Под крылом Днепр

Базируясь на аэродроме Хоцкое, полк получил задачу: надежно прикрыть переправу через реку Днепр близ города Канева и мост у города Черкассы, чтобы дать сухопутным войскам возможность планомерно отойти на левый берег.

В полку оставалось очень мало самолетов. Пришлось даже прибегнуть к помощи боевой части, сформированной из летно-инструкторского состава Мелитопольской авиационной школы летчиков-наблюдателей на самолетах Р-5, которая базировалась рядом.

Гитлеровское командование сосредоточило в районе переправы крупную авиационную группировку, состоявшую в основном из пикирующих бомбардировщиков Ю-87 и истребителей МЕ-109. Мы несли тяжелые потери в людях и технике. В этой суровой обстановке очень большую работу среди личного состава проводили политработники под руководством комиссара полка В. Е. Потасьева. Они разъясняли, какие меры принимаются партией и правительством, чтобы остановить врага, обескровить его, а потом изгнать, очистить нашу территорию от фашистов.

Старший политрук Василий Ефимович Потасьев, недавно прибывший в наш полк, вел себя с нами, как старый сослуживец. Нас к нему располагали его простота и непринужденность. Он всегда находился с нами. Когда в его присутствии говорили о тяжелом положении на фронтах, он спокойно, без тени тревоги мог снять с присутствующих напряжение, вселить в них уверенность в разгроме врага и в нашей Победе. Мы глубоко верили нашей партии и Советскому правительству, были убеждены, что будет праздник и на нашей улице. Но сейчас у нас нет другого пути, кроме как стоять насмерть, биться, истребляя живую силу и технику гитлеровцев.

Между тем разгоралась битва в воздухе. Мы успевали только пополнять горючее и боеприпасы и снова поднимались [44] в воздух. Немецкие бомбардировщики сначала летали группами со слабым прикрытием, и нам удавалось небольшими силами, в составе 4–6 самолетов, расстраивать их боевой порядок, не допускать прицельного бомбометания. В зависимости от обстановки смелой и дерзкой атакой сбивали врага. Чтобы лишить нас этой возможности, фашисты стали менять тактику. Они создавали различные группы тактического назначения: впереди шли 4–6 самолетов для сковывания нас боем, за ними — основная группа бомбардировщиков по 9 самолетов в каждой колонне, тоже под прикрытием истребителей.

При том количестве самолетов, которым располагал наш полк, задача надежного прикрытия переправы требовала от нас адских усилий. Постоянно приходилось половину всего самолетного парка держать в воздухе, другая половина находилась на аэродроме и по мере надобности тоже вступала в бой.

Прошло уже полтора месяца с начала войны. Учебные воздушные бои, которые вели мы в мирное время, ничего общего не имели с настоящими, которые приходилось вести теперь. Разница не только в том, что в мирных «боях» мы не стреляли друг в друга. На войне человек подчинен совершенно иным законам. Здесь с того момента, как ты сел в самолет, начинается поиск противника, кровного врага, отношения с которым четко определены формулой: «или ты его, или он тебя». Первое правило ведения воздушного боя — непрерывный осмотр воздушного пространства. Кто первым обнаружил противника в воздухе, тот и занимает господствующую позицию для сближения, а затем и атаки. Необходимо всегда стремиться иметь преимущество в высоте, скорости. И еще — стараться подойти к противнику незамеченным и открыть огонь по цели первым. Если хотя бы один самолет противника сбит, если атака наша внезапна, немецкие летчики, даже численно превосходящие нас, покидали поле боя, пользуясь превосходством скорости. [45]

По проведенным боям мы уже знали, какие тактические приемы применяют фашистские летчики. Они, как правило, начинали атаки со стороны солнца, маскируясь за кучевыми облаками. А если такой возможности не было, эшелонировались по высоте. Разделялись попарно и начинали атаки сверху и с задней полусферы последовательно (эта тактика их описана уже выше), а в это время один или два самолета снизу и сзади подкрадывались для атаки. Если успеха не добивались, применяли метод «приманки». Метод этот тоже заслуживал нашего внимания. Он заключался в том, что пара немецких самолетов проходила на таком удалении, чтобы оказаться вне досягаемости наших пуль, и в то же время на достаточном расстоянии, чтобы за ними «побежали» мы. Как только наш летчик попадался на эту удочку, сверху фашистские асы на большой скорости сваливались на него. Это нередко кончалось гибелью боевого друга.

Невозможно было смириться с тем, что война — это сплошные потери. Боль сжимала сердца, когда с задания не возвращались наши товарищи. Так было и на этот раз, когда на прикрытие переправы в районе Канева вылетела группа самолетов под командованием старшего лейтенанта В. Б. Маскальчука. С ним были В. Г. Липатов, Б. И. Карасев, В. С. Батяев, В. Ф. Деменок, Н. А. Семенов. Их встретили 12 истребителей МЕ-109, которые, как видно, имели задачу расчистить воздух и обеспечить прицельное бомбометание своим бомбардировщикам. Имея превосходство в высоте к скорости, немецкие летчики пара за парой начали атаки со стороны солнца.

Шестерка отважных советских летчиков вступила в бой с двенадцатью истребителями противника. Группа капитана Маскальчука, несмотря на яростные атаки врага, сохранила боевой порядок, обеспечивающий взаимную огневую поддержку. Мы видели, как два истребителя противника снизу на большой скорости атакуют Карасева. Маскальчук ринулся ему на помощь. Тут же сверху на [46] Маскальчука пошли два МЕ-109. Тогда Липатов энергично набрал высоту и длинной очередью из четырех пулеметов прошил впереди летящий «мессер». В тот же миг второй «мессер» открыл огонь по самолету Липатова, но, подожженный Карасевым, рухнул на землю.

В этот момент пара истребителей противника атаковала снизу Батяева. Деменок метким огнем сбил ведущего пары, но проскочил мимо второго немецкого летчика и на некоторое время оторвался от группы. На него сразу налетела пара МЕ-109. Их отбил Семенов. В момент, когда Деменок разворачивался, чтобы соединиться со своей группой, его атаковала еще пара «мессеров». Самолет Василия Федоровича как-то качнулся вправо, а затем перевернулся через крыло и отвесно вошел в пикирование. Наблюдая со стороны, можно было подумать, что Деменок маневром отрывается от противника, но, к нашему несчастью, это был последний полет замечательного летчика, погибшего при защите переправы через Днепр. А бой тем временем продолжался. К цели подошли две девятки пикирующих бомбардировщиков, Ю-87 под прикрытием шестерки истребителей МЕ-109. Бой шел непосредственна над переправой, поэтому бомбардировщики не могли зайти на цель с грузом. Снова началась серия атак истребителей, а бомбардировщики направились на малой высоте к цели, обходя ее с востока, чтобы отбомбиться. Этот маневр заметил Маскальчук. Он ринулся сверху на ведущий бомбардировщик и с первой атаки подбил его. На Маскальчука пошла пара МЕ-109, открыв шквальный огонь, но фашистские летчики не рассчитали дистанцию и промахнулись. Хорошо было видно снизу, как наши самолеты вращались в гуще разрывов снарядов немецких зенитных батарей. Боясь, что Маскальчук может погибнуть, Липатов бросился ему на выручку, но его самого атаковала пара истребителей снизу под углом в 30 градусов. Летчик этого не видел, поэтому продолжал преследовать противника. Василий Григорьевич перевел самолет в [47] набор высоты, описал замкнутую кривую, выполнил почти правильную петлю и, не выходя из пикирования, пошел к земле. Мучительно больно было смотреть, как погибают друзья.

Наблюдавший этот бой со своего передового командного пункта командующий ВВС 25-й армии генерал-майор авиации Т. Т. Хрюкин приказал оформить материал на присвоение Василию Григорьевичу Липатову звания Героя Советского Союза посмертно. Его и Василия Федоровича Деменока похоронили мы на песчаном берегу Днепра. И мертвыми продолжали они охранять эту переправу. Здесь же покоятся и другие отважные летчики нашего полка — Я. А. Козлов, И. И. Новиков, П. В. Михайлов, И. Г. Илинов, С. Я. Колесник...

Перелетев на новый аэродром у села Богодуховка, полк продолжал выполнять ранее поставленные задачи по прикрытию переправ через Днепр, ведению разведки, сопровождению бомбардировщиков. Командование армии интересовало: по каким направлениям, каким составом движутся войска противника, а заодно — где находятся наши войска и по каким дорогам они отходят.

Эта была непростая задача, если учесть, что в полку осталось всего пять исправных машин. Теперь на каждый мост посылали по одному экипажу. На высоте 1500–2000 метров кружится один летчик в районе переправы, вступая в бой против четырех-шести и более истребителей МЕ-109 и одной, а то и двух девяток бомбардировщиков Ю-87, с целью не дать прицельно бомбить противнику. На выполнение такой задачи много раз приходилось подниматься в воздух летчикам нашего полка Карасеву, Батяеву, Колеснику, Семенову, Максименко, Середе, Фарнакееву, да и всем другим.

По-прежнему из-за отсутствия моторов много самолетов простаивало. Инженер полка майор Р. И. Миценмахер приказал сержанту Д. Ф. Цыкулову выехать на автомашине [48] в район Киева на головные склады и получить запасные части к самолетам и моторам.

Мы еще не знали, что судьба Киева была уже предрешена. Войска противника подвижными частями охватили группировку наших войск с юга и с севера, и вскоре она оказалась в окружении. В нем могли бы оказаться и мы, если бы не команда о перебазировании на юг, под Днепропетровск.

Цыкулов за ночь проскочил в район Пуще-Водицы, в лесу нашел головные склады. Начальник склада обрадовался, увидев еще одну машину, которую можно было загрузить. Ему было приказано — вывезти все, что возможно, остальное немедленно уничтожить. Колонна из десяти до отказа груженных машин стояла и ждала наступления темноты. Цыкулов сумел незаметно для движущихся рядом вражеских колонн провести машины. К утру все они стояли у нас на аэродроме. Это был праздник всего личного состава полка. Начальник склада оставил нам много запасных частей, тем самым облегчив свои перегруженные машины, и двинулся на восток. Наши техники сутки работали, не сомкнув глаз, ввели в строй все неисправные самолеты. На второй день мы перелетели на аэродром Чернобай, где базировались штаб дивизии и соседний полк, а оттуда перелетели под Днепропетровск. Там обстановка еще более осложнилась.

Разведка только что доложила, что немецкие войска смешанной колонной идут на восток в сторону пункта Шполы и узловой станции Смела. Это подтвердил и Н. А. Семенов, вылетавший на разведку в паре с младшим лейтенантом П. В. Михайловым. Из доклада Семенова стало известно, что Михайлов с целью более детальной разведки выполнил повторный заход в район расположения немецких войск в мельколесье. Гитлеровцы открыли сосредоточенный огонь из всех видов оружия и сбили его. [49]

Спустя полтора-два часа я полетел с Василием Батяевым в этот же район. Я решил осмотреть район дважды — с востока на запад, а затем с запада на восток. При подлете к цели на высоте 50–60 метров снаряд от пушки «Эрликон» попал в левое крыло моего самолета. От разрыва образовалась большая дыра в середине плоскости. Самолет сразу стал сильно крениться влево. Чтобы удержать его в горизонтальном положении, мне пришлось лететь со скольжением, то есть юзом. Все же мне удалось на обратном маршруте еще раз благополучно пролететь над этим районом на высоте 20–30 метров, несмотря на сильный огонь зенитчиков.

Неожиданно мы оказались над полевым аэродромом, где на опушке стояли до десятка истребителей МЕ-109, два из них находились на старте, готовые к вылету, а неподалеку от них стоял самолет ХЕ-111 и заправлялся горючим.

Из-за того, что мой самолет был подбит, я не рискнул их штурмовать, а просто с ходу обстрелял. Два «мессера», взлетели. Они догнали нас и пошли в атаку с задней полусферы. Ввязываться с ними в бой нам было невыгодно, но отбиваться надо. Батяев почувствовал, что у меня с машиной не совсем ладно, и первым развернулся в левую сторону в лоб атакующим. Я пошел на правый разворот, зная, что подъемная сила на поврежденном левом крыле уменьшилась и при развороте влево самолет на малой высоте очень трудно вывести из крена и все может кончиться плачевно. Мой разворот вправо получился кстати, так как на Батяева пикировал второй самолет противника. Я на встречно-пересекающем курсе атаковал его, и МЕ-109 врезался в лес, а второй «мессершмитт» резко пошел вверх и стал кружиться над местом, где упал первый. Этим моментом мы воспользовались и взяли курс на свою базу. Самолет противника сопровождал нас до самого Днепра, но не стал атаковать.

Наш полк двенадцатью экипажами перебазировался [50] на полевой аэродром Подпильня. На аэродроме не оказалось ни горючего, ни боеприпасов, никаких средств обеспечения полетов. А на запад через наш аэродром летят несколько тихоходных Р-5 без прикрытия. На самолетах нет бронеспинок, и бензиновые баки на них без протекторов. У линии фронта их встречают четыре МЕ-109 и сбивают на наших глазах. Объятые пламенем, один за другим падают наши собратья, и мы ничем не можем им помочь. До слез обидно и больно видеть такую трагедию. В каждом из нас еще более возрастали ненависть к врагу и желание беспощадно уничтожать его.

Помнится неудержимый рывок Василия Маскальчука, когда, едва заправившись, не дожидаясь товарищей, он взлетел навстречу «мессерам», расстреливающим из пулеметов беззащитных наших летчиков, спускающихся на парашютах. В короткой горячей схватке Маскальчуку удалось сбить один МЕ-109, а второй подбить, но сам он получил ранение. Мы прикрыли его выход из боя и посадку.

Летчики, приземлившиеся на парашютах недалеко от наших артиллерийских позиций, наблюдали за боем Маскальчука с земли. Они пришли на наш аэродром и со слезами на глазах обнимали Василия Борисовича. За этот подвиг он одним из первых в полку был награжден орденом Ленина.

Дорогие мои однополчане! Увидеть бы вас всех вместе да вспомнить, что такое обычный боевой день для летчика. Хотя бы для лейтенанта Петра Середы. Вылетел он на разведку войск противника западнее Днепропетровска. В ходе разведки его атаковали два МЕ-109. Середа не видел их. Он, круто перекладывая с левого на правый крен, тщательно осматривал местность, запоминая, где находится техника врага и сколько ее. При развороте в левую сторону он обратил внимание на несколько разрывов снарядов «Эрликона» впереди себя и немного выше. Подумал, что с земли его обстреливают зенитчики. Но по [51] нему били с самолета. К счастью, немецкий летчик не попал по машине Середы. Оглянувшись назад, Петр увидел, что один фашист отстрелялся, а второй пикирует. Покруче потянул на себя ручку управления и начал разворачиваться с набором высоты на восток. Технические возможности самолета И-16 не позволяли оторваться от противника. Оставалось одно — драться до победного конца.

Середа с трудом успевал отражать атаки. Он понимал, что малейшая неточность в контрманевре может стать роковой. Не было ни одной свободной секунды, чтобы следить за приборами, контролирующими работу мотора или расход горючего. Все внимание за воздухом, все время нужно видеть оба самолета противника. При атаке в лоб немецкие летчики, как правило, уклоняются, есть среди них и такие, которые, увлекаясь прицеливанием, допускают сближение.

Наиболее удобный момент для атаки — это когда самолет противника начинает отворачивать. Середа это знал. Вот враг летит навстречу, все время увеличиваясь в размерах. Создается такое впечатление, что он к тебе приближается, а ты стоишь на месте. Остаются секунды до открытия огня, рука неспокойна, пальцы сами тянутся к гашеткам. Вражеский самолет начал уже вписываться в кольцо прицела. Середа открыл огонь из четырех пулеметов. Враг, прошитый длинной очередью, врезался в землю. Второй гитлеровец не стал рисковать и ушел на свою сторону.

Горючего оставалось в обрез. Середа успел сесть на свой аэродром, а срулить с полосы не смог из-за полной выработки горючего.

На войне частая смена мест дислокации — явление неизбежное, и это занятие нас порой утомляло не меньше, чем бои. После очередного перелета мы приземлились на аэродроме Перещепкино. Сюда мы прилетели без 4-й эскадрильи. По приказанию командира 44-й авиадивизии [52] полковника Забалуева ее передали другому полку, в связи с изменением штата полка.

Стояли погожие августовские дни, и мы время зря не теряли. В один из таких дней улетел на задание весь летный состав. На аэродроме остались только три самолета: младшего лейтенанта Василия Князева, мой и командира полка. Над полупустым аэродромом появилась группа наших бомбардировщиков ДБ-Зф. Они дали условный сигнал «Я свой самолет», встали в круг и стали просить истребителей сопроводить их за линию фронта. Мы все трое дружно поднялись. До цели долетели благополучно. Бомбардировщики вот-вот должны лечь на боевой курс для сброса бомб. В это время нас перехватили восемь ХЕ-113. Это были высотные и скоростные истребители, предназначенные для перехвата и уничтожения разведчиков и бомбардировщиков.

Появление истребителей для нас не было неожиданным, мы их обнаружили гораздо раньше, чем они подлетели к нам. Немецкие летчики решили атакой сверху сзади уничтожить наше звено или же связать нас боем малыми силами, оторвать от бомбардировщиков и главными силами расправиться с ними.

Фашистские летчики, заняв исходную позицию, пара за парой пошли в атаку. Я подумал, что наш командир не видит надвигающейся опасности, поэтому вышел немного вперед и показал ему на атакующие нас самолеты противника. Андрей Гаврилович энергичным сигналом приказал держаться своего места, сам вывел обороты мотора на полную мощность. В это время Князев начал разворачиваться влево, уклоняясь от атаки первой пары истребителей противника. После выхода из атаки, в тот момент, когда немецкие летчики спокойно перешли в угол набора. Андрей Гаврилович, подавшись немного влево, резко перевел свой самолет в набор высоты и длинной очередью из всех точек сбил один из атакующих нас «хейнкелей».

На фоне голубого неба было хорошо видно, как трассирующие [53] пули вдоль фюзеляжа, через кабину летчика к хвосту аккуратной строчкой ложатся на корпус немецкого самолета.

Вражеский летчик продолжал некоторое время лететь, не меняя профиля, и создалось впечатление, что с ним ничего не случилось. Но через секунду-другую самолет начал давать крен влево с опусканием носа, а затем, все быстрее закручиваясь, пошел к земле. Неутолимое любопытство охватило меня. Так и хотелось проследить, как враг врежется в землю. Но этого делать нельзя. Еще семь самолетов противника роем носятся над головой. Любая ошибка, любой промах могут оказаться для нас роковыми.

Наш командир ведет себя спокойно, и это нас воодушевляет. Без суеты занимает он прежнее место вблизи бомбардировщиков. Мы в растянутых боевых порядках, но огневую связь не теряем. Искусно маневрируя, держимся около своих бомбардировщиков и не допускаем атаки противника на них. Немецкие летчики пытались менять тактику, но все их приемы для нас уже были не новы. Хотя прошло всего немногим более шести недель, как началась война, мы быстро научились разгадывать маневры врага и лишать его инициативы в бою.

Сбросив свой груз, наши бомбардировщики взяли курс на восток и полетели со снижением, наращивая скорость. Враг стал их преследовать, пытаясь во что бы то ни стало пробиться к ним сквозь наше прикрытие.

Во время одной из атак противника очень эффектно подбил «хейнкель» Василий Князев. Но другой фашистский летчик с близкой дистанции напал на него. По сигналу Андрея Гавриловича я стал прикрывать Князева, а сам он вел бой с шестью истребителями противника. У Василия в моторе оказался пробитым один цилиндр. Тяга упала, но мотор позволял еще держаться в воздухе. Снова все мы соединились и продолжали полет с пологим снижением [54] на скорости около 400 километров в час, держа Князева впереди ближе к бомбардировщикам.

Атаки противника не прекращаются. Немецкие летчики заметили, что мотор у Князева дает выхлопы белого дыма. Это первый признак, что горит масло, значит, с мотором что-то неладно. Фашистам очень хочется расправиться с подбитым самолетом. Надо помочь другу, но Я: сам едва успеваю отбиваться от атак. Вася держится молодцом, старается уклониться от наседающих самолетов, а наш командир, маневрируя по флангам бомбардировщиков, изо всех сил тоже отбивается.

Князев летит ниже нас на 100 метров. Вижу, что к нему подкрадывается снизу один ХЕ-113. Я пошел на перехват противника, защищая товарища, но сам попал под огонь второго «хейнкеля». Это не ускользнуло от внимания Маркелова. Резко повернув вправо, он пошел на атакующего меня противника. Немецкий летчик, занятый прицеливанием, не заметил опасности и был сражен метким огнем командира. Задержись на доли секунды Андрей Гаврилович, меня не стало бы. Кто может так полно оценить подвиг, совершенный человеком во имя спасения другого человека, как не тот, которому спасли жизнь? Такое не забывается...

Бой длился не более 15–20 минут, но сколько раз за такое короткое время мы лицом к лицу встречались со смертью, о которой совершенно тогда не думалось.

Летим уже над территорией, где находятся наши войска. Истребители противника ослабили натиск, а затем и вовсе прекратили преследование. Но мы знали, что враг опытный и коварный и ни на секунду нельзя ослаблять бдительность. Не напрасны были наши опасения. Немецкие летчики сымитировали уход с поля боя, а пару самолетов оставили в стороне, чтобы подстеречь нас в районе аэродрома и во время посадки атаковать. Мы снизились до высоты 100 метров, продолжая внимательно следить за воздухом. Все произвели посадку, зарулили [55] на стоянку. Подошли к командиру за получением указаний и замечаний по только что проведенному воздушному бою.

Мы ожидали, что сейчас наш командир, как всегда, начнет не торопясь разбирать детально проведенный бой и даст наставления, как надо поступать в воздухе в зависимости от складывающейся обстановки. Но Андрей Гаврилович подошел к нам вплотную, руками обхватил нас, крепко прижал к себе и сказал: «Молодцы!». А затем энергично повернулся к своему самолету И-16, протянул руку к нему и сказал нам: «Смотрите, как изуродовали моего «ишачка» фрицы». И только теперь, на земле, мы заметили, что между кабиной и хвостовым оперением на фюзеляже зияла большая дыра.

Если бы снаряд угодил в цель на полметра вперед, то непременно потеряли бы мы своего командира. Лишь сейчас дошло до нас, какой смертельной опасности подвергал себя Маркелов, спасая одного из своих летчиков...

Бескорыстие, готовность к самопожертвованию, отцовская забота о каждом из нас снискали командиру 88-го истребительного авиационного полка Андрею Гавриловичу Маркелову заслуженную любовь всего личного состава.

Спасать жизнь летчика, рискуя своей, — это в традициях воинской дружбы. Мы воспитывались на многочисленных героических примерах, продемонстрированных советскими летчиками в боях за нашу Родину и при выполнении интернационального долга. Окажись в экстремальной обстановке, каждый наш летчик, не колеблясь, отдал бы жизнь во имя спасения друга. Крепкое фронтовое братство удесятеряло наши силы и решимость драться до победного конца. Нас не страшило превосходство врага в вооружении. Мы вступали в бой в любом месте, где встречались с противником, а если наши товарищи гибли, то как герои, как победители. [56]

* * *

Чуть раньше я упомянул о самоотверженном труде наших техников, которые по праву делили с летчиками их успехи в небе. Многих добрых слов заслуживают они, их мужество достойно самых высоких оценок.

С первого дня войны включились они в горячую боевую работу, трудились в полевых условиях днем и ночью, в дождь и в жару, под артиллерийским обстрелом и бомбежкой, проявляя подлинную стойкость. В начале июня на аэродроме Бохоники ремонтировали шасси на моем самолете И-16 техники первой авиационной эскадрильи под руководством инженера Коломийца, о котором уже говорилось в книге.

В процессе ремонта самолет стал сползать с козелка. Увидев это, мой техник Василий Сахаров подставил свои плечи под крыло самолета и удержал его. Это — центнеры груза. Когда поставили козелки и опасность была ликвидирована, Василий Сахаров со стоном присел на землю и сказал: «Ребята, я ничего не вижу». Тут товарищи увидели, что у него от физического перенапряжения глаза вышли из орбит.

Врач полка военврач 2-го ранга К. С. Кондрычин отправил его в санчасть. Молодой и сильный организм справился с тяжелой травмой. Сахаров выздоровел и, к моей радости, снова стал обслуживать мой самолет. Но вскоре наш однополчанин погиб...

В августе 1941 года на аэродроме Перещепкино, севернее Новомосковска, после возвращения с задания я заявил, что левый крыльевой пулемет не работает. Василий Сахаров вместе с оружейным мастером проверили пулемет. Обнаружили порыв ленты, из-за чего патроны не попадали в ствол. После второго вылета я повторил жалобу. Снова провозились с пулеметом, поломку устранили, и я пошел на третий боевой вылет. После приземления Сахаров по моему лицу заметил, что с пулеметом опять неладно. [57]

Он встал спереди ствола и правой рукой слегка ударил по нему. Тут спусковой механизм сработал, произошел одиночный выстрел, пуля попала прямо в лицо Сахарову. Все мы остро переживали эту утрату. Когда идет война и друзья гибнут в бою — это понятно. А тут смерть настигла человека в будничной обстановке...

Ведя тяжелые оборонительные бои, наши сухопутные войска сдерживали выход немцев к Днепропетровску. Возросли и наши нагрузки, увеличилось количество вылетов. Мы наносили бомбово-штурмовые удары по местам скопления войск и по путям передвижения противника.

Днем прибыл к нам командир дивизии полковник Забалуев и поставил задачу — срочно уточнить состав группировки немецких войск, определить наличие у врага танков и артиллерии западнее и юго-западнее Днепропетровска.

На разведку вылетел я с В. С. Батяевым. Летели спокойно, особых опасностей не предвиделось. При подлете к населенному пункту Николаевка мы почувствовали, что этот район плотно прикрывается зенитными средствами. Вблизи населенных пунктов Николаевка, Сурско-Литовское, Новоалександровка обнаружили большое количество танков, сосредоточенных и замаскированных в кукурузе. Надеясь, что Батяев зорко будет следить за воздухом, я всецело увлекся выявлением наличия войск на земле. Тщательно осматривал кукурузные поля и лесочки в балках, лишь иногда мельком оглядываясь на своего напарника. У него как будто все нормально, держится парень хорошо и никаких сигналов не подает. Пересекли реку Днепр. Здесь только заметил я, что Вася ранен. Лицо его было без летных очков, залито кровью. Установленным сигналом велел ему садиться первым, что он и сделал.

Оказалось, что осколком малокалиберного снаряда в районе Николаевки Батяев был ранен в левую часть лба, и стекло летных очков разбилось. Кровь заливала глаза, мешала смотреть. Он сбросил разбитые очки и натянул [58] летный шлем на рану, тем самым остановил доступ крови к глазу. Вытирая со лба рукой просачивающуюся кровь, продолжал полет. В таком состоянии, не покинув напарника, Батяев у населенного пункта Новоалександровка начал штурмовать пехоту противника, следовавшую на автомашинах по дороге в сторону Днепропетровска, и поджег три автомашины.

По данным нашей разведки был нанесен бомбово-штурмовой удар по скоплению войск противника. Возможно, мы им сорвали очередную попытку с ходу овладеть городом Днепропетровском.

* * *

Вскоре произошел памятный для меня случай, который стал пусть небольшой, но своеобразной вехой в моей боевой биографии. В тот день на аэродроме стояли всего два самолета, остальные находились в воздухе. С командного пункта поступил сигнал: «Немедленно в воздух, на перехват самолетов противника!» Лейтенант Семен Николаевич Сливко сел на свой самолет, я на другой. Взлетели. К городу Новомосковску, расположенному в 8–10 километрах северо-восточнее Днепропетровска, на высоте 200 метров нам навстречу шли два самолета противника — один Ю-88, другой МЕ-110. При подлете к городу самолет Ю-88 развернулся строго на север, а МЕ-110 — на юг. Лейтенант Сливко погнался за «юнкерсом», а я за «мессершмиттом». Сперва почувствовал, что сближаюсь с противником в режиме набора высоты. Видимо, летчик МЕ-110 заметил меня. Он резко прибавил газ, перешел в режим горизонтального полета на полных оборотах двигателей и стал быстро уходить от меня.

Собрался развернуться обратно к себе на аэродром, и в этот момент увидел над правым крылом след трассирующих пуль. Оглядываясь назад, я разворачиваюсь [59] влево. Теперь я понял, что проглядел, как меня атаковали два самолета, подобных которым я до сих пор не встречал на фронте. Что ж, вынужден вступить в бой. На виражах смотрю — заходят мне в хвост, перехожу на косую петлю — вижу, что превосходства не имеют, но и у меня его нет.

Начинаю тянуть вниз, где летные качества самолета И-16 проявляются эффективнее. Бой веду на вертикальном маневре, используя наличие высоты для разгона и набора скорости. У земли мы все трое оказались в большом замкнутом круге в вертикальной плоскости неподалеку от нашего аэродрома.

Я находился между двумя самолетами противника, расположившимися спереди и сзади. Стараюсь поймать в прицел передний, в то же время часто оглядываюсь назад, боясь стать добычей второго. Все же мне удалось на мгновение «заманить» в прицел впереди летящего и открыть по нему огонь. Я сразу же посмотрел назад, не стреляют ли по мне. Но враг не сделал ни единого выстрела, он прекратил преследование и на максимальной скорости стал уходить на запад. Посмотрел вперед, и все стало ясно: гитлеровец спускался на парашюте, а его самолет, охваченный пламенем, летел к земле...

По альбому, где были напечатаны силуэты иностранных самолетов, мы установили, что это «Арадо-197». Летчик или поторопился, или просто был малоопытный, потэтому, видимо, не попал в меня с выгодного положения.

Для меня это была большая победа, так как до этого случая я один не встречался в воздухе и не вел бой с превосходящим по количеству самолетов противником. Фашистского летчика взяли в плен. Этот рыжий верзила вел себя нагло, самоуверенно, смотрел на нас высокомерно. Был одет в кожаный комбинезон с многочисленными карманами на молниях.

Разговаривать с ним или просто спросить о чем-нибудь мы не могли — никто из нас не владел немецким языком. [60]

Скрестив руки на груди, он смотрел на самолет И-16. Вероятно, гитлеровец сравнивал свой остроносый, с длинным и тонким фюзеляжем цельнометаллический самолет с нашим деревянным, короткофюзеляжным, тупоносым самолетом, который не особенно впечатлял на земле, и, видимо, до сих пор не мог понять, как же советский летчик, летая на такой машине, сумел сбить его, аса «Люфтваффе».

Я стою перед ним и смотрю на него. Здоровый парень, на вид года на два моложе меня. Широк в плечах, стройный. Смотрит на нас в упор. Николай Семенов зовет друзей: «Ребята, идите сюда, посмотрите на живого фрица».

Идут летчики, техники, оружейники, мотористы. И отвращение, и любопытство вызывает у нас этот «ариец», «сверхчеловек». Это первый пленный, которого мы видим на своем аэродроме. Пригласили на «смотрины» и Василия Ефимовича Потасьева. При появлении комиссара пленный заволновался, побледнел и начал глазами бегло шарить вокруг, затем в страхе вскочил и пристроился сзади стоящего рядом техника-лейтенанта Г. М. Богомолова, рост которого 192 сантиметра. Немец утонул за громадной фигурой Богомолова, и все громко засмеялись. Василий Колесник не удержался от шутки: «А ведь у этого лыцаря душа заячья».

С гитлеровца сразу слетела спесь. Куда только делась надменность, с которой он только что оглядывал нас. Мы поняли, что он и ему подобные, попав в плен, расскажут все, что знают, ради спасения своей шкуры, а сами они ни во что не ставят жизнь миллионов людей. Вчерашний воздушный разбойник как-то сник, стал жалким, с мольбой смотрел на нас, опустив руки по швам. Пленного увезли в штаб дивизии, но не один раз была предметом наших забав быстрая метаморфоза, которая произошла с ним на нашем аэродроме.

...Немецкие войска вышли к городу Днепропетровску, прорвались на его окраины. Местные партийные и советские [61] работники делали все возможное для эвакуации населения, предприятий, учреждений. Город горел. Дым заволакивал небо, поэтому ниже 2000 метров тяжело летать.

Колонны бомбардировщиков противника волна за волной под прикрытием сильного наряда истребителей МЕ-109 беспрерывно совершают налеты на мосты и переправы через реку Днепр, подвергают бомбежке и обстрелу эвакуируемую технику и мирное население, которое скопилось у переправ. На левый берег отходят и отступающие войска. Командиры четкими указаниями пытаются наводить порядок, успокоить людей.

Многократные вылеты на задание, сопряженные с воздушными боями с превосходящими силами противника, и штурмовые действия под огнем немецких зенитных средств сильно изматывали летный состав. Часто поглядывали на раскаленный диск солнца. Казалось, что оно стоит на одном и том же месте неподвижно, словно на привязи. Мечтали, когда оно сядет за горизонт и наступят желанные часы отдыха.

Если удавалось найти малейшую возможность вздремнуть несколько минут, то это только тогда, когда техники готовили самолеты к повторному вылету.

Командование принимает все меры, чтобы обеспечить надежное прикрытие мостов и переправ, через которые уходят на восточный берег наши войска. Переправившиеся туда части немедленно приступают к организации там обороны.

Вражеская пехота упорно продвигается вдоль правого берега Днепра, вверх к переправам. Поступила команда вылететь на ее штурмовку. С воздуха засекли до батальона пехоты противника. Мы подоспели вовремя и обрушились на врага. Те, у кого кончились боеприпасы, поднялись вверх, а те, у кого еще остались патроны, продолжали штурмовку, сея панику во вражеском стане. Тут поднялась [62] в контратаку наша пехота, и остатки батальона гитлеровцев обратились в бегство.

Положение восстановлено, противник отброшен. И у нас настроение поднялось. Впервые с начала войны мы увидели, как солдаты хваленой гитлеровской армии, трусливо оглядываясь, панически бежали под натиском наших бойцов. Пусть это произошло на узком участке родной земли и этот бой не может повлиять на общий исход войны, но все же это была победа, вселявшая уверенность в том, что, как ни силен враг, его можно бить, и не так он страшен, как его расписывала на весь мир геббельсовская пропаганда. Главные сражения и главные наши победы были еще впереди...

Мы были заняты еще штурмовкой войск противника, а из штаба дивизии поступила команда «немедленно выслать группу для прикрытия железнодорожного моста через Днепр». На аэродроме находился только один самолет Николая Семенова. На нем он и поднялся.

Солнце уже садилось за горизонт. Днепропетровск горел. Картина была жуткая. На багрово-красном небе будто огромной кистью кто-то очагами размазал черную краску.

Когда Семенов подлетел к железнодорожному мосту, солнце совсем уже село. Пора возвращаться на свою базу. Он набрал высоту до 3000 метров и осмотрел горизонт на западе. Никаких признаков приближения авиации противника.

Решил вернуться домой. В это время на его глазах мост рухнул в днепровские воды. Но фашистские самолеты здесь были ни при чем. Мост был подорван нашими войсками согласно приказу командования.

За ночь противник навел переправу через Днепр в районе населенного пункта Ломовка. Об этом мы узнали после возвращения Васи Князева из разведки. Ему удалось прорваться к переправе сквозь огонь зенитных батарей противника и сфотографировать ее. [63]

Положение становилось еще более серьезным, надо любой ценой разбить переправу. У командования для этой цели нет других средств, кроме авиации. Вспомнили про самолет И-153 («Чайка»), который имелся в 249-м полку. Он мог брать с собой четыре бомбы по 100 килограммов.

Выполнение важной задачи возложили на командира 2-й эскадрильи капитана Андрея Федоровича Лактионова. Он имел опыт бомбометания с самолета-истребителя, на «Чайке» сражался еще во время финской кампании. Под вечер он вылетел под прикрытием восьми самолетов И-16.

Мы подошли к цели на высоте 1200 метров. Андрей Федорович с применением противозенитного маневра прорвался сквозь шквальный огонь вражеских орудий и нанес бомбовый удар по переправе с пикирования. Временами казалось, что его уже сбили — настолько густо рвались зенитные снаряды.

С задания вернулись все. На аэродроме командир дивизии спросил Лактионова, что удалось сделать. Летчик обстоятельно доложил, что противник ведет очень плотный зенитный огонь и не дает возможности нормально прицелиться, приходится все время маневрировать... Разбить переправу можно, но понесем неоправданные потери. Лактионов предложил удар нанести в темное время суток. Это предложение было принято.

С наступлением темноты вновь полетели к переправе. Андрей Федорович набрал высоту до 1000 метров, зашел на цель. Приглушил мотор, и на малых оборотах со снижением точно вышел на боевой курс. Враг открыл по нему бешеный огонь, а он, не обращая внимания, кружится над целью. Выполнил один вираж, второй. Что же он медлит, почему не сбрасывает груз? Самолет тонет в гуще черных разрывов. И вот, наконец, Лактионов стал отвесно пикировать. Земля быстро приближалась, еще секунды — и летчик не сможет вывести самолет из пике.

Андрей Федорович берет рычаг сброса. Бомбы отцепились от замка. После сброса бомб вывел обороты мотора [64] до полного, но тут снаряды зениток настигли его. Мотор перестал работать. Самолет терял высоту, а летчик, пытаясь вывести его из пикирования, задел землю крылом и потерпел аварию. Как нам стало известно позже, Лактионов получил тяжелейшие ранения и почти в безнадежном состоянии был отправлен в госпиталь...

Андрея Федоровича мы узнали недавно. Всего неделю назад прибыл он в наш полк. Черные волосы и нос с горбинкой делали его похожим на горца. Общительный характер Лактионова, уважительное отношение к собеседнику, смелые и дерзкие действия в воздухе снискали ему за короткое время всеобщее признание в полку. Трудно было представить себе, что он своей стремительной походкой уже не придет на стоянку самолетов...

Немного времени прошло с тех пор, как началась война, но уже многих товарищей мы потеряли. И еще более суровели наши лица, еще глубже осознавали мы меру ответственности за судьбу Родины.

В командование второй эскадрильей вступил лейтенант Василий Иванович Максименко. Мы его знали со дня формирования нашего 88-го авиационного полка. Будучи заместителем командира эскадрильи, он много раз водил группу на выполнение боевых заданий.