Смоленская земля
Вступаем в Смоленскую область. В разрушенных, разоренных городах и селах возрождается жизнь. Не успевают наши войска освободить населенный пункт, как в него со всех сторон стекаются люди, — из окрестных лесов, из дальних и ближних мест эвакуации. Возрождаются предприятия и колхозы и сразу же шлют свою продукцию фронту. И так на всем пространстве огромной битвы. Не только армия — весь народ наступает, теснит, сметает врага с родной земли.
Давно ли мы проходили Брянскую область. Некогда цветущий край дымился пепелищами, бурьян покрывал развалины. А сейчас мы уже получаем от трудящихся Брянщины стандартные детали для дотов и дзотов, получаем все больше и больше. Я вижу, как волнуются наши строители, сгружая с машин свежие сосновые брусья. Живет, набирается сил Брянская область и вместе с армией гонит врага на запад!
Наши стандарты брянцы соблюдали не полностью. Длину брусчатых элементов они выдерживали, а в толщину делали их значительно больше. Политотдел послал рабочим лесозавода теплое письмо. В нем строители благодарили брянцев за помощь и в то же время советовали уменьшить толщину брусьев, чтобы избежать напрасной траты древесины. Вскоре пришел ответ:
«Наши дорогие советские воины!Шлем вам, наши дорогие, свой материнский и дочерний привет. Спасибо вам за радость наших побед. Желаем вам всем быть здоровыми и скорее с победой возвратиться домой, где вас ждут ваши отцы и матери, ваши жены, сестры и братья. Гоните фашистских извергов с родной советской земли. Может, немного и не так мы готовим брусья, но нам думается, что их толщина лучше [155] сохранит вас от вражеских пуль. Леса не жалейте. Кончится проклятая война, и вновь зашумят наши Брянские леса на радость народу.
Крепко обнимаем и целуем вас, наши дорогие защитники.
Работницы и рабочие лесозавода».
Письмо это читали на всех участках рубежа: и строители, и воины частей, принимавших от нас укрепления. Растрогало оно сердца бойцов. На лесозавод полетело большое послание фронтовиков с признательностью за заботу и заверением, что они не пожалеют сил в борьбе с врагом.
Для облегчения сборки детали сооружений маркировались на заводе. Мы просили эти метки делать покрупнее. Рабочие выполнили просьбу. На брусьях выводились жирные, четкие цифры. Но однажды с Хоботовского завода, Мичуринского района, Тамбовской области, мы получили большую партию сборных элементов с необычными метками. Помимо черных цифр, на брусьях были выведены голубой краской буквы. Секрет выяснился, когда собрали сооружение. И тогда на стене дота все прочитали:
«Желаем здоровья дорогим воинам».
Нечего и говорить, с каким энтузиазмом восприняли строители и солдаты этот сердечный привет тамбовчан.
Много ласковых, задушевных писем получали наши воины от работниц и колхозниц. Но, пожалуй, больше всего запомнились нам оригинальные письма, выведенные девичьей рукой на брусьях некоторых сборных конструкций:
«Бей врага, дорогой воин, и будь невредим от вражеской пули.
Маруся Храпова. Хоботовский лесозавод».
Тепло улыбались строители, получая очередное послание.
Наш саперный инструктор сержант Николай Ведерников, прочитав несколько таких надписей, размечтался:
— Хотя бы разок взглянуть на эту Марусю из Хоботова!
Видно, крепко запали в сердце парня выведенные чернильным карандашом буквы на сосновых брусьях. До [156] войны Николай был чабаном на Северном Кавказе. Чабаны вообще народ молчаливый, а Николай и вовсе скуп на слова. Но все любили его за отзывчивость и душевность. Руки у него были золотые. Многих строителей научил он саперному делу.
Ведерников написал Марусе Храповой письмо и вскоре получил ответ. Завязалась переписка. Надписи на брусьях стали поступать чаще и с каждым разом все теплее.
А тут случилась беда. Ранило нашего Николая шальной пулей, увезли его в госпиталь. Горевал парень. А потом мы узнали, что и несчастье обратилось для него в счастье. Произошло прямо как в романе. Раненый сапер попал в мичуринский госпиталь. Оттуда он послал письмецо в Хоботово. И в первое же воскресенье увидел из окна стоявшую за изгородью девушку. Тихонько спустился по лестнице, стараясь не стучать костылем о ступени, чтобы медсестра не отругала за нарушение режима.
— Маруся! — робко позвал Николай.
Девушка рванулась к калитке, Румяные щеки загорелись еще больше.
— Здравствуйте, Коля!
Она протянула через прутья ограды свою руку. Николай левой рукой (правой придерживал костыль) осторожно пожал ее.
— Вот и не помогли мои записочки на брусьях, — горестно сказала Маруся.
— Напрасно переживаете. Дзоты из ваших брусьев получаются добрые. Но саперы не сидят в дзотах, а строят их. Вот меня и задело...
— Больной, в палату! — послышался голос медсестры.
— Идите, Коля. В воскресенье я опять приду. Возьмите вот это, — Маруся протянула сержанту узелок.
— Спасибо, Маруся. Но мне ничего не надо. Нас хорошо кормят.
Но девушка уже убежала. Николай, вернувшись в палату, развязал платок. В узелке были моченые яблоки, кусок домашнего пирога и коробка «Казбека».
Маруся приходила каждое воскресенье.
Вернулся к нам Николай не один. Вместе с ним приехала на рубеж его жена Маруся. Она оказалась умелой [157] сборщицей дзотов. На лесозаводе в Хоботове было заведено, что для контроля элементов сооружений рабочие полностью собирали каждую десятую точку. Тогда-то Маруся и научилась искусству сборки.
Эта дружная, трудолюбивая пара прошла с нами все военные дороги, а после победы вернулась на родину Николая, на Северный Кавказ, где наш боевой сапер снова стал чабаном.
Мы все строим и строим рубежи. Завершим один, глядишь, на соседнем участке фронта наши продвинулись вперед. Тотчас же нас перебрасывают туда. Мы роем траншеи, ставим дзоты, минируем подступы к рубежу, чтобы прочно, навсегда закрепить достигнутый нашими войсками успех и подготовить трамплин для нового их броска вперед.
А уже осень. Льют холодные дожди. Работать все труднее. Для сушки одежды оборудуем землянки-сушилки. Специальные вагончики с печами передвигаются на волокушах по рубежу. В них развешиваются мокрая одежда и обувь, а взамен строители получают комплекты уже просушенного и даже продезинфицированного обмундирования. Для защиты от дождя пошли в ход рожденные рабочей смекалкой шляпы-зонты. На каркас из проволоки или прутьев натягивается водонепроницаемая ткань (чаще всего из немецких плащ-палаток). Зонты эти, придуманные землекопами Сократом Ивановичем Поладовым и Василием Семеновичем Быковым, не мешают работе и позволяют строителям и под ливнем оставаться сравнительно сухими.
Местами попадался очень твердый грунт. Земля жесткая, словно скованная морозом. Не возьмешь ее ни лопатой, ни плугом. Взрывчаткой не всегда можно пользоваться: взрывы демаскируют район работу. Пустили в ход специальные устройства с дисковыми пилами, сконструированные инженерами Аркадием Марковичем Шуром и Михаилом Сергеевичем Войналовичем. Станки вместе с двигателями устанавливаются на волокушах, их везут по трассе тракторы или машины. Действуют дисковые пилы хорошо, но само устройство слишком громоздко и сразу привлекает к себе внимание противника. [158]
Нужно придумать что-то более простое и компактное. Инженеры Александр Андреевич Ижиков, Василий Евгеньевич Бельский, Иван Иванович Прибытков, Валентин Николаевич Яковлев, Сергей Дмитриевич Иванов, Петр Федорович Ладиков, бригадир Антонина Ивановна Голдобина в результате настойчивых поисков создали оригинальный снаряд — ручную «клин-бабу».
Это очень простое устройство. Брался толстый металлический стержень, нижний конец его расплющивался в широкое долото. К стержню приваривалась поперечная перекладина, которая служила упором для двигавшейся по стержню круглой деревянной «бабы». Наверху стержня крепилось ушко с блоком, через него перекидывался трос, с помощью которого поднималась «баба».
Работали два человека. Один удерживал стержень в вертикальном положении. Второй тянул трос, поднимая вверх «бабу», а затем отпускал его. Тяжелая «баба», срываясь вниз, ударяла по упору и вгоняла стержень в землю. Затем устройство передвигалось на новое место.
«Клин-баба» постепенно совершенствовалась и превращалась во все более удобный «землеломный» снаряд. Это несложное приспособление сберегло нам колоссальное количество труда.
Где было можно, мы прибегали к взрывчатке. Строители успешно овладели наиболее сложным видом взрывных работ — направленным взрывом. На трассе будущего рва вначале пускали плуги или агрегаты с дисковыми пилами, намечая кромки выемки. Делалось это для того, чтобы края рва получались ровнее. Затем отрывались наклонные колодцы — шурфы. Наклон их рассчитывался с учетом желательного направления и расстояния выброса земли. Руководил работой начальник наших подрывников М. К. Рубацкий. Помогали ему командиры стройрот П. Н. Родионов и Н. Н. Осипов, техник Н. И. Марголин и совсем юные наши товарищи — студент строительного техникума В. Дмитриев и ученик тульского ремесленного училища В. Соколов.
Наконец все готово. В цепочку шурфов, растянувшуюся на добрых 500 метров, заложена взрывчатка. Десять подрывников занимают свои места. Каждый из них должен поджечь 15 запальных трубок. По команде они бегут по трассе, зажигая шнуры, затем бросаются [159] в укрытия. И вот уже над трассой грохочут взрывы. Тысячи тонн земли взлетают в воздух.
Проходим вдоль рва. Он почти готов. Нужно только подровнять стены и дно. Земля, выброшенная взрывом, легла аккуратным валом по одну сторону выемки. Немного подправить этот вал — и получится хороший бруствер. Строители настойчиво боролись за сокращение расхода взрывчатки. В среднем у нас ее уходило 630 граммов на кубометр выброшенного грунта.
Взрывчатка выручала подчас в самых неожиданных случаях. Помню, противник поджег лес, в котором мы располагались. Пожар в хвойном лесу — страшное бедствие. Кроны сосен вспыхивают, как спички. Огонь распространяется с такой скоростью, что и на коне от него не ускачешь. А у нас тысячи людей, всех не вывезешь. Да и лес жалко. Пожар все приближался. Отчетливо слышался свист и рев пламени. И тогда мы прибегли к взрывчатке. Подрывники А. М. Тодоров, М. Г. Тырин, Ф. И. Ватолин, И. С. Суслин, А. И. Раздоров, В. С. Усов и другие, схватив ящики с толом и запалы, побежали вдоль просеки. Заложили взрывчатку. Когда фронт огня приблизился к просеке, по команде подожгли шнуры. Серия мощных взрывов погасила самый опасный для нас верховой огонь. С пламенем, стелившимся по земле, справиться было куда легче. Тысячи людей взялись за лопаты. Через несколько минут с пожаром было покончено.
Хочется отметить распорядительность наших инженеров А. Д. Некрасова, И. А. Козлова и А. М. Шура, возглавивших подрывников в этой ответственной операции.
Мы по-прежнему терпели нужду во многом. Не хватало горючего и смазочных масел для машин. Перебои в снабжении бензином нас еще не так тревожили: часть своих грузовиков мы оборудовали газогенераторами, они работали на древесных чурках, которых всегда было вдоволь. А вот когда кончалось смазочное масло, было куда хуже. Выручила нас наука. Мы убедились, что без нее не обойтись на фронте.
Ко мне обратился Николай Петрович Голуб, пожилой офицер, командир одного из наших подразделений, [160] работавших на лесозаготовках. Был он молчалив и замкнут. Мы знали, что Николай Петрович тяжело переживает горе: два его сына погибли на фронте. Никогда ни о чем не просил он, а тут вдруг сказал:
— Александр Семенович, разрешите вернуться к прежнему моему делу — лесохимии.
— Хотите уйти от нас? — не понял я.
— Нет, остаюсь с вами.
— Так какая у нас может быть лесохимия? Что она нам даст?
— Что она даст? — задумчиво повторил Голуб. — Вон, видите пень? Хотите, я из него получу автол?
— Автол?! — воскликнул я. — Да он же нам нужен как воздух! Но это страшно сложно, наверное. Где мы возьмем оборудование?
— Не так сложно. Из сосновых пней мы сухой перегонкой получим смолу и скипидар. Потом смолу превратим в автол. Доверьте это дело мне и Соловянчику. Мы сами соберем и смонтируем оборудование. Дайте нам несколько человек помощников и две автомашины.
Быстро договорились обо всем. Выделили людей и машины. Выбрали бор с большими запасами соснового пневья. Приступили к созданию здесь смолоперегонной установки.
Так мы обзавелись своим научно-экспериментальным учреждением, которое получило звучное название «спецхоз». Через десять дней маленький заводик начал выдавать свою продукцию — необходимейший нам автол. Голуб и его помощники проделали большую работу. Смолоразгонный и маслоразгонный кубы, конденсаторы подарили калужане, холодильник и другое оборудование команда Н. П. Голуба построила сама из материалов, собранных на свалках металлолома и на разрушенных фашистами предприятиях. Неоценимую помощь в разработке технологического процесса оказала нашим энтузиастам Московская центральная научно-экспериментальная [161] лесохимическая лаборатория и прежде всего заместитель директора по научной части кандидат технических наук Владимир Николаевич Иевлев.
Автолом мы теперь были обеспечены настолько, что могли делиться его запасами с соседними воинскими частями.
А наши экспериментаторы делали все новые открытия. В освобожденных от гитлеровцев населенных пунктах свирепствовала чесотка. Ею были заражены и животные, и люди. Случаи заболевания этой неприятной болезнью стали замечаться и среди строителей. Нужно было найти действенное средство лечения. Николай Петрович Голуб после многих опытов добыл из смолы свободный от фенолов ретен — вещество, мгновенно уничтожающее чесоточного клеща. Новое средство было направлено на анализ в Калужскую межобластную контору аптечного управления. Заведующая этим учреждением О. Н. Павлюкова не удовлетворилась химическим анализом. Она решилась на опасный эксперимент: ввела себе инфекцию чесотки и затем провела курс лечения ихтиоловой мазью, изготовленной на сосновом ретене. Получив благоприятный результат, О. Н. Павлюкова поставила об этом в известность Народный комиссариат здравоохранения. Десятки крупнейших врачей были привлечены для изучения нового лекарства. Кончилось тем, что оно получило полное признание и одобрение. Его создателям — Н. П. Голубу, О. Н. Павлюковой и В. И. Соловянчику — было выдано авторское свидетельство.
Никому ранее не нужные сосновые пни обернулись кладезем несметных богатств. Наш спецхоз снабжал нас крайне необходимыми вещами, в частности искусственной олифой. Нам ее много не требовалось, но местные организации очень нуждались в ней. Продукт этот имел такое большое значение, что после войны Николаю Петровичу предложили построить завод по изготовлению олифы под Москвой. Став на стезю изобретательства, Н. П. Голуб уверенно идет по ней и сейчас. Как и раньше, он экспериментирует, ищет. У этого пожилого человека поистине молодая, неугомонная душа.
Сама жизнь заставляла наших людей изобретать, искать новое. Надвигалась зима, а жить населению негде — захватчики сожгли деревни. Видя страдания женщин [162] и детей, инженеры Яков Адольфович Гуревич, Сергей Дмитриевич Иванов и Николай Иванович Рыбкин задумали продолжить исследовательскую работу, которой они занимались еще в Москве. Незадолго до войны они предложили строить здания из грунтоблоков. Коллектив Академстроя поддержал это предложение. Была смонтирована установка для производства грунтоблоков из обычной земли с добавлением извести. Из этих материалов мы построили большую столовую, здания конторы и небольших цехов, которые существуют и поныне.
Теперь три изобретателя спроектировали и соорудили примитивную установку по производству грунтоблоков в полевых условиях. В разграбленных фашистами районах не было извести. Вместо нее товарищи предложили использовать торфяной перегной, который тоже может служить вяжущим веществом.
Грунтоблоки удались на славу — аккуратные и прочные. Местные организации и колхозники брали их нарасхват. Изобретатели охотно делились своим секретом, и вскоре установки по изготовлению грунтоблоков появились во многих селах. Сотни домиков из земляных кирпичей выросли в районах, по которым проходили наши строители.
25 сентября 1943 года войска Западного фронта освободили Смоленск. Передовые части ушли вперед. Город, по существу, остался на нашем попечении. Мы заняли разрушенные казармы на окраине города. Связисты направились на почтамт. Им удалось быстро наладить связь. Но к вечеру наши отважные телефонистки заскучали. Жутковато им было в огромном темном здании. Несколько позже успокоились: пришли наши минеры и стали лазать по подвалам и этажам. Старания их не были напрасными. В телефонном зале они нашли установленную фашистами большую мину замедленного действия. Вражеский «сюрприз» быстро обезопасили. Но минеры не уходили из здания почтамта всю ночь. Им и связисткам долго чудилось тиканье часового механизма то за стеной, то под полом. Снова и снова осматривали все здание. Тревога оказалась ложной, и солнечное осеннее утро застало всех в веселом настроении, [163] правда, немного утомленными от бессонной ночи. Однако спустя несколько часов оглушил ужасный грохот. В окнах разлетелись последние стекла, с потолка посыпалась штукатурка. Это взорвалась мощная мина замедленного действия в здании театра, находившегося по соседству. Ожидали новых взрывов, но ни одна из связисток не покинула своего поста.
Прямо скажу, девушки редко уступали мужчинам в храбрости. Одна наша часть в это время строила рубеж в направлении к Могилеву. В разгар работ из лесу показалось три танка. Сначала их приняли за своих, но они открыли огонь. Строители укрылись кто где мог. Строевых частей поблизости не было. А танки упрямо двигались по направлению к городу. Кто их задержит?
Три наших добровольца по ходу сообщения стали пробираться навстречу бронированным чудовищам. Это были комсомольцы Иван Недосекин, Ананий Четвериков и Фрося Пантюхина. В руках они несли связки гранат.
Остальные строители открыли по танкам огонь из винтовок, отвлекая внимание врага от отважной тройки. Вот танки уже совсем близко. Фрося и Ваня, поднявшись со дна окопа, бросили связки гранат под гусеницы переднего танка. Блеснуло пламя. Танк остановился, метнулся в сторону и запетлял по полю. Остальные вражеские машины повернули назад. Подбитый танк вскоре замер неподвижно. Экипаж его пытался спастись бегством, но был схвачен строителями. Подоспели наши танкисты. Видя, что выхода нет, экипажи двух уцелевших вражеских танков сдались в плен.
Как выяснилось, эти танки вырвались из «котла», в который попала большая группа фашистских войск.
Бледные, возбужденные, стояли в окопе Фрося Пантюхина и Анатолий Четвериков, продолжая сжимать в руках гранаты. Ваня Недосекин лежал неподалеку от них. Он был убит снарядом танковой пушки.
На следующий день мы похоронили героя-комсомольца.
Бывает так: работаешь с парнем бок о бок и не знаешь, какой это изумительный человек. Только слушая речи друзей на траурном митинге, мы узнали, что [164] подвиг Вани Недосекина не случаен, он подготовлен всей его короткой, но яркой жизнью.
До ухода на фронт Недосекин работал на большом заводе мастером кузнечно-прессового цеха. Рабочим завода навсегда запомнился день, когда в кузнечно-прессовом вспыхнул пожар. Разорвались нагревшиеся баллоны с кислородом. Бушующее море огня заполнило цех. Огонь подбирался к резервуарам со сжатым воздухом. Взорвутся они — погибнет цех, погибнут ценнейшие машины и гордость завода — десятитысячетонный кузнечный пресс, ковавший мощные валы блюмингов, прокатных станов и стволы тяжелых орудий. Рабочие и бойцы пожарных команд много раз пытались проникнуть в горящий цех, но страшный жар заставлял их отступать.
И тут вперед вышел человек, одетый в ватную телогрейку и такие же брюки, голова закутана платком, на глазах темные очки.
— Облейте меня водой! — крикнул он. На него направили струи из нескольких пожарных стволов. Потом он исчез в пламени. Отвага этого человека подстегнула людей. Еще энергичнее стали работать те, кто качали воду ручными насосами, кто носили и бросали в пламя песок. И вдруг все сквозь треск и гудение пожара услышали шипение и свист. Это стравливался воздух из резервуаров. Опасность взрыва была предотвращена. Облегченно вздохнули люди. В это время из дверей цеха выкатился огненный клубок. На него направили брандспойты. Когда пламя сбили, все увидели человека. От обгоревшего ватника шел пар. Смельчака подхватили на руки.
— Ваня Недосекин! — узнали его в толпе. — Комсомольский секретарь кузнечно-прессового!
Он спас цех, но самому ему пришлось два месяца пролежать в больнице: лицо, руки, тело были в ожогах. А вылечился — вместе с друзьями пошел на фронт.
Таким был комсомолец Иван Недосекин.
Растянувшись на сотни километров, наши подразделения помогали войскам закрепиться. На смоленской земле воздвигались огневые сооружения, командные пункты, закрытые траншеи — могучие рубежи для концентрации [165] советских войск и подготовки нового решительного броска вперед.
Командование учитывало опыт, приобретенный строителями. Мы получали все большую самостоятельность в действиях. Нам ставили задачу, указывали линию обороны, стыки и главные направления. Остальное мы решали сами. Строители разводились по участкам, и каждая часть сама осуществляла рекогносцировку, намечала расположение сооружений, распределяла свои силы и средства. Части военных строителей были готовы и к тому, чтобы в случае крайней необходимости с оружием в руках дать отпор врагу.
Мы не только возводили рубежи, но и исправляли дороги, восстанавливали колодцы, промеряли реки, оборудовали броды.
По-прежнему немало сил у нас отнимала маскировка рубежей и подъездных путей к переправам и бродам. Легче укрыть от глаз противника сами огневые сооружения, чем подъезды к ним. Тысячи людей трудятся на рубеже. Передвигаясь, поднося материалы, они оставляют следы на местности. Попробуйте спрятать эти дорожки и тропинки летом на траве или жнивье, зимой на снегу! Зимой темные ленточки тропинок на снегу особенно заметны.
Ставим строителей на лыжи: и передвигаться легче по глубокому снегу, и следы лыж меньше заметны с воздуха, чем пешеходные тропинки. Получить такое количество лыж мы, конечно, не можем. Делаем их сами. Большое распространение приобретают снегоступы — привязываемые к ногам плетенные из прутьев щиты. Для доставки небольших грузов используем волокуши.
Транспортировка грузов часто превращается для нас в труднейшую проблему. От людей, отвечающих за это дело, требуется неистощимая инициатива и смекалка. К чести наших транспортников не было случая, чтобы они сорвали план вывозки материалов на рубежи. Большое упорство и находчивость проявляли эти товарищи.
Вспоминается мне ужасная весенняя распутица. Дороги развезло. Ни машинам, ни подводам невозможно было пробиться к местам работ. Впору останавливай строительство. И все же транспортники нашли выход. Их внимание привлекла еще скованная льдом извилистая [166] небольшая речушка, протекавшая вдоль рубежа. А что если по ней сплавлять лес и другие материалы? Предложение это внесли транспортники В. С. Мрочковский и Н. И. Гусев.
Мы понимали, что дело предстоит трудное и хлопотливое. Прежде чем приступать к нему, надо было подготовить людей, разъяснить им важность задачи. С Михаилом Алексеевичем Золотухиным мы созвали офицеров политотдела, рассказали о наших планах и предложили поехать в части, провести соответствующую работу с людьми. Уже к вечеру поступили донесения товарищей. Начальник политотдела майор Б. М. Кац сообщил с самого дальнего участка: «Люди готовы выполнить задание». Старший политрук В. М. Дунько, заместитель начальника политотдела по комсомолу, доложил: «Комсомольцы, молодежь становятся на непрерывную вахту по обеспечению строительства лесом». Телефонный звонок от заместителя начальника политотдела И. Т. Фролова: «Все как один готовы к проведению сплава». Секретарь партийной комиссии, старший политрук И. Ф. Пушенко тоже сообщает, что строители горячо откликнулись на призыв командования и уже вышли к лесосекам.
Донесения лаконичные, всего несколько слов. А за ними скрывалась огромная работа партийных и комсомольских организаций, сумевших в короткий срок мобилизовать тысячи людей на решение задачи. На следующий день на реку вышли строители. На протяжении десятков километров они прорубили во льду канал, очистили его. Другие в это время трудились на лесосеках. Бревна к реке приходилось подносить на руках. Чтобы облегчить дело, наши знатные землекопы и плотники Егор Васильевич Брюховецкий, Михаил Федорович Величкин, Иван Иванович Смирнов, Иван Федорович Назаров со своими бригадами на всем пути от лесосек к реке проложили лотки из утрамбованного снега. Бревна скользили по ним без особенных усилий, что значительно ускорило работу. Специальные бригады принимали бревна с лотка и сталкивали в воду. Сплавщики, растянувшись бесконечной цепочкой по всей длине реки, баграми и лопатами подталкивали бревна, и они одно за другим плыли в прорубленной во льду канаве. В местах назначения лес извлекался из воды и доставлялся [167] к рубежу. За несколько дней строительство было полностью обеспечено лесоматериалами.
Впоследствии мы часто пользовались реками для сплава древесины и доставки других материалов.
Автотранспорта нам всегда не хватало. Поэтому приходилось создавать и гужевые отряды. Они формировались из подвод, которые нам охотно выделяли окрестные колхозы. Были у нас и свои постоянные конно-гужевые отряды. Одним из них командовала Люба Степанец, энергичная девятнадцатилетняя девушка. В ее распоряжении было 40 лошадей. Отряд насчитывал 20 бойцов, главным образом женщин.
В какие только переделки не попадали Люба и ее подчиненные! Чаще всего они работали у переднего края, куда мы не осмеливались пускать грузовики. Конный обоз попадал и под бомбежки, и под обстрелы. Но находчивая девушка всегда умела так организовать дело, чтобы избежать потерь.
С виду Люба — тихая, скромная, незаметная. А на деле это был человек незаурядной храбрости и самообладания. Она водила обозы по рекам и озерам, когда подтаявший лед еле-еле выдерживал тяжесть лошадей и груженых саней. Случалось, что и проваливалась в ледяную воду, и тонула в болотах, а задание все-таки выполняла, доставляла грузы на рубеж.
Такой же энергичной, напористой осталась она и после войны. Сейчас Любовь Борисовна Степанец живет в Курске, работает на заводе счетных машин. Ее уважают как замечательную производственницу и общественницу. На протяжении многих лет она избирается депутатом районного Совета.
В освобожденных городах и селах налаживается нормальная жизнь. Полной грудью вздохнули жители, спасенные от фашистского рабства. Возвращаются люди из эвакуации. Население восторженно встречает своих верных заступников, бесстрашных народных мстителей, перед которыми дрожали оккупанты.
Много раз по пути наступления видели мы возвращение партизан в свои родные места. Встреча их превращалась [168] в настоящее народное торжество. Не забудется ликующий Брянск, когда в город вступил большой партизанский отряд. Это было внушительное, хорошо организованное войско. Четким шагом шли по улицам мужественные люди с автоматами на груди, и над строем звенела дружная песня. Следом катили повозки с пулеметами и минометами, походные кухни.
Обе стороны улицы заполнил народ. Приветственные возгласы, крики «ура!» прокатывались из конца в конец.
В Починках встреча прошла не менее (радостно, но несколько скромнее: населения в городе было еще мало, да и отряд партизанский невелик.
Шли партизаны по двое в ряд. В ватниках, кирзовых сапогах, в разнообразных шапках с выцветшими от времени алыми лентами. Навстречу им бежали женщины и дети, со слезами радости обнимали и целовали своих родных.
— Смотрите, смотрите, Поздняков наш! — послышались крики.
Коренастый, широкоплечий парень, в сдвинутой набекрень кепке, с двухрядкой через плечо, улыбался широко и радушно, как умеют улыбаться русские люди. Расталкивая толпу, к нему бросилась Таня Ведрова, одна из наших работниц.
— Митенька, миленький, живой? — она схватила парня за руку. — Любимый ты мой! А я столько пережила без тебя...
История Тани Ведровой стоит того, чтобы о ней рассказать. Девушка работала у нас в столовой. Старательная, трудолюбивая. Вдруг кто-то из местных жителей заявил замполиту: нельзя допускать, чтобы она оставалась у нас — она работала на немцев, выдала гестаповцам своего друга детства партизана Дмитрия Позднякова.
Поговорили с девушкой. Она — в слезы, все отрицает. Но чем ей доказать свою невиновность?
Все косились на нее. На защиту девушки встала только бригадир маскировщиков Анна Петровна Филимонова, пожилая коммунистка, пришедшая к нам в Плавске из колхоза имени 16-й годовщины Октября.
— Нельзя возводить понапраслину на человека. Вернутся партизаны, все будет ясно. А пока пусть она в моей бригаде работает. [169]
И вот партизаны вернулись. Среди них и Дмитрий Поздняков, которого все считали погибшим. Обняв девушку, он рассказывает собравшимся жителям, как все произошло. Выдала его гестаповцам соседка Тани, дочь спекулянта. Позднякову чудом удалось спастись: убежал от конвоиров, когда его вели по лесу. А Таня Ведрова человек надежный, она все время помогала партизанам, ее дом был для них явочной квартирой.
— Ну что я вам говорила! — Анна Петровна Филимонова сияющим взглядом обводит товарищей, и лицо ее молодеет от радостной улыбки.
Красивая, благородная душа у наших людей!
Со вчерашними партизанами у нас быстро завязывается крепкая дружба. У мужественных, привыкших к любым трудностям и лишениям людей многому учатся наши строители.
Партизаны учат нас распознавать вражеские мины, ориентироваться в лесу, простейшими способами определять расстояния.
Важное, необходимое дело в походе — костер. Без него не обсушишься, не обогреешься. Но он может выдать тебя противнику. А как сделать костер незаметным? Партизаны показывают нам: поленья надо ставить пирамидкой, тогда пламя получается бездымным. А чтобы ночью не было видно костра, возьмите два бревна и вырубите в каждом из них желоб во всю длину. Наполните желоб горячими углями, а сверху прикройте вторым желобом. Такой костер будет гореть очень долго и совершенно без пламени.
Партизаны учили нас, как переночевать на снегу и не простудиться, как быстро построить теплый шалаш, как наладить отопление землянок, чтобы враг не заметил дыма.
Деревни были сожжены врагом, приютиться строителям рубежей негде. Рассчитывать приходилось только на собственные руки. Хорошо, если местность лесистая, можно быстро соорудить относительно сносные шалаши, срубить низенькие бараки «зырянки». И о маскировке не нужно особенно беспокоиться. Хуже в безлесных, равнинных местах. Здесь единственный выход — зарыться в землю. Нелегко отрыть землянки в мерзлом грунте, еще труднее отапливать их так, чтобы дым не демаскировал жилья. На всякие ухищрения пускались [170] строители. Устраивали дымоходы в снегу, отрывая в нем траншейки и перекрывая их сверху жердями, ветками, научились делать и снежные своды. Вначале дым никак не хотел ползти по этим ходам, тем более что их старались делать подлиннее, чтобы подальше отвести дым от землянок. Но понемногу мы научились обеспечивать достаточную тягу.
Строители радовались снегопадам: снег хорошо прикрывал земляные городки и облегчал их маскировку. Оставалось только внимательно следить, чтобы подходы были незаметными. Группы маскировщиков имели наготове известь или мел и периодически «пудрили» тропинки.
Но временами, когда авиация противника особенно неистовствовала, приходилось отказываться от отопления землянок и приготовления горячей пищи. Тогда строители ночевали в самодельных спальных мешках, а питались сухим пайком. Работы переносились на ночное время. Безусловно, все это очень усложняло нашу [171] жизнь. Но мы считали, что лучше терпеть неудобства, чем подвергать себя ненужному риску.
Тщательно маскировались рубежи и подъезды к ним. С помощью несложной химии быстро исчезали, сливаясь с окружающей местностью, наезженные дороги. Много сотен тонн краски разных цветов было вылито на возводимые нами рубежи и вокруг них. Сотни километров фашинных матов, веревочных сеток и других средств маскировки тратили мы, чтобы укрыть укрепления от глаз воздушных разведчиков. Никто не снабжал нас этими материалами, все готовили сами. Мы были очень довольны, когда удачная маскировка сбивала с толку фашистские самолеты, а это, к нашей радости, случалось довольно часто.
Нам приказали за несколько дней возвести полевой оборонительный рубеж. А вражеские самолеты беспрерывно кружились над головой. Строить днем было невозможно — бомбардировщики сразу же устремлялись туда, где показывались люди. Строители кипели от ярости, но поделать ничего не могли. Решили работать ночью и тотчас все маскировать. Но нужно было сначала подтянуть маскировочные средства, а это можно было сделать тоже только ночью.
В это время к нам заглянул один из больших общевойсковых начальников. Увидя, что мы еще не развернули работы, он жестоко отчитал нас. Я постарался объяснить ему наши соображения и успокоить, что потерянные сутки мы наверстаем. Начальник уехал недовольный и пообещал мне, что идущие к рубежу части он посадит мне на голову, если мы опоздаем со строительством.
А мы все занимались маскировкой. Подвозили сети и краску, строили ложные позиции. Теперь они делались довольно просто. Тракторы с навесными плугами взрезали землю такими же зигзагами, как отрывались противотанковые рвы и траншеи. По обычной схеме оборонительных узлов отрывались подобия огневых позиций. Враг моментально обнаружил эти участки и обрушил по ним свой удар. Несколько суток фашистские самолеты сбрасывали бомбы на наши ложные позиции, буквально перепахали их воронками. Тем временем строители без помех возводили боевой рубеж и маскировали его. [172]
Когда командующий снова приехал к нам, все уже было готово, войсковые части могли занимать позиции. Мы повезли строгого начальника на наш ложный рубеж, показали бесчисленные воронки. Командующий покачал головой и рассмеялся.
— Ловко вы провели их за нос. Передайте мою благодарность строителям. А прошлый неприятный разговор забудем. Идет?
Без похвальбы можно сказать, что наши военные строители проявляли куда больше изобретательности, чем хваленые немецкие фортификаторы. Осматривая оставленные фашистами рубежи, мы мало чему могли научиться. Немцы почти не применяли покраску полевых сооружений под окружающую местность. В большом ходу у них были экраны из металлической сетки, с заплетенными в нее ветвями кустарников. Это хорошие подвижные средства маскировки, но использовались они слишком шаблонно. Зеленые ветви в сетках быстро желтели и начинали бросаться в глаза.
В наши руки попали большие склады инженерного имущества противника в Смоленске и Могилеве. Здесь мы нашли много добротной металлической маскировочной сетки. Ей мы обрадовались больше всего. Начиная с этого времени мы маскировочную сетку у Москвы уже больше не просили и пользовались в основном трофейной.
Мы утверждаем, что маскировочную «химию» фашисты переняли у нас, так как только начиная со Смоленска наши строители стали обнаруживать на брошенных фашистских складах маскировочную краску (краску, прямо говоря, очень стойкую, лучше нашей — известно, что немцы всегда были хорошими химиками). Она нам весьма пригодилась. Нашли мы применение и шанцевому инструменту, которым были заполнены трофейные склады. Правда, военные строители были не очень довольны им — легковат для русской рабочей руки. [173]