Не хлебом единым
Получив задание СВАГ обеспечить готовность всех школ к новому учебному году, который должен был начаться с 1 октября 1945 года, я пригласил к себе заведующего [72] отделом народного образования земельного управления Вальтера Вольфа, чтобы обсудить с ним вопросы подготовки учебных заведений к занятиям.
Ко мне явился худой, изможденный человек со впалыми щеками и глубоко сидящими искрящимися энергией глазами. Он отрекомендовался директором народного образования. Ну, что ж, директор так директор! У немцев свои титулы, у нас свои. Так как он был предупрежден о цели моего приглашения, то сразу же раскрыл свою папку и приготовился дать мне информацию о состоянии школьного дела в Тюрингии. Но меня интересовал прежде всего он сам, и поэтому попросил его рассказать, чем он занимался до 1933 года и в период пребывания у власти фашистов.
Оказалось, что Вольф родился в Тюрингии, в городе Гота в семье рабочего и по окончании народной школы поступил в Йенский университет, который окончил в 1931 году. Еще студентом он вступил в Коммунистическую партию Германии, а когда стал учителем народной школы, то вел партийную работу среди педагогов, продолжая ее и после прихода к власти фашистов. Но нашлись предатели, выдавшие его в 1937 году гестапо, и Вольф был брошен в концентрационный лагерь Вухенвальд. Но и в лагере коммунист активно участвовал в движении сопротивления и подготовке восстания узников для самоосвобождения. Он был избран в комитет Немецкого национального фронта и участвовал в разработке программного документа о его политике после поражения гитлеровской Германии.
Вступившие на территорию Тюрингии американские оккупационные власти назначили В. Вольфа министром народного образования, но вскоре этот пост был переименован, и он стал земельным директором народного образования. Но как и остальные директора во главе с правительственным президентом доктором Г. Брилем, Вольф, в сущности, ничего не делал, так как американцы, повторяю, запретили всякую политическую и общественную деятельность на территории земли. Она возобновилась, и довольно бурно, только со вступлением в Тюрингию советских войск, и В. Вольф, оставаясь руководителем ведомства народного образования, уже имел свои планы воспитания детей и юношества в демократическом духе.
— Расскажите, пожалуйста, о состоянии школьного дела в земле, — попросил я Вольфа.
От Вальтера Вольфа я узнал, что до основания Веймарской республики все школы находились в ведении [73] церкви, которая определяла учебные программы и направление воспитания учащихся. Хотя всеобщее обучение было введено в стране еще в 18 веке, однако дело народного образования не получило законного и законченного оформления. После 1918 года в Тюрингии существовало три типа школ: народные, со сроком обучения от 4 до 6 лет, 3-летние профессиональные с промышленным и торговым направлением и, наконец, 10-летние, дававшие среднее образование, необходимое для поступления в университет. Учителя средних школ готовились в университете, народных — на семинарах, руководимых практическими педагогами. Финансировались школы общинами, которые избирали для своих школ учителей. Надзор за учебными заведениями осуществляло государство через районных инспекторов, а в средних школах он доверялся директорам.
В. Вольф сообщил еще ряд интересных данных о постановке образования в Германии и с горечью сказал, что с изданием нацистами в 1936 году общешкольного закона в учебных заведениях насаждались расовая ненависть, милитаризм, рабское повиновение, уровень преподавания и, естественно, знания учащихся, неуклонно понижались, вместо науки в школу пришла муштра и ряд побочных занятий. Педагогическая академия была ликвидирована. Последний год обучения в школе был заменен годом трудовой повинности. А перед поражением Германии все школы были вообще закрыты.
— А в каком состоянии сейчас находятся школьные здания и как обстоит дело с учителями? — поинтересовался я.
Оказалось, что в городах до 25 процентов школьных зданий разрушено и до 15 процентов повреждено. А с учителями дело обстояло еще хуже, так как большинство из них состояли в нацистской партии.
Я изложил В. Вольфу содержание приказа Главноначальствующего СВАГ от 25 августа 1945 года, в котором указывалось, что занятия во всех школах (общеобразовательных и профессиональных) должны начаться 1 октября. Запрещалось открытие частных школ и использование изданных в период фашистского режима учебников. Для составления новых пособий рекомендовалось использовать те, которые были изданы до 1933 года. Из учителей надо было отобрать тех, кто не принимал активного участия в фашистских организациях и обществах и способен последовательно проводить демократические принципы в обучении и воспитании детей, разоблачать реакционную сущность [74] нацизма, расизма и милитаристский характер бывшего немецкого государства.
К сожалению, таких педагогов оказалось явно недостаточно, и нам пришлось принять меры по подготовке новых преподавательских кадров на краткосрочных курсах, что позволило постепенно, но решительно уменьшить удельный вес учителей из бывших нацистов.
Все школы с 1 октября начали занятия. Хотя в этом приказе ничего не говорилось о подготовке к открытию высших учебных заведений, мы с В. Вольфом затронули и этот вопрос. Речь шла о возрождении Йенского университета имени Фридриха Шиллера.
Однако В. Вольф не был подготовлен к ответам на все интересовавшие меня вопросы, и мы договорились, что через неделю снова вернемся к этому разговору в присутствии президента земли, председателя земельного правления КПГ и представителя университета по выбору В. Вольфа. Мною был приглашен и Георг Шнайдер не только как отличный переводчик, но и как руководитель отдела пропаганды и агитации земельного правления КПГ.
Поставленная перед собравшимися задача о подготовке к открытию Йенского университета первоначально была воспринята не всеми. Президента земли беспокоило то, что часть зданий университета была разрушена, и для их восстановления потребуется много времени. Его некоторые лаборатории были разграблены или полностью вывезены американцами вместе с группой видных профессоров, главным образом физиков и химиков. В. Вольфа и Г. Шнайдера особенно беспокоило то, что среди оставшихся профессоров значительная часть состояла в нацистской партии. Представитель университета к этому добавил, что обучавшиеся в нем студенты почти поголовно являлись членами либо нацистской партии, либо союза гитлеровской молодежи, или же примыкали к одной из многочисленных фашистских организаций. Были и такие, которые служили в вермахте и воевали против Советского Союза.
Одним словом, положение не из утешительных. И все же университет нужно было готовить к открытию. И когда мною был назван срок готовности — октябрь 1945 года, — то даже президент земли доктор Р. Пауль, который всегда соглашался с любыми предложениями, категорически заявил, что названный срок нереален. Помня предложение В. П. Золотухина о том, что нужно назначить президента земли политическим ректором университета, я сказал Паулю, что если он затянет открытие учебного заведения, [75] то потеряет доверие университетской общественности, которая ждет не дождется возрождения вуза.
Мой заместитель по экономическим вопросам А. И. Козлов заверил представителя университета, что наряды на материалы и рабочую силу для скорейшего восстановления разрушенных зданий уже заготовлены и их немедленно можно получить в управлении земли.
В. Вольфу и Г. Шнайдеру пришлось разъяснить, что из Москвы профессора не прибудут и надо отобрать лучших из тех, которые есть в Йене, других землях и провинциях, и готовиться к учебному процессу. Можно пригласить прогрессивных профессоров даже из западных оккупационных зон. Первоочередной же задачей являлось создание мандатных комиссий по отбору студентов и профессоров. В эти комиссии следовало включить представителей магистрата города Йена.
Директору центрального немецкого управления народного образования, президентам провинций и земель, бургомистрам городов на территории советской оккупационной зоны вменялось в обязанность провести подготовку высших учебных заведений к возобновлению занятий и при этом полностью устранить нацистские и милитаристские доктрины в обучении и воспитании студентов и обеспечить подготовку таких кадров, которые были бы способны на практике проводить демократические принципы. Не позже 25 сентября нужно было в отдел народного образования СВАГ представить списки высших учебных заведений с указанием их состояния и наличия при них научно-исследовательских институтов, а также списки личного состава профессоров и преподавателей и научных сотрудников.
Что же представлял собой Йенский университет?
Он был открыт в 1558 году на основе существовавшей академической гимназии. В 1739 году в нем работал профессором Фридрих Шиллер. В его стенах учились и работали известные философы Гегель, Фихте, Шеллинг и другие. Там же начинали свою деятельность философы-материалисты Фейербах и Тибо. При непосредственном участии великого поэта Гёте был создан каталог университетской научной библиотеки. Во второй половине XIX столетия в университете протекала неутомимая деятельность известного дарвиниста Эрнста Геккеля. А в 1841 году творец научного коммунизма Карл Маркс именно в этом университете защитил докторскую диссертацию.
В годы господства фашизма университет утратил свою былую научную славу. Была на нет сведена свобода научного [76] творчества, упразднен принцип самоуправления, ликвидирован Большой сенат, а Малый сенат заполнен нацистами и превращен в послушное орудие нациста-ректора, который, как и деканы факультетов, уже не избирался тайным голосованием членов сената, а назначался властями. Профессора «неарийского» происхождения и подозреваемые в нелояльности к нацизму, независимо от их научной квалификации и педагогического опыта, беспощадно изгонялись.
Подлинная наука в стенах университета заменялась нацистским мракобесием. Для внедрения и распространения нацистских и милитаристских идей были учреждены новые кафедры, семинары, институты, в частности, институты рас и права, наследственной и расовой политики, семинары теории о народах пограничных стран, северной культуры. Учебные программы были заполнены темами нацистского и милитаристского содержания, к примеру, «Немецкий народ и его жизненное пространство», «Моральный взгляд на войну», «Военная история и военная философия».
Стипендия и другие льготы предоставлялись преимущественно активным участникам войны. Рабочих и крестьян среди студентов в 1944 году насчитывалось всего 5 процентов.
Незадолго до капитуляции Германии в Йенском университете были еще некоторые профессора-нацисты, пытавшиеся сохранить хотя бы видимость уверенности в победе. Они стремились удерживать в стенах учебного заведения какое-то подобие организованности и порядка. Но это уже не могло удержать его от развала. Нацистские главари, видя неизбежный крах фашистской Германии, приходили в отчаяние и в панике разбегались. Ректор Астель застрелился, и с 28 февраля 1945 г. всякая работа в вузе замерла. В городе нашлись деморализованные элементы, которые стали растаскивать университетское имущество, а оккупировавшие Тюрингию американские войска вывезли на запад физико-техническое и химическое оборудование на сумму свыше полумиллиона марок, а также 22 профессоров — специалистов в области физики, химии и медицины.
Вот с таким «наследием» пришлось нам столкнуться при подготовке Йенского университета к возобновлению его деятельности.
Добавлю к этому, что еще при американской оккупации Тюрингии сенат университета рискнул собраться и избрал ректором профессора доктора Фридриха Цукера. Больше сделать ни сенат, ни ректор ничего не могли. Американские [77] власти не позволили открыть университет. Однако наличие в нем руководства позволило с приходом в Тюрингию советских войск поставить вопрос о подготовке его к возрождению.
Впервые этот вопрос обсуждался в общем плане еще 5 июля 1945 года на совещании в гостинице «Ольмюле», которое проводил В. Ульбрихт.
Так как в воззвании ЦК КПГ от 11 июня 1945 года была подчеркнута необходимость бороться за внедрение в школах и вузах подлинно демократического, прогрессивного и свободолюбивого духа, то В. Ульбрихт подробно разъяснил профессорам Йенского университета позицию компартии по отношению к высшей школе вообще и немецкой интеллигенции в частности.
Сотрудники УСВАТ всемерно поощряли инициативу партийных организаций города Йена, магистрата города, земельного отдела народного образования и особенно ректора университета, активно включившихся в подготовку к возрождению университета. При необходимости, которая появлялась нередко, мы подключались к деятельности всех лиц и организаций, занимавшихся восстановлением этого известного учебного заведения, оказывая им помощь в приобретении материалов, оборудования.
Мы были убеждены, что университет станет очагом перевоспитания студентов и профессоров, которые еще не освободились от нацистских заблуждений, но не проявляют их или не решаются проявлять в повседневной жизни. Ситуация была такая: нужно было либо обучать имевшихся налицо студентов, проверив социально-политический облик каждого из них, либо вовсе не открывать университет. Мы избрали первое и не ошиблись.
При всей нашей бдительности и ненависти к фашизму мы учитывали, что среди профессорско-преподавательского состава и студентов имелись активные члены нацистской партии и номинальные нацисты, которые вынуждены были связать себя с нацистской партией лишь в силу того, что иначе они бы были выброшены из университета.
При проверке профессорско-преподавательского состава было уволено с работы 50 бывших активных нацистов. Были закрыты созданные при нацизме институты права, расы, антропологии, народонаселения, а также семинар по изучению границ и лаборатория технической химии. Временно, до составления новых программ, а также планов научной работы закрывались институты истории, географии, философии, исторического страноведения. [78]
Все эти проверки, чистки, прием студентов, зачисление на кафедры профессорско-преподавательского состава, восстановление материальной и учебной базы проводились в сжатые сроки и, конечно, не все совершалось идеально, однако в ходе этих мероприятий политическая атмосфера в университете была заметно оздоровлена. И хотя среди оставленных профессоров и студентов было еще немало лиц, недостойных оставаться в университете, все же в основном обучаемые и обучающие соответствовали новым требованиям, требованиям демократизации высшей школы.
Контингент студентов Йенского университета должен составлять не более 1500 человек, но и этого количества набрать не удалось. Было зачислено всего 1299 человек.
Ректор университета профессор Ф. Цукер 12 сентября представил в УСВАТ письменный доклад о состоянии учебного заведения и его готовности к возобновлению занятий. К докладу были приложены подробные материалы со вновь разработанными учебными планами и программами, а также списки профессорско-преподавательского состава. Все эти материалы мною были немедленно направлены в отдел народного образования СВАГ с просьбой ходатайствовать перед Главноначальствующим о разрешении на открытие университета в октябре 1945 года.
В ожидании такого разрешения я решил лично ознакомиться хотя бы с частью принятых студентов. Вместе с адъютантом, лейтенантом П. В. Зиновьевым, выполнявшим одновременно и функции переводчика, я поехал в Йену, не предупредив даже об этом коменданта города. Зашел прямо к профессору Ф. Цукеру, ошеломив его неожиданным появлением, и попросил собрать в какой-либо аудитории группу студентов, чтобы побеседовать с ними.
Ректор, извинившись, на минутку оставил нас, а вернувшись, кратко информировал о том, что делается, чтобы в октябре открыть университет. Вскоре кто-то заглянул в полуоткрытую дверь и кивнул Цукеру, который сказал, что студенты собраны в одной из лабораторий и ожидают нас. Он довел нас до дверей этой лаборатории и, сославшись на занятость, попросил отпустить его. Я не возражал, подумав, что ему не хочется выслушивать критику студентов в адрес ректората.
В небольшом помещении сидело несколько десятков студентов. Когда мы с адъютантом появились, все они вскочили из-за узких столов, как по команде, и вытянули руки по швам. На мои вопросы следовали лишь ответы «так точно» или «никак нет». Было очевидно, что откровенной беседы [79] не получится. Поэтому, чтобы не тратить времени на «раскачку», я предупредил своего переводчика, чтобы он как можно медленнее и точнее переводил то, что я буду говорить.
Я начал с разъяснения задач университета и перспектив обучения в нем. Откровенно сказал, какие трудности ожидают студентов в годы учебы: недостаточно хорошее материальное положение, слабое питание, недосыпание, большая учебная нагрузка.
Реакция на мое выступление была для меня совершенно неожиданной. Чуть ли не после каждой фразы студенты стучали по столам кулаками и что-то галдели. «Обструкция», — подумал я и стал более строгим, напомнил молодым людям о бедствиях, которые принес немецкий фашизм Европе и самому немецкому народу, предупредил, что им придется освободиться от остатков вредной нацистской идеологии и постепенно усвоить демократические воззрения, без владения которыми нельзя служить народу, демократии и прогрессу, а значит, и нет смысла учиться в университете.
«Обструкция» студентов продолжалась и даже усиливалась. Переводчик молодой лейтенант П. В. Зиновьев, красный и потный от напряжения и, наверное, от неуверенности в точности перевода, принимал, как мне показалось, эту «обструкцию» на свой счет, видимо, считая, что студенты протестуют против допускаемых им в немецком языке ошибок. Я же думал, что им не нравились мои нелестные выражения по адресу фашистской Германии, нацистской идеологии и напоминания о трудностях, уготовленных студентам.
А когда я в заключение сказал, что, несмотря на то, что, мол, вам совершенно очевидно не нравятся мои слова, есть надежда, что впредь мы будем еще не раз встречаться и не только будем лучше понимать друг друга, но сможем даже стать друзьями, это вызвало не только барабанную дробь по столам, но и топот десятков пар по полу и какие-то приглушенные выкрики.
Я направился к выходу. Снова все встали, как по команде, и стали после меня выходить в коридор, шумно переговариваясь между собой. Я попросил переводчика остановить небольшую группу и спросил, что студентам не понравилось в моем выступлении. Они недоуменно переглянулись между собой, и один из них ответил:
— Наоборот, все понравилось. Мы были ошеломлены вашим появлением в университете и выступлением. И остались [80] очень довольны, поэтому и стучали, выражая свое согласие и одобрение.
— У нас, например, согласие и одобрение выражают аплодисментами, а не стуком и топотом ног.
И тут я впервые услыхал немецкую пословицу «андере лендер — андере зиттен» (у каждой страны свои обычаи). И это правда.
Да, надо знать обычаи страны, в которой находишься! На очередном совещании в УСВАТ с участием президента земли В. Вольфа, Ф. Дукера, Г. Шнайдера, Э. Буссе было решено открытие Йенского университета назначить на понедельник 15 октября 1945 года. Я немедленно доложил об этом в Карлсхорст.
Через несколько часов В. П. Золотухин позвонил мне и передал, что Маршал Советского Союза Г. К. Жуков дал согласие на торжественное открытие университета по нашему плану и что на открытии будет присутствовать начальник Центрального немецкого управления народного образования Вандель.
Ко мне были приглашены Пауль и Вольф, которым мы поручили поехать в университет, еще раз проверить, все ли готово к назначенному дню, и информировать меня.
В связи с торжественным открытием университета день 15 октября в Йене был объявлен нерабочим, чтобы придать событию большее общественное значение. Город был празднично украшен транспарантами, лозунгами, плакатами. Улицы и площади, прилегающие к университету, заполнили жители города. Многим хотелось увидеть все собственными глазами, так как среди населения упорно распространялись слухи, что разговоры об открытии университета — это только пропаганда.
В 10 часов утра в городском Народном доме зал был переполнен представителями общественности города, делегатами от рабочих и студентов, интеллигенции, местных органов самоуправления, а также приглашенными представителями других земель и провинций. Из Веймара прибыли Р. Пауль, В. Вольф и сотрудники земельного отдела народного образования. СВА Тюрингии представляли В. И. Чуйков, я и еще несколько офицеров УСВАТ и Йенской комендатуры.
По существующему в Германии обычаю, в назначенный час прозвучала торжественная мелодия Штрауса, а затем обербургомистр города поднялся на сцену и в краткой речи приветствовал и поздравил всех со знаменательным событием. Открытие университета происходило впервые в послевоенное [81] время не только в советской оккупационной земле, но и во всей Германии. Затем с приветственными речами выступили ректор университета, президент земли, студенты, рабочие, Вольф, Вандель и другие.
По окончании торжеств в Народном доме все присутствовавшие на них, выйдя из здания, организованно двинулись к главному зданию университета. Это была очень красочная процессия! Члены сената были облачены в присвоенные каждому факультету цветные мантии, впереди них ректор Цукер с огромной цепью на шее — знаком ректорского достоинства. Президент земли Р. Пауль шагал во фраке и с цилиндром на голове. Остальные также одеты во все лучшее, как на параде.
На тротуарах улицы, по которой двигалась процессия, было полно народу, слышались приветственные выкрики, повсюду проявлялось праздничное настроение.
Когда все прибыли в университет и расселись в актовом зале, первым на трибуну поднялся Р. Пауль. Он произнес красочную речь и вручил ректору университета профессору доктору Ф. Цукеру символический ключ от первого возрожденного в послевоенной Германии вуза. Приняв ключ, ректор благодарил Пауля, Ванделя и СВА за оказанное ему высокое доверие и кратко изложил перспективы деятельности университета. В заключение с приветственной речью выступил В. И. Чуйков. Этим вторым торжественным собранием завершилось официальное открытие Йенского университета, после чего члены Большого сената, представители УСВАТ и комендатуры, гости из Берлина и других земель и провинций были приглашены на устроенный ректором университета прием.
Массовые торжества продолжались по всему городу в театрах, клубах, о них был дан подробный отчет в земельных газетах «Абендпост» и «Трибуне».
Культурных начинаний в 1945 году было немало. После очистки библиотек от нацистской литературы они были открыты для широкого круга читателей. Начался ремонт дома-музея Гете, пострадавшего от бомбардировки американской авиацией. Труппа артистов Веймарского национального театра стала давать концерты и готовить постановки в Веймархалле, так как здание театра было разрушено, но памятник Гете и Шиллеру перед ним остался невредимым, так как был плотно прикрыт кирпичной стеной. Ее разобрали советские солдаты, чтобы памятником по-прежнему могли [82] любоваться все прохожие. Театр в городе Гера начал готовить постановку оперы П. И. Чайковского «Пиковая дама». Заработали рабочие клубы, в них молодежь стала привлекаться не только на танцы, но и для участия в дискуссиях о будущем немецкой молодежи и ее роли в строительстве антифашистско-демократического порядка в советской зоне. Словом, началось духовное возрождение населения во всех сферах жизни.