Здравствуй, Беларусь!
Итак, все дивизии, все узлы проверены. Все готовы к наступлению. Разработан план связи на операцию. На этот раз он базируется на прочной основе: все самолеты бомбардировочной, штурмовой и истребительной авиации оснащены бортовыми приемо-передающими радиостанциями. Их нет только на ночных бомбардировщиках По-2. Армейскому полку связи дополнительно выделено 10 мощных радиостанций, размещенных на студебеккерах. На шести из них смонтированы установки РСТ-1 с аппаратами СТ-35, осуществляющие буквопечатание по радио. На 10 виллисах установлены радиостанции наведения. Каждая радиостанция имеет выносное устройство, позволяющее управлять приемником и передатчиком на расстоянии до 75 метров. Они могут работать и на ходу.
Неизмеримо возросли возможности и проводных средств. Наши линейные подразделения — 333-я и 37-я роты способны проложить линии на большие расстояния. Проволоки и арматуры имеется на 750 проводо-километров. Предусмотрено на обслуживание линий выделить один взвод 37-й роты, а два других высвободить для обеспечения связью штаба при его передвижении. Они имеют 30 километров двухпроводной шестовки, 25 тяжелого и 20 километров легкого полевого кабеля. Запасы проводных средств, одним словом, были и даже несколько превышали расчетные потребности.
— Волохова отчитали, а сами тоже не прочь прихватить лишку, — посмеивался Илья Иванович, просматривая сведения о наличии имущества. — Вот уж, действительно, своя ноша не тянет.
План связи на операцию, как и положено, доложили генералу И. И. Бурову, который недавно заменил Н. Д. Псурцева, переведенного в Генеральный штаб. До [194] этого Иван Иванович был заместителем начальника связи фронта.
Уже немолодой, кряжистый, генерал Буров никогда не спешил, всегда умел сохранять спокойствие. Если что не ладилось или резко усложнялась обстановка, о его внутренних переживаниях свидетельствовали лишь напрягшиеся скулы да резкая полоса вдоль сжатых губ. Участник гражданской войны, старый коммунист, Буров обладал железным характером, непреклонной волей и в то же время был обаятельным человеком. Проводную связь он знал отменно и руководил ею твердо и уверенно.
Радиосвязью на фронте ведал один из старейших связистов Красной Армии, большой знаток радиотехники генерал Н. Л. Гурьянов. Он был заместителем И. И. Бурова и умело его дополнял в своей области.
Генерал Буров одобрил наш план, ознакомил нас со своим решением на восстановление и строительство линий вслед за наступающими армиями, о предполагаемом строительстве рокад связи и организации контрольно-испытательных пунктов. Каждому постоянному телеграфному проводу и каждой телефонной цепи, чтобы было их легче обслуживать, присваивались порядковые номера. Я спросил у генерала, какие номера будут иметь наши провода.
— На оси связи у вас должно быть кругом шестнадцать, — засмеялся Буров. — Вот и присвойте своей цепи номер шестнадцать-шестнадцать. Ну а остальные нумеруйте по нарастающей: телефонные — четные, телеграфные — нечетные.
Так с легкой руки Ивана Ивановича наша осевая цепь связи за № 16–16 и прошагала от смоленской деревни Сырокоренье до залива Фришес-Хафф в Восточной Пруссии.
Посоветовав на всех контрольных и вводных столбах и при пересечениях магистралей покрасить изоляторы проводов ВВС голубой краской, чтобы было проще их отыскивать, Буров поинтересовался, как у нас обстоят дела с применением радиостанций с буквопечатающими приставками.
Эта аппаратура поступила к нам из НИИ ВВС Красной Армии. Прибыл в армию и ее конструктор инженер-майор И. М. Малев с группой военных инженеров. Аппаратура, сопряженная с СТ-35, называлась РСТ-1. [195]
Конструировать РСТ-1 Малев начал, будучи на фронте в 8-й воздушной армии, но довести дело до конца не смог, так как не было нужных условий. При активной поддержке генерала Г. К. Гвоздкова Малева перевели в научно-исследовательский институт, где он быстро изготовил опытную партию приставок.
Монтаж поступившей к нам аппаратуры выполнили в полку связи. В доработке и подготовке РСТ-1 активное участие приняли инженер-майор В. Е. Дудашвили, старший лейтенант М. А. Лаврентьев и техник-лейтенант Г. И. Архипов.
Приставка при опробовании показала вполне удовлетворительные результаты. Вот только передавать с ее помощью шифровки оказалось нерационально. Именно это обстоятельство и волновало генерала Бурова.
— Много идет искажений, — доложил Илья Иванович. — Да и скорость при этом не отличается от морзяночной работы радистов второго класса.
— Я на вашем бы месте, — сказал Буров, — доложил командованию армии о целесообразности во время наступления применять буквопечатание открытым текстом. Кодировать надо только наименования населенных пунктов, частей и фамилии командиров. Дело это новое, и пока немцы разберутся, что к чему, переданные сведения уже устареют, потеряют ценность...
Генерал Т. Т. Хрюкин охотно поддержал такое предложение. Но своей властью разрешить открытые передачи сразу он не решился. Разрешение поступило лишь через три дня.
Буквопечатание по радио организовали по направлениям с тремя авиакорпусами. В наступлении оно заменяло в некоторой степени проводную связь. Инженер-майор И. М. Малев и офицеры его группы были награждены орденами.
В полосе предстоящего наступления началось сосредоточение войск. Штаб фронта в порядке оперативной маскировки инсценировал переброску частей на левое крыло. Авиаторы создали там сеть ложных аэродромов. Заработали специально организованные ложные радиосети. Ими руководил майор В. М. Александров.
Накануне наступления командующий армией провел совещание с командирами соединений, познакомил их с планом авиационного наступления во взаимодействии с [196] наземными войсками. При этом он особенно высокие требования предъявил к связи. Генерал И. И. Птицын доложил командирам план ее организации в ходе всего наступления. Проводная связь давала возможность управлять соединениями на исходном положении как с командного пункта, так и из штаба. Командующий со своего КП мог вести переговоры по ВЧ с командованием наземных армий и авиапредставителями при них, со своим штабом и штабами соседних воздушных армий, с Москвой; по обычной телефонной связи могли осуществляться переговоры с большинством авиасоединений.
— Такой развитой системы проводной связи у нас еще никогда не было, — подчеркнул Илья Иванович.
Не менее солидно выглядела и радиосвязь. На армейском КП находились три мощные радиостанции. Одна работала в сети вызова авиации на поле боя и являлась личной радиостанцией командующего. Две другие предназначались для раздельного управления бомбардировщиками и штурмовиками. Управление истребителями предусматривалось на волнах тех соединений, которые они прикрывали.
В штабе армии и штабах авиасоединений было в достатке радиоаппаратуры, чтобы обеспечить управление войсками в случае отказа проводных средств.
На совещании присутствовал представитель Ставки Верховного Главнокомандования Маршал Советского Союза Александр Михайлович Василевский. В своем выступлении он говорил:
— Задача авиации состоит в том, чтобы обеспечить успешное продвижение пехоты и танков, изолировать поле боя от вражеских истребителей и бомбардировщиков, прикрыть от них наземные войска. Удары с воздуха должны быть эффективными, действия истребителей дерзкими. Нужно искать и уничтожать врага. Залог успешных действий авиации в хорошо отлаженном управлении и связи. Ставка и товарищ Сталин надеются, что авиация с возложенными на нее задачами справится...
До наступления оставались считанные дни. Командующий приказал генералу Птицыну лично проверить готовность связи на командном пункте. Илья Иванович взял с собой меня. Связью на КП руководил капитан А. С. Звягинцев. В помощь ему был выделен лейтенант С. Ф. Баваров. [197]
Командный пункт располагался на высоте 206,6 в 200 метрах севернее автомагистрали Москва — Минск. На ее обратных скатах инженерные подразделения фронта построили блиндажи для личного состава и капониры для спецмашин. Ходы сообщения соединяли блиндажи с наблюдательным пунктом, устроенным на гребне высоты. С него хорошо просматривался передний край. Здесь имелись артиллерийские оптические приборы. Они позволяли наблюдать за вражеской обороной. Все инженерные сооружения, сосредоточенную технику укрывали маскировочные сети. Те участки, которые мог просматривать противник, перекрывали специальные заграждения. Движение в районе КП днем было строго ограничено и контролировалось комендантом штаба.
Телефонная станция, оборудованная на КП, позволяла вести переговоры со всеми истребительными и штурмовыми корпусами и дивизиями как напрямую, так и через коммутатор штаба армии, с которым имелись прямые и обходные связи — телефонная и телеграфная по СТ-35, Радиостанции располагались в капонирах и имели выносные устройства, установленные в блиндаже командующего. Управление ими можно было переключить на НП.
Генерал Птицын обошел все объекты связи, побеседовал с людьми. Когда ехали на КП, Птицын курил папиросу за папиросой, волновался. Теперь он удовлетворенно потирал руки.
— Нигде ни сучка ни задоринки, — говорил Илья Иванович. — Видишь, какое приподнятое настроение у людей. Да они горы готовы своротить, лишь бы наступать, наступать и наступать!
Решили зайти в блиндаж оперативной группы. Только стали спускаться по ступенькам, как загрохотали разрывы артиллерийских снарядов.
— Неужто нащупали? — забеспокоился Птицын.
— Да нет, шальной налет, ради перестраховки палят, — успокоил кто-то из операторов.
Шальной-то шальной, а вот один снаряд угодил прямо в радиостанцию. Погибли старший сержант В. П. Поспелов и ефрейтор А. В. Погорелов, старший сержант Н. А. Полянин получил ранение. Несказанно жаль этих замечательных людей. Убитых похоронили, раненого отправили в госпиталь. Вызвали замену.
— Направим на КП и Бейлина, — решил Птицын. — [198] Дел тут будет уйма. За радио я спокоен — Баваров справится. А вот Звягинцеву придется туго.
Я вполне разделял заботу генерала. Капитан Звягинцев являлся прекрасным радиоспециалистом, однако достаточного опыта в проводных делах, в вопросах взаимодействия со связистами фронта и общевойсковых армий еще не имел. А вот лейтенант Л. М. Бейлин все это знал хорошо.
В 6 часов утра 23 июня наша артиллерия открыла по противнику сокрушительный огонь. Вслед за мощной артподготовкой устремились в наступление наземные войска. Началась крупнейшая операция 1944 года — Белорусская.
В то памятное утро погода для авиации выдалась неудачной. И тем не менее самолеты поднялись в воздух. Авиаторы действовали мелкими группами, составленными из лучших экипажей. На богушевском направлении авиагруппой сначала управлял заместитель командующего генерал А. К. Богородецкий, а затем командир 3-го истребительного авиакорпуса генерал Е. Я. Савицкий. Связистами руководил инженер-майор А. А. Реченский. Его перед наступлением назначили на мою должность, а меня — заместителем начальника связи армии. Командир 1-го гвардейского бомбардировочного авиакорпуса генерал В. А. Ушаков возглавлял авиагруппу на оршанском направлении. Ответственность за работу связи здесь была возложена на майора С. А. Короткова, начальника связи того же корпуса.
Наступление в Белорусской операции, как известно, развивалось стремительно. В этих условиях наибольшая нагрузка при управлении авиацией легла на радио. Офицеры авиации, находившиеся в наземных армиях и подвижных войсках, держали непрерывную связь с ведущими групп бомбардировщиков и штурмовиков. В быстро менявшейся обстановке часто получалось так, что самолеты подходили к цели, скажем к населенному пункту, а он уже был освобожден пехотинцами или танкистами. Любое промедление с перенацеливанием могло привести к удару по своим войскам. Но теперь настали совсем иные времена. Наводчики объяснялись со штурмовиками и истребителями уже не выполнением горок или покачиванием крылом, [199] а живым человеческим голосом. Радиосвязь «земля — воздух — земля» обеспечивала надежность и высокую оперативность управления авиацией над полем боя.
Сошлюсь лишь на один пример. 26 июня командир 2-го гвардейского танкового корпуса через авиапредставителя поставил задачу штурмовой авиации действовать по артиллерийским позициям противника в районе Дятлово, Верховье, Барань и обеспечить переправу танков через реку Обров. Но танки, не встретив существенного сопротивления противника, переправились через реку без помощи авиации. Появилась опасность удара по ним «илов». Офицер-связист 3-го штурмового авиакорпуса капитан И. П. Воскобойников по приказанию своего командира перенацелил самолеты в район Коханово, на отходящие колонны противника. При этом давать другие целеуказания пришлось еще восьми авиагруппам по 10–12 самолетов и из различных полков! Тут требовалось исключительное мастерство и оперативность.
Нетрудно пенять, как хорошо должны были знать наземную обстановку, как четко управлять авиагруппами, находившимися в воздухе, авиапредставители и наводчики.
В этих исключительно напряженных боях проявил свои незаурядные способности майор И. Д. Капустин, офицер 1-й гвардейской штурмовой авиадивизии. Он знал летчиков не только по фамилиям, но и по голосам. В свою очередь его знали не только авиаторы своей дивизии, но и тех частей, которые действовали на его участке. Капустин работал очень оригинально. Он, указывая экипажам номер цели, тут же кратко характеризовал ее значение для наступающих танкистов или пехотинцев. И коль она являлась весьма важной и точный удар по ней с воздуха обеспечивал быстрое продвижение наземных подразделений с наименьшими потерями, майор непременно радировал летчикам:
— Милые, постарайтесь, танкисты очень просят!
В самые острые моменты боя, когда авиаторам требовалось, пренебрегая смертельной опасностью, во что бы то ни стало уничтожить цель, в эфир летел вдохновляющий призыв Капустина:
— За Родину! Ура!
Цель разгромлена. Самолеты один за другим ложатся на обратный курс. [200]
— Молодцы, соколы! — передает им авианаводчик. — Танкисты благодарят вас.
Но бывало и так: штурмовка не дала нужных результатов, летчики сработали неточно, огневые средства противника вновь ожили. Тогда уж Капустин, этот скромный и уравновешенный человек, не мог сдержать своего недовольства, вслед штурмовикам летели резкие упреки и нелестные характеристики. Вероятно, по его почину и внедрилась у нас практика оценки боевой деятельности авиаторов сразу после выполнения задачи. Сообщения авианаводчиков тут играли определяющую роль. Эти оценки, как и благодарности наземного командования, включались в боевые донесения частей, записывались в летные книжки.
Работая с ведущими групп, майор И. Д. Капустин умел учитывать степень занятости эфира, при его перегрузках никогда не допускал лишних слов в своих командах. Благодаря его высокому боевому мастерству наши летчики успешно расчищали победный путь пехоте и танкам. Он заслужил огромное уважение у командиров наземных частей, славу лучшего наводчика воздушной армии.
Майору не раз приходилось смотреть в лицо смерти. И в схватках с нею он неизменно оставался победителем. Как сейчас, помню случай, произошедший под Мариамполем. В тот день Капустин наводил из небольшого окопчика штурмовики на появляющиеся все новые и новые цели. Рядом с ним стоял начальник радиостанции старшина И. Ф. Козлов. Ему показались подозрительными танки, продвигавшиеся по шоссе и стрелявшие в восточном направлении. Старшина поднес к глазам бинокль и ясно увидел на машинах немецкие кресты. До них от окопчика оставалось, наверное, не больше 700–800 метров.
— Товарищ майор, фашисты! — крикнул Козлов. Капустин, бегло взглянув на приближавшиеся танки, тут же приказал подходившей девятке «илов» ударить по ним.
— Понимаешь, — спокойно говорил он ведущему, — прорвались, сволочи. Дай им хорошенько. А то такого тут натворят...
Из 25 машин «илы» уничтожили 15, остальные, откатываясь назад, попали под огонь бронебойщиков. «Зафакелило» [201] еще два танка. Лишь восьми вражеским машинам удалось вырваться из огневого пекла.
— Молодцы, хорошо потрудились! — похвалил Капустин ведущего штурмовиков и стал наводить очередную группу самолетов.
— Так ты же практически вызвал огонь на себя! — восхищались сослуживцы действиями майора.
— Какое там на себя, — не соглашался Капустин. — До танков было еще метров триста...
За мужество и стойкость, проявленные под Мариамполем, генерал Т. Т. Хрюкин присвоил майору И. Д. Капустину уникальное звание — «Главный наводчик воздушной армии». Был поощрен и экипаж радиостанции наведения во главе со старшиной И. Ф. Козловым.
Кстати, этот экипаж у нас по праву считался лучшим. Обслуживаемая им станция не знала отказа в работе. А ведь она почти постоянно находилась на переднем крае. Козлов и его подчиненные отличались не только безупречным профессиональным мастерством, но и бесценной солдатской смекалкой, находчивостью. Вспоминается такой случай. После взлома немецкой обороны в прорыв устремилась конно-механизированная группа генерала Н. С. Осликовского. В ее авангарде следовала радиостанция наведения И. Ф. Козлова. При пересечении шоссе Орша — Витебск кавалеристы устроили привал — на завтрак, обед и ужин одновременно. Связисты загнали свою автомашину в кусты. Водитель, рядовой Григорий Пыженко, взяв котелки, пошел на кухню. И в это время по деревне, где расположились передовые подразделения кавалерии, немцы открыли сосредоточенный артиллерийско-минометный огонь. Конники быстро оставили деревню, отходя к основным силам.
Козлов с товарищами бросился к машине. При самом беглом осмотре стало ясно — ее с места не стронешь, осколками пробит бензобак, поврежден аккумулятор.
Связисты замаскировали автомобиль сучьями и ветками, сбитыми огневым налетом, и приготовились к обороне. К счастью, появились наши танки. Немцы поспешно покинули деревню. Козлов не выдержал и выпустил по ним обойму.
Прибежал Пыженко с полными котелками.
— Уберег еду, но совсем уже остыла, — сказал он и сразу направился к машине. [202]
— Ничего сами не сделаем, — указал старшина на разлившийся бензин. — Надо у танкистов помощи просить.
Танкисты не отказали. Пыженко залатал бензобак, сменил аккумулятор. Авианаводчик опять имел в своем распоряжении подвижную и надежную радиостанцию.
Авиапредставители, продвигаясь вперед вместе с командованием наземных армий и подвижных войск, находились постоянно в курсе обстановки, благодаря надежной радиосвязи они своевременно вызывали самолеты на поле боя и тем самым активно влияли на развертывание наступления.
Представители авиасоединений получали сведения об обстановке от авианаводчиков, имеющих самую свежую информацию, своими глазами видевших развитие событий на поле сражения.
Авиапредставители в общевойсковых и танковых соединениях и объединениях, а также командующий воздушной армией на своем передовом КП входили в одну общую радиосеть управления штурмовой авиацией и благодаря этому могли получать сообщения прямо от авианаводчиков, с самого переднего края.
Что это значило на практике? Представим себе такую ситуацию. Пехотинцы или танкисты освободили какой-то населенный пункт. Обычно донесение об этом передавалось по ступенькам подчиненности: батальон — полк — дивизия — корпус — армия — фронт. На передачу требовалось время, иногда и немалое. Или сдаст врагу деревню тот или иной полк, а с докладом его командир не спешит, надеется, что сумеет отбить. Не только в армии или корпусе, но и в дивизии о том не знают...
Авианаводчик, располагая собственной рацией, ни в каких ступеньках подчиненности не нуждался. Об изменившейся обстановке он докладывал лично авиапредставителю. Его передачи постоянно контролировались на КП воздушной армии, командующий лично слышал все эти переговоры и подчас удивлял фронтовое командование своей осведомленностью о происходивших изменениях на переднем крае. Командующий 3-м Белорусским фронтом генерал армии И. Д. Черняховский неоднократно просил генерала Т. Т. Хрюкина выяснить через авианаводчиков обстановку на том или другом участке наступления. И не вообще, а именно на текущее время и в определенном районе. [203]
Авиационные представители и наводчики являлись важнейшим звеном в обеспечении тесного взаимодействия авиации с наступающими наземными войсками.
Все нити управления боевой деятельностью авиасоединений сходились на КП воздушной армии. Отсюда командующий производил корректировку плана использования своих сил, сосредоточивал их удары на решающих направлениях. С командного пункта нередко определялось и перенацеливание находившихся в воздухе крупных авиагрупп, особенно бомбардировщиков. На второй день операции, вспоминает ныне полковник-инженер С. Ф. Баваров, ему приказали отыскать в эфире самолеты 6-й гвардейской бомбардировочной авиадивизии, шедшие на бомбежку важного опорного пункта, уже занятого нашими войсками, и направить их на другую цель. Едва Баваров справился с этой задачей, как командующий поставил новую — перенацелить все авиагруппы 1-го гвардейского бомбардировочного корпуса и 3-й гвардейской бомбардировочной дивизии на западную окраину Богушевска. А ведь все самолеты уже находились в пути к цели. Баваров, прослушивая эфир буквально с затаенным дыханием, сумел своевременно нащупать бомбардировщики и передать им указание командующего.
Радиосвязь в Белорусской операции стала главным и безотказным нервом управления боевыми действиями авиации.
Как бы хорошо ни была отлажена радиосеть управления бомбардировочной авиацией над полем боя, она в конечном счете совершенно беспомощна без воздушного стрелка-радиста. Все усилия авианаводчиков и авиапредставителей, командиров всех степеней в боевой обстановке оказались бы тщетными, если бы не было в воздухе тех, кто всегда быстро и точно принимал команды с земли, являлся главным замыкающим в большой и сложной системе управления самолетами в бою.
Задачи стрелка-радиста точно определены уже в самом названии его штатной должности. Член боевого летного экипажа, он обязан защищать самолет от истребителей противника, поддерживать устойчивую связь с наземными радиостанциями и самолетами, участвующими в боевом вылете. [204]
Вроде коротко и ясно: умей метко стрелять и хорошо владеть бортовой радиостанцией. Но эти обязанности лишь в общих чертах определяют работу стрелка-радиста в боевом полете. Чтобы понять ее сущность, нужно прежде всего представить себе его кабину. Возьмем, к примеру, Пе-2, один из основных самолетов-бомбардировщиков Великой Отечественной войны.
Стрелок-радист размещался позади летчика и штурмана, за бензобаком. Внизу кабины имелось два люка: один — для входа в нее с земли и покидания ее в воздухе, другой — для размещения нижнего турельного крупнокалиберного пулемета. Люк вверху фюзеляжа, закрываемый двумя шторками, служил для осмотра верхней полусферы. Нижняя часть задней полусферы осматривалась через открытый в полете люк для пулемета и через перископический прицел. Обзор влево и вправо обеспечивало боковое остекление фюзеляжа. В нем были отверстия для ствола бокового пулемета. Во время воздушного боя его вручную переставляли с одного борта на другой.
Стрелок защищал самолет слева, справа и с нижней части задней полусферы. Верхнюю ее часть оборонял штурман крупнокалиберным пулеметом, а переднюю — летчик, стрелявший из двух неподвижно направленных вперед пулеметов. К концу войны в кабине стрелка-радиста стали устанавливать еще две кассеты с авиационными гранатами по пять штук в каждой. При сбрасывании у гранат раскрывался маленький парашют, и они медленно опускались. Через 3–5 секунд граната взрывалась и поражала осколками атакующие истребители, если они атаковывали снизу и сзади.
В кабине стрелка-радиста размещались передатчик, приемник, пульт управления с ключом для работы телеграфом, источники питания, самолетное переговорное устройство. Позже там установили и автоматический ответчик наземному радиолокатору «свой — чужой».
Хозяйство, как видите, большое. И всем им нужно управлять, управлять четко, без ошибок даже в самой сложной воздушной обстановке.
Как только летчик и штурман занимали свои кресла в самолете, стрелок-радист начинал наблюдение за воздухом в землей в задней полусфере, высовываясь из кабины по плечи. К этому времени приемник у него уже был настроен на наземную радиостанцию. Он внимательно вслушивался [205] в эфир, чтобы не пропустить возможные команды с аэродрома.
При наблюдении за воздухом на взлете стрелку-радисту приходилось стоять, упираясь плечами в борт верхнего люка и прижимаясь затылком к открытому козырьку. После взлета стрелок-радист ведущего группы устанавливал связь с наземной станцией, а ведомые все время слушали его.
После построения группы стрелок-радист ведущего сообщал кодом на землю об уходе на задание. В это время оба пулемета он приводил в боевое положение, чтобы при необходимости сразу встретить огнем воздушного противника, и в дальнейшем работал только на прием, чтобы не демаскировать идущую на задание группу.
На 3-м Белорусском фронте, как правило, группы бомбардировщиков летали в сопровождении истребителей. Между ними устанавливалась двухсторонняя связь. Это занимало не очень много времени, если в полете не случалось никаких отступлений от плана. Но если оказывалось, что истребители взлетели, а бомбардировщики их еще не встретили или вообще истребители не пойдут на сопровождение, то радистам приходилось попотеть, выясняя причины, уточняя задание. И при этом они были обязаны не прерывать наблюдения за воздухом. Вражеские истребители могли появиться в любую минуту и с любого направления.
Наибольшего накала связь достигала при подходе к линии фронта. В первую очередь требовалось связаться с КП командующего воздушной армией или с авиапредставителем и доложить, по какой цели будет работать группа. Наземная обстановка при наступлении быстро менялась, и, как уже знает читатель, бомбардировщики приходилось частенько перенацеливать. Приказы бомбить запасные цели передавались, как правило, открыто, но подтверждение приказа требовалось проверять паролем. После проверки правильности перенацеливания флагманский стрелок-радист сообщал об этом командиру группы, ведущему истребителей прикрытия. В таких случаях цели находились обычно вблизи линии фронта, и радисту нужно было обладать большим мастерством, чтобы успеть буквально за считанные секунды оповестить об изменении задачи всю группу до ее перестроения на бомбометание.
На боевом курсе перед пикированием и при самом пикировании [206] связь прекращалась, экипаж переговаривался по СПУ. Этот самый ответственный момент боевого вылета доставлял стрелку-радисту много хлопот и весьма неприятных ощущений. При вводе самолета в пикирование действует отрицательная поперечная перегрузка и можно «выплыть» из машины через верхний люк, так как наступает невесомость. Поэтому приходилось ложиться на пол кабины и крепко держаться за ручки люкового пулемета, а ногами упираться в переднюю стенку. Хорошо, что открытый люк и перископический оптический прицел пулемета создавали благоприятный обзор задней полусферы. Лежачее положение позволяло легче переносить как отрицательные при вводе, так и положительные перегрузки при выводе самолета из пикирования. Можно было стрелять из пулемета и наблюдать за результатами бомбометания. При уходе от цели без разворота ни летчик, ни штурман не могли видеть, как и куда легли сброшенные ими бомбы.
Весь полет стрелок-радист совершал, грубо говоря, задом наперед. Такое положение по отношению к направлению полета требовало определенной тренировки, адаптации, чтобы избежать укачивания и дезориентации в пространстве. И то и другое было совершенно недопустимо. От выносливости и натренированности стрелка-радиста всецело зависел боевой успех экипажа, я бы даже сказал — само взаимодействие авиации с наземными войсками.
Возможностью сделать столь подробное описание работы стрелка-радиста в воздухе во время боевого вылета я обязан личным воспоминаниям профессора Московского авиационного института Алексея Алексеевича Кузнецова. Гвардии старшина А. А. Кузнецов воевал в 135-м гвардейском бомбардировочном авиаполку, исполняя должность начальника связи эскадрильи. Участник боев за Сталинград, на Дону и Украине, в Белоруссии, Литве и Восточной Пруссии, он за годы войны совершил 190 боевых вылетов, был ранен, удостоен многих орденов и медалей. Алексей Алексеевич очень тепло отзывается о командире своего экипажа гвардии капитане Т. Л. Макееве, о штурмане Герое Советского Союза гвардии старшем лейтенанте М. А. Лашине (впоследствии — генерал-лейтенант авиации, заслуженный штурман СССР). Все они были бесстрашными воинами, не знали поражений в боях. Об их успешных боевых вылетах мне приходилось слышать [207] еще на фронте. Так же, как и о высоком мастерстве многих стрелков-радистов этого же полка — Г. Злобина, А. Рябова, В. Игошина и других героев фронтового эфира.
Гвардии старшина Григорий Злобин, окрещенный в полку почему-то Батей, имел около 100 боевых вылетов. Он, как никто другой в части, мог свободно на слух читать передачи по азбуке Морзе, мастерски владел пулеметом. Гвардии старший сержант Анатолий Рябов, прозванный за безупречную дикцию Левитаном, был пламенным агитатором, активным помощником политработников. А в бою отличался выдержкой, завидной наблюдательностью, безупречно владел бортовыми радиосредствами. В. Игошин летал еще до войны на скоростном бомбардировщике (СБ). Человек спокойного и твердого характера, он не знал устали ни в воздухе, ни на земле, все делал размеренно, четко, с любовью. И больше всего любил летать, летать в бой...
Воздушный бой скоротечен, но и напряжен до предела. Если напали вражеские истребители, стрелку-радисту приходится особенно туго. И связь надо держать, и от противника обороняться. Тут должно сочетаться мастерство с бесстрашием. Ведь немцы, как правило, атаковали наши самолеты с хвоста. И весь их огонь был направлен в первую очередь на стрелка-радиста. На какой-то миг он оставался один на один с врагом. Каким требовалось обладать мужеством, чтобы направить свой пулемет навстречу трассирующему ливню вражеского свинца и открыть ответный огонь. И при этом надо было успеть, обязательно успеть доложить командиру о появившихся вражеских самолетах, их численности и направлении атаки.
В нашей армии прославленным мастером воздушного боя являлся уже знакомый читателю стрелок-радист, а затем начальник связи эскадрильи 122-го гвардейского полка 3-й гвардейской бомбардировочной дивизии А. И. Дебихин. Участник 150 боевых вылетов, он лично сбил шесть немецких истребителей и один в групповом бою.
— Если Дебихин находится в воздухе, — обычно говорил К. Г. Строилов, начальник связи полка, — можно быть спокойным — все будет в порядке.
Майор Строилов, в прошлом штурман, и сам являлся незаурядным снайпером авиационной связи. Он подготовил и воспитал десятки отличных стрелков-радистов. Связь в этом полку постоянно работала надежно и оперативно. [208]
После войны К. Г. Строилов окончил академию и целиком посвятил себя обучению и воспитанию курсантов в Харьковском авиационном училище связи.
Надеюсь, простит меня читатель за некоторое отступление от описания Белорусской операции, но я не мог не коснуться боевой деятельности стрелков-радистов. Они, в каждом полете рискуя жизнью, не только обеспечивали связь, но и геройски уничтожали вражеские самолеты, истребляли захватчиков как на земле, так и в воздухе.
На второй день после начала наступления, 24 июня, столица нашей Родины Москва салютовала доблестным войскам 3-го Белорусского фронта, успешно прорвавшим мощнейшую и глубоко эшелонированную оборону противника на витебском направлении.
Интересы решительного развития наступления требовали вслед за подвижными войсками ввести в прорыв батальоны аэродромного обслуживания, а вместе с ними и авиационных связистов. Когда я прилетел из Сырокоренья на КП армии, наши строительные подразделения уже находились на освобожденной территории. Капитан Звягинцев доложил, что в основном все идет по плану, вот только взвод лейтенанта И. Я. Вовка почему-то задержался на бывшем переднем крае.
На самолете По-2, пилотируемом Ф. А. Морозовым, я полетел вдоль Минского шоссе на поиски Вовка и его людей. Нашли мы их действительно на переднем крае. Проводные линии здесь оказались полностью разрушенными. Строить новые нельзя — саперы еще не разминировали местность.
— Так что приходится самим мины снимать, — сказал лейтенант.
— Самим?
— Да. Это не так уж сложно. Научились у саперов. Жаль, что ни одного миноискателя нет. Приходится отыскивать их щупами. — Лейтенант забрался в кузов автомашины, достал оттуда две мины и стал спокойно разъяснять: — Это противотанковая, а это — противопехотная. Бывают еще прыгающие...
— Довольно! — прервал я офицера. — Заминированные участки приказываю пропускать. Вставку проводов там сделаете после разминирования саперами. [209]
— Ясно, — ответил Вовк. — Но...
— И никаких «но». Это приказ.
Я подумал тогда: «Хорошо, что эта самодеятельность еще благополучно обошлась, ведь у фронтовых связистов уже двое подорвались». И в то же время инициатива лейтенанта и его бойцов заронила мысль: надо бы наших людей научить разминированию, впереди с этим наверняка придется сталкиваться еще не раз, а в строительных подразделениях немало отчаянных парней, они не будут сидеть сложа руки в ожидании саперов.
Обучением занялись сразу после окончания Белорусской операции. Из числа добровольцев в 333-й и 37-й ротах подготовили по одному отделению специалистов разминирования, а в полку связи — два таких отделения.
Отдав необходимые распоряжения лейтенанту Вовку, мы с Морозовым полетели вдоль Минской автострады, к пересечению ее с шоссе Орша — Витебск. В этом районе предполагалось разместить штабы фронта и нашей армии.
Меня радовало, что примерно на сорокакилометровом участке провода в основном сохранились. На разрушенных отрезках уже трудились линейные подразделения фронта. Вовсю кипела работа и на месте предстоящей дислокации штабов: оборудовался проводной узел, восстанавливалась рокадная линия на Оршу и Витебск. Подвеской проводов к нашему штабу в районе села Муханово занимался взвод лейтенанта И. А. Гузова. Два других взвода, которыми командовали лейтенанты П. И. Солнцев и Г. И. Кутузов, направились в район аэродрома, чтобы восстановить провода оттуда до контрольно-испытательного пункта фронта под Оршей. С ними находился и командир роты капитан А. А. Воробьев.
Выяснив все это, я собрался лететь к Воробьеву. Но тут с шоссе свернул в нашу сторону «виллис». Из него вышел генерал И. И. Буров. Очень кстати оказалась встреча с ним. Мы быстро согласовали, какие и когда провода могут получить авиаторы по фронтовой сети, что надлежит нам сделать самостоятельно. При этом генерал предупредил: здесь штабы долго не задержатся, надо уже сейчас готовиться к последующему перемещению вперед.
Воробьева я разыскал на аэродроме, где служил до войны. Работу капитан организовал безупречно, восстановление линии подходило к концу. Поэтому решили оставить [210] здесь одно отделение, а остальные под командой лейтенанта Солнцева направили навстречу лейтенанту Вовку, чтобы помочь ему быстрее восстановить осевую телефонную цепь.
Мне не терпелось посмотреть наш бывший гарнизонный городок. Но сообщение капитана о захваченных им трофеях пересилило это нетерпение. Целый вагон двухмиллиметровой оцинкованной проволоки, траверсы, линейная арматура! Лишь осмотрев все это богатство, я направился в городок. Сожжены, разрушены почти все здания. От Дома Красной Армии осталась только груда кирпича. А вот дом, в котором я жил, уцелел. У входа висела дощечка с угрожающей надписью: «Заминировано!»
Невольно вспомнился Первомай 1941 года. Зеленые красавицы аллейки, побеленные стволы деревьев, украшенные флагами и транспарантами здания. А теперь всюду руины, руины и руины...
Однако предаваться воспоминаниям времени не было. Мы перелетели в Муханово. Узел связи тут разместился в одном из бараков, построенных немцами для какого-то своего штаба. Он уже принял на себя ряд связей. Был готов к работе и приемо-передающий радиоцентр. Для эскадрильи связи подготовлена взлетно-посадочная площадка. Проделав шестидесятикилометровый марш, прибыла сюда 37-я рота. Люди не спали двое суток, но все горели желанием скорее приняться за дело.
Я побывал на передовых аэродромах 1-й гвардейской штурмовой и 240-й истребительной дивизий и к вечеру 2 июля прибыл в деревню Начу, возле Крупок, где предстояло вскоре расположиться штабу. Здесь, в просторном доме, связисты только что развернули телеграфную станцию. Я поблагодарил их за отличную работу и приказал содрать со стен немецкие газеты и плакаты, которыми они были сплошь оклеены.
Работы прибавлялось все больше и больше. Наши войска 3 июля освободили Минск. Побывавшие там офицеры рассказывали, что от города почти ничего не осталось. На участке Суханово, Нача помимо осевой цепи № 16–16 прокладывалась еще одна — 16–18. Узел в Сырокоренье начали свертывать, чтобы создать резерв средств для дальнейшего продвижения вперед. 333-я рота вела восстановительные работы на осевой линии фронта и 5 июля вышла за Борисов. [211]
Штаб армии стал готовиться к переезду в деревню Мачужичи, что в 35 километрах северо-восточнее Минска. За Мачужичами последовал переезд в Михневичи, потом в Цветники. И всюду надо было поспевать, организовывать работы, помогать специалистам непосредственно на местах, ориентировать начальника связи в обстановке.
Скорость восстановления и строительства линий связи соответствовала темпам наступления наземных войск, В этом огромная заслуга принадлежала 333-й телеграфно-строительной роте и ее командиру капитану А. А. Воробьеву. Особенно она отличилась под Мачужичами. Оттуда мы не надеялись своевременно обеспечить управление авиацией по проводным средствам, так как этот пункт оказался в стороне от оси связи. Однако генерал И. И. Птицын приказал Воробьеву во что бы то ни стало строить линию. И воины роты создали ее за два дня. В этом им очень помогли местные жители. Особенно большую услугу оказал один пожилой крестьянин, который сообщил, что невдалеке имеется склад телеграфных столбов, заготовленных немцами. Такая неожиданная находка очень ускорила работы. К тому же в них приняло участие более ста сельских жителей с двумя десятками лошадей и повозок.
Капитан Воробьев умело воспользовался помощью освобожденного населения, и это позволило ему очень быстро выполнить боевую задачу. На должность командира роты Воробьева рекомендовал нам генерал И. И. Буров. И он не ошибся в офицере. Незаурядный организатор, квалифицированный специалист, А. А. Воробьев умел личным примером вдохновлять воинов на преодоление фронтовых трудностей и невзгод. Он являлся и неутомимым рационализатором. В частности, капитан предложил сматывать проволоку с линии в бухты с помощью автомобиля. Для этого с машины снимали один задний скат, кузов ее поддомкрачивали и автомобильную ось использовали как вал для вращения бухты. Он же изготовил и бур для отрыва ям под столбы.
Рота капитана Воробьева расположилась на короткий отдых на хуторе, недалеко от штаба. В дальнейшем ось связи фронта должна была пойти, минуя Минск, на Молодечно, Сморгонь, Вильнюс. В соответствии с этим мы с Воробьевым стали планировать дальнейшие работы строителей. [212]
И тут раздалась команда: «Тревога! Немцы!»
Бойцы мгновенно заняли оборону. По болоту в нашу сторону двигались цепи фашистских автоматчиков. До них оставалось не более 400 метров. Капитан Воробьев приказал открыть по противнику огонь. Словно споткнувшись о кочки, рухнули на землю несколько гитлеровцев. Но их цепи не дрогнули. Противник открыл стрельбу из автоматов. Ему во фланг из ручного пулемета ударили ротные шоферы, залегшие на опушке леса.
Бить на таком расстоянии из пистолета не имело смысла. Я взял у бойца, лежавшего рядом, винтовку и, тщательно целясь, начал стрелять по приближавшимся автоматчикам. Кажется, двоих удалось уложить...
Послышались винтовочные выстрелы и со стороны штаба. Это спешили к нам на помощь бойцы полка связи во главе с капитаном С. Г. Караушем. Среди них были и девушки.
Фашисты не выдержали, повернули назад, к болоту. Однако трое из них, два солдата и офицер, прячась за домами, сумели незаметно зайти к нам в тыл. Они бросились к Воробьеву. Бойцы, которые было рядом с капитаном, в упор застрелили солдат, но офицер тем временем начал остервенело палить из пистолета по Воробьеву. И несдобровать бы капитану, если бы лейтенант Гузов, невесть откуда взявшийся, не оглушил гитлеровца прикладом винтовки.
Атаку противника отбили. У нас было трое раненых. Их быстро перевязала санинструктор Л. В. Воробьева. Наступило какое-то напряженное затишье. Не верилось, что гитлеровцы не возобновят попытку прорваться на хутор.
Я позвонил в Мачужичи, доложил начальнику штаба армии о схватке с вражескими автоматчиками, о том, что у нас кончаются патроны и что капитан Воробьев был вынужден послать на болото бойцов собирать трофейное оружие и боеприпасы.
— Воробьев поступил правильно, — ответил генерал Пронин. — Патронов сейчас подошлю. И имейте в виду, если немцы прорвутся в расположение штаба, не миновать вам трибунала...
Роте Воробьева, вместо того чтобы строить ось связи, пришлось спешно рыть окопы и ходы сообщения. Связисты, охраняя штаб, находились в обороне около двух суток. Однако немцы возле хутора больше не появились. [213]
Отбивая их атаку, наши красноармейцы уничтожили 82 гитлеровца, в том числе 6 офицеров.
Случаев, когда связистам приходилось вступать в огневые схватки с врагом, в Белорусской операции было немало. Стремительно наступая, части и подразделения не отвлекались на уничтожение остававшихся в их тылу отдельных групп гитлеровцев. И они, различные по численности, причиняли много неприятностей тыловым частям и войскам второго эшелона.
Помнится, под Минском, в районе Слепянки, инженерный батальон и батальон аэродромного обслуживания в течение ночи сдерживали натиск прорывавшегося к линии фронта врага. В бою принимали участие и связисты. Воины не допустили немцев на территорию аэродрома, где в капонирах стояли самолеты без горючего.
Несмотря на стычки с фашистами, связисты-строители планомерно продвигались вперед. К 10 июля обе роты сосредоточились в районе Сморгони, в Михневичах. Передовая команда полка приступила к развертыванию очередного узла. 11 июля он вступил в строй и обеспечивал армейскую связь почти неделю. К этому времени большинство наших связей принял на себя новый узел, расположенный в Цветниках, в 12 километрах западнее Вильнюса. Но и там задержались ненадолго. 1 августа штаб разместился в небольшом городке Бутриманцы. К нему подходило всего две линии с явно недостаточным для нас количеством проводов. На пятикилометровом участке требовалось подвесить еще по меньшей мере 20 проводов. Но в Цветниках мы израсходовали почти все свои резервы. В запасе почти не осталось ни крючьев, ни изоляторов. Рационализаторы предложили крепить провода к столбам яри помощи прорезиненных кусков от автопокрышек, а изоляторы ставить лишь на каждом десятом столбе.
Предложение это одобрили, и работа закипела. Однако мы тут здорово просчитались. После сильного дождя самодельная изоляция начала терять положенные ей свойства. Утечка тока давала себя знать. Спасти нас могло только солнце. Но оно не показывалось, а дожди продолжали лить. Связь прекратилась почти на всех направлениях. Тем временем наша авиация обеспечивала наземным войскам форсирование Немана, крупной водной преграды. Управление авиацией целиком легло на плечи радио и самолетов связи. Двое суток потребовалось, чтобы привести [214] участок линии с самодельной изоляцией в порядок. Часто мы в дальнейшем вспоминали этот очевидный просчет рационализаторов.
В нашей армии имелось две эскадрильи связи — 33-я и 203-я. Ими соответственно командовали капитан Н. Н. Романов и майор М. Г. Киселев. Начиная с Белорусской операции руководство всеми подвижными средствами связи, в том числе и эскадрильями, осуществлял капитан И. Г. Орехов, начальник отделения полевой почтовой связи.
33-я эскадрилья располагала четырнадцатью самолетами По-2. В ней было 15 летчиков и 6 штурманов. Обмен секретной почтой на исходном положении и с начала наступления она осуществляла 2–3 раза в сутки по скользящему графику. Во время каждого рейса самолет по круговому маршруту облетал 5–6 пунктов обмена. Когда штабы авиасоединений начали перемещение вперед, количество обменных пунктов, которые обслуживались самолетами в одном рейсе, уменьшилось. В отдельных случаях приходилось переходить и на полеты по направлениям. Над освобожденной территорией наши По-2 летали не по прямой, а вдоль колонных путей движения наземных войск. Это гарантировало им безопасность полета — ведь в тылу оставались недобитые немецкие подразделения. Летнабов-фельдъегерей к тому же заблаговременно информировали о месторасположении узлов связи и контрольно-испытательных пунктов. Поэтому в случае вынужденной посадки можно было приземлиться в надежном месте, а экипажам быстро сообщить в штаб о случившемся.
Помимо рейсовых По-2 мы постоянно держали в готовности два-три самолета для выполнения срочных полетов. Отдел связи к тому же имел в своем распоряжении три машины с постоянно закрепленными за ними летчиками. Их использовали офицеры, организуя развертывание связи по мере развития наступления.
Я чаще всего летал со старшим лейтенантом Ф. А. Морозовым, бывшим истребителем. Он получил ранение в воздушном бою, и врачи категорически запретили ему летать на скоростных боевых машинах. Федор стал пилотом По-2.
Крепко мы сдружились с Морозовым, хорошо сработались, Я нередко поручал ему самостоятельно проверять, [215] как прокладываются линии связи. Морозов в течение двух лет терпеливо учил меня управлять самолетом. В результате я освоил технику взлета и пилотирования По-2, выполнил несколько самостоятельных посадок.
В 33-й эскадрилье служили две женщины-летчицы — младшие лейтенанты Анна Васильевна Чиженкова и Надежда Михайловна Стефаненко, до войны работавшие инструкторами в аэроклубах, а в 1941 году добровольно ушедшие на фронт.
Чиженкова и Стефаненко выполнили сотни рискованных полетов, перевезли в наземные войска сотни офицеров связи, не один раз летали в немецкий тыл, к партизанам и в разведку.
О бесстрашии и высоком мастерстве этих летчиц у нас стало широко известно в период разгрома немцев под Москвой. Тогда в один из непогожих дней командованию фронта потребовалось установить месторасположение отступавших немецких частей в районе Малоярославца. Выполнить это сложное и опасное задание взялась Анна Чиженкова.
Пролетая невдалеке от Варшавского шоссе, Аня в одной деревеньке заметила несколько артиллерийских орудий, стволы которых были обращены на восток. Фашисты обнаружили самолет и открыли по нему ураганный огонь. Из крупнокалиберного пулемета они перебили на По-2 элероны, повредили органы управления. И все же Чиженкова дотянула машину до своего аэродрома, доложила командованию добытые разведданные.
Вскоре возникла необходимость выполнить еще один разведывательный полет. Шел снег, видимость была почти нулевая. На это задание попросилась Надя Стефаненко. Она благополучно пересекла передний край, вышла к заданному населенному пункту. И здесь ее встретил сильный огонь зенитных пулеметов. Поврежденный мотор сразу потерял мощность. Надежда развернула машину, и штурман успел сбросить на гитлеровцев пять противотанковых гранат.
Но долететь до нашего переднего края Стефаненко не смогла. Отказал мотор. Приземлилась на нейтральной полосе. К месту посадки тут же устремились гитлеровцы на лошадях. Летчик и штурман выхватили пистолеты. Но дальнейшие события приобрели неожиданный и для них и для фашистов оборот — на выручку к авиаторам пришли [216] бойцы боевого охранения. Они не только обратили в бегство вражескую группу, но и перетащили в безопасное место самолет, который затем был доставлен на аэродром.
Полетами на разведку главным образом занимались летчики 203-й авиаэскадрильи, особенно когда из-за сложных метеоусловий такие полеты не могли выполнять скоростные машины. Участвовал в них и летчик-самоучка Владимир Александров. В прошлом он был авиационным техником, и летный талант открылся у него совершенно случайно. Произошло это так. При нашем отходе в 1941 году из Касни Александрову поручили закончить ремонт одного самолета, за которым потом должен был прибыть летчик. При этом приказали: если возникнет угроза захвата гитлеровцами машины — уничтожить ее.
Ремонт занял почти сутки. Под утро в ожидании летчика Владимир и помогавший ему механик улеглись под самолетной плоскостью отдохнуть и вдруг услышали треск приближающихся мотоциклов. По проселку, проходившему неподалеку от посадочной площадки, ехали немцы.
— Теперь нам летчика не дождаться, — сказал Александров механику. — Попробуем улететь сами.
Запустили мотор. Владимир дал газ. Самолет стронулся с места, начал набирать скорость и легко, будто бы сам собой, оторвался от земли. Уже находясь в воздухе, Александров заметил, что к только что покинутой площадке подходит большая колонна немецких танков.
Так Владимир Александров совершил свой первый и «вынужденный» полет. Он вполне нормально приземлился в районе нового расположения эскадрильи и начал потом упорно овладевать летным делом. Со временем его назначили пилотом. Свой самолет он сам и обслуживал.
Большую службу сослужили во время Великой Отечественной войны неказистые с виду самолеты По-2. Немцы очень боялись и люто ненавидели их. Ночная бомбардировочная авиация, оснащенная этими машинами, не давала гитлеровцам спать спокойно, самолеты в планировании неслышно подходили к вражеским объектам и подвергали их меткому и, что самое главное, неожиданному бомбовому удару.
В армейской газете был описан интересный случай, происшедший под Калугой. Наши истребители сбили немецкий разведчик Ме-110. Его экипаж — летчик и штурман выбросились на парашютах и опустились прямехонько [217] на площадку эскадрильи связи. Их тут же окружили и обезоружили бойцы во главе со старшим лейтенантом А. П. Трефиловым. Когда пленных вели в штаб вдоль стоявших на площадке самолетов, штурман толкнул в плечо своего летчика:
— Дас ист «У-цвай»! Нумер нойн!{12}
На допросе у немцев спросили, чем их удивил этот самолет. Штурман рассказал:
— Это очень зловредная машина. Наше командование платит большие деньги за сбитые У-2. Мы тоже охотились за ними. И этот, с хвостовым номером «девять» мы уже встречали в воздухе, считали, что сбили его и даже получили вознаграждение...
— Так вот оно что! — дружно захохотали присутствовавшие на допросе пилоты. Оказалось, что это те самые фрицы, которые несколько дней назад пытались сбить старшего лейтенанта А. П. Трефилова. Они перерубили на нашей девятке тросы управления рулями глубины, раздробили хвостовое оперение, превратили в лохмотья перкаль на правой плоскости, но уничтожить израненную машину так и не сумели. Применяя совершенно невероятные маневры, Трефилов ушел от них и долетел до своей площадки.
И вот немцы были пленены на площадке, где стоял готовый к новым полетам тот самый По-2 с девяткой на хвосте. И взял их в плен тот самый летчик, который, словно заколдованный, уцелел от их огня и сейчас стоял перед ними жив-невредим.
Старший лейтенант А. П. Трефилов был одним из лучших летчиков эскадрильи связи. Он 62 раза побывал у партизан и действовавших в неприятельском тылу кавалеристов, 11 раз бомбил передний край вражеской обороны. У нас он прослужил до конца войны, став заместителем командира эскадрильи. Боевой налет А. П. Трефилова исчислялся тысячами часов.
1 августа в 22 часа в Москве прогремело 22 артиллерийских залпа из 224 орудий. Победным салютом отметила Родина успешное завершение Белорусской наступательной операции. В приказе Верховного Главнокомандующего [218] генералу армии И. Д. Черняховскому, опубликованном 2 августа, среди отличившихся при освобождении Каунаса были названы и связисты генерал-майора авиации Птицына. Это был первый приказ, в котором И. В. Сталин отметил войска связи авиации.
Во всех частях и подразделениях связи нашей армии прошли митинги, воины восприняли похвалу их ратного труда с великим воодушевлением, поклялись до конца исполнить свой священный долг по разгрому немецко-фашистских захватчиков.
За хорошее обеспечение связью одной из крупнейших операций Красной Армии, завершившейся освобождением от противника Белоруссии и почти всей Литвы, большая группа наших связистов, руководителей и рядовых, была награждена орденами и медалями. В нашем отделе награды получили И. И. Птицын, Е. К. Чувашин, А. А. Реченский, А. С. Звягинцев, И. Г. Орехов, Л. В. Устинов, Л. М. Бейлин, С. Ф. Баваров.
Правительственных наград удостоились почти все начальники связи авиационных корпусов и дивизий. Среди них подполковники Г. Н. Ходун, В. Т. Кравченко, Д. С. Компанец, С. А. Коротков, майоры А. А. Горчаков, Б. П. Белоус, В. И. Таратура, В. М. Александров, И. И. Головин, капитаны П. П. Волохов, Н. К. Корнеев и другие. Ордена и медали получили многие офицеры армейских частей связи: майор М. В. Уборцев, капитаны А. А. Воробьев, И. М. Коростелев и М. И. Фень, старшие лейтенанты И. И. Яхин, В. К. Ермаченков, С. Г. Головин, П. Д. Пальшин, К. А. Кашавин, И. Н. Вербицкий, Г. И. Архипов, лейтенанты Ф. А. Зиненко, К. М. Галахов, И. Я. Вовк, Салах Хайрутдинов, Г. И. Кутузов.
К сожалению, я не имею возможности перечислить всех отличившихся в Белорусской операции сержантов и солдат. Но лучших из лучших, тех, кто внес наибольший вклад в обеспечение своевременного и качественного обмена всеми видами информации, назову. Вот их имена: капитан Серафим Глинский, старшины Мария Чурилина, Ефросинья Бабашко, Иван Дубинец, Алексей Кравцов, старшие сержанты Лидия Баранова, Вера Долгушина, Елена Полуянова,. Евгений Коростелев, Елена Литвиненко, Антонина Горкавенко, Евгения Першина, Антонина Карташова, Зинаида Гоморева, Николай Вейде, Клара Фирсакова, Валентина Лушакова, Евгения Хаютина, Галина [219] Запольская, Нина Василевская, Дарья Зайцева, Мария Солдатова, Евгения Труханенкова, Зоя Заутинская, Рая Хмелевская, техники и механики узла связи Сергей Урутюнов, Федор Девочкин, Иван Сасов, Сергей Шебнев, Людмила Шапчиц, Алексей Людник, Виктор Бабкин.
Вслед за столь решительным разгромом немцев на нашем фронте наступило затишье. 28 августа штаб армии перебазировался в лес у селения Большие Зорюшки северо-восточнее Мариамполя. Оставленный в Бутриманцах узел стал выполнять роль вспомогательного. Там находилась небольшая оперативная группа штабных офицеров. Она осуществляла управление авиачастями, находившимися теперь уже на тыловых аэродромах.
В Больших Зорюшках мы находились до 6 ноября. Узел штаба к этому времени имел 25 телеграфных связей, телефонная станция обеспечивала переговоры со всеми штабами соединений и отдельных частей армии.
Одним словом, связисты весьма эффективно использовали оперативную паузу. За два месяца мы всесторонне подготовились к новому продвижению на запад, к обеспечению управления в предстоящем наступлении. [220]