Эх, дороги!..
Обстановка на Брянском фронте осложнялась. С 24 августа наши войска отбивали атаки Гудериана, а затем нанесли мощный удар на левом фланге, врезались в боевые порядки противника на 7–8 километров. Линия фронта поломалась, боевые порядки перемешались, разгорелись ожесточенные схватки между колоннами, бои с перевернутым фронтом, с фланговыми ударами. Семь суток длилось это сражение. В конечном счете его выиграли наши войска. Противнику были нанесены тяжелые потери, и ему не удалось прорваться к Трубчовску, который он так стремился захватить, чтобы обезопасить свой фланг при наступлении на юг и, главное, подготовить условия для последующего удара на столицу. А 2 сентября начался общий контрудар войск Брянского фронта. 13 сентября наши войска закрепились на достигнутых рубежах и произвели перегруппировку.
Немецко-фашистская печать еще 3 сентября поспешила объявить о захвате Брянска танковой армией Гудериана. В действительности же гитлеровским войскам, несмотря на их огромное превосходство в танках, бронемашинах, мотопехоте и тактической авиации, не удалось достигнуть сколько-нибудь заметных успехов. Брянска они не только не взяли, но, напротив, под ударами Брянского фронта с большими потерями откатились с прежних позиций и оказались в 60 километрах от города.
Однако враг добился значительных успехов на юге, захватил Киев. Теперь он мог все силы группы армий «Центр» бросить на московское направление. Трамплином для взятия советской столицы враг по-прежнему считал Орел и Брянск.
1 октября 24-й танковый корпус противника занял город Севск. Отсюда корпус развил наступление на [66] Орел — Тулу. 47-й немецкий танковый корпус устремился на Карачев — Брянск. Продолжая развивать наступление, механизированные части Гудериана соединились с наступающей к северу от Днестра группой генерала Клейста.
Начался второй период боев на Брянском фронте. Ценой огромных потерь противник прорвал нашу оборону и 3 октября овладел Орлом, охватив войска Брянского фронта с востока. Теперь наши войска сражались в окружении. Требовалось срочно возводить новые рубежи обороны. Для строителей наступили самые беспокойные дни. Мы строили промежуточные рубежи, которые тотчас же занимали войска, осуществлявшие маневренную оборону.
Хорошо, что мы заранее готовились к трудным маршам. Люди научились ходить в колоннах, быстро рассредоточиваться и укрываться при авиационных налетах. К тому времени мы уже неплохо справлялись с организацией разведки и боевого охранения на марше.
Всю нашу технику — походные кузницы, бетономешалки, лесопильные агрегаты — мы поставили на колеса. Тяжелые машины еще раньше отправили в Москву. На подводах и автомашинах перевозился инструмент, необходимые запасы продовольствия, горючего и материалов, хлебопекарни. Лошадей и телеги нам выделили окрестные колхозы, не успевшие эвакуировать имущество в тыл. На всякий случай в вещевых мешках строителей хранился «неприкосновенный запас» — по килограмму сала и сухарей. Этот «НЗ» здорово выручал нас в походах.
Напряженно трудился наш штаб. Нужно было быстро намечать маршруты движения, разведывать дороги, мосты и броды, определять порядок действий на случай неожиданного нападения противника.
Еще когда был свободен путь на восток, мы предложили нашим пожилым товарищам эвакуироваться в тыл. Они восприняли это как обиду. Отказались уйти от нас и работавшие с нами колхозники. Из женщин тоже никто не захотел отправиться в Москву.
Мы двигались на Льгов. Становилось уже холодно. Теплую одежду кое-как раздобывали на брошенных складах. Хуже было с обувью. Во время переходов ботинки, [67] тапочки и сандалии, в которые были обуты большинство строителей, разваливались на глазах. Наши снабженцы достали на кожевенных заводах сыромятную кожу. Из нее наспех мастерили чуни — самоделки из единого куска кожи, стянутого шнурком.
И вдруг я увидел... лапти. Признаюсь, меня покоробило. Но люди шагали бодро. Даже девчата надевали эту давным-давно позабытую нашим народом обувь куда охотнее, чем чуни. В ладных лапоточках по ноге, в цветастых сарафанах, в платочках, завязанных узелком под подбородком, девушки выглядели персонажами из какой-нибудь пьесы на старорусскую тему. Я смотрел на необычный наряд наших боевых подруг, на их облупившиеся от солнца лица, на руки в мозолях и ссадинах, и грустью щемило сердце. Ничего, родные, вы по-прежнему остаетесь самыми изумительными, самыми красивыми женщинами на свете. Кончим войну, мы сделаем все, чтобы вы могли носить шелковые платья и модные туфли, сделаем все, чтобы жизнь ваша была счастливой и светлой, вы заслужили этого больше, чем кто-либо. А пока не до красоты нам, и молодцы вы, что не хуже нас понимаете это...
Колонны строителей двигались вперед. На одном из привалов произошла волнующая встреча с Никитой Сергеевичем Хрущевым. Строители приняли его как родного: в Москве он много раз бывал у нас, постоянно интересовался нашими успехами. А теперь встретились на фронте. Задушевная беседа с Никитой Сергеевичем на всю жизнь запомнилась военным строителям. Он не скрывал от нас трудностей, откровенно рассказал о тяжелой обстановке на фронте, но в словах его звучала уверенность в победе. Эта уверенность передалась людям. Пусть трудно, но мы выстоим. Обязательно выстоим!
Мост через Сейм в районе Льгова взорван, а нам нужно как можно быстрее перейти на тот берег, где намечено строительство нового рубежа.
Переправочных средств у нас не было, идти в обход далеко. Вяжем плоты. Пригодились бревна, которые мы тащили с собой из Брянских лесов в безлесные районы Льговщины. Фашистские самолеты напали на переправу. [68] Многих товарищей мы здесь потеряли. Выявился наш просчет: своевременно не организовали спасательные отряды. Это послужило уроком на будущее. Впредь на всех переправах у нас создавались такие отряды.
Приступить к работам на льговской равнине не пришлось. Враг наседал, теснил наши части. Нам приказали срочно сняться с рубежа и двигаться назад, к Брянску. Тревожным был этот поход. На Льговщине мы уже успели развернуть наши части на широком фронте. За три часа, которые нам отводились приказом, нужно было собрать подразделения и выступить в дорогу. Темной ночью наши связисты-разведчики побежали по рубежу, передавая распоряжение. Колонны строителей потянулись на юг.
Враг шел по пятам и по параллельным дорогам, старался окружить нас. Нашим арьергардным вооруженным отрядам и боевому охранению временами приходилось вступать в стычки с вражескими дозорами.
Потери у нас были небольшие. Недосчитались лишь одной гужевой роты: по-видимому, сбилась с маршрута и попала к врагу.
В темноте полыхали зарева пожарищ. Горели Льгов, Фатеж, Кромы, Орел.
С болью в сердце мы шли по скорбным дорогам отступления. Наши войска вели непрерывные оборонительные бои, наспех закрепляясь на подходящих высотах или на берегах рек. Мы, строители, мало понимая в военном деле, все же недоумевали: почему между Курском и Орлом не оказалось оборудованных рубежей? А здесь удобная для обороны пересеченная местность. Куряне могли бы своими силами оборудовать позиции, хотя бы в первую голову под Курском. А в 30 километрах к северу, у крупного селения Жирово, самой природой создан противотанковый ров — глубокий овраг, очень удобный для эскарпирования. Длительное сопротивление врагу можно было оказать под Фатежем: на окраине города большая высота, перед ней реки Усожа, Свала. Во всех этих местах наши отступавшие войска вели бои с врагом, особенно в Фатеже, в Жирово, но оборона была бы упорней и успешней, если бы местность своевременно подготовили в инженерном отношении.
Подходим к Орлу. Знаем, что гарнизон и жители этого города решили защищаться до последнего. Вот перед [69] нами Тросна — городок на возвышенности. Здесь войска и орловские рабочие спешно роют окопы. Но противотанковых препятствий нет, огневых сооружений и подавно. Как тяжело будет вести бой в таких условиях! А ближе к Орлу и вовсе нет никаких укреплений. Почему? У нас чешутся руки приняться здесь за строительство рубежа. Но приказано не останавливаться, идти к Брянску.
Стало очевидным: если бы больше уделялось внимания строительству укреплений, врага было бы легче остановить и, возможно, иначе развернулись бы события...
Такие мысли приходили нам, когда мы снова развертывались на Брянском рубеже. Мы ставили своей целью сделать рубеж еще более мощным. Это наш долг перед сражающейся Родиной. Все наши части сразу же приступили к работам.
Бои гремели совсем близко.
Врага можно было ожидать отовсюду, с любой стороны. От наших разведчиков и связистов требовалась особая четкость и бдительность. Дозоры дежурили цепочкой в одном — двух километрах от участков работ. С вечера в разведку за последние пункты дозорной цепочки уходили наши наиболее опытные товарищи, чтобы следить за врагом. Усталые, возвращались под утро Анатолий Андреевич Фоменко, Георгий Михайлович Лыкин, Константин Александрович Лобус и докладывали обстановку.
Строители, по существу, слились с войсками, помогая возводить полевые подвижные рубежи.
6 октября пал Брянск. Для строителей, растянувшихся на брянском обводе, создалось угрожающее положение. Поступила команда: сняться и двигаться на Белев. Это значило, что наши войска оставляют Брянский район и идут на защиту Тулы. Перед уходом взрываем огневые точки. Тяжело губить то, что создавали своими руками. Но нельзя оставлять укрепления врагу.
Совершенно не отдохнув, строители отправились в новый поход.
Отходить нам приказано через Карачев. Это указание вызывало недоумение. Наша разведка доносила, что дорогу на Карачев оседлали вражеские мотоциклисты, С телефонного пункта, который случайно уцелел в Стеклянной [70] Радице, где располагался наш штаб, связываюсь с командованием, докладываю обстановку и прошу разрешить двигаться в обход Карачева, лесами. Приказано не своевольничать:
— Двигайтесь по дороге. В лесу завязнете.
Мы обследовали ближние лесные дороги. Они действительно в ужасном состоянии, но исправить их можно.
А по шоссе на Карачев все-таки идти нельзя — там враг. Решаем двигаться лесом, стараясь не отклоняться далеко от шоссе. Фашисты в лес не любят соваться: боятся партизан. Мы и воспользуемся этим.
Колонны строителей втягиваются в лес. Разведка следует вдоль шоссе. Она все время доносит: по шоссе движутся вражеские войска.
На пути нам попался дом лесного объездчика. От объездчика мы узнали, что утром его усадьбу навестили фашистские мотоциклисты, спрашивали о партизанах и строителях. Забрали мед, разломав ульи, и укатили.
Объездчик посоветовал нам не задерживаться. Всю ночь он сопровождал нас, показывал, где легче проехать.
Форсируем лес. Именно форсируем, так как для грузовиков, тракторов и грейдеров приходится прорубать заросли, возводить мосты через речушки и овраги, отрывать спуски и подъемы в крутых склонах берегов.
Горящий Карачев обойден стороной. Теперь можно выходить на шоссе. Идем через покинутые жителями села. Наш обоз все более растягивается. Присоединяем к нему брошенный хозяевами скот, свиней.
Нам очень пригодились эти «живые запасы», так как кормить людей на бесконечных маршах становилось все труднее, наши тылы расстроились, и мы переживали тяжелые дни. После мы сдали тулякам несколько сот голов разной живности.
Вражеские самолеты охотятся за нашими колоннами. Но мы уже достаточно обстреляны. Во время налетов строители рассыпаются в стороны, укрываются как придется, и потерь мы почти не несем. Наши стрелки открывают по самолетам массированный огонь из винтовок и держат воздушных бандитов достаточно высоко в небе. [71]
Наконец показался Белев. Строители заполнили опустевший город. Кругом полыхают пожары. Наши люди прямо с марша вступают в борьбу с огнем. Нам помогают оставшиеся в городе жители. Строители берут под свою охрану склады и магазины. Нас удивляет, почему не видно воинских частей. Жители говорят нам, что войска занимают оборону в районе станции.
С Михаилом Павловичем Каном и Николаем Петровичем Комраковым направляемся в штаб кавалерийской дивизии. Он расположился в старом массивном здании школы на окраине города. Застали здесь довольно неприглядную картину. Штаб фактически не работал. Чувствовалась какая-то пустота, беспорядок, заброшенность. Несколько командиров слонялись без дела по комнатам.
Командир дивизии принял нас в своем кабинете. Худощавый, с пышной седеющей шевелюрой полковник сказал, что мы подоспели вовремя. По разложенной на столе карте объяснил нам задачу: отрыть в первую очередь траншеи перед рекой в районе моста. Если позволит время, соорудить пулеметные огневые точки и на другом берегу Оки для обстрела возможной вражеской переправы. Работы надлежало выполнить в течение суток.
Полковник показался нам решительным и знающим человеком. Он заверил: фашистов под Белевом конники задержат, они умеют драться и в конном, и в пешем строю, что уже неоднократно показали на фронте.
У нас поднялось настроение.
Строители принялись за дело. Не было ни чертежей, ни схем. Пришлось положиться на инициативу командиров строительных батальонов, рот и взводов, на умение и смекалку рабочих. Наши подразделения растянулись вдоль берегов Оки, началась напряженная работа. Впервые строители возводили полевые укрепления под свою ответственность, без технических указаний сверху. Командиры кавалеристов в наше дело не вмешивались, да мы их и не видели.
Работа не прекращалась и ночью.
Люди трудились без отдыха. Перед рассветом объявили отбой на два часа, чтобы немного послать. А мы отправились в штаб дивизии. В районе железнодорожной станции продолжался бой. Войдя в здание штаба, [72] мы застыли в изумлении: в нем было пусто. Когда и куда снялся штаб дивизии, узнать было не у кого. Причина такой поспешной эвакуации тоже осталась тайной. Связались с командиром стрелкового полка, оборонявшегося в районе железнодорожной станции. Он тоже ничего не знал. Связи у него с вышестоящим командованием не было. Командир полка посоветовал нам уходить за Оку и двигаться по направлению к Туле. Все наши попытки связаться по телефону с Тулой ничего не дали. Удалось соединиться с ближайшими еще работавшими пунктами телефонной связи. Мы примерно знали, где еще действует Советская власть, а дальше все было покрыто мраком неизвестности.
Что предпринять? Мы думали горькую думу и никак не могли прийти к решению.
В это время к нам неожиданно прибыл Михаил Митрофанович Мальцев с группой товарищей. Шли они пешком, в изодранном обмундировании, вид у всех до крайности изнуренный.
Они побывали в страшной переделке.
Штаб Мальцева, базировавшийся в Карачеве, получил указание штаба фронта об отходе и передал его частям. Штабные работники эвакуировались из Карачева. Здесь осталась лишь оперативная группа во главе с самим Мальцевым для связи с фронтом и для наблюдения за передвижением частей. Основные маршруты для военных строителей были указаны штабом фронта, и ослушаться этих указаний Мальцев не мог.
Между тем маршруты, по-видимому, были составлены по запоздавшим данным разведки. Некоторые колонны строителей из-за этого сталкивались с идущими навстречу фашистскими войсками. Выручала своя разведка и дозоры. Командиры частей на ходу изменяли маршруты, обходя опасные места, что и спасло многие подразделения.
Оперативная группа Мальцева сделала все возможное, чтобы исправить маршруты, но связаться удалось не со всеми частями. Генерал Рейтер, командующий группой войск Брянского фронта на карачевском направлении, сообщил, что гитлеровцы подходят со стороны Орла, и приказал сжечь мосты под Карачевом. У строителей не было ни керосина, ни достаточного количества бутылок с горючей смесью. Генерал прислал четыре [73] автомашины с бочками бензина и велел ждать команды. Но никакой команды не последовало, а немцы уже подходили. Мальцев поджег мост на свой страх и риск.
Фашистские танки были уже у стен города. Оперативная группа оказалась в тяжелом положении, но продолжала оставаться на месте, пропуская колонны строителей. Задерживались в пути небольшие группы, отходившие с Брянских рубежей. 5 октября из Алтухово подошел со своим штабом полковой комиссар Быховский и главный инженер Утнелов. На подходе были еще две группы, и Михаил Митрофанович очень за них волновался, оттягивая до последней возможности свой отъезд из Карачева.
Красноармейская улица, на которой размещался штаб Мальцева, являлась продолжением шоссе, по которому приближались фашисты. Под навесами во дворе стояли наготове четыре легковые и две грузовые машины. [74]
Враг уже завязал бой на окраине города. Сгущались сумерки. Запоздавшие группы строителей не подходили. Мальцев дал команду: «По машинам!»
В это время на улице раздались два взрыва. Наши товарищи увидели остановившийся советский танк. Он был объят пламенем. В задней стенке танка зияла пробоина, из, которой вырывался огонь. Мальцев, Быховский, Утнелов, Глуховцев, Кравцов побежали, чтобы оказать помощь танкистам, но боковой люк был задраен. Броня накалилась, и внутри танка стали рваться патроны. Танкисты погибли.
На перекрестке улиц стоял другой танк, на нем виднелись силуэты людей. По приказанию Мальцева Николай Тихонович Глуховцев, прячась за телефонные столбы и деревья, подкрался к машине. Услышал немецкую речь. Почему фашисты не стреляли по группе людей, стоявшей около горящего танка, было непонятно. Вражеский танк развернулся и ушел по улице назад, в сторону вокзала. Мальцев подал сигнал отправляться. Машины тронулись. В этот момент показались два мотоцикла, а за ними танк. Остановив машину, Михаил Митрофанович вышел из нее и совершенно спокойно пошел навстречу. Подойдя вплотную к мотоциклистам, Мальцев увидел, что это немцы. Отпрянув назад, он выхватил наган и выстрелил в лицо одному, а затем второму мотоциклисту. Они свалились на дорогу.
Все это произошло в одно мгновение. Танкисты, как видно, растерялись. Наши люди выскочили из машин и бросились искать укрытия. Танк выстрелил из пушки и начал строчить пулеметными очередями по нашим машинам.
Михаил Митрофанович и его товарищи, перелезая через заборы, дворами вышли на окраину. Под ногами было топкое болото, заросшее мелким кустарником. С трудом выбрались на сухой островок. Недосчитались Утнелова и красноармейца-шофера.
Карачев горел, подожженный фашистами со всех сторон. Наши товарищи обогнули город и углубились в лес. Так они добрались до Белева. Мы накормили обессилевших людей, и они тут же заснули. Только Михаил Митрофанович отказался от отдыха и отправился вместе с нами осматривать предмостный рубеж. [75]
Мальцев сказал, что есть указание фронта двигаться на Тулу. Провели последнюю тревожную ночь в Белеве, а на рассвете двинулись в путь. Мальцев выехал вперед.
К вечеру фашисты заняли Белев. Колонны строителей то и дело подвергались нападениям с воздуха. Приходилось пережидать бомбежки. Во время очередного налета мы не успели выскочить из своей «эмки» и попали под огонь пушек вражеского самолета. Василий Андреевич Шевелев был тяжело ранен. Николай Петрович Комраков, я и шофер Коля Зимовец доставили его в полевой госпиталь. Жизнь ему удалось спасти, но вернуться на фронт он больше не смог.
Наши колонны, не доходя до Тулы, оседали в Плавске, Щекино, Крапивне, Одоеве, Скопине — в пунктах, через которые намечалось проложить новый оборонительный рубеж. Строители получили короткий отдых. А инженеры и техники уже работали, готовя схемы. Бригада рекогносцировщиков металась по трассе будущего рубежа, намечая места оборонительных сооружений.
Михаил Митрофанович по срочному вызову уехал в Москву. На другой день мы узнали, что он назначен командующим 10-й саперной армией и отправляется в Грозный для ее формирования. Появился в Туле на несколько часов, чтобы вручить мне документ:
«Военному инженеру 1 ранга Корневу Александру Семеновичу. С получением сего приказываю принять 10-е (бывшее 51-е) управление оборонительных работ.Выделить товарищу Мальцеву, по его выбору, 20 человек инженерно-технических работников, 2 машины ГАЗ-АА, 3 машины М-1, одну машину ЗИС-101.
Зам. Наркома внутренних дел СССР
Комиссар госбезопасности 3 ранга В. Чернышев
15 октября 1941 г.»
На обороте этого распоряжения мы с Михаилом Митрофановичем написали:
«Инжтехперсонал — 21 человек (двадцать один), обсл. персонал — 7 (семь), водителей [76] — 15 (пятнадцать), машины М-1 — четыре, ГАЗ-АА — семь, всего одиннадцать.Принял Мальцев.
Сдал Корнев».
Вот и все. Просто и быстро решались вопросы в то время.
Телефонный звонок из Москвы. На проводе Василий Васильевич Чернышев. Поздравил меня с назначением и пожелал «не падать духом ни при каких обстоятельствах». Начальник областного управления НКВД выдал мне удостоверение в том, что я являюсь начальником управления оборонительного строительства и что все организации обязаны оказывать мне всяческое содействие в выполнении специального задания Государственного Комитета Обороны.
Мальцев познакомил меня с комиссаром управления Михаилом Алексеевичем Золотухиным, крепко пожал нам обоим руки и поспешил к машинам, где уже сидели отправляющиеся с ним товарищи. Проводили мы их. И только тогда я почувствовал, какой груз ответственности свалился на мои плечи.
Почти всю ночь просидели мы с Михаилом Алексеевичем Золотухиным. Комиссар вводил меня в курс дела, знакомил с людьми. Наше счастье, что с нами остался такой чудесный товарищ.
С М. М. Мальцевым ушел главный инженер. Его место займет Михаил Павлович Кан. Заместителем по материально-техническому обеспечению будет Иван Сергеевич Климов. Начальником рекогносцировочного отдела назначается Виктор Николаевич Бурлаков, «Главным квартирьером» и начальником административно-хозяйственной части — боевая и энергичная Елена Борисовна Буевич.
Вести с фронтов все тревожнее. Страшно подумать — враг уже у Москвы. Тревожно в Туле. Бои гремят в 30–40 километрах от города. Наши строители спешно возводят укрепления. Успеем ли?
Нам удалось сохранить, вывести из огня большинство частей. Но многие товарищи не дошли. Больше всего нас угнетает исчезновение автоколонны грузовиков ЗИС-5. Это превосходные машины в условиях фронтового бездорожья. Фашисты рьяно охотятся за ними. Неужели наши грузовики попали в руки к врагу? [77]
Колонна ЗИС-5 шла под командованием академстроевца Виктора Степановича Мрочковского. Что случилось с ней? Она так нужна была бы сейчас: работы на рубеже задерживаются из-за отсутствия транспорта. Напрасно мы посылали разведчиков на шоссе. Часами они дежурили там в надежде увидеть хоть одну нашу машину и возвращались ни с чем.
Как-то я шел ранним утром из штаба после телефонных разговоров с командирами наших частей. На Ленинской площади ко мне бросился ободранный, грязный, бородатый человек.
— Виктор Степанович? — не поверил я своим глазам.
— Он, он самый! — крикнул он, обнимая меня. — Вырвались!
Сбивчиво, торопливо он рассказывает, что произошло. Колонна вовремя получила мое распоряжение. Но как это часто бывает в автохозяйствах, не имеющих нормальной ремонтной базы, некоторые машины «забарахлили». Пока их завели, прошло порядочно времени. И чтобы наверстать потерянные минуты, Мрочковский решил следовать не лесом, а по шоссе Брянск — Карачев. Впереди колонны, на довольно большом расстоянии от нее, ехала легковая машина командира автоколонны. Примерно на полпути до Карачева Мрочковский увидел фашистский разъезд. Развернувшись на всем ходу, «эмка» бешено помчалась навстречу своей колонне, чтобы предупредить людей об опасности. Поворачивать всю колонну назад было поздно. Единственным выходом было быстро врассыпную загнать машины в лес и замаскировать их. Так и сделали.
Водители с винтовками и гранатами в руках залегли у шоссе, готовые вступить в бой. Показались фашисты. Филипп Георгиевич Егоров, механик колонны, прекрасный водитель, предложил открыть огонь. «Я тебе открою! — показал ему кулак Мрочковский. — Наше дело [78] — сберечь машины и людей».. Егоров молча кивнул головой. Нелегко ему было сдержаться. Он только что получил письмо из Москвы: фашистская бомба попала в дом, где жила его семья. Жена и ребенок погибли. По шоссе скрежетали и лязгали гусеницы фашистских танков и бронетранспортеров. Время от времени поливая лес пулеметными очередями, фашисты мчались к Брянску. Наша автоколонна вышла на лесную дорогу. Накануне прошли дожди, дорога раскисла. Двигались с трудом, толкая машины плечом. В районе Дудоровских стеклянных заводов попали в сыпучие пески. Под колеса грузовиков клали ветки, разрывали путь лопатами. Застрявшие машины вытаскивали на руках. Люди вконец измучились, но вот лес остался позади. Белев горел, предположить, что его еще удерживают наши, было трудно, и автоколонна обошла город. Машины увязали в болотах, буксовали в рытвинах. Днем Мрочковский и его товарищи ехать не решались, боясь фашистских самолетов. Двигались только по ночам. Особенно трудно было переправиться через Оку. После долгих поисков нашли броды. Заглохшие машины тащили вручную. От усталости люди валились с ног. Выбившись из сил, немного отдыхали и снова тащили машины, пока не выкатили их на берег. И вот добрались... — За спасение машин спасибо, Виктор Степаноич, — сказал я ему. — А за нарушение приказа, за самовольный выбор маршрута придется вам трое суток отдохнуть на нашей гауптвахте.
Туляки нас встретили радушно. Снабдили продовольствием. Строители помылись в тульских банях.
Не удалось нам завершить работы на намеченном рубеже. Пали Орел, Мценск, Чернь, враг подходил к Плавску. Мы вынуждены были оттянуть наши части к самой Туле.
В это время меня вызвали в Москву. Мне объявили, что назначаюсь командиром 18-й инженерно-саперной бригады и должен немедленно выехать на ее формирование в Пензу. Бригада будет входить в создающуюся 6-ю саперную армию, штаб которой тоже находится в Пензе.
Мне было приказано вести в Пензу и все управление оборонительного строительства. Я узнал, что оборонительные [79] организации выходят из подчинения НКВД и передаются Народному комиссариату обороны.
В Москве меня принял начальник инженерных войск Красной Армии Леонтий Захарович Котляр. При разговоре присутствовали Василий Васильевич Чернышев и заместитель начальника Главойоронстроя Борис Самойлович Вайнштейн. Они подробно расспрашивали о работе и жизни военных строителей. В заключение пожелали нам счастливого пути и успеха в решении предстоящих задач.
Я помчался в Тулу. Враг пытался окружить Москву, захватить ее. Советский народ и его армия готовились к решительному бою за родную столицу. В части поступил приказ Верховного Главнокомандования. В нем говорилось, что отступать больше некуда, что Красная Армия обязана выполнить свою великую миссию освобождения родной земли от иноземных поработителей. Советский народ трудится не покладая рук, лишая себя всего, чтобы снабдить всем необходимым армию и фронт, а войска все отходят, и советский народ начинает терять веру в свою армию...
«Народ начинает терять веру в свою армию...» — эти слова звучали тревожно и горько. Мы не спали всю ночь, обдумывали, как донести приказ до сердца каждого строителя. Михаил Алексеевич Золотухин предложил всем руководящим товарищам разъехаться утром по частям и просто зачитать приказ перед строем. Все решили, что это правильно.
Стояла золотистая, солнечная осень. В полдень я приехал в строительный полк Рафаила Николаевича Соловьева. Люди построились на аллее тенистого парка. Вообще-то для строительных частей знамена не были учреждены. Строители сами вышили знамя, чтобы походить на настоящую воинскую часть.
Громко читаю приказ. Люди застыли в тяжелом молчании.
Приказы в армии не обсуждают, но сейчас хотелось услышать мнение людей.
— Кто желает выступить? — спрашивает М. А. Золотухин.
Поднимается множество рук. Из строя выходит пожилой помощник командира взвода академстроевец Дмитрий Егорович Сергеев. Это он с группой плотников [80] предложил готовить на лесоучастках готовые элементы огневых точек, чтобы на строительстве рубежей затрачивать меньше времени. Сергеев был отличным плотником, хорошим стрелком, но никогда раньше мы его не слышали на собраниях.
— Товарищи! — сказал он. — Не подберу слов, сердце у меня сжимается от боли. Неужели докатились до такого... до такого позора! Неужели подлые фашисты сильнее нас! Говорят, техника... Ну техника, а люди? Ведь они все решают. Пусть берут нас, пусть вооружат, и мы будем драться не хуже других! Отступать дальше, действительно, некуда! Хватит, наотступались! Я прошу зачислить меня в боевую часть!
— Правильно! Правильно! — раздавались голоса. — Митинговать нечего! Давить фашистских гадов, и все! Правильно!
Да, митинговать было нечего, все было ясно. Подай сейчас команду в бой, и народ пошел бы с топорами и лопатами на танки.
К вечеру мой стол был завален заявлениями.
«Прошу направить меня на фронт. Хочу с оружием в руках бить врага».
«Не могу оставаться в стороне, когда над Родиной смертельная опасность. Требую отправки в боевую часть».
Разъясняем людям, что труд строителя тоже нужен фронту, что без надежных укреплений не задержать врага. Но слова наши мало действуют.
Я перебираю листки заявлений. Как сказать людям, что по приказу командования нам предстоит уйти дальше в глубь страны, к самой Волге?
А Тула готовилась к боям. Отправились на позиции полки тульских рабочих. Наши строители тоже добились своего: формируем батальон добровольцев, вооружаем его чем можем и провожаем на фронт. Строители помогают горожанам возводить укрепления вокруг города и в самой Туле. В нижних этажах домов окна превращаются в амбразуры. Улицы перегорожены металлическими ежами, баррикадами из камней и бревен. Мы с секретарем обкома партии Василием Гавриловичем Жаворонковым и председателем облисполкома Николаем Ивановичем Чмутовым не спим трое суток, организуя оборонительные работы. [81]
С какой бы радостью наши строители остались сражаться в героическом городе, но мы обязаны выполнить приказ. Грузимся в эшелоны. Враг обступил город. Свободным остается пятикилометровый коридор. Эшелоны идут по нему под беспрерывными бомбежками. Прорвались. На остановках люди толпятся у репродукторов. Радуемся, что стоит, держится Тула. Все ее население поднялось на защиту родного города. Много раз враг бросался в атаки. И всякий раз туляки отбрасывали его. Протоптавшись под Тулой трое суток, фашисты так и не решились на решительный штурм. 21 октября они сняли осаду и повернули на Алексин и Тарусу.
Эшелоны наши подходят к Москве. Повсюду, куда ни взглянешь, тысячи людей копают землю, сгружают с машин стальные рогатки ежей, бетонируют доты. Пока железнодорожники готовят новый маршрут нашим эшелонам, я пытаюсь связаться с руководителями города. Председателя Моссовета М. А. Яснова мы разыскали на Московском оборонительном обводе, в районе Кунцево. Вокруг молча, сосредоточенно трудилось множество людей.
Михаил Алексеевич сидел в палатке, внимательно вглядываясь в таблицу. Перед ним на маленьком складном столике стоял ковш с водой, из которого он довольно часто пил крупными глотками. Посмотрел на меня, кивнул:
— Здорово!
Михаил Алексеевич всегда был малоразговорчивым, а сейчас тем более.
— Слушай, инженер, — сказал он мне. — Посмотри, как мы работаем, много ли ошибок делаем...
— Что ж, посмотрю. Только не ради контроля, а чтобы поучиться у вас.
Выйдя из палатки, я направился вдоль трассы. На гребне эскарпа увидел Прокопия Васильевича Майорова, секретаря Моссовета. Тепло поздоровались. Прокопий Васильевич всегда весел, жизнерадостен, приветлив. Мы успели полюбить его еще на Брянском фронте, куда он приезжал в составе комиссии Московского комитета партии. Он заражал нас своей кипучей энергией, участливым, дружеским отношением к людям. [82]
Заезжая по делам в Москву, мы всегда считали своим долгом повидаться с ним. Он радушно встречал нас в любое время, но днем заходить к нему мы избегали, так как его приемная в Моссовете всегда была полна народу. Как правило, приходили мы к нему поздней ночью. Уставал Прокопий Васильевич на своей беспокойной работе, мучило больное сердце, но никогда и виду не подавал. С нами он, как видно, немного отдыхал, смеялся своим густым басом, слушая забавные истории из нашего фронтового быта. Жизнерадостность, по-моему, необходимое качество человека, особенно большого работника. С таким руководителем, как говорится, легче, спокойнее дышится, даже в трудное, напряженное время. Не пришлось Прокопию Васильевичу праздновать вместе с нами День победы. Огромная работа в годы войны надломила его силы.
Здесь же, на трассе, мы встретили секретаря Московского комитета партии по строительству Виктора Федоровича Промыслова, нашего давнего друга, который в свое время помогал нам формировать части строителей, следил за нашей работой на Брянском фронте. Как всегда, он был окружен людьми. Среди москвичей, строивших укрепления, мы сейчас опять увидели начальников с нарукавными повязками. Картина настолько нам знакомая! Вдохновенно трудились многие тысячи людей — мужчины и женщины, старые и молодые. И здесь, как и у нас, были юноши в спортивках и майках, хотя было уже холодновато, а рядом с ними бородатые ветераны московских заводов в замасленных спецовках. Народ защищал Москву. Народ строил укрепления.
Мы с Золотухиным облазали готовые эскарпы и рвы, огневые точки, траншеи.
— Ну что? — спросил нас Яснов, когда мы вернулись.
— Неплохо идут дела.
— С нашим народом можно горы двигать! — улыбнулся наконец Михаил Алексеевич и вновь посерьезнел. — Да мы, по существу, и двигаем горы: ведь миллионы кубометров земли выкопали. Собрать в одну кучу — с Казбеком поспорит!
А фашисты сочиняли в своих листовках, что москвичи дрогнули, поддались панике. Так писать могли лишь слепцы и идиоты! [83]
Москва сражалась. Она послала на фронт 12 дивизий народного ополчения. В этих дивизиях были разные люди, так же как и среди строителей укреплений, — рабочие, инженеры, актеры, художники, студенты. Эти добровольцы вписали славные страницы в историю своей Родины. Закаляясь в боях, все 12 дивизий народного ополчения превратились в первоклассные кадровые части, в гвардейские дивизии. Москвичи уходили в ополчение целыми семьями. Так поступила семья Яхонтовых: отец и мать, сын и дочь в один день ушли на фронт...
Московская городская партийная организация приняла в те дни лаконичное решение: все коммунисты, не находящиеся в рядах Красной Армии, считают себя мобилизованными на строительство укреплений, и москвичи весь город сделали крепостью. В сплошные оборонительные рубежи превратились окружная дорога, Садовое кольцо и кольцо бульваров. На улицах выросли баррикады, стальные и железобетонные надолбы.
Все москвичи стали бойцами этой огромной крепости. Те, кто не строил укрепления, нес неусыпную вахту, спасал город от воздушного врага. Во время налетов фашистской авиации и стар и млад дежурил на крышах и чердаках, обезвреживая «зажигалки», участвовал в тушении пожаров, в восстановительных работах.
Чувствовали себя солдатами все, кто трудился у станков. Заводы и фабрики работали днем и ночью, выпуская продукцию, нужную для фронта. Мы видели, как рабочий, представитель московского завода «Красный пролетарий», опустившись на одно колено, словно гвардеец на фронте, целовал край полотнища переходящего Красного знамени, которое вручалось коллективу за героизм в труде. Это была клятва на верность Родине, на верность партии.
Москву защищала вся страна. «Тебе, Москва, тебе, фронт!» — читали мы на ящиках с оружием и боеприпасами, пришедших с Урала, из Сибири, Поволжья. По улицам маршировали стройные колонны сибиряков, уральцев, посланцев среднеазиатских республик. Они только что прибыли на московские вокзалы и сразу же направлялись на фронт. Бесконечные обозы с продуктами, теплой одеждой, с подарками для воинов посылали в столицу колхозники окрестных и дальних деревень. [84]
Москва выстоит! — с этой мыслью мы покидали столицу. То, что мы увидели здесь, утраивало наши силы, каждому хотелось сделать для страны как можно больше.
Проехали Рязань. На железных дорогах то и дело образовывались «пробки». Тогда строители помогали расчищать пути или оставляли вагоны и шагали пешком.
На восток шли составы с оборудованием эвакуированных заводов. Вместе со станками и машинами ехали рабочие и их семьи. Это они своим самоотверженным трудом, на первых порах под открытым небом, как солдаты на войне, в небывалые сроки — в течение недель, самое большее — нескольких месяцев — возродят на пустом месте промышленные гиганты и будут ковать оружие фронту. Героическая эпопея движения заводов из прифронтовой полосы и их нового рождения на Урале и в Сибири никогда не изгладится из памяти народной. Ни одна другая страна не справилась бы с подобной титанической работой, не создала бы таких мощных тылов в разгар жестокой и стремительно развивающейся войны.
Нагрянули крепкие морозы, а товарные вагоны, в которых мы ехали, не отапливались. Строителям было несладко. Но никто не роптал, не жаловался.
На четвертые сутки, рано утром, головной эшелон прибыл в Пензу. Нас никто не встречал. Оперативная группа по формированию саперной армии размещалась в нескольких номерах единственной в Пензе гостиницы. Для нас помещений не было.
Командующий армией полковник Григорий Иванович Тупичев был в мрачном настроении, беспрестанно курил, кашлял и глотал какие-то пилюли. Нас он не ждал. Военные строители его вообще мало интересовали.
— Не до них, — сказал он мне. — Тут с формированием саперной армии ничего не получается.
Вырисовывалась тяжелая, неприглядная картина. В Пензу шли тысячи строителей, ожидалось прибытие новобранцев для армейских саперных батальонов, а помещений не было. В областном комитете партии, куда [85] мы направились с Тупичевым, нас встретили довольно холодно. Секретарей обкома не оказалось на месте, а без них ничего нельзя было добиться. Делать нечего. Используем свой фронтовой опыт.
Наши квартирьеры пустились на поиски. Договорились с директором музыкального училища, он отдал несколько классных комнат нашему штабу. Затем обнаружили на окраине полупустующий барачный военный городок, который служил пересыльным пунктом. Облвоенкомат и начальник пензенского гарнизона сначала отказывались передать его в наше распоряжение, но потом вынуждены были согласиться — военкомат наравне с нами нес ответственность за формирование саперных бригад. Квартирьеры уговорили управляющего Табакторгом одолжить нам временно домик своей конторы.
Но это была капля в море. Всех людей втиснуть в эти помещения было невозможно. А эшелоны прибывали. Строители, продрогшие за время пути, оказались на морозе.
Народ наш находчивый. Командиры батальонов Рыбкин, Иванов, Рудковский направились в кинотеатры и закупили все билеты на последний сеанс. Строители просмотрели фильмы, а после отказались покинуть помещения кинотеатров. Администраторы возмутились и побежали жаловаться на самоуправство. В самый большой кинотеатр прибыл начальник городского управления милиции, пожилой, спокойный и рассудительный человек. Разобравшись, в чем дело, он посоветовал администратору смириться со случившимся. Обошел строителей, сидевших спокойно в зале и в фойе театра, улыбаясь, пожелал им спокойной ночи и уехал.
Утром нас вызвали в областной комитет партии. Здесь уже знали об истории с кинотеатрами, обвинили в партизанщине и потребовали наказания виновных. Это означало мне наказывать самого себя, потому что «захват» кинотеатров происходил с моего молчаливого согласия. А мы вынуждены были и дальше правдами и неправдами заполучать помещения. Наши автоколонны, двигавшиеся на Пензу своим ходом, временно заняли пустующие помещения сельскохозяйственного техникума и нескольких сельских клубов и изб-читален. В городе после долгих уговоров нас пустили «на постой» в три школы. [86]
Так прошло два или три дня. Как-то вечером нас с полковником Чупиковым пригласил начальник областного управления НКВД тов. Горелов.
— Вы все партизаните? — пошутил он. — А у меня для вас есть большая новость.
Горелов достал из ящика стола телеграмму и передал ее мне. Я прочитал:
«Пенза. НКВД. Корневу А. С.30 октября 1941 года. Вы назначены командующим шестой саперной армией, в состав которой входят саперные бригады № 16 (Шумерля), № 17 (ст. Инза), № 18 (г. Пенза), № 19 (Саранск). Бригада № 16 на время строительства рубежа подчинена в производственно-техническом отношении начальнику 12 УОБР тов. Леонюку.
Котляр».
Это было полной неожиданностью. Я посмотрел на Григория Ивановича Тупичева, с которым мы успели подружиться за эти хлопотливые дни. Показываю ему телеграмму. Он пробежал ее глазами. Сказал с хрипотцой в голосе:
— Что ж, начальству виднее. Я, пожалуй, рад этому, надоело мне сидеть здесь. Скорее попаду снова на фронт.
В его словах были и искренность, и горечь.
Звоню в Москву, Леонтию Захаровичу Котляру.
— Спасибо за доверие, — говорю ему. — Но справлюсь ли?
— Командование считает, что справитесь. И вы обязаны справиться. Фронту нужны саперы. Сделайте все возможное, чтобы они скорее были подготовлены.
— А как быть со строителями и рубежами?
— Продолжайте командовать и строителями. Волжско-Сурский рубеж — важнейшее государственное дело. Помощь мы окажем, запишите приказ: «Управление оборонительного строительства переименовывается в шестое управление оборонительных работ (УОБР). Начальником утверждается военный инженер 1 ранга Корнев Александр Семенович». Желаю успеха. Прекратите драку с пензенскими товарищами: они получили соответствующее указание.
Утром меня снова вызвали в обком. Ожидал очередной [87] ругани. Принял возвратившийся из поездки по области секретарь обкома тов. Кабанов. Не знаю, что ему до нас говорили обкомовцы, но, выслушав меня в их присутствии, он схватился за голову, возмущался и смеялся и в конечном итоге сказал, что пензенские товарищи, конечно, допустили грубую ошибку и ее нужно как можно быстрее исправить. Действительно, в ближайшие дни все было поставлено на место. Состоялось бюро областного комитета партии, на котором были рассмотрены задачи партийных и советских организаций по строительству Волжско-Сурского рубежа и содействию в формировании саперной армии.
Район Волжско-Сурского рубежа проходил не только по Пензенской области, но и по территории Мордовской автономной республики. Часть людей для саперной армии должна была выделить и Мордовия. Самолет У-2 быстро домчал меня до Саранска. Секретарь областного комитета партии Василий Петрович Петушков встретил меня тепло. Мы быстро договорились по всем вопросам: о выделении людей на строительство рубежей, о призыве саперов, о продовольственном снабжении. Василий Петрович пригласил к себе руководителей республики, вместе обсудили, как помочь делу. Было решено, что товарищи немедленно выедут в районы — поднимать народ на строительство рубежей. С воодушевлением включились в эту работу председатель Совнаркома Мордовской АССР В. В. Вередякин, его заместитель Н. В. Шимякин, Нарком коммунального хозяйства А. И. Хаин, секретари обкома партии А. П. Сафонов, В. Ф. Монахов и С. М. Гидаев и другие товарищи.
Блестяще справились с заданием партии эти замечательные коммунисты.
Я слетал в некоторые наши подразделения, уже обосновавшиеся в Мордовии. Строители пришли сюда пешком. Их хорошо приняли, заботливо разместили по селам. Сейчас строители заканчивали последние приготовления, чтобы организованно приступить к работам.
Пролетая над одним из районов, я увидел на дороге стройно идущие войска. Голова и хвост бесконечной колонны терялись далеко в перелесках. Попросил летчика посадить самолет у дороги. Колонна продолжала двигаться мимо нас. Мы подошли ближе и увидели, что это были не войска, а гражданские люди, в основном [88] женщины и подростки. Шли они, выдерживая строй, по три человека в ряд хорошим четким шагом. Вместо винтовок на плечах у них лопаты. Это было народное войско — энергичное, жизнерадостное. Во главе подразделений гордо шагали командиры — и мужчины, и женщины. Нельзя было без волнения смотреть на это стройное шествие народа. У летчика-мордвина любовно блестели глаза.
Много мне за войну довелось видеть, но такая организованность тысяч колхозников, собравшихся в короткий срок из мелких деревень и сел, изумила меня. Вслед за колоннами людей двигались обозы с продовольствием, запасным инструментом и теплой одеждой.
Мы обнялись, как братья, с заведующим военным отделом обкома тов. Ермолаевым, возглавлявшим колонну. Повлажневшими глазами провожал я патриотов, шедших на помощь своей Красной Армии. А они широко улыбались и весело махали нам руками в знак приветствия.
Четкой поступью, несмотря на мороз и глубокий снег, шли люди Мордовии по зову партии на тяжелый ратный труд.
Организованно вышли на рубежи и пензенцы. Прежний ледок в наших отношениях окончательно растаял. Большую помощь нам оказали тов. Кабанов, секретарь Пензенского горкома партии В. Г. Доркин, секретарь обкома по строительству А. М. Андрющенко. Местное население, организованное в отряды, влилось в оборонительные части. Костяком были наши московские, брянские и орловские строители, превратившиеся в инструкторов и командиров. Сразу же разгорелось соревнование. Оно развернулось прежде всего между представителями Мордовии и Пензы. Надо сказать, что пензенцы, несмотря на все старание, никак не могли обогнать своих более организованных и дружных соперников.
Мы строили рубеж протяжением свыше 350 километров. Он должен был явиться мощным укрепленным тылом для левого крыла огромного фронта битвы за Москву. Несмотря на поражение под Москвой, враг упорно стремился к Волге. Положение оставалось напряженным.
Одновременно со строительством рубежей шло формирование [89] саперной армии. Прибывали командиры, политработники. Из Пензенской области, Мордовской и Чувашской республик поступали только что призванные бойцы. Предстояло сформировать 48 батальонов почти по 1000 человек в каждом. Командирами бригад по моему представлению были назначены талантливые военные инженеры Швыдкой и Крисанов.
Прибыл член Военного совета армии Павел Сергеевич Лушаков. Начали свою работу политические органы армии и бригад. Все мы радовались созданию нашего печатного органа — ежедневной армейской газеты «Боевые темпы», редактором которой стал способный журналист С. А. Дынкин.
В батальонах начались строевые и специальные занятия. Людей в короткий срок нужно было обучить саперному и стрелковому делу. Командиров не хватало. Мы смело выдвигали их из военных строителей, ставя их во главе взводов, рот, инструкторами по обучению оборонительным работам, по подрывному делу.
Учеба была напряженной. Нас подгоняли: фронты нуждались в саперах. Люди уставали. Плохо было с питанием, с жильем. Но бойцы стойко переносили трудности. Нашим людям свойственно сознание долга. Без громких фраз, без жалоб и сетований делают простые советские люди свое трудное дело, считая, что иначе поступать нельзя.
И вдруг всех поразила весть: у нас появились дезертиры. Их было пять. Беглецов быстро разыскали, взяли под стражу. Возмущению и ярости саперов и строителей не было предела. В ротах и батальонах состоялись собрания. Требование было единодушным: поступить с негодяями по законам военного времени. Армейская прокуратура представила материалы следствия, трибунал вынес приговор: расстрелять. Мне предстояло утвердить приговор. Один росчерк пера, и будет решена судьба людей... Нет, так нельзя. Надо еще раз все взвесить.
С прокурором и членом Военного совета снова и снова просматриваем материалы. По очереди вызываем провинившихся. Первые трое оказались малограмотными, темными людьми. Приходилось удивляться, откуда в нашей стране еще сохранились такие. По их объяснениям, они просто хотели съездить к себе в село, повидаться [90] с родными. Сейчас, осознав свою вину, они заливаются слезами, просят простить, обещают драться с врагом, как подобает советским людям. Мне и П. С. Лушакову ясно, что эти парни — жертвы случайности. Связываемся с их родным селом, узнаем, что все трое были работящими колхозниками. Один из них, Колдомасов, во время половодья, рискуя жизнью, спас ребенка, упавшего в воду. Другой, Шкворников, проявил незаурядное мужество при тушении лесного пожара. Третий, Сердобин, отличался хорошим, спокойным характером, работая на колхозном конном дворе, держал его в образцовом порядке, любовно ухаживал за лошадьми.
Совершенно иначе обстояло с двумя другими беглецами. Это закоренелые преступники, за плечами которых уже не одна судимость. Они и из части бежали в лес, чтобы заниматься бандитизмом. С такими разговор должен быть коротким. Я без колебания утверждаю приговор трибунала. Расстрел двух мерзавцев с удовлетворением одобряют все бойцы и командиры.
А вопрос о том, как поступить с Колдомасовым, Сердобиным и Шкворниковым, рассматриваем на собрании личного состава батальона. Боевые друзья заявили, что возьмут их под свое наблюдение, помогут им исправиться. Все трое впоследствии стали хорошими солдатами.
Рубеж наш сооружался в тылу 10-й армии, которой командовал генерал-полковник Филипп Иванович Голиков.
Как-то поздним вечером он приехал к нам. Перед нами был простой, скромный человек с энергичным лицом. Запоминались его глаза. — внимательные, пытливые. Сняв шинель, генерал сразу же склонился над расстеленной на длинном столе картой рубежа.
— Ну, знакомьте со своими планами.
Более трех часов командующий с нашими офицерами изучал по карте трассу рубежа. Сообща обсуждали, где выгоднее возводить те или иные укрепления. Генерал интересовался нашими возможностями, советовал, как лучше организовать работы.
Особое внимание командующий обратил на заболоченные участки. В наших схемах мы обходили их. [91]
— Мне кажется, вы недостаточно продумали этот вопро-с, — сказал генерал. — Заболоченные участки можно превратить в наших хороших союзников. Нельзя оставлять такие участки перед передним краем: враг может их форсировать без особых трудностей. Нельзя оставлять их и у себя за спиной — они затруднят нашу оборону. А не включить ли болота в общую систему оборонительного рубежа? Но для этого нужно сделать их непроходимыми — расширить, соединяя, где это возможно, с реками.
Это была новая и интересная идея. На Брянском фронте мы пытались использовать естественные водные преграды, эскарпировали берега рек, разжижали болота, но искусственных водных преград нам создавать не приходилось. А теперь заработала инженерная мысль. Начали зарождаться интересные предложения и решения. Забегая вперед, скажу, что нам все же не удалось осуществить этот хороший замысел: помешала суровая зима, сковавшая реки и болота. Но позже мы стали широко применять искусственные водные преграды.
Ознакомившись с делами военных строителей, генерал перешел к вопросам формирования саперной армии. Подробно расспрашивал о людях. Заметил, что Лушаков и Золотухин как-то не особенно уверенно отвечают на его вопросы.
— Плоховато вы знаете свои кадры. Не успели? Времени не было? Это не оправдание. Изучение кадров, тем более командных, первостепенная задача руководителей. Без этого успеха не добиться.
Мы пожаловались, что новобранцы в наши саперные батальоны поступают довольно солидного возраста, трудно будет с ними и в учебе, и в бою. Командующий улыбнулся:
— А я думаю иначе. «Старички» вас не подведут. За плечами этих людей революция и гражданская война, большой жизненный опыт. Это же клад, а не люди. Окажите им только соответствующее внимание и уважение. Да, именно уважение, — подчеркнул Филипп Иванович, — и к их возрасту, и к их опыту. И увидите, что это народ замечательный, на них можно всецело положиться. [92]
Повели мы генерала по саперным подразделениям. Побывал он на кухнях, в столовых, жилых помещениях. Ох, и доставалось же нам на ходу за грязь, за беспорядок! И в то же время генерал радовался всему хорошему, что замечал в нашей жизни.
Военные люди знают: тяжелое дело — рапортовать начальству, когда на тебя устремлены сотни глаз; в два счета собьешься. Поэтому мы на этот случай подобрали голосистых молодых дежурных, умеющих громко и четко доложить и щелкнуть каблуками при окончании рапорта.
— А почему у вас везде молодежь? — спросил командующий. — Пожилых вы не назначаете дежурить? Освобождаете по старости?
У нас екнуло сердце. Заметил генерал нашу наивную хитрость. Ведь мы вообще «старичков» поселили подальше от глаз — на окраину казарменного городка. Пришлось вести командующего туда. Генерал, прежде чем войти в казарму, обошел ее со всех сторон. В помещении навстречу нам двинулся рослый пожилой красноармеец с небольшой бородкой, в узковатой, не по плечу гимнастерке.
— Рота, смирно! — громко и спокойно скомандовал он, крепко и широко ступая, приблизился к генералу, отрапортовал солидно, не спеша и также не спеша, без каблучного стука, отошел в сторону. Генерал крепко пожал ему руку и поблагодарил за службу. Вот здесь только смутился наш дневальный и не нашелся, что ответить.
— Благодарю вас и всю роту за образцовый порядок, — сказал командующий, осмотрев казарму. Действительно, в роте чувствовалась хозяйская рука: постели аккуратно застелены, в умывальной и в комнате для чистки оружия ни соринки.
— Неправильно вы делаете, — заметил нам по дороге генерал. — Пожилые у вас не в почете, совсем не вижу среди них младших командиров.
Нам, особенно мне, стало не по себе. Формируя строительные подразделения в начале войны, я опирался именно на «старичков», выдвигал их не только младшими командирами, но и командирами взводов, рот, батальонов, и дела шли хорошо. А в «настоящей армии» [93] мы перестали вдруг доверять пожилым, стали опираться на молодежь, она, дескать, и живее и храбрее.
Командующий собирался уезжать. Мороз на дворе стоял лютый, а генерал был очень легко одет: в шинели, хромовых сапогах, фуражке. Мы знали, что прямо от нас он уезжает на фронт, так как враг, обойдя Тулу, рвался на Скопин и Михайлов. Посоветовались и решили отдать Филиппу Ивановичу романовский полушубок черной дубки, теплые меховые унты и шапку-ушанку. Несколько комплектов такой одежды подарили нам пензенские рабочие. Мы об этом рассказали командующему и попросили принять подарок.
— Если не очень разорю вас, то спасибо, товарищи! — сказал генерал. — Тем более мне приятно, что это дар пензенских рабочих. Передайте им мою сердечную благодарность.
10-я армия на скопино-михайловском направлении нанесла врагу сокрушительный удар. Фашисты откатились на юго-запад, окончательно разомкнув кольцо осады вокруг Тулы. Наши бойцы освободили Чернь, Тарусу, Алексин. В этой операции участвовали и наши саперы. Мы сформировали и послали на фронт шесть батальонов, хорошо их вооружили, одели в полушубки и валенки.
Как тепло и удобно было в этой одежде нашим бойцам. И с какой завистью смотрели на них пленные немцы в своих мышиных шинелишках и в соломенных ботах-галошах, которые мокли на ногах и примерзали к подкованным для «железной поступи» сапогам и ботинкам. Много смеху вызывали у нас эти соломенные боты. Красноармейцы и строители распевали ядовитую песенку:
Гитлер фрицев пожалелМы принялись исправлять наши ошибки. Провели задушевные беседы с пожилыми бойцами и их командирами. Этот откровенный разговор принес большую пользу. Очень хорошо сказал пожилой сапер Федор Иванович Салихов:
— Нам сейчас, как видно, придется не парады [94] устраивать, а воевать. Мы, конечно, понимаем необходимость строевого обучения. Хорошо, когда рота — молодцом, один в один шагает, да времени ведь у нас мало. Конечно, строю нужно научиться, чтобы в походах было легче, чтобы на войско были похожи, ну, на этом и хватит пока что. Главное, делу научиться, чтобы саперами не зря прозываться. В сознательности мы не подведем командиров, и если что не так получится по строевой, то это от нежелания. Мы понимаем, зачем нас призвали, и давайте, товарищи командиры, проще да дружнее чтобы было.
Дело пошло лучше, да еще как лучше.
Саперная учеба для наших пожилых бойцов оказалась нетрудной: они были мастерами на все руки.
Штаб саперной армии и управление оборонительного строительства трудились напряженно. Формировались и обучались батальоны. Саперы, прошедшие подготовку вместе со строителями, отправлялись на линию рубежа и работали не покладая рук. Стояла снежная зима с сильными морозами и ветрами. Строителям приходилось туго. Но народ наш уже привык к трудностям, командиры и политработники, коммунисты и комсомольцы неутомимо работали с людьми.
В помощь нам штаб инженерных войск и генерал Ф. И. Голиков прислали 50 опытных офицеров-рекогносцировщиков. К ним присоединились наших 24 специалиста. Опыт войны заставил пересмотреть старые взгляды на полевые оборонительные рубежи. Генеральный штаб разработал новые схемы этих рубежей. Предусматривалось обязательное приспособление населенных пунктов к нуждам обороны и такое оборудование позиций, чтобы возможна была их круговая защита.
Над тем, как лучше расположить огневые точки и различные препятствия, плодотворно потрудились наши инженеры Я. М. Якобсон, В. Н. Бурлаков, А. Н. Атариков, И. П. Рыбаков, И. Я. Смирнов, Д. Д. Сергеев, Ф. Н. Сидоренко.
В новых схемах рубежей большое внимание уделялось созданию запасных и ложных позиций. На эту работу пришлось выделить целую группу товарищей: [95] В. В. Бронзова, В. В. Борсука, И. М. Пугаева, Я. А. Гуревича, В. В. Добровольского, Д. И. Кольженкова. С запасными и ложными позициями мы, как говорится, хватили немало горя. При отсутствии внимания к ним они быстро засыпаются снегом. Такие ложные сооружения уже не могут обмануть врага. Очень важно, чтобы ложные позиции по виду ничем не отличались от настоящих, а для этого за ними нужно хорошо ухаживать. И вот мы очищаем их от снега, маскируем, протаптываем к ним тропинки. И это, когда людей не хватает на строительство основных сооружений. Но мы понимали, что ложные позиции необходимы, строили их старательно и обеспечивали надлежащий уход за ними. Новой схемой предусматривалась установка огневых точек непосредственно в противотанковых рвах — для эффективного прострела их фасов. Над разработкой этих сооружений много потрудились инженеры Ф. Г. Кучер, И. Н. Лесин, А. И. Могорас, И. Я. Бах. Огневые точки на дне рвов мы старались сделать особенно прочными, надежными, так как воины в них будут сражаться в отрыве от своих подразделений.
На возведение рубежа нам давался месяц. Мы подсчитали: чтобы справиться в такой срок, требуется примерно 250–280 тысяч человек. Наших строителей и саперов было около 60 тысяч. Областные комитеты партии Пензы и Мордовии прислали нам 120 тысяч колхозников и горожан. На большее рассчитывать было нельзя. Так что недостаток в рабочих руках чувствовался очень остро. Но люди не жалели сил, чтобы помочь своей родной армии. Их не пугали ни морозы, ни другие трудности.
Армейская газета «За боевые темпы» ежедневно писала о лучших саперах и строителях, о героическом труде помогающих нам рабочих и колхозников, печатала социалистические обязательства энтузиастов, раскрывала опыт передовиков. Люди полюбили свою газету, охотно выступали на ее страницах.
В газете мы читали не только заметки, статьи и очерки. Появились и стихи, подчас не совсем гладкие, но полные патриотизма и гордости строителей за свой труд. [96]
Ефрейтор Василий Крылов написал песню саперов. Напечатали ее в газете. Понравилась песня строителям рубежей. С удовольствием они пели:
Мы простые саперы с тобою.Рубеж был построен за 28 дней. Это был подвиг народа. Строители, саперы, розовощекие колхозницы обходили мощные рвы, траншеи, бетонные дзоты, и в глазах было удивление: неужели это они создали своими руками?
Правда, Волжско-Сурский рубеж так и не стал местом жарких боев. Разгромленный враг откатывался от Москвы. Может, напрасно мы трудились? Нет. В этом и заключается особенность труда военных строителей на фронте: лучший его результат — когда враг даже не осмеливается приблизиться к созданному мощному рубежу.
С почетом, благодарностями и премиями отпускаем по домам многих колхозников, рабочих и студентов. После войны я побывал в некоторых селах Мордовской республики и Тульской области. Во многих домах, на видном месте, рядом с семейными фотографиями, я видел вывешенные в рамках почетные грамоты, которыми мы награждали лучших тружеников на оборонительных рубежах. Люди до сих пор гордятся этими скромными документами.
Часть наших добровольных помощников остается с нами. Впереди их ждал большой и славный путь — от Волги и Суры до Одера и Шпрее. [97]
Тысячи саперов и строителей готовились к новому походу. В их помощи нуждался фронт.
Мы получили приказ двигаться на Тулу. Люди чистили оружие, ремонтировали инвентарь и машины, чинили обувь, прилаживали вещевые мешки.
Железная дорога не могла обеспечить нас достаточным количеством вагонов. Военный совет принял решение двигаться пешком.
Стояли тридцатиградусные морозы. Никого это не смущало, соскучились строители по походам. Хотелось поскорее попасть туда, где решается победа над врагом.
Штабы тщательно разработали маршруты движения, наметили места привалов.
Поход 100 тысяч строителей и саперов начинался одновременно на всей 400-километровой полосе дислокации наших частей. Впереди на санях и верхом, чтобы опередить движение колонн, помчались политработники и квартирьеры. На их обязанности лежала подготовка ночевок, питания, бытового и культурного обслуживания людей. Пензенский и Мордовский областные комитеты партии обратились с призывом к населению сел и деревень — встретить по-дружески саперов и строителей, двигающихся к фронту.
В шесть часов утра люди построились в колонны. Шли по два человека в ряд — так легче идти по заснеженным лесным и проселочным дорогам. Позади вытянулись обозы подвод и автомашины с продовольствием, инструментом и личными вещами участников похода. Впереди колонн — гармонисты, баянисты, балалаечники.
В селениях, где квартировали строители и саперы, все жители вышли на улицы, чтобы проводить нас в далекий путь. Летучие прощальные митинги. Дружеские приветствия. Колонны покидают гостеприимные, обжитые места и идут навстречу метели.
Звенит снег под ногами. От дыхания тысяч людей над колоннами поднимаются облака пара. Через короткое время брови, шапки, воротники покрываются инеем. Сохранить людей здоровыми в этом многокилометровом зимнем марше — нелегкое дело.
Нас волновал первый привал: как дойдут люди, как их встретят местные жители? С П. С. Лушаковым и М. А. Золотухиным на аэросанях мчимся в одно из сел, [98] обгоняя наши колонны. То, что мы увидели здесь, превзошло все ожидания. На улицах алеют приветственные лозунги, флаги. Полы в домах вымыты до желтизны. Приготовлены золотистая свежая солома и душистое сено — лучшей постели для уставших людей не придумать. В каждом доме шумит самовар или в печке греется котел с водой. На столах, покрытых скатертями, возвышаются груды нарезанного хлеба, сала, домашних солений.
Наши квартирьеры, уже ставшие здесь своими людьми, с улыбкой жалуются, что остались без работы: за них все сделали душевные хозяева.
Перед вечером в село стали втягиваться колонны строителей. За день они прошли 35 километров. Люди устали, но теплая встреча ободрила их. Через полчаса все сидели за столами. Крестьянки угощали гостей, гости не оставались в долгу и в свою очередь угощали хозяев из своего пайка — сахаром и консервами, ставшими в те годы большим лакомством.
После отдыха и разговоров за столами гости стали кочевать из дома в дом. Расхваливали друг перед другом своих хозяев. Зазвучали песни. Командиры с трудом уговаривали людей идти ко сну. Ведь едва забрезжит рассвет, нужно снова подниматься в поход.
Так встречали нас на всем длинном пути в русских и мордовских селениях.
Большой зимний поход завершен. Майор Швыдкой докладывает:
«Закончили поход на сутки раньше намеченного срока. Часть пришла в полном боевом порядке. Никто не отстал. Почти не было случаев обмораживания или простудных заболеваний. Хорошо сохранилась вся материальная часть. В пути велась боевая учеба, и программа ее полностью закончена. Ведущее место заняла часть, где командиром капитан Фетисов и комиссаром политрук Соколов. Бодрая красноармейская песня была нашим постоянным спутником. Поход закончен. Ждем вступления в дело».
Как всегда, спокойно и четко рапортует полковник Бузник:
«Отставших нет. Поход закончен на сутки ранее срока. Материальная часть в порядке. Готовы к выполнению новых задач». [99]
Докладывают и другие части. И тоже сообщают: дошли в полном составе, больных нет. Так выдержали трудный тысячекилометровый поход наши люди.
Думаю, что теперь можно раскрыть старый военный секрет: майор Швыдкой и полковник Бузник вели за собой не простые части, а по 18 батальонов в каждой.
Колонны строителей еще были в пути, когда меня и некоторых других командиров вызвали в Москву. На другой день после нашего прибытия мы прочитали в газетах Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении военных строителей и саперов орденами и медалями. В числе награжденных было около 300 наших товарищей и много тех, кто нам помогал в возведении Волжско-Сурского рубежа. Всех их пригласили в столицу. Правительственные награды вручали в Кремле.
В Москве я узнал, что наша 6-я саперная армия уходит в распоряжение только что организованного Воронежского фронта, а 6-е (его опять переименовали, оно стало 22-м) управление оборонительного строительства будет возводить рубежи под Тулой. Мне предоставили право выбора. Жаль было расставаться со строителями — столько времени шагали вместе по фронтовым дорогам. Но и в формирование саперной армии вложено много сил, там я обрел много настоящих друзей. Колебания мои разрешились сами собой: стало известно, что саперные армии расформировываются. Они выполнили свою задачу: подготовили саперов для фронта. А в боевых условиях они оказались слишком громоздкими соединениями.
Я остался с военными строителями. [100]