Над легендарной Каховкой

31 августа 1941 года из штаба дивизии передали приказание командования: частью сил, во главе с командиром полка, перебазироваться на полевой аэродром у населенного пункта Чаплинка в распоряжение командира 20-й смешанной авиационной дивизии Героя Советского Союза генерал-майора авиации А. С. Осипенко. Другая часть полка временно оставалась в Перещепкино в распоряжении командира 44-й истребительной авиационной дивизии.

На аэродроме Чаплинка, куда мы перелетели, базировался [65] еще 55-й истребительный авиационный полк. Командовал им майор Виктор Петрович Иванов, опытный командир и замечательный воспитатель. В этом полку проходили службу уже зарекомендовавшие себя с лучшей стороны старший лейтенант Александр Покрышкин и младший лейтенант Валентин Фигичев. Да и другие летчики этого полка дрались отважно и умело били противника.

Часть летного состава 55-го авиаполка летала на самолетах МИГ-3. Мы летали на И-16. За неделю боевой работы на аэродроме Чаплинка отличился Семен Сливко. Он сбил один самолет МЕ-109. Во время разведки мы потеряли младшего лейтенанта Соколова. Его сбили зенитчики противника.

Большей частью мы летали на штурмовку скопления войск врага на правом берегу Днепра. Во время их часто вели сильные воздушные бои. Производя по пять-шесть и более вылетов в день, сражаясь в небе юга Украины с превосходящими силами врага, мы были измотаны основательно. Но справляться с усталостью нам помогали молодость и горячее желание как можно быстрее разгромить оккупантов.

Чтобы дать хотя бы короткий отдых летному составу, командование организовало однодневный дом отдыха в Геническе. Туда направляли по два человека в один заезд. Какое это было удовольствие лежать на горячем песке на берегу Азовского моря! Не слышно грохота боя, как будто и нет войны. Волны ласково плещутся о берег, убаюкивая утомленные нервы. Со следующей двойкой, прибывшей на отдых, мне передали приказ принять из дивизионных авиаремонтных мастерских (ДАРМ) самолет И-16 и перегнать его на полевой аэродром у населенного пункта Аскания-Нова, куда к вечеру должен был перебазироваться наш полк.

За одни сутки, что мы отдыхали, многое изменилось на фронте под Каховкой. Немцы начали переправляться на левый берег Днепра у города Берислава. Наши наземные [66] части противостояли хорошо вооруженным мотомеханизированным и танковым соединениям врага. Нам приходилось держать под непрерывным наблюдением группировку противника. Надо постоянно знать, где и сколько сил его, куда он собирается их перебросить.

После возвращения с очередного задания наши летчики доложили командиру полка, что враг значительно расширил плацдарм. На левом берегу реки разведка обнаружила большое скопление живой силы, танков и другой техники. Время позднее, до наступления темноты остается немногим более часа. Надо действовать. Не теряя ни минуты, летчики полка поднимаются в воздух и наносят удар по переправившимся через Днепр войскам противника. Неожиданный налет нашей авиации внес полное замешательство в ряды гитлеровцев. Было выведено из строя много автомашин, цистерн с горючим, зенитных средств.

Боеприпасы израсходованы и уже пора уходить от цели. В это время замечаем, как самолет Николая Семенова, только что вышедший из атаки, пошел вверх с набором высоты. Вдруг машина стала неуправляемой, непроизвольно стала опускать нос, потом пошла к земле.

С большим трудом Семенову удалось покинуть самолет. Он едва успел почувствовать рывок раскрывшегося парашюта, который замедлил падение, и тут же коснулся ногами земли. Самолет упал совсем рядом, метрах в 30–40 и взорвался.

Понимая тяжелое положение, в каком оказался наш товарищ, мы сделали еще несколько заходов на цель, давая возможность Николаю как можно дальше уйти от места приземления. Что было с ним дальше, я расскажу со слов самого Семенова. Он быстро поднялся и направился на восток, соблюдая все возможные варианты маскировки. Вдруг вблизи послышалась немецкая речь. Это автоматчики в поисках русского летчика прочесывали поле. Семенов прижался к земле.

Уже было совсем темно. Солдаты периодически включали [67] карманный фонарик, наугад строчили из автоматов и громко переговаривались. Один из них остановился рядом, в метрах трех, и стал прикуривать. Семенову показалось, что он обнаружен и немец просто издевается над ним. Молниеносно прикинул план действий: если солдат сделает к нему еще один шаг и прикажет ему встать, он выстрелит в него и попытается скрыться. Но гитлеровец, затянувшись несколько раз сигаретой, прошел дальше...

Спустя некоторое время Николай осторожно осмотрелся вокруг и снова пошел на восток. Вскоре вышел к водоему, заросшему по берегам травой и камышами. В нос ударил тяжелый запах застоявшейся воды. Но пить хотелось, и он с жадностью припал губами к ней. Вновь услышал немецкую речь. Семенов углубился в заросли камыша и погрузился в воду. Гитлеровцы, продолжая разговаривать, постояли у берега и ушли. Николай, весь продрогший, вышел из воды и направился в обход водоема. Бросив размякшие от воды сапоги, он двинулся босиком. Пройдя немного, заметил небольшой табун лошадей. Значит, где-то поблизости населенный пункт. Прибавив шагу, прошел еще с полкилометра и напоролся на окопы. Не успел он определить, чьи они, как раздался рядом требовательный голос: «Стой! Кто идет?!» Семенов от неожиданности сначала растерялся, но собравшись с духом, ответил: «Свои». Его сопроводили в штаб, к командиру полка.

Все напоминало ему здесь родную обстановку, и у Николая отлегло от сердца. У командира были усталые глаза. Видно было, что он давно не спал. Глядя на Семенова, спросил: «Расскажите, кто вы и как попали к нам. Какое задание получили, отправляясь в тыл Красной Армии?»

Николай опешил от такого вопроса. Вот уж чего не ожидал. Он детально рассказал, кто и откуда, назвал фамилию командира полка, тип самолета, на котором летает, аэродром, с которого вылетел на задание, с кем летал. [68]

Поняв, что ему не верят, Николай попросил позвонить по телефону в штаб 20-й истребительной дивизии или на полевой аэродром в Аскании-Нова. Но командиру полка некогда было разбираться с задержанным, и допрос Семенова продолжил военный со знаками различия старшего политрука. По ходу допроса Николай понял, что дело принимает серьезный оборот. Он еще раз попросил, чтобы позвонили на аэродром Аскания-Нова. Его начало знобить, как в лихорадке, голос стал срываться. Видя настойчивость летчика, старший политрук в сопровождении конвоя повез Семенова на грузовой машине на аэродром, где базировался 88-й истребительный авиаполк.

Еще не взошло солнце, когда привезли Николая на аэродром. Летно-технический состав и командование полка находились на месте. Грузовая машина остановилась у стоянки самолетов звена управления. Из кабины вышел старший политрук, подошел к майору Маркелову, представился и спросил, есть ли в полку летчик Семенов и где он сейчас. Летчики и техники стали всматриваться в человека, сидевшего в кузове машины, спиной к кабине. Первым Николая Семенова узнал Батяев и во весь голос крикнул: «Колька, дружище, откуда ты взялся?!» Майор Маркелов подбежал к грузовику, вскочил в кузов и бросился обнимать своего летчика, вернувшегося «с того света».

Семенова было не узнать. Не подумал бы, что за одну ночь так сильно может человек измениться. В испачканных гимнастерке и брюках, без сапог, с разбитыми в кровь лицом и ногами, Николай ничего общего не имел со вчерашним бравым летчиком, с которым мы вылетели в бой. Видно было, что держаться спокойно ему стоит огромных усилий. «Помогите ему, ребята», — совсем по-штатски сказал Маркелов, спрыгнув на землю, и направился к телефону докладывать командиру дивизии о возвращении Семенова. И с радостью сообщил генералу: «Я говорил, что Семенов вернется, он уже здесь». С другого конца провода раздался голос генерала: «Веришь ты [69] своим летчикам. Они тем же отвечают тебе. Спасибо за доверие к людям»...

Николай не мог говорить, но широкая улыбка и слезы на глазах выдавали его состояние: он был безмерно счастлив. Вскоре подъехала санитарная машина с полковым врачом Кондрычиным. Семенов, медленно переставляя ноги, подошел к старшему политруку, протянул руку и с дрожью в голосе обратился к нему: «Спасибо вам, что поверили». Старший политрук обнял его за плечи и, больше обращаясь к летчикам, чем к Семенову, сказал: «Вам тоже большое спасибо за великую любовь к Родине, а на моего командира не обижайтесь, время тяжелое».

...В тот день перед полком была поставлена обычная задача: наносить противнику штурмовые удары, вести наблюдение за передвижением гитлеровских войск. Летчики ушли в воздух. На аэродроме остался только младший лейтенант Крашенинников — его самолет получил повреждение, и техники не успели ввести его в строй.

Вернулись с задания в хорошем настроении. Штурмовка удалась. Вражескую моторизованную пехоту перехватили на марше в открытой местности. Одновременной атакой трех самолетов И-16 на головные машины и трех самолетов на хвост вражеской колонны застопорили ее продвижение. При штурмовке истребили много машин и живой силы.

Подлетев к аэродрому, почувствовали, что не все благополучно на точке, почему-то люди стоят группами. На окраине деревни, где расположен КП полка, и по центру взлетной полосы видны воронки от бомб, в деревне горела школа, где был размещен эвакогоспиталь.

После посадки нам рассказали, что налетели девять бомбардировщиков Ю-88 под прикрытием четырех МЕ-109. Крашенинников взлетел и один смело вступил в бой, но силы были неравны. В бою его самолет загорелся. Он решил сбить пламя глубоким скольжением, но не удалось. [70]

Выпрыгнул с парашютом, но из-за малой высоты купол парашюта не успел раскрыться. Крашенинников погиб.

На прикрытии переправы через реку Днестр у города Хотина мы потеряли четырех летчиков, при обороне Винницы — 12 человек. На прикрытии переправы через реку Днепр у Канева погибло 6 летчиков, в районе Каховки — потеряли Н. Я. Соколова. И вот в Аскании-Нова мы похоронили еще одного боевого друга, славного защитника Отечества лейтенанта Крашенинникова.

...Комиссара первой эскадрильи политрука Тутова отправляют в авиационное училище, на его место прибыл политрук Иван Пятигорец из Мелитопольской школы летчиков-наблюдателей. Во время их беседы об эскадрилье на аэродром налетела группа немецких самолетов. Пятигорец и Тутов спустились в щель.

Только успели усесться, начали рваться бомбы. Когда грохот прекратился и пыль улеглась, Пятигорец молча указал рукой прямо перед собой. Только теперь заметил Тутов торчащий из земли стабилизатор невзорвавшейся бомбы. Оба осторожно выбрались из щели. Вызвали инженера полка по вооружению Ивана Романовича Пронина. Он приказал всем уйти в укрытие, а сам принялся обезвреживать бомбу. Повозился он с ней около часа, затем вызвал к себе двух солдат-оружейников, которые отвезли бомбу в балку и там подорвали. Инженер Пронин стал героем дня. Этот маленький эпизод дал нам возможность немного отойти от тяжелых мыслей о положении на фронте. А там разворачивались большие события. Под давлением превосходящих сил противника наши войска с кровопролитными боями отходили на восток. Мы знали, куда направлены его главные удары. Одна группировка, более мощная, пробивалась к Мелитополю и на север вдоль Днепра, а вторая рвалась в сторону Крыма. Наша задача — нанося бомбово-штурмовые удары, задержать продвижение противника как можно дольше.

Вечером 10 сентября мы перелетели на полевой аэродром [71] у селения Новотроицкое. В последующие дни наш полк занят штурмовкой войск противника, наступавших на Перекопском направлении. Неустанно снабжают нас работой наши воздушные разведчики. Вот обнаружили они скопление войск врага на западном берегу Днепра и у переправ южнее Каховки. На доразведку послали Василия Князева. Он доложил, что из Каховки вышла кавалерийская колонна численностью более полка и движется на северо-восток по проселочной дороге вдоль Днепра в направлении села Горностаевка.

На задание шли на бреющем полете для маскировки своего присутствия в небе от воздушных наблюдателей и, кроме того, на этой высоте гул моторов значительно поглощается землей. Погода сухая, пыль на дорогах демаскирует передвижение войск, и издалека обнаружили цель. В первом пеленге восемь самолетов И-16 с ходу атаковали с хвоста колонну и быстро замкнули круг над ней. В этот день мы уничтожили несколько сот гитлеровских захватчиков...

Меняются названия населенных пунктов, где мы останавливаемся на время. Отмечаем на карте следующий аэродром, куда мы перебазируемся — Александровка, следом же — аэродром Ново-Васильевка. В этом селе находился штаб дивизии.

Командование дивизии решило укрепить наш и другие полки за счет 4-го истребительного авиаполка, который отправляли в тыл для доукомплектования людьми и перевооружения на новую материальную часть.

На аэродром Ново-Васильевка прибыли два летчика с самолетами — старший лейтенант А. А. Постнов на самолете И-153 («Чайка») и лейтенант Н. И. Сидоров на самолете И-16. Оба они, как выяснилось позже, летали прекрасно.

Командир полка своим приказом включил Постнова в боевой расчет первой эскадрильи, а Сидорова — во второй. С этого времени мы с Николаем Иосифовичем стали [72] летать в паре. Владея хорошо техникой пилотирования самолета И-16, он смело дрался в воздушном бою, умело штурмовал наземные войска противника. К этому времени он имел 85 боевых вылетов, солидный опыт воздушных боев, знал все «повадки» МЕ-109, научился строить свой маневр так, чтобы сорвать или свести к нулю атаки противника. Обстановку в воздухе видел и грамотно оценивал. Действовал в воздухе решительно. В бою проявлял исключительное упорство. Не боялся ни численного превосходства, ни сильного огневого преимущества врага. Сидоров прекрасно понимал своего ведущего и всегда надежно его прикрывал. За все время войны у меня не было лучшего ведомого, чем Николай Иосифович. Мы вдвоем действовали с ним сообща, как один человек. Выше среднего роста, с волосами пшеничного цвета, серо-голубыми глазами, Сидоров с первого взгляда производил приятное впечатление.

Алексей Постнов был намного опытнее нас, участвовал в советско-финляндской войне, имел за плечами уже более ста успешных боевых вылетов, из них 75 — в Великой Отечественной, в которую вступил 22 июня 1941 года, имел медаль «За отвагу». Самолет И-153, на котором он прилетел к нам, отличался большей маневренностью, чем, И-16, но по скорости они друг другу не уступали, поэтому нормально летали в одной группе...

Часто мы испытывали затруднения с запасными частями. И неизвестно, как выходили бы мы из положения, если бы не старший инженер полка майор Р. И. Миценмахер. Надо отдать ему должное, он свои обязанности знал досконально и исключительно добросовестно выполнял их. Благодаря его предприимчивости, находчивости, умению организовать работу и мобилизовать людей наш полк выделялся в дивизии по состоянию самолетного парка. Летный и технический состав с уважением относился к Миценмахеру, а командование полка ценило его как эрудированного авиационного специалиста. [73]

Высокая требовательность инженера полка к летному составу помогла нам глубоко изучить материальную часть самолета, мотора, вооружение и специальное оборудование. Мы умели самостоятельно проводить регламентную работу, пристрелять оружие и регулировать щелчки синхронизатора пулеметов, снимать винт изменяемого шага (ВИШ), промыть, прочистить и ставить его обратно. Глубокое знание материальной части самолета часто выручало нас. Мы беспомощно, сложа руки не сидели на новом аэродроме, если наземный эшелон технического состава не прибывал своевременно. Сами готовили самолет к. боевому вылету.

* * *

В разгаре была осень 1941 года, когда немецко-фашистские войска, сосредоточившиеся на левом берегу Днепра, стали угрожать южным районам Донбасса и выходом к Дону. Гитлеровское командование преследовало цель — прижать главные силы наших войск к Азовскому морю, а затем уничтожить их. Осуществление этого замысла обеспечило бы им прорыв к Ростову-на-Дону, далее на Кавказ.

В эти дни летный состав нашего полка был подключен к срыву плана противника во взаимодействии с наземными частями. Мы беспрерывно взлетали в небо, если позволяла погода. Мы не считали, кто лично сколько уничтожил врагов. Возвратившись с задания, мы докладывали о том, что удалось сделать всем вместе. За этим стояла наша общая задача — остановить, уничтожить. врага и дать возможность перегруппироваться нашим войскам. Теперь на полевых аэродромах нам не приходилось долго задерживаться, через каждые два-три дня мы меняли место дислокации.

Вот и появился на пути нашего отступления новый; аэродром — Буденовка. Здесь мы стали свидетелями гибели [74] младшего лейтенанта И. Ф. Вишневкина. Это случилось при выполнении приказа выслать передовую команду на аэродром Мариуполь. Старшим от полка в нее был назначен начальник штаба капитан Г. А. Пшеняник. Летную группу (одна эскадрилья) возглавлял капитан Петр Мирошников. После выполнения задачи к вечеру они должны были возвратиться на аэродром.

Эскадрилья в назначенное время вылетела из Буденовки, проштурмовала колонну немецких войск, которая близко подошла к городу Мариуполю, и произвела там посадку. Вскоре враг начал обстрел Мариуполя из артиллерии. Капитан Пшеняник доложил об этом заместителю командира 20-й смешанной авиационной дивизии полковнику Д. Д. Попову, который только что прибыл на аэродром Мариуполь. Тот приказал немедленно поднять в воздух все готовые к бою самолеты, произвести разведку со штурмовкой, а потом сесть в Буденовке.

Во время штурмовки наши самолеты были атакованы со стороны солнца шестеркой «мессершмиттов». В завязавшемся воздушном бою гитлеровцы подожгли самолет Вишневкина. Летчик немедленно выпрыгнул с горящего самолета. Из-за дефицита высоты поторопился с открытием парашюта и куполом зацепился за киль и стабилизатор самолета. Летчика потянуло за ним. Все это происходило на наших глазах, в считанные секунды. У Вишневкина не было никакой возможности предпринять что-либо для спасения своей жизни.

Самолет плавно описал кривую восходящую дугу, выполнил петлю Нестерова и упал вместе с летчиком. Это ужасно — видеть своими глазами, что гибнет твой товарищ, знаешь, что трагедия неминуема, а ты ничем не можешь ему помочь. Так и стоит перед глазами эта жуткая картина. В конце строп парашюта чернеет фигурка летчика, вытянутая во весь рост. Он энергично работает руками, старается на стропах подтянуться, чтобы как-то добраться до купола парашюта и отцепить его от самолета. [75]

Но это невозможно, тем более, что до земли осталось каких-то несколько десятков метров.

Самолет падает вниз, с каждой секундой набирая скорость. Мы, окаменев, провожали взглядом погибшего друга, которого вместе с его машиной поглотили воды Азовского моря...

После ожесточенных боев противник, преодолев сопротивление наших войск, частью сил овладел Мариуполем, а частью сил направился на Таганрог. Мы продолжали непрерывно штурмовать колонны наступающего врага. Естественно, росло число самолетов, получавших повреждения.

...Инженер эскадрильи Е. А. Коломиец поставил задачу перед техниками Н. Великановым, А. Пассеком, Г. Пустовитом, Г. Богомоловым, В. Балакиным, А. Александровым, А. Рябоконем, Минаковым и механиком Денисовым к утру ввести в строй неисправные самолеты, личный же состав получил задание готовить технику по своей службе и выйти в наряд по охране матчасти.

Ночь была тревожная. По данным воздушной разведки, наступающим вражеским войскам противостояли разрозненно отступающие части наших войск. Поэтому вполне вероятно, что к утру противник может подойти к Буденовке.

Командир полка решил основную массу наземного эшелона эвакуировать ночью, за исключением тех людей, которые заняты вводом в строй боевой техники. Летному составу было приказано вылететь на рассвете, штурмовать, войска противника и произвести посадку в Таганроге. После последнего вылета с аэродрома Буденовка не вернулся с задания В. А. Князев.

Во время штурмовки автоколонны с солдатами самолет Князева подбили зенитным огнем. Мотор остановился, и летчик вынужденно посадил самолет на фюзеляж, выскочил из кабины, побежал в сторону реки Берда и там скрылся в кустарниках. Это заметили немецкие мотоциклисты [76] и погнались за Князевым. Мы оставили автоколонну и начали штурмовать мотоциклистов, прикрывая друга. Восемь из них мы уничтожили, двое уцелели. Они замыкали колонну, поэтому успели развернуться и скрыться в деревне.

Покрутились еще минут 10–15, чтобы дать возможность Князеву подальше уйти от места приземления, а потом полетели на аэродром. Тяжело было оставлять боевого друга на вражеской территории. Здесь местность буквально была изрезана мелкими балками и покрыта островками кустарников, по всему району вразброс высились многочисленные курганчики. Не видно было вблизи ни одной полоски земли, пригодной для приземления наших самолетов И-16.

Мы все время думали о Князеве, надеялись, что он вернется. Но шел день за днем, а его все не было. Избегали разговоров о Князеве в присутствии его техника Л. М. Ивакина. Он очень переживал потерю своего командира, стал на себя не похож. С доброй завистью смотрел Ивакин на тех техников, которые с улыбкой встречали своих командиров. Он помогал им готовить самолеты к вылету, а закончив работу, глубоко вздыхал и шел к своей пустой стоянке. Нам всем от души жаль было Ивакина, так крепко привязавшегося к своему командиру. Если бы его пустили, он, не задумываясь, пошел бы на поиски Князева.

Инженер эскадрильи Е. А. Коломиец иногда журил Ивакина, чтобы не вешал голову: «Князев не из тех, кто смирится с пребыванием в неволе, он землю насквозь прогрызет, но вернется, вот увидишь», — успокаивал он техника. [77]