Мечте навстречу

Человеку свойственно вспоминать прошлое. И прожитые годы предстают тогда перед ним как калейдоскоп событий — больших и малых, бурных и совсем будничных. Если мысленно пройти по их длинному ряду, то обязательно остановишься на одном из них, которое оставило в памяти наиболее прочный след. Для меня, да и всего моего поколения, таким событием явилась Великая Отечественная война. Предлагаемая вниманию читателя книга — это итог моих воспоминаний о суровых днях битвы с фашистскими захватчиками, участником которой я был с ее первых тревожных часов до салютных залпов Победы...

Когда я взялся за перо, в памяти моей ожили далекие картины детства и юности, самые дорогие моему сердцу места. Вот и старинное кабардинское селение Аушигер, вытянувшееся вдоль большой, шумной, с крутым нравом горной реки Черек. Здесь постигал я основы жизненного опыта, научился отличать зло от добра, здесь формировались черты характера, которые впоследствии сыграли решающую роль в моей судьбе. Здесь жили и трудились мои родители. Их мозолистые крестьянские руки не знали отдыха. И все равно жилось нашей семье очень трудно. И тут еще нас постигло большое несчастье — во время родов умерла мать. После ее похорон новорожденную девочку увезла с собой в соседнее село Псыгансу бабушка по матери [9] Чабихан. Я и моя старшая сестра остались на руках у отца. Ему пришлось начинать семейную жизнь заново. От второй жены отца один за другим родились три мальчика — мои младшие братья, из которых выжил только один Кабарт. Спустя годы родились еще один мальчик — Хабала и девочка Гашакара. Теперь нас стало трое братьев и три сестры.

В мои неполных семь лет отец отправил меня к дальнему родственнику на заработки. В мои обязанности входило во время пахоты погонять волов, «подбадривая» их окриком, а иногда и ореховым прутом, в конце участка разворачивать их и следить, чтобы не сбились с борозды. Так я провел и следующую весну. А когда подошла осень, я пошел в школу. Было это в 1925 году. Отец сказал мне: «Ты уже большой, зря время не трать, постарайся понять все, что тебе будут говорить учителя». Я дал слово отцу, что буду учиться прилежно, не отстану от других. Радости моей не было предела, вместе с тем и волновался изрядно.

Первым моим учителем был Тазрет Хацуков. Он выдал мне букварь, уже отточенный карандаш и тетрадь.

Учился я неровно. Причиной тому были домашние обстоятельства. Как ни храбрился отец, я видел, что моя помощь ему в хозяйстве необходима. Осенью и весной я пас коров, беря тем самым на себя часть забот отца по хозяйству. Иногда поздним летом отец брал меня с собой в казачьи станицы, куда возили чернослив для обмена на хлеб. Однажды в одну из таких поездок мы остановились вблизи станицы Прохладной, чтобы покормить лошадей, дать им отдохнуть, да и самим с дороги немного перекусить. Вдруг наше внимание привлек необычный звук, исходящий сверху. Подняв головы, мы устремили взор в небо. Над нами пролетал аэроплан, по тем временам очень редкий гость в наших краях. Ни к кому не обращаясь, отец покачал головой: и сказал: «Каким смелым нужно быть, чтобы вот так подобно птице летать высоко над землей. Неужели у него голова не кружится?». [10]

Что касается меня, то я был околдован «железной» птицей и сказочным бесстрашным витязем, который подчинил ее своей воле и не дает упасть на землю. Нельзя сказать, что тут же твердо решил я стать летчиком. Но тайная мечта об этом затаилась в моей душе.

Весной 1930 года окончил я сельскую школу. Никаких планов на будущее у меня не было. Летом работал вместе с отцом в поле. Завершив уборку и обмолот небольшого участка колосовых культур, приступили к сенокосу. В самый разгар этой страды посыльный сельского Совета пришел к нам с сообщением, что меня включили в список для отправки на учебу в Нальчик, на подготовительные курсы при Ленинском учебном городке.

Нас, счастливчиков из Аушигера, зачисленных на учебу, было пятеро: Лина Журтова, Муаед Жилоков, Ашарим Жилоков, круглый сирота по фамилии Мукожев и я. Стали заниматься в младшем подготовительном классе. Ленинский учебный городок был создан по инициативе обкома БКП(б) для подготовки кадров национальной интеллигенции. Питомцы его находились на полном государственном обеспечении, бесплатно получали одежду, питание, жили в общежитии. Учебный городок располагал всем необходимым для плодотворной учебы и практической работы. При нем имелось подсобное хозяйство, где выращивались овощи и хлеб, разводились кролики. Отсюда продукты шли на стол учащихся, которым доставляло особое удовольствие пожинать плоды своего труда.

Преподавательский состав был подобран из числа наиболее опытных педагогов-воспитателей. Это И. Воронков, В. Щербович-Вечор, М. Пчелина, В. Архангельский, Т. Шеретлоков, А. Маревичев, К. Крапивин, Ж. Долгат, Ш. Муталипов, А. Шомахов и многие другие. Нашим директором был И. Афаунов, эту должность он совмещал с заведыванием областным отделом народного образования. Быстро промчались годы учебы в Ленинском городке. Наступил волнующий день, когда я окончил педагогический техникум [11] и получил квалификацию учителя начальной школы. К сожалению, до этого времени не дожил мой отец. Он умер в августе 1933 года. Его самой заветной мечтой было увидеть меня учителем. Он считал, что грамотней учителя нет на свете человека. При распределении на работу я получил назначение в селение Урвань. Директор школы предложил мне вести второй класс и преподавать кабардинскую грамматику и литературу в пятых классах. Я работал с полной отдачей. Успевал в первую смену на уроки во втором классе, а во вторую — к пятиклассникам. С удовольствием выполнял и общественные поручения — один раз в неделю, в выходной день, выезжал в полеводческую бригаду, где выпускал стенную газету в порядке шефской помощи. Кроме того, каждый вечер проводил четыре урока для взрослых в школе по ликвидации безграмотности (это была комсомольская нагрузка).

В 1936 году из Урвани меня перевели на должность директора неполной средней школы селения Герменчик. По прибытии туда вначале познакомился с учителями-герменчикцами — Борисом Таовым, Хапачей Каширговым, Адамом Кешоковым. В конце августа вернулись из отпуска «иногородние» преподаватели, и я познакомился со всем коллективом.

С сердечной теплотой вспоминаю я всех педагогов школы, каждый из которых старался в меру своих возможностей помочь мне в работе, проявлял чуткость и внимательность, делился опытом, учил творческому отношению к делу. Глубоко благодарен я и Александру Спиридоновичу Говорову, заведующему учебной частью, за добрую товарищескую поддержку. По сути он привил мне первые навыки правильного руководства коллективом.

Осенью 1937 года я был переведен в Нальчик, в Наркомпрос КБАССР, на должность инспектора отдела по политпросвещению и директора средней школы взрослых по заочному обучению. Итак, я стал работником народного образования, но в то же время все чаще стал думать об [12] авиации, видя себя в мечтах летчиком. И вот однажды в один из весенних дней 1938 года мой непосредственный начальник Латиф Мамбетов в разговоре со мной сказал, что встретил на улице Инала Индреева в летной форме. Дальше из информации Мамбетова я узнал, что Инал только что окончил в Херсоне курсы летчиков-инструкторов и направлен в наш Нальчикский аэроклуб.

Инала я знал, он учился на курс младше меня в Ленинском учебном городке. Известие Латифа меня буквально взволновало. Я решил разыскать Индреева, надеясь, что с его помощью приближусь к осуществлению своей мечты.

И я нашел его. Инал был не один. Рядом с ним, в такой же синей форме летчика шел по скверу Али Шогенов, тоже мой знакомый по совместной работе в селении Урвань. Он там был секретарем комсомольской организации колхоза. В разговоре с ними выяснилось, что они вместе учились в авиашколе, а теперь будут работать в Нальчике в аэроклубе инструкторами. Я рассказал им, что уже дважды делал попытки стать летчиком, но безуспешно. Первый раз, когда отбирали курсантов в аэроклуб, меня не отпустил директор нашего педтехникума, сославшись на то, что я уже был на выпускном курсе. Вторая неудача меня постигла при попытке поступить в Батайское авиационное училище: я опоздал на приемные экзамены.

Выслушав меня внимательно, Индреев, порывистый и категоричный по натуре, тут же сказал: «Приходи к нам, научим!» А Шогенов, полная противоположность Индрееву, рассудительный и неторопливый, стал объяснять, что аэроклубовцы уже завершили теоретическую программу, скоро приступают к наземной подготовке, затем к полетам на самолете У-2. Суть его объяснений сводилась к тому, сумею ли я наверстать упущенное, совмещать изучение ряда важных и сложных теоретических дисциплин с практическими занятиями. И вообще как на все это посмотрит руководство аэроклуба, согласится ли оно принять меня.

На второй день Шогенов и Индреев привели меня в [13] штаб аэроклуба. За столом сидели начальник аэроклуба Г. Жигунов и начальник штаба В. Титов. Али Шогенов доложил им все, что знал обо мне, о моем горячем желании учиться в аэроклубе. Оба начальника переглянулись, и Жигунов не то спросил, не то выразил сомнения в моих способностях: «А как же быть с теоретическим курсом?»

Мои поручители стали дружно убеждать руководство аэроклуба, привлекая внимание к разговору и присутствовавших здесь инструкторов, что они вдвоем за короткое время «вооружат» меня необходимыми теоретическими знаниями, чтобы я мог наравне с другими курсантами приступить к практической подготовке. Маневр удался. Инструкторы поддержали инициативу моих ходатаев, а Титов заметил: «Мы ничего не теряем: если не будет успевать, просто отчислим его и предложим прибыть к следующему набору». Тогда начальник аэроклуба официально объявил свое решение: «Зачислить». Так я оказался в списке летной группы инструктора Инала Индреева. Какими благодарными глазами смотрел я на Шогенова и Индреева! Без их помощи я бы не смог тогда поступить в аэроклуб.

Занимались мы без отрыва от производства. После окончания наземной подготовки решено было провести командирские полеты. Нас тоже привлекли к ним. С каждым курсантом в воздух поднимался один инструктор, мне посчастливилось первый раз лететь с Иналом Индреевым. Я сел в кабину, застегнул привязные ремни. Смотрю за действиями инструктора и запоминаю их. Запуск, прогрев и проба мотора на меня не произвели особого впечатления — раньше я не раз видел, как это проделывал техник самолета.

Инструктор после пробы мотора сбавил обороты до малого, обе руки поднял до уровня подбородка и развел их в стороны. Это был сигнал технику самолета — убрать тормозные колодки из-под колес. Индреев плавно добавил обороты мотора, самолет подрулил к старту. После того как взлет был разрешен, самолет тронулся с места, слегка [14] покачиваясь с крыла на крыло, и стал набирать скорость. В зеркале, которое прикреплено к стойке центроплана, мне видно сосредоточенное лицо инструктора. Он внимательно смотрит вперед. Перед тем как окончательно оторваться от земли, самолет раза два подпрыгнул. Было такое ощущение, что он опустит нос, врежется винтом в землю и перевернется вверх колесами, но после второго толчка самолет мягко завис в воздухе, потом устремился вверх.

Мне казалось, что самолет несется с бешеной скоростью. Предметы мелькают один за другим, едва успеваешь их рассматривать. Увлеченный разглядыванием пейзажа, я не заметил начало пилотажа инструктором и опомнился, когда самолет стал заваливаться на левый бок и начал вращаться в левую сторону. Я понял, что это глубокий вираж. Такое повторилось и в правую сторону. На вираже почувствовал действие перегрузки, меня стало прижимать к сидению. Ноги словно привинчены к полу кабины, руки тоже не поднять. Когда на тебя действует перегрузка, кажется, что время потеряло измерение, и ты с нетерпением ждешь, когда наступит конец этой карусели. Но вот прекратилось вращение, мотор легко и ровно задышал. Через несколько секунд самолет перевернулся вверх колесами. Куда-то исчезли небо и горизонт, мотор перестал работать. Теперь мы летим к земле вниз головой. С некоторым опозданием понял, что инструктор выполнил переворот через крыло.

Индреев начал плавно выводить самолет из пикирования, увеличивая обороты мотора. Машина пошла вверх, меня снова прижало к сидению, и я подумал, что это, наверное, «мертвая петля». Слово-то какое нехорошее — «мертвая». Боязни не было, но многое оставалось непонятным. Инструктор несколько раз повторил фигуру.

Мы вернулись на аэродром. После полета Индреев спросил: «Ну что больше всего понравилось в полете?». Я выпалил: «Мертвая петля». Он улыбнулся и сказал, что выполнял боевые развороты, а не «мертвую петлю». Увидев [15] мой растерянный вид, добавил: «Ничего, успеешь накрутиться на петлях. Для меня сложнее выполнять боевой разворот, чем «мертвую петлю», вот я его и отрабатывал».

За одно свидание с небом многое не узнаешь, но ощущение, которое испытываешь в первом полете, в памяти остается навсегда. Это ни с чем не сравнимо. Подобное испытываешь и во время первого самостоятельного полета, но значительно острее и осознаннее.

За всю многолетнюю службу в авиации мне пришлось освоить многие типы самолетов, и каждый первый самостоятельный полет на новой машине вызывал во мне необыкновенную гордость. Это связано с любовью к избранной профессии. Вообще, что может быть лучше, чем радость и полное удовлетворение от своей работы? С чем можно сравнить состояние летчика, волю которого послушно выполняет огромная стальная птица? Она гудит, рокочет, дрожит всем своим могучим телом от перегрузки и перенапряжения, но полностью послушна тебе. Полет на этой чудо-машине, легендарной птице для летчика — это его песня, его музыка, его праздник и любовь. Летчики в какой-то степени фанатики, они безгранично преданы небу. Скажи ему одно слово: «летать» — и он готов днем и ночью, в любую погоду находиться на аэродроме. Если этой преданностью летчик не обладает, он быстро расстается с пятым океаном, он с ним просто не уживется. Профессия летчика захватывает человека всецело и не отпускает, пока в его груди бьется сердце. О привязанности летчиков к своей профессии хорошие стихи написал командир воздушного корабля Григорий Карлов:

...Нас, курсантов аэроклуба, привела сюда мечта о небе, непреодолимое желание стать летчиками. Нас неудержимо тянуло ввысь, к облакам, в безбрежный воздушный океан. Но мы знали, что вел нас туда путь через учебу в аэроклубе. И хотя мы спешили в небо, но есть программа, и ее надо выполнять по плану. Частью ее были ознакомительные полеты в зону. На первом этапе инструктор особое внимание уделяет обучению курсантов взлету и посадке. Недаром у летчиков есть поговорка: «Взлет труден, посадка — опасна». А управлять самолетом в воздухе легче, и это умение быстрее осваивается.

После нескольких контрольных провозных полетов мой новый инструктор Али Шогенов представил меня начальнику летной подготовки Александру Заплаткину для определения степени готовности к самостоятельному вылету.

Заплаткин после двух полетов по кругу со мной приказал технику принести мешочек с песком и поместить его в переднюю кабину для компенсации веса инструктора, который во время тренировочных полетов обычно сидит в этой кабине. Он дал последнее указание, улыбнулся мне для поднятия настроения, спрыгнул с крыла самолета на землю. Я посмотрел на своего инструктора. Он слегка кивнул головой и показал большой палец, что означало: все идет хорошо. Его спокойствие передалось мне, и я уверенно вырулил на старт.

То, что самостоятельно управляю самолетом и что, кроме меня, в кабине самолета никого нет, я в полной мере [17] почувствовал только после второго разворота, когда летел по прямой в горизонтальном режиме. Здесь я осмотрелся вправо и влево, а до этого был поглощен выполнением взлета, набором высоты, первым и вторым разворотами по кругу (по коробочке). Сердце наполнилось ликованием.. Вот он — долгожданный момент! Сколько лет мечтал об этом дне, когда я один буду управлять воздушным кораблем!

Невольно вспомнил слова отца, когда мы с ним одиннадцать лет назад, в 1927 году, наблюдали за самолетом в небе под Прохладной. Дорогой мой отец! Ты рано ушел из жизни, и я не могу сказать тебе, что осуществил свою мечту, которая тогда запала мне в сердце и не покидала меня все это время...

После четвертого разворота уточнил расчет и произвел посадку. Полет окончен. Подруливаю к месту предварительного старта. Инструктор показал палец — выполнить еще один полет.

После выполнения задания строевым шагом подошел к начальнику летной подготовки для доклада о выполнении самостоятельного полета. Тот поздравил меня и объявил благодарность за отлично выполненный полет. День был для меня особенный, радость клокотала в груди. Но в тот день не думал я о том, как далеко мне еще до настоящего летчика.

Летом руководство аэроклуба отправило курсантов в лагерь сроком на два месяца. Лагерь был создан за короткий срок за счет средств предприятий и хозяйств. Здесь большие организаторские способности проявил первый секретарь обкома ВЛКСМ Магомед Уначев, который был одним из активных инициаторов создания Нальчикского аэроклуба. [18]