Вперед!
Нам разъяснили задачу. Пойдем на запад. Место нашей новой дислокации — Мценск.
— Но он еще занят немцами!.. — изумились мы.
— Ничего, — спокойно ответили нам. — К вашему приходу он станет нашим.
Я смотрю на Золотухина и других моих товарищей. Какой радостью сияют их глаза! Наступаем! Уверенно наступаем, и ничто уже не остановит нашу армию.
Да, многое изменилось за год, проведенный нами под Тулой. Сокрушительный удар нанесен по врагу на Волге и на Дону, удар, после которого ему уже не оправиться. Прорвана блокада Ленинграда. Освобождены Курск, Ростов, Краснодар, Луганск, ликвидирован демьянский плацдарм немцев. Наступление советских войск ширилось. Началось изгнание врага из пределов нашей Родины.
И мы, строители, должны внести свой вклад в это великое дело.
Нас поставили в известность: наше соединение временно передается в распоряжение фронтового командования. Задача строителей — вместе с войсками возводить полевые рубежи на позициях вторых эшелонов, чтобы армия всегда имела укрепленный тыл, который задержал бы врага, если бы ему в отдельных местах удалось вклиниться в нашу оборону.
Предупредили, что нам предстоит еще одно важное дело — участвовать в разминировании освобожденных от врага территорий. Войсковым саперам одним с этим не справиться: фашисты минируют все — поля, реки, предприятия, дома. Пока не будет устранена эта опасность — а население уже несет большие жертвы от [131] мин, — нельзя вести речь о восстановлении нормальной жизни на освобожденных землях.
Прощаемся с московскими товарищами. Генералы Григорий Григорьевич Соколов, Сергей Иванович Ширяев и Михаил Петрович Воробьев от всего сердца желают нам удачи. Тяжело расставаться. Соколов и Ширяев были для нас не только старшими начальниками, но и самыми чуткими друзьями. Они бывали у нас часто. На машинах, верхом на лошадях, пешком эти два генерала вместе с нами и «хозяином» наших рубежей Алексеем Александровичем Ямановым облазали каждый ров, каждый дот. Хвалили, ругали, если что не так, советовали, поправляли. Они знали в лицо всех наших офицеров и сотни бойцов. Соколов и Ширяев приняли самое горячее участие в аттестовании наших офицерских кадров, помогли правильно оценить людей. И в том, что у нас появились свои капитаны, майоры, подполковники и даже полковники, мы видим заботу этих «рабочих генералов», как их любовно называли строители.
У Соколова — пылкая, неунывающая душа. Прошагав за день десятки километров, он заходил в первую попавшуюся палатку или землянку, пристраивался поближе к самовару — туляки нас щедро снабдили ими — и заводил разговор с народом. Любил читать «Василия Теркина» — на память знал целые главы. С его легкой руки стихи Твардовского о простом, остроумном и веселом бойце прочно вошли в нашу самодеятельность, вызывая неизменный восторг строителей. Генерал позаботился и о том, чтобы сам автор чудесной поэмы побывал у нас.
Таким же неутомимым и жизнерадостным был генерал Ширяев. Никто бы не подумал, что этот человек болен тяжким недугом — туберкулезом легких. Когда мы узнали об этом, нас взяла оторопь: ведь мы часами таскали Сергея Ивановича по нашим окопам в любую погоду, порой по колено в воде. Стали было отговаривать его от таких походов, старались потеплее одеть, спрятать от дождя или снега. Генерал отмахивался: «Перестаньте, я здоров, а вот закончится война, с любым из вас в здоровье поспорю!» Болезнь не помешала этому железному человеку вынести все невзгоды войны. И тем тяжелее для нас было потерять его уже после победы. [132]
На дворе апрель. Сыплет снег вперемежку с дождем. Ветер бьет в лицо. Пустяки! Не такое видели! Строители спешат: фронт ждет!
Наши квартирьеры уже давно отправились в путь — готовить для нас пристанища на привалах.
Мы простились с тульскими и калужскими рабочими и колхозницами, со всеми, кто вместе с нами возводил рубежи. В поход отправляются лишь наши «основные кадры» — те, кто прошли дорогами Брянщины, Мордовии и Подмосковья. Нас все равно много — десятки тысяч. Стройными колоннами строители идут сквозь метель. Новый марш мы должны завершить в еще более сжатые сроки, провести его еще более организованно, чтобы каждая часть, каждое подразделение прибыли к месту назначения в полной боевой готовности.
Нас ждет фронт! И строители бодро и твердо шагают по дороге войны, на Мценск — Орел. Неважно, что эти города еще заняты врагом!
Впереди нас не стихают бои. Мы идем позади наступающих наших частей, возводя у них за спиной промежуточные рубежи, на которые они могли бы опереться. Подчас мы сливаемся с массой войск. Это бывает, когда штурмующие группы и передовые части натыкаются на организованную оборону врага или сдерживают противника, пытающегося перейти в наступление. Тогда нам приходится работать под огнем. Спешно создаем укрытия, где могли бы сосредоточиться наши войска, готовясь к решающему штурму.
Двигаясь из Тулы вдоль шоссе Москва — Харьков, мы вначале проходили по селениям, колхозники которых вместе с нами трудились на тульских рубежах. Это были деревни Солова, Новая Жизнь, Лапатково, Лукино, Свободный Серп, Красная Локна, Петровка, Горбачево. Нас встречали здесь с сердечным радушием. Если позволяло время, мы помогали колхозникам, вернее, колхозницам (мужчин в деревнях почти не осталось) восстанавливать хозяйство: ремонтировали производственные постройки и дома, чинили инвентарь. Хотелось по возможности отплатить людям за их бескорыстную помощь нам на строительстве рубежей.
Строители шли вперед бодро и уверенно, как и вся наша армия. Что ни говорите, а наступать, как бы ни было это трудно, всегда радостнее, чем отступать. [133]
На привалах формируем отряды минеров по 100–150 человек в каждом. Создаем их в основном из молодежи. Желающих попасть в них нет недостатка. Вначале хотели отобрать в отряды только мужчин. Но девушки заявили решительный протест. После многочисленных переговоров с Москвой получили разрешение принимать и женщин. Так у нас образовались и женские команды минеров. Пыл добровольцев не охладили и трагические картины, которые нам доводилось наблюдать по пути. В районе Плавска табун колхозных лошадей, напуганных вражеской бомбежкой, забежал на минное поле. Обезумевшие животные метались среди грохота и огня, пока почти все не погибли.
Наши инструкторы урывали каждый час для занятий. Учили осторожности. Сапер ошибается один раз в жизни! Опасность работы не пугала энтузиастов. Наши добровольцы остались минерами до конца войны, а многие из них, как А. Г. Гребешок, М. К. Рубацкий и другие, трудились на этом ответственном поприще и в послевоенные годы, очищая родную землю от зловещих «гостинцев», на которые так щедр был враг.
Чем ближе к Мценску, тем дольше становятся наши остановки. Иногда по неделям задерживаемся на одном месте. Строители возводят укрепления, минеры работают на минных полях. Враг заложил мины на огромном пространстве в три — четыре «этажа», перемежая противотанковые с противопехотными, прибегая к самым коварным «сюрпризам». Пядь за пядью приходится очищать землю. Можно сказать, что наши минеры проползли на коленях сотни километров, ощупывая своими руками каждый бугорок, каждый комок почвы.
Минеры гордились своим искусством и вели строгий счет выкорчеванным из земли страшным ящикам и банкам, отражая его в ежедневных сводках. Сотни обезвреженных мин значились на счету каждого минера.
Один из отрядов, двигавшихся на Мценском направлении, возглавлял смелый и изобретательный капитан Александр Тарханов. Он запрещал рядовым бойцам, особенно девушкам, «брать» сложные, а потому и наиболее опасные мины. Если попадалась такая мина, саперы должны были отмечать ее красным флажком. Обезвреживать ее имел право только сам Тарханов или кто-нибудь [134] из выделенных им командиров. Капитан говорил, что он «теряет аппетит», если в течение дня лично не извлечет парочку мудреных фугасов. Никто не смел его ослушаться. Никто, за исключением отчаянной Нади Русановой, которая своими нежными пальцами обезвреживала такие хитрые «сюрпризы», что и у бывалых минеров от страха шевелились волосы под ушанками.
Такое самовольство выводило капитана Тарханова из себя. При извлечении особо опасных мин, когда было очевидно, что мину можно уничтожить только подрывом, было обязательным правилом отрывать небольшую глубокую траншею, в которой укрывался минер, прежде чем дернуть веревку, привязанную к чеке запала. По этой траншее капитан безошибочно мог определить, кто из бойцов нарушил его приказ.
Зная это, Русанова, подорвав мину, немедленно закапывала траншею, «заметала следы».
Попалась она совершенно неожиданно. Приготовив все к взрыву трудноизвлекаемой мины, Надя залегла в траншее и потянула трос. И тут раздался грохот необычайной силы. За ним второй удар, третий, четвертый. Дрожала и стонала земля. А взрывы все следовали один за другим. Жесткие комья падали в траншею дождем. Оглушенная, засыпанная землей, девушка не смогла подняться. Дежурный по минному полю, видя необычный каскад взрывов, немедленно по телефону сообщил о «ЧП» в штаб отряда, а сам с оказавшимися поблизости товарищами бросился на помощь Наде. На мотоцикле прилетел Тарханов. Надю уже извлекли из-под земли, она лежала на ватнике бледная, неподвижная. Тарханов пощупал пульс Нади и приказал немедленно отправить пострадавшую в санчасть. Стал проверять, что случилось. В этот день к нам заехал генерал инженерных войск Борис Александрович Оливетский. Вслед за Тархановым он поспешил на место происшествия, осмотрел участок работ и был изумлен мастерством Русановой. Она сумела разомкнуть все связи огромной минной ловушки, но не смогла обнаружить детонирующих устройств между группами мин. Все же Надя, разъединив провода, предотвратила взрыв огромной силы, от которого могли бы погибнуть и сама, и минеры, работавшие поодаль. [135]
Отважная девушка быстро поправилась. Через два дня она вернулась в отряд. Капитан Тарханов заявил ей, что за нарушение приказа переводит ее на минный склад. Надя возмутилась, сказала, что будет жаловаться. Подала рапорт начальнику военно-полевого строительства, а потом написала жалобу и мне. Неудобно было отменять правильное решение ее непосредственного начальника, и я не стал этого делать. Русанова обратилась к генералу Оливетскому. Борис Александрович пожалел отважную девушку. Он попросил нас оставить Надю Русанову на любимом деле, но строго предупредил ее, чтобы впредь не допускала самовольства. Так и осталась Русанова минером. За отвагу и боевое мастерство она трижды награждалась орденами.
Такой же смелостью отличались наши минеры, в прошлом землекопы Ефросинья Пафнутьевна Пантюхина, получившая орден Трудового Красного Знамени за Тульский рубеж, москвички Екатерина Семеновна Борзунова и Анна Дмитриевна Басько и многие их подруги, прошедшие по дорогам войны до Берлина.
Западнее Курска, в полосе действий Центрального и Воронежского фронтов, образовался выступ, глубоко вдававшийся в расположение войск противника и разобщавший немецко-фашистские группировки, которые находились в районах Орла и Харькова. Гитлеровское командование всеми силами стремилось ликвидировать выступ, отводя решению этой задачи важное место в своих планах на лето 1943 года. Гитлеровцы еще тешили себя мечтой повернуть ход войны в свою пользу.
Для советских войск Курский выступ приобрел также исключительно важное оперативно-стратегическое значение, так как он обеспечивал им исходные позиции для нового мощного наступления.
Стратегический план и направление главных ударов гитлеровских войск своевременно были вскрыты советским командованием. Общие задачи нашей армии состояли в том, чтобы закрепить и развивать успехи, достигнутые в результате зимних боев, упорной обороной обескровить противника, а затем нанести ему сокрушающий удар.
Войска Центрального и Брянского фронтов, которым было придано наше управление оборонительного строительства, получили задачу заблаговременно укрепить [136] свои позиции, чтобы встретить врага на заранее подготовленных рубежах. Нам было приказано построить мощный рубеж на Курском выступе и ряд промежуточных рубежей от Черни до Курска. С большим удовлетворением мы восприняли этот приказ, хотя и понимали, сколько труда будет нам стоить его выполнение.
Не хватало людей. Если раньше к нам на выручку приходили десятки тысяч добровольных помощников из местного населения, то теперь на это было трудно рассчитывать. Мы шли по районам, опустошенным врагом. Тысячи людей фашисты перед своим отступлением угнали на запад в рабство. Обезлюдели села и города. После, когда наши войска освободили Орел, мы увидели на его улицах оставшиеся после фашистов плакаты:
«Объявление германского главнокомандования.В среду, 28 июля 1943 года, с 12 до 16 часов все родившиеся с 1918 до 1929 года женщины, проживающие в городе Орле, должны явиться в соответствующие полицейские участки для отправки из города Орла. Освобождаются от явки те женщины, которые или сами, или коих мужья работают в германских войсковых частях, кроме того, женщины, которые имеют четверо или более собственных детей в возрасте менее 10 лет. С собой необходимо взять детей, родителей и остальных членов семьи, продукты на несколько дней и самые необходимые вещи, которые самим придется нести.
Женщины, уклоняющиеся от явки, будут задержаны.
Военный комендант г. Орла генерал-майор Гоман».
Мы читали это, и перед нашим мысленным взором вставала жуткая картина. Подгоняемые штыками и прикладами толпы людей идут по избитой дороге. Женщины с детьми, подростки, старики. Их угоняют из родных мест на голод, страдания, на нечеловеческий труд, на поругание. Угрозы, страх и смерть сопутствуют им. Всюду висят объявления: «Кто будет нарушать приказы германского командования, будет казнен!», «Кто будет помогать партизанам, безразлично мужчина или женщина, будет повешен!»
Расстрелами и виселицами насаждали фашисты свой «новый порядок». Под страхом смерти требовали выдавать партизан, коммунистов, красноармейцев. Но проходили дни, недели, а доносчиков не было. Оккупанты приходили [137] в ярость, грозили, увещевали. Моральным растлением, дикой тупостью и жестокостью веяло от их угроз и посулов. В селах мы находили расклеенный на видном месте документ, датированный еще 12 сентября 1941 года:
«Объявление германского главнокомандующего к оккупированному населению!Возобновление порядка и ваш мирный труд саботируется преступной деятельностью, направленной против германских войск. Вы должны помогать германским войскам против банд. Для этого командование готово не только оказывать вам всемерную поддержку, но и вознаградить вас за ваше содействие и искоренение большевизма. В зависимости от рода оказанных услуг вознаграждение за них может быть не только денежным, но и продуктами, как-то: хлебом, сахаром, мукой, спиртом и табаком.
Германское командование не намерено в дальнейшем терпеть подобные преступные деяния, производимые иногда с вашего ведома, а иногда даже с вашей поддержкой. Поэтому с 16 сентября с. г. вступают в силу нижеследующие усиленные постановления:
1) кто укроет у себя красноармейца или партизана, или снабдит его продуктами, или чем-либо ему поможет, тот карается смертной казнью через повешение. Это постановление имеет силу также и для женщин;
2) в случае если будет произведено нападение или взрыв, или иное повреждение каких-либо сооружений германских войск, то виновные начиная с 16/IX 1941 г. будут в назидание другим повешены на месте преступления. В случае если виновных не удастся немедленно обнаружить, то из населения будут взяты заложники. Заложников этих повесят, если в течение 24 часов не удастся захватить виновных. Если преступное деяние повторится на том же месте или вблизи него, то будет взято и повешено двойное число заложников».
Ни угрозами, ни казнями не удалось фашистам сломить советских людей. Гремели взрывы в городах, загорались здания гитлеровских учреждений, партизанские пули настигали врага повсюду. Пылала земля под ногами оккупантов.
Меня вызвали в только что освобожденный Карачев, где расположился штаб одной из наших армий. К городу [138] мы подъехали ночью. Я хорошо помнил этот старый уютный городок. Но где же он? Ведь давно уже должны были подъехать к нему. Неужели сбились с дороги? Выходим из машины, осматриваем местность, насколько позволяет темнота. Двигаемся дальше. Начало светать. И тогда мы увидели развалины. От города ничего не осталось. На окраине виднеются несколько убогих домиков. А кругом, насколько охватывает глаз, лишь груды щебня, поросшие буйным бурьяном. Теперь стало понятно, почему ночью мы долго не могли обнаружить города. Его не было, от него осталось лишь «географическое понятие». Штаб мы разыскали в лесу. Покончив с делами, на обратном пути снова заглянули в бывший город. Из подвалов и погребов, ставших теперь единственным жильем для горожан, показались старухи и дети. Исхудавшие, оборванные, грязные — выходцы с того света. Разговорились. И услышали страшную историю.
В домике на окраине жила семья советского офицера: престарелая мать, жена, двое мальчишек и племянница-десятиклассница. Не успели они до прихода немцев выехать из города. Немецкие офицеры приметили красивую молодую женщину, стали наведываться к ней, но она решительно отвергала все их домогания. Слух о неприступной красавице дошел до начальства. И однажды в сопровождении своей свиты в домик на окраине заявился сам оберштурмфюрер. Ни лесть, ни угрозы не подействовали. Тогда высокопоставленный негодяй сбросил маску. При угодливой помощи своих подчиненных он надругался над женщиной. Остальные офицеры за стенкой на глазах у старухи и детей изнасиловали несовершеннолетнюю школьницу. На другой день визит оберштурмфюрера повторился. Фашист считал, что обесчещенная женщина уже не будет противиться. Вся семья забилась в угол, истерзанная девочка лежала в горячке. Не обращая на них внимания, фашист подошел к молодой женщине, властно положил ей на плечо руку:
— Надеюсь, ты теперь поумнела?
— Да, поумнела.
Женщина стояла у плиты. Молниеносным движением схватила чугунок, выплеснула кипяток в ухмыляющуюся морду гитлеровца. Тот дико заорал, кинулся к двери, споткнулся о порог и растянулся в сенях. Автоматчик, стоявший за дверью, влетел в комнату, выпустил наугад [139] несколько очередей, затем поднял своего начальника и повел прочь. Молодая женщина судорожно перецеловала детишек и ринулась в ночь. Больше ее никто не видел. Полуживую девочку забрали утром на допрос. Оттуда она не вернулась.
Мы слушали ослепшую от горя старушку, смотрели на угрюмых, не по годам повзрослевших мальчишек-сирот, и сердце обливалось кровью. Ничего мы не могли сказать им в утешение, кроме того, что сил не пожалеем и отомстим врагу. За все отплатим сторицей.
Гневом горели глаза людей, видя, что натворили фашисты на нашей земле.
Минеры и саперы, расчищавшие проходы советским войскам, оставляли за собой колышки с кусочками фанеры, на которых было выведено: «Вперед на запад, на разгром врага!», «Смерть проклятому фашизму!»
Кругом сожженные, опустевшие селения. На помощь местного населения мы не надеялись. Но к нам все-таки приходят рабочие и колхозники. Сначала их единицы. А потом заявились четырьмя колоннами по 2000 человек в каждой. Коммунисты Курской и Орловской областей призвали население помочь фронту. Прибывают рабочие и колхозники из других областей. Пополнение нас очень обрадовало. Это была помощь от всего сердца, и ее нельзя было не ценить.
Чтобы справиться с огромным объемом работ, мы чаще, чем обычно, прибегаем к взрывчатке, минированию, шире используем естественные препятствия — болота, реки, овраги.
Не стихали воздушные бои. Сотни бомбардировщиков и штурмовиков бросал враг против наших войск. Советские истребители геройски вступали в схватки. Все же врагу часто удавалось бомбить наши позиции. Чтобы сохранить жизнь людям, необходимо было как можно быстрее укрыть войска. Вместе с саперами мы строили убежища, блиндажи. Одновременно не прекращалось строительство рубежей. Весь Курский выступ покрылся сплошной сетью траншей и окопов. Рыть приходилось под обстрелом и почти без всякой техники: она немедленно уничтожалась вражеским огнем. Для нас это, пожалуй, было самое тяжелое испытание за всю войну. Политработники, коммунисты разъясняли строителям [140] важность задачи, вдохновляли людей на трудовой героизм, увлекали их личным примером.
В одной из листовок, выпущенной Политуправлением фронта, говорилось:
«Боевой устав пехоты учит, что наступательный бой является основным видом боевых действий Красной Армии. Но наряду с этим устав считает и оборону нормальным видом боя. Для того, чтобы оборона, как этого требует устав, была упорной и активной, способной противостоять массовым атакам танков, артиллерии и авиации, к которым сейчас особенно часто прибегает враг, нашим саперным частям необходимо овладеть искусством фортификационных работ, изучать опыт лучших военных строителей и передовиков саперного дела. В листовке мы рассказываем об опыте большого саперного соединения, добившегося высокой производительности в работе».
Далее в листовке говорилось о нас. Действительно, нам было чем гордиться. Каждый наш строитель на Курской дуге в течение дня отрывал в среднем 58 погонных метров траншей при норме от 6 до 10,5 метра. А многие наши товарищи — Бурый, Цыбульский, Азимгулов, Рыбалко, Ушаков и другие отрывали за день от 90 до 120 погонных метров.
Как достигали таких результатов строители? Горя стремлением разгромить ненавистного врага, наши люди не жалели сил и проявляли неиссякаемую инициативу. Землекопы Ушаков и Носов предложили разрабатывать траншею «в забой». Они тщательно продумали свой метод. Сначала по всей длине трассы снимался растительный слой почвы, при этом дерн укладывался на отведенные для этого места справа и слева от траншеи: он пригодится для маскировки и для уплотнения бруствера. После этого землекоп отрывает колодец глубиной в заданный профиль траншеи и начинает продвигаться вперед, причем все время находится на дне готового забоя, скрытый от пуль и осколков. Копали землю Ушаков и Носов тоже по-новому. Они снимали ее слоями, выбрасывая по две лопаты то влево, то вправо. Большая ценность такого способа заключалась в том, что он давал возможность работающему все время находиться в укрытии, а это особенно было важно на Курской дуге, где нам почти всегда приходилось работать под обстрелом. [141]
Землекопы Азимгулов и Наумов предложили другой способ. Они и их последователи разрабатывали траншею послойно, горизонтальными рядами, проходя всю ее длину четыре раза, при этом землю откидывали только в сторону противника.
Труд этих мастеров восхищал всех. Работали они ритмично, расчетливо. Можно проверять по часам: 30 взмахов лопатой в минуту. После каждых 20–30 взмахов — передышка на 10–20 секунд. После 50 минут работы — десятиминутный отдых. Такой порядок снижает утомляемость и позволяет сохранять постоянный темп.
Общеизвестно правило: успех в труде во многом зависит от инструмента. Опыт наших передовиков Цыбульского, Бурого, Азимгулова, Ушакова (я мог бы привести сотни славных фамилий) доказал, что рыть траншеи лучше двумя лопатами — штыковой и совковой (подборочной). По их предложению изготовили новые штыковые лопаты увеличенного размера и выпуклой формы (штык-совок). Такая лопата удобна тем, что с нее не ссыпается земля, и инструмент можно сделать легче, так как выпуклая форма лопаты позволяет увеличить ее прочность, а следовательно, снизить вес. Черенки лопат тщательно полировались и делались сменными: каждый землекоп мог их выбрать по своей руке. Отбивка и заточка инструмента производилась на месте.
В короткий срок наши строители на Курской дуге выполнили огромный объем земляных работ. Товарищи попытались подсчитать, сколько нами вынуто грунта. Цифры получились удивительные. Если бы собрать всю землю, которую переместили наши землекопы, то получился бы сплошной вал высотой в 35 метров и протяжением в 400 километров.
Прибавьте к тому, что работать приходилось под огнем, а иногда и самим браться за винтовки, чтобы отстоять только что выстроенный рубеж.
Один из наших батальонов получил приказ за одну ночь возвести боевой рубеж за спиной только что пришедшего передового охранения пехотной части. Немецкая разведка, как видно, пронюхала, что силы нашего [142] передового охранения незначительны. Ночью фашисты бросили на этом участке в атаку роту своей пехоты. Заслышав перестрелку, строители, схватив винтовки, кинулись на помощь пехотинцам. Под командованием наших офицеров Владимира Филипповича Седова, Владимира Максимовича Дунько и Александра Ивановича Смирнова строители вместе с бойцами передового охранения отразили вражескую вылазку, а затем сами поднялись в атаку. Фашисты, отстреливаясь, отходили к лесу. Наши бойцы прижали их к болоту. Перестрелка длилась долго. Седов приказал двум академстроевцам — Бугаеву и Недосекину — разведать подступы к болоту. Друзья подползли вплотную к врагу. В это время гитлеровцы заметили их. Бугаев был ранен. Тогда он встал во весь рост и пошел на врага. Часто смотришь в кино и не веришь: смертельно раненный человек идет вперед. Но так бывало очень часто. Комсомолец Бугаев, сжимая автомат, шел и шел навстречу выстрелам. Не выдержали строители. Все, как один, ринулись вперед, пулей и штыком обрушились на гитлеровцев и ни одного из них не выпустили живым. Товарищи подхватили на руки Ваню Бугаева. Он был мертв.
Наши части, готовясь к отражению атак противника, одновременно вели подготовку к наступлению. Всесторонне изучалась вражеская оборона. Немцы много сил потратили на инженерное оборудование своего орловского плацдарма. Оборонительные рубежи против левого крыла Западного и Брянского фронтов они строили с августа 1942 года, а против Центрального фронта — с марта 1943 года. Им удалось создать глубокоэшелонированную, хорошо развитую оборону: мощные полосы из нескольких траншей, опорные пункты и узлы сопротивления. В глубине обороны имелись промежуточные и тыловые полосы, растянувшиеся главным образом по западным берегам многочисленных рек. Крупные населенные пункты, а также узлы шоссейных и железных дорог были превращены в узлы сопротивления. Особенно сильно были укреплены города — Орел (опора всего плацдарма), Болхов, Мценск, Кромы, Хотынец.
Таким образом, советским войскам, готовившимся наступать на орловском направлении, предстояло преодолеть несколько хорошо подготовленных и глубокоэшелонированных оборонительных полос противника. Прежде [143] чем штурмовать их, советские войска спешили оборудовать мощные оборонительные линии, на которых можно было бы производить накапливание сил для наступления, а при развитии боевых действий держать позади наступающих войск жесткую оборону, чтобы никакая неожиданность не застала врасплох.
С этой целью военными строителями был сооружен ряд промежуточных рубежей. Плавский рубеж проходил под городом Плавском и по реке Плава. Он хорошо прикрывался лесом, но дальше больших лесов не было. На таких участках наша оборона опиралась на господствующие высоты и реки. Рубеж между селениями Кондыревка и Поповка господствовал над местностью, и это было его большим преимуществом. Перед ним тянулась небольшая речушка с топкой поймой, которую строители удачно разжижили и превратили в противотанковое препятствие. Следующий рубеж мы возвели под Чернью. Он имел важное тактическое значение, так как прикрывал узел дорог, ведущих от Белева и Липец.
Едва мы успели справиться с этим заданием, как нашему управлению оборонительного строительства, вошедшему в резерв Главного командования, приказали построить новые рубежи на участках Центрального и Брянского фронтов в направлении Болхова, Мценска, Орла, Понырей, Ольховатки и Дмитровска-Орловского. Справа от нас, на участках Брянского и Западного фронтов, развернулись другие управления оборонительного строительства. Моим соседом на фланге снова был Илья Ефимович Прусс.
В течение трех месяцев строители совместно с войсками провели громадную работу по инженерному оборудованию плацдарма. Создана глубокоэшелонированная система обороны, обеспечившая скрытное расположение обороняющихся войск и дающая возможность широко маневрировать силами и средствами на поле боя. Особое внимание было обращено на тщательную организацию противотанковой обороны. Строители работали под яростными бомбежками и обстрелами. Но все невзгоды забывались, когда войска, принимая готовые полосы, хвалили нашу работу. Много значит для солдата в бою хорошая траншея. Если хорошо укреплены ее стены и брустверы, не страшны бойцу ни огонь, ни танки. [144]
С утра 5 июля одновременно на орловско-курском и белгородско-курском направлениях развернулись ожесточенные бои.
В северной части плацдарма, где оборону держали войска Центрального фронта под командованием генерала Рокоссовского, противник наступал вдоль железной и шоссейной дорог, ведущих от Орла к Курску, в полосе шириной до 50 километров. В голове атакующих группировок двигались тяжелые танки «тигры», поддерживаемые огнем тяжелых самоходных орудий — «фердинандов», за ними следовали средние танки и бронетранспортеры с пехотой.
Стальной лавине кое-где удалось вклиниться в нашу оборону. Но массированный огонь советской артиллерии и танков вскоре остановил врага. Только за первые два дня наступления севернее Курска противник потерял более 25 тысяч солдат и офицеров, 210 танков и 219 самолетов.
6 июля войска Центрального фронта нанесли по группировке противника внезапный и сильный контрудар, который причинил ей огромный урон. Стойкая оборона наших войск на заранее подготовленных рубежах, хорошо организованные контратаки и контрудары по вклинившемуся противнику решили исход сражения.
Немецко-фашистское командование вынуждено было резко сократить фронт активных боевых действий, а затем и совсем прекратить наступление. Понеся неисчислимые потери, враг с 10 июля перешел к обороне.
Во время этих кровопролитных боев военные строители продолжали трудиться на рубежах. Случалось, что вражеские танки прорывались к месту работ. Командование принимало все меры, чтобы вывести строителей из-под удара, но не всегда это удавалось. Иногда наши люди, отложив лопаты и топоры, брались за винтовки и вместе с пехотинцами включались в бой. Здесь, под огнем, еще более крепла дружба между строителями и воинами стрелковых и артиллерийских частей.
Мы были очевидцами беспримерной доблести советских солдат. В бою у села Никольского в траншеях, вырытых нами, прославилось отделение противотанковых ружей сержанта Г. С. Кагамлыка. Горстка храбрецов вступила в единоборство с несколькими танками. Сержант Кагамлык, как стало потом известно, написал [145] кровью на своем комсомольском билете: «Умру, но не отступлю ни шагу назад». Он и его товарищи сдержали слово. Враг не прошел через рубеж, на котором дрались молодые ленинцы.
В районе Ольховатки наши строители оборудовали позиции для артиллерийской части. Потрудились на славу: создали прочные укрытия для расчетов, позаботились о хорошей маскировке огневых позиций. Но выкатывая орудия для стрельбы по врагу, артиллеристы невольно нарушали маскировку, в разгаре боя им было вообще не до нее. Военные строители взяли это на себя. Поправляли они маскировку не только в моменты затишья, но и в разгар артиллерийских дуэлей, находясь все время вместе с расчетами орудий.
Это был ответственный участок на направлении к Понырям, куда рвались фашистские танки. Позиции артиллеристов все время находились под вражеским огнем. Но опасность не заставила военных строителей оставить позиции. Среди грохота разрывов они восстанавливали разрушенные сооружения. Работали спокойно и споро. Здесь были наши лучшие производственники — Михаил Андреевич Давыдов, Григорий Леонтьевич Логунов, Иван Арсентьевич Казадаев, Виктор Яковлевич Молоков, Василий Иванович Сбойчиков, Трофим Андреевич Таранов, Семен Матвеевич Седов, Василий Максимович Тимошин, Василий Николаевич Илюхин. Я привел только нашумевшие в то время и запомнившиеся мне фамилии, но смельчаков было намного больше. Строители стали своими людьми на батареях, ходили даже в разведку вместе с артиллеристами, благо, что командиры не препятствовали этому желанию.
После очередного огневого налета наступила подозрительная тишина. Нужно было определить, где враг и что он замышляет. Пойти в разведку вызвались строители офицеры Фоменков, Лыкин и лихой наш сержант Чибисенко. Поползли они в желтеющей ржи и в сумерках напоролись на фашистского пулеметчика. Не растерялись наши храбрецы, втроем набросились на рыжего дюжего немца, заткнули ему рот платком, связали и ползком потащили к своему переднему краю. Наконец они услышали:
— Кто идет?
— Свои! — ответили разведчики, поднимаясь с земли. [146]
— Лежать! — скомандовал выплывший из темноты боец с автоматом. — Ползите к траншее!
В траншее было по колено воды. Автоматчик дал очередь в воздух. Услышав сигнал, пришел лейтенант. Узнав, в чем дело, он извинился перед разведчиками и вывел их на дорогу. «Язык», которого доставили наши товарищи, оказался очень ценным. Этот случай еще более сблизил артиллеристов со строителями.
Начался новый этап великой битвы. Войска пяти советских фронтов перешли в наступление. Враг упорно сопротивлялся, но вынужден был оставлять позицию за позицией. Строители двигались вслед за штурмующими частями.
5 августа наши войска после упорных боев освободили город Орел. В тот же день был взят Белгород. В честь этой блестящей победы в Москве прогремел первый за всю войну орудийный салют.
Наши строители направились в очищенный от врага Мценск, когда-то красивый, зеленый городок на извилистой Зуше. Сейчас он в развалинах. От кирпичных зданий остались лишь закопченные коробки. Квартирьеры штаба во главе с Еленой Борисовной Буевич подготовили нам помещения. Неважно, что они оказались без окон и дверей. Работящие руки строителей быстро смастерили защиту от ветра.
Первое, о чем заботились наши хозяйственники, — дать людям помыться. Поэтому в состав квартирьерской службы у нас всегда входили «банные подразделения». Они выбирали участок поближе к воде, сооружали там легкую постройку, где устанавливались котлы и бочки, которые мы возили с собой. Здесь же отгораживалась раздевалка. Первыми пользовались баней женщины — это стало обязательной рыцарской традицией в каждом нашем подразделении.
В работе по оборудованию бань принимали участие все, и потому они возникали мгновенно. Нам часто завидовали шедшие с нами строевые части, их бойцы и командиры охотно шли к нам на поклон. Отказа, конечно, никогда не было. Кто был на войне, знает, что значит помыться после тяжелого похода. Солдатскую баньку вдохновенно воспел Александр Твардовский в «Василии Теркине», воспел со всем знанием походного быта. [147]
Зачинателями и энтузиастами банного дела была у нас чета Тутаевых — люди уже преклонного возраста, но с удивительно молодой и ласковой душой. Оба они поехали из Москвы добровольцами, работали первое время землекопами, но посмотрели, как мы мучаемся без бань, и только тогда признались, что они специалисты этого дела, чуть ли не всю жизнь проработали в банно-прачечном тресте. И сразу стали самыми нужными и уважаемыми людьми. Это по их инициативе были организованы помывочные пункты и прачечные, которые у нас развертывались на первом же большом привале. Глядишь, колонна лишь приближается к месту ночлега, а на окраине разрушенного села уже дымит наша банька, и есть в ней и горячая и холодная вода, и нарезанное аккуратными кусочками мыло, и чистые маленькие полотенца. Честное слово, от одного этого вида усталость снимает как рукой.
Бывший слесарь Илья Иванович Тутаев за годы Советской власти вырос в крупного партийного работника, но на войну пошел рядовым строителем. Это был скромный, самоотверженный человек. И увидя, что как «хозяин бани» он может принести пользу товарищам, без колебаний взвалил на себя тяжелую ношу и работу свою выполнял выше всяких похвал. Его жена Мария Кузьминична, или, как ее все звали, «Кузьмовна», в прошлом прачка, блестяще знала свое дело и трудилась, пожалуй, еще более самозабвенно, чем «дядя Илюша». Это была изумительная супружеская пара. Изголодавшиеся по семейному уюту строители тянулись к землянке или каморке, где останавливались Тутаевы, чтобы после баньки выпить горячего чайку с вареньем, полакомиться солеными грибочками. Несмотря на хлопотливую свою работу Мария Кузьминична умудрялась набрать грибов и ягод, а кулинар она была первостатейный.
Любили чету Тутаевых все, и все знали их. Не один банно-прачечный отряд военнополевых строительств прошел у них выучку, и уж так повелось, что почти везде эти отряды возглавлялись такими же пожилыми людьми, которые отдавали делу весь свой жизненный опыт и сердечную теплоту.
Передвигались банно-прачечные отряды на автомашинах, которые им предоставлялись в первую очередь, и это облегчало труд наших пожилых товарищей, которым [148] не приходилось мерять дороги войны пешим шагом. Так до самого окончания войны любимые всеми нами Тутаевы, Прохоровы, Зазнобины отвечали за санитарную обработку тысяч людей. В значительной степени благодаря их стараниям мы не знали ни одного случая сыпного тифа. А ведь нам часто приходилось занимать завшивленные гитлеровцами помещения. В противогазах и комбинезонах наши санотрядники очищали эти грязные логова от заразы и наводили должный санитарный порядок. Тучи вшей и блох были постоянными спутниками фашистского воинства, в то время как миллионы советских людей, участвовавших в войне, могут подтвердить, что ничего подобного не было в нашей армии.
После победы Мария Кузьминична и Илья Иванович возвратились в Москву на свое старое дело. Огромную, неистощимую любовь к людям пронесли коммунисты Тутаевы через всю свою жизнь.
Я не ошибусь, если скажу, что такие товарищи, как Тутаевы, это люди уже с коммунистическим сознанием, люди морально шагнувшие в коммунизм. Наша партия воспитала тысячи и тысячи замечательных коммунистов, настоящих больших людей, хотя часто эти люди и не занимали высоких постов. Такие коммунисты, в большинстве люди в летах, возглавили у нас и наиболее важные звенья общественного питания. Получилось как-то само собой, что именно к пожилым перешла забота о самых насущных нуждах военных строителей — о чистоте, питании, обуви.
Среди наших московских товарищей оказалась группа пожилых добровольцев — больших специалистов пищевой промышленности. В прошлом они были строителями, но, когда вступили в строй созданные их руками пищевые предприятия, переквалифицировались в поваров, кондитеров, хлебопеков. С душой они принялись за свое хлопотливое, трудное и очень важное на фронте дело. Не забудутся строителями наши «начпиты», как серьезно и громко прозвал народ заведующих пунктами питания. С благодарностью мы вспоминаем А. Д. Журавлева, Е. К. Полякову, Б. А. Антонова, К. Н. Семенову, К. Д. Кузнецову, Г. Д. Шальнева, А. И. Лебедева и многих других товарищей, которые не только организовали походные кухни и столовые, но и обучили многих людей сложному и щекотливому поварскому делу. [149]
На Брянском фронте, в первые месяцы войны, пункты питания обычно размещались под открытым небом или в шалашах. Наспех сколачивали высокие столы, за которыми обедали стоя. Начпиты не могли смириться с этим: куда это годится — заставлять уставшего на работе человека и во время обеда стоять? У столов появились скамьи. Потом, когда мы несколько разбогатели, на столах появились клеенки и даже скатерти. Против такого «излишества» не протестовали даже наши скупые начфины.
Между пунктами питания не прекращалось гласное и негласное соревнование. Ревниво следили начпиты за успехами друг друга, отставать никто не хотел. И сколько добрых начинаний породило это благородное соперничество! Пусть простые были они, но как согревали души строителей!
Дмитрий Михайлович Антонов первым из начпитов затеял изготовление кваса. На столах он поставил аккуратные самодельные корзиночки с надписью: «Товарищи, экономьте хлеб. Хлебные остатки кладите сюда. Мы из них приготовим хороший квас». И в столовой появились графины с великолепным домашним квасом.
Врач Елена Борисовна Морковникова и политработник Иван Емельянович Горячев, уделявшие постоянное внимание организации питания, ввели в рацион строителей хвойный напиток. Графины с настоем сосновой хвои стояли на всех столах, и плакат в столовой гласил, что это «освежающий напиток с большим содержанием витаминов». Строители постепенно вошли во вкус и пили настой с удовольствием. Все мы были приятно удивлены, когда во всей нашей армии хвойный напиток был введен в обязательный рацион как надежное средство предупреждения цинготных заболеваний. В любое дело может быть внесено творческое начало, если человек любит свой труд и думает о других.
Я уже говорил, что среди наших строителей было немало пожилых, подчас со слабым здоровьем. Патриотический порыв побудил их отправиться на фронт, и они трудились изо всех сил, никогда не жалуясь на трудности. Но мы обязаны были заботиться о них. И на одном из собраний кто-то из политработников высказал мысль, что не мешало бы для людей со слабым здоровьем наладить диетическое питание. Начпиты воспротивились. [150]
Понятно, в полевых условиях трудно на плохо оборудованных пунктах питания «держать два стола». Столько хлопот прибавится. Мой заместитель по политической части Михаил Алексеевич Золотухин собрал начпитов отдельно. Выслушал их доводы и бесстрастным голосом подвел итог:
— Итак, товарищи, нам остается объявить больным строителям, чтобы на нашу помощь не надеялись. Просто и ясно...
Заволновались, зашумели начпиты.
— Действительно, что-то не так у нас выходит! — заявил Александр Иванович Лебедев. — Брякнули мы такое сгоряча. А ведь если подумать хорошенько, вроде измены товариществу получается...
— Давайте дело обсуждать! — потребовали сразу несколько голосов.
Обсуждали долго, подробно, во всех тонкостях. На другой день диетические столы появились во многих столовых. Меню их, конечно, было незатейливым. Но главное было во внимании к людям. А внимание, чуткость подчас действуют лучше любого лечения. Больных у нас становилось все меньше.
Григорий Дмитриевич Шальнев прослышал, что при желудочных болезнях помогает березовый гриб-чага. Стал собирать этот гриб и приготовлять из него настой, который быстро пошел в ход. Слава о нем распространилась по всем подразделениям. Наши врачи забеспокоились, запросили консультацию у московских медиков, Те смогли ответить только одно: чага совершенно безвредна, а в литературе имеются указания, что она приносит пользу при желудочных заболеваниях. Не то свойства этого гриба, не то авторитет московских ученых сыграли роль, но многие из наших желудочников стали лучше себя чувствовать. И теперь, когда я вижу в аптеках чагу среди прочих лекарственных растений, я невольно улыбаюсь ей, как старой знакомой.
В жаркие дни боев и походов мы часто не имели возможности развернуть кухни. Тогда строителей нужно было обеспечить сухим пайком. Это не так просто. Наши продовольственники Саркис Иванович Джндоян и Ефим Маркович Цимельзон разработали индивидуальную тару для продуктов: мешочки для сахара и крупы, корзиночки для хлеба или сухарей, долбленые из дерева и покрытые [151] лаком коробочки для масла. В такой упаковке продукты дольше сохранялись, и их удобно было нести в вещевых мешках.
Да, много хлопот было нашим хозяйственникам. Я уже говорил о трудностях с обувью. Ее было мало, она быстро выходила из строя. Починка обуви превратилась в большую проблему. К счастью, у нас оказалось несколько сапожников. К ним подсадили учеников. Мужчины неохотно шли на это дело. Выручили женщины — их уговорить было легче. Так появились у нас кадры обувщиков. В подразделениях были избраны общественные инспектора, определявшие сроки починки. Сапожники Федор Васильевич Матвеев, Анастасия Петровна Жильцова, Михаил Сергеевич Харламов, Галина Прокофьевна Харитонова и другие пользовались большим почетом: все понимали, что труд их крайне необходим.
Прибыв в Мценск, люди помылись в наших походных банях, поужинали и улеглись отдыхать. В нашем штабе тоже воцарилась тишина. Мы обычно селились вместе — я, Михаил Алексеевич Золотухин, Михаил Павлович Кан, начальник спецсвязи Константин Александрович Лобус и начальник нашей штабной разведки Георгий Михайлович Лыкин. Так было и теперь. Осмотрев размещение людей, познакомившись с организацией караульной службы, поговорив с народом, мы пораньше улеглись спать, чтобы встать на рассвете.
Ночью мы все пятеро почти одновременно проснулись от какой-то возни и писка. Я зажег карманный фонарь и вскочил в ужасе. На столе над остатками нашего ужина шевелился огромный клубок крыс. Омерзительные твари сновали по полу, по табуреткам, прыгали по полкам. Крысы лезли друг на друга, дрались, в комнате не смолкал многоголосый писк. Мои товарищи также включили фонари. Свет не произвел На крыс никакого действия. Георгий Михайлович достал из-под подушки «ТТ» и выстрелил в пол. На мгновение крысы стихли, но бежать и не подумали. Мы стали швырять в них, что попадалось под руку. Кое-как разогнали отвратительное стадо, но чувствовали, что ненадолго. Быстро одевшись, мы вышли на улицу. Перед домами кучками собирались строители. Оказывается, везде, во всех помещениях, крыс было видимо-невидимо. Мы кинулись спасать наши продовольственные и вещевые склады, кухни, пункты [152] медицинской помощи, груженые автомашины и повозки. Люди били крыс палками, поливали водой. Всю ночь шла борьба с этим страшным нашествием. Оно дорого нам досталось. Твари прогрызли мешки с мукой и сахаром, почти целиком уничтожили запасы хлеба. Склады наши пришлось очищать, продукты сортировать, дезинфицировать и укладывать в новую тару.
Больше всего, конечно, переживали наши женщины. Они боялись зайти в помещения, вздрагивали и вскрикивали от малейшего шороха. Наш отважный минер Надя Русанова отказалась разминировать берег Зуши, так как по нему тоже сновали крысы: они питались человеческими трупами, в которых после хозяйничания гитлеровцев недостатка не было.
Мы ломали голову, как выйти из положения. Выход был найден Еленой Борисовной Буевич, которая предложила «кликнуть клич тульским кошкам». По дорогам полетели гонцы с призывом к военным строителям, идущим в Мценск, захватывать с собой побольше кошек из попутных сел и деревень. Колхозники охотно дарили нам своих кошек, да и беспризорных животных было достаточно в разграбленных и сожженных фашистами селениях. К вечеру наши квартирьеры доставили целую машину кошек. Вначале четвероногие гости растерялись от одного вида такого множества крыс и испуганно жались к ногам людей. Но постепенно осмелели, и в помещениях, во дворах, на улицах разгорелась довольно шумная битва. На первых порах крысы нередко сами вступали в атаку. Однако наши четвероногие спасители оказались сильнее. Скоро в поселке, где мы остановились, крыс не осталось. Все облегченно вздохнули. А женщины просто ликовали.
«Кошачьи отряды» прижились у нас и кочевали с нами до самого Смоленска.
Войска наши гнали врага. Мы продвигались следом за ними. Перестраивали оставленные противником рубежи, поворачивали их фронтом на запад. Нередко эта работа проводилась недалеко от переднего края, а то и на самом переднем крае под яростным вражеским огнем.
Одновременно с работой на рубежах строители, чем могли, помогали местному населению. На нашем пути [153] были сожженные деревни. Казалось чудом, что среди развалин и пепелищ еще уцелели люди. Оборванные, изможденные, они в слезах кидаются к нам, обнимают, целуют. Строители усаживают их, развязывают свои вещевые мешки, кормят изголодавшихся женщин, стариков и детей. Чтобы спастись от фашистской каторги, жители месяцами прятались в лесах и оврагах. Не описать пережитых ими лишений и невзгод, но все-таки люди не теряли надежды, верили, что Красная Армия спасет их. Разве могли мы оставить этих страдальцев без помощи? Дружными усилиями строители сооружали хотя бы самое неказистое жилье, очищали засыпанные или отравленные фашистами колодцы, разминировали дороги и поля.
Позади остались Мценск, Орел, Курск. Все стремительнее война отодвигается на запад. [154]