На берегах Волхова

Обстановка на фронтах Великой Отечественной войны оставалась сложной. Под натиском превосходящих сил врага войска Южного фронта отошли к Днепропетровску, Запорожью, Мелитополю. Значительная часть войск Юго-Западного фронта вела ожесточенные бои восточнее Киева. Гитлеровское командование готовило генеральное наступление на Москву.

А эшелоны нашего батальона шли на северо-запад, к Ленинграду. И здесь обстановка была тяжелой. 300-тысячная вражеская группировка, несмотря на потери, рвалась к берегам Невы.

Гитлеровцы захватили станцию Чудово и перерезали Октябрьскую железную дорогу, связывающую Ленинград с Москвой. Часть фашистских войск наносила удар в сторону Волхова и Мги, стремясь изолировать город Ленина с востока. Враг занял Любань, вышел к Колпино. До Ленинграда оставались считанные километры.

С захватом противником Чудово и Любани в нашей обороне севернее и северо-восточнее Октябрьской железной дороги образовалась брешь. Туда устремились части 39-го немецкого моторизованного корпуса с задачей перерезать в районах Киришей, Волхова и Мги последние транспортные коммуникации и соединиться с финскими войсками. 30 августа пала Мга. Фашисты вышли на южное побережье Ладожского озера и 8 сентября захватили Шлиссельбург. Дальнейшее их продвижение к востоку от него было остановлено войсками 54-й армии. Ленинград оказался блокированным с суши. Лишь [57] узкая полоска водного пространства по Ладожскому озеру связывала осажденный Ленинград с Большой землей. Но и эта полоска Ладоги подвергалась непрерывному артиллерийскому и авиационному воздействию врага.

Немецкое командование было уверено, что падение города на Неве — дело нескольких дней. Как потом стало известно, фашистский генерал Кнут, заблаговременно назначенный комендантом города, поспешил отпечатать и раздать высшим чинам группы армий «Север» специальные пропуска для проезда их автомашин по Ленинграду без проверок. В честь «предстоящей победы» на Дворцовой площади был назначен военный парад, а в гостинице «Астория» — праздничный банкет. Для поднятия духа своих войск вражеское командование обещало каждому офицеру дом, а солдату квартиру в Ленинграде.

19 сентября наш батальон прибыл в район Волховстроя и вошел в состав 54-й армии, действовавшей за пределами блокадного кольца. Других частей железнодорожных войск здесь не было. Начальник ВОСО армии подполковник А. Г. Черняков встретил батальон с радостью. И его можно было понять.

Из тыла страны сплошным потоком шли фронту грузы. Органы ВОСО и незначительные силы эксплуатационников не управлялись с организацией перевозок. Вражеская авиация систематически наносила удары по искусственным сооружениям и железнодорожному полотну, выводила участки железной дороги из строя. Необходимо было немедля их восстанавливать.

Складывающаяся обстановка требовала к тому же проведения заградительных работ на железнодорожных объектах. Все это должен был сделать наш батальон.

Не выгружаясь из эшелонов, роты сразу направились на прикрытие весьма протяженных железнодорожных участков: Войбокало — Волховстрой — Тихвин, Волховстрой — Андреево, Волховстрой — Лодейное Поле, железнодорожного узла Волховстрой.

Штаб батальона разместился на станции Мурманские Ворота. Комбат закрепил за инженерно-техническим составом объекты. Мне было поручено возглавить работы на участке Волховстрой — Андреево, Войбокало — Волховстрой, а затем на линии Тихвин — Волховстрой. [59]

Люди трудились самоотверженно. Днем и ночью. Отдыхали по нескольку часов в сутки, пищу принимали непосредственно на объектах. Было нелегко. Не хватало взрывчатки. Вначале для изготовления зарядов мы получали с армейских складов тротил, но вскоре тротила не стало и нам выдали аммонит. Возникли неожиданные затруднения. Если тротил был в шашках, с готовыми запальными гнездами для капсюля-детонатора, то аммонит выпускался порошкообразным. Для изготовления зарядов потребовались небольшие емкости. В ход пошли пустые консервные банки. Но иссякли и они. Тогда комиссар батальона М. А. Перминов обратился к секретарю Волховского горкома партии с просьбой: сшить несколько сот мешочков. Это задание было поручено школьникам Волхова. Вскоре нам доставили около тысячи мешочков. И каких! На каждом из них красовались незамысловатые вышивки. Ребята не знали, для чего предназначались их изделия, старались вложить в выполнение задания горкома все свое умение.

В один из дней группа фашистских самолетов прорвалась в район Волхова. Несколько вражеских бомб разорвалось на железнодорожном полотне, разбив входные стрелки и значительный участок пути. Пришлось срочно вызывать с перегона восстановительный поезд, возглавляемый старшим лейтенантом К. П. Биссенковым. Прибывшие красноармейцы сразу приступили к делу.

Восстановление подходило к концу, когда из-за облаков вынырнули шесть фашистских юнкерсов. Встреченные нашими «ястребками», немецкие бомбардировщики повернули, но успели сбросить на станцию свой смертоносный груз. Одна из бомб попала в вагон с патронами. Начался пожар. Он мог быстро распространиться на соседний состав. А в нем — снаряды. Командир отделения старший сержант Ежиков не раздумывая бросился к горящему вагону. Обжигая руки, он сумел его отцепить. Но внезапный порыв ветра переметнул огонь на крайний вагон соседнего эшелона. Его охватило пламя. Казалось, что уже ничего нельзя сделать, что вот-вот начнут рваться снаряды. И тогда в огонь бросился красноармеец Оболдуев. Пламя опалило ему лицо, едкий дым перехватил дыхание, но воин-смельчак, презирая опасность, все же сумел отцепить горящий вагон. [60] На помощь к Оболдуеву пришел боец Фоменко. Солдаты сбросили с себя шинели и стали ими сбивать пламя. Огонь отступил. А вскоре был восстановлен поврежденный путь и эшелоны с боеприпасами убыли к месту назначения.

Таких эпизодов в те дни были десятки. Самоотверженность, мужество, стремление любой ценой обеспечить продвижение эшелонов к фронту стали для нас повседневными.

Тяжелейшие испытания выпали осенью 1941 года воинам Ленинградского фронта, жителям осажденного города да и нам, находившимся за кольцом блокады и обеспечивавшим подачу грузов к берегам Ладоги. Перерезав сухопутные коммуникации, немцы стремились покончить с Ленинградом и высвободить находящиеся здесь дивизии для усиления своих войск под Москвой. Фашистское командование подготовило наступательную операцию на тихвинском направлении с целью глубокого обхода Ленинграда с юго-востока и соединения с финскими войсками восточнее Ладоги, на реке Свирь. При осуществлении этого плана гитлеровцам удалось бы опоясать Ленинград двойным кольцом, лишить город ладожской коммуникации — той единственной ниточки, которая связывала защитников города со страной.

16 октября вражеские войска перешли в наступление. Малочисленные, оборонявшиеся на широком фронте соединения наших 52-й и 4-й армий оказывали гитлеровцам упорное сопротивление, но под натиском превосходящих сих противника вынуждены были отступать. 23 октября враг захватил Будогощь. Создалась реальная угроза Тихвину, служившему главной перевалочной базой грузов, идущих в Ленинград.

Тихвин обороняла 4-я армия. Ведя тяжелые бои, она отступала. Наша 54-я армия помочь соседу не могла, так как первоначально участвовала в наступательных действиях на синявинском направлении, а в период с 26 по 29 октября наносила контрудары по противнику, наступавшему на город Волхов и станцию Войбокало.

Обстановка под Тихвином с каждым днем становилась все сложнее и сложнее. 8 ноября фашистам удалось захватить город и перерезать железную дорогу Тихвин — Волхов. Ленинград лишился последней коммуникации, [61] по которой шли грузы к Ладожскому озеру, а затем в осажденный город.

После занятия противником Тихвина подача грузов в сторону Ленинграда по железной дороге стала невозможной. Доставка боеприпасов и продовольствия осуществлялась только воздушным и автомобильным транспортом. Но дело это было необычайно сложным. Автотранспортный путь насчитывал 320 километров в один конец. За сутки подвозилось 200–300 тонн груза. А потребность фронта и города только в продовольствии составляла 1000 тонн. Осенью 1941 года для войск фронта и населения города несколько раз сокращалась норма выдачи хлеба. 20 ноября она была урезана снова. Теперь рабочие получали по 250 граммов, а все остальные жители города — по 125 граммов хлеба. Это была самая низкая хлебная норма за весь блокадный период. Военный совет Ленинградского фронта пошел в те дни на крайнюю меру — были изъяты аварийные запасы продовольствия Балтийского фронта и неприкосновенный фонд сухарей войск фронта.

Было неимоверно трудно. Все переплелось в едином узле: упорство врага, голод, холод, ночи без сна. В этих условиях, когда требовалось выстоять, не дать узлу затянуться, когда необходимо было повысить стойкость людей, вселить в них уверенность в неминуемом разгроме врага и нашей победе, особенно возросло значение партийно-политической работы. Призыв комиссара, слово политрука, пример коммуниста отзывались в сердцах бойцов и командиров готовностью на любой подвиг во имя великой победы. В нашем батальоне ротные политруки, секретарь партийной организации Фоминых, комиссар батальона Перминов всегда были там, где труднее, первыми подымались после налетов вражеской авиации, первыми шли в трудовое сражение, первыми приносили на перегоны новости и фронтовые вести. Не забыть, с каким вниманием слушали уставшие бойцы политработников, рассказывавших о торжественном заседании в Москве 6 ноября 1941 года и параде войск на Красной площади 7 ноября, о радиомитинге в честь 24-й годовщины Великого Октября, состоявшемся в осажденном Ленинграде.

Традиционные торжества, проходившие в суровой обстановке войны, имели огромное морально-политическое [62] значение. Они еще больше вселяли в каждого советского человека непоколебимую веру в победу, удваивали и утраивали наши силы.

Осмысливая пройденный в годы войны боевой путь, анализируя врезавшиеся в память факты и эпизоды тех лет, я не раз приходил к выводу: самыми тяжелыми в моей военной судьбе были ноябрьские дни 1941 года. И разве только в моей судьбе? Такими они были для всех моих боевых товарищей, кто выполнял тогда свой священный долг на берегах Волхова. Такими, если еще не более сложными, были они для тысяч ленинградцев в осажденном городе.

Захват врагом тихвинского железнодорожного узла крайне осложнил обстановку не только для войск и населения блокированного Ленинграда, но и для частей нашей 54-й армии. Возникли проблемы и перед нами — железнодорожниками. Одной из них была проблема топлива для паровозов. Каменный уголь подвозили из тыла страны через Тихвин. Теперь его подача прекратилась. На складах в районе Волхова угля оставалось на два-три дня. Нужно было искать выход из создавшегося положения, чтобы не дать погаснуть паровозным топкам.

Никогда я не видел комбата Ефимова таким озабоченным, как в те дни. Но однажды он прибыл от начальника ВОСО армии заметно возбужденным.

— Есть вариант с углем, — объявил он. — На складах станции Лодейное Поле лежит уголь. Нам поручено организовать его доставку.

Станция Лодейное Поле более чем в ста километрах от Волхова. Железнодорожный участок Волхов — Лодейное Поле во многих местах проходил в нескольких сотнях метров от переднего края и подвергался постоянному минометному и артиллерийскому обстрелу противника. Группы вражеских саперов часто проникали к железнодорожному полотну и взрывали его.

Что и говорить, не легкая ставилась задача: организовать под огнем врага движение угольных вертушек. В те дни я был ответственным за прикрытие участка от станции Мурманские Ворота до Лодейного Поля. Мне и секретарю партбюро батальона старшему политруку Фоминых и была поручена организация вывозки угля.

Вначале для разведки участка в сторону Лодейного Поля послали бронепоезд во главе с капитаном Анушкетовым. [63] Бронепоезд прошел весь перегон, но назад вернуться не мог. Вражеская артиллерия повредила мост на перегоне.

Наш восстановительный поезд отправился к разбитому мосту. Вскоре мы достигли участка, где железная дорога шла параллельно реке. Ее противоположный берег находился в руках противника. Фашисты открыли огонь. Двигаться вперед стало невозможно. Пришлось отвести поезд назад, к лесу. Со старшим политруком Фоминых и небольшой группой бойцов мы попытались проскочить опасный участок на дрезине. Но за четыре километра до моста по насыпи хлестнули вражеские пулеметы, ударили минометы. Запели над головами пули, захлопали взрывы вражеских мин. Пришлось оставить дрезину и пробираться пешком.

У моста фашисты будто поджидали нас. Как только мы приблизились, гитлеровцы открыли огонь из минометов. Приказав всем укрыться в кустарнике, я скрытно стал пробираться к мосту. Мне необходимо было это сделать, чтобы своими глазами увидеть степень повреждений и на месте определить, что понадобится для восстановления.

Гитлеровцы, видимо, пристально следили за нами. Пройти незамеченным мне не удалось. Интенсивнее заработали их минометы. Все чаще и ближе рвались вокруг мины, с воем летели осколки. Последние метры до моста пришлось преодолевать ползком.

Забравшись под мост, я обнаружил, что сильно поврежден левый устой и деформирована двутавровая балка пролетного строения. Рельсы на мосту и на подходах к нему повреждены. Сразу стало ясно: необходимо поставить рамы, засыпать воронки, заменить рельсы.

Вернувшись к поезду и отдав необходимые распоряжения, я вместе с бойцами стал готовить материалы. Мы быстро собрали и связали рамы, приготовили рельсы, шпалы и все это погрузили на платформы.

Когда стемнело, снова двинулись к мосту. Работа производилась бесшумно. Бойцы засыпали воронки, снимали и относили с насыпи в сторону поврежденные рельсы и шпалы.

Ночь была холодной и, как по заказу, темной. Никто не курил — в такой темноте огонек папиросы виден далеко. [64] Разговоров тоже не вели. Редкие команды отдавались вполголоса. Красноармейцы работали дружно и сноровисто. Наощупь брали шпалу или рельс, осторожно и бесшумно несли на насыпь, плавно опускали на предназначенное место. Восстановление шло одновременно и на подходах и непосредственно на мосту.

Ноябрь в сорок первом году выдался необычайно холодным. Рано ударили морозы. Река покрылась льдом. К тому же в ту ночь дул пронизывающий северный ветер. А нам, чтобы подготовить основание для установки рамы, необходимо было расчистить дно реки. Как сейчас вижу фигуры красноармейцев Железнова и Никитина. Ступая медленно, чтобы не было слышно треска льда и плеска воды, они раз за разом погружались в ледяное крошево. Минут через десять работы в стылой воде выходили на берег. Мы снимали свои шинели и укрывали их от ветра, растирали им онемевшие руки. И снова мужественные воины шли в ледяную воду.

К двум часам ночи закончили установку рам. До полного восстановления моста оставалось произвести только одну операцию — зашить путь на мосту. Но именно эта простая операция оказалась самой тяжелой и опасной. Удары костыльных молотков по металлу звонким эхом раздавались над рекой. Пробовали подкладывать кусок дерева, ватник, резину — ничего не выходило: удар становился неточным, сила его ослабевала.

— Разрешите забивать в открытую? — обратился ко мне красноармеец Воронин. — Пусть останутся только лучшие костыльщики.

Что делать? Предложение Воронина рискованное. Но другого выхода у нас нет. Все ушли в укрытие. С Ворониным остались красноармейцы Коновалов, Голубев и Князев.

И вот Воронин с товарищами на насыпи. Удары у каждого из них точные и сильные. Два-три взмаха — и костыль вбит. Но после первых же гулких ударов из-за реки застрочил пулемет. Бойцы тотчас залегли между рельсами, но с насыпи не сошли. Дождавшись затишья, красноармейцы снова принялись за работу. Так продолжалось почти до рассвета. Забив последний костыль, Воронин со своими товарищами скатились с насыпи прямо в наши объятия. Мост был восстановлен. Через тридцать минут по нему, вызывая переполох в стане [65] врага, на большой скорости пронесся бронепоезд капитана Анушкетова.

А в следующую ночь по мосту и простреливаемому гитлеровцами участку дороги провели первую вертушку из двенадцати платформ, груженных углем. В последующие ночи количество платформ увеличили до пятнадцати. Так и выполняли боевое задание. Ночью грузили уголь, восстанавливали разрушенный за день фашистами путь и метр за метром продвигали вперед платформы с углем. [66]