Кубань в огне

Переучивание полка закончилось. Его полностью укомплектовали материальной частью, летным, инженерно-техническим составом и младшими специалистами по штату военного времени. Командование полка доложило командующему ВВС Закавказского фронта о готовности отправиться в действующую армию. Подполковник А. Г. Маркелов объявил, что в ближайшие дни будет сообщено время перелета на фронт. Перед этим комиссар полка В. Е. Потасьев организовал митинг всего личного состава, где мы твердо заверили партию, Советское правительство и народ, что отдадим все свои силы и энергию делу разгрома ненавистного врага.

Началась подготовка к перелету. Летный состав занялся прокладкой маршрута по карте и изучением аэродромной сети, инженерно-технический состав — осмотром и подготовкой материальной части, технического имущества к отправке на новое место базирования.

Вот получен и приказ о перебазировании на Кубань. [175]

Летный эшелон возглавил командир полка А. Г. Маркелов, летевший ведущим второй эскадрильи, его заместителем в воздухе назначен штурман полка Герой Советского Союза В. И. Максименко. Он летел ведущим первой эскадрильи, а заместитель по политической части майор В. Е. Потасьев летел с третьей эскадрильей. Наземный эшелон возглавил начальник штаба майор С. Н. Тиракьян, его заместителями были старший инженер полка С. В. Скворцов и парторг полка капитан И. Г. Пятигорец.

Перелет осуществляли на высоте 3000 метров. После пролета Сурамского перевала начали снижаться. Аэродром Кутаиси, где мы садились для заправки горючим, был открытым, а западнее его наблюдалась сплошная облачность на высоте 1000–1500 метров.

Второй этап перелета проходил в более сложных метеорологических условиях. Как только пролетели город Миха-Цхакая, мы оказались над сплошной облачностью. Две трети летного состава не были подготовлены к пилотированию по приборам. Несмотря на это, ведущий группы решил продолжать полет. В районе села Очамчири появились разрывы в облаках и четко стали просматриваться отдельные населенные пункты и очертания берега Черного моря.

В это время командир третьей эскадрильи капитан В. А. Князев передал, что прошел контрольный пункт, находится над сплошной облачностью, возвращается назад в пункт первый (т. е. Кутаиси). Маркелов со второй эскадрильей проскочил аэродром Адлер, который тоже был закрыт низкой плотной облачностью. Через минут пять полета местами стали четко вырисовываться населенные пункты на берегу моря. Возвращаться назад уже было поздно, да и горючего не хватило бы, поэтому ведущий решил идти на указанный запасный аэродром. При подлете к нему облачность уменьшилась, а в районе посадки она составляла уже не более 2–3 баллов. Море было открыто. [176]

Для нашего самолета аэродром оказался сложным. По обеим его сторонам круто возвышались горы, а впереди нам путь преграждала почти отвесная скала высотой до 100 метров. Если летчик неправильно произведет расчет на посадку, то у него не будет возможности уйти на второй круг, а чем закончится посадка, трудно предсказать. Здесь снова, в который уже раз, наш командир А. Г. Маркелов проявил мужество и мастерство пилотирования. Он первым произвел посадку, вслед за ним все сели спокойно.

На аэродроме мы услышали от моряков рассказ о том, как за два дня до нашего прилета звено самолетов И-15 бис обнаружило немецкую подводную лодку близ береговой черты и потопило ее глубинными бомбами. На следующий день немецкие летчики-охотники, маскируясь на зеленом фоне склона горы, подкараулили это звено и при взлете сбили одного летчика. Он выпрыгнул из горящего самолета, но трос вытяжного кольца парашюта был перебит, и он не раскрылся. С земли наблюдали за полетом летчика, и когда увидели, что он слишком затягивает открытие парашюта, стали ему кричать: «Раскрой парашют!», но летчик был бессилен что-либо предпринять. Он упал на фермы железнодорожного моста и погиб...

Первая эскадрилья с ведущим Максименко тоже попала в полосу облачности. Он решил снизиться, выйти на береговую черту и, если море открыто, то следовать вдоль нее. Над морем Максименко взял курс в направлении на мыс Пицунда. Через 10–12 минут полета увидел перед собой наш одиночный самолет-бомбардировщик, который смело летел на высоте 20–30 метров над водой с выпущенными шасси. Это значило, что где-то близко был аэродром. Вскоре Василий заметил летное поле и рулившего к стоянке только что севшего бомбардировщика. Он развернул группу, перестроил ее и завел на посадку. На следующий день погода улучшилась, и мы перелетели на аэродром Адлер. Здесь непогода задержала нас почти три дня.

Когда появилась возможность подняться в воздух, получили [177] разрешение на перелет к новому месту дислокации. Полк летел колонной эскадрилий, эшелонированных по высоте. Настроение у летного состава было приподнятое. После перелета через отроги Главного Кавказского хребта летчики повысили внимание к воздушному пространству, зная, что немецкие летчики свободно долетали до рубежа, на котором мы уже находились.

Над «Голубой линией», как называлась оборонительная линия гитлеровцев, прикрывавшая Таманский полуостров, шли завершающие воздушные сражения. В них предстояло принять участие и нашему полку...

Командир полка по аппарату СТ-35 доложил в штаб дивизии о нашем прибытии. Оттуда передали телеграфом линию боевого соприкосновения с противником. Передали также, что завтра рано утром прибудет представитель для ознакомления с полком.

Летный состав начал свою работу на новом месте с изучения района боевых действий, аэродромов базирования авиации и расположения зенитных средств противника, аэродромов маневра для нашей авиации и площадок, годных для приземления на случай, если в бою подобьют, мест базирования штурмовой авиации, с которой нам предстоит взаимодействовать. Штурман полка В. И. Максименко принял зачеты от всего личного состава по знанию района и аэродромной сети...

Маркелов перед ужином собрал весь летный состав и поставил перед ним задачу на 25 мая. Она заключалась в том, чтобы провести облет района боевых действий, особое внимание при этом обращая на характерные ориентиры, очертания линии боевого соприкосновения сухопутных войск. В задачу входил и осмотр намеченных площадок на случай вынужденной посадки вблизи линии фронта. Командир предупредил: ни в коем случае не допустить нападения авиации противника на наших еще не обстрелянных [178] молодых летчиков, которые неудержимо рвались в бой и проявляли излишнюю горячность, приводившую порой к неоправданным потерям.

В самые тяжелые дни, когда мы вынуждены были отходить, к нам в полк поступало пополнение из молодых летчиков (по 3–5 человек). Они были из разных республик и областей, разных национальностей, но создавалось впечатление, будто они родные братья. Все они спешили скорее вступить в бой с ненавистным врагом. Все это было результатом большой и кропотливой работы партии по воспитанию людей в духе дружбы и братства, любви к Родине и преданности народу.

Не раз говорилось выше о значении взаимовыручки и взаимоподдержки в бою пилотов одного звена, эскадрильи, полка. Они же были определяющими во взаимоотношениях между летчиками двух родов авиации — штурмовой и истребительной. В ходе совместных боевых действий они устанавливали взаимопонимание и доверие друг к другу. Для истребителей было важно, чтобы командир, ведущий группу штурмовиков, держал ее компактно, соблюдая взаимное огневое взаимодействие, если же это важнейшее требование нарушалось, то не обходилось без потерь.

Летчики-истребители всегда шли на выручку своих штурмовиков и прикрывали их иногда ценой собственной жизни, как это имело место в одном из боев в районе станицы Киевской над «Голубой линией».

Еще до начала активных действий истребителей противника ведущий группы штурмовиков стал отходить от цели на полных оборотах мотора и растянул свой строй. Нарушил, соответственно, и огневую взаимосвязь в группе. Она стала уязвимой. Наши истребители из шести ЛАГГ-3, четыре из которых были в группе непосредственного прикрытия и два — в ударной, бросились на помощь. На ударную группу возлагалась задача — активными действиями привлечь к себе как можно больше сил противника, сковать его, лишить свободы действий. [179]

Группа непосредственного прикрытия должна была отразить все атаки противника, применив маневр «ножницы». Это такой маневр, когда одна пара перемещается с левого фланга на правый, а другая пара — наоборот, с правого на левый. Этот способ дает возможность истребителям прикрытия отразить атаки противника с любой стороны.

Немецкие летчики применили свой испытанный способ атаки. Из восьми самолетов МЕ-109 одна пара осталась наверху. Эту пару из поля зрения выпускать нельзя, она ждет удобного случая для решительной атаки. Остальные шесть МЕ-109 активными действиями стремятся рассредоточить группу наших истребителей.

Впереди шли четыре ИЛ-2, потом пара в плотном строю, а последняя пара фактически летела друг за другом с интервалом 400–500 метров. Вот эта пара и стала объектом беспрерывных атак немецких летчиков. Командир нашей группы истребителей решил прикрыть эти штурмовики, а пару ударной группы переключил на прикрытие впереди идущей пары ИЛ-2.

Таким образом, первая группа в составе четырех ИЛ-2 осталась без прикрытия. Сообразительный, опытный ведущий давно сбавил бы скорость, собрал бы группу в один кулак и приготовился перейти к активной обороне в нужный момент, но на этот раз ведущий группы штурмовиков этого не сделал, а продолжал упорно лететь на восток.

Такой промах не могли не заметить вражеские летчики. Пара МЕ-109 атаковала среднюю группу штурмовиков, которых прикрывали старшина Л. А. Босенко и сержант А. Н. Огородников. Одновременно пара МЕ-109, которая все время держалась выше всех, стремительно пошла в атаку на впереди летящую четверку ИЛ-2. Босенко стал отбивать атаку МЕ-109, которые нацеливались на пару штурмовиков, и тут же, заметив, что немецкие летчики атакуют первую группу штурмовиков, приказал сержанту Огородникову прикрыть ее. Огородников на полных [180] оборотах мотора стал преследовать впереди летящий самолет противника.

Немецкий лечик не стал испытывать счастья, заметив, что на хвосте у него сидит советский истребитель, резко, на большой скорости ушел вверх с левым разворотом. Огородников продолжал преследование. Это была непоправимая ошибка, так как второй самолет противника на вертикальном маневре быстро догнал Огородникова и длинной очередью из всех точек обстрелял его. Самолет загорелся, летчик, не успев покинуть горящий самолет, упал вместе с ним на землю. Огородников сумел отвести смертельную опасность от штурмовиков, но ценой собственной жизни.

После возвращения на свой аэродром командир штурмового полка прислал благодарность подполковнику Маркелову за хорошее обеспечение его летчиками прикрытия от атак немецких истребителей. В то же время наш командир попросил командование штурмовой авиационной дивизии обязать всех ведущих групп при отходе от цели дать возможность ведомым подтянуться и занять свои места в боевом порядке, а затем следовать на свою базу.

Впоследствии мы много раз сопровождали штурмовики — при освобождении Таманского полуострова, Крыма, Белоруссии и Польши и всегда с ними взаимодействовали тактически грамотно. А в Белоруссии, в первые дни наступления наших войск под Могилевом, штурмовики вместе с нами отражали налет вражеских бомбардировщиков, а мы, истребители, штурмовали колонны немецко-фашистских войск.

К концу войны мы часто базировались вместе с летчиками-штурмовиками на одном аэродроме, непосредственно общались и обговаривали порядок на случай появления истребителей противника, прикрытия подбитых штурмовиков до их посадки на нашей территории и другие вопросы, связанные с обеспечением безопасности экипажей самолетов ИЛ-2. [181]

* * *

Рано утром, еще до восхода солнца, на нашем аэродроме приземлился самолет связи ПО-2. Из кабины вышел заместитель командира дивизии полковник М. Н. Волков. Маркелов кратко доложил ему о готовности летного состава к выполнению боевой задачи.

Волков ввел нас в курс событий, происходивших в последнее время. Он сообщил нам, что большие силы немецкой авиации усиленно «опекают» район станиц Молдаванская, Киевская и Крымская. Удары они наносят крупными группами пикирующих бомбардировщиков. Боевой порядок строят чаще всего так: колонна девяток бомбардировщиков в составе от 30 до 50 и более самолетов под сильным прикрытием истребителей. Предварительно высылают от одной до трех восьмерок истребителей на разных высотах в район цели для расчистки воздуха. Они связывают боем наши истребители, которые барражируют в этом районе, а тем временем подходят бомбардировщики и наносят удар по цели.

Немецкие передовые пункты наведения широко пользуются информацией радиолокаторов. По данным этих пунктов, немецкое авиационное командование почти безошибочно определяет воздушную обстановку и соответственно распределяет силы. Вполне понятно, и наше командование тоже не дремлет. Таким образом, в сравнительно небольшом воздушном пространстве скапливаются иногда до ста и более самолетов с обеих сторон. Бой иногда длится часами. Но уже чувствуется, что враг, потеряв в небе Кубани сотни истребителей и бомбардировщиков, выдыхается.

— Очень важно, чтобы молодые летчики, еще не обстрелянные, не дрогнули, если попадут в сложную обстановку. Не менее важно, чтобы опытные летчики грамотно учили молодежь искусству боя, увлекали ее за собой. Ваш полк, — сказал замкомдива, — попал на один из ответственейших [182] участков советско-германского фронта, где мы ведем борьбу за господство в воздухе. И вы должны внести в это свой вклад...

* * *

Перед первым боевым вылетом в жизни большей половины летного состава полка Маркелов уловил волнение в глазах молодых летчиков. Поэтому в своем кратком напутствии он предупредил, что в воздухе любой самолет является вражеским, пока не убедишься в его принадлежности, самым опасным является необнаруженный самолет противника, поэтому всем нужно вести круговой обзор.

— Немецкие летчики очень боятся внезапной атаки, хотя сами любят ее применять. Как правило, «пропустив», как в боксе говорят, неожиданный удар, они имитируют ложный выход из боя и выжидают удобный момент для атаки. Старайтесь не отрываться от группы, одиночный самолет становится легкой добычей вражеских летчиков. При хорошо организованной взаимовыручке и взаимоприкрытии бой с превосходящей силой не страшен, — заключил Андрей Гаврилович.

Наблюдая за молодыми летчиками, командир полка заметил, что ребята успокоились. После этого Маркелов еще раз коротко повторил задачу, поставленную перед полком...

Первый облет района боевых действий осуществили поэскадрильно с определенным интервалом во времени. На наше появление и полет вдоль линии фронта немецкая авиация не среагировала. Зенитные средства противника тоже молчали. Командиры групп постарались дать возможность молодым летчикам присмотреться к линии фронта.

К 25 мая, за день до начала наступательной операции сухопутных войск, немецкое авиационное командование располагало 700 самолетами, а противостоящая ему 4-я воздушная армия — 924. [183]

«Атака была назначена на 6.30 26 мая. Артиллерийская подготовка началась в 5.00, авиационную, согласно плану, мы провели в период с 5.20 до 6.30. Крупные группы бомбардировщиков и штурмовиков производили налеты по целям, расположенным на направлении главного удара. Обработке подвергся узкий участок (семь километров по фронту и около двух в глубину)... Всего в авиационной подготовке участвовало 338 самолетов, в том числе 150 истребителей прикрытия. Когда закончил работу третий эшелон, над полем боя появились 19 «ильюшиных» и поставили перед передним краем противника дымовую завесу... Не зная, что делается впереди, гитлеровцы в панике покинули передний край. Наши войска ворвались в первую траншею и, развивая успех, за шесть часов продвинулись в глубину от трех до пяти километров...

Когда наши войска захватили вторую полосу вражеской обороны, над полем боя появились немецкие бомбардировщики.

Западнее Краснодара противник сосредоточил около 1400 самолетов. Перебросив их поближе к району боев, гитлеровцы получили возможность наносить удары большими группами — по 200–300 бомбардировщиков в каждой. Действуя в нарастающем темпе, они на исходе дня совершили двадцатиминутный звездный налет, в котором участвовало до 600 бомбардировщиков. Атаковали «юнкерсы» с разных направлений, группами по 40–60 самолетов.

Истребители 4-й воздушной армии вели героическую борьбу с вражеской авиацией: срывали прицельное бомбометание по войскам, заставляли многих немецких летчиков поворачивать вспять. Однако полностью предотвратить организованные действия противника не смогли.

Потребовалось принять срочные меры, чтобы в кратчайший срок изменить воздушную обстановку в нашу пользу... В результате принятых мер эффективность наших [184] ударов заметно возросла. В период с 26 по 28 мая гитлеровцы потеряли в воздушных боях 158 самолетов»{6}.

Так писал в своих воспоминаниях о действиях нашей авиации бывший командующий 4-й воздушной армией, впоследствии главный маршал авиации, главнокомандующий Военно-Воздушными Силами СССР К. А. Вершинин.

К середине первого дня наступления вражеское командование создало почти двукратное превосходство в самолетах. Мы столкнулись не с просто рядовыми летчиками, а с отборными частями немецкой авиации на истребителях новых модификаций ФВ-190 и МЕ-109 Е и Ж с сильным пушечным вооружением.

С 26 по 29 мая бои в воздухе шли почти беспрерывно. Были дни, когда количество сбитых самолетов врага за день превышало 50. Ощутимые потери несла и наша штурмовая авиация, главным образом от зенитного огня противника.

26 мая рано утром, за полчаса до начала боевых вылетов, весь личный состав находился на аэродроме. Мы все слегка волновались — кто знает, как пойдет дело. Война есть война — для одних это может стать первым и последним вылетом, а для других — началом славного боевого пути.

По плану на задание должны уйти по очереди первая, вторая и третья эскадрильи. Взмыла в небо зеленая ракета с командного пункта полка, и моторы шести самолетов ЛАГГ-3 заработали. Командир эскадрильи старший лейтенант А. А. Постнов со своим ведомым сержантом Е. А. Щербаковым первыми вырулили на старт, за ними пара за парой пошли остальные. Через сорок минут взлетела вторая шестерка капитана В. А. Колесника, и так последовательно, группа за группой, уходили на задание все 32 самолета. На сегодня перед 88-м полком поставлена задача — прикрыть наши сухопутные войска, перешедшие [185] в наступление, от удара авиации противника.

На аэродроме все ждут возвращения первой группы. Командир полка заметно волнуется, чаще обычного поглядывает на свои ручные часы. Через час привел свою группу Постнов, подошел к аэродрому на бреющем полете, лихо выполнил горку и веером распустил группу на посадку. Все самолеты вернулись на аэродром. Маркелов не скрывает своей радости, ведь в каждой группе половину составляет необстрелянная молодежь...

И так группа за группой выполнили несколько вылетов, не встречая ощутимого противодействия со стороны авиации противника, и только после 12 часов дня, когда вражеское командование подтянуло крупную авиационную группировку, началось ожесточенное сражение в воздухе с участием до 70–80 самолетов в одном бою.

Противник все время наращивал силу удара с воздуха. Пикирующие бомбардировщики шли в четком строю девятками по 50 и более самолетов в группе под прикрытием до 20 истребителей.

В воздухе стали прослушиваться тревожные и требовательные команды с пункта наведения, которым управлял опытный командир полка осетин Ибрагим Магомедович Дзусов. Он стал требовать присылки к линии фронта дополнительного наряда истребителей. По сигналу с командного пункта полка спешно взлетело шесть ЛАГГ-3 под командованием В. А. Колесника, а вслед за ним — группа В. А. Князева.

В это время с 24 самолетами противника вела бой шестерка А. А. Постнова, у которого горючее было на исходе. Колесник на максимальных оборотах набрал необходимую высоту и с большой скоростью атаковал истребители противника, вслед на ним шла группа Князева. Немецкие истребители со снижением покинули поле боя, но тут же появились выше наших групп еще две восьмерки истребителей противника. Одновременно появилась большая колонна пикирующих бомбардировщиков. [186]

Руководитель пункта наведения и управления И. М. Дзусов поднял еще две группы самолетов ЯК-1 нашей дивизии и две группы «Аэрокобр» 16-го гвардейского полка. Общими усилиями трех полков сорвали нанесение бомбового удара по нашим войскам.

В ходе воздушного боя группа Постнова сбила один МЕ-109, группа Колесника — один Ю-87, сами без потерь вернулись на свою базу.

Летчики 42-го и 16-го гвардейского авиационных полков, которые появились в критический момент боя, сумели оттеснить противника и обратили его в бегство.

Немецкие истребители отвесным пикированием начали уходить от атак ЯК-1 и «Аэрокобр». Тогда группы, возглавляемые Колесником и Князевым, пошли на отражение атаки бомбардировщиков противника. В короткой, но энергичной схватке Князев сбил ведущего. После этого немецкие летчики стали беспорядочно освобождаться от бомб и спешно уходить на запад. Остальные группы бомбардировщиков, услышав по радио, что русские летчики большой группой атакуют сверху, последовали примеру первой группы.

Не прошло и пяти минут, как появились на разных высотах четыре восьмерки истребителей противника. Завязался воздушный бой в три яруса — до высоты свыше семи тысяч метров. Выше всех вели бой летчики на «Аэрокобрах», ниже их — ЯК-1, еще ниже самолеты ЛАГГ-3.

Этот бой длился более часа. Через него прошли почти все наши молодые летчики. За один вылет все премудрости воздушного боя, конечно, познать невозможно, но он явился серьезным и поучительным уроком для них на длинной дороге боевой учебы, где приобретаются опыт и мастерство.

Командир полка А. Г. Маркелов, как всегда, очень внимательно следил за результатами боевых вылетов. Он любил слушать, как летчики обменивались на земле сразу после посадки впечатлениями о проведенном воздушном [187] бое. В такие минуты они, перебивая и дополняя друг друга, рассказывали все подробности, говорили прямо, кто как вел себя в бою, невзирая на ранги. Из таких разговоров опытный командир черпал знания о характерах, способностях, стремлении своих подчиненных, по ним определял, кого поправить, кого похвалить...

На следующий день с раннего утра снова разгорелись сильные бои в воздухе. Создавалось такое впечатление, будто немецко-фашистское командование стянуло основные силы «Люфтваффе» на этот пятачок под станицей Киевской на Кубани. В воздухе стало тесно, куда ни посмотришь, всюду одни самолеты и через каждые 7–10 минут на землю падает или горящий самолет, или спускается на парашюте летчик. Обе стороны несли большие потери, но упорно сражались за господство в воздухе.

Перед очередным вылетом командиром полка были определены ведущие групп: В. И. Максименко, В. А. Колесник, К. Л. Карданов, В. А. Князев, А. А. Постнов, Е. А. Пылаев, А. П. Лукин.

Летный день начали, как всегда, со взлета первой эскадрильи, за ней ушли в воздух группы, управляемые Князевым и штурманом полка Максименко. Группы, словно по заранее разработанному графику, сразу же втянулись в бой с 45 бомбардировщиками Ю-87 и 14 истребителями.

Еще при приближении самолетов противника пункт наведения направил им навстречу группу Постнова, но вражеская группа в составе восьми самолетов МЕ-109, высланная для расчистки воздуха, связала боем нашу шестерку.

Получив информацию по радио от пункта наведения о воздушной обстановке, Князев и Максименко стали набирать высоту, превосходящую потолок немецких летчиков. Обе группы, возглавляемые опытными ведущими, на повышенной скорости сверху атаковали бомбардировщики. [188]

Когда немецкие истребители обнаружили, что сверху в плотном строю на них пикируют наши «лагги», они уклонились от атаки и переворотом ушли вниз в сторону Анапы. Князев со своей группой с первой атаки сбил один самолет Ю-87. При выходе из атаки он был перехвачен второй группой истребителей противника. Все это наблюдал Максименко. Он, не сбавляя скорости, проскочил через группы прикрытия немцев и с первой атаки сбил Ю-87, а ведущий второй пары его группы Г. Н. Наумов тоже сбил Ю-87. Немецкие бомбардировщики, боясь повторной атаки, стали с переворота сбрасывать свой груз и на бреющем полете уходить на запад. Наши три шестерки хорошо справились с задачей. Группа Постнова тоже сбила один МЕ-109.

Вылеты групп продолжались. Находясь на барражировании (дежурство в воздухе) над своими войсками, Колесник получил по радио информацию, что к линии фронта на высоте 2000 метров приближается большая группа немецких самолетов. Это — наиболее удобная высота для пикирующих бомбардировщиков Ю-87. Их было всего 18, но впереди них шла восьмерка ФВ-190 для расчистки воздуха, а позади всех шла большая колонна бомбардировщиков Ю-88 — основная ударная сила, с ними летели до 20 МЕ-109.

У фашистов расчет был такой: передовой группой связать наши барражирующие истребители, а своим самолетам Ю-87 дать отбомбиться прицельно. Если подоспеет наперехват другая группа советских истребителей, то они потянутся за «юнкерсами», которые после выполнения задачи будут уходить на запад на большой скорости, а следовательно, потребуется определенное время, чтобы догнать их и, естественно, советские летчики залетят далеко в глубь занятой гитлеровцами территории, где легче будет с ними расправиться, а тем временем основная масса самолетов Ю-88 отбомбится безнаказанно.

Пункт наведения приказал Колеснику с его группой [189] развернуться в лоб приближающимся восьми ФВ-190, атаковать их, затем проскочить сквозь их боевой порядок и навязать бой основной группировке, рассеять ее, заставить сбросить бомбы неприцельно и нанести ей как можно больше урона.

Колесник точно выполнил приказ и направился к группе Ю-88. Немецкие летчики такого «сюрприза» не ожидали и стали разворачиваться с целью догнать группу Колесника, чтобы связать ее боем, а тут я со своей шестеркой подоспел. Пока летел к линии фронта, Ибрагим Дзусов дал по радио полную информацию о воздушной обстановке. Я набрал высоту 3000 метров и повел атаку на группу Ю-88. С первой атаки подбил двух, в том числе ведущего, который, не дождавшись подлета к точке ввода в пикирование, сбросил свои бомбы. Его примеру последовали и летчики других бомбардировщиков.

Тем временем Колесник успел атаковать ведущую группу, и от метких очередей его летчиков загорелся бомбардировщик. Истребители прикрытия не дали ему произвести повторную атаку, связали его боем. Я повел свою группу на бомбардировщики, но тоже был связан боем с превосходящими силами врага. Группе Колесника и моей пришлось бы очень туго, не приди нам на помощь летчики 42-го гвардейского полка. Они сверху атаковали гитлеровцев, тем самым деблокировали нас.

...С утра 28 мая начались планомерные полеты вражеской авиации по обработке переднего края наших сухопутных войск в районе станиц Киевской и Молдаванской. Истребители противника висели над линией фронта, глубоко эшелонированные по высоте, группами по 16–24 самолета одновременно. Они имели цель расчистить в этом районе воздушное пространство, вытеснить отсюда советскую авиацию, а частью уничтожить и дать своей авиации свободу действий.

Вылетевшие две группы под командованием В. Князева и В. Колесника уже вели бой со смешанной группой [190] противника, состоявшей из 70 Ю-87 и 20 МЕ-109, а с передовой группой немецких истребителей дрались летчики 42-го гвардейского авиаполка под командованием капитана И. М. Горбунова. А. Постнов, произведя посадку, доложил Маркелову о выполнении задания и добавил, что немецкие бомбардировщики идут с сильным прикрытием истребителей и враг, пользуясь численным превосходством, сковывает наших боем и не дает приблизиться к «юнкерсам», поэтому необходимо увеличить наши силы в воздухе.

Летчики группы Князева, взаимно прикрывая друг друга и всячески уклоняясь от атак немецких истребителей, парами обрабатывали голову колонны немецких бомбардировщиков, а группа Колесника тем же методом — хвост колонны. К ним на помощь подошла еще одна группа ЯК-1 под командованием старшего лейтенанта Федора Калугина.

Усилиями трех эскадрилий удалось расстроить боевой порядок бомбардировщиков противника, сорвать прицельное бомбометание по нашим войскам. В воздушной схватке наши летчики вышли победителями, сбив шесть бомбардировщиков и один истребитель, из них четыре были на счету группы Князева, остальные — группы Колесника. Отважные воины вернулись на аэродром без потерь. В этом бою, кроме ведущих, отличились А. П. Лукин, Г. Н. Наумов, В. И. Савельев, Г. И. Афанасеико.

Ожесточенные бои происходили и на земле, где наши войска штурмовали опорные пункты врага на «Голубой линии». Вражеское командование бросало в бой все новые и новые силы, предпринимая беспрерывные контратаки. Небо и земля Прикубанья содрогались в огне сражений...

Был обычный боевой вылет. При подлете к линии фронта я попросил по радио И. М. Дзусова сообщить о воздушной обстановке. Он четко проинформировал, что в воздухе спокойно, но предупредил, что надо быть внимательным, в любое время могут появиться немецкие истребители. [191]

Вскоре Ибрагим Дзусов передал по радио, что с запада приближается большая группа бомбардировщиков, а с юга выше нас в атаку идут восемь истребителей противника. Последовало указание — с истребителями в бой не ввязываться, идти навстречу бомбардировщикам, расстроить их боевой порядок, сорвать прицельное бомбометание. Даю команду паре старшего сержанта В. Д. Резника прикрыть мою четверку от атак противника и разворачиваю группу курсом на запад, одновременно увеличиваю скорость. Но Резник и его напарник сержант А. А. Хоренко не успели предотвратить атаку противника. Мне пришлось прекратить сближение с бомбардировщиками, вывести свою группу из-под удара, а в это время пара Резника оторвалась от моей группы. Кроме того, она ослабила внимание и вместо того, чтобы держать постоянно противника в поле зрения, потеряла его на фоне солнца, а затем решила соединиться с моей группой. Немецкие же истребители, которые меня атаковали, ушли с левым разворотом вверх, в сторону солнца. Они сразу заметили одиноко летящую пару вдалеке от основной группы и с первой же атаки сбили обоих. Хоренко погиб, а Резник, получив пулевое ранение в ногу, выпрыгнул с горящего самолета и на парашюте приземлился на нейтральной полосе.

За него на земле разгорелась перестрелка. Фашисты не подпускали наших к нему, а наши — фашистов. Тем временем Резник кое-как освободился от подвесной системы парашюта, залез в воронку от снаряда, снял сапоги и перетянул портянкой раненую ногу. С наступлением темноты наши солдаты вытащили его из воронки на глазах гитлеровцев, которые, стреляя из автоматов, тоже ползли к летчику.

В. Д. Резник после излечения еще много лет служил в армии. В звании подполковника в семидесятые годы по состоянию здоровья уволился в запас. Он перенес четыре инфаркта. Его спас от смерти, кроме умения и огромного [192] труда врачей, и собственный оптимизм. «Жить всем смертям назло!» — приказывал он себе...

С оставшейся четверкой я пошел на сближение с бомбардировщиками, головная группа которых начала пикировать на цель для сброса бомб. Полностью лишить их этой возможности нам не удалось, но следующим группам мы не позволили безнаказанно бомбить наши позиции. С первой атаки сбили сразу два самолета Ю-87 с моим ведомым младшим лейтенантом П. Селезневым, а в последующих атаках младший лейтенант Г. Наумов и сержант А. Огородников тоже отправили «на тот свет» пару «юнкерсов».

Третью атаку провести нам не удалось. Временами, уклоняясь от атак противника, приходилось создавать такие перегрузки, что на некоторое время темнело в глазах и не различить было, где свои, а где противник. А в воздушном бою нет хуже ситуации, чем та, когда не видишь врага. Немецкие летчики тоже дрались на больших перегрузках, чтобы поймать и удержать нас в прицеле.

С большим напряжением сдерживали мы натиск противника, который, чувствуя, что выдыхается, напрягал последние усилия. Командование 4-й воздушной армии, понимая это, направляло в бой резервы. В воздухе временами скапливалось до 80–100 самолетов как с одной, так и с другой стороны. Невозможно было понять, кто кому приказывает и кто кем руководит, от множества радиоголосов в наушниках стоял сплошной гул. Временами прослушивались команды пункта наведения, но невозможно было понять, что он хочет и кому адресованы его указания.

Моя группа состояла в основном из молодых малоопытных летчиков, и поэтому мне пришлось больше внимания уделять им, чтобы сберечь их. По этой причине сам временами оказывался в невыгодном положении и с трудом уклонялся от атакующего меня противника. Все же в этом [193] бою мы уничтожили 5 самолетов, из них 4 бомбардировщика Ю-87.

На следующий день сильные бои на земле и в воздухе продолжались, но не с таким напряжением, как в предыдущие три дня. Гитлеровское командование утрачивало инициативу в небе Кубани, но вражеская авиация была еще довольно многочисленна и сильна. В любое время можно было ожидать от нее нападений не только на войска, но и на наши аэродромы базирования.

Если в предыдущие дни мы занимались в основном прикрытием своих войск от ударов авиации противника, то теперь часть сил переключалась на сопровождение и прикрытие штурмовиков.

Если во время обработки цели нашими «илами» в воздухе нет истребителей противника, то на нас возложено и подавление зенитных точек. С появлением авиации противника все истребители занимаются обеспечением безопасности штурмовиков.

Выполнение этой задачи позволило наиболее полно использовать огневую мощь самолетов ИЛ-2 против живой силы и боевой техники врага. За время войны мы несли потери в материальной части больше от зенитного огня противника, чем от истребителей в воздушном бою. Когда самолет пикирует на цель, летчик фиксирует положение самолета под определенным постоянным углом и летит строго прямолинейно, без маневра, и для зенитчика создается возможность вести огонь прицельно. В опасное положение попадает летчик и при выводе самолета из пикирования после обстрела цели. Здесь при переводе самолета в угол набора замедляется угловое его перемещение по отношению к стреляющим и на малой высоте происходит сближение с ними. А это обстоятельство на руку вражеским зенитчикам, располагающим малокалиберными автоматическими пушками, огонь которых очень эффективен против самолета на малой высоте. Опасен для самолета и момент, когда он уходит от цели с набором высоты. На [194] верхней точке он как бы зависает, значительно потеряв скорость. Здесь его и берут в прицел наземные пушки.

Самолет И-16 после выхода из атаки набирал высоту до 600 метров, ИЛ-2 — около 500–600, а ЛАГГ-3 до 800–1000 метров. Снаряды же немецкой пушки «Эрликон» сохраняли высокую эффективность при обстреле цели, находящейся до высоты 800 метров...

Для нас, истребителей, крупнокалиберные зенитные снаряды менее опасны. Мы всегда летали в рассредоточенных боевых порядках с применением противозенитного маневра по горизонтали и по вертикали. В силу своей маневренности и высокой подвижности в зоне огня находились ограниченное время.

При сопровождении самолетов ИЛ-2 мы вынуждены были находиться около них над полем боя на малой высоте, при этом нередко немецкие зенитчики подбивали наши истребители. При выполнении штурмового удара в районе станицы Молдаванской в моей группе был подбит самолет младшего лейтенанта Г. Н. Наумова в момент выхода из атаки. Наумов попал в сложное положение. После пикирования он с хорошей скоростью стал выводить самолет из него, но тут же мотор потерял тягу. Самолет может держаться в воздухе только в режиме планирования за счет потери высоты, а ее-то и нет. Наумов энергично стал переводить машину сперва в режим горизонтального полета и тут же на планирование, одновременно разворачиваясь в сторону расположения наших войск. Самолет стал быстро снижаться, и немецкие зенитчики перестали стрелять по нему, считая, что он не сможет перетянуть через-линию фронта, а упадет на занятой ими территории. Высоты совсем не остается. Наумов уже хорошо видит оскаленные зубы вражеских солдат, которые не могут скрыть своего ликования тем, что подбили самолет русского летчика, которого вот-вот возьмут в плен.

Самолет чуть ли не задел фюзеляжем стволы немецких зенитных малокалиберных пушек. Наумов приложил все [195] свое умение, чтобы максимально возможное время удержать машину в воздухе. Почти над самой головой гитлеровцев он пролетел траншеи переднего края вражеской обороны и, недотянув метров 40–50 до своих, приземлился на нейтральной полосе на фюзеляж с убранными шасси.

Когда фашисты сообразили, что упускают верную добычу, они открыли по самолету огонь из пулеметов, автоматов и ротных минометов. Наши солдаты, на глазах которых происходило все это, тоже открыли огонь по переднему краю немецкой обороны. Воспользовавшись этим, Наумов покинул кабину самолета и уполз в воронку от бомбы. С наступлением темноты наши бойцы помогли летчику выбраться с нейтральной полосы, а утром на самолете связи его доставили в родной полк — здесь его дом, его друзья, товарищи по оружию. Какое это счастье снова оказаться среди своих...

Дмитрий Цыкулов — техник самолета Наумова — решил спасти ЛАГГ-3. Командование разрешило ему поехать за ним, хотя это было сопряжено с риском для жизни — не так просто увести самолет с нейтральной полосы. Цыкулов со своим мотористом Владимиром Цекаловым с переднего края тщательно изучили местность и наметили маршрут, по которому можно было бы перетащить «лагг» на нашу сторону. Решили для этого использовать танк.

Ночью Цыкулов и моторист незаметно подползли к самолету и длинным тросом соединили его с Т-34, остановившемся неподалеку. Танк медленно тронулся и выволок самолет в безопасную зону. С помощью танкистов подняли его, выпустили шасси, сняли крылья, погрузили в автомашину ЗИС-5 и той же ночью отправили в тыл.

Так, благодаря находчивости техника Цыкулова дорогостоящий боевой самолет был спасен и введен в строй. Командование полка представило Дмитрия Федоровича к правительственной награде — медали «За отвагу». [196]

* * *

...С утра штаб дивизии сообщил, что немецкий самолет-разведчик летит в направлении нашего аэродрома, и передал приказ поднять пару самолетов в воздух для его перехвата. Штаб нашего полка поручил выполнение задания командиру первой эскадрильи Алексею Постнову. Он решил взлететь со своим напарником, но у его ведомого мотор не запустился, поэтому ушел один. Оторвавшись от земли, Алексей заметил вражеский самолет, который периодически выходил из облаков, просматривал местность и снова скрывался. Постное решил уловить момент, когда противник в последний раз сделает попытку нырнуть обратно в облака.

Через некоторое время самолет появился. Алексей увеличил скорость, подошел поближе и с первой атаки вывел из строя правый мотор у разведчика. Немецкий летчик устремился вверх, но при повторной атаке Постнова «юнкерс» загорелся, после чего пошел со снижением и сел недалеко от нашего аэродрома. Воздушный стрелок, убитый еще в воздухе, сгорел вместе с самолетом, остальные члены экипажа были пленены начальником штаба полка Степаном Никитовичем Тиракьяном и тремя механиками, которые быстро подъехали к пылающему самолету противника.

Весь личный состав в это время находился на аэродроме и наблюдал за ходом боя от начала и до конца. Картина была впечатляющая. До этого случая многие из наблюдавших с такого близкого расстояния не видели, как сбивают самолет, да еще с первой атаки.

Мы не знали немецкого языка, поэтому сказали пленным по-русски: «Ну, Фриц, попался?» Один ответил: «Я, их бин Фриц», другие охотно утверждали: «Гитлер капут». Надо было добавить: «Капут летной карьере, конец воздушному разбою и бандитизму». Много гнусных дел творили фашистские летчики, нанося бомбовые удары по мирному [197] населению в городах и селах. Теперь пришло время держать ответ за свои злодеяния.

Уже около двух лет шла война. Предстояло еще воевать столько же. Значит, не были написаны еще многие страницы боевой истории нашего полка. Продолжали уходить на опасные задания ее главные творцы — мои товарищи. Вот и сегодня вышла навстречу врагу группа под командованием старшего лейтенанта Е. А. Пылаева. Как было принято, приблизившись к линии фронта, он запросил пункт наведения и управления о воздушной обстановке.

Полковник Дзусов сообщил, что приближается большая группа немецких бомбардировщиков численностью до 50 самолетов. В это время в воздухе находилась и наша группа самолетов ЯК-1 из 42-го полка. Дзусов четко поставил задачу летчикам 42-го полка заняться истребителями сопровождения, а группе Пылаева — атаковать головную группу противника, одновременно по установленному радиосигналу с ближайших аэродромов стал поднимать дежурные подразделения истребителей.

Летчики 42-го гвардейского полка, ведя бой в атакующем стиле, связали вражеские истребители, а головная группа бомбардировщиков осталась без присмотра. Этим немедленно воспользовалась группа Пылаева. С первой атаки наши летчики сбили два Ю-87, при повторной атаке — еще столько же. Остальные самолеты противника обратились в бегство, сбросив свой груз, не долетев до линии фронта.

Представилась благоприятная возможность преследовать разрозненную группу, поодиночке уничтожая ее самолеты, но с пункта наведения последовал приказ отказаться от такого плана, а тем же, что и в первом случае, способом расстроить боевой порядок второй группы бомбардировщиков противника и не дать им произвести бомбометание. Пылаев прекратил преследование противника, всей шестеркой атаковал вторую группу Ю-87. Наши летчики, идя [198] в атаку пара за парой, сбили три самолета противника. И здесь у фашистских летчиков нервы не выдержали, они стали сбрасывать свои бомбы как попало, часть из них упала в расположение их же войск, большая часть — на нейтральную полосу. Несколько бомб все же взорвались и в расположении наших войск. Благодаря грамотно принятому решению и его умелому исполнению летчиками 42-го и 88-го полков было сорвано выполнение боевой задачи немецкой авиации. Противник потерял 7 самолетов Ю-87 и 3 МЕ-109. Наши самолеты вернулись на свою базу, кроме одного ЛАГГ-3, пилотируемого Е. А. Щербаковым, который был подбит и произвел вынужденную посадку на своей территории...

По вызову с армейского пункта наведения и управления ушла в воздух с нашего аэродрома еще одна группа под командой старшего лейтенанта А. П. Лукина. Издалека он заметил большое количество вражеских самолетов. Встреча с ними неминуема. Чтобы обеспечить себе выгодное положение, наши летчики стали набирать высоту.

Безоблачное небо, прозрачный воздух не ограничивали видимости. Немецкие летчики, обнаружив появление в воздухе наших свежих сил, тоже подняли дополнительный наряд самолетов с аэродрома Анапы. Таким образом, в сравнительно небольшом воздушном пространстве снова скопилось около 50 самолетов с обеих сторон.

Группа Лукина в рассредоточенном боевом порядке набрала высоту в 3500 метров — самую выгодную для мотора М-105пф, которым были снабжены самолеты ЛАГГ-3. На высоте около 4000 метров по большому кругу ходило 8 самолетов ФВ-190, выжидая удобного момента для атаки. Лукин решил атаковать их снизу. Вражеские летчики не ожидали этого, поэтому с опозданием перешли в угол набора. Лукин легко настиг крайний истребитель и с первой атаки поджег его. Немецкий летчик выпрыгнул с горящего самолета. Остальные семь «фокке-вульфов» бросились в атаку. [199]

Гитлеровцам хорошо были известны возможности самолета ЛАГГ-3. На высоте, превышающей четыре тысячи метров, МЕ-109 и «Фокке-Вульф-190» имели над ним заметное преимущество. Лукин знал, что противник попытается затянуть его на высоту, чтобы, используя свое превосходство, там расправиться с группой, но не дал врагу обмануть себя. Он не стал набирать высоту, даже ушел ниже, но за счет снижения увеличил скорость, одновременно разворачиваясь навстречу противнику.

Немецкие летчики поняли, что пока они будут возиться с этой шестеркой русских летчиков, на помощь последним могут подойти другие группы и атакуют их. Чтобы не подвергать себя опасности, они стали уходить на юго-запад с набором высоты.

Совсем рядом четверка ЯК-1 из 42-го гвардейского полка под командованием старшего лейтенанта Федора Калугина оказалась зажатой двумя группами немецких летчиков. Группа Лукина бросилась им на выручку, — втянувшись в самую гущу воздушного боя.

Следы от трассирующих пуль и снарядов возникали со всех сторон — над головой, справа и слева. Только успеешь уклониться от атаки слева, как она следует справа или сверху. В этом хаосе порой все перемешивалось, но тем не менее мы всегда старались сохранить боевой порядок, чтобы обеспечить взаимную выручку и наращивание огневой мощи.

Бой продолжался более 20 минут, в котором участвовали группы разных частей. В этом бою летчики 88-го полка сбили 8 самолетов противника.

Странное, труднообъяснимое чувство охватывает летчика, когда он видит падающий самолет, охваченный грязно-красноватым пламенем, переходящим в длинный черный шлейф дыма. Он еще не успел определить, чей самолет падает — вражеский или свой, но первая реакция, которую он проявляет по отношению к нему, это сочувствие — а [200] вдруг это наш. И мысленно посылает вслед летчику советы: «Прыгай, прыгай, пока пламя полностью не охватило кабину самолета». Но если оказывалось, что подбит враг, каждый из нас радовался, что еще одним гитлеровским самолетом стало меньше: «Хватит, фашист, ты уже долго поболтался в нашем небе, пора тебе приземлиться навечно».

...Прилетели самолеты ИЛ-2 и попросили истребителей для сопровождения. Летчики третьей эскадрильи сидели в кабине своих самолетов в готовности номер один. Почти одновременно заработали моторы шести ЛАГГ-3. Через минуту вырулила первая пара, за ней потом и остальные.

Задание самое простое — не допустить атаки истребителей противника по самолетам ИЛ-2 на маршруте и над целью, подавить зенитные средства противника до окончания обработки цели штурмовиками.

Полет до линии фронта проходил в спокойной обстановке. Штурмовики — четыре пары в правом пеленге — издалека стали готовиться к атаке. Все восемь самолетов ИЛ-2 пара за парой перешли в пикирование и сбросили противотанковые бомбы на скопление бронетранспортных средств противника. Второй заход по той же цели выполнили с применением РС-131 (реактивные снаряды). Третий и последующие заходы выполняли с применением огня 23-мм пушек системы Волкова — Ярцева.

В районе штурмовки горела боевая техника противника, а истребители надежно подавили своим огнем его зенитные средства. Увлеченные успехом, экипажи ИЛ-2 задержались над целью больше времени, чем надо было. Их ведущий подал команду об уходе в тот момент, когда к нашей группе приблизились 8 самолетов МЕ-109.

Штурмовики встали в круг на малой высоте, а мы, истребители прикрытия, стали отражать атаки «мессершмиттов» и все вместе постепенно уходили в восточном направлении. Вражеские зенитчики, поняв, что нам теперь [201] не до них, ожили и стали беглым огнем обстреливать нашу смешанную группу.

Ведущий группы штурмовиков правильно оценил, что сейчас огонь многочисленных малокалиберных зенитных средств противника более опасен, чем огонь истребителей, и стал более энергично, не нарушая огневую взаимосвязь, тянуть на свою территорию.

Истребители прикрытия получили возможность вести воздушный бой более свободно и раскованно. А когда оказались над своей территорией, перешли в наступление. Группа штурмовиков довольно организованно, в плотном боевом порядке, на самых малых высотах уверенно шла на свою базу под прикрытием пары самолетов ЛАГГ-3. Четверка ЛАГГ-3, которая составляла ударную группу, вела бой с восьмью МЕ-109. При выходе из атаки пары МЕ-109 младший лейтенант Г. И. Афанасенко очень удачно поймал в прицеле один из них и с близкого расстояния сбил его. Тут же другая пара МЕ-109 атаковала «лагг» сзади и вывела из строя мотор самолета. Афанасенко довольно хладнокровно выбрал площадку для посадки на фюзеляж, но с высоты восьми метров, видя, что перед ним ровная без ухабов и воронок местность, передумал и выпустил шасси. Грунт оказался мягким, и самолет скапотировал.

Несколько секунд, пока сообразил, что случилось, Афанасенко лежал, точнее висел, в кабине — на привязных ремнях вниз головой. Наши летчики кружились над «лаггом», не решаясь сесть. Какие-то люди бежали к самолету, но они были далеко, километров в 1,5–2 от места, где находился истребитель.

Благодаря недюжинной физической силе, в невероятно стесненной обстановке, Афанасенко все-таки сумел освободиться от привязных ремней, вылез из кабины через боковое отверстие подвижной части фонаря, встал на ноги, немного отдышался, а затем помахал нашим летчикам, которые [202] все еще кружились над ним, и показал рукой: «Летите домой».

...Все уже чувствовали, что напряжение в небе Кубани спадает, хотя еще часто возникали горячие схватки то в одном, то в другом месте. Превосходство в воздухе, за которое так долго и ожесточенно боролись обе стороны, на этом участке фронта окончательно перешло к советским Военно-Воздушным Силам, которые за время сражения на Кубани с 17 апреля по 7 июня 1943 года уничтожили свыше 1100 гитлеровских самолетов, из них более 800 сбили в воздушных боях.

У противника еще оставались значительные силы авиации, базировавшиеся на Таманском полуострове и в Крыму. Командованию 4-й воздушной армии стало известно, что враг намерен произвести массированный налет на передовые аэродромы. Поступил приказ срочно сменить место дислокации всем полкам передового базирования, в том числе и нашему. Первой ушла вторая эскадрилья. Когда под общим командованием А. Г. Маркелова начали взлетать первая и третья эскадрильи, над аэродромом появилась восьмерка МЕ-109 с целью не дать нашим летчикам подняться в воздух. Вслед за этой восьмеркой подоспели 10 ФВ-190 с бомбами для нанесения удара по капонирам, где стоят самолеты, а затем — уничтожения пушечным огнем материальной части и людей на аэродроме. Вопрос деблокирования своего аэродрома силами уже взлетевших нескольких пар — несложная задача, не раз ранее мы успешно выполняли ее, но дело в том, что с целью ускорить подготовку самолетов к выполнению боевой задачи на новом месте все мы, с разрешения командира полка, в том числе и он сам, посадили своих техников в фюзеляж, за бронеспинки, с инструментами.

В создавшейся обстановке как нельзя лучше оказалось то, что ушедшим ранее в воздух молодым летчикам командир полка запретил брать с собой своих техников. Когда за бронеспинкой сидит человек без парашюта, летчик оказывается [203] в положении птицы, у которой подрезаны крылья. Столкнувшись с противником, он не может резко и энергично маневрировать, ни атаковать, ни уйти от атак, так как при резком и энергичном движении летчика рулями техник, который сидит на горячем водорадиаторе, невольно может в фюзеляже задеть управление и помешать летчику, может создать аварийную ситуацию.

Молодые летчики энергично начали вести воздушный бой, дав возможность взлететь всем своим товарищам, и активными действиями сорвали попытки фашистов прицельно атаковать те самолеты, где за бронеспинкой сидели техники. Исход боя решил успех двух молодых летчиков Е. А. Щербакова и В. Т. Иванова, которые сбили по одному МЕ-109.

Немецкие летчики не стали продолжать бой, спешно разбросали бомбы и ушли на запад. А самолеты нашего полка благополучно произвели посадку на полевом аэродроме у станицы Новоминской...

Интенсивной боевой работы не велось. Мы приводили материальную часть в порядок, иногда производили разведывательные полеты в районы Таганрога, Мариуполя (Жданов), Осипенко (Бердянск), вплоть до Мелитополя и Геническа. Заодно выявляли аэродромы базирования противника, засекали пути перевозки и переброски его войск и боевой техники как в направлении Крыма, так и из Крьь ма, места скопления врага, определяли интенсивность движения по железным, шоссейным и грунтовым дорогам.

После недельного пребывания в Новоминской полк перелетел на аэродром у станицы Поповиченской, а затем в Елизаветинскую. Отсюда меня по болезни на две недели отправили в Ессентуки. С 1942 года я страдал болезнью желудка. Временами боль обострялась до такой степени, что не было никаких сил вести боевую работу. Осенью 1942 года, когда вражеские войска прорвали нашу оборону в районе Моздока, а нагрузка для летного состава, была предельной, в воздухе я дважды терял сознание, а [204] один раз почти у земли вывел свой произвольно падающий самолет из пикирования. Когда прилетел на свой аэродром, техник обнаружил винтом срубленные кукурузные стебли между цилиндрами мотора. На земле, после посадки, началась сильная рвота. После осмотра полковой врач Кондрычин подробно проинформировал об этом командование. Командир полка отправил меня на отдых в Тбилиси. Там я прожил почти месяц у родителей техника моего самолета Арчила Васильевича Годерзишвили.

Отец, мать, три сестры и два брата Арчила встретили меня как родного. Все они, кроме матери, работали для нужд фронта. Несмотря на свой пожилой возраст, отец семейства Васо, как его называла мать, и слушать не хотел об отдыхе, отвечал одной фразой: «Не время разлеживаться»...

Я пробыл в Ессентуках 10 дней, и когда почувствовал, что мне уже немного лучше, подал рапорт на имя начальника санатория с просьбой выписать меня. Мне пошли навстречу. У меня еще оставалось пять дней, и я использовал их для поездки в Нальчик — город моей юности. Тяжелые чувства вызвала встреча с ним. Он предстал весь в руинах. Все здания, где ранее размещались партийные и советские органы, государственные учреждения, учебные заведения, школы, больницы, вокзал, были полностью разрушены. Большинство многоэтажных жилых домов зияло пустыми проемами окон и дверей. Всюду были видны следы варварства и жестокости гитлеровцев.

С тяжелым сердцем вернулся я в полк. Здесь меня ожидали новости. Полк базировался на аэродроме у станицы Абинской, недалеко от переднего края. Нашей частью теперь командовал наш боевой друг Герой Советского Союза майор В. И. Максименко. А Андрея Гавриловича Маркелова назначили заместителем командира дивизии. За два с половиной года его пребывания в должности командира полка мы все крепко сроднились с ним. Он заслуженно пользовался у нас непререкаемым авторитетом. [205]

Много труда вложил Маркелов в становление полка как боевой единицы. Мы привыкли видеть его, расхаживающего перед строем при постановке задачи, к его энергичным жестам, когда он особо подчеркивал значимость сказанного. Жалко было, что он уходит от нас...

Нового командира Василия Ивановича Максименко мы, ветераны полка, знали еще с мирных дней. Войну он начал лейтеналтом в должности заместителя командира эскадрильи. С марта 1942 года командовал второй эскадрильей, с июля 1942 года стал штурманом полка. С первых дней знакомства с Максименко мы прониклись к нему уважением. Уравновешенный, по натуре веселый, обходительный, он умел в нужный момент проявлять твердость, открыто уважал смелых, энергичных людей, умело подхлестывал нерадивых, сам служил примером честности, храбрости и исполнительности. Воевал с первого дня войны с полной отдачей. Максименко умел грамотно организовать и руководить боем в воздухе. В сложной обстановке, не поддавался панике. Его спокойствие и уверенность передавались всем, кто с ним стоял рядом. Чувствуя полную поддержку ветеранов полка, с первого дня вступления в новую должность Максименко уверенно и спокойно управлял большим и сложным коллективом.

Прибыв из отпуска на аэродром Абинская, не успел представиться командиру полка, как начался артиллерийский обстрел аэродрома. С господствующих высот западнее станиц Крымской и Молдаванской с переднего края обороны немцы обыкновенным биноклем прекрасно просматривали наш аэродром и корректировали огонь. Обстрел продолжался 20 минут. Зная, что в такой обстановке мы не будем взлетать, противник стал посылать свои бомбардировщики для нанесения удара по местам расположения наших войск. После окончания обстрела на заравнивание воронок ушло еще до 30–40 минут.

Мы быстро приспособились к графику ведения огня врагом — за 5–10 минут до начала их артиллерийской [206] подготовки одна, а то и две группы уходили в воздух и точно встречали фашистские бомбардировщики на подходе. В завязавшемся бою мы не давали им возможности бомбить наши войска. К моменту нашего возвращения товарищи успевали подготовить аэродром для посадки.

Гитлеровцы, поняв, что мы разгадали их тактику, начали вести обстрел утром перед самым рассветом, когда весь личный состав выходил на аэродром для подготовки материальной части к полетам. Но мы и к этому тоже приспособились. Технический состав стал готовить самолеты к полету за полчаса раньше до начала обстрела. А после его прекращения быстро обозначал флажками полосу, где безопасно производить взлет. Так продолжалось до тех пор, пока мы базировались на этом аэродроме.

За все время от обстрела погиб моторист А. К. Войтик и был тяжело ранен старший сержант И. Р. Брюхотов. Для врага этого было очень мало, для нас — чрезвычайно много. Каждый человек был на счету у Родины.

С конца июня в небе Кубани заметно спал накал боев Три наших авиационных корпуса были переброшены на другие фронты. Сильные воздушные бои здесь все еще продолжались, но количество участвующих в них самолетов с обеих сторон значительно сократилось.

Потери и мы, и враг несли еще чувствительные. Но все же немецкая авиация на Кубани теряла больше самолетов и людей, чем мы.

...В тот день по вызову пункта управления и наведения вылетела группа в составе 6 ЛАГГ-3 под командованием Е. А. Пылаева. В воздухе находилась, кроме нашей шестерки, еще одна группа самолетов — ЯК-1 соседнего 42-го гвардейского авиаполка под командованием моего земляка старшего лейтенанта Ахмед-Хана Таловича Канкошева. Кроме этого, на каждом аэродроме были приведены в готовность № 1 по одной группе.

Канкошев активными действиями связал истребителя прикрытия врага, а Пылаев повел свою группу в атаку [207] против девяти бомбардировщиков Ю-87. Никто не заметил двух пар МЕ-109, которые с набором высоты шли на помощь своим бомбардировщикам. Пылаев с ведомым, сержантом Е. М. Абраменко, с первой атаки сбил один бомбардировщик Ю-87. Вторая пара с ведущим старшиной Л. А. Босенко подбила еще один Ю-87.

Планомерному нанесению удара немецких бомбардировщиков воспрепятствовали наши летчики. Канкошев блестяще справился со своей задачей. Он отсек от бомбардировщиков истребители прикрытия противника, сковал их боем, дав возможность группе Пылаева расправиться с бомбардировщиками, а сам лично сбил один МЕ-109, остальные обратил в бегство.

Необходимо добавить, что летчик-истребитель Ахмед-Хан Канкошев, сбивший в воздушных боях лично 12 самолетов врага и 3 в группе, Указом Президиума Верховного Совета СССР от 2 сентября 1942 года был удостоен звания Героя Советского Союза.

За неделю до наступления наших войск по освобождению Таманского полуострова по приказу командующего 4-й воздушной армией наш полк перелетел на аэродром Геленджик. Он расположен в живописном месте на берегу залива. Город окружен с трех сторон горами, а с юга, со стороны Черного моря, вход в залив открыт.

На аэродроме базировались штурмовой полк морской авиации (ИЛ-2) и армейский истребительный (ЯК-1), здесь же находился и штаб авиационной дивизии. Эти два пслка стояли под горами на северной и западной окраинах аэродрома. Для нашего полка была выделена стоянка на восточной стороне вдоль залива. Стоянка наша (была открыта и не имела никаких естественных и искусственных укрытий, если не считать нескольких осиновых деревьев [208] и кустов. Между этими деревьями и кустами стояли наши самолеты.

Аэродром имел для взлета два направления: с юга на север для нашего полка. В это время моряки не имели возможности взлетать, так как они со своей стоянки двигались с запада на восток, то есть перпендикулярно направлению нашего взлета. Поэтому взлет и посадку осуществляли мы поочередно.

Отрегулировать очередность взлета и посадки частей на этом аэродроме сложности не представляло. Такие вопросы легко и быстро решались. Наиболее сложным для нашего полка оказался вопрос, как обезопасить личный состав и материальную часть от артиллерийского обстрела. Геленджикский аэродром часто подвергался обстрелу дальнобойной артиллерии врага. По всем данным, где-то в горах находился корректировщик, который был снабжен приемо-передающей радиостанцией. Как правило, когда начинали взлетать самолеты, гитлеровцы приступали к обстрелу аэродрома и то же самое делали в момент, когда мы производили посадку после возвращения с боевого задания. Так каждый раз изо дня в день...

Вернувшись с боевого задания, я пошел на посадку и перед самым выравниванием заметил разрывы на аэродроме, а стартовый наряд немедленно выложил белый крест — сигнал, запрещающий посадку. Дал газ, ушел на второй круг, за мной последовал Л. А. Босенко. Ходили по большому кругу минут десять. Обстрел как будто стал прекращаться. Решил садиться, несмотря на запрет.

Как только произвел посадку, почувствовал, что самолет мой потянуло на нос. Я подобрал ручку управления на себя. «Лагг» опустил хвост и резко задрал кверху нос. Отдаю ручку резко от себя — не реагирует. Оглянувшись назад, я увидел, что хвост моего истребителя разбит и стабилизатор почти на земле тащится за самолетом. Кое-как срулил с полосы. За мной посадку произвел Босенко. Оказалось, что, когда я садился, именно в: момент касания [209] колесами земли, сзади разорвался снаряд и разбил хвост, сам я остался без единой царапины. Через сутки золотые руки наших техников ввели в строй мой самолет.

Описывая этот эпизод, я вспомнил случай, который: произошел позже под Новороссийском. Когда наши наступающие войска прорвали линию обороны противника под этим городом, противник подверг наш аэродром жестокому артиллерийскому обстрелу. Враг, видимо, перед тем, как эвакуировать дальнобойную артиллерию, решил выпустить по нас как можно больше снарядов. В течение часа он, держал нас под сплошным обстрелом. Снаряды рвались, всюду, где находились люди и материальная часть...

Сзади стоянки самолетов второй эскадрильи находилась столовая для технического состава и младших специалистов. Время было обеденное, и все свободные от дела моряки и наши техники потянулись туда, чтобы побыстрее пообедать. Летному же составу привезли обед на стоянку самолетов, так как столовая находилась далеко. Именно в это время начался интенсивный обстрел аэродрома немецкой дальнобойной артиллерией.

Только вышел из столовой старший лейтенант — техник морской авиации, начал давать указания, чтобы группой не стояли, а рассредоточились, как разорвался недалеко снаряд, и осколками сразу убило двух матросов. Старшему лейтенанту осколком оторвало кисть левой руки. Он молча поднял кисть и начал ее машинально прилаживать к локтю. Некоторое время сидел в забытьи, раскачиваясь из стороны в сторону, не зная, что сказать и к кому обратиться. Находившийся рядом со старшим лейтенантом шофер легковой машины был тяжело ранен в ногу и часто повторял: «Какой я теперь моряк без ноги?»...

Старшего лейтенанта и шофера-матроса увезли на санитарной машине, на грузовик положили двух убитых матросов и еще пятерых раненых.

Подходя к самолету А. П. Лукина, инженер эскадрилья В. С. Савченко заметил радиста эскадрильи, техника-лейтенанта [210] М. С. Суханова, который лежал под самолетом. Решив, что он спит, дал указание разбудить его и пошел дальше. Моторист, который подошел к Суханову, резко отпрянул и возбужденно позвал Савченко. И только теперь заметили, что он мертвый лежит в луже крови. Радист был убит тонким осколком длиной 8–10 миллиметров, который попал ему с левого бока прямо в сердце, когда Суханов был занят проверкой состояния радиоаппаратуры самолета. Похоронили мы еще одного боевого товарища...

Перед нашим полком была поставлена задача командованием военно-воздушных сил Черноморского флота — двумя эскадрильями сопровождать штурмовики, а одной вести воздушную разведку. В соответствии с этим командир полка выделил для сопровождения штурмовиков первую и вторую эскадрильи, а третью — для воздушной разведки.

Наш полк имел богатый опыт по взаимодействию с другими родами авиации и ведению воздушной разведки, и мы со всей ответственностью отнеслись к выполнению задачи.

Летчики морской авиации вначале отнеслись к нам с некоторым недоверием. Говорили, что не всякий летчик способен вести боевую работу на этом аэродроме, так как условия для взлета и посадки здесь сложны, что необходимо иметь навыки летной работы с ограниченных полос, стесненных горным рельефом местности. Но с первого же дня пребывания на этом аэродроме наши летчики доказали, что обладают искусством пилотирования не хуже летчиков морской авиации, а в воздухе умеют обеспечить безопасность их штурмовиков. Летчики третьей эскадрильи, обычно перед вылетом ИЛ-2 уходили на разведку и с борта самолета передавали разведданные. Так, 14 сентября они прямо навели штурмовики на большое скопление войск и боевой техники в районе Липок, которые были предназначены вражеским командованием для контратаки наших войск с фланга. [211]

Над целью, если не было поблизости истребителей противника, мы шли на подавление зенитных точек и тем. самым обеспечивали свободу действий штурмовикам. С появлением же истребителей врага умелыми действиями отсекали их, а в удобный момент сами переходили в атаку. Вести воздушный бой с немецкой авиацией — дело для нас привычное, беспокоило другое: не было у нас опыта ведения боевой работы над морем.

Откровенно говоря, лично я больше боялся воды, чем истребителей противника. Примерно в таком же положении были многие из нас, поэтому как-то невольно старались поближе прижиматься к берегу. И порой получалось так, что группа вся идет над водой вне досягаемости зенитных средств противника, а я из-за водобоязни лечу вдоль береговой черты, и весь зенитный огонь врага обрушивается на меня. Это повторялось и на обратном маршруте. И хотя нам на случай приводнения выдали надувные жилеты, но и это не успокаивало меня.

За все время, пока мы летали с морскими летчиками, не было предъявлено к нам претензий. Наоборот, всегда они выражали нам благодарность за надежное обеспечение их боевой работы. А 16 сентября вечером пришли к нам на стоянку моряки, экипажи торпедных катеров, которые базировались в Геленджикской бухте, чтобы поблагодарить за самоотверженные действия летчиков нашего полка при штурме Новороссийска.

Из морских летчиков мне особенно нравился старший лейтенант, заместитель командира эскадрильи Николай Морозов, импонировавший своими суждениями, отношением к друзьям, к делу. Он летал на истребителе, и мы не раз совместно с ним прикрывали штурмовики, наносившие удары по объектам, живой силе и технике противника.

Радостным был для нас день 16 сентября 1943 года, когда из Москвы объявили по радио приказ Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина об освобождении города и крупного морского порта Новороссийска. Нашему [212] полку было присвоено почетное наименование Новороссийский. С этого дня мы носили на своих самолетах символический знак: руль поворота на наших самолетах был покрашен голубым цветом, а посередине красовались черный якорь с цепью и спасательным кругом.

После разгрома новороссийской группировки противника наши войска при активной поддержке авиации прорвали вражескую оборону на центральном участке, и гитлеровцы, опасаясь быть отрезанными от переправы в Крым, начали отходить. Линия фронта все время сокращалась, советские войска прижимали врага к Керченскому проливу.

Наша авиация приложила максимум усилий, чтобы не дать противнику планомерно переправиться на Крымский полуостров. Днем и ночью без устали штурмовики и бомбардировщики наносили удары по захватчикам.

Отступающие фашисты прибегали к неслыханной жестокости, пытаясь спастись от карающего огня советской авиации. Трюмы и каюты плавсредств занимали сами, а на палубы сгоняли наше мирное население, в основном детей, женщин. Наши самолеты, естественно, не производили штурмовки таких судов, ведь под огонь попали бы наши люди.

...23 сентября с аэродрома, расположенного у станицы Крымской, куда мы перебазировались, первыми на выполнение боевого задания по сопровождению штурмовиков вылетело звено старшины Л. А. Босенко. По приказу командующего фронтом штурмовая авиация основное усилие направила на разрушение укреплений врага и на разгром его резервов в местах их сосредоточения. Штурмовики сбросили бомбы по смешанной колонне, которая подходила с запада к станице Гастагаевской. Появление 6 МЕ-109 со стороны Анапы незамеченным не осталось, но беспокоило не их число, а отсутствие достаточного боевого опыта у молодых летчиков звена. В короткой, но горячей схватке Босенко почувствовал сильный удар под мотором, в [213] кабину хлынул горячий пар, а затем стал гореть самолет. Зная, что по данным наземных войск станица Гастагаевская должна быть уже в наших руках, он покинул горящий самолет.

Как и что было в тот день и потом в течение 19 месяцев, мы узнали от самого Босенко в июне 1945 года в Москве, когда готовились к Параду Победы. Здесь он остановился на один день, следуя в Башкирию. Вот коротко его рассказ:

«...Когда я спускался на парашюте, был уверен, что нахожусь на территории, освобожденной от оккупантов. Если бы я знал, что в станице немецкие войска, не стал бы прыгать с парашютом, тянул бы на свою территорию. Только коснулся я земли, как сразу же оказался в руках гитлеровцев. Подбежавшие автоматчики сняли с меня ремень с кобурой, собрали парашют и повели в станицу, завели в хату, сняли награды, забрали документы... Допрос вел офицер на чисто русском языке. По его словам, немцы были очень высокого мнения о советских летчиках.

На второй день, 24 сентября, меня повезли в Анапу, по пути ко мне присоединили одного летчика-истребителя и двух летчиков-штурмовиков — все из авиации Черноморского флота. В конце концов я оказался в лагере для пленных, расположенном в Кривом Роге. В середине октября ночью раскрылись двери барака и нас выгнали во двор, где полно было солдат с собаками, и погнали из лагеря на запад. На рассвете гитлеровцы всех остановили. Подъехали большие грузовые машины, и фашисты стали загонять нас в грузовики.

Провезли в трех километрах от моего родного села Ново-Владимировка Казанковского района Николаевской области. Со страшной силой сжалось сердце: всего в трех километрах живут родные и близкие мне люди и не знают, какое несчастье обрушилось на меня, встретимся ли мы еще когда-нибудь. Потом нас высадили из машин я погнали пешком до реки Южный Буг. Голодные, без сил, брели [214] мы по осенним липким дорогам юга Украины, с трудом вытаскивая ноги из вязкого чернозема.

Всякая попытка населения что-либо передать нам пресекалась автоматной очередью. В пути мы видели, как женщины и дети с сожалением и со слезами на глазах смотрели на нас.

25 декабря 1943 года в холодный день нас, полураздетых и оборванных, привели на железнодорожную станцию и погрузили в товарные вагоны, перегороженные колючей проволокой, за которой располагалась охрана. Предварительно объявили приказ, что офицеры Красной Армии перевозятся по территории Германии только в наручниках», и заковали нас.

Привезли в лагерь, расположенный в районе Лодзи. Здесь мы испытали на себе страшную долю узников фашистских концлагерей. Люди настолько были истощены, что не могли встать без помощи. Голод доводил до полного отчаяния, делал людей совершенно безвольными. Голод — это, наверное, самая страшная пытка. Трудно передать словами, как тяжело быть все время голодным, все время думать о хлебе.

В лагере у нас взяли отпечатки пальцев, поставили клеймо. На левой стороне груди у меня белой краской нарисовали букву «О», что означало «офицер», на спине красной краской вывели SU (совет унион), те же буквы написали на правом колене желтой краской. Затем выдали оловянный жетон на шнурке с выбитым номером и повесили на шею. Этот жетон постоянно оставался на шее, наличие его проверялось каждый вечер. Если на шее жетона не было, бросали в карцер, лишали и скудного пайка на сутки и более. С получением жетона я стал без фамилии; имени и отчества — все это заменяли четыре цифры: «Фир унд драйцих, зекс унд драйцих», что означает 3436.

Двор лагеря был перегорожен колючей проволокой. Прибывшее пополнение проводили по ту сторону проволоки. Мы подходили к ней и внимательно всматривались в [215] лица прибывших. Однажды слышу крик с той стороны: «Лев! Вот где я тебя догнал». Я сразу узнал Николая Сидорова по голосу и увидел его самого. Слезы брызнули из глаз. Через две недели мы уже встретились. Подбежали друг к другу и обнялись. Стоим, молчим, не можем слова сказать, к горлу подкатил комок и, не стесняясь своих слез, крепко держим друг друга в объятиях, содрогаясь всем телом от рыдания. Жили мы в разных бараках, но украдкой встречались и делились бесконечно дорогими воспоминаниями о былом и проклинали тот день, когда наша жизнь разделилась на «до» и «после»...

С приближением Красной Армии нас стали партиями развозить по разным лагерям. Так, я попал в лагерь около города Коматау (Хомутов) Судетской области, отторгнутой от Чехословакии в 1938 году. Там и находился до самого освобождения нашими войсками — 9 мая 1945 года. Сидоров оказался на юге Франции, и его освободили войска США...»

Л. А. Босенко вскоре после освобождения вернулся в свой родной город Кривой Рог, окончил горный техникум, работал на руднике, теперь находится на заслуженном отдыхе.

Он прошел через горнило фашистского ада и выдержал все, оставшись советским гражданином, не запятнав высокого звания патриота Родины и офицера Красной Армии.

Все дороги, аэродромы, все, что можно, минировала фашисты, чтобы замедлить темп продвижения советских войск. Противник отступал в направлении на Темрюк и Джигинское с последующим выходом к местам посадки на транспорты в Чайкино, Кучугорах, Кордоне, Тамани. Наши войска все ближе прижимали врага к Керченскому проливу, фронт наступления сжался теперь до 50 километров. [216]

Положение гитлеровцев становилось критическим, а их транспортные средства днем и ночью подвергались непрерывному удару с воздуха. Уход противника с Таманского полуострова превратился в паническое бегство. Замысел его планомерного отступления был сорван...

Наш полк перелетел на аэродром у станицы Варениковской, который был заминирован противником. Саперы проводили большую работу по разминированию объектов, но они не успевали тщательно проверять местность. После них еще много мин, главным образом противопехотных, оставалось на окраинах аэродрома. Свободно ходить было невозможно, даже руление самолетов до старта и после посадки разрешалось только по обозначенной флажками полосе.

Как ни остерегались мы, но в один день сразу подорвались несколько человек, в том числе начальник штаба батальона аэродромно-технического обслуживания. В этот день мы впервые увидели в деле своего нового полкового врача. Молодой, грамотный, энергичный капитан медицинской службы Г. Н. Фрейман вывез на санитарной машине пострадавших товарищей и в санчасти батальона стал их оперировать.

Григорий Наумович Фрейман прибыл к нам в полк недавно. До этого он воевал на Малой земле, под Новороссийском, служа врачом 2-го батальона 31-го парашютно-десантного полка. Там наравне с санитарами он носил на себе раненых в пункт эвакуации, а оттуда — медикаменты и другое санитарное имущество, боеприпасы и продовольствие. Каждые день и ночь Малая земля подвергалась ожесточенному артиллерийско-минометному обстрелу и авиационной бомбардировке противника. В таких случаях телефон на медпункте не умолкал, все подразделения просили помощи.

Направляясь в одну из рот, Фрейман буквально столкнулся со своим отцом, рядовым Наумом Фрейманом. До этого случая ни сын, ни отец не знали, что сражаются [217] рядом на Малой земле. Григорий обнял отца и задал первый пришедший на ум вопрос: «Как мама?» Но отец знал о ней столько же, сколько и сын. «Пойдем, папа, поможешь», — пригласил Григорий отца с собой перенести раненых в безопасное место. Больше они не виделись. Григория после сильной контузии эвакуировали в Геленджик, а осенью 1943 года назначили к нам на должность старшего врача полка.

В начале октября 1943 года, когда мы еще стояли на аэродроме Варениковской, к 12 часам из штаба армии позвонили: построить личный состав полка, в полк выезжает начальство. Только построились, показались две легковые машины. Прибыл к нам заместитель командующего армией генерал-майор авиации С. В. Слюсарев.

С командного пункта полка вынесли стол, начали раскладывать на нем красные коробочки. Мы сразу догадались, что будет вручение личному составу правительственных наград. Генерал Слюсарев объявил Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении высокого звания Героя Советского Союза четырем летчикам 88-го истребительного авиаполка: В. А. Колеснику, В. А. Князеву, А. А. Постнову и К. Л. Карданову{7}.

После вручения наград С. В. Слюсарев поздравил нас с высокой наградой и пожелал дальнейших боевых успехов.

Товарищи по оружию тепло поздравили нас. Чувство гордости переполняло наши сердца — за нашу Родину, за Коммунистическую партию и Советское правительство, которые так высоко оценили наш скромный вклад во всенародное дело разгрома ненавистного врага. Мы были полны решимости без остатка отдать все свои силы и энергию во имя Победы, ради которой сражался наш народ. [218]

Через несколько дней приехал к нам на аэродром командующий 4-й воздушной армией генерал К. А. Вершинин. Высокого роста, спокойный, с открытым волевым лицом, он быстро располагал к себе собеседника. Командующий прибыл для выполнения приятной миссии: вручить, правительственные награды воинам нашего полка. Вместе с ним приехал кинооператор, который заснял церемонию вручения орденов и медалей летно-техническому составу.

Некоторые кадры в момент вручения ордена летчику первой эскадрильи В. Т. Иванову ныне вошли в многосерийную киноэпопею о Великой Отечественной войне. Вместе с ним были засняты В. А. Князев, В. И. Максименко, А. П. Лукин. Когда официальная часть закончилась, по» просьбе кинооператора мы поднялись с младшим лейтенантом П. Селезневым в воздух на самолетах ЛАГГ-3 для показа учебного воздушного боя на малой высоте.

...Событиями был богат ноябрь 1943 года на аэродроме Варениковской. Наш комиссар майор В. Е. Потасьев доложил командиру полка о том, что на фронт прибыла делегация трудящихся Кабардино-Балкарской АССР с подарками воинам и находится сейчас в штабе армии. Мы начали готовиться к встрече с делегацией прямо на аэродроме. У землянки собрались командир полка Герой Советского Союза майор В. И. Максименко, заместитель командира по политической части майор В. Е. Потасьев, начальник штаба майор С. Н. Тиракьян, парторг капитан И. Г. Пятигорец, комсорг полка сержант Н. А. Сенчагов и штурман полка капитан К. Л. Карданов.

Гости подъехали на легковых машинах. Делегацию КБАССР возглавлял заведующий отделом обкома партии: Магомед Тарчоков. Он представил остальных членов делегации: заведующую отделом гособеспечения семей военнослужащих при СНК КБАССР В. И. Грузинову, председателя Нагорного райисполкома И. X. Хатажукова, работника обкома партии В. И. Артамонову, секретарей Урванского и Черекского райкомов партии Н. К. Угнич и [219] О. О. Кудаева. Мои земляки побывали на аэродроме, познакомились с летчиками и техниками.

Вечером после окончания боевого дня здесь же, на аэродроме, состоялся митинг личного состава части, где выступил руководитель делегации Магомед Тарчоков. Он рассказал о зверствах, которые чинили гитлеровские войска в Кабардино-Балкарии. Только в одном Нальчике было замучено и расстреляно более 600 человек, среди них много женщин, детей, стариков. Он рассказал также о высоком энтузиазме и патриотизме сынов и дочерей края, об успехах, достигнутых трудящимися республики по восстановлению разрушенного оккупантами народного хозяйства. В. И. Грузинова рассказала о колоссальном ущербе, нанесенном народному хозяйству фашистами, о трудностях по восстановлению колхозов, заводов, фабрик, жилищ.

От имени нас, воинов, с краткой речью о боевых делах части выступил командир полка и заверил, что мы приложим все усилия, чтобы приблизить день окончательного изгнания оккупантов из пределов нашей Родины. Замполит Потасьев предложил послать письмо трудящимся КБАССР. Текст письма зачитал парторг полка Пятигорец:

«...Дорогие товарищи! Разрешите передать вам от всего личного состава части наш боевой пламенный привет и выразить глубокую благодарность за заботу, проявленную народами Кабардино-Балкарии о нашей части.

Наши летчики, техники, мотористы и оружейники в дни лета и осени 1942 г. защищали социалистическую Кабардино-Балкарию от фашистской коричневой чумы. Летчики «нашей части обрушивали свой смертоносный груз на головы фашистских полчищ, проявляя образцы мужества и героизма... Недалек тот день, когда немецкие захватчики будут выброшены за пределы нашей Родины, скоро вновь над всей территорией Советского Союза засияет счастливая звезда радостной и прекрасной жизни...

Мы, воины Красной Армии, приложим все свои силы, [220] все наше умение, чтобы приблизить час окончательной победы над подлым и коварным врагом.

...Мы гордимся успехами, достигнутыми вами в области: сельского хозяйства, промышленности и строительства.

Пусть эта встреча даст нашему народу новые силы для дальнейших успехов в тылу, а нам — новые боевые победы, в грядущих боях. Этим мы приблизим час окончательной, победы над врагом.

Да здравствуют народы социалистической Кабардино-Балкарии!

Да здравствует нерушимая дружба народов Советского Союза!

Под знаменем Ленина вперед к новым победам!»

Вечером за товарищеским ужином, в теплой дружеской обстановке членов делегации более подробно ознакомили с боевыми делами личного состава полка. На другой день, гости побывали в подразделениях. На третий мы их тепло проводили в 42-й гвардейский авиаполк, где службу проходил славный сын Кабардино-Балкарии Герой Советского Союза Канкошев Ахмед-Хан Талович.