Все равно прорвемся!
Отпуск
Мне разрешили съездить к семье. Утром 27 декабря грузовой автобус повез нас, 30 подводников, на аэродром. Тяжелый бомбардировщик ТБ-3 уже дожидался нас. Разместились в объемистом фюзеляже, где было десятка три ящиков, груженных каким-то «железом»: блокадный Ленинград все больше выпускал оружия и щедро делился им с другими фронтами.
Самолет старый, повидавший виды. Окна без стекол. В кабине мороз зверский. Кое-как устроились, кто где. Я втиснулся между двумя ящиками, поближе к прямоугольному окну. Отсюда было все видно, но дул такой свирепый морозный ветер, что глаза слепило.
Запущены моторы, и мы вырулили на взлетную полосу. Над нами низко, почти на бреющем полете, деловито пронеслись истребители, поднявшиеся с соседнего аэродрома. Тяжело завывая моторами, мы поднялись в воздух и, не набирая высоты, полетели на северо-восток. Сопровождающие нас «ястребки» И-16 пронеслись на контркурсе на высоте метров 500 и, лихо развернувшись, снова обогнали нас.
Меня кто-то дернул за ногу. Вижу капитана 3 ранга А. И. Маринеско. Он что-то говорит мне, но я не слышу из-за рева моторов. Маринеско показывает на окно. Смотрю туда. Истребителей прибавилось, их уже десятка полтора. Кружатся каруселью. Вижу вспышки. Стреляют... Да это же бой идет! Наш самолет, пустив две длинные очереди трассирующих пуль, еще ближе прижимаясь к земле, повернул на обратный курс. Мы благополучно сели на том же аэродроме. Полет продолжался минут двадцать. Пошли устраиваться на ночлег. [136]
На следующий день все повторилось снова. После второй попытки треть пассажиров раздумала лететь. После третьей неудачной попытки осталось нас меньше половины. Когда мы вылетели в четвертый раз, то из наших остались лишь Роман Владимирович Линденберг, Александр Иванович Маринеско и Павел Иванович Замотин. После успешного приземления в Новой Ладоге, а затем ночевки на аэродроме недалеко от Москвы, где была выгружена большая часть ящиков, все пошло хорошо, если не считать, что Горький нас не принял и мы вынуждены были возвратиться и сесть в Иванове. Здесь нас продержала несколько дней непогода.
Убедившись, что летной погодой даже не пахнет, мы с Линденбергом решили ехать в Москву по железной дороге. Новый, 1943 год встретили лежа на верхней полке переполненного вагона. В Москве мы распрощались. Я доехал до станции Абдулино, неподалеку от Уфы, а дальше добирался на подводе. Мороз стоял сибирский — до 50 градусов.
С семьей я провел всего четыре дня. Обратная дорога была еще более тяжелой, мороз дошел до 56 градусов. Больше недели добирался до Ладоги. Комендант усадил меня в кабину автомашины, груженной мешками не то с крупой, не то с зерном. И мы покатили по ослепительно сверкающему снегу. Вот она, знаменитая Дорога жизни! По обе стороны дороги виднеются обломки полусгоревших машин, зияют тщательно обвехованные полыньи и следы авиабомб. Мы проехали мимо полупровалившихся автомашин. Их разгружают прямо на снег. Специальные наряды солдат копошатся вокруг грузовиков, пытаясь вытащить их на крепкий лед. Регулировщицы в беленьких шубках и теплых валенках молча показывают водителям дощечки с цифрами и буквами. Водители благодарно кивают головой и приветливо машут рукой. Солнце сияет вовсю. На большой высоте точкой повис немецкий самолет-разведчик. А бесконечная вереница машин катит и катит по ледовой дороге.
На станции Ладожское Озеро стояли пять теплушек, запряженных крохотным маневровым паровозиком. Когда вагоны заполнились до отказа, состав медленно тронулся. Довезли до Пискаревки, дальше пришлось идти пешком. Глубокой ночью, бесчисленное множество [137] раз остановленный бдительными патрулями, я добрался до плавбазы «Смольный». Когда очутился наконец в своей каюте, то даже ущипнул себя — не сплю ли: весь отпуск показался мучительным и радостным сном. Только ноющие от усталости ноги да боль в спине от укола — в Кабоне всем едущим в Ленинград вводили какую-то сыворотку — напоминали, что в отпуске я все-таки побывал.
Мы заперты в заливе
Меня назначили инженер-механиком 1-го дивизиона. Собрались здесь самые разношерстные корабли: «Л-3» и «С-4», нуждавшиеся в серьезном ремонте, подводный минзаг «Лембит», «С-9», «С-12», «С-13» и «Д-2». Моряки ремонтировали корабли. Дел было много.
Инженер-механик плавбазы «Смольный» Георгий Петрович Кульчицкий жаловался мне:
— Тяжело, Виктор Емельянович, света божьего не видим. Все спешно, все срочно, давай-давай, а материалов нет. Ездим как ошалелые то на «Русский дизель», то на «Электросилу», то на «Севкабель». Не успеем с одним справиться, как что-нибудь новое наслаивается. Мы уже освоили вулканизацию электрокабелей, заварку силуминового литья, столярные работы. Словом, то, чем сроду наши мастерские не занимались.
Штаб бригады подводных лодок перебазировался в Кронштадт. Под прикрытием ненастной погоды сюда благополучно перешел и «Смольный».
Мои обязанности усложнялись тем, что часть лодок дивизиона стояла в Кронштадте, другая часть — в Ленинграде. А мне нужно было бывать и на тех и на других. А путешествие в Ленинград и обратно — не из приятных. Враг все время обстреливал Морской канал.
Всю зиму моряки готовились к походам.
А разведка приносила все более тревожные вести. Аэрофотосъемка, которую вели самолеты, свидетельствовала, что враг перекрыл весь Финский залив двумя — тремя рядами противолодочных сетей. Мы настойчиво искали пути их преодоления. Но, как показали события, все наши усилия были тщетны. В 1943 году мы так и не смогли выйти в море.
Бесплодные попытки стоили дорого: мы потеряли несколько подводных кораблей, в том числе «С-12», на [138] котором я ходил осенью 1942 года. В этот поход лодка пошла с новым командиром — капитаном 3 ранга А. А. Бащенко (В. А. Тураев был к тому времени переведен на другой флот). Весь экипаж погиб. Я долгое время не мог опомниться. Я так сдружился с этими людьми, каждый из них стал мне родным. И вот их нет...
Не вернулись из походов 1943 года подводные лодки «Щ-408», «Щ-406», «С-9». Только «Щ-303» под командованием И. В. Травкина после страшнейших испытаний удалось вырваться из западни.
Чтобы избежать дальнейших потерь, Ставка Верховного Главнокомандования приказала до особого распоряжения подводные лодки в Балтику не посылать.
Для нас началась мучительная пора. Вся страна воюет. Прорвана блокада Ленинграда, одержана великая победа на Курской дуге, наши войска форсировали Днепр и все более успешно гонят врага на Запад, а мы «сидим у моря и ждем погоды».
Конечно, мы не сидели без дела. Подводники с помощью заводских рабочих достраивали новые лодки. Так, были достроены минный заградитель «Л-21» и могучие подводные крейсера «К-51», «К-52», «К-53», «К-54», «К-55», «К-56».
Подводную лодку «К-52» ввели в строй еще летом 1942 года, и в ту же навигацию она успешно действовала в море. По этому поводу политическое управление флота выпустило листовку. В ней говорилось:
«...Замечательный подводный корабль строили рабочие для Краснознаменного Балтийского флота. Корабль был уже почти готов, но грянула война... Подводная лодка осталась недостроенной.
Подводная лодка осталась недостроенной, но на ней был экипаж, назначенный, как это принято, еще в период постройки, И этот экипаж решил достроить корабль.
Когда инженер-капитан 3 ранга Александр Петрович Барсуков сказал об этом заводским специалистам, те с сомнением покачали головой:
— Слишком сложное дело...
— Что ж, попробуем! — ответил Барсуков.
Дело было действительно сложное. Но терпкий пороховой дым, стлавшийся над рекой, напоминал о близости врага. К тому же еще адмирал С. О. Макаров сказал, что «русским морякам лучше всего удаются предприятия невыполнимые».
Требовалось произвести большие электросварочные работы, но [139] не было нужной аппаратуры и приборов. Подводники сумели разыскать их на другом конце города. Не было транспорта, чтобы доставить это оборудование на корабль. Подводники разобрали их по частям, перевезли на трамвае и перенесли на руках. Надо было выполнить много токарных работ. Один из заводов предоставил в распоряжение подводников свой бездействовавший токарный цех. Но цех давно не работал, и там царили запустение и холод. Морякам пришлось приводить в порядок станки. Сутками не выходил из цеха инженер-капитан 3 ранга Барсуков. Под его руководством балтийцы привели в порядок заброшенный цех и наладили станки. Под его же руководством подводники производили буквально ювелирные работы, вытачивая тончайшие детали.
Какими замечательными темпами работал дружный экипаж подводного корабля! 12 месяцев — вот срок, намеченный для такого объема работ по нормальному довоенному плану завода при наличии оборудованных цехов, при изобилии материалов. Вчетверо быстрее этого срока ввели свой корабль в строй славные подводники — ввели в строй в труднейших и сложнейших условиях блокированного фашистами Ленинграда.
Подводная лодка сдала все положенные испытания. Сдала отлично! Большевистское упорство славного экипажа — порукой тому, что и грядущие испытания в боевых походах, в смертельных схватках с врагом будут отлично сданы стойкими подводниками.
Военный совет Краснознаменного Балтийского флота наградил инженер-капитана 3 ранга Барсукова Александра Петровича орденом Красной Звезды. Его ближайшие помощники — старший инженер-лейтенант Семенов Евгений Иванович и главный старшина Перевозчиков Павел Петрович — награждены медалью «За боевые заслуги». Подводники Балтики!
Ваши боевые товарищи — Александр Петрович Барсуков, Евгений Иванович Семенов, Павел Петрович Перевозчиков и другие матросы, старшины и офицеры дружного экипажа — показали, что и трудности блокады не помеха для передовиков труда и войскового дела.
Равняйтесь по ним, товарищи подводники!
Готовьте свои корабли к победным боям!»
После снятия блокады Ленинграда мы все свободнее вздохнули. Теперь уже над нами не висела дамокловым мечом угроза потопления кораблей на фарватерах Ленинград — Кронштадт.
Очистка фарватеров началась с первых же дней весны 1944 года. Наши буксирные пароходы «Бурбель» и «Фигаро» стали совершать регулярные рейсы в Ленинград.
Пора было подумать о новом полигоне для кораблей. В строй вступали подводные крейсера типа «К». Насколько трудно им было плавать на «Охтенском море», стало очевидно, когда один из этих кораблей течением Невы прижало к быкам главного пролета Литейного моста. [140]
Решили было использовать в качестве полигона Лужскую губу. Но однажды вечером, когда там проходили ходовые испытания подводного крейсера «К-51», туда прокралась немецкая подводная лодка. На счастье, враг промазал — торпеды прошли мимо. Но после этого случая в Лужскую губу мы не показывались.
Стали плавать на Красногорском рейде. Как-то с новым командиром дивизиона А. Е. Орлом мы вышли туда на подводном минном заградителе «Л-21». Прибыли ночью, задолго до рассвета погрузились и легли на грунт. С утра началась учеба.
Я хожу из отсека в отсек и объявляю:
— Пробоина в первом отсеке по правому борту!
— Пробоина во втором отсеке на подволоке!
— Пожар аккумуляторной батареи в третьем отсеке!
Где бы я ни проходил, там мгновенно возникали «пожары» или прочный корпус «пробивали осколки снарядов». Дым имитирующих средств отнюдь не условно разъедал глаза, а вода из условных пробоин фактически вырывалась при давлении пять атмосфер. Огонь не на шутку обжигал руки, а вода больно била по лицу, заставляя моряков забывать, что это только учебные пробоины. Это было тяжело, но необходимо.
Командир корабля капитан 2 ранга Сергей Сергеевич Могилевский, командовавший лодками подобного типа еще тогда, когда я сидел за столом в училище, безусловно не нуждался в проверке, но его, как командира, радовали и сложность вводных аварийных задач, и придирчивость штаба дивизиона. С большим удовлетворением я отметил, что, хотя экипаж корабля долгое время занимался ремонтом, высокая выучка моряков сохранилась. В этом была заслуга опытного командира. Без отдельных шероховатостей, конечно, не обошлось, но без этого ведь не бывает в любом большом деле.
Пробыв целый день в подводном положении и отработав все положенные задачи, подводная лодка к вечеру всплыла. Мы еще немного походили по рейду, несколько раз хронометрировали время продувания главного балласта — это время необходимо знать, особенно в темное время суток, когда лодка всплывает вслепую, в кромешной тьме.
Сигнальщики доложили о приближении тральщика. [141]
С него передали семафор: в этом квадрате плавать запрещено.
Оказывается, оперативный дежурный Кронштадтского морского оборонительного района ошибочно дал «добро» нашей подводной лодке, не проверив как следует обстановку. В районе, где мы ложились на грунт, обнаружена магнитная мина, у которой число импульсов находится, по данным командира тральщика, на пределе.
— Сколько галсов вам осталось сделать до взрыва? — запросил комдив.
— Три или четыре. Мы точно сказать не можем.
Тральщик, спустив магнитный трал, дал ход. Мы поспешили ретироваться из этого района.
На следующий день дивизионный минер капитан-лейтенант Д. Д. Винник сказал мне, что вчера на первом же галсе тральщик подорвал донную мину на том самом месте, где мы перед этим ходили...
Финские шхеры
В сентябре 1944 года Финляндия вышла из войны. Известие это обрадовало всех. Наши подводные лодки приготовились следовать на запад.
28 сентября 1944 года после обеда на Большом Кронштадтском рейде царило оживление. Пять тральщиков, столько же сторожевых катеров и три подводные лодки 3-го дивизиона — «Щ-310», «Щ-318» и «Щ-407» — формировались в эскорт. Вскоре этот первый конвой ушел в далекое плавание.
1 октября 1944 года мы проводили в путь подводные лодки нашего дивизиона «Л-3», «Д-2», «С-13» и «Лембит». Перед этим мы провели бессонную ночь. На совещании командиров боевых частей кораблей Яков Спиридонович Коваленко неожиданно доложил:
— У меня на «С-13» обнаружилась трещина на внутренней топливной цистерне по левому борту. Хотел с вами посоветоваться.
После совещания пошли с ним на лодку. Результаты осмотра меня сильно огорчили. Было ясно, что с такой трещиной подводная лодка идти в море не может. Решили — впервые в нашей практике — применить электросварку без откачки топлива из цистерны. Рекомендовать этот способ не могу, но тогда это решение [142] оказалось правильным. Сваривали специальными электродами, приняв все предосторожности, чтобы избежать скопления паров топлива, которые в смеси с воздухом могли взорваться от малейшей искры. Инженер-механик «Смольного» Кульчицкий выделил для этой работы лучшего электросварщика. Почти всю ночь мы провозились с полуметровой трещиной. Но вот работа закончена, гидравлические испытания подтвердили надежность шва. Мы вздохнули с облегчением. Теперь все в полном порядке, за исключением полного беспорядка в отсеке. Вахтенным матросам в ту ночь пришлось изрядно поработать под руководством старшины 1-й статьи Прудникова.
Через несколько дней в составе эскорта другого дивизиона ушла наша «С-4». Забот у меня поубавилось. В шутку я об этом пожаловался помощнику флагманского инженер-механика Александру Кузьмичу Васильеву. На это он мне ответил:
— Отдохни денек. Затем займешься оставшимися тремя подводными лодками и плавбазой. Их ведь тоже нужно как следует подготовить к походу.
— Постой, Александр Кузьмич, у меня только две подводные лодки остались здесь. Какие три ты насчитал?
— А «L-55» ты что, не считаешь боевой единицей?
— Боевой единицей я ее, разумеется, не считаю, но для счета это безусловно корабль, и очень для нас ценный.
— Она пойдет своим ходом. Следи за ней в оба, а то ее моряки опять что-нибудь провернут и потеряют.
Александр Кузьмич намекал на случай, который произошел на «L-55» несколько месяцев назад. При проворачивании механизмов молодой матрос перестарался, привел в действие привод отдачи киля. Многотонный свинцовый брус отделился от днища лодки и упал на грунт. Водолазы И. А. Бойченко и А. А. Райский киль достали, но поставить его на место без дока было невозможно. Решили, что старушка и без киля обойдется, а свинец отдали береговой базе.
К переходу готовились усиленно. Дело усложнялось тем, что в путь отправлялись корабли, которые уже [143] давно не плавали. А от длительного бездействия, как известно, механизмы портятся больше, чем от работы.
Испытали на ходу «Смольный». Крупных недостатков не нашли. А так, по мелочам, — уйма: там парит, там шипит, там не держит, там не закрывает... Кульчицкому и его подчиненным пришлось много потрудиться.
16 октября к борту плавбазы «Смольный» последний раз подошел танкер «Николай Островский», пополнил запас мазута.
В 17.30 эскорт двинулся в путь. Сопровождают нас четыре тральщика и два морских охотника. Ведет нашу армаду неутомимый труженик моря командир дивизиона базовых тральщиков капитан 3 ранга Михаил Опарин. Легли на курс на остров Лавенсари. Плавбаза «Смольный» следует сразу за последней парой тральщиков, которые идут с тралами. Погода удивительно хороша. Заходящее солнце красит багрянцем воды залива.
Но тишина и покой обманчивы.
— Мина! — крикнул сигнальщик.
Грязно-зеленый шар проплыл в нескольких десятках метров от левого борта «Смольного».
Перед островом Пенисари встретилась вторая плавучая мина. Вскоре пришлось свернуть с фарватера: повстречался участок, огороженный вехами, — здесь обнаружены четыре магнитные донные мины. Когда сумерки сгустились, на всех кораблях зажгли кильватерные огни. Сбавили ход.
Больше суток простояли на якоре между островами Пенисари и Лавенсари: тральщики расчищали фарватер. Жалко было топлива, но котлы держали под парами: приказ мог прийти с минуты на минуту.
Море засвежело. К полудню 18 октября ветер усилился до шести баллов. «Смольный» начало так дергать, что чуть не оборвало якорные цепи. Снялись с якоря. Тральщики треплет неистово. У острова Улькотамио они покинули нас. Подошел катер с финским лоцманом.
Идем шхерами. Вокруг десятки, сотни островов и островков. Ветер налетает сильными шквалами, страшно завывая в вантах и антеннах. Все время держим полный [144] ход, чтобы нас не дрейфовало на камни, зловеще выглядывающие из воды то с правого, то с левого борта. Лоцман держится уверенно. Командир дивизиона тоже спокоен, больше всех волнуется Кульчицкий. То и дело он заявляет мне:
— Виктор Емельянович, вылетаем в трубу. Мазут на исходе. Что делать?
— Так держать! Кончится мазут — доложите. Будем принимать решение: становиться на якорь или жечь соляр вместо мазута.
Постепенно волнение Кульчицкого захватывает и меня. При таком форсированном режиме нам мазута до Турку не хватит.
А ветер, как назло, все сильнее. Когда между скалистыми островами открывается море, видишь сплошную пену. А здесь, среди островов, вода спокойная, только в вантах не стихает душу раздирающий стон.
По пути мы узнали, что из своего первого боевого похода уже возвратились в Хельсинки подводные лодки «Щ-310» и «Лембит», ожидается возвращение «Щ-407». Все лодки достигли боевого успеха. «Щ-310» потопила четыре транспорта! «Лембит» потопил транспорт и сторожевой корабль.
Замечательно пошли дела!
Вечером 19 октября мы прибыли в Хельсинки.
Хотелось познакомиться с финской столицей, но все дни, что мы простояли здесь, были загружены до предела. Осматривали лодки, вернувшиеся из походов, составляли ремонтные ведомости. Корабли, нуждавшиеся в серьезном ремонте, отправили в Кронштадт. Кое-что делали на месте. Спасибо товарищам из Государственной контрольной комиссии — они помогали договариваться с администрацией финских предприятий. Финны — народ трудолюбивый. Заказы наши выполняли с готовностью и добросовестно.
В ноябре плавбаза «Смольный» перешла в Турку. Теперь наш дивизион базируется здесь. Место удобное — хорошо оборудованный порт, довольно мощные судоремонтные заводы. Дело пошло веселее. С дирекцией заводов мы быстро сработались. Ремонт стал протекать [145] нормально, корабли своевременно выходили в море.
Наступила зима. Лодки продолжали плавать. И каждая возвращалась с победой.
В январе у нас состоялся памятный разговор с командиром дивизиона. Александр Евстафьевич Орел испытующе взглянул на меня:
— Садись, дивмех, давай поговорим. Необходимо срочно послать очередную подводную лодку в южную Балтику.
— Вы имеете в виду, конечно, «Л-21»?
— Вот именно.
— Товарищ капитан первого ранга, — сказал я, — помните, еще год назад вы обещали послать меня в море. Это было, когда стало известно, что гитлеровцы в Киеве расстреляли моего отца. Вы сказали, что предоставите мне возможность отомстить за его гибель. Тогда это не получилось. Пошлите меня в море теперь. Заверяю вас, что приложу все силы, чтобы отлично справиться с задачей.
Александр Евстафьевич улыбнулся:
— Охотно выполню твою просьбу. Тем более что я сам получил «добро» у комбрига сходить в море с Могилевским. Надводным ходом «Л-21» не блещет. Шестнадцать узлов — парадный ход, а конвои ходят с двенадцатиузловой скоростью. Трудно будет догонять и перехватывать их. Дизеля придется все время перегружать полными ходами. А командир группы движения на лодке совсем молодой, Долгополову нелегко с ним будет. Вот я и хочу просить командование разрешить мне в боевой поход взять тебя.
— Давайте я попрошусь у комбрига. Я ему объясню, что за время моего отсутствия здесь будет помфлагмеха Васильев Александр Кузьмич.
— Обожди. Не вмешивайся, а то можешь все испортить. Ты готовься к походу серьезнейшим образом. Чтобы не было никаких неожиданностей с техникой.
Предупреждение законное. Подводные лодки наши плавали интенсивно. На ремонт мы старались тратить как можно меньше времени. Механизмы были в значительной [146] степени уже на пределе. Об этом знали мы все, но считаться с этим не приходилось. Старых кораблей мы уже не щадили, ремонтировали механизмы так, чтобы они хоть со скрипом, но дотянули до конца войны. Поэтому за ними нужен был глаз да глаз.
Подводный минзаг «Л-21» стоял в сухом доке. Его инженер-механик Николай Сергеевич Долгополов только что принял дела у Н. Н. Петрова, получившего назначение на строящуюся «К-54». Деятельный, энергичный Долгополов быстро освоился с кораблем и очень умело повел ремонтные работы.
Во второй половине февраля лодка вышла из дока. Затягивалась кропотливая работа по регулировке пневматики кингстонов главного балласта. Мне так и хотелось вмешаться, но каждый раз удерживался. Пусть молодой инженер сам во всем разберется. Долгополов знал, что я пойду в море вместе с ним, и откровенно попросил не слишком опекать его. Он понимал, что этот боевой поход для него будет своего рода экзаменом, и хотел сдать его без подсказок.
Погрузили мины и торпеды, приняли артбоезапас, топливо и продукты. На ходу я передал свои функции Александру Кузьмичу Васильеву. Сказал ему:
— Выкручивайся, Саша, один месяц сам. Впрочем, финны тебя теперь здорово знают. Помнишь, как ты им нос утер в ночь перед рождеством?!
Тогда «Щ-307» вернулась из похода со сломанным винтом и погнутым гребным валом. Инженеры завода заявили, что сделать с валом ничего не могут, и потребовали изготовления нового вала. Васильев, в прошлом токарь Ижорского завода, возмутился:
— А ну-ка, ставьте вал на станок!
Финны выполнили просьбу. Это было в ночь перед рождеством. Завод опустел. В цехе остались мы с Васильевым. Он встал к огромному станку. Работали всю ночь. Утром финны удивились: вал был как новый. «Щ-307» ушла в боевой поход точно в срок.
— Тебя они слушаться будут, — говорю я. — Народ очень толковый и деловой. С ним легко договориться. [147]
Провожать нас в боевой поход 5 марта 1945 года приехал из Хельсинки капитан 1 ранга Л. А. Курников. Он спросил у Орла:
— Может быть, без Коржа пойдешь, Александр Евстафьевич? Работы здесь непочатый край, да и Васильев мне нужен в Хельсинки.
— Нет, нет, Лев Андреевич. Корж пойдет в поход, как договорились раньше.
— Ну ладно, идите. Ни пуха ни пера! [148]