ставки, советским войскам предстояло сокрушить центральную часть так называемого гитлеровского Восточного вала, отбросить врага еще дальше от Москвы и овладеть «смоленскими воротами» — междуречьем Днепра и Западной Двины. 7 августа из района северо-восточное Спас-Деменска перешла в наступление ударная группа Западного фронта, а 13 августа из района восточное Духовщины — группировка Калининского фронта. Бои на смоленском направлении сразу же приняли упорный и ожесточенный характер. Условия лесисто-болотистой местности крайне осложняли борьбу.

И здесь в поддержку нашим наземным войскам развернули активные боевые действия соединения фронтовой и дальней авиации. Ближние бомбардировщики, штурмовики наносили непрерывные удары по пехоте, танкам, артиллерии на огневых позициях и по опорным пунктам противника в интересах обоих фронтов. Фронтовая истребительная авиация успешно отражала удары вражеских бомбардировщиков по нашим наступающим войскам, по аэродромам, железнодорожным станциям и другим важным объектам.

Многие экипажи нашей дивизии отлично ориентировались в полосах действий Западного и Калининского фронтов. Нам не раз приходилось летать в небе Подмосковья, над Калининской и Тульской, Брянской и Орловской, Калужской и Смоленской землей. Хорошо зная район полетов, расположение площадных и линейных ориентиров, мы безошибочно выходили на вражеские объекты и уничтожали их. Вот и теперь, в разгар лета 1943 года, перед нашими полками поставлена трудная задача — взломать долговременные укрепления врага в районе Духовщина, Сыроквашино, Гаврилово, Буцево, Бараново и других опорных пунктах.

Духовщина... Этот небольшой районный центр Смоленщины расположен в лесу, окружен глубокими и длинными балками. Именно здесь в 1941 году гитлеровцы сосредоточили отборные силы бронетанковых механизированных войск для решительного броска на Москву. Здесь нам, ветеранам полка, пришлось много раз бомбить танки и мотомехвойска противника. Мы теряли боевых товарищей, самолеты, но не падали духом, потому что верили, что и на нашей улице будет праздник.

По всему огромному советско-германскому фронту фашистские полчища под натиском наших войск откатывались на запад. И это воодушевляло каждого из нас на новые славные дела. Вот и сейчас, перед вылетом на задание, мы в готовности сидели в землянке. Лица летчиков светятся улыбками. Склонившись над картой Смоленского района, о чем-то горячо разговаривают заместитель командира эскадрильи капитан Сергей Карымов и начальник связи подразделения лейтенант Артем Мартемьянов. До меня доносились обрывки фраз: «воздушный бой...», «сбили двух...». Да, этим воздушным бойцам есть что вспомнить. Здесь, на Смоленщине, в первые месяцы войны авиаторы уничтожили несколько вражеских танков и самоходных орудий, в воздушных боях сбили три самолета противника. Было и такое — с горящего самолета прыгали они с парашютами, на их глазах гибли боевые друзья. Но ничто не поколебало их твердой воли и веры в нашу победу. Чуть дальше сидят в ожидании вылета летчики Володя Уромов, Слава Кибардин, штурманы Слава Колчин и Петя Шевченко. Они вспоминают о тяжелых и жарких воздушных боях на дальних и ближних подступах к столице, об уничтожающих бомбовых ударах по врагу...

За тридцать минут до взлета экипажи получили очередную задачу, ознакомились со сводкой погоды, уточнили данные связи и опознавательный сигнал «Я свой самолет», поставили точное время. И когда прозвучала команда «По самолетам!» и мы разошлись по аэродрому, то увидели в вечернем небе самолет-разведчик. Он летел на большой высоте, то и дело менял курс. Вскоре поступил сигнал о рассредоточении самолетов и немедленном взлете. Все заторопились. Каждый хотел побыстрее подняться в воздух, и потому несколько нарушилась очередность взлета. Мы с командиром подполковником Чеботаевым тоже вырулили на старт и с ходу пошли на взлет. Загруженный самолет нехотя оторвался от земли и стал медленно набирать высоту.

— Лысенко! — обратился командир к стрелку-радисту. — Что там сзади нас творится?

— Самолеты продолжают взлет.

— Передайте на командный пункт: техническому составу уйти в укрытия, летным экипажам действовать над целью по отработанной схеме.

— Есть, передать! — бодро ответил радист. На душе становится спокойнее. Подойдя к исходному пункту маршрута, я дал расчетный курс. Командир быстро развернул самолет в нужном направлении и спросил радиста:

— Сколько взлетело машин?

— Тридцать пять вступили в радиосвязь с землей: восемнадцать наших, остальные от сто девятого полка.

— Порядок! — весело отозвался Чеботаев. Так начался наш первый полет во время наступательной операции «Суворов». В целом он был несложным: маршрут пролегал по известной трассе над Ярославской, Калининской и Смоленской землей. Дул попутный ветер, и мы довольно скоро прошли Московское море, пересекли Волгу у Ржева и вышли на город Белый. Далее местность была мне хорошо знакома. Чеботаев, видимо, заметил мою возню в кабине, спросил:

— Что, волнуешься, Алексей Иванович? Видать, родные места узнал?

— Узнал, командир, очень хорошо они запомнились мне. Видишь, пролетели город Белый, реку Межа, массив Свитских мхов. Теперь до нашей цели рукой подать.

— Теперь мне ясно, почему ты рвался в этот полет да еще роль лидера-осветителя захватил, — подтрунивал подполковник. — Смотри «люстры» повесь как надо!

— Уж постараюсь, — в тон командиру ответил я и принялся готовить оборудование к работе. Ввел в прицел необходимые данные, поставил в рабочее положение электросбрасыватель. Предупредил командира о боевом курсе, высоте и скорости.

Вскоре впереди показалось продолговатое озеро. У западного берега его, где пересекается грунтовая дорога с узкоколейкой, виден райцентр Пречистое, за ним село Береснево. Внизу полыхали зарницы артиллерийской перестрелки. Но вот с двухкилометровой высоты отчетливо стал виден паук проселочных дорог, а в центре — городок Духовщина. Открываю бомболюки, включаю внутреннюю связь. Внимательно и неотрывно наблюдаю за землей. Как было условлено, наши наземные войска при нашем подходе к цели должны давать в сторону вражеского укрепрайона серии красных ракет.

— С земли нам сигналят! — доложил стрелок-радист Лысенко.

— Боевой! — с волнением говорю командиру, уточняю прицел и доворачиваю самолет влево.

Проходит несколько секунд — нажимаю на боевую кнопку, и светящиеся бомбы вспарывают темноту. Послышался голос стрелка-радиста:

— Горят все десять факелов, по ним бьют «эрликоны»!

— Пусть бьют! Вот им сейчас покажут, как надо бить! — возбужденно отозвался Чеботаев. Потом командирским тоном добавил: — Пойдем с набором высоты по кругу, посмотрим работу наших соколов.

Сверху хорошо было видно, как бомбардировщики преодолевали огонь и сбрасывали в заданный квадрат одну серию бомб за другой. Возникли первые пожары, последовали взрывы.

Через заданные временные интервалы серии САБов сбрасывают экипажи Ивана Федорова, Антона Шевелева и Георгия Десятова. И снова на освещенный укрепрайон летят фугасные и зажигательные бомбы. Вот над объектом взметнулся огромный столб огня. Видно, кто-то угодил в склад боеприпасов...

В этом полете мы также видели, как у села Старое Селище работали экипажи братской 36-й авиадивизии. Товарищи действовали по соседнему немецкому узлу сопротивления. Особенно хорошо у них было организовано освещение, и, видимо, поэтому серии бомб ложились очень кучно, вызывая большие пожары и мощные взрывы.

Наш стрелок предупредил командира о том, что в воздухе снуют ночные истребители Ме-110. Вскоре их заметили наши летчики. Фашисты пытались подойти к бомбардировщикам и нанести внезапный удар. Но экипажи предупреждали маневр гитлеровцев и открывали огонь раньше. И все-таки «мессерам» удалось поджечь один наш самолет. Он сразу воспламенился, но продолжил полет. Видимо, летчик из последних сил боролся за жизнь экипажа и машины, пытался сбить пламя, уйти подальше от опасного места. Но все попытки оказались тщетными: бомбардировщик, словно огненная комета, упал на землю. Узнать, кто вел машину, сразу нам не удалось. Все стало известно, когда мы прилетели на аэродром, — не вернулся с задания экипаж лейтенанта Анатолия Фалалеева. В нашем полку он сделал десятка полтора боевых вылетов. Авиаторы били врага смело, напористо... И вот их не стало в нашей фронтовой семье... На КП мы узнали и «авторов» мощного взрыва. Ими оказались летчик Алексей Касаткин и штурман Аркадий Черкашин.

Нашему соединению была поставлена и другая, не менее важная задача — блокировать пути подвоза вражеских войск и техники по железным дорогам Орша — Смоленск и Витебск — Смоленск. С этой целью наши полки несколько ночей подряд бомбили железнодорожные узлы Витебск, Орша, станции Городок, Лиозно. Несмотря на сильный зенитный огонь, экипажи, проявляя исключительное мужество и отвагу, точно выходили на заданные объекты, громили подвижной состав и станционные сооружения оккупантов. Потом воздушная разведка и донесения партизан подтвердили, что из-за сильного разрушения путевого хозяйства станция Лиозно была выведена из строя на двое суток. Таким образом, военные составы с важными грузами, вышедшие из Витебска, не могли следовать на Смоленский железнодорожный узел.

8 сентября 1943 года героически погиб командир эскадрильи 42-го авиационного полка капитан Васильев. Он был любимцем боевого коллектива. Накануне дня вылета его вызвал командир полка подполковник А. Д. Бабенко и сказал:

— Пойдете на воздушную разведку. Вам надлежит вскрыть интенсивность движения поездов на участках железных дорог Невель — Витебск — Орша, Орша — Смоленск — Ярцево, а также определить места наибольшего скопления составов...

— Все понятно, товарищ командир. Но у меня есть одна просьба. Если бы вы только разрешили... — Командир насторожился. А Васильев тихо, почти шепотом продолжал: — Взять в бомбоотсеки десяток бомб.

— Но ведь не положено разведчику брать бомбы...

— Почему это не положено! — неожиданно вспылил Васильев. — Два года оккупанты топчут Смоленскую землю, издеваются над моими родными, односельчанами, а я должен впустую утюжить воздух. Я считаю, что это нерентабельно в наших условиях!

— Вас посылают не утюжить воздух, а на разведку!

— Если без бомб — значит, утюжить!

Бабенко сдался и разрешил Васильеву подвесить на внутренние держатели десять зажигательных бомб. Тщательно осмотрев машину, Васильев взлетел и взял курс на запад. Выполняя сложный маршрут на переменной высоте, искусно огибая объекты наблюдения, летчик и штурман то и дело давали стрелку-радисту старшине Михаилу Ермилову разведданные, которые тот быстро кодировал и передавал на КП. На железнодорожных станциях Лиозно и Городок, на узле Витебск экипаж обнаружил большое скопление эшелонов. По вызову Васильева немедленно были подняты в воздух два бомбардировочных полка нашей дивизии, которые нанесли удар по эшелонам противника, причинив ему огромный ущерб.

Полет уже подходил к концу. Неожиданно экипаж заметил западнее города Ярцево, на станции Присольская, три состава. Один состоял из цистерн с горючим. Командир, не раздумывая, развернулся и твердо произнес:

— Сейчас ударим по составам! Рассчитывай, штурман, прицельную серию!

Васильев направил корабль на станцию и еще крепче сжал в руках штурвал. Как только бомбардировщик разгрузился над эшелонами, вся станция точно встрепенулась от спячки. К самолету потянулись разноцветные трассы снарядов. Тотчас загорелось правое крыло, и сразу же, будто поперхнувшись, зачихал мотор.

— Командир взрываются цистерны, горят эшелоны! — кричал стрелок-радист Ермилов.

— Молодцы, ребята! Так их, ползучих гадов! — взволнованно воскликнул капитан, а потом спокойно добавил:

— Миша, передай на землю: задание по разведке выполнено полностью. На станции западнее Ярцево подожгли эшелоны. Самолет подбит. Будем держаться до последней минуты...

— Выполняю, командир! — скороговоркой ответил Ермилов.

В создавшемся положении воздушные бойцы могли бы покинуть самолет. Васильев напомнил об этом членам экипажа. Но внизу была территория, занятая врагом. И поэтому каждый пожелал держаться до последнего... А полет усложнялся. Резко падала высота, пламя подступило к кабинам. Вскоре под крыльями горящего самолета замелькали тысячи вспышек: на передовой шел ночной бой. Летчик мужественно боролся с огнем. Но катастрофа оказалась неизбежной. Наши пехотинцы, прибежавшие к месту падения бомбардировщика, нашли в стороне обгорелого летчика. Они достали из кармана кожаной куртки документы, партбилет с номером 4872286. Углы его были обожжены, но фамилия и фотография коммуниста сохранились. Это был Василий Васильевич Васильев. На второй день командование наземной части сообщило в штаб нашей дивизии о героической гибели отважного коммуниста и его боевых друзей. Указом Президиума Верховного Совета СССР В. В. Васильеву было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Мужественно и смело громили фашистских оккупантов многие наши экипажи. Летчики 8-го авиационного корпуса, участвующие в Смоленской операции, за 17 летных ночей произвели 715 боевых вылетов. По заданным целям отбомбилось 686 экипажей. Ими были уничтожены десятки железнодорожных составов с военным имуществом, большое количество живой силы и техники противника. Особенно активную боевую работу в этот период вели авиаторы 42-го и 455-го авиаполков. 18 сентября 1943 года Указом Президиума Верховного Совета СССР эти боевые части за мужество и отвагу, проявленные их личным составом в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, были награждены орденом Красного Знамени. 25 сентября праздновал свое освобождение город Смоленск. Наши войска продвинулись на запад более чем на 220 километров и вышли на подступы к Витебску, Могилеву и Орше. Приказом Верховного Главнокомандующего 36-й авиадивизии, 42-му и 455-му авиационным полкам за активное участие в освобождении древнего русского города было присвоено почетное наименование Смоленских. Несколько позже такого же наименования был удостоен и 8-й авиационный корпус.

В середине апреля 1944 года с Севера возвратились на базовые аэродромы все наши летные экипажи. Они сразу же включились в боевую работу, которая проводилась в интересах 1-го и 2-го Прибалтийских фронтов для быстрейшего разгрома группировок врага в Прибалтике и Белоруссии. Бомбовые удары наносились по таким целям, как железнодорожные узлы Резекне, Петсеры, Остров, сланце-перегонные заводы и рудники, питающие горючим северную группировку противника в районе Кохтла-Ярве, по войскам противника, блокировавшим партизанские части в районах Полоцка и Лепеля, по аэродромам Балбасово, Идрица и многим другим целям.

В это время произошла смена руководства в нашем 455-м авиаполку. Командир Г. И. Чеботаев был переведен в другое соединение, на его место прибыл подполковник Василий Алексеевич Трехин. Всю войну он находился в 42-м полку, командовал отрядом, эскадрильей, был заместителем командира полка, успешно летал на боевые задания, награжден несколькими орденами. Мы сразу узнали друг друга. Оказалось, что мы с Трехиным встречались в тридцать шестом году в Оренбургской летной школе. Я был тогда курсантом, он — летчиком-инструктором.

Ушел от нас с повышением и наш всеми уважаемый замполит полка подполковник Николай Яковлевич Куракин. На его место был назначен майор В. В. Малышев. Он долгое время находился в политотделе штаба авиации дальнего действия, имел большой опыт партийной работы.

Особую боевую активность проявил летный состав нашего полка, других частей 8-го Смоленского авиакорпуса при подготовке и проведении Белорусской операции под кодовым названием «Багратион». Как было известно, удержанию Белоруссии в своих руках гитлеровское командование придавало особо важное значение. Сосредоточенные здесь войска группы армий «Центр» преградили нам кратчайший путь в Восточную Пруссию и Польшу. Используя многочисленные реки, озера, болота и леса, немцы создали здесь глубоко эшелонированную и хорошо подготовленную оборону. Наиболее сильные укрепления были в районах Витебска, Орши, Могилева и Бобруйска. Здесь же у противника были сосредоточены главные силы армий. Они имели в Белоруссии развитую сеть аэродромов, базируясь на которые вражеская авиация еще могла угрожать Москве.

Замысел операции «Багратион» состоял в том, чтобы разгромить немецко-фашистские войска и освободить Советскую Белоруссию. Предусматривалось нанесение сходящихся ударов фронтов в общем направлении на Минск, окружение и разгром вначале фланговых (витебской и бобруйской) группировок противника, а затем главных сил группы армий «Центр» восточное Минска.

В осуществлении замысла Белорусской операции важная роль отводилась военно-воздушным силам. Перед фронтовой и дальней авиацией были поставлены такие задачи: прочно удерживать наше господство в воздухе, активно взаимодействовать с наземными частями и соединениями при прорыве обороны, окружении и разгроме витебской и бобруйской группировок противника, а также при окружении и уничтожении основных сил врага, воспрепятствовать подходу резервов к полю боя и дезорганизовать отход вражеских войск на запад.

Летный состав нашего корпуса, как и другие части дальнебомбардировочной авиации, всесторонне готовился к боевым действиям. По фотопланшетам и картам крупного масштаба изучались укрепрайоны и места скопления войск противника, его аэродромы, железнодорожные узлы и особенности подхода к ним в условиях темного времени суток. Особое внимание уделялось нанесению массированных бомбовых ударов. С этой целью специально велась подготовка экипажей, входящих в группы осветителей, «зажигалыциков», и групп подавления ПВО противника.

За несколько дней до наступления бомбардировочные соединения АДД провели воздушную операцию по уничтожению вражеской авиации на восьми базовых аэродромах, где воздушная разведка вскрыла большое скопление самолетов. Полки 8-го корпуса наносили удары по аэродромам Балбасово и Идрица. Фоторазведкой установлено, что экипажи сожгли около двух десятков самолетов, подорвали склады боеприпасов и авиационного топлива.

Летчики других авиакорпусов, принимавших участие в налете на вражеские авиабазы, совершили около 1500 боевых вылетов и причинили большой ущерб противнику{7}.

20 июня 1944 года при выполнении боевого задания героически действовал в воздухе штурман 108-го полка капитан И. С. Зуенко. По пути к цели — аэродрому Балбасово экипаж подвергся атакам ночного истребителя противника. Был убит воздушный стрелок и тяжело ранен летчик. На самолете оказалась выведенной из строя внутренняя связь, разбиты бензобаки первой группы. Зуенко, имея опыт в пилотировании самолета, не теряя времени, вставил в своей кабине ручку управления и стал помогать летчику вести машину. Штурман вывел ее на железнодорожную станцию Богушевск, аварийно сбросил бомбы, вызвав на объекте большой пожар.

Раненый летчик не смог дальше пилотировать бомбардировщик. В этой сложной обстановке капитан Зуенко не спасовал. С помощью стрелка-радиста, используя радиопеленги, он точно вывел самолет на свой аэродром и произвел благополучную посадку. За время войны Иван Семенович совершил более двухсот боевых вылетов. В результате его неотразимых бомбовых ударов было уничтожено немало вражеских объектов, сотни фашистских захватчиков. За мужество и отвагу И. С. Зуенко присвоено звание Героя Советского Союза.

В ночь на 23 и 24 июня 1944 года в полосе трех Белорусских фронтов советская авиация провела подготовку наступления. Наши бомбардировщики атаковали важнейшие опорные пункты противника на участках прорыва обороны. 8-й авиационный корпус действовал в это время в интересах 3-го Белорусского фронта. Экипажи осветителей Ивана Симакова, Ивана Федорова и Георгия Десятова в назначенное время сбросили САБы над опорными пунктами врага Грязевицы и Кобеляки и тем самым создали отличные условия для бомбометания. Точными бомбовыми ударами летчики разрушили оборонительные сооружения врага, подавили его огневую систему. Особенно метко бомбили штурманы Николай Стогин, Марк Богуславский, Георгий Логинов, Фрол Голов, Георгий Лысов, Иван Бакаев, Михаил Кваша, Владимир Боржимский и Юрий Цетлин, За две ночи бомбардировщики совершили около 1450 боевых вылетов{8}, С рассветом наши удары обычно наращивались огнем артиллеристов и действиями летчиков фронтовой авиации. Согласованные по месту и времени удары наземных войск и авиации завершались быстрым прорывом обороны врага и разгромом его войск.

Белорусская операция, закончившаяся в конце августа, была одной из самых крупных операций второй мировой войны. Она охватила огромную территорию — до 1000 километров по фронту и 600 километров в глубину. Наши войска разгромили одну из самых сильных группировок врага и освободили Белоруссию, большую часть Литвы, половину территории Латвии, вступили в Польшу и подошли к Восточной Пруссии.

19 августа 1944 года за героизм и мужество, проявленные личным составом в борьбе с фашистскими оккупантами, 42-й и 455-й полки были переименованы в гвардейские. С этого времени они соответственно стали именоваться 28-м гвардейским Краснознаменным Смоленским и 30-м гвардейским Краснознаменным Смоленским полками авиации дальнего действия, В этот день было у нас и другое радостное событие: летчикам нашего соединения капитанам Ф. Я. Брысеву, Н. В. Новожилову, П. И. Романову, штурману капитану А. Н. Прокудину было присвоено высокое звание Героя Советского Союза, Большая группа летного и технического состава была награждена орденами и медалями.

В полках прошли торжественные собрания. Выступая на них, воины давали клятву Родине еще крепче бить гитлеровских захватчиков.

В боях за освобождение Прибалтики летчики нашего корпуса показали себя мужественными и смелыми воздушными бойцами, мастерами бомбовых ударов. 31 октября 1944 года был издан приказ Верховного Главнокомандующего. В нем говорилось: «В боях за освобождение города Рига отличились летчики генерал-лейтенанта авиации Н. Н. Буянского, 48-я авиадивизия генерал-майора авиации С. К. Набокова и 109-й авиационный полк подполковника В. К. Юспина. В ознаменование одержанной победы соединениям и частям, отличившимся в боях за освобождение Риги, присвоить наименование Рижских».

Не прошло и недели, как новая радостная весть пришла в наш корпус. Указом Президиума Верховного Совета СССР за проявленный героизм, мужество и отвагу личного состава в борьбе с немецкими захватчиками 36-я авиационная Смоленская дивизия, 108-й и 109-й авиационные Рижские полки были награждены орденом Красного Знамени. Вскоре мы узнали, что нашим боевым товарищам В. Д. Иконникову, М. Г. Владимирову и И. Г. Федорову Указом Президиума Верховного Совета СССР присвоено звание Героя Советского Союза.

Герою Советского Союза капитану Федорову вскоре пришлось выполнять не совсем обычное задание... Уже вечерело, когда он пришел на стоянку. Командира встретили техник-лейтенант А. П. Куценко и механик М. С. Калпин. Они доложили о готовности самолета к вылету, о его дооборудовании.

Федоров посмотрел на часы и поблагодарил специалистов за оперативную подготовку бомбардировщика к заданию. Сегодня его экипажу поручено произвести выброску двух разведчиков в глубоком тылу врага, поэтому летчик с особой тщательностью производит предполетный осмотр машины. На самолете были переоборудованы бомбоотсеки, и капитан Федоров после осмотра моторов, управления и вооружения обратил особое внимание именно на это.

— Василий Андреевич, — обратился он к подошедшему инженеру эскадрильи Цикулину, показав на бом-боотсеки, — вы проверяли надежность действия всей этой рационализации?

— Не только проверял, но и руководил работой, — ответил Цикулин. — В полете старший из разведчиков будет держать с вами и штурманом постоянную внутреннюю связь.

— Ну а если внутренняя связь откажет?

— На этот случай предусмотрена световая сигнализации.

Уже стало темнеть, когда к самолету в сопровождении полковника были доставлены два разведчика. Разговор был предельно кратким. Федоров напомнил о порядке внутренней связи экипажа с разведчиками и об установленных сигналах. Перед посадкой в самолет старший разведчик, пожимая руку летчику и штурману, сказал:

— Благодарим вас за участие.

Вскоре с командного пункта поступил сигнал, разрешающий полет. Тут же принесли свежую метеосводку.

— Опять в районе выброски туман, — говорит Федоров. — Его, кажется, не переждешь. Летим, штурман?

— Летим, — ответил Голов.

Пожалуй, за всю войну экипажу И. Г. Федорова ни разу не давали такого сложного и ответственного задания. Любой ценой требовалось отыскать место выброски — лесную поляну. Но это только половина дела. Главное — надо было обеспечить наиболее точное приземление разведчиков, дать им возможность, не теряя време ни, выйти к условленной явке. Удастся ли сделать все это без сучка без задоринки?

Вот и линия фронта. С большой высоты хорошо видны вспышки от артиллерийских и минометных выстрелов, всюду горят населенные пункты. Штурман Голов, растянувшись на полу кабины и положив перед собой полетную карту, внимательно следил за ориентирами на земле. Сделав какие-то записи в бортовом журнале, он вызвал по внутренней связи Федорова:

— По плану снижение. Дальше пойдем на малой высоте.

— Есть, снижение, — отозвался летчик и ввел машину в пологое планирование.

На высоте пятисот метров Федоров вывел самолет в горизонтальный полет. Взял заданный штурманом курс, осмотрелся. Тревожно было на земле: враг, теснимый нашими войсками, спешно подтягивал к фронту живую силу и технику. Было видно, как по дорогам с потушенными фарами двигались автомашины, тягачи тащили артиллерийские орудия, то тут, то там вспыхивали разноцветные ракеты. Чуть правее летчик увидел ночной старт и посадку самолетов.

— Шерстяных, Будеев! — обратился командир к радисту и стрелку. — Усилить наблюдение за воздухом, докладывать мне об обстановке.

— Понятно! — первым отозвался гвардии старшина Николай Шерстяных.

Большую часть дальнейшего маршрута летели в сложных метеоусловиях. Низкая облачность и обледенение заставили экипаж еще потерять высоту. Настроение было подавленное, летели молча. Лишь на траверзе города Голов, несколько раз мигнув сигнальной лампочкой, проговорил:

— До цели сто километров. Попытаемся зайти на нее с ходу.

Медленно двигались на бортовых часах стрелки. Поминутно росло напряжение у членов экипажа. Каждый думал только о том, как быстрее обнаружить на земле сигнальные огни и осуществить выброску разведчиков.

— Влево восемь, — скомандовал штурман. Чтобы не разболтать самолет, Федоров координированным движением рулей довернул машину на новый курс. На секунду он глянул за борт: под самолетом мелькала затянутая пеленой тумана лесистая местность. Наблюдения командира прервал голос Голова:

— До цели два десятка километров.

Проходит расчетное время. Самолет пролетел одну, затем вторую покрытую туманом лесную поляну. А условленного сигнала все нет и нет. Тревога экипажа росла.

— Нет огней!.. — сокрушался Голов.

— Спокойней, Фрол Иванович, спокойней, — мягко сказал Федоров. — Зайдем повторно с озера, как договорились на земле.

Белесым, неузнаваемым показалось экипажу яйцеобразное озеро. Туман исказил его конфигурацию, растянул по краям, увеличил в размерах. Но Голов сквозь пелену все же успел заметить одну деталь: на южной оконечности озера стояло большое многоэтажное здание, которое было помечено и на крупномасштабной карте.

— Правый разворот, курс сорок! — несколько успокоившись, скомандовал Голов.

От озера до условленной поляны лететь всего пять минут. При хорошей видимости даже в ночных условиях летчики могли бы увидеть ее издали. А сейчас прошло три, четыре минуты... Место выброски как будто бы наметилось впереди, а огней не было видно. Вот уже и пятая минута на исходе. И вдруг в наушниках раздался голос Федорова:

— Справа крест ярких огней — наша цель!

— Доворачивать поздно, сделаем еще заход с озера! — уже совсем повеселевшим голосом сказал штурман.

От огромного физического напряжения Федоров весь взмок. Из-под шлема стекали крупные капли пота. Но он не замечал сейчас ничего, кроме стрелки компаса, за которой рельефно выделялась цифра 45 — новый курс на поляну. Волновался и Голов. Он с трудом выискивал на земле ориентиры и сличал их с картой. Вот он включил связь с разведчиками:

— Алло, как меня слышите?

— Вас слышу хорошо.

— Приготовиться к прыжку. Высота полета триста метров.

— Вас понял, высота триста. Мы готовы. Усилившийся ветер несколько стянул туман с поляны. Теперь весь экипаж отчетливо видел впереди яркий крест из огней и чуть правее — костер. Это был тот самый условленный знак, по которому экипаж должен произвести выброску парашютистов. Ведя прицеливание по световому кресту, Голов держал на связи разведчиков. Как только цель подошла к перекрестию прицела, он скомандовал:

— Прыгай!

Штурман резким движением дернул за рукоятку бом-болюков. В ту же секунду послышался голос разведчика:

— До встречи в Берлине!..

Звезды над Будапештом

Осенью 1944 года наши войска с боями вышли к границам Венгрии. В то время она оставалась единственным сателлитом фашистской Германии. Гитлеровское командование предпринимало отчаянные усилия, чтобы сохранить своего последнего союзника. Немцам были нужны богатства этой страны для военного производства, а венгерская армия — для укрепления фронта с юга. В экстренном порядке фашисты создавали новый фронт вдоль восточных границ Венгрии, куда поспешно стягивались войска.

Наше соединение базировалось тогда на аэродромах Лида, Желудок, Дубно. Отсюда мы вели боевую работу по целям, расположенным в Прибалтике. И вдруг поступил приказ — готовить полки для панесения массированного удара по военно-промышленным объектам Венгрии, Правда, нам было известно, что другие соединения авиации дальнего действия неоднократно подвергали Будапешт мощным ударам с воздуха, дезорганизуя работу его важнейших военных предприятий.

Еще до войны здесь было сконцентрировано четыре пятых всех машиностроительных заводов страны. Кроме того, венгерская столица — важнейший узел железнодорожных путей: в городе несколько вокзалов и товарных станций.

Когда из штаба соединения пришло к нам боевое распоряжение, экипажи были на командном пункте. Летчики обступили командира полка Василия Алексеевича Трехина. Каждому хотелось скорей узнать, как планируется выполнить предстоящий полет. Незаметно разговор зашел о молодых экипажах.

— Скорей бы уж нас посылали на дальние цели, — сказал летчик младший лейтенант Александр Казанцев.

— А то война закончится, а мы так и не сходим на крупные объекты, так, видно, и не ударим по ним, — подхватил младший лейтенант Владимир Пинкин.

Эти слова многих задели за живое. В помещении стало шумно. Но вот поднялся командир, и все сразу умолкли.

— Прошу, товарищи, всех за столы. — Трехин разложил перед собой бумаги, карты и продолжал: — Наша цель — газовый завод, обслуживающий военную промышленность города. Продолжительность удара — восемь минут. Высота бомбометания — шесть с половиной — семь тысяч метров. Заход на объект в секторе с северо-востока, уход отворотом влево. На задание пойдут старички и молодые — Казанцев, Кукушкин, Пинкин, Редунов, Фигичев, Кузнецов, Захаров и Пермыкин.

— О-о!.. Вот это здорово! — загудели летчики. Трехин рассказал об особенностях взлета темной ночью, о полете через Карпаты, а также и о том, как будет строиться обеспечение бомбового удара.

— Лидером боевого порядка назначаю Героя Советского Союза капитана Иванова и с ним старшего штурмана полка майора Крылова, осветители — экипажи майора Уромова и Героя Советского Союза капитана Иконникова, — заключил командир.

За последний год при нанесении ударов в составе полка темной ночью командование стало выделять по три экипажа-осветителя. Первый самолет всегда выполнял роль лидера и наводил на объект остальные два экипажа. В районе цели лидер обычно определял заданный объект, сбрасывая первые одиночные светящиеся бомбы. Другой, следуя за лидером, делал поправки и бросал САБы точнее. Третий поддерживал равномерное освещение цели для бомбардировщиков. При таком порядке каждый из трех осветителей имел свое время сбрасывания светящихся бомб. Экипажи не выпускали друг друга из поля зрения. Если лидер выполнял освещение удачно, второй и третий самолеты бросали САБы в строго заданное время, создавая бомбардировщикам необходимые условия для прицельного бомбометания. Именно поэтому сейчас, после общей навигационной подготовки, мы со штурманами Василием Хорьковым и Николаем Шуровым много времени потратили на разработку плана освещения цели, уточнение всех деталей по обеспечению бомбового удара.

После того как была закончена подготовка к полету, экипажи отправились на аэродром. Здесь царило оживление. Слышались отрывистые команды техников, трещали храповики лебедок, визжали тросовые ролики. То у одного, то у другого самолета в огромную пасть фюзеляжа медленно поднимались бомбы. Щелкали замки бомбодержателей, принявших в свои ухваты очередные «гостинцы» для фашистов. Гудели моторы бензозаправщиков, из толстых шлангов упруго било топливо в горловины баков.

Полным ходом шла зарядка крупнокалиберных пулеметов и шкасов. В огромные ящики ровными слоями ложились снаряженные ленты. Здесь же торопливо трудились специалисты по навигапионно-пилотажным приборам. Кажется, для всех этих людей мир сейчас ограничен вот этими самолетами. Они не замечали, что день начинает хмуриться и из серых туч сеет дождь. У техников и механиков, у которых, по твердому убеждению летчиков, золотые руки, было сейчас одно стремление — своевременно и как можно лучше подготовить боевые машины к заданию.

Мы же с капитаном Ивановым всеми мыслями погружены в предстоящий полет: ведь нам поручено возглавить боевой порядок полка, обеспечить надежное наведение экипажей на цель. Здесь, на самолетной стоянке, уточняем временную установку взрывателей для светящихся бомб и время горения факелов. Потом забираемся в свои кабины, где проверяем работу приборов, прицелов, внутренней связи. Все в норме. Правда, мы отметили, что у стрелка-радиста старшины Ивана Дегтярева не совсем отлажено переговорное устройство, а у воздушного стрелка сержанта Анатолия Кораблева нет четкости в докладе по наблюдению за задней полусферой бомбардировщика. Мы еще и еще раз отрабатываем слаженность в действиях экипажа при выполнении боевой задачи.

...Последовал сигнал на взлет. Наш самолет стартует первым. Нагруженная машина нехотя отрывается от размокшего грунта. Но вот качнулся горизонт и ушел вниз. Чуть-чуть сбавлен газ, изменен шаг винтам — сразу поутих шум двигателей, стал ровнее. Где-то за нами с тридцатисекуидным интервалом берут разбег самолеты летчиков Уромова, Иконникова, Федорова, Штанько, Кротова, Гавриленко, Скороходова и многих других.

Прижатые густыми черными облаками к притаившемуся лесу, мы продолжаем полет на Будапешт. Вскоре вышли на исходный пункт маршрута и взяли курс на юго-запад. Наш путь лежит через Львов к Восточным Карпатам. Пламя из выхлопных патрубков зайчиками играет на верхушках пожелтевших деревьев. Правый мотор изредка постреливает, и от этого, словно в ознобе, вздрагивает самолет.

— Свечи забрызгало, — как бы оправдываясь, говорит по переговорному устройству Иванов. И тут же, обратившись к стрелку-радисту, спросил: — Дегтярев, как со взлетом других машин?

— Все в порядке, товарищ командир. Двадцать три следуют за нами.

— Хорошо. Связь с капе держать непрерывно.

— Разрешено только до Восточных Карпат, а там — полное радиомолчание, — напоминает радист.

— Знаю.

На первом этапе маршрута мне пришлось рассчитать курс по шаропилотным данным, полученным перед полетом. Скорость и направление ветра оказались точными, и потому мы продолжали полет без каких-либо отклонений от заданной линии пути. Нижний край облачности заметно приподнялся, соответственно поднимался и наш самолет. Высотомер показывал 600. В кабине запахло сыростью.

— Командир, не пора ли пробивать облака вверх? По всем признакам, вот-вот польет дождь, — обратился я к Иванову.

— Пожалуй, так. Лучше сохраним силы молодых экипажей, — отозвался капитан. И тут же по командной радиостанции он передал: — Я — «Сокол двадцать один», всем пробивать облака вверх. Скорость набора два метра в секунду.

Как только мы перешли в режим набора высоты, самолет вошел в темные непроницаемые облака. Началась болтанка, а затем полил сильный дождь. В таких условиях экипажу приходилось работать очень напряженно. Но, кажется, труднее всех нашему Ивану Дегтяреву. Он зорко наблюдал за воздухом, и ему же постоянно приходилось следить за потоком радиограмм, которые передавали наши экипажи. По договоренности, о наиболее важных из них он докладывал Иванову. Вдруг на самолете лейтенанта Воробьева отказало переговорное устройство. С земли передали: «Устранить неисправность, продолжать полет». Вскоре в эфире послышались радостные слова: «Все в порядке!» Открыв за спиной дверцу, я заглянул в командирскую кабину и посмотрел на Иванова. По выражению лица его, освещенного тусклым светом приборных лампочек, по его позе, уверенным движениям можно было догадаться, что у него превосходное настроение. Как бы в подтверждение моих мыслей, он, толкнув ногой в перегородку, разделяющую наши кабины, весело крикнул:

— А молодежь-то у нас стоящая, Алексей Иванович! В кромешной тьме мы настойчиво лезли вверх. Высотомер уверенно отсчитывал 2700, 2900, 3100... За нами шли остальные экипажи. Хотя их не видно, но все мы чувствуем, что где-то вот здесь, рядом, летят наши боевые товарищи, друзья. Все они выдерживают заданный режим полета. «Ну а наш флагманский корабль как идет в облаках? Не сносит ли его в сторону?» — думаю я и снова углубляюсь в расчеты, снимаю пеленги с боковых радиостанций, даю указание радисту, чтобы он попросил пеленгаторный пункт аэродрома засечь наш самолет.

Старшина Дегтярев быстро установил с землей связь и нажал на ключ зуммера. Вскоре на борт передали — пеленг 192 градуса. Прокладываю его на карте, веду карандашом до пересечения с линией пеленга боковой радиостанции. Что такое? Точка пересечения оказалась далеко в стороне от заданной линии пути. «Неужто так далеко снесло нас?» И тут же, отбросив тревожные мысли, пишу записку Дегтяреву: «Чепуха какая-то, а не пеленг, запроси землю еще раз». И записку посылаю по пневмапочте.

Вскоре старшина прислал мне патрон, в котором была аккуратно свернута моя бумажка и на обороте приписка: «Путаники и растяпы, мы здесь, в облаках, в холоде, работаем лучше, чем вы на земле. Если и дальше будете так помогать, то лучше мы как-нибудь обойдемся без помощников». Это послание я передал на землю. Получил новый пеленг — 218 градусов и тысячу извинений».

На высоте 3700 метров мы вышли наконец из облаков. Было очень сыро и холодно, но я, занятый своей работой, не заметил перемен. Не заметил бы я и того, что самолет вышел из облаков, если бы не голос Иванова, по тону которого можно было понять, что обстановка изменилась к лучшему.

— Что, Захар, выбрались уже из темной мути? — спросил я.

— Да, первая трудность позади, теперь можешь в к курсу придираться, требовать выдерживать его градус в градус, — полушутя-полусерьезно ответил Иванов.

— Как с профилем дальнейшего полета?

— Пойдем до рубежа Восточных Карпат с набором. Всему экипажу приготовить кислородные маски.

Вскоре Дегтярев доложил, что идущие за нами экипажи благополучно пробились вверх. Иванов тотчас же распорядился:

— Я — Двадцать первый, всем до Карпатских гор следовать с набором высоты.

Прошло два с лишним часа. Высота более 6000 метров. Температура наружного воздуха минус 28 градусов. Над нами звездное небо. По-прежнему занимаюсь определением навигационных данных, расчетами и вычислениями. Снимаю с радиополукомпаса пеленги, в свою очередь получаю от радиста пеленги наземных пеленгаторов и все это записываю в бортовой журнал, наношу на карту. Потом сравниваю, уточняю, исправляю неточности в определениях, стараюсь вывести свой самолет как можно ближе к намеченной на карте линии пути. В моей кабине ярко светятся циферблаты навигационно-пилотажных приборов, стрелки которых блестят белыми тонкими полосками. Картушка компаса равномерно колеблется: полтора-два вправо, полтора-два влево — самолет идет строго по прямой.

Недалеко уже и Восточные Карпаты. Но кругом по-прежнему облака, нигде не видно ни одного пятнышка, ни одного разрыва. Что будем делать, если они и по ту сторону гор сплошной стеной закрывают землю? Как тогда найти цель? Вся надежда на то, что прогноз синоптиков оправдается — русло Дуная в районе цели будет открытым.

— Через пять минут начнутся Карпатские горы, — сообщаю я экипажу.

— Дегтярев! — вызывает командир радиста. — Передай на землю радиограмму: подходим к Карпатам, в строю двадцать четыре. Боевой приказ будет выполнен.

— Есть, передать на землю! — с готовностью ответил радист.

По расчету времени под нами должен быть хребет Восточных Карпат. Напрягаю зрение, силюсь увидеть что-либо. Вскоре слева от нас на белом облачном пространстве показалась какая-то темная полоса. Так и есть! Это в разрывах видны отдельные очертания гор.

Полоса разрывов, идущая слева от самолета, становится все больше и ближе. Теперь уже отчетливо видны вершины, а на дальних южных склонах — мерцающие огоньки редких селений.

Надо произвести промер ветра. Прильнув к окуляру прицела, ловлю впереди по курсовой черте светящуюся точку. Минута-другая... Затем снимаю величину угла сноса. Потом рассчитываю путевую скорость, направление, скорость ветра и угол прицеливания. Теперь у меня есть все данные для точного сбрасывания осветительных бомб!

За Восточными Карпатами облачность постепенно рассеивается, но земля просматривается плохо. Приходится вести корабль главным образом по расчету времени и магнитному компасу. Но вот показалась и граница облачности. Внизу чернеет земля, и на всем этом темном фоне поблескивает могучий Дунай. Мы вышли на его характерный изгиб у города Вац. Здесь река течет строго на юг.

— Впереди в тридцати километрах по курсу — Будапешт! — сообщаю экипажу. И тут же прошу Иванова: — Подержи, Захар, курс, хочу поточнее определить угол сноса в районе цели.

Уцепившись за какую-то световую точку, командир повел самолет строго по прямой. Когда этот промер был закончен, Иванов помигал сигнальной лампочкой и властно сказал:

— Всем глядеть в оба!

На подходе к Будапешту отчетливо видим вспыхнувшие над целью светящиеся бомбы, десятки оживших прожекторов. Они беспорядочно рыщут в пространстве: никакого контакта, никакой взаимосвязи в действиях. Тем лучше для нас. Зенитчики ведут огонь больше по светящим факелам, чем по бомбардировщикам.

Полки 36-й дивизии, прилетевшие сюда раньше нас, уже сделали свое дело: в районе Западного вокзала и на территории главных мастерских железной дороги полыхают пожары. Хорошо виден мне и огромный мост через Дунай, а чуть левее, на берегу реки, наша цель — газовый завод.

— Курс сто девяносто градусов! — командую я.

— Есть, сто девяносто! — отвечает летчик. Где-то совсем рядом рвутся зенитные снаряды. Один, затем другой прожектор скользнул по крылу самолета, но почему-то не стали задерживаться, ушли в сторону.

— Так держать! — кричу я, а сам нащупываю боевую кнопку.

Секунда, вторая — и вниз полетели первые три бомбы с наружной подвески. Цель обозначена. Вслед за мной зажег свои факелы капитан Василий Хорьков. Потом, выждав заданный интервал, повесил десять «люстр» Николай Шуров.

— Отлично! — разворачивая самолет на второй заход, говорит Иванов.

Первыми сбросили бомбы экипажи эскадрильи Уромова. На территории завода сразу вспыхнули два крупных пожара. Но вот в 1 час 40 минут по центру завода ударила еще одна меткая серия. И тут же к небу поднялся огромных размеров столб огня.

— Есть! — крикнул радист Дегтярев. — Прямо в центр завода кто-то врезал!

Когда мы снова зашли на боевой курс, в воздухе догорали последние факелы. Бомбить с таким освещением становилось трудновато. Но тут мы сбросили еще десять САБов, и над газовым заводом стало по-прежнему светло как днем. Экипажи Воробьева, Казанцева, Кузнецова, Гавриленко, Кротова и Никольского один за другим разгрузились над объектом, довершив дело, начатое первыми экипажами полка.

С каждой секундой обстановка в воздухе накалялась. Лучи прожекторов все чаще и чаще словно прилипали к нашим самолетам, давая возможность зенитчикам вести прицельный огонь. Но летчики уходили в сторону. Тут и там экипажи вели бои с ночными истребителями противника.

Чей-то самолет был схвачен пучком лучей. Подоспевший истребитель противника хотел было разделаться с бомбардировщиком. Летчик маневрировал, входил в пикирование, но ему никак не удавалось оторваться от прожекторов. В самый, казалось, критический момент, когда истребитель уже зашел в хвост бомбардировщику и готов был ударить по нему с короткой дистанции, воздушные стрелки заметили «мессершмитт» и упредили его дружным огнем. Фашист шарахнулся в сторону и больше не пытался атаковать бомбардировщик.

Будапешт был охвачен пожарами. А к нему с северо-востока подходили самолеты 109-го полка. И новые серии бомб подняли огненные султаны над военно-промышленными объектами. С хорошей точностью отбомбились экипажи Юспина, Белоусова, Калинина, Кибардина, Провоторова, Купцова, Захарова и Коростылева. Экипажи Героев Советского Союза Симакова и Брысева успешно обеспечивали освещение цели.

Обратный полет проходил в спокойной обстановке. Лишь в районе Львова два наших экипажа были пойманы прожекторами... Истекал шестой час полета. Попутный ветер помогал нам на обратном пути. В кабинах корабля стояла тишина, каждый занят своим делом. Но вот нарушил молчание Дегтярев.

— Докладываю: двадцать три машины приземлились на своем аэродроме.

— Сообщи на капе — через семь минут мы тоже будем дома, — сказал я радисту.

Так уж повелось у нас в полку: летные экипажи не расходятся с командного пункта до тех пор, пока не увидят лидера. Каждому хочется услышать оценку своего труда, получить замечания. Вот и сейчас: едва мы успели переступить порог землянки, как боевые друзья забросали нас вопросами:

— Ну как бомбежка?

— В час сорок девять минут видели взрыв?

— Здорово ведь досталось фашистам? Иванов, положив планшет на стол, стал докладывать подполковнику Трехину:

— Товарищ командир, полк в составе двадцати одного экипажа боевую задачу по бомбардированню газового завода в Будапеште выполнил успешно. Все экипажи прорвались через прожекторы и заградительный огонь. Бомбы сброшены на заданные объекты. В районе цели возникло шесть больших пожаров, в час сорок девять минут наблюдался взрыв огромной силы. Над городом экипажи вели воздушные бои с ночными истребителями.

— Самолет Кротова получил девять пулевых пробоин, — сообщил инженер полка Прокофьев.

— И машина Пинкина — семь! — крикнул кто-то из дальнего угла землянки.

— Это ему аванс за первое знакомство с волчьим логовом, — в шутку бросил капитан Федоров.

Летчики засмеялись. Но командир поднял руку, в п землянке стало тихо.

— Кто же вызвал в расположении цели взрыв? — спросил Трехин.

— В час сорок минут сбросил бомбы экипаж Юмашева со штурманом Гацуком.

— В целом полет полка оцениваю на «отлично». Всем участникам налета на Будапешт объявляю благодарность, — с удовлетворением сказал Трехин. Достав из планшета бумагу, он продолжал: — Получен приказ: следующей ночью произвести повторный удар по военно-промышленным объектам венгерской столицы. А сейчас — на ужин и отдыхать.

...Ровно через сутки мы снова летим на Будапешт. Условия такие же, как и в первом полете. В начале маршрута все экипажи пробили облака вверх. Такой маневр облегчал работу летного состава, сохранял силы экипажей для лучших действий над целью. Это было необходимо, так как противник после первого нашего налета усилил противовоздушную оборону города. Прожекторы и зенитные батареи, видимо, были стянуты сюда с других участков.

Чтобы обезопасить действия бомбардировщиков, командование дивизии приняло решение снарядить часть самолетов для подавления средств ПВО противника. Экипажи обеспечивающей группы должны были с ходу атаковать вражеские зенитки и прожекторы.

Особое внимание было обращено на оборону бомбардировщиков в воздухе. Ночью, как известно, экипажу приходится самому отбиваться от истребителей, не надеясь на соседа. Поэтому каждый член экипажа, и в первую очередь воздушные стрелки, должен быть бдительным и инициативным. Имея необходимые разведданные, мы перед полетом рассказали воздушным стрелкам о характере построения противовоздушной обороны Будапешта, о тактике ночных истребителей. Как показал наш прошлый полет, враг пускается на всевозможные хитрости и уловки. Фашистские истребители, стремясь ввести в заблуждение наших стрелков, летали на встречных и попутных курсах с зажженными бортовыми огнями, ата-ковывали бомбардировщики снизу в лучах прожекторов. После первой атаки выключали огни и пытались напасть сверху. Только непрерывное и бдительное наблюдение за воздушной обстановкой позволяло нашим экипажам своевременно осуществлять необходимые маневры и уходить от противника.

На этот раз в Будапеште от пожаров и САБов было светло как днем. Пока основные силы бомбардировщиков наносили удары по объектам города, самолеты обеспечивающей группы с некоторым временным упреждением били по зениткам. Успешно действовали экипажи Уромова, Касаткина и Юмашева. Первый из них погасил два прожектора. Второй заставил замолчать зенитно-артиллерийскую батарею на правом берегу Дуная. Третий подавил зенитные средства, которые вели обстрел с острова.

Наш экипаж помимо освещения объектов контролировал результаты бомбардировки. Мы зарегистрировали много прямых попаданий. Большие пожары наблюдались в районе Западного вокзала, на территории машиностроительного завода и военных казарм. Здесь так же успешно действовали полки 36-й дивизии. В частности, нанесены серьезные повреждения мосту Маргарита через реку Дунай. Это один из больших дунайских мостов. Он имеет длину около 600 метров, ширину 17 метров и рассчитан на пропуск большегрузных машин.

Дальние бомбардировщики, успешно отражая атаки фашистских истребителей, преодолевая огонь зенитной артиллерии, пробивались через световые прожекторные поля и наносили удар за ударом по заданным целям.

После короткого отдыха полк получил задачу нанести удар по Дебрецену — важнейшему железнодорожному узлу Венгрии, к которому протянулись шесть железнодорожных магистралей. Через него непрерывным потоком шли военные грузы на фронт. Необходимо было разбить этот узел коммуникаций противника и таким образом способствовать развитию наступления наших войск.

При постановке задачи экипажи нацеливались на то, чтобы как можно лучше вести прицеливание, не допускать выхода бомб за пределы железнодорожного узла. Летчики и штурманы наносили на карты расположение артиллерийских батарей, намечали рубежи, откуда следовало начинать противозенитный маневр.

На этот раз лидером осветителей был назначен экипаж командира третьей эскадрильи майора Уромова со штурманом капитаном Хорьковым, два других осветителя — экипажи капитана Иконникова и лейтенанта Касаткина. Мы с Ивановым возглавляем эшелон бомбардировщиков.

Весь летный состав хорошо понимал, какая ответственность возлагается на каждый экипаж. В безлунную темную ночь очень трудно выйти к Дебрецену. Вблизи города нет характерных ориентиров, если не считать железных и шоссейных дорог, которые ночью с воздуха трудно обнаружить. Мало того, по соседству, севернее Дебрецена, находится другой, очень похожий на него пункт — Ньиредьхаза. Ошибись штурман лидера в расчетах, и не мудрено принять этот пункт за Дебрецен.

Особенно недопустимо было ошибиться нашему экипажу. Сбросив первыми зажигательные бомбы, мы с капитаном Ивановым должны были дать идущим за нами бомбардировщикам хорошо видимую с воздуха точку прицеливания. Чтобы добиться этого, мне пришлось на карте крупного масштаба заранее проложить линию боевого курса, произвести много навигационных и бомбардировочных расчетов. В районе цели я точнейшим образом измерил силу в направление ветра, для заданной высоты бомбометания рассчитал угол прицеливания.

— Наш экипаж подходил к цели в то время, когда штурман капитан Хорьков уже сбросил первую серию САБов. Зенитчики противника открыли по ним ураганный огонь. Нам оставалось лететь до узла считанные минуты. Но вдруг мы услышали тревожный голос воздушного стрелка Петра Кораблева:

— Снизу сзади вижу самолет.

Иванов приказал Кораблеву и Дегтяреву продолжать наблюдение и опознать самолет. Вскоре стрелок доложил, что ясно видит двухкилевой вражеский истребитель.

— Под нами сзади «мессершмитт», — подтвердил старшина Дегтярев.

Как-то сразу смолкли зенитки. И тут же, словно по команде, наши стрелки первыми открыли огонь по истребителю. Фашист огрызнулся, справа от нас прошло несколько разноцветных трасс. В этот момент Иванов выполнил несколько сложных эволюции, и истребитель потерял нас из виду.

— Продолжать наблюдение! — крикнул командир и, как будто ничего не случилось, как по линеечке повел корабль боевым курсом. Я быстро прицелился и нажал на боевую кнопку. Десять бомб полетели вниз. Вот они рвутся в центре узла, прямо в гуще составов. Возник один пожар, за ним другой.

— Загорелось! — докладывает сержант Кораблев, которому сквозь открытый нижний лючок видно все, что делается на земле.

И вслед за нашими бомбами одна за другой ложатся на железнодорожный узел серии ЗАБов и ФАБов. Их бросали штурманы Михаил Лобачев, Георгий Логинов, Михаил Шестов, Илья Рыбаков, Фрол Голов, Георгий Антонов, Аркадий Черкашин, Иван Семеняк, Николай Горбунов, Алексей Захаров, Валентин Гацук и Феодосий Мельник. Пожаров над целью становилось все больше и больше. А в воздухе метались огненные трассы...

— Горит! — крикнул Дегтярев. — Слева от нас падает охваченная огнем машина!

— Может, наш? — вырвалось у Кораблева.

— Гадать будем потом! — сердито отозвался Иванов. — А сейчас продолжать наблюдение!

Удар экипажей наших 30, 109, 28 и 108-го полков по железнодорожному узлу Дебрецен был сокрушительным. Но хорошее настроение летчиков было омрачено тем, что домой не вернулись экипаж младшего лейтенанта А. В. Кукушкина, где штурманом был Анатолий Михалев, стрелком-радистом Борис Теплоухов и воздушным стрелком Константин Лытарь, и два экипажа 36-й дивизии. Самолеты, видимо, были сбиты «мессерами».

Ко второму полету на Дебрецен летный состав готовился тщательнее. Всем хотелось учесть урок прошлой ночи, чтобы расплатиться за сбитые экипажи. Очередной налет на железнодорожный узел получился особенно эффективным. Стараясь перехитрить противовоздушную оборону врага, бомбардировщики подходили к цели с разных направлений и на различных высотах. Разрывы бомб были настолько частыми, что глаз не успевал уследить за ними.

В районе станции мы видели два сильных взрыва, которые вскоре превратились в огромные пожарища. А на следующий день нам стало известно, что взрыв на узле вызвал экипаж командира эскадрильи майора Белоусова. Штурман Цетлин прямым попаданием бомб взорвал эшелон с боеприпасами. Герой Советского Союза капитан Ф. Я. Брысев со штурманом майором Н. Я. Стогиным подорвали севернее узла склад горючего.

Как и в первый налет на Дебрецен, в небе рыскали вражеские истребители. Они встречали нас и на маршруте, и на подходе к цели, но помешать выполнению боевой задачи не смогли.

...До конца войны и после нее — почти двадцать лет — мы, однополчане, считали, что все члены экипажа младшего лейтенанта А. В. Кукушкина погибли. Но это было не так. В дни празднования 20-летия Победы на торжества прибыл из Перми бывший стрелок-радист, а теперь инженер завода Теплоухов. Мы были крайне удивлены и обрадованы и потому долго расспрашивали ветерана о том памятном полете на Дебрецен. Вот что рассказал нам Борис Кириллович:

— Тот полет начался для нашего экипажа не совсем удачно. После взлета не убралось левое шасси. Что только не предпринимал командир, но неполадку так и не устранил. Штурман Анатолий Михалев предложил вернуться на аэродром и выяснить причину. «Сядем — не успеем на задание. Так не пойдет», — твердо возразил Кукушкин. И мы пошли дальше по маршруту. Командир связался с командным пунктом. Позвали инженера полка М. С. Прокофьева. Тот дал летчику свои предложения. Кукушкин несколько раз выпускал и убирал шасси, проделывая при этом последовательно все операции. И к нашей радости, «ноги» вскоре убрались.

На Дебрецен мы вышли с небольшим опозданием. Станция была хорошо освещена. Штурман дал летчику боевой курс, и мы зашли на цель. Сильно били зенитки, но Кукушкин вел машину к объекту. В воздухе рыскали истребители противника. После того как мы отбомбились и развернулись домой, нас вдруг атаковал «мессер». Трассы прошли справа. С резким разворотом мы ушли вниз.

Казалось бы, и вся тут история. Мы уже шли домой. И вдруг как гром среди ясного неба сверху по самолету ударила длинная очередь. Снаряды прошили правое крыло. Загорелся мотор. И тотчас мы услышали команду Кукушкина: «Приготовиться к прыжку!» Но в этот момент из темноты вырвалась и прошила наш самолет еще одна огненная струя вражеского истребителя. Она, видимо попала в бензобаки. Самолет взорвался. Меня швырнуло куда-то в сторону. Я стукался о какие-то детали. Только потом сообразил, что лечу вниз в обломках своей кабины. Потянулся за кольцом парашюта, но на груди его не оказалось. Лихорадочно стал искать. Оно оказалось где-то у ног. Дернул — и через несколько секунд парашют вытянул меня из обломков кабины. Не успел поправить лямки и взяться хорошенько за стропы, как ударился о землю...

Быстро вскочил и огляделся вокруг. Сквозь темень ночи все же разглядел, что нахожусь на поляне, окруженной высокими деревьями. Скатал парашют и спрятал в кустах. Только потом заметил, что на ногах нет унтов, а на голове шлемофона. На лбу запеклась кровь. Видимо, сильно ушибся.

В голове рой мыслей: где нахожусь, где боевые товарищи, что с ними? Достал компас, сориентировался и пошел на северо-восток. Лес оказался небольшим, и я скоро вышел в поле. Метрах в ста пятидесяти от меня горел костер. Подумал, что это остатки нашего самолета, побрел к нему. Когда подошел, увидел — догорает какое-то небольшое строение. Вокруг не было ни души. Вернулся в лес, чтоб подождать рассвета. Под утро в том месте, где горела постройка, появилась автомашина с бойцами я офицером. До меня долетела приглушенная русская речь. Бойцы цепочкой подошли к лесу и вскоре обнаружили меня. Старший лейтенант потребовал документы, но у меня с собой ничего не оказалось. Меня доставили, как я потом узнал, в особый отдел штаба восемнадцатой армии Четвертого Украинского фронта...

Все долго молчали. Нарушил тишину генерал Виталий Кириллович Юспин:

— Ну что, друзья, принимаем беглеца в коллектив однополчан?

— Принимаем, — послышались голоса. — Только второго бегства не потерпим, — смеялись ветераны.

Судьба летчика

В заботах и хлопотах, в полетах проходили боевые будни. Только иногда обложные дожди давали летчикам передышку. В такие дни в ожидании вылета мы собирались в своем любимом месте — в землянке и подолгу вели разные разговоры. Они заметно оживлялись, если в них принимал участие наш командир Василий Алексееевич Трехин. Он умел самый, казалось, незначительный факт истолковать, как мы говорили, философски и дать летчикам полезный урок. Поводом для бесед нередко служила прочитанная в газете статья, услышанный по радио боевой эпизод или рассказ бывалого человека. Вот и сейчас молодой летчик Андрей Штанько, прочитав в газете заметку под заголовком «Береги честь смолоду», неожиданно спросил:

— Что же такое честь? Как ее надо понимать нам, воинам?

Никто не решался ответить на этот, казалось, простой вопрос. Заговорил первым Герой Советского Союза капитан Шевелев:

— По-моему, это беспрекословное выполнение воинских уставов и приказов.

— Это дисциплина и порядок во всем, — добавил штурман Антонов.

— А я думаю, честь воина — это безграничная любовь к Родине, готовность встать на ее защиту и, чтобы с тобой ни случилось, бороться с врагом, — как бы размышляя вслух, повел речь майор Уромов. — Служит у нас в соединении очень скромный летчик Николай Калинин. В начале войны он был сбит и попал в плен. Из госпиталя для военнопленных он бежал с товарищем. Они разыскали партизан С. А. Ковпака и почти год воевали вместе с ними. А как сейчас воюет Николай, вы сами знаете. Он лучший воздушный боец и, я думаю, очень дорожит своей воинской честью.

— Да и Штанько так же, как и Калинин, высоко несет честь и достоинство воздушного бойца, — подчеркнул капитан Федоров. — Посудите сами, до войны Андрей учился в аэроклубе, а когда началась война, его призвали в школу механиков. Окончив ее, он пришел в наш полк и наравне со всеми стал трудиться, готовя самолеты к полетам. Так он мог прослужить до конца войны. Но, узнав, что в полку не хватает летчиков, он подал рапорт с просьбой разрешить ему здесь же, на фронтовом аэродроме, освоить тяжелый бомбардировщик. Мы помним, с каким старанием он выполнял каждый тренировочный полет, как ждал того дня, когда его пошлют в бой. А теперь Андрей равный среди нас.

— Ну, ты, Иван, уж слишком хватил! — краснея, возразил Штанько.

— И ты, Андрей, и Николай Калинин, да и большинство из вас, безусловно, служат на войне примером, — поднявшись из-за стола, заговорил командир. — Я горжусь боевой стойкостью наших ребят, их преданностью Родине, готовностью до конца выполнить свой долг. Но, если позволите, расскажу вам о случае, когда летчик споткнулся... Понимаете? Споткнулся. А потом с помощью товарищей нашел в себе силы и мужество исправиться, стать лучшим летчиком в полку.

Подполковник вынул из бокового кармана записную книжку, полистал ее и, окинув взглядом присутствующих, продолжал:

— Знал я этого летчика до войны, когда мы служили в одной эскадрилье в Закавказье. Алексей Иванович — так его звали. Он имел хорошие задатки, мог отлично летать, Мы искренне завидовали его способностям. Но когда началась война и летчику стали поручать ответственные задания, он зазнался, возомнил себя асом и перестал серьезно готовиться к полетам. Потом он совершил серьезный дисциплинарный проступок, его исключили из партии, предали суду.

Таким вот этот летчик прибыл в наш тяжелобомбардировочный полк. Мы видели, как тяжело переживал он все происшедшее с ним. Ему казалось, что окружающие его товарищи относятся к нему с недоверием, а может быть, и хуже того...

После дополнительных тренировок и проверок Алексею доверили боевой самолет, в его экипаж включили штурманом коммуниста старшего лейтенанта Василия Кобзева. Летчик поначалу, казалось, усердно взялся за дело. Но и тут его постигла неудача. Переоценив свои силы и способности, он допустил аварию бомбардировщика. Тогда командование полка перевело его на связной самолет У-2. На нем он доставлял в места вынужденных посадок техников, запасные части, питание. С полгода пролетал летчик на этом «небесном тихоходе». Затем он снова попросился на боевой корабль. «Не торопитесь, — сказал ему командир. — Здесь вы тоже выполняете важную работу».

И летчик продолжал свои полеты на связном самолете. Вместе с тем он по-настоящему готовился стать командиром ночного бомбардировщика. Бывалые и опытные авиаторы следили за летчиком, помогали ему лучше изучить самолет. И вскоре Алексею разрешили боевые полеты. Когда группа наших бомбардировщиков вылетела на ответственное задание, вместе с ними полетел на Север и экипаж Алексея Ивановича. Перед первым полетом к нему подошел командир и сказал:

— Задание очень ответственное. Его нужно выполнить только на «отлично». Вас мы будем ценить по тому, как вы будете бомбить врага.

Погода была сложная. На маршруте шел дождь со снегом, наблюдалось обледенение. Но звено, в котором летел экипаж Алексея Ивановича, настойчиво продолжало полет над Баренцевым морем. На траверзе порта Киркенес бомбардировщики оказались прижатыми облачностью к воде. Надо было делать одно из двух: или развернуться и идти на запасную цель, или, подвергаясь опасности, в кромешной мгле следовать на основной объект удара — аэродром Тромсэ. Алексей Иванович и еще несколько смельчаков пошли на главную цель.

В районе островов, где был расположен аэродром Тромсэ, погода значительно улучшилась. У подножия небольших сопок отчетливо были видны город и порт, а юго-восточнее их — аэродром. Экипажи поодиночке выходили на малой высоте на цель и обрушивали бомбы. Экипаж Алексея Ивановича взорвал склад боеприпасов.

Врагу был нанесен немалый урон. По данным агентурной разведки, на аэродроме Тромсэ было уничтожено три самолета противника, взорван склад с торпедами, сожжены авиационные мастерские.

После этого полета Алексею Ивановичу стали поручать не менее сложные задания. При этом и командир, и летчики верили, что он, несмотря ни на что, выполнит боевой приказ. Однажды его экипажу была поставлена задача идти на разведку погоды. Как вы знаете, по существующим правилам разведчику не обязательно брать в полет бомбы. Но летчик настоял, чтобы на внутренние бомбодержатели подвесили десять фугасок. «На всякий случай», — сказал Алексей.

И вот экипаж разведчика в полете. Через каждые десять минут он передает на командный пункт: «Высота облачности сто пятьдесят — двести метров, горизонтальная видимость три — пять километров». Казалось бы, надо возвращаться домой. Но разведчик продолжал идти все дальше на запад. Он пробился сквозь облака к аэродрому Луостари, метко сбросил бомбы на стоянки вражеских торпедоносцев и благополучно вернулся на свою базу.

— Вот это настоящий летчик, — произнес кто-то из молодых офицеров.

— Видать, крепкий парень этот Алексей Иванович, — задумчиво произнес штурман лейтенант Георгий Логинов. — И откуда он такой?

— Да вы его должны знать, — улыбнулся Трехин. — Это Баукин, летчик из соседней дивизии. Помню, экипаж Баукина вместе с другими летчиками полетел на аэродром Киркенес, мы — на Луостари. Погода была очень плохая. Низкие облака, из которых лил дождь, прижимали самолеты к земле. Чтобы сбить гитлеровцев с толку, Баукин решил сделать заход на цель с запада. Это несколько удлиняло маршрут, но давало какой-то шанс появиться над аэродромом внезапно. На подходе к цели Баукин приказал штурману старшему лейтенанту С. П. Ижутову дать две зеленые ракеты.

— Зачем? — удивленно спросил Ижутов, но приказ выполнил.

— Может, не разберут сразу, чей самолет, — отозвался летчик, — дадут спокойно поработать на боевом курсе.

Хитрость Баукина удалась. Только у самой кромки аэродрома немцы открыли по бомбардировщику огонь. Штурман прицельно сбросил бомбы и тут же включил фотоаппарат, потому что нужно было привезти снимки аэродрома. Как будто все получилось удачно. Но вот отошли от цели, и командир экипажа передал на командный пункт, что в правом моторе падает давление масла. Видимо, осколком снаряда была повреждена масляная система. Положение, конечно, незавидное — на сухопутной машине на воду не сядешь, да и обидно: выполнить задание, сделать снимки аэродрома и не вернуться на базу.

Вся надежда была на левый мотор. Баукин уменьшил скорость и приказал Ижутову точно подсчитать время полета до аэродрома. Вскоре изморозь прекратилась, нижняя кромка облачности поднялась, заметно улучшился обзор. Да и море стало значительно спокойнее. На траверзе Петсамо штурман Ижутов вдруг увидел слева по курсу советский транспорт. Его сопровождал наш торпедный катер. А несколько поодаль шли два немецких катера, которые пытались атаковать наши корабли.

— Слева по курсу вражеские торпедные катера, — сообщил штурман.

Экипаж стал наблюдать. Видно было, как отстреливались наши моряки. Но и вокруг наших судов дыбилась вода от разрывов вражеских снарядов. Они маневрировали. Положение советских моряков было трудным.

— Помочь бы товарищам, да нечем: бомб нет, самолет поврежден, — вслух рассуждал Ижутов. Он чего-то не досказал, словно ожидая решения Баукина.

А вражеские катера все наседали и наседали на наши суда. И в эти секунды Ижутову хотелось, чтобы, несмотря ни на что, командир принял решение огнем бортового оружия атаковать противника. Но возможно ли это на поврежденном самолете? Потеряешь время и не сможешь дотянуть до берега.

Вот уже наши корабли медленно проплыли под левой плоскостью бомбардировщика и остались позади. Наверное, моряки видели на крыльях самолета красные звезды, и у них появилась надежда, что наши летчики не пройдут мимо своих, попавших в беду.

— Выручим братишек? — сказал вдруг Баукин и стал разворачивать самолет в сторону вражеских катеров.

— Надо! — разом ответили штурман и стрелки.

Бомбардировщик развернулся. Ижутов выждал нужную дистанцию и открыл огонь из своего пулемета. Он стрелял короткими очередями. Потом заговорили кормовые установки воздушных стрелков. Бежать от одного самолета гитлеровцы, конечно, не собирались. Они пустили в ход зенитные пулеметы. Но главное уже было сделано: внимание вражеских катеров отвлечено от наших судов.

Экипаж смельчаков повторил атаку, хотя Баукину стоило больших усилий на малой высоте, по существу, на одном моторе разворачивать бомбардировщик и удерживать его на боевом курсе. Гитлеровские моряки, почуяв опасность, прекратили преследование наших судов и, продолжая отстреливаться от бомбардировщика, стали уходить в открытое море. И только когда стало совершенно ясно, что фашисты убрались восвояси, Баукин взял курс в сторону аэродрома.

Самолет все больше и больше разворачивало в правую сторону. Левый мотор стал сильно перегреваться. Командир следил за его температурой.

— До аэродрома осталось двадцать минут полета, — словно угадывая мысли командира, сказал Ижутов.

Вскоре под крылом промелькнули барашки прибоя, россыпь гальки на берегу, камни, низкорослый кустарник.

— Еще восемь — десять минут, — спокойно информировал штурман.

— Добро, — отозвался летчик, — садиться будем с ходу.

И Баукин мастерски приземлил машину на аэродроме. Когда мы узнали подробности полета, бросились поздравлять Алексея Ивановича, его друзей с успехом.

В боях с врагами Родины летчик Баукин вернул свое доброе имя. Коммунисты полка снова приняли Алексея Ивановича в партию. Когда начальник политотдела вручил Баукину яовый партийный билет, Алексей Иванович бережно вынул из кармана обложку для партийного документа.

— Что это у вас такое? — поинтересовался начальник политотдела.

— Да так... Обложка. Я ее сохранил, товарищ полковник, — смущенно ответил Баукин.

Вскоре Баукина назначили командиром отряда. И он стал воевать с еще большим усердием. Много сил и старания отдавал он обучению своих подчиненных. Иногда казалось, что Алексей Иванович работает круглые сутки: сам готовил экипажи к полетам, задолго до вылета успевал проверить исправность материальной части и вооружения других кораблей.

Много раз Алексей Иванович и его подчиненные побывали над промышленными центрами Восточной Пруссии. Как-то в один из осенних дней в полк пришел приказ нанести удар по объектам Кенигсберга. На подготовку было отведено ограниченное время.

И вот бомбардировщики легли на заданный курс. Баукин взлетел с летчиками второй эскадрильи. Линию фронта прошли на средней высоте. Летели долго. И вдруг штурман сообщил:

— Под нами Пруссия. Скоро цель.

Через несколько минут острый луч прожектора уперся в самолет Баукина. Тотчас же к нему пристроились другие. И сразу послышалась барабанная дробь осколков по фюзеляжу. Летчик стал маневрировать. Он бросил взгляд вниз, а там уже полыхали пожары. «Значит, товарищи уже поработали», — подумал Баукин. Вскоре сбросил бомбы и штурман Ижутов. Они угодили в склады железнодорожного узла. Над станцией поднялся столб огня.

— Молодец, Ижутов! — крикнул летчик. Резко развернувшись, Баукин взял курс на свой аэродром.

Ночь была очень темная. Вдруг штурман Ижутов увидел в районе Пскова зажженный ночной старт и на кругу немецкие самолеты.

— Командир, — сказал он, — справа по курсу стартовые огни. Фашисты, видно, возвращаются с задания. Вот бы стукнуть!

— Вижу, — отозвался Баукин. — Надо что-то сделать. Ижутов с волнением спросил:

— Алексей Иванович, что это вы надумали?

— Так, маленький фейерверк устроим. Развернувшись, летчик повел самолет к земле. Вот уже отчетливо виден старт, идущий на посадку «юнкерс». Баукин зажег бортовые огни и стал пристраиваться к находящемуся на кругу вражескому бомбардировщику. И когда противник был совсем рядом, он приказал штурману и стрелку-радисту:

— По стервятнику — огонь!

Через несколько секунд «юнкерс», объятый пламенем, свалился на землю. На аэродроме, конечно, поднялась паника, выключили стартовые огни. Баукин, как ни в чем не бывало, продолжал лететь по кругу. Вскоре он пристроился ко второму бомбардировщику, дал возможность отличиться стрелку-радисту. Тот выпустил длинную очередь и промахнулся. Фашист шарахнулся в сторону, стал давать ракеты — зеленую и белую — «Я свой». Баукин приказал штурману, чтобы тот тоже дал зеленую и белую ракеты.

Внизу догадались — в воздухе творится что-то неладное. Зажгли посадочные прожекторы.

И тут он повел самолет на аэродром. Быстро приближается земля. Пятьдесят... тридцать... двадцать метров.

— Огонь изо всех точек! — командует летчик. Затрещали пулеметы, полетели вниз разноцветные трассы пуль.

— Вот теперь довольно! — бодрым голосом сказал Баукин.

Выключив бортовые огни, летчик уверенно повел свой бомбардировщик на восток.

Десятки раз побывал экипаж Баукина над Восточной Пруссией, сбросил на головы фашистов сотни бомб. А когда он готовился к очередному полету, то часто говорил товарищам: «Скоро доберемся и до Берлина!..»

Но не пришлось Алексею Баукину бомбить фашистскую столицу. Наши экипажи получили задание нанести удар по Данцигу. Стена многослойных сплошных облаков встретила летчиков в пути. Большинство свернули с курса и отбомбились по запасной цели. Отдельные экипажи прорвались к порту. Баукин сумел преодолеть облачность, но не смог пройти сильную противовоздушную оборону цели. Он погиб в бою как настоящий воин-коммунист... Вот так воевал с врагами Алексей Баукин, — закончил свой рассказ подполковник Трехин.

...Летчики сидели в землянке, ожидая возвращения разведчика погоды. Рассказ командира произвел на всех глубокое впечатление. Мы рвались в воздух на боевое задание. К этому нас обязывала и создавшаяся на фронте обстановка.

Наши войска стремительно продвигались к Одеру. Немцы спешили бросить в бой резервы, чтобы остановить наше наступление. Требовалось нанести удар по их железнодорожным коммуникациям. Наиболее крупным фашистским железнодорожным узлом на пути к линии фронта был Штеттин. От города отходит восемь железнодорожных линий — на Берлин, Бреслау, Кольберг, Штральзунд и другие пункты.

Линия фронта все ближе подходила к Штеттину. Гитлеровцы бросали в бой большие силы, пытаясь задержать натиск наших войск и отсрочить падение своего важного административного и промышленного центра. Наступающие соединения нуждались в поддержке авиации. И мы были готовы выполнить это задание.

После возвращения с разведки летчика Юмашева все уже знали, что погода на маршруте благоприятная. Давая последние указания перед полетом, Трехин был предельно краток:

— Удар произвести в полночь. Время над целью — пять минут. Запасная цель — город Мюнхенберг. Мой экипаж освещает объект бомбометания за две минуты до подхода основных сил. Сигнал на взлет — одна зеленая ракета.

Мы вылетели на задание точно в указанное время. Выход на цель никаких трудностей не представлял. Полки бомбардировщиков, пришедшие раньше нас, отлично обозначили объекты. Над ними висело много осветительных бомб. Немцы оборонялись ожесточенно. У них здесь большое количество зенитных батарей. Бьют отовсюду — из города, из морской гавани, с кораблей. Кажется, что простреливается все небо. Самолеты прорываются к городу, главным образом к товарной станции. Ежесекундно рвутся бомбы. Тут же возникают пожары, взрывы.

Нашему экипажу надо было осветить железнодорожный узел. Подсветка его как раз была кстати. Дело в том, что первые бомбардировщики, прошедшие над городом, успели только частично поразить узел. Мы чувствуем, как самолет сотрясается от близких разрывов снарядов, но все же идем на товарную станцию. Проходят считанные секунды, и я сбрасываю серию САБов. Зажглись десять «люстр». Вскоре весь узел озарился ярким светом. Хорошо видны стоящие на путях железнодорожные эшелоны. Подполковник Трехин мастерски выводит бомбардировщик из зоны огня и кричит мне:

— Посмотри, что делается на станции! Бомбардировщики, шедшие за нами, устремились на освещенную цель. На эшелоны полетели фугасные и зажигательные бомбы. Вот последовал взрыв, подняв вверх огненный смерч. Это кто-то из наших однополчан взорвал эшелон с боеприпасами. То в одном, то в другом месте вспыхивали пожары. Под меткими ударами экипажей Уромова, Штанько, Калинина, Федорова, Шевелева, Борисова, Иконникова рушатся станционные здания, полыхают железнодорожные составы.

Перед рассветом все экипажи возвратились с боевого задания. Подводя итог полета, командир сказал:

— Молодцы, гвардейцы! Вы показали пример того, как надо выполнять священный долг перед Родиной.

Восточная Пруссия в огне

Наша дивизия еле успевала перебазироваться на запад вслед за стремительным наступлением советских войск. Летая на боевые задания, мы видели, как полыхала земля под ногами фашистов. Ежедневно к нам на аэродромы приходили волнующие вести: наши войска, взламывая оборону противника, форсируют реки и каналы, занимают все новые и новые промышленные районы и города.

10 апреля 1945 года радио принесло радостное известие: советские войска штурмом овладели городом и крепостью Кенигсберг! В информации говорилось: «Остатки кенигсбергского гарнизона во главе с комендантом крепости генералом Лашем и его штабом 9 апреля 1945 года прекратили сопротивление и сложили оружие. Пал Кенигсберг — очаг пруссачества, острие, направленное в сердце славянства, столица прусского духа, идеологии подлых захватов...»

Соединение базировалось тогда на аэродромах Польши. Отсюда, нанося удары по окруженной фашистской группировке в Восточной Пруссии, мы совершили сотни боевых вылетов. Многие из них производились в светлое время суток. Вот и сегодня с утра шла интенсивная подготовка самолетов к очередному вылету на Кенигсберг, но вдруг был объявлен отбой. Летчики и технический состав собрались у командного пункта. Вскоре сюда пришли начальник штаба полка майор Погорецкий и заместитель командира по политчасти майор Малышев. Оба были в превосходном настроении.

— Вижу, ждете добрых вестей? — приветствуя собравшихся, улыбнулся Виктор Григорьевич Погорецкий.

— Теперь все вести добрые, — в тон начальнику штаба ответил Михаил Юмашев.

— Да, Кенигсберг пал! — ответил майор и добавил:

— И снова русские солдаты дали по зубам псам-рыцарям!

Я стоял недалеко от Погорецкого и видел, как радостно засияли лица воинов. Послышались восторженные возгласы: «Пришел конец пруссачеству!», «Наши снова проучили тевтонских рыцарей!». А воздушный стрелок Альфред Ашкинезер старался запечатлеть на пленку фотоаппарата, как он говорил, «яркие сценки полковой жизни». Этот мужественный и храбрый воин совершил более 250 боевых вылетов. Четыре раза прыгал с горящего бомбардировщика и невредимым возвращался в свою часть.

Но вот гомон стих, и Погорецкий взволнованно продолжал:

— Битва за Кенигсберг — это завершение битвы за Восточную Пруссию. Она давно была превращена Германией в главнейший стратегический плацдарм для нападения на нашу страну и Польшу. С этого плацдарма было совершено нападение на Россию в четырнадцатом году. Отсюда кайзеровские войска пытались нанести удар по Петрограду в восемнадцатом. Здесь сосредоточивались фашистские полчища и в сорок первом. В падении Восточной Пруссии мы видим торжество нашей военной науки. Лишь в начале января наши войска начали операцию, а уже двадцать шестого числа комбинированными ударами они отрезали всю восточно-прусскую группировку немцев от центральных районов Германии. Пятнадцатого марта группировка была расчленена, а затем уничтожена в гигантских мешках. Три дня назад наши соединения начали штурм Кенигсберга, а вчера вечером он уже пал...

Погорецкий закончил, и тут же послышался чей-то простуженный голос:

— Можно вопрос?

Это был техник Борис Котовский. Он встал и неторопливым говорком попросил:

— Я и мои товарищи не знают, что это за город-крепость, какова его история. Нельзя ли сейчас, так сказать, для полноты картины рассказать нам об этом?

Погорецкий снова улыбнулся и, повернувшись к майору Малышеву, кивнул ему, как бы говоря: «Отвечай, замполит, это по твоей части». Малышев вышел вперед и неторопливо начал:

— Кенигсберг — это прежде всего форпост немцев на востоке. История свидетельствует, что псы-рыцари, поработив литовские племена, в тысяча двести пятьдесят пятом году построили крепость. Они стремились превратить ее в центр своего владычества на Балтике... Восточная Пруссия имела важное экономическое, политическое и стратегическое значение для немецкого верховного командования. Здесь в глубоких подземных убежищах под Ростенбургом вплоть до сорок четвертого года располагалась ставка Гитлера. Вот почему гитлеровское командование придавало особое значение городу-крепости, именно поэтому оно отдавало приказы держаться до последнего солдата...

Как я уже сказал, — продолжал Малышев, — с давних времен Восточная Пруссия являлась базой германской военщины и реакции, плацдармом для осуществления агрессивных походов против славянских народов. После прихода фашизма к власти на территории Восточной Пруссии была создана мощная система укреплений, включавших прочные железобетонные сооружения. Все они на значительном пространстве прикрывались различными рвами, водными преградами и противотанковыми надолбами. Никакие укрепления, возводимые гитлеровцами, не смогли остановить победное продвижение наших войск. Советские воины, преодолевая все на своем пути, стремительно шли вперед, завершив разгром мощной группировки противника штурмом и взятием Кенигсберга.

Уже идут бои в центре Вены. Огонь войны давно перекинулся на территорию гитлеровского рейха и полыхает в шестидесяти километрах от Берлина. И недалек тот день, когда вслед за восточно-прусским мешком будет ликвидирован и другой мешок — вся фашистская Германия, — под горячее одобрение всех заключил майор.

Погорецкий и Малышев сказали вкратце о том, как был осуществлен разгром вражеских войск под Кенигсбергом. У меня же в то время очень свежи были в памяти многие эпизоды этой трудной кровопролитной битвы.

...Гитлеровское командование, опираясь на столь мощные укрепления в Восточной Пруссии, рассчитывало надолго остановить продвижение наших войск. Здесь была сосредоточена крупная группировка войск, воссозданная после победоносного завершения Белорусской операции.

Началась Восточно-Прусская операция 13 января 1945 года наступлением 3-го Белорусского фронта. Сокрушив вражеское сопротивление, наши соединения медленно, но упорно продвигались вперед. Взламывая вражеские укрепления, войска фронта при поддержке авиации прорвали сильно укрепленную оборону противника. Наступление развивалось с нарастающим темпом. 19 января был взят город Тильзит, 21 января пал Гумбинен, а на следующий день войска фронта овладели городом Инстербург. Падение этого важного опорного пункта открыло путь к Кенигсбергу. Развивая удар, 3-й Белорусский фронт к концу января вышел к заливу Фришес-Хафф, обойдя Кенигсберг с запада. Гарнизон города был блокирован, а крупная группировка врага отсечена на Земландском полуострове.

Войска 2-го Белорусского фронта перешли в наступление утром 14 января. Гитлеровцы ожесточенно сопротивлялись. Мощный удар танковых соединений, поддержанных артиллерией и авиацией, нарастал с каждым днем. 19 января была взята Млава. Днем позже и в этом районе наши наземные войска пересекли границу Восточной Пруссии. Главные силы фронта устремились на северо-запад, а затем круто повернули на север, к Балтийскому морю. В этот же день был взят Алленштейн — второй по величине город Восточной Пруссии. Отсечение восточно-прусской группировки было завершено 26 января, когда наши танковые и стрелковые соединения вышли к морю.

В результате зимнего наступления советских войск в Восточной Пруссии в районе юго-западнее города Кенигсберг была прижата к заливу Фришес-Хафф большая группировка немцев. Из газет, из оперативных сводок и сводок Совинформбюро мы знали, что на территории около четырех тысяч квадратных километров в восточно-прусском мешке находилось 18 вражеских дивизий с многочисленной боевой техникой. Общение окруженных войск с Германией было возможно лишь через залив Фришес-Хафф.

Мы также знали, что войска 3-го Белорусского и 1-го Прибалтийского фронтов день за днем сжимают окруженную группировку врага. Прижатый к морю, без всяких шансов на улучшение своего положения, противник с бессмысленным упорством цеплялся за каждый метр, ожесточенно оборонялся. Наши летные экипажи были хорошо информированы и о том, что обреченный враг подвергает наши наступающие войска ударам с воздуха силами одного из лучших авиационных соединений гитлеровцев — эскадры «Мельдерс» и что по насыщенности зенитными средствами небо над Кенигсбергом не уступает небу Берлина.

Но экипажи наших бомбардировщиков уже имели достаточный опыт борьбы с воздушным противником и навыки преодоления зон ПВО. Правда, близость моря и влияние весны создавали исключительно неблагоприятные метеорологические условия для боевых действий авиации. Однако, несмотря на это, экипажи вылетали на задания и успешно выполняли их. И даже тогда, когда тучи низко нависали над землей, авиация не прекращала боевой работы. Штурмовики и бомбардировщики одновременно выполняли задачу по непосредственной поддержке наступающих войск, наносили удары по резервам и коммуникациям противника.

Наши бомбардировщики в это время действовали по таким крупным опорным пунктам, как города Цинтен, Прейсиш-Эйлау, Кройцбург, Барштайн. Эти полеты обязательно увязывались с тактической обстановкой на переднем крае. Бомбовые удары начинались еще до подхода наших частей и соединений к опорным пунктам, а заканчивались перед штурмом их.

Много сил приходилось затрачивать на то, чтобы изолировать группировку немцев, помешать ей получать подкрепление. Нам было известно, что противник пользуется несколькими дорогами, проложенными по льду через залив Фришес-Хафф к порту Пиллау. Используя незначительное улучшение погоды, экипажи днем и ночью наносили сосредоточенные удары по этим целям.

Наземные войска продолжали все туже затягивать мешок. К 1 марта территория, занимаемая противником, сократилась до девятисот квадратных километров. В это время соединения и части фронтов перешли к решительным боям по уничтожению окруженных войск противника. Наша авиация не позволила гитлеровцам эвакуировать морем оставшуюся живую силу и технику. И они продолжали обороняться с ожесточением обреченных.

Март был на исходе. Мы знали, что в эти дни войска 3-го Белорусского, 1-го Прибалтийского фронтов вот-вот начнут штурм сильно укрепленных обводов города-крепости Кенигсберг. Погода не благоприятствовала нам, и поэтому жизнь летных экипажей проходила в обстановке напряженного ожидания.

— Неужели начнут без нас? — спрашивали друг друга летчики.

Да, мы все с нетерпением ждали начала штурма Кенигсберга. Этот штурм для многих летчиков, по существу, начался еще задолго до того, как у его стен раздались первые залпы советской артиллерии и наша пехота вышла на ближние подступы к городу.

Еще летом 1941 года, когда гитлеровцы рвались на восток и по полям Западной Белоруссии и Литвы ползли фашистские танки, еще в те первые и тяжелые для нашей Родины дни наши «илы» ходили на Кенигсберг. Теперь, готовясь к последнему штурму, мы вспоминали о пережитом. Помнится, как мы, отправляясь в очередной полет, собрались у самолета командира полка на короткий митинг. Гневно звучали слова летчиков и штурманов части В. К. Юспина, А. Д. Третьякова, И. В. Голубенкова, М. И. Ларкина, Н. И. Белоусова, В. В. Уромова и многих других, призывающих к усилению ударов по жизненно важным центрам фашистской Германии. На этом митинге мы приняли тогда резолюцию:

«Пусть шулеры из бандитского дома «Гитлер и К°» врут, пусть придумывают очередные фальшивки. Мы, летчики, штурманы и стрелки, ответим гитлеровским разбойникам новыми, еще более могучими ударами по глубоким тылам фашистской Германии. Пусть в сердце каждого патриота еще сильнее кипит ненависть к врагу, любовь к своей Родине. Отправляясь громить фашистское логово Кенигсберг, помни о наших разрушенных городах и селах, о слезах матерей и сестер, угнанных в рабство в Германию и замученных фашистскими бандитами».

С этими священными словами шли мы в дальние полеты в 1941 и 1942, в 1943 и 1944 годах. С этими словами на устах мы готовились и к последнему штурму Кенигсберга.

...День 7 апреля запомнился нам на всю жизнь. С утра Кенигсберг бомбила фронтовая авиация. К полудню над городом появились наши бомбардировщики.

Нам предстояло нанести удар по товарной станции. Полк подошел к цели на небольшой высоте. Еще на земле мы договорились о том, что каждая эскадрилья будет бомбить по сигналу ведущего. На подходе к цели подполковник Трехин скомандовал:

— Приготовиться к удару!

По этой команде наша девятка на повышенной скорости ушла вперед, правая и левая отстали и перестроились в колонну. Впереди по курсу показалась товарная станция. На путях стояло несколько железнодорожных эшелонов, чуть дальше расположены складские помещения. Некоторые здания без крыш, были видны следы недавних пожаров.

— Будем бомбить эшелоны, — докладываю я командиру.

— Хорошо! — ответил подполковник и довернул группу, создав тем самым лучшие условия для прицеливания.

Прильнув к прицелу, ввожу поправки, уточняю курс и открываю бомболюки. Мои действия повторяют штурманы ведомых самолетов. Прицеливаюсь и нажимаю на боевую кнопку. Как только от ведущей машины оторвались первые бомбы, тотчас разгружаются бомбардировщики всей группы. Проходит несколько десятков секунд — ив гуще эшелонов поднимаются столбы взрывов.

— Горят эшелоны! — кричит стрелок-радист Сергей Пузанов.

Вторую группу вел на цель Герой Советского Союза капитан Иванов. Его экипажи нанесли повторный удар по нашей цели. На станции вспыхнули новые очаги пожаров. Третья группа, ведомая майором Уромовым, отбомбилась цо железнодорожным складам. От прямого попаданий взорвался один из складов. На территории возник огромный пожар. Отлично отбомбились и экипажи 109-го полка. Его группы вели на цель Герои Советского Союза капитаны Иван Симаков и Федор Брысев, капитаны Николай Белоусов и Федор Завалинич.

В этот раз тяжелые бомбардировщики соединений и частей дальней авиации сбросили по различным целям Кенигсберга около 3800 бомб разного калибра.

На следующий день крупные силы тяжелых бомбардировщиков возобновили боевые действия по Кенигсбергу. Поскольку внешний обвод городских укреплений был прорван и наши войска ворвались в город, авиация получила новые объекты для бомбардировки. Нам было приказано наносить непрерывные удары по скоплениям живой силы и техники противника в портах Пиллау и Хель.

В разгроме и взятии цитадели нацизма — Кенигсберга отличились многие товарищи из нашей дивизии. Среди них экипажи Героев Советского Союза А. В. Иванова, А. А. Шевелева, И. Г. Федорова, И. Н. Симакова, Ф. Я. Брысева, В. Д. Иконникова, С. К. Бирюкова, Н. В. Новожилова, К. И. Уржунцева, а также летчиков В. В. Уромова, Б. И. Азгура, Ф. Я. Завалинича, А. Е. Леонтьева, Н. М. Гавриленко, В. Е. Кибардипа, Н. И. Белоусова, Н. И. Калинина, М. М. Юмашева, Е. В. Ремезова, А. С. Кротова, Н. С. Купцова. В воздушных боях с истребителями врага проявили храбрость и мужество стрелки-радисты, начальники связи эскадрилий А. В. Мартемьянов, П. П. Альхименко, Г. И. Мотов, воздушные стрелки И. Г. Орехин, В. Н. Будеев, А. В. Тубольцев, Н. Г. Богомолов и другие.

Подводя итоги боев по разгрому восточно-прусской группировки гитлеровцев, командующий войсками 3-го Белорусского фронта Маршал Советского Союза А. М. Василевский в своей книге «Дело всей жизни» пишет: «На допросе в штабе фронта комендант Кенигсберга генерал Лаш говорил: «Солдаты и офицеры крепости в первые два дня держались стойко, но русские превосходили нас силами и брали верх. Они сумели скрытно сосредоточить такое количество артиллерии и самолетов, массированное применение которых разрушило укрепления крепости и деморализовало солдат и офицеров. Мы полностью потеряли управление войсками. Выходя из укреплений на улицу, чтобы связаться со штабами частей, мы не знали, куда идти, совершенно теряя ориентировку, настолько разрушенный в пылающий город изменил свой вид. Никак нельзя было предполагать, что такая крепость, как Кенигсберг, столь быстро падет. Русское командование хорошо разработало и прекрасно осуществило эту операцию. Под Кенигсбергом мы потеряли всю 100-тысячную армию. Потеря Кенигсберга — это утрата крупнейшей крепости и немецкого оплота на Востоке».

...На другой день мы слушали по радио приказ Верховного Главнокомандующего о взятии Кенигсберга. За отличные боевые действия объявлена благодарность войскам, участвовавшим в боях за овладение городом-крепостью. Высокой оценки удостоены и действия летчиков нашего соединения, которые мощными бомбовыми ударами с воздуха прокладывали путь наземным войскам.

Радостно было сознавать свою причастность к замечательным боевым свершениям. Летчики, штурманы, техники, воздушные стрелки поздравляли друг друга с очередной победой. И когда голоса утихли, командир сказал:

— Сегодня можно отдохнуть, а завтра будет работа. Получен приказ готовиться к полету на Берлин. Наш совместный с фронтовой авиацией удар должен приблизить полный разгром фашистской Германии.