«Засечная черта»

Перед нашим выездом в Тулу состоялся военный совет Московской зоны обороны, на котором мы получили основные указания по возведению оборонительного рубежа на дальних подступах к столице. Пройдет он примерно через те же пункты, на которых мы развертывались в 1941 году. Интересен этот оборонительный рубеж с исторической точки зрения. Примерно по тем же пунктам в XVI — XVII веках проходила «засечная черта Московского государства», которая служила основной оборонительной линией против набегов татар на Москву. В 1638 году государем указывалось князьям П. Б. Черкасскому и Д. М. Пожарскому:

«Учинить на Тульской, на всей засеке, засечный завал, чтоб был крепок и вперед прочен был и татарского прохода через него не было. А делать на засеке завал и всякие засечные крепости сошными людьми, не дожидаясь даточных людей. От поля, для всякия крепости, учинить ров около башней и острогов, чтобы башнями и острогами и всякими крепостями засечною дорогою татар не пропустить. Тульскую засеку делать с великим раденьем и поспешностью неоплошно и у засечного дела быти самим во весь день неотступно».

Сейчас в огне величайшей войны мы должны были вновь создать эту «засечную черту».

Снова мы были в Туле. Как со старыми знакомыми встретились с тульскими руководителями — Василием Гавриловичем Жаворонковым и Николаем Ивановичем Чмутовым. Познакомились с молодым и энергичным Геннадием Николаевичем Степановым — секретарем обкома партии по строительству.

Тула изменилась. Затихли заводы — их оборудование эвакуировано в далекий тыл, и на его основе там возникли новые заводы, которые уже дают оружие для [101] фронта. В городе много развалин — следы варварских бомбежек. Но туляки горды тем, что они не пустили в свой славный пролетарский город врага и преградили фашистским войскам путь к Москве.

Сейчас враг отброшен от Тулы. Наши строители побывали в освобожденных селах и деревнях, своими глазами увидели, что там натворили гитлеровцы. Некоторые населенные пункты сожжены дотла, над снегом чернеют только печные трубы. Посетили мы Ясную Поляну — усадьбу великого русского писателя Л. Н. Толстого. Враг осквернил священное для каждого нашего человека место, надругался над могилой гениального писателя. Молчаливые, гневные, обходили строители усадьбу-музей, и яростью полнились сердца.

Враг еще топчет нашу землю. Он еще близко от Москвы и готовит новое наступление. Вот почему нам нужно как можно быстрее построить могучий рубеж, который надежно обезопасил бы нашу любимую столицу.

Рубеж должен быть неприступным. Мы изучаем его схему. Никогда еще нам не приходилось выполнять такой объем работ. У нас не хватит ни сил, ни средств, чтобы справиться с такой задачей. Не хватит, если будем работать старыми методами. Нужно переходить к индустриальным методам строительства, перевести на поток изготовление железобетонных и деревянных деталей, готовить их на заводах, а на рубеже только собирать сооружения. Однако своих заводов у нас нет. Имеются походные строительные дворы с несложным оборудованием, но их мало, да и увеличить их число мы не можем — не хватит специалистов.

Единственный выход — организовать изготовление деталей на прифронтовых промышленных предприятиях. Робко заикнулись об этом в Москве — понимали, что заводы и без того перегружены. Сверх всякого ожидания ответ оказался положительным. Алексей Николаевич Косыгин предложил срочно составить план размещения деталей на ряде предприятий Московской, Тамбовской и Брянской областей.

Это предложение, признаюсь, нас застало врасплох. Мы понимали, что предприятия могут готовить только стандартные, типовые элементы, причем набор их должен быть минимальным. Значит, нужно было разработать новые сооружения, которые собирались бы из ограниченного [102] комплекта унифицированных элементов. Это очень трудное, хотя и не совсем новое для нас дело. Некоторая стандартизация огневых сооружений практиковалась уже на Волжско-Сурском рубеже. Над этим много потрудились наши инженеры Самуил Иосифович Идашкин, братья Дмитрий Дмитриевич и Андрей Дмитриевич Сергеевы, Василий Николаевич Ложников, Виктор Николаевич Бурлаков, Иван Федорович Каликин, Дмитрий Дмитриевич Балакирев, Сергей Дмитриевич Андреев, Григорий Николаевич Зезин, Беник Аветисович Алексаньянц. На этих товарищей мы возлагали теперь большую надежду. Создали им, насколько это было возможно, условия для работы. Отвели им большие светлые комнаты в штабе, размещавшемся в железнодорожном техникуме, установили чертежные столы, достали счетные линейки и арифмометры.

Это была творческая проектная и в то же время изыскательская работа. Нашу инициативу горячо поддержали штаб инженерных войск Красной Армии, Инженерное управление Московской зоны обороны и Управление укрепленных районов Генерального штаба. Из столицы приехали Сергей Иванович Ширяев, Григорий Григорьевич Соколов, Василий Александрович Квятковский, Николай Анисимович Болятко, Александр Данилович Цирлин (ныне генерал-полковник, начальник Военно-инженерной академии). Сообща обсудили основные принципы проектирования. Единодушно решили, что прежде всего нужно добиваться всемерной типизации огневых сооружений, учитывая возможность использования их для различных видов оружия. Необходимо достигнуть простоты стандартных элементов, чтобы облегчить организацию их серийного производства и довести набор (ассортимент) этих деталей до самых ограниченных пределов. Наконец, нужно разработать простые монтажные чертежи, с помощью которых строители могли бы быстро собирать сооружения на рубеже.

Все это очень важные обстоятельства. Потребовались новые чертежи. Раньше сруб дзота собирался из 100–120 деталей, настолько разнящихся друг от друга, что приходилось производить предварительную контрольную сборку сооружения — проверять, все ли как следует подогнано. После этого венцы сруба тщательно маркировались, разбирались и перевозились на место [103] установки. Стоило затеряться какой-нибудь детали или стереться маркировке, работа страшно усложнялась, так как каждый венец нужно было подгонять отдельно, а то и изготовлять заново на месте.

Прибавьте к этому, что каждый сруб дзота строился с учетом глубины его посадки, углов склонения, возвышения над местностью. Все это вообще исключало возможность серийного изготовления сооружений. Теперь от таких методов нужно было отказаться.

Ныне все строительство сооружений делилось на две разделенные временем и расстоянием фазы: детали будут изготовляться на заводах, а на рубеже будет осуществляться только монтаж.

Задача перед нашими инженерами стояла трудная. К проектным работам пришлось подключить новых людей. Большой вклад в разработку новых конструкций внесли энтузиасты-рекогносцировщики В. В. Балакирев, С. Д. Андреев, И. Н. Щербина, В. И. Толкачев, В. Н. Овчинников, Н. О. Купчинов, А. Г. Перегуда, В. В. Полюхов, М. Н. Пешковский, Э. М. Уманский, И. С. Часов, Н. В. Миронов.

Вскоре мы имели проекты стандартных сборных элементов для срубов, накатов, амбразур, пулеметных закрытых и открытых сооружений, орудийных и минометных окопов, наблюдательных пунктов, подбрустверных укрытий, крытых траншей и ходов сообщения. Одновременно были разработаны сборные типовые элементы ниш для хранения боеприпасов в траншеях и ходах сообщения, водосборных колодцев, лестниц, пулеметных столов. Были стандартизованы элементы срубов под стальные и железобетонные колпаки, которые применялись для облегченных и кочующих огневых точек.

Чтобы облегчить задачу предприятиям, мы разработали и простейшую технологию производства стандартных элементов. Заказы нами были размещены на многих заводах. Скоро методы строительства, предложенные нами, нашли широкое применение на многих фронтах.

Новое было внесено также и в земляные работы: земля из рвов удалялась уже не носилками, а небольшими транспортерами, выравнивание брустверов производилось скреперами, волокушами, катками. Взрезка верхних слоев земли осуществлялась плугами, спаренными [104] с дисковыми пилами. Для выброса земли все шире применялись взрывчатые вещества.

На тульские рубежи мы привели из Пензы 31 батальон, каждый из которых насчитывал 1000 человек, и 2 рабочих колонны, по численности равные целым бригадам. Когда к нам придет помогать местное население, колонны развернутся в многотысячные коллективы. Всю эту массу людей требовалось обучить новым методам строительства. М. В. Алексеев, М. Г. Астафьев, М. Г. Баженин, Н. Ф. Войналович, А. И. Ващенко, С. К. Хорев, В. В. Кособрюхов и другие наши командиры заблаговременно организовали учебу строителей.

В переходе к новым методам возведения сооружений большую поддержку нам оказало Главное управление оборонительного строительства Красной Армии во главе с генерал-лейтенантом Василием Федотовичем Зотовым. Особенно мы благодарны заместителю начальника по материально-техническому обеспечению полковнику Михаилу Васильевичу Кузьмину.

Тяжелая ноша была взвалена на плечи этого энергичного работника и простого, отзывчивого товарища. Нас восхищала его деловитость. Он никогда не откладывал начатого дела. Придешь к нему, бывало, с очередной просьбой — не хватает цемента или металла, — Михаил Васильевич поворчит немного, но сразу же берется за телефон, звонит на базы, если не получается, вместе садимся в машину и едем «в гости» к соответствующему начальнику «сбыта» или «снаба». Хороший человек, настоящий коммунист, Михаил Васильевич внимательно, с уважением относился к людям. Когда обращались к нему с просьбами, он всегда считал своим долгом помочь и почти всегда помогал. Если он был не в состоянии удовлетворить просьбу, то прямо отказывал, чтобы попусту не обнадеживать, и тут же давал дельный совет, как выйти из положения.

Работе военных строителей уделяли постоянное внимание руководители партии и правительства. Пожалуй, больше всего нашими делами интересовались Анастас Иванович Микоян и Алексей Николаевич Косыгин. При мне Кузьмин часто разговаривал с ними по телефону. Такие разговоры велись в любое время суток, но преимущественно ночью. И всегда после этого еще быстрее [105] решались вопросы нашего снабжения или технического оснащения.

Помню, как размещались наши заказы на предприятиях. Прежде чем пустить в ход нашу заявку, М. В. Кузьмин приехал к нам под Тулу, основательно, как старый сапер, осмотрел опытные сборные сооружения, уверовал в них и только после этого обратился за помощью к Алексею Николаевичу Косыгину. Через несколько дней все наши заказы были размещены.

Теперь можно было приступать к строительству. Но людей у нас не хватало. К тем 50 тысячам строителей, которые насчитывались в наших подразделениях, требовалось еще 100 тысяч человек. Московская и тульская партийные организации обратились с призывом к населению помочь в сооружении оборонительного рубежа. Наши гонцы-агитаторы направились в окрестные города и села.

После изгнания немцев населенные пункты лежали в развалинах. Люди ютились в землянках, в сараях. Рабочие руки требовались везде. А нам приходилось призывать людей отложить восстановительные работы и идти на строительство рубежей. Молча выслушивали жители, в большинстве своем женщины, горячую речь нашего агитатора.

— Что же, бабоньки? — спрашивает своих подруг пожилая женщина — председатель вновь возродившегося колхоза «Активист» Мария Гавриловна Тихонова. — Очень нужны нам самим люди, мало их у нас, но Красной Армии должны мы помочь. Выделим десяток женщин, пошлем в первую голову бездетных или у кого ребята побольше. Так ведь, женщины? — и обводит внимательным взором собравшихся. Те молчат. Потом раздаются голоса:

— Чего говорить-то? Война она и есть война, трудно нам, да что же поделаешь. Намечай, кого надо, по справедливости.

— Лопаты, кто может, топоры захватите, — говорит обрадованный агитатор.

— Сможем — — захватим, — грубовато отвечает председатель колхоза. — Лопаты и топоры-то без мужиков поиспортились.

— Об инструменте нужно на рубежах позаботиться, на нас нечего рассчитывать. Копать, что и воевать, оружие [106] нужно, — подает голос Екатерина Ивановна Борисова, бойкая, острая на язык колхозница.

На лицах женщин появляются улыбки. Шумливо договариваются о времени выхода, о пунктах следования. А агитатор спешит в соседний колхоз, чтобы снова собирать людей и снова взволнованно звать их на помощь Красной Армии.

В колхозе «Заветы Ильича» председателем молодая энергичная Юлия Андреевна Евтюхина. Она знает, чем затронуть сердца солдаток.

— Фашистов прогоним — скорей мужики вернутся, жизнь пойдет веселее. Как же нам не послать людей на оборону? Правду я говорю, бабы, то бишь женщины?

Хмурые лица колхозниц светлеют.

— Намечай уж кого надо, аблакат! — смеется полная круглолицая колхозница Зинаида Тихоновна Жарова, вкладывая в это смешное слово и похвалу, и добродушную иронию.

В большом колхозе имени Парижской коммуны собрание проходит в чудом уцелевшем клубе. Зал набит людьми до отказа. За столом на сцене — председатель колхоза, солидный, уже в летах человек. Рядом с ним сидит наш молодой замкомбат, бывший шофер Филипп Георгиевич Егоров. Речь держит один из лучших наших агитаторов кадровик Иван Иванович Давыдов. Шумно. На этот раз оратору не удается овладеть вниманием слушателей. Иван Иванович, закончив выступление, устало опускается на табурет, вытирая платком вспотевшее лицо. Председатель не выдерживает:

— Стыдно, товарищи! — укоряет он колхозников. — К нам приехали с таким важным делом, а мы даже слушать не хотим.

В зале на минуту воцаряется тишина.

— Без речей ясно, — из темноты зала доносится злой женский голос.

— Прежде чем на работы гнать, нам самим помогли бы! — вторит кто-то.

— Детишек зимой поморозили, а весной на окопы идти! Нам ведь тоже жить надо... — не унимаются женщины.

— Я так полагаю, — говорит как-то неуверенно председатель, — колхоз у нас большой, и людьми немного помочь можно... [107]

— Тебе хорошо, у тебя сыновья-то с заводом на Урале окопались, а вот у многих из наших баб неизвестно где! — кричит с надрывом какая-то колхозница.

— Товарищи, это не колхозное собрание, а галдеж какой-то, — поднимаясь из-за стола, с укором, спокойно произносит Иван Иванович Давыдов. — Тяжело вам, да ведь и всем советским людям нелегко сейчас, а тем более нашим воинам. Враг у вас чуть не на огородах сидит. Подумайте об этом!

— Нас не стращай! — кричит та же женщина. — Мы огнем опаленные, а вот ты, да и этот второй, молодой-то, подальше от передовой держитесь.

— Правильно! — поддержал одинокий голос.

— Дайте сказать в последний раз! — багровея крикнул в зал Иван Иванович. Люди притихли. — Не надо нам от вас никого! Обойдемся без вашей помощи, поскольку, я вижу, крикуны у вас в почете. О себе коротко скажу, раз об этом зашла речь. Я с гражданской живу с одним легким. Мог не идти сейчас на войну, а вот не утерпел. Вы сейчас на молодого кивали. Филипп Егоров две недели назад потерял жену и сына, и похоронить было некого — дом, что у Крымского моста стоял, фашистской бомбой накрыло. Прощайте, товарищи колхозники, новой жизни вам хорошей желаем!

Иван Иванович шагнул от стола к лесенке. Зал замер. Слышно было дыхание людей.

— Ты подожди! Председатель, уйми-ка Настасью, что о передовой тут судачила, — громко, но спокойно сказала немолодая колхозница Зинаида Ивановна Чугунова, пробираясь к сцене. — Что же молчали-то, колхознички?! — обратилась она к односельчанам. — У Настасьи на фронте-то, знаем ведь, никого нет — выходит, фронтовиков-то ей больше всех жалко. Как при немцах-то жила, еще разобрать следует. Кто дал ей право от нашего имени людей обижать, которые к нам с горячим словом пришли? А вот чего Руфина кричала — непонятно. Мужа и брата на фронт проводила. Помогать им надо. Без помощи народа армии трудно. Я все сказала.

— Верно сказала, Зинаида! — послышалось из зала.

— Вот что я скажу, — с трудом протиснувшись к сцене, заговорил седоватый плотник Семен Тихонович Сопук. — Колхозники вы советские или немецкие единоличники, какими нас фашисты хотели сделать? Не были [108] вы единоличниками и не знаете, с чем это едят. А я знаю — ох как знаю. Не люди мы были, а животные друг к другу. Свет-то весь полосой в поле заканчивался, для чего и жили-то, не знали. Правду я говорю, Егор Тихонович?

— Чистая правда, Семен Трофимович, — вздохнув, отвечает сидящий на приступке лестницы такой же пожилой человек.

— Позору мы тут наговорили — извините, как вас по имени-отчеству величать? — обратился Сопук к Давыдову.

— Иваном Ивановичем, — улыбнулся тот.

— Так вот, Иван Иванович, поезжайте спокойно. Придут наши люди не хуже других. Так ведь, колхозники?

— Так! Так! — неслось из зала.

— Ну вот и хорошо, — обрадованно заключил председатель. — Наметку людей правление к утру сделает. Собрание закончено!

Колхоз имени Парижской коммуны послал на оборонительные работы 20 процентов своих членов.

По-разному, но единодушно поднимался тульский народ на свою «засечную черту». Группы людей из колхозов «Победа», «Смычка», «Красный луч», «Большевик», имени Чкалова, «Красный маяк» и многих других потянулись по дорогам. Они сливались в колонны и двигались в указанные для них пункты. Шли колхозники, жители городов и райцентров Тульской области, шли серпуховские ткачихи и металлисты.

И снова для нас привычные заботы. Прибывающих нужно разместить, организовать для них питание, сформировать отряды, дать командиров, обеспечить инструментом. Учим новичков, как вести себя при налетах вражеской авиации, которые все учащаются.

Совместно с областным комитетом партии проводим в Туле слет строителей оборонительных рубежей. Красивый зал Дома Советов, залитый огнями хрустальных люстр, до отказа заполнили делегации военных строителей и рабочих отрядов. Многие делегации колхозников явились на слет с красными вымпелами, полученными еще до войны за образцовую работу. Это особенно трогало: значит, и в черные дни фашистской оккупации хранили знаки своего трудового отличия тульские [109] колхозники. Торжественно звучит оркестр военных строителей. В зале стоит приглушенный говор, всплески негромкого смеха.

Слет открыл секретарь обкома Василий Гаврилович Жаворонков. От имени обкома он поблагодарил тульских, серпуховских колхозников и горожан за дружный сбор на оборонительные работы.

Я в своем коротком докладе рассказал о задачах и сроках строительства. Потом на трибуну стали подниматься участники слета.

— Мы при фашистах и говорить-то разучились по-человечески, — сказала колхозница артели «Красный Маяк» Зинаида Григорьевна Герасимова, молодая статная женщина. — Мраком все окуталось, жить не хотелось, веру в людей терять стали, вера в армию нашу покачнулась. «Неужели конец наступил нашей советской жизни?» — думали мы. До войны-то, по правде сказать, поругивали колхозы, от собраний бегали. А как водворились гитлеровцы да полицаи, соберемся с бабами, извините, с женщинами, у кого-либо в избе, вспомним жизнь нашу ушедшую, и до слез ее жалко — и разговоры трудные, и перепалки веселые на колхозных собраниях. И заплачем в голос. Вы нас на окопы позвали — дни и ночи работать будем, только бы обратно не пришли фашистские паскудники!

До самого места провожали оратора бурные аплодисменты.

— Не разучилась еще говорить-то, не разучилась! — весело и одобрительно кричали в зале.

Выступила небольшого роста, худенькая колхозница Анна Дмитриевна Горлова:

— А я так все это время думала. Если победят фашисты, к чему же возвратятся дети мои? Какая их жизнь ожидает? Труд безрадостный, подъяремный ожидает их. Алексей мой до войны в заочном институте учился. Все книги да бумаги ему по почте слали. «Мама, говорит, не так много мне и до агронома осталось». Лежу ночью, глаза сомкну и думаю: кому будет агроном-то нужен, к богатеям в холуи идти? И слез унять не могу. Товарищи, пошлем приветствие нашим бойцам и скажем им, всей Красной Армии скажем: гоните фашистских иродов в шею. А мы со своей стороны, если это нужно для победы нашей, всю область перекопаем, [110] в землю все спрячем, под землей проживем, лишь бы врага не пустить, да поскорее наша довоенная жизнь возвратилась! Силы мои не те уже, что раньше были, но обещаю, товарищи, что на окопах от других не отстану.

Мужчины-колхозники выступали деловито, по-хозяйски. Вносили предложения позаботиться об инструменте, организовать его ремонт и заточку. Высказали свои думы и тульские рабочие. Они обещали приложить все силы, чтобы лучше использовать оставшееся после эвакуации заводов оборудование.

Перед слетом мы с Геннадием Николаевичем Степановым — секретарем обкома партии по строительству — побывали на Ново-Тульском и Косогорском металлургических заводах. Осенью, готовясь к обороне Тулы, металлурги отлили десятки стальных колпаков для огневых точек. Мы спросили их: не смогут ли они и для нас отлить такие колпаки? Теперь на слете работница Косогорского завода Анна Яковлевна Якубина заявила:

— Мне поручено доложить вам, товарищи, что косогорские металлурги дадут в ближайшие дни стальные колпаки для дотов. Постараемся сделать их вращающимися, чтобы огонь из них можно было вести в разных направлениях. Василий Гаврилович, — обращается она к Жаворонкову, — старики металлурги говорят, хорошо бы поднять трубу, которую повалили фашисты. Думаем, не трудное это дело, да и военные строить помогут. Труба ведь поперек шоссе повалена, проезду мешает и заводу нужна. Это, товарищи, как видно, фашисты хотели трубой от Красной Армии отгородиться...

— Браво, девушка! Молодец! — кричат ей из зала и провожают горячими аплодисментами.

На слете присутствовали и представители тульских оружейников, большей частью старики пенсионеры, оставшиеся в Туле после эвакуации завода на восток.

В свое время я почти десять лет проработал в коллективе славных тульских оружейников. Здесь получил производственную закалку и стал коммунистом.

Осенью прошлого года, когда мы стояли в Туле, я, конечно, не мог не побывать на заводе. Военные строители тогда помогли оружейникам демонтировать и грузить оборудование в вагоны. Теперь, вернувшись в Тулу, я опять первым долгом отправился на родной завод. [111]

Тяжело было видеть безмолвные, пустующие громадные цехи. Создавалось впечатление, что через гигантский завод пронесся страшный ураган и все разметал в разные стороны.

Среди этого запустения я встретил большую группу пожилых рабочих. Многие из них еще помнили меня, и мы обрадовались встрече.

Мне нужно было срочно организовать изготовление пулеметных столов, шкафчиков для боеприпасов, а также черенков для шанцевого инструмента. Ложевики и модельщики заявили: «Обязательно сделаем — это куда проще, чем блоху подковать!» Исполняющий обязанности начальника вновь возрождающегося цеха Сергей Иванович Семин, инженер цеха Дмитрий Александрович Юрченко и механик Василий Иванович Гришанов взяли у меня чертежи и уселись за расчеты.

— Нетрудное для нас это дело, — сказал Семин, — даже теперь, когда цех наш укатил в Вятские Поляны с Петром Борисовичем Пахарьковым. — (Пахарьков — старейший начальник цеха, сменивший в свое время меня). — И людей найдем. Но нужно разрешение от дирекции.

— А есть у вас дирекция?

— Есть. Здесь сейчас сам Дмитрий Васильевич.

Дмитрий Васильевич Романов — директор оружейного завода — мой старый товарищ. Вместе, в один год, мы пришли с ним на завод. В здании заводоуправления только в нескольких комнатах теплилась жизнь, в том числе и в кабинете директора. Этому кабинету с массивными матовыми дверными стеклами 200 с лишним лет. Многое видывал он. Здесь частенько бывали М. В. Фрунзе и Г. К. Орджоникидзе. Отсюда подавалась команда о прекращении выпуска устаревшего оружия и о запуске в производство нового, более совершенного. Здесь докладывали свои проекты С. И. Мосин — изобретатель трехлинейной винтовки, снискавшей мировую славу, П. П. Третьяков — создатель станкового пулемета, прозванного русскими солдатами «максимкой», Ф. В. Токарев — автор многих конструкций пистолетов, Шпитальный и Камарницкий, разработавшие систему мощного авиационного пулемета «Шкас», и многие другие творцы отечественного оружия. Здесь, в этом кабинете, мы, молодые и старые начальники цехов, докладывали дирекции завода о наших успехах и промахах [112] при производстве оружия и соответственно получали или одобрение, или основательную головомойку.

Мы обнялись с Митей Романовым. Он сидел за столом, положив больную ногу на рядом стоящий стул, и немного морщился от боли. Вспомнили старое. Я попросил у него содействия. Дмитрий Васильевич связался по телефону с цехом и приказал приступить к выполнению нашего заказа. Вечером он уезжал на Урал, где коллектив тульских оружейников создавал новый завод и уже выпускал винтовки, автоматы и пулеметы.

Я возвратился к ложевикам. Механик Василий Иванович Гришаков, его помощники Михаил Тимофеевич Бунаков и Евлампий Петрович Пилипенко вместе с начальником и старшим мастером цеха оставались на заводе до утра, разрабатывая тонкости технологии. Весть о военном задании быстро разнеслась по Чулкову — району оружейников, где, как говорят, из одних наименований улиц — Ложевая, Ствольная, Курковая, Штыковая, Замковая, Магазинная — можно собрать винтовку (встарь оружейники селились цехами). Попытки переименовать улицы успеха не имели, народ не хотел называть их по-новому.

Утром на завод к ложевикам потянулись старики оружейники, чтобы принять участие в выполнении фронтового заказа. Через несколько дней мы уже стали получать от них партии нужных нам деталей.

Василий Иванович Гришаков говорил теперь слету:

— Мне поручено доложить вам, что мы, старики оружейники, полностью освоим производство пулеметных стволов и за нами задержки не будет. Не подведем мы строителей и бывшего нашего оружейника Александра Семеновича Корнева. Если бы оружие вам потребовалось, мы и это дело организовали бы по привычке, несмотря на то, что от завода только пустые цеха остались.

— От оружия мы тоже не откажемся! — весело кричат из зала.

Под гром аплодисментов Василий Иванович покидает трибуну.

Я не привожу выступлений военных строителей. Родными и близкими стали мне эти люди, и их взволнованные речи были похожи на мои собственные мысли. Бурно [113] встретил слет слова комиссара рабочей колонны, бывшего маляра В. В. Кособрюхова:

— Спасибо, товарищи колхозники и товарищи рабочие, за то, что пришли к нам на помощь. Хвалиться мы не привыкли, а как работать будем, сами увидите. Впереди будем — не обижайтесь, а кто из вас вперед уйдет — догоним! Одна цель у нас с вами — выбросить фашистов к чертовой матери с нашей земли. Для этого не пожалеем ни сил, ни жизни самой.

В зале поднялась с места колхозница артели имени XVIII партсъезда Павлина Федоровна Серегина и звонким голосом заявила:

— Товарищи, нам объявляли, что мы пришли на десять дней, а потом нас сменят. Я вношу предложение не уходить с рубежей, пока их не построим. Что это мы будем взад-вперед топтаться!

За предложение колхозницы поднялся лес рук.

Пока продолжался слет, на Тулу несколько раз налетали фашистские самолеты. Совещание строителей не прерывало своей работы; наши люди уже привыкли к таким «концертам». Колхозники тоже не обращали внимания на вой моторов и стрельбу зениток. Все уже знали: фашистские летчики не отличаются меткостью. Много раз они бомбили огромный многопролетный мост на Оке, по которому проходит железная дорога, связывающая Тулу с Москвой, взрыли бомбами всю окрестность, но так в мост и не попали. Так было и под Выгоничами на Десне, и с наплавным мостом в Алексине, да и во многих других местах.

* * *

Работы развернулись одновременно на всех участках огромного рубежа, растянувшегося на сотни километров. Дороги заполнили вереницы машин со стандартными деталями для огневых точек, лесом, цементом. С утра до ночи не стихал гром взрывов: это подрывники помогали землекопам.

Из камня, дерева, земли возникали препятствия и огневые точки. Зеленеющие весенние равнины покрывались сетью глубоких траншей и ходов сообщения.

Горячо работал народ. Именно народ. Только ему под силу такие дела. Вы посмотрите, кто у нас трудится. Люди всех профессий, от чернорабочего до профессора: [114] колхозники и колхозницы, служащие и студенты, домохозяйки. Люди всех национальностей — русские, украинцы, белорусы, мордва, татары, чуваши, да всех и не перечислить. Частица великого многоязычного нашего народа. Простые советские люди, прямые и честные, единые в своих помыслах и стремлениях, такие, какими их воспитала партия, умеющая сплотить в монолит миллионы сердец и умов.

Вражеская авиация совершала бесчисленные налеты. Фашистские летчики простреливали пулеметными очередями строящиеся противотанковые рвы, где наши люди были особенно заметны и беззащитны. Мы несли потери. Снова и снова приходилось думать, как лучше укрыть людей. Стали делать укрытия непосредственно во рвах, тщательнее маскировать участки работ.

Используя накопленный опыт, мы в линии рубежей, где это только было возможно, включали реки и болота. Расчищали, углубляли русла рек, эскарпировали берега, соединяли водоемы искусственными каналами. Впервые в нашей военно-строительной практике стали возводить плотины и дамбы. Осуществилась мечта наших инженеров — мы приступили к созданию искусственных водных преград. Они давно привлекали наше внимание. Дело новое, трудоемкое, но сулило большие выгоды. Через водные преграды не пройдут вражеские танки. Это препятствие еще более эффективно, чем эскарпы. Наши инженеры в кратчайшие сроки разработали проекты таких преград.

Одним количеством людей здесь не возьмешь. Нужны знания, техника и умелые руки. Ко мне пришли два офицера. (Да, все наши командиры уже стали офицерами. На их плечах красовались погоны, к которым они долго не могли привыкнуть.) Это бывшие гидростроители — рослый, добродушный, с редеющей шевелюрой Виктор Христофорович Хохлов и коренастый, плотный, вечно чем-нибудь озабоченный Юрий Алексеевич Мельников. Сразу, как говорится, берут быка за рога:

— Нужны отряды гидромеханизации. Поручите нам: мы сами подберем людей, которых знаем по прежней работе. Нам дайте только транспорт. Механизмы добудем в Москве.

Наш главный инженер Михаил Павлович Кан, как только услышал такое, сгреб обоих гидростроителей в [115] охапку и потащил их к себе — уточнять детали. Сидели до рассвета. Утром передо мной и моим заместителем по политической части Н. Н. Золотухиным лежал подробный план развертывания гидротехнического строительства. Мы утвердили его. Мельникову было поручено сформировать первый большой отряд гидромеханизации. В тот же день он с группой отобранных им бойцов укатил в Москву. Этот всегда хмурый, внешне нелюдимый человек за десяток дней проделал огромную работу. Были отобраны, погружены в вагоны и отправлены на рубеж необходимые гидромеханизмы и запасные части к ним. Мельников ходил по предприятиям и трестам, приглядывался к людям, душевно беседовал с ними и при содействии военкомата зачислил в наше соединение большую группу специалистов и квалифицированных рабочих.

Конечно, дело тут не только в энергии Мельникова. Большую помощь ему оказали руководители треста «Гидромеханизация» Народного комиссариата путей сообщения И. Г. Николадзе и П. П. Дьяков. Они мобилизовали весь свой коллектив, чтобы быстрее и лучше выполнить наши пожелания, выискали транспортабельные землесосные и гидромониторные установки облегченного типа, переоборудовали их, насколько это было возможно, для работы в полевых условиях. Организовали даже краткосрочные курсы для наших строителей, переквалифицирующихся на машинистов, драгеров, гидромониторщиков. Первыми учебу в Москве прошли механики Горнов, Коваленко, Трофимов, Данилов, слесарь Николашин и другие. Трудно за десять дней овладеть новой специальностью, но на войне и не такое бывало под силу.

В начале мая 1942 года все было готово, и наши деятелыные «водяные» показали, на что они способны. Генеральная репетиция состоялась в верховьях Дона. Она собрала тысячи зрителей. На реке появились не виданные [116] нами раньше машины. На гидромониторной установке, смонтированной на плоту, командует туляк Данилов. Его подчиненные — Илья Сотников, Василий Мирясев, Александр Розанов — заняли места у рычагов управления. Строители Горнов, Николашин, Коваленко и Трофимов, превратившиеся в матросов, в последний раз проверяют оснастку и крепи плотов, разносят буксирные концы. Николай Иванович Дьяконов и Михаил Федорович Самохвалов сидят за штурвалами катеров и ждут команды. Мельников, волнуясь, подает команду: «Машины заводи!»

Катера тронулись с места, потянули за собой плоты. Караван из судов и плотов вытянулся цепочкой на середине реки. Новая команда — и до нас доносятся мягкие хлопки, словно бьется над водой стая больших птиц. Видим, как надулся толстый брезентовый шланг и из металлического ствола мощной струей вырвалась пульпа — серо-черная смесь песка и воды. Изгибаясь в воздухе, струя дотянулась до берега. Со свистом летели вода и песок, поднятые со дна реки, и там, куда била струя пульпы, стал вырастать на глазах вал из мокрого грунта. Одна машина делала столько, с чем не справились бы и сотни землекопов.

— Вот это да!

— Здорово!

— Ну и сила! — кричали в возбуждении зрители, усеявшие берег.

Когда земснаряд подвели к берегу, строители подхватили механиков на руки. Усердно качали Юрия Алексеевича Мельникова и Виктора Христофоровича Хохлова. Великан Хохлов отбивался как мог.

— Очки, очки! — кричал он. Его не сразу поняли. Спохватились, когда взволнованный инженер наконец вырвался из дружеских объятий. Стали искать упавшие очки. Нашли только помятую оправу. Смущенные строители успокаивали Виктора Христофоровича, обещали ему раздобыть три пары очков, чтобы и про запас были. Все же несколько дней одному из наших «водяных» пришлось помучиться: без «вторых глаз» Хохлов был совсем беспомощен.

Итак, мы теперь могли выходить на рубежи с нашей новой техникой. Но хлопот с ней мы испытали вдоволь. Гидростроительство — дело очень сложное. Оно требует [117] предварительных изысканий, геодезической съемки местности, геологической разведки бурением и шурфованием с целью определения качества и состава грунта. Но все окупалось с лихвой. Земснаряды позволили нам во много раз ускорить такие работы, как углубление рек, эскарпирование их берегов, искусственное заболачивание пойм и низменностей. Важным обстоятельством было и то, что довольно продолжительное время наши земснаряды не привлекали внимания вражеской воздушной разведки. Слишком необычное это было дело, и фашистские летчики первое время просто не замечали плоты с гидромониторами и земснарядами, которые с помощью тракторов мы то и дело перетаскивали по суше с одного водоема на другой. Людей при этом почти не было видно, а фашистские самолеты всегда старались нападать на большие скопления людей.

Без всяких помех земснаряды работали и днем и ночью, перемешая огромные массы земли. Настоящими мастерами своего дела стали сибиряк Горяов, украинец Коваленко, тамбовец Трофимов, туляк Данилов, москвич Николашин. Число гидромеханизаторов росло. Больше всего их ряды пополнялись шоферами, людьми, уже привыкшими иметь дело с техникой. Так, на земснарядах и катерах оказались Кирилл Кирюхин, Василий Быков, Пантелей Ницкий. Жалко было снимать хороших водителей с автотранспорта. Успокаивало одно: на их место за баранками машин тотчас находилось множество желающих из молодежи.

Мы стремились так углубить речки и болота, чтобы через них не прошли танки и бронетранспортеры. Когда на дне мягкий грунт, нашим гидромеханизаторам это не составляло труда. Но чуть попадался грунт потверже, работа замедлялась. Возникла мысль: а не проще ли поднимать уровень воды с помощью плотин? Простую земляную плотину легко намыть земснарядами, нужно только поставить шпунтовые ряды из свай и уплотнить их фашинником. Попробовали — получилось. Шпунтовый ряд и заслон из фашинника хорошо удерживают землю и песок, и намыв идет быстро. Плохо, что над водой поднимается гребень плотины, по которому может пройти вражеская пехота, а то и танкетки. Чтобы сделать плотину непроходимой, на ее концах мы стали возводить [118] своего рода предмостные укрепления — ежи, проволочные заграждения. На своем берегу перед плотиной полукругом отрывали противотанковый ров. Концы его подводили как можно ближе к урезу воды, оставляя такие узкие перемычки, чтобы по ним не прошли танки. А если воды было много, то мы и вовсе разрушали перемычку и заполняли ров водой.

Сотни квадратных километров водных преград создали строители. Наши гидротехники жалели, что в пределах рубежей кончаются болота и реки. Жалели не только они, но и рекогносцировщики. Понравился им этот вид препятствий. Тогда мы стали расширять водные преграды, заболачивая в их районах все низинные луга. Вновь пошли в дело гидроснаряды.

Работы подвигались быстро. Глубокие противотанковые рвы, траншеи, окопы изрезали тульскую землю на громадном пространстве. Повсюду возникали доты, блиндажи, командные пункты. Разработанный нашими инженерами метод стандартного строительства во много раз ускорил возведение сооружений. Детали, беспрерывным потоком поступавшие с заводов, подвозились к вырытым котлованам и собирались в течение нескольких часов. В день мы воздвигали до 140 огневых точек.

Весной мы столкнулись с подлинным бедствием: размокшие от талых вод откосы эскарпов и рвов, стены траншей и окопов ползли и рушились. На укрепление их мы тратили уйму усилий. Наше счастье, что мы к тому времени механизировали изготовление фашинных сеток. Но все равно эта работа требовала много труда.

Беседуя как-то в Москве с О. Ю. Шмидтом, мы пожаловались на наши муки с укреплением откосов. Академик подробно расспросил нас о способах, к которым мы прибегаем, попросил набросать схемы созданной нами машины для плетения решеток из хвороста. Покачал головой Отто Юльевич:

— Это не выход. Нужно призвать на помощь химию.

Академия наук прислала к нам группу молодых ученых. Под вражескими бомбежками эти энтузиасты лазали по эскарпам и рвам, изучали состав грунта, без отдыха экспериментировали. Им удалось подобрать химикаты, под действием которых наружный грунтовой слой откосов превращался в прочную пленку. [119]

К сожалению, обстановка не позволила довести опыты до конца. Думается, что эта большая задача и сейчас не потеряла своей актуальности и должна наконец быть решена.

* * *

Люди не жалели сил. Они готовы были работать с темна до темна. Да нередко им и приходилось так трудиться. В таких условиях наши политработники особенно заботились о том, чтобы люди могли получше отдохнуть в короткие часы досуга. Мой заместитель по политической части Н. Н. Золотухин добивался, чтобы в каждой части была своя художественная самодеятельность, а в подразделениях затейники, массовики. На всех участках были созданы библиотеки-передвижки. Не забывали нас шефы — творческие организации Москвы, они охотно присылали к нам своих представителей.

Художественная самодеятельность строителей возникла еще на Брянском фронте. Выступления ее пользовались неизменным успехом и у нас, и в соседних частях, и среди местного населения. Маша Французова, Галина Глаголева, Оля Тошракова, Галя Прибыткова, Миша Калугин, Федя Крынецкий и многие другие самодеятельные артисты обладали несомненным талантом. Федя Крынецкий, наш чтец-декламатор, нашел в искусстве свое призвание. Помог ему в этом выдающийся актер и большой души человек народный артист Дмитрий Николаевич Орлов, который часто бывал у нас. Послушав однажды Федю, Дмитрий Николаевич заинтересовался им, стал давать ему уроки, чутко следил за его ростом. В конце концов, из Крынецкого получился неплохой актер, и после войны его взяли в театр.

Стала профессиональной актрисой и Оля Топракова. Ее заметила у нас милая, душевная Рина Васильевна Зеленая. Известная артистка терпеливо учила талантливую девушку, и та с самодеятельной сцены вступила на дорогу большого искусства.

Охотно приезжал к нам певец Николай Рубан и выступал вместе с нашими доморощенными, артистами. Нам даже удалось зазвать к себе весь театр оперетты Карело-Финской республики, где пел Николай Рубан. «Сильва», «Свадьба в Малиновке» и другие спектакли [120] ставились на простых, наскоро сооруженных подмостках, почти без всяких декораций, но своего обаяния они от этого нисколько не утрачивали.

В гостях у строителей тульских рубежей побывали многие артисты, писатели, деятели науки. Все они искренне, с душой отдавали народу свой талант и вдохновение.

Фашистские самолеты методично, по нескольку раз в день, бомбили Тулу, районные центры и другие населенные пункты, через которые проходили наши рубежи. Для укрытия людей мы отрыли глубокие траншеи. Такая траншея была и в саду нашей штаб-квартиры, состоявшей из трех домиков на улице Жабровых. В одном из этих домиков мы размещали своих гостей, прежде чем направить их в подразделения.

Первое время при налетах мы укрывались в траншеях, затем это надоело, и они использовались лишь в том случае, когда фашисты бомбили совсем близко и уж очень ретиво. Траншея в саду пустовала по целым дням, и начальник АХО штаба старший лейтенант Елена Борисовна Буевич грозила: если так будет продолжаться, она перестанет держать ее в порядке и «законсервирует».

В нашей траншее покорно прятались только члены артистических бригад, да и то лишь на первых порах, до ознакомления с обстановкой. Так, в эту довольно вместительную яму Елена Борисовна загнала однажды весь утесовский джаз. «Население» штаб-квартиры, по обыкновению, в траншею не последовало, и это смутило наблюдательного Леонида Осиповича Утесова.

— Ребята, тут несомненный подвох! — крикнул он своим джазовцам. — Свистать всех наверх!

Вслед за ним все повыскакивали из траншеи и вместе с нами стали наблюдать с террасы за борьбой зениток с вражескими самолетами.

— Не ожидал я от вас, Елена Борисовна, такого, — укорял Леонид Осипович нашего начальника АХО. — Посадили нас в дыру, а потом всем рассказывать бы начали, что струсили москвичи...

Воздушные налеты не смутили «веселых ребят», и с утра они уже выступали со своими концертами в строительных частях. Они давали по два — три концерта в день. Выступали в лесу, на полянах, на берегах рек. [121]

Часто при этом приходилось объявлять невольные «антракты», и вместо жизнерадостной музыки строители и артисты слушали неистовое завывание и пулеметные очереди фашистских самолетов. Леонид Осипович увлекал всех своей энергией и темпераментом. Он не только пел и дирижировал, но и чудесно читал стихи. Джазовцы проявили себя храбрецами, в укрытия не заползали, но все же, возвращаясь от нас в Москву, им пришлось основательно посидеть в траншее под Серпуховом. Фашистская авиация совершала один из своих бесконечных налетов на железнодорожный мост. Машины с джазовцами остановили на подступах к мосту. Людей загнали в укрытия. Рассказывают, что, боясь «подвоха», Леонид Осипович отказался было лезть в блиндаж, но ему убедительно разъяснили, что здесь можно пострадать не столько от вражеских бомб, сколько от осколков зенитных снарядов.

С ликованием встретили строители Ивана Семеновича Козловского. Он был не совсем здоров, но пел, не жалея голоса. Забота об Иване Семеновиче и сопровождающих его товарищах по обыкновению была возложена на Елену Борисовну. Дела ее шли неплохо, жаловалась она только на плохой аппетит почетного гостя, чем ввергала в уныние наших поваров. Знаменитого певца тоже не так-то просто было увести в траншею.

— В блиндаж еще пошел бы, а в эту канаву... бррр, холодно...

После уговоров он все-таки отправлялся в укрытие, но с условием, что его будет сопровождать Елена Борисовна — уж очень полюбился ему наш боевой квартирьер. Спускаясь в траншею, Иван Семенович шутил:

— Все же придется вам отвечать за гибель народного артиста.

Елена Борисовна отвечала ему в тон: [122]

— Уж если накроют нашу с вами траншейку, то отвечать мне вряд ли придется, дорогой Иван Семенович!

— Вы не женщина, а вампир, Елена Борисовна!

— Благодарю вас, Иван Семенович, за прекрасную оценку, — отвечала ему наша хозяйственница с низким поклоном.

Эти шутливые «конфликты» доставляли нам веселые минуты. Расстались мы с Иваном Семеновичем душевно. Большое наслаждение доставил он нам своим искусством.

* * *

Тревожной была тульская весна 1942 года. Редкая ночь проходила спокойно. В темноте вдруг завоют сирены. В черное небо вонзаются ослепительные копья прожекторных лучей. Огненные сполохи мечутся над Тулой и над передним краем близкого от нас фронта. Слышатся частые хлопки зениток, они приближаются, усиливаются. Этот аккомпанемент сопровождает фашистский самолет на всем его пути, и немало гитлеровских летчиков нашли свой бесславный конец в окрестностях Тулы.

Одна, особенно продолжительная и тяжелая, бомбардировка застала нас в Крапивне. Строители трудились здесь на равнинной, безлесной местности. Несколько дней кружили над местом работ вражеские воздушные разведчики. Мы уже знали, что означают такие визиты: жди большого налета. Быстро принимаем меры, чтобы обеспечить людей и технику укрытиями, призываем всех быть начеку.

В это время в Крапивну, где начальником военно-полевого строительства был Владимир Викторович Борсук, мой близкий друг, прибыли академик Павел Федорович Юдин, писатели Федор Иванович Панферов, Александр Юрьевич Кривицкий и заведующая лекторской группой международников Московского городского комитета партии Анна Ефимовна Крейнина. Здесь же оказались Елена Николаевна Гоголева, Рина Васильевна Зеленая, Дмитрий Николаевич Орлов и другие артисты.

Угроза вражеского налета не устрашила наших гостей, и они спокойно занялись своими делами. П. Ф. Юдин и А. Ю. Кривицкий прочитали строителям [123] интересные лекции по международному положению и текущему моменту, вместе с А. Е. Крейниной проинструктировали наших докладчиков и агитаторов, Ф. И. Панферов рассказал, над чем трудятся советские писатели, прочитал свои новейшие, только что вышедшие из-под пера рассказы о войне.

Вечером в Крапивне состоялся большой концерт. Строители наловчились и подмостки из готовых стандартных элементов собирали мгновенно. Сцену соорудили недалеко от штаба над небольшим озером в тени деревьев. Борис Михайлович Кац, начальник нашего политотдела, уже представил зрителям дорогих гостей, когда над горизонтом показалась большая группа вражеских самолетов.

— Воздушная тревога! Разойтись в укрытия! — послышалась команда. Театральная поляна быстро опустела. Мы с москвичами направились к штабу.

— Товарищи, в траншеи мы не пойдем, как вы думаете? — обратился Владимир Викторович к гостям. В ответ раздался хрипловатый детский голосок:

— Страшно-то как! Ведите нас куда хотите, а если не хотите, то и никуда не ведите.

Все удивленно оглянулись: откуда дети тут взялись? И рассмеялись. Ну конечно, это Рина Зеленая! С хохотом всей гурьбой ввалились в штаб-квартиру В. В. Борсука. В помещение набилось много народу — командиры, участники самодеятельности. Вокруг дома расположились стрелки с винтовками. Несколько самолетов на бреющем полете пронеслись над домом. Наши стрелки открыли огонь. Очень им хотелось подбить хотя бы один самолет в подарок гостям! Появились новые бомбардировщики. С нарастающим визгом летят бомбы. К этому визгу невозможно привыкнуть. Так и кажется, что бомба летит прямо в тебя. Хуже всего, что чувствуешь себя страшно беспомощным.

Одна бомба упала в озеро. Взрывом подняло огромный столб воды. Где-то еще рвутся бомбы. Вздрагивает земля. Невдалеке занимается пожар. Не обращая внимания на дождь трассирующих пуль, строители бегут тушить пламя. Гул самолетов стихает, но командовать отбой мы не спешим: враг может вернуться. Павел Федорович Юдин и Федор Иванович Панферов что-то записывают в своих блокнотах. Тесно прижавшись друг [124] к другу, сидят женщины. Елена Николаевна Гоголева встряхивает головой:

— А ну их к черту! Давайте, товарищи, споем что-нибудь.

— Вот это дело! — отзывается Юдин.

Елена Николаевна запевает красивым грудным голосом:

Все тихо подхватывают песню. Тепло становится на душе. Пели еще и еще. До поздней ночи в переполненной комнате штаба длился этот импровизированный концерт.

А основной концерт пришлось перенести на утро. Строители собрались на берегу озера до выхода на рубежи. Нам не жалко было этого часа непредвиденного простоя, знали: сторицею окупится время культурного отдыха. Концерт прошел с невиданным успехом. Взволнованные расходились на работу люди. Артисты со сцены провожали их погрустневшими взглядами. Им тяжело было сегодня выступать: вчерашний налет не прошел бесследно. Мы потеряли двух товарищей. Москвичи перед отъездом зашли в клуб, чтобы проститься с погибшими. Под сенью склоненных знамен лежали наши боевые друзья. Замер в торжественной тишине почетный караул. На траурном митинге выступили академик Юдин и писатель Панферов. Никогда я еще не слышал таких пламенных слов, полных любви к людям, и таких гневных слов, полных ненависти к захватчикам и убийцам.

Мы навсегда сохраним чувство благодарности к людям, искусства и науки, делившим с нами трудности фронтовой жизни и пламенем своего сердца вселявшим в нас новые силы. Я помню дни под Брянском, когда мы оказались почти лицом к лицу с врагом, который отрезал нам пути отхода. У нас в то время гостила бригада артистов и среди них прославленная балерина, заслуженный деятель искусств Викторина Владимировна Кригер. Она понимала наше тяжелое положение, да мы его и не особенно скрывали. Артистка подошла к комиссару Михаилу Алексеевичу Золотухину и тихонько попросила [125] посоветовать, куда ей спрятать свои партийный билет. Мы удивились, узнав, что она коммунистка.

— Я думаю спрятать его вот сюда, — сказала Кригер, показывая на свою грудь. — Неужели они посмеют обыскивать пожилую женщину?

Мы с Михаилом Алексеевичем переглянулись. Не знала тогда Викторина Владимировна: недавно приползла к нам вырвавшаяся из лап фашистов растерзанная комсомолка, у которой враги искала комсомольский билет, где только может подсказать фантазия садистов и негодяев.

Знаменитой балерине не понадобилось прятать свой партийный билет. Части Брянского фронта, а вместе с ними и мы, были выведены из-под удара. Все это время Кригер вела себя мужественно и спокойно. Самообладание старой артистки восхищало и ободряло строителей...

* * *

Только успели проводить из Крапивны московских гостей, как нас постигло тяжелое горе. Мы потеряли Владимира Викторовича Борсука. Ночью при очередной бомбежке загорелся склад взрывчатых веществ, стоявший километрах в двух от штаба. Владимир Викторович стремглав бросился к месту пожара, перегоняя бежавших с ним. Все поразились его энергии и упорству. Пожар был потушен, ценное для нас имущество осталось в сохранности, но Владимир Викторович, после возвращения, почувствовал себя плохо, потерял сознание и, не приходя в себя, скончался от разрыва сердца. Так погиб бесстрашный ветеран четырех войн, светлый и честный человек, которого все мы сердечно любили.

Рядом с нами базировались десантники. Александр Юрьевич Кривицкий отыскал среди них своего товарища, молодого писателя Николая Старостина, светловолосого богатыря с голубыми глазами. Всем его наделила наша русская природа — красотой, силой, жизнерадостностью, удальством и безудержной смелостью. Вскоре после знакомства десантники стали у нас постоянными гостями и особенно Коля Старостин, без которого мы все просто скучали. Он прекрасно играл на баяне и на гитаре, задушевно пел, изумительно читал стихи, хорошо, заразительно умел смеяться. Мы готовы [126] были часами слушать его рассказы о делах десантников. Многих наших молодых ребят увлекли эти рассказы. Посыпались заявления с просьбой перевести на службу в десантные части. Даже наш повар Ваня Андреев высказал такую просьбу. Комиссия забраковала его: слишком молод и физически недостаточно крепок. Но парень добился своего. Помогло то, что среди десантников не оказалось поваров.

Коля Старостин мало говорил о себе, все о своих друзьях. О его делах мы узнали от других. Он уже много раз прыгал с парашютом в глубоком вражеском тылу, связывался с партизанами, воевал вместе с ними, бывал в жестоких переделках и возвращался к своим.

Однажды вечером мы снова провожали его на опасное задание. Как всегда, он был весел, неистощим на выдумку и шутку. Кто бы мог подумать, что его, командира десанта Василия Васильевича Онуфриева, бывшего нашего повара Ваню Андреева и других товарищей мы видим в последний раз.

Враг напал на десантников в момент приземления. Отважно дрались наши друзья. Но слишком неравными были силы. Скоро в живых осталось всего четыре человека во главе с Николаем Старостиным. Они держались еще несколько часов, пока немцы не подтянули минометы. Герои погибли, сражаясь до последнего вздоха. Подробности этой трагедии стали известны из рассказов местных жителей, когда наши войска освободили село.

* * *

Готовые рубежи принимали от нас войска Тульского укрепленного района. Понравились им наши сооружения, и особенно водные преграды. Легкое недовольство высказывали офицеры подразделений, занявших заболоченные участки: далеко приходилось обходить, чтобы [127] попасть на свои предмостные укрепления, да и минировать болота — дело мало приятное. Но скоро смирились с этим неудобством, убедившись, что враг пуще огня боится нежданно возникших болот и водоемов.

Горячо благодарили солдаты и офицеры наших строителей. Благодарили нас и тульские колхозники, через угодья которых прошли искусственные водоемы. Когда враг был изгнан из пределов области и стала налаживаться мирная жизнь, колхозники развели на созданных нами водоемах бесчисленные стаи гусей и уток.

Начальником укрепленного района назначили полковника Алексея Александровича Яманова, нашего боевого друга и советчика. Восхищался Алексей Александрович нашими водными преградами и добротными дотами с вращающимися стальными колпаками. Тульские металлурги сдержали свое слово и снабдили рубежи этими колпаками, из которых можно было вести круговой обстрел.

Войска, заняв рубежи, заминировали все дороги и проезды на переднем крае. Мы познакомились с новинкой — двигающимися минами. Управление ими осуществлялось из огневых точек посредством замаскированных металлических тросиков. Наши строители помогали войскам в минировании позиций.

— Старайтесь, это вам пригодится! — подбадривал строителей полковник Яманов (ныне он генерал). — Сашенков, изучи их обращаться с минами так же бережно, как с любимыми девушками!

Капитан Сашенков, не улыбаясь, брал под козырек и с увлечением начинал инструктировать строителей, как обращаться с этим грозным оружием. Мы призывали наших людей учиться старательно. Знание минного дела весьма пригодилось, когда мы двинулись на запад.

* * *

Весь 1942 и начало 1943 года мы провели на дальних подступах к Москве. Возведем один рубеж, переходим на другой Работы было много.

Пусть простят меня читатели, но я хочу привести несколько цифр. Понимаю, что язык цифр сух и скучен и вовсе не украшает воспоминаний. Но без этого мне не обойтись: для нас, строителей, цифры значили очень много, за ними скрывался вдохновенный, самоотверженный [128] труд десятков тысяч людей, и мне, например, они врезались в память на всю жизнь.

За год только наше управление возвело десять оборонительных рубежей: вторая очередь Пензенского протяженностью 325 километров, Тульский дальний — 217 километров, Тульский обводной — 162 километра, Тульский городской — 47 километров, Рязанский — 125 километров, Скопино-Рязанский — 94 километра, Окский — 85 километров и Одинцовский — 82 километра. Общая протяженность переднего края рубежей составила свыше 1350 километров. Если бы вытянуть в линию выкопанные нами противотанковые рвы, они покрыли бы расстояние от Москвы до Симферополя.

На рубежах было оборудовано 426 батальонных районов и отдельных узлов обороны, на которых можно разместить свыше 140 полков. Сверх того для укрепления отдельных прифронтовых городов построено еще 20 таких районов и 90 километров противота»ковых рвов. Общая протяженность заграждений из колючей проволоки, спиральных сетей, ловушек составила почти 2000 километров. Построено 29500 замаскированных оборонительных сооружений из дерева, бетона и металла. Кроме того, на тульских рубежах созданы искусственные водные препятствия протяженностью 286 километров. Для этого нам пришлось соорудить 64 плотины и дамбы длиною от 25 до 300 метров каждая.

Руками наших строителей — мужчин и женщин — вынуто 7,5 миллиона кубических метров земли.

Мы, конечно, никогда бы не справились с таким объемом работ, если бы нам не помогал народ. Десятки тысяч рабочих, колхозников, домохозяек, студентов по зову партии шли на строительство рубежей, чтобы преградить путь ненавистному врагу. Так было не только у нас. Так было на всех фронтах. Это великий подвиг народа. [129]

Можно было бы привнести бесчисленное множество примеров самоотверженного труда строителей. Но назову лишь несколько цифр: в среднем по нашему управлению суточные нормы выполнялись на земляных работах на 126 процентов и на строительстве сооружений на 140 процентов, а в отдельные периоды эти цифры доходили соответственно до 180 и 280 процентов.

За трудовой героизм при возведении тульских рубежей сотни строителей были награждены орденами и медалями. Всех их не перечислить. Но не удержусь, чтобы не назвать некоторые имена. Среди людей, заслуживавших всенародный почет, оказались посланцы тульских заводов М. Г. Бунаков, П. Н. Кринин, В. В. Григорьев, И. П. Резников, В. К. Соколов, С. И. Семин, Е. Е. Алехно, Е. П. Пилипенко, А. Я. Якунина, М. Ф. Корнеева, Е. Г. Журима, М. С. Степкина, Л. С. Щербакова, домохозяйки Тулы и Калуги К. Я. Сидорова, А. Н. Карницкая, И. Ф. Зернова, М. А. Воробьева, колхозницы Е. С. Трофимова, М. А. Митина, Ю. А. Евтюхина, П. С. Акимова, М. П. Колотилина, А. М. Силаева и многие, многие другие.

Я горжусь тем, что в то тяжелое время мне посчастливилось работать с такими людьми, слитыми в многотысячный коллектив, у которого были общие цели и стремления, одна общая пламенная мечта — разгромить врага, отстоять нашу великую Советскую Родину. [130]