Гоминьдановцы «укрепляют» тыл
Сычуань готовит резервы
В январе и феврале 1939 г. в Чунцине было относительно спокойно. Такое заключение можно было сделать, наблюдая деятельность сотрудников министерств и ведомств.
На фронтах проходили незначительные стычки, и центральные управления Ставки все свое внимание сосредоточивали на реализации решений, принятых в Чанша, Нанье и Сиане. Решений было принято много, и они касались работы всех инстанций, от начальника уезда (сяня) до председателя Военного совета.
Страна вступила в период накопления сил, и, если верить заявлениям верховного главнокомандующего, готовилось решительное наступление. Отделы Ставки развивали довольно бурную деятельность.
Итак, внешне все обстояло благополучно. Было, однако, очевидно, что затишье на фронтах каждая гоминьдановская группа и каждый милитарист-генерал стремятся использовать в своих личных целях. Это особенно было заметно по реакции командующих военными районами на события, происходившие в японском тылу. Как раз в этот период японцы усилили борьбу с партизанами и кое-где имели успех. Но поражения партизан никого не волновали и помощи им никто не оказывал. Партизанская война велась на территории, где действовали части 8-й и Новой 4-й армии КПК.
В гоминьдановском тылу было неспокойно. Нарастал кризис во взаимоотношениях между гоминьданом и компартией. Офицеры и генералы Ставки, с которыми советникам приходилось встречаться по работе, делали все, чтобы показать, что никаких изменений внутри Единого фронта не происходит. Но, как говорят, «шила в мешке не утаишь». За декабрьскими событиями в Бое [320] последовала стычка в Цэдине, где 11 января части 8-й армии Лю Бо-чэна подверглись нападению со стороны отрядов гоминьдановского генерала Ли Бэн-циня. Характер и размеры конфликта от советников тщательно скрывались, и все сводилось к недоразумению, к инциденту местного значения.
Одновременно велась идеологическая подготовка общественного мнения против компартии. Распространялись слухи, что части 8-й и Новой 4-й армий с японцами не воюют, а занимаются советизацией оккупированных районов и формированием партизанских отрядов и частей, что КПК нарушает соглашение о Едином фронте, расширяя свою армию, и т. д.
Действительно, к февралю 1939 г. партизанские отряды значительно выросли, они контролировали большую часть территории девяти провинций Китая, оккупированных противником. Однако этот успех наводил страх не только на японцев, но и на гоминьдановское руководство и особенно на местных милитаристов, которые боялись лишиться своих вотчин. Японское командование бросило на борьбу с партизанами треть всех сил, находившихся в Китае, что значительно облегчало действия гоминьдановских войск в предстоящих операциях.
Пятый пленум ЦИК гоминьдана, проходивший в конце января 1939 г. в Чунцине, уделил много внимания взаимоотношениям с КПК, Единому фронту. Фактически вопрос для чанкайшистов стоял так: как сохранить добрые отношения с Советским Союзом и в то же время уменьшить влияние КПК на оккупированных территориях, сократить численность 8-й и Новой 4-й армий. Именно этому посвятил Чан Кай-ши свою речь на заключительном заседании 26 января. Он прекрасно понимал, что нарушение блока гоминьдана с компартией вызовет ухудшение отношений с СССР. Поэтому в свойственной ему манере лавирования он ставил проблему в теоретическом плане. Он говорил: «Пока нет ясности в этом вопросе (вопросе сохранения блока с КПК), не может быть успеха в дипломатических отношениях с СССР. Этот вопрос необходимо изучить с практической и теоретической точки зрения». Дальше, ссылаясь на историю, он продолжал: «Действительно, Сунь Ят-сен установил блок с СССР, но это вовсе не означает, что [321] установленный блок с СССР предполагает блок с КПК... Наша партия может иметь связь с революционным фронтом мира и Третьим Коммунистическим Интернационалом, но эта связь должна осуществляться непосредственно через нашу партию, а не через КПК». Это, так сказать, теория. А практика? Чан Кай-ши заявил: «КПК, вне всякого сомнения, враждебно относится к нашей партии. Наша партия является опекуном нации, правящей партией, и она не должна использовать Китайскую компартию и попустительствовать ей. Наша партия должна воспитывать против нее» (что означало «воспитывать против нее», показал январь 1940 г.). Чан Кай-ши отметил необходимость укрепления связей с СССР, так как «они важны в военном отношении». Он предсказывал: «До 1941 года отношения между Китаем и СССР будут все время сближаться. Изменения международной обстановки за пределами 1941 года трудно предугадать».
Конечно, лидеры гоминьдана отдавали себе отчет в том, что помощь СССР Китаю тесно связана с политикой Единого национального фронта, но они стремились не укреплять Единый фронт, а, наоборот, сдерживать силы, выступающие за укрепление и расширение связей с компартией. Пленум ЦИК гоминьдана наметил противоречивую политическую линию сохранения хороших отношений с СССР и ограничения влияния КПК. На практике же гоминьдан, боясь осложнений с Советским Союзом, долгое время не решался предпринять какие-либо действия против КПК. Генеральный секретарь гоминьдана 28 марта в Чунцине заявил: «Европейский вопрос не решен. Империалистические страны пока наблюдают друг за другом, а поэтому СССР не может выступить самостоятельно (имелось в виду желание гоминьдана втянуть Советский Союз в войну против Японии). Тем не менее силы СССР на Дальнем Востоке сковывают как минимум 300-тысячную японскую армию, что представляет очень большую помощь для нашей войны сопротивления Японии».
Характерен для отношений гоминьдановцев с КПК в этот период такой факт. В середине февраля Чунцин посетил заместитель командующего 8-й армией Пэн Дэ-хуай, который был доброжелательно принят Чан Кай-ши. Перед отъездом он зашел в штаб главного военного [322] советника и сообщил Черепанову данные о 8-й армии и о положении дел на оккупированных территориях. Разговор был строго официальным, я бы даже сказал сухим, единственно потому, что он велся через переводчика Военного совета. Но все же Пэн Дэ-хуай сообщил, что в оперативном управлении ему предъявили претензии, будто «армия Чжу Дэ недисциплинированна, плохо воюет и плохо относится к населению». Что сие означало, расшифровано не было, но Пэн Дэ-хуай добавил: «Многое хотят свалить на нашу армию, особенно разрушения, хотя известно, что эти разрушения — дело рук японцев».
При всем этом к началу марта отношения между компартией и гоминьданом в общем-то складывались благополучно. Во всяком случае, видимых изменений еще не было.
Провожая Пэн Дэ-хуая, мы искренне пожелали ему и всему личному составу 8-й армии боевых успехов и выполнения тех задач, которые поставила Коммунистическая партия Китая перед ними. Надо сказать, что это была единственная встреча с Пэн Дэ-хуаем, да и вообще с представителями 8-й и Новой 4-й армий за все время нашего пребывания в Китае.
Чжу Дэ мне довелось встретить только в 1956 г. в Германской Демократической Республике. В то время я работал помощником Главнокомандующего группой советских войск в Германии, а Чжу Дэ прибыл в ГДР в качестве главы партийно-правительственной делегации КНР. Маршал Советского Союза Андрей Антонович Гречко, командовавший тогда советскими войсками в ГДР, и генерал-лейтенант Павел Иванович Ефимов пригласили Чжу Дэ и сопровождавших его маршала КНР Не Жун-чжэня и посла КНР в ГДР Цзянь Юн-цюня посетить Вюнсдорф — небольшое селение в 30 км от Берлина, где размещался штаб группы советских войск. День 9 января выдался пасмурным и холодным, но, несмотря на это, встречать гостей вышло все советское население городка: солдаты, офицеры, служащие, жены офицеров с детьми, которые буквально засыпали гостей цветами. Был выстроен почетный караул.
На митинге в Доме офицеров растроганный теплым приемом Чжу Дэ заявил: «Китайский народ издавна питает любовь и искреннее уважение к своему старшему [323] брату — советскому народу... Наше братство освящено кровью лучших сынов, пролитой за наше общее дело...»
Я тогда подумал: вот плоды усилий советского и китайского народов, заложенные мудрой политикой коммунистических партий еще в 1923 г. Народы наших стран стали едины. И какая силища в нашем единстве, каких грандиозных успехов сумеем мы добиться! Не думалось, что это единство может быть чем-то нарушено.
Но вернемся к январю 1939 г.
Вторым вопросом, который вызывал беспокойство работников штаба главного военного советника и бесспорно повлиял на выполнение планов дальнейшего хода войны, была военно-политическая позиция отдельных губернаторов. Показательным в этом отношении был разговор с представителем маршала Янь Си-шаня.
В середине января в штаб главного военного советника явился молодой генерал Лю Хуа-у. Он прибыл по важному делу к главному советнику. Александр Иванович был в оперативном управлении, и мы предложили посетителю подождать.
Лю Хуа-у прекрасно говорил по-русски, что было редкостью среди гоминьдановских генералов, и мы, естественно, заинтересовались, откуда он знает язык. Словоохотливый Лю рассказал нам всю свою биографию. Оказалось, что он сын купца из Сыпингая (город в Маньчжурии), в семь лет лишился родителей. В 1904 г. грузинский князь Вачнадзе увез его с собой в Грузию. Там он вырос, окончил гимназию, военное училище и в качестве офицера царской армии участвовал в первой мировой войне. Имеет ряд русских орденов. В 1921 г. он покинул Грузию и уехал в Германию, где женился на немке, и через два года вернулся в Китай, в Мукден. В Мукдене поступил в управление КВЖД в качестве заместителя главного контролера дороги и прослужил 12 лет. После ухода с КВЖД был взят Янь Си-шанем на должность штабного офицера и вскоре получил чин генерала. Янь Си-шаню служит за деньги, о чем сказал совершенно открыто: «Чей хлеб жуем, того и песенки поем». К нам он прибыл как заместитель представителя Янь Си-шаня при Ставке в Чунцине. Кроме русского хорошо знал грузинский, немецкий, английский языки. [324]
Лю Хуа-у был прекрасно осведомлен в оперативной обстановке. Позже мы узнали, что большая часть переводчиков — бывшие служащие КВЖД, связанные с Лю Хуа-у. Через них он узнавал положение на фронте и в стране и, естественно, обо всем доносил Янь Си-шаню. Оклад у него был солидный — 400 юаней в месяц, тогда как в гоминьдановской армии генерал-майор получал всего 150 юаней.
Когда пришел Александр Иванович, Лю Хуа-у сообщил ему о желании Янь Си-шаня закупить в Советском Союзе вооружение и боеприпасы. Янь Си-шань, дескать, просит главного военного советника оказать ему содействие в этом вопросе, так как Янь Си-шань и Чан Кай-ши находятся... и Лю соединил указательные пальцы своих рук.
Александр Иванович разъяснил ему, что вопросы поставок вооружения в его компетенцию не входят, что это дело правительств и что по этому вопросу следует обратиться к военному министру Хэ Ин-циню.
Недовольный, Лю Хуа-у покинул штаб и больше у нас никогда не появлялся. Однако из этого посещения мы сделали вывод, что Чан Кай-ши держит Янь Си-шаня на голодном пайке и вооружения не дает. И не только Янь Си-шаня.
Между тем гоминьдановская пропаганда стремилась показать полное благополучие и единство в стране. Газеты, как обычно, писали о зверствах противника в оккупированном тылу, о помощи империалистических стран Японии, о дружбе с СССР и лишь о «некоторых трудностях». В частности, по сообщениям китайских газет, 28 января в Шанхай прибыли 50 итальянских офицеров так называемого «отряда по изучению войны в Китае», в том числе летчики. 21 января ЦИК гоминьдана вынес решение об освобождении Ван Цзин-вэя от должности председателя Национально-политического совета. Вместо него был утвержден Чан Кай-ши. 9 февраля было объявлено о создании Верховного совета национальной обороны в составе 11 человек: пяти председателей палат (юаней), министра иностранных дел, начальника Генерального штаба, его заместителя, трех членов ЦИК гоминьдана. Председателем стал опять-таки Чан Кай-ши, генеральным секретарем — генерал Чжан Цюнь (бывший министр иностранных дел). [325]
Ниже я привожу отрывочные сведения, которые дают общее представление о ситуации в стране — и внутренней и внешнеполитической. 4 февраля 1939 г. в Лондоне было подписано соглашение о поставке Китаю 300 грузовиков в счет кредита в 500 тыс. ф. ст., предоставленного в декабре 1938 г. Кстати сказать, на средства английского займа в ноябре 1938 г. началось строительство железной дороги между Бирмой и провинцией Юньнань, которое предполагалось закончить в марте 1940 г. В это же время было опубликовано сообщение Комиссии помощи жертвам войны: «За 17 месяцев японо-китайской войны японцы бомбардировали 417 городов в китайских провинциях. Общее количество бомбардировок — 3548. Убито мирного населения 35 тысяч и ранено 44 тысячи человек».
28 февраля председатель авиакомитета официально заявил, что потери японской авиации на 1 января 1939 г. составили 1020 самолетов, из них 248 сбиты в воздушных боях, 399 — зенитным огнем и уничтожены на аэродромах, 363 погибли в катастрофах при взлете и посадках и 10 уничтожены партизанами.
23 февраля, к годовщине Советской Армии, китайские газеты поместили пространные статьи. В частности, газета «Дагун бао» писала: «Красная Армия стала символом мира. Советский Союз является нашим верным другом». Газета компартии «Синьхуа жибао» отмечала: «Отпор, данный японцам у озера Хасан, является хорошим примером для народов и армий тех стран, которые борются против фашизма». На собрании, устроенном комитетом «Движение за мир», с хвалебной речью в адрес Советского Союза выступил сам Чан Кай-ши.
Заместитель верховного главнокомандующего Фэн Юй-сян устроил пышный банкет по случаю Дня Советской Армии, на котором присутствовали руководящий состав Ставки и большинство советников, проживающих в Чунцине.
Фэн Юй-сян с супругой встречали нас у входа в свою виллу, что по китайским понятиям считалось большим почетом. Фэн Юй-сяну в то время было 57 лет, но выглядел он старше. Официально он занимал должность заместителя председателя Военного совета, но никакого веса в военных и гражданских делах не имел. Зато он имел четкую политическую платформу: решительная [326] борьба с японскими захватчиками, тесный союз с Советским Союзом и безоговорочное сотрудничество с КПК. Поздоровавшись с хозяином и хозяйкой, мы проследовали в сад, где было много гостей. Мы очутились в кругу китайских генералов, среди которых был Бай Чун-си. Сразу завязался разговор о боевой подготовке.
— Как вы оцениваете тактическую подготовку частей, отправляющихся на фронт? — обратился Бай Чун-си к полковнику Алябушеву.
— Мы присутствовали на тактических учениях двух дивизий. Все свои замечания высказали их командирам, — ответил Алябушев и добавил: — Нам понравилась слаженность действий артиллеристов, минометчиков, саперов, которые хорошо знают свое дело. Хуже подготовлена пехота и особенно плохо отработаны марш и завершающее движение — атака, которая проводится в плотных цепях. Плотные цепи — хорошая «пища» для пулеметов, огнеметов, артиллерии. Мы рекомендовали командирам частей перейти к групповой тактике. Это уменьшит потери.
Китайские генералы переглянулись. Для них такая оценка была неожиданной. Бай Чун-си возразил:
— Китайский солдат привык к плотным цепям и чувству локтя. К тому же такой строй обеспечивает лучшее управление.
— Все это верно, — спокойно сказал Алябушев, — но плотные цепи в современной войне так же годны, как боевые порядки конных колесниц царя Кира для современных танков.
Генералы рассмеялись. Им понравилось такое сравнение. Генерал Лю Фэй, желая показать себя знатоком военной истории, заметил:
— Царь Кир был великим полководцем и знал по фамилии всех своих солдат.
— Да, но он не оставил нам правил тактической подготовки войск для современной войны, — вставил Шилов.
На этом экскурс в историю был закончен. Хозяин пригласил к столу. Все расселись по чинам и рангам. Я очутился рядом с генералом Ма Цун-лю.
Банкет прошел в теплой, дружественной обстановке, и ничто не говорило об изменении отношения гоминьдановцев к Единому фронту и к 8-й армии. [327]
Очевидно, все шло по плану. В январе были выведены в тыл на реорганизацию, пополнение и обучение 66 дивизий, причем 22 дивизии были оставлены в распоряжении Ставки. Они были расположены в районах Сианя, Чэнду, Чунцина, Шаши, Ичана, Юяна, Хэнъяна и Гуйлиня. Практически резерв Ставки располагался в тылу всей линии фронта и в ключевых пунктах в глубоком тылу.
Были отработаны новые штаты пехотных дивизий, штабов армий и составлены планы по переводу войск на новую организацию. Предусматривалось в каждой армии иметь три дивизии трехполкового состава. Полк — три батальона. Организационно в дивизию входили: кавалерийский эскадрон, артиллерийский дивизион, батарея ПТО, саперный батальон, рота связи, обозный батальон, рота особого назначения и санитарный отряд. Общая численность дивизии была установлена в 10 тыс. человек. Вооружение: винтовок — 3000, тяжелых пулеметов 54, ручных пулеметов — 252 (фактически 100), гранатометов — 243 (фактически 20, и то не во всех дивизиях), минометов — 18, орудий ПТО — 4 и полковых орудий — 12. Кроме того, в каждой армии штатами предусматривалось иметь: кавалерийский полк, артиллерийский полк, саперный батальон, батальон связи, обозный батальон, батальон особого назначения и полевой госпиталь.
Но практически верховное командование не располагало необходимым вооружением, чтобы перевести все армии на новые штаты, и большинство из них оставались в прежнем штатном составе.
В армиях и дивизиях были созданы органы разведки. Были разработаны указания по управлению войсками и программы по боевой подготовке, которые назывались «Главные правила обучения новых войск». Увеличился прием курсантов во все школы. Вскоре были разосланы «Указания по моральному воспитанию солдат».
Особый интерес представляла «Инструкция по действиям партизан и руководству ими». Руководство партизанским движением возлагалось на командующих войсками районов. Они же были обязаны производить снабжение партизан вооружением, боеприпасами и питанием. [328]
В связи с принятым законом о всеобщей воинской повинности были даны указания начальникам уездов взять на учет всех мужчин призывного возраста и произвести медицинское освидетельствование.
К концу февраля вся камеральная работа в управлениях Ставки была закончена. В начале марта штаб главного военного советника получил разрешение выехать в Чэнду для проверки хода подготовки резервов и вообще хода выполнения директив центра. В этой проверке приняли участие почти все советники. Они направлялись на места с представителями соответствующих управлений. Старшим всей группы, выезжавшей в Чэнду, был полковник Алябушев; он имел полномочия от Хэ Ин-циня не только проверить части, но и выяснить, как проводится учет призывников в провинции Сычуань.
От Чунцина до Чэнду 350 км хорошего шоссе. К обеду мы въехали в старинный город, столицу Сычуани (Четырехречье). Своим названием Сычуань обязана четырем рекам, протекающим по провинции. Большая часть провинции расположена на плоскогорье, окруженном хребтами высотой до 4,5–5,0 тыс. м.
Население исчислялось по-разному: по данным провинции — 45,7 млн., по данным Китайского информационного комитета — 52,9 млн. Разрыв составлял около 8 млн. человек. Но в Китае такой «учет» считался нормальным.
Недра Сычуани богаты различными ископаемыми, что позволило Китаю создать здесь новую базу тяжелой промышленности. Выплавка стали на Чунцинском заводе составляла 1,5 тыс. т в месяц.
Металлообрабатывающая промышленность, как и все виды современной индустрии, стала развиваться в Сычуани с началом войны. Сюда было переброшено более 100 фабрик и заводов из зон военных действий (в том числе сталелитейные, полиграфические, мукомольные, маслоделательные); к 1 февраля 1939 г. в провинции насчитывалось 85 металлообрабатывающих заводов, 43 из них были эвакуированы из восточных провинций Китая. Заводы испытывали большой недостаток в чугуне, стали, меди.
В районе Чунцина мы посетили завод по производству цемента, который давал 150 т цемента в день. Здесь же располагался завод по выработке бензина и [329] смазочных масел. Он давал в год 30 тыс. галлонов бензина и 3 тыс. галлонов смазочных масел.
Однако этот богатый край не обеспечивал народу даже прожиточного минимума. Население нещадно эксплуатировалось местными милитаристами и помещиками. Нам говорили, что все налоги были собраны за 50 лет вперед. Большинство населения было неграмотно и забито, к войне относилось безразлично, недаром солдат на фронт нередко отправляли связанными. Местные феодалы-милитаристы ко всем мероприятиям центрального правительства относились с подозрением и, боясь лишиться своих богатств и власти, под всякими предлогами противились вводу войск центрального правительства на территорию своей провинции. В сентябре Чан Кай-ши отправил бывшего председателя правительства провинции генерала Ван Цзян-суя на фронт и, объявив себя председателем, ввел в Сычуань войска, создал Народно-политический совет провинции, который сразу же приступил к выработке конкретных мероприятий по переключению ресурсов на оборону. 4 сентября сессия совета приняла решение о замене всего аппарата в уездах людьми, верными центральному правительству, о развитии промышленного и сельскохозяйственного производства, о расширении образования, о борьбе с опиекурением и улучшении жизни народа.
Предполагалось разделить Сычуань на три самостоятельные провинции, реорганизовать известную систему круговой поруки — «баоцзя», расширить помощь семьям новобранцев.
Особую активность в области реорганизации аппарата провинции проявлял Чэнь Ли-фу — министр просвещения и лидер клики «СС». Он представлял интересы крупной финансово-торговой буржуазии, в его руках была сосредоточена подготовка гоминьдановских кадров «сисистов». Естественно, что ожидать каких-либо перемен к лучшему в жизни народа было невозможно. Речь шла лишь о замене одних милитаристов другими, верными Чан Кай-ши. К этому надо добавить, что Чан Кай-ши выдворил не всех сычуаньских милитаристов, были оставлены генералы Пан Бэнь-хуа и Дэн Си-хуа. Их войска были расквартированы в районе Чэнду.
Для полноты представления о базе военных усилий Китая необходимо сказать несколько слов о новой провинции [330] Сикан. Гоминьдановские лидеры в то время говорили, что «Сикан вместе с Сычуанью должны образовать не только базу для ведения войны, но и базу возрождения нового Китая».
Штаб главного военного советника интересовался Сиканом главным образом с точки зрения коммуникаций, в частности мы хотели знать, целесообразно и вообще возможно ли проложить дорогу от Чэнду через Кандин на север к Сучжоу. Дело в том, что как раз перед отъездом в Чэнду Чэнь Бу-лэй сообщил нам, что предложенный нами проект прокладки дороги от Чэнду на Маочжоу — Сунпаньтин и далее по Хуанхэ на север к существующей автотрассе отвергнут ввиду сложности рельефа. Требовалось новое предложение. С этой целью я и решил поехать в Кандин, чтобы осмотреть местность. Моя попытка не увенчалась успехом. С полпути пришлось вернуться, но все же я получил кое-какие данные о Сикане. Здесь проживало около 3 млн. человек, преимущественно тибетцы, лоло и мяо. Промышленности до 1939 г. в провинции никакой не было. По заверениям китайцев, Сикан располагал сказочными богатствами: углем, железом, серебром, оловом, свинцом, но все это было нетронуто. Беда одна — не было путей сообщения, и вывезти из Сикана продукцию было трудно. Реки несудоходны, путь от Чэнду до Кандина занимал семь суток. Во время моей поездки шло строительство нового шоссе, которое должно было сократить это время до двух суток.
Провинциальные власти Сычуани приняли нас хорошо, со всеми почестями и церемониями. Был устроен обед из сорока блюд, среди них прославленная утка по-сычуаньски.
Мы прожили в окрестностях Чэнду неделю и за это время осмотрели много воинских частей, побывали на занятиях, тактических учениях, ознакомились с бытом солдат и офицеров. Нам сообщили, что с ноября 1938 г. в Сычуани призвано в армию 105607 человек, взято на учет 8 млн. мужчин призывного возраста (от 18 до 45 лет), из них 3 млн. прошли предварительную военную подготовку. В районе Чэнду только в запасных полках обучалось более ста тысяч солдат.
С марта по май включительно советники проверили значительное количество соединений, запасных частей, [331] училищ. Общее впечатление о тактической и стрелковой подготовке, а также специальной подготовке родов войск было удовлетворительным. Надо сказать несколько слов о политической работе среди солдат. Основная задача ее сводилась к воспитанию чувства патриотизма, ненависти к предателям родины и к борьбе с «вредными идеями» (имелось в виду влияние компартии).
Вся политработа была направлена на сохранение существующего строя. Каждый милитарист в своих войсках старался проводить политработу исходя из личных интересов и директивы центра не выполнял. Политработники назначались преимущественно из привилегированных классов: помещиков, крупных купцов, торговцев и фабрикантов.
В армии на политучебу отводилось 30% учебного времени. С солдатами проводились ежедневные занятия, с офицерами — раз в неделю. Командир части разбирал на них вопросы дисциплины и быта части. Кроме политзанятий ежедневно проводились митинги и собрания в честь Сунь Ят-сена. Задавать вопросы запрещалось. Раз в месяц проходили «собрания с критикой».
Это выглядело так. Командир части вызывает солдата, ставит его в положение «смирно», и все желающие выступают с критикой имеющихся у этого солдата недостатков. Когда солдата «раскритикуют», он отдает честь командиру части, а затем собранию и уходит на свое место. Солдаты очень боялись подобной критики и неохотно ходили на такие собрания.
Культурно-просветительная работа была поставлена плохо. Основной вид ее — ликвидация неграмотности. В армии 80–85% солдат неграмотно. Кинокартины показывали редко. Чаще выступали театральные труппы с пьесами тысячелетней давности.
Политорганы и местные гоминьдановские организации издавали много газет и боевых листков, но широкого распространения они не имели.
Характерна церемония подъема и опускания национального флага. Она определяла начало и конец рабочего дня. Часть выстраивалась, и командир читал клятву верности центральному правительству и Чан Кай-ши, за ним клятву повторяли все находящиеся в строю.
На фронте политработа вообще не велась. Она заканчивалась одновременно с окончанием программы боевой [332] подготовки в тылу. Работники политорганов оставались на месте и на фронт не выезжали.
Особенно плохо была поставлена химическая подготовка войск. Специальных химических частей не было. За последнее время было подготовлено около тысячи химинструкторов, но и те использовались не в полную меру. Причиной тому служило отсутствие противогазов. В Чэнду нам был показан фильтрующий противогаз сычуаньского производства. Предполагалось, что заводы Сычуани будут давать по десяти тысяч противогазов в месяц.
Масштабы подготовки войск были грандиозны. Всего по стране было сформировано 322 запасных полка, со штатной численностью в каждом до 2443 солдат и по 102 офицера. Полки в течение трех месяцев в состоянии были подготовить до 700 тыс. солдат и до 40 тыс. младших командиров. Таким образом, в год можно было обеспечить ввод в строй до трех миллионов солдат, не считая запасных полков в военных районах, которые назывались «полевыми запасными полками».
Офицеры готовились на краткосрочных курсах и в центральной военной школе. Срок обучения в ней — один год. Школа имела отделения: пехоты, артиллерии, кавалерии, обоза, связи и саперное. Восемь отделений находились при военных районах, в их задачу входило усовершенствование знаний офицеров на местах. Все школы и курсы, вместе взятые, выпускали до 45 тыс. офицеров в год.
Центральная военная академия была расположена в городке Цзуньи (провинция Гуйчжоу), в 80 км к югу от Чунцина. Срок обучения составлял 2,5 года. Принимались офицеры от капитана и выше. В академии было 250 слушателей, обучение велось лекционным методом. Никаких лабораторий и оборудованных классов не было. Преподавательский состав опыта войны не имел.
Проверялась нами и артиллерийская академия. Порядки и метод преподавания у артиллеристов ничем не отличались от принятых в общевойсковой академии. Правда, у артиллеристов был учебный полк, и, таким образом, слушатели могли совершенствовать свое мастерство, особенно в стрельбе с закрытых позиций, чему китайские артиллеристы до приезда советских советников не обучались. [333]
Несколько слов о 200-й механизированной дивизии, которую инспектировал старший советник по танковым войскам майор Петр Дмитриевич Белов. Эта дивизия в боях не участвовала, Чан Кай-ши берег ее как свой резерв. Весной 1939 г. было принято решение о замене в ней танковых полков стрелковыми, с тем чтобы все танки свести в один танковый полк четырехбатальонного состава (в батальоне три роты, в роте три взвода, во взводе три боевые машины). При проверке в полку оказалось 213 бронеединиц, из них Т-26–79, итальянских танкеток «Фиа» — 88, английских «Виккерс» — 14, французских «Рено» — 10 и бронемашин «Хосю» — 6. В полку имелось 329 грузовых машин и тракторов. Летом было принято решение сформировать на базе 200-й дивизии 5-ю механизированную армию. По штату ей было положено иметь: солдат и офицеров — 46,5 тыс., винтовок — 21,6 тыс., ручных пулеметов — 667, станковых пулеметов — 177, минометов — 92, орудий разного калибра — 35 и танков — 85. Кроме того, еще два танковых батальона находились в личном распоряжении командующего Северо-Западным направлением и два в распоряжении командующего Юго-Западным направлением.
Полки связи инспектировались старшим советником полковником Бобровым. Китайская армия имела пять полков связи, обеспечивающих связь генштаба с командующими районами. В штабах районов и армейских группах были свои батальоны связи. От дивизии и ниже связь, как правило, поддерживалась конными и пешими посыльными. Связь генштаба со штабами районов и штабов районов со штабами армейских групп обеспечивалась постоянными проводами. Секретность не удавалось соблюдать. Обычно все, что исходило от китайских штабов, становилось достоянием японской разведки.
В заключение несколько слов об инженерных частях. В марте армия приступила к формированию 60 инженерных батальонов. Их требовалось по числу армий — 111. Для групп армий формировались 14 батальонов, а требовалось их по числу групп — 33. Для военных районов были сформированы 8 батальонов. Полки резерва верховного главнокомандующего остались без изменения. [334]
В целом наша работа по проверке проходила в деловой обстановке. Офицеры и генералы с готовностью выслушивали все наши предложения и проводили их в жизнь. Не раз они высказывали свое восхищение достижениями Советского Союза и проявляли дружелюбное отношение к советским людям.
Запомнился такой случай. Мы инспектировали дивизию, расположенную в небольшой деревушке километрах в сорока от Чэнду. Жили в доме богатого крестьянина, дом стоял на горе, на самой окраине, был обнесен высоким забором. Печей не было, и мы, сидя у жаровни, заполненной древесным углем, грелись. Вдруг вошел переводчик и сообщил, что командир дивизии приглашает нас на встречу Нового года. Мы переглянулись. Что за чепуха? На дворе же март. Мы были склонны отнести это к неточному переводу, но переводчик подтвердил, что не ошибся.
Мы, привыкшие встречать Новый год 31 декабря по календарю, введенному Петром Первым в 1700 г., не могли себе представить, что китайцы имеют своего Дионисия Малого и своего Петра. Переводчик рассказал нам, что по европейскому календарю Новый год встречают только чиновники, а народ все праздники отмечает по лунному календарю.
Новый год — праздник весны — символизирует обновление природы и отмечается особенно торжественно в течение целой недели в кругу родственников и наиболее почитаемых людей. Мы как раз и были отнесены к этим самым почитаемым. По традиции к Новому году преподносят подарки, воздают поклоны предкам и учителям, готовят особые блюда. Кульминацией торжества является встреча возвращающегося с неба бога очага Цзао-вана, который, по поверьям китайцев, за неделю до Нового года улетает на небо с отчетом о добрых и плохих делах членов семьи. Чтобы он докладывал больше о хороших делах, перед изображением Цзао-вана ставят сладости, а рот замазывают сахаром. Вот мы и приглашались на встречу бога очага, возвращавшегося с неба домой. Кроме нас были приглашены 10–12 офицеров штаба с женами, причем для мужчин был накрыт стол в одной комнате, для женщин — в другой. Церемония встречи заключается в том, что в полночь присутствующие отвешивают поклон небу, обмениваются рукопожатиями [335] и приступают к пиршеству. Примерно через полчаса в комнату вошли три женщины с маленькими чашками в руках, наполненными водой, и от имени всех женщин поздравили мужчин с Новым годом. В свою очередь группа мужчин, куда были включены я и Шилов, отправилась на женскую половину для поздравления женщин. Командир дивизии представил нам жену и дочь. Они угостили нас пельменями с непонятной начинкой. Блюдо нам понравилось, и мы предложили объединить мужскую и женскую половины для продолжения встречи, но наше предложение принято не было. Как мы поняли, нарушать старые традиции не позволено даже генералу.
Во второй половине марта проверка частей в основном была закончена, материалы обобщены, и штаб главного военного советника сделал благоприятные выводы о ходе формирования новых дивизий, подготовки резервов и накопления вооружения и боеприпасов. Все говорило о том, что армия способна перейти к активным действиям. Оставалось только выбрать удачный момент и место для удара. Наиболее уязвимым для агрессора участком и в то же время наиболее подготовленным театром военных действий, в частности в дорожном отношении, считалась долина Янцзы. Пути сообщения вообще были узким местом не только в обеспечении маневра по фронту и организации питания войск из тыла, но и в налаживании связей с внешним миром, откуда, прежде всего из СССР, поступали решающие виды вооружения и боеприпасов.
До марта штаб главного военного советника дорогами занимался мало. Война проходила в прибрежных провинциях, где шоссейная и железнодорожная сеть были достаточно развиты и вполне обеспечивали потребности войск. А порты Восточно-Китайского и Южно-Китайского морей давали возможность связи с зарубежными странами.
С падением Шанхая и Ханчжоу, а впоследствии Амоя, Сватоу и Кантона Китай лишился удобных портов. Потеря Уханя намного удлинила внутренние коммуникации. Все это создало к началу 1939 г. тяжелую обстановку. Правда, штаб главного военного советника еще в Ханькоу выдвинул ряд предложений по развитию дорожной сети, в частности, по строительству дороги [336] через западную Сычуань на Сучжоу и ускорению строительства дороги Куньмин — Лашу (на границе с Бирмой). Но эти документы застряли где-то в недрах канцелярий. Ныне было решено посетить министра путей сообщения Чжан Цзя-ао с целью ускорить ход строительства дорог. В ведении министра находились все железные и шоссейные дороги, водные и воздушные пути сообщения, а также телеграф. До этого мы избегали встреч с этим сановником, считали его одним из ярых «прояпонцев» и скрытым врагом Единого национального фронта. Вести разговоры с таким человеком было неприятным делом, но положение обязывало. И вот я появился в его кабинете.
Против ожидания Чжан Цзя-ао проявил изысканную любезность. К моему приезду была подготовлена справка на русском языке не только о строящихся дорогах, но и о всей истории работы транспорта с начала войны. Впоследствии эти сведения были опубликованы в бюллетене министерства, который был прислан в штаб главного военного советника в десяти экземплярах. Очевидно, министр хотел показать этим свое внимание к советским людям.
Ниже эти сведения я и даю в сокращенном виде, сохраняя, однако, терминологию министра.
Свою беседу и печатную справку он начал с обзора работы железных дорог в ходе войны. В частности, он сообщил, что до падения Уханя все воинские и коммерческие перевозки осуществлялись по железным дорогам, а затем — по грунтовым дорогам и водным путям.
По Нанкин-Шанхайской железной дороге, например, с 13 августа по конец 1937 г. было перевезено 628 воинских эшелонов, 710 тыс. солдат и офицеров и 21 400 т груза. В сутки отправлялось по 25 воинских эшелонов.
По Бэйпин-Ханькоуской железной дороге за год вооруженного сопротивления было перевезено 4039 воинских эшелонов, 2350 тыс. солдат и офицеров и 1300 тыс. т груза. В сутки отправлялось 30 эшелонов.
По Кантон-Ханькоуской железной дороге с июля 1937 г. по май 1938 г. было перевезено 1177 воинских эшелонов, 1300 тыс. солдат и офицеров и 20 тыс. т груза; кроме того, ежесуточно перевозилось 600 т импортного коммерческого груза. С мая по сентябрь 1938 г. в среднем ежемесячно перевозилось около 150 тыс. солдат и офицеров, [337] около 50 тыс. т военного и 40 тыс. т коммерческого груза.
Примерно такую же нагрузку имела и Ханчжоу-Наньчанская железная дорога.
Тяньцзинь-Пукоуская железная дорога с начала конфликта отправила 3500 воинских эшелонов (по 24 эшелона в сутки) и перевезла 3 млн. т груза.
Лунхайская железная дорога отправила 14600 воинских эшелонов и перевезла в разных направлениях 12 млн. солдат и офицеров, более 3 млн. т военных и 300 тыс. т коммерческих грузов.
Все это было изложено министром в тоне огорчения, а больше — в плане доказательства тех трудностей, которые ожидают армию при активных действиях. Дескать, если армия будет стоять в обороне — транспорт обеспечит подвоз всего необходимого, а если станет наступать, то, сами понимаете...
Нам было известно, что на оккупированной территории, в тылу противника остались около 7 тыс. км железных дорог, а на территории, контролируемой центральным правительством, всего лишь около 3 тыс. км. В это число входила железная дорога Гуйлинь — Хэнъян, строительство которой было закончено в октябре 1938 г.
В августе 1939 г. предполагалось открыть движение по железной дороге Гуйлинь — Лючжоу протяженностью 174 км.
В 1941 г. должны были вступить в строй железная дорога Юньнань — Бирма от Куньмина до Наньдо протяженностью 660 км, строительство которой началось в сентябре 1938 г., и дорога от Куньмина до Сюйфу (Сычуань) протяженностью 773 км, к строительству которой приступили в декабре 1938 г.
Шло строительство еще трех линий: Гуйчжоу — Гуанси, Гуйян — Чжучжоу и Чунцин — Чэнду общей протяженностью 523 км.
Таким образом, всего строилось около 4800 км железных дорог.
Министерство путей сообщения с 1931 по 1937 г. соорудило 110 тыс. км шоссейных дорог. После начала войны в провинциях Хэбэй, Шаньси и северных частях Цзянсу, Хэнани и Аньхоя было построено 1500 км, не считая коммуникаций, созданных провинциальными правительствами по заданию командования. [338]
С февраля 1939 г. велись работы по улучшению магистральных дорог Гуйян — Чунцин, Чанша — Лючжоу — Куньмин и Куньмин — Ваньдин — Луннин. Общая их протяженность — 4741 км. На Северо-Западе предпринимались усилия по расширению и улучшению полотна девяти дорог длиной 5822 км. На линиях, соединяющих Северо-Запад с Юго-Западом, были закончены работы на трех дорогах длиной 2263 км. На Юго-Западе строились четыре дороги, на Северо-Западе — две, общей протяженностью 2300 км. В марте 1939 г. была открыта железная дорога Куньмин — Лашу, важная магистраль, соединяющая Китай с внешним миром. Протяженность ее — 964 км.
На то же министерство возлагалась работа по сооружению заграждений на реках. На этих заграждениях было затоплено 99 пароходов общим тоннажем 140 тыс. Был создан общий орган, ответственный за навигацию на Янцзы, — из представителей «Чайна Мэрчантс» и других частновладельческих пароходных компаний. С апреля 1939 г. по Янцзы на участке Ичан — Чунцин курсировали 34 парохода и 700 джонок.
В это время действовали 10 воздушных линий общей протяженностью 7176 км, в том числе международные: Куньмин — Рангун, Куньмин — Франция и Чунцин — СССР. Обслуживались они самолетами Китайской национальной авиационной корпорации. До октября 1938 г. действовала также ночная авиалиния Ханькоу — Гонконг.
Я поблагодарил министра за предоставленные сведения и выразил свое восхищение деятельностью министерства путей сообщения. Министр в свою очередь наговорил много комплиментов в адрес советников, советских добровольцев и пожелал успеха.
Однако теплый прием, любезные разговоры и улыбки не могли сгладить того впечатления, которое у нас сложилось от скрытых и открытых реакционеров, многие из которых были активными членами гоминьдана. Это они вели подрывную работу против Единого фронта и влияния СССР, проявлявшуюся во множестве фактов. В частности, не без их вмешательства была закрыта выставка, посвященная СССР, которая была организована студентами Чунцина под руководством Китайско-советского культурного общества (КСКО). [339]
Было заметно, что Чэнь Ли-фу, который фактически руководил этим обществом, стремился всячески ограничить его работу. Но в то же время Чэнь Ли-фу хотел показать загранице, и прежде всего Советскому Союзу, что КСКО прогрессивная, демократическая и широко разветвленная организация, якобы находящаяся вне контроля гоминьдана. Достаточно сказать, что почетным председателем КСКО был избран известный советский ученый, академик А. П. Карпинский, а в его правление были включены известные китайские ученые и деятели культуры.
Отделения общества были открыты в городах: Урумчи, Ланьчжоу, Чунцине, Гуйяне, Куньмине, Чэнду, Чанша. Издавался журнал «Чжун Су вэньхуа» («Культура Китая и СССР»), который выходил два раза в месяц. Изредка демонстрировались советские кинофильмы. Одним словом, делалось все, чтобы показать, что дружба с СССР существует и развивается.
Сяньян-Наньянская операция (май 1939 г.)
После Уханьской операции в течение четырех месяцев на фронтах было полное затишье. Стороны вели разведывательные поиски и в отдельных местах улучшали свои позиции. Японцы осваивали тыл, проводили перегруппировку войск, вели борьбу с партизанами, которые отвлекали значительные силы на охрану коммуникаций и тылов.
До марта перед войсками военных районов ставились ограниченные задачи: удерживать занимаемые ими рубежи и совершенствовать инженерное оборудование позиций.
Руководствуясь указанием Ставки, командующие войсками военных районов отдавали соответствующие приказы. В частности, Ли Цзун-жэню принадлежал такой приказ:
«В целях прикрытия Сяньяна, Шаши, Ичана приказываю:
1. Упорно оборонять все занимаемые войсками рубежи. [340]
2. Группе Ляо Лэя продолжать непрерывные действия с целью облегчить создание обороны и лишить японские войска возможности активных действий против главных сил района.
3. Если противник начнет активные действия по Ханькоу-Ичанскому шоссе и по реке Янцзы, левая группа должна перейти в наступление вместе с группой Ляо Лэя.
4. После окончания приема пополнения главные силы должны быть готовы действовать: правая группа — на Ханькоу, левая — на Хуакоуань и Ляо Лэй — на запад.
5. Если войска района не сумеют удержать занимаемые рубежи и контратаки будут безуспешными, тогда главные силы отходят и занимают оборону по западному берегу реки Ханьшуй».
Приказ был отдан исходя из наиболее вероятных направлений наступления японцев. Штаб района считал шоссе Ханькоу — Ичан пригодным для действия всех родов войск и обеспечивающим взаимодействие с флотом на Янцзы.
Река Ханьшуй, текущая с севера на юг, служила значительным препятствием на пути японской армии. Достаточно сказать, что местами ее ширина доходила в пору разлива до 1,5–2 км. Правый берег реки был высок на всем протяжении и имел хороший обзор и обстрел.
Войсками района готовились два рубежа обороны. Строительство велось с ноября 1938 г. и к марту в основном было закончено. Были отрыты окопы полного профиля, около 50% из них — с перекрытиями. Построены наблюдательные и командные пункты, убежища для личного состава на 10–15 и 20 человек. На правом рубеже были созданы три полосы обороны общей глубиной до 6 км.
Из 21 дивизии войск района только одна треть находилась на фронте, а остальные располагались в тылу и составляли резервы района и Ставки. Подобная схема использования войск была характерна для всех военных районов.
Перед фронтом 5-го военного района стояли 3-я и 16-я японские пехотные дивизии. 10-я дивизия в то время отправлялась в Шаньси, а 13-я дивизия вела борьбу в тылу с партизанскими частями Ляо Лэя. [341]
24 февраля 16-я пехотная дивизия противника предприняла наступательную операцию. После ряда боев 149-я и 150-я китайские дивизии отошли на западный берег р. Ханьшуй. В результате японские части получили возможность оборонять свой левый фланг только одной кавалерийской бригадой, а 16-ю дивизию повернуть на север, нацелив ее во фланг частям Ли Пин-сяня. Немного позже, в начале апреля, японцы перебросили в этот район 13-ю пехотную дивизию, направив вместо нее на борьбу с партизанами 34-ю второочередную пехотную дивизию. Таким образом, к началу апреля против войск 5-го военного района действовали 16, 3 и 13-я японские пехотные дивизии, кавалерийская бригада и 34-я пехотная дивизия.
Оживились боевые действия и на правом крыле войск 9-го военного района. 101-я и 106-я японские дивизии внезапным ударом 26 марта овладели Наньчаном и, взаимодействуя с бригадой 6-й пехотной дивизии, начали движение на Чанша. Для китайского генштаба эта операция была неожиданной, а резервы стояли далеко. Только поэтому японские войска в первые дни имели успех. Однако выдвинутые на пути наступления десять пехотных дивизий из резерва не только приостановили, но и отбросили противника от Чанша в северовосточном направлении. Понеся значительные потери, агрессоры отказались от выполнения своих планов и перешли к обороне.
Такова была обстановка на Центральном фронте в дни, когда мы собрались в Ичан и Шаши — центры расположения войск 5-го военного района. Наши сборы проходили довольно долго. Оперативное управление якобы выбирало, каким транспортом отправить советников на фронт: самолетом, автомашиной или пароходом по Янцзы.
В ожидании решения оперативного управления мы никуда не выезжали из Чунцина, работали в штабе. 29 марта мы проводили в Москву посла Луганец-Орельского с супругой. Прощаясь с ними, никто из нас не допускал мысли, что эта встреча будет последней. Все считали, что посол скоро вернется, а его отъезд расценивался как результат естественного интереса НКИД к положению дел в Китае. Правда, Иван Тимофеевич говорил, что едет подлечиться. [342]
Прошло три месяца. Посол не возвращался. Советники решили, что Луганец-Орельский в самом деле лечится. И вдруг, как снег на голову, сообщение китайских газет о том, что Луганец-Орельский погиб при автомобильной катастрофе. 16 июля мы прочитали в газетах телеграмму КСКО в адрес ВОКС: «Луганец-Орельский прилагал великие усилия в деле укрепления дружественных отношений между Китаем и СССР. Его заслуги вызывают восхищение народа нашей страны». Не хотелось верить, что так нелепо и безвременно ушел из жизни обаятельный человек и преданный коммунист.
До нашего отъезда произошло еще одно важное событие.
Как известно, войска 1-го и 2-го военных районов с июня 1938 г. бездействовали. Главный советник Черепанов предложил Чан Кай-ши провести операцию по окружению и уничтожению 20-й японской пехотной дивизии, расположенной к югу от Тайюаня. Эта дивизия, по данным разведки, считалась ослабленной, китайских войск в 1-м и 2-м военных районах было больше чем достаточно, и они могли бы отвлечь на себя значительные силы противника с Центрального фронта. Предложение было принято, директива отдана, и 1 апреля войска перешли в наступление: 1-й район — на северо-запад в направлении Фушань — Линьфэнь, а 2-й — на юго-восток на эти же пункты. С целью изоляции 20-й дивизии от 103-й дивизии, расположенной в районе Тайюаня, предлагалось активными действиями специально выделенных частей сковать японские части в местах их расположения.
Части 1-го военного района захватили Фушань и Ичэн и повели усиленные бои, ожидая помощи взаимодействующих частей 2-го района. В это время Янь Си-шань собрал в Чулине основной офицерский состав своей 61-й армии — армии, которая должна была взаимодействовать с Вэй Ли-хуаном, и проводил с ним занятия. В ходе операции Янь Си-шань нехотя выделил лишь две дивизии и поставил им явно непосильную задачу: наступать в направлении Линьфэня. В первые дни эти дивизии продвинулись за железную дорогу. Но, встретив упорное сопротивление японских войск и понеся большие потери, они отошли на исходные позиции. [343]
Янь Си-шань сознательно срывал операцию, с тем чтобы подвести Вэй Ли-хуана, а точнее, войска центрального правительства. Вэй Ли-хуан, в свою очередь, учитывая бездеятельность Янь Си-шаня, наступление прекратил.
Следует отметить, что наш советник при командующем Северо-Западным направлением полковник А. В. Васильев в это время был в Чулине и настоятельно рекомендовал Янь Си-шаню ввести 61-ю армию в стык 20-й и 109-й японских дивизий в направлении Синьцзяяа с задачей изолировать 109-ю дивизию и войти в соприкосновение с частями 1-го военного района. Предлагалось одновременно поставить задачи частям 8-й армии. Но эти предложения Янь Си-шань отклонил. Отверг он и идею использования 27-й армии центральных войск, расположенной в районе Юймынь, заявив:
— Я не могу кормить чужую армию, у меня нет продовольствия. Ее лучше отдать Вэй Ли-хуану.
После долгих уговоров Янь Си-шань согласился использовать одну дивизию 27-й армии, но было уже поздно.
Оперативное управление и Ставка были хорошо осведомлены о действиях Янь Си-шаня, но никакого нажима на него не оказали. Операция провалилась.
12 апреля мы покинули Чунцин. Министр Чжан Цзя-ао предоставил в наше распоряжение прекрасно оборудованную яхту с большим штатом обслуживающего персонала, охраной и расчетом с радиостанцией.
Путь от Чунцина до Ичана проходит по живописнейшим местам. Мы имели возможность не только осмотреть, но и прочувствовать всю суровую красоту Янцзы, ее скалистых берегов, воспетых в преданиях и сказках, которых наш капитан знал множество. Капитан вел яхту осторожно, при каждом появлении японских самолетов замедлял ход и причаливал к берегу. Правда, на берег выходили мы всего один раз перед Ваньсянем. Японские самолеты бомбили город, и капитан решил, что яхта будет подходящей мишенью. Но все обошлось благополучно. Следует сказать, что за время пути нас не обогнал ни один пароход. Считанные единицы шли вверх, хотя Янцзы стала основной транспортной артерией, питающей войска и связывающей Сычуань с Хубэем и Хунанью. [344]
Много двигалось джонок, груженных заводским оборудованием. Очевидно, это были остатки заводов, демонтированных в Ухане еще в октябре прошлого года. Справедливость требует отметить, что китайцы большие мастера по части демонтажа и эвакуации. Приходилось удивляться, как они при отсутствии транспорта и средств механизации погрузки переносили на руках или перевозили на джонках на тысячекилометровые расстояния тяжелые детали машин. Достаточно сказать, что Ханьянский металлургический завод был буквально из-под носа японцев вывезен в Чунцин. Из Уханя, по сведениям торговой палаты, было эвакуировано 10 текстильных фабрик, 44 механические мастерские, 4 электростанции и ряд типографий. Всего же было передислоцировано 320 фабрик и заводов, из них большое количество было перевезено в Юньнань, Гуйчжоу и Гуанси. Нам не раз приходилось наблюдать движение таких колонн. Вот и сейчас по Янцзы рабочие тянут джонки с оборудованием точно так, как изобразил И. Е. Репин в своей знаменитой картине «Бурлаки».
Перевод предприятий в глубь страны был подвигом китайских тружеников, китайского рабочего класса, который заслуживает восхищения и достоин быть описанным историками и литераторами.
Ниже Ваньсяня начинаются известные во всем мире ущелья: Цюйтанся, Уся и Силинся. Их общая длина свыше 100 км. Самое длинное из них ущелье Силинся. Оно тянется от Сянсикоу и немного не доходит до Ичана, а самым красивым считается ущелье Уся с его воспетым поэтами и художниками видом на «Пик феи».
Мне, не обладающему даром писателя, трудно рассказать о всех красотах этих мест. Для того чтобы их оценить, мне кажется, надо там побывать. Меня, как военного инженера, интересовало другое: как в этих местах проходят джонки, управляемые только веслами. Следует отметить, что каждое ущелье имеет свои «ворота»: «Ворота Куймэнь», «Ворота Цюйтан», где река сужается до 120 м и при глубине 100 м имеет скорость течения 6 м в секунду. Да, надо быть опытнейшим лоцманом, чтобы проскочить опасный поворот и не врезаться в скалу. Таким и был капитан «нашей» яхты, один из старейших речников Китая, который благополучно доставил нас в Ичан к вечеру 14 апреля. [345]
В войсках 5-го военного района мы пробыли десять дней. Посетили тыловой рубеж, штабы войск, политический отдел, ряд городов и, в порядке экскурсии — буддийский монастырь в районе Ичана.
Местом нашего жительства китайское начальство определило Ичан, а отправным пунктом всей поездки — штаб военного района, который мы и посетили на другой день после приезда. Принимавший нас начальник штаба района генерал Сюй был уже немолод и считался знатоком японской армии и военного дела. Он в свое время окончил японскую академию генштаба и был сторонником Канн... во взводном масштабе. Берег гуаксийские войска и поэтому исключал любые активные действия против японской армии.
Местные старожилы говорили, что генерал Сюй не отличается высокой военной грамотностью и на посту начальника штаба держится благодаря своему происхождению (он гуансиец) и связям с Ли Цзун-жэнем. Последующие события полностью подтвердили эту характеристику генерала.
Так вот, этот «знаток военного дела» знакомил нас с рубежами, планами противника и положением в войсках 5-го военного района. Кстати, как раз в эти дни японцы проводили перемещение своих дивизий перед фронтом района, создавая ударную группу против армий Ли Пин-сяня. Это было своевременно разгадано штабом района. В Ставку сразу были направлены донесения. Принимались контрмеры. Чан Кай-ши приказал вывести 31-ю группу армий Тан Энь-бо (шесть дивизий) в район Цзаояна, а три дивизии Сунь Лянь-чжуна — в район Наньяна. В это же время группа Ляо Лэя, действующая в тылу японцев, пополнялась двумя вновь сформированными партизанскими дивизиями и четырьмя партизанскими отрядами. Численность войск доводилась до 40 тыс.
Знакомя нас с принимаемыми мерами, генерал Сюй заявил:
— Мы отразим любую атаку японцев и отступать не собираемся!
Присутствовавшие при этой беседе старший советник при Ли Цзун-жэне полковник Серов и капитан инженерных войск Хошев переглянулись. Они хорошо изучили слова и дела начальника штаба, и такое заявление [346] генерала для них было прямо-таки невероятным. Но что поделаешь: вещает персона, и ей надо верить, тем более что данная оценка возможностей войск близка к истине.
Беседа у начальника штаба подходила к концу, мы собирались выехать в Сяньян, чтобы осмотреть рубеж по реке Байхэ. Раздался телефонный звонок. Сюй сообщил:
— Вас просит заехать начальник политотдела генерал Вэй!
Приглашение мы приняли, хотя времени у нас было в обрез. Генерал Вэй в свое время окончил университет имени Сунь Ят-сена в Москве и неплохо говорил по-русски. Военной подготовки он не имел и в оперативные дела, как правило, совершенно не вмешивался. Приглашая нас, он просто хотел поговорить по-русски, вспомнить Москву.
Генерал Вэй произвел на нас хорошее впечатление своей рассудительностью, вдумчивостью, способностью здраво оценивать события. Сам он гуансиец и в своих войсках как начальник политотдела пользовался авторитетом. Но в 5-м районе кроме гуансийских войск были войска центрального правительства, сычуаньские и др. Все они имели собственные политотделы, которые непосредственно подчинялись провинциальным организациям гоминьдана.
Вэй сообщил, что вся массовая работа и политзанятия в войсках проводятся в приказном порядке и что в них принимают непосредственное участие Ли Цзун-жэнь, Ли Пин-сянь, Сунь Лянь-чжун, Чжан Цзы-чжун и другие видные генералы. Чжан Цзы-чжун считался толковым и грамотным генералом. В прошлом году он командовал 38-й дивизией, а затем 59-й армией. Чан Кай-ши ценил в нем хорошего организатора, часто вызывал к себе советоваться по оперативным вопросам. Ему подчинен был ряд дивизий центральных войск. В дни нашего пребывания в 5-м районе он был в Чунцине.
— Ненависть солдат к японцам, — отметил Вэй, — огромная. Довести пленного до штаба невозможно, хотя платят за доставку от 50 до 100 юаней и издают строгие приказы. Солдаты говорят, что пленные по дороге умирают. [347]
Мы поблагодарили генерала за интересную беседу и вместе с Серовым и Хошевым отправились на их квартиру. Наутро нам предстояла поездка в Сяньян.
17 апреля выдался погожий день. Утро было солнечным, безветренным. Не доезжая 30 км до Сяньяна, мы обогнали колонну 85-й армии, тоже следовавшую туда. Колонна, растянувшаяся на 80 км, подверглась бомбардировке семью самолетами «Савойя». Дорога, почти прямая, проходила по равнине. Бомбы были сброшены серийно в девяти очагах. Протяженность каждого очага не превышала 2 км. Всего взорвалось 150 стокилограммовых бомб. Они легли в основном по дороге и не дальше 200 м от нее.
Нам сообщили, что убиты 12 человек, из них пять местных граждан, и четыре солдата ранены. Мы сделали вывод, что бомбить колонну войск на походе стокилограммовыми бомбами — «мартышкин труд».
В Сяньяне рано утром 18 апреля нас разбудили сильные взрывы. Пять самолетов «Савойя» в три захода сбросили 45 бомб на мост через р. Ханьшуй. Мост, состоящий из джонок, был почти полностью разрушен. Активное действие авиации предшествовало общему наступлению японской армии.
Сяньян-Наньянская операция началась 6 мая наступлением 16-й пехотной дивизии и 13-й дивизии японцев в общем направлении на Цзаоян. Китайские войска отходили, не оказывая сопротивления. К 8 мая части 16-й и 13-й японских дивизий продвинулись в район Хуандунтан — Сюнцзяцзи, войдя в тыл основным силам левой группы 5-го военного района. Одновременно полк 3-й японской пехотной дивизии, действуя от Синьяна, вышел к Тунбо.
Достигнув указанных рубежей, японские войска остановились и до 11 мая не двигались. По-видимому, они хотели стать на путях отхода группы войск Ли Пин-сяня. 9 мая Ли Пин-сянь стал отводить свои войска на рубеж Лицзян — Умацзэн, т. е. в тыл 31-й армейской группе Тан Энь-бо, которая располагалась в это время в районе Цзаояна; Тан Энь-бо по собственной инициативе нанес удар во фланг главных сил 3-й японской дивизии.
К исходу 9 мая 38, 37, 122 и 127-я дивизии Ли Пин-сяня, стремясь выйти на север, очутились в тылу 16-й [348] дивизии японцев. В это же время командующий правой группой генерал Чжан Цзы-чжун выделил четыре полка, переправил их через р. Ханьшуй и поставил перед ними задачу ударить по тылам 16-й дивизии. Создалась благоприятная обстановка для окружения и полного разгрома зарвавшихся японских частей. К этому стремился командующий 5-м военным районом. Он отдал приказ командующему 45-й армией действовать в направлении Хуандунтан с целью окружить 16-ю дивизию; с этой же целью в районе горы Дабешань была оставлена 39-я армия. Одновременно группе Ляо Лэя была поставлена задача оказать содействие Тан Энь-бо, для [349] чего наступать к линии железной дороги на участке Синьян — Гуаншуй. Таким образом, вся японская группировка очутилась в оперативном окружении. В Наньян выходили дивизии Сунь Лянь-чжуна, а к северу от Тунбо находилась 68-я армия 1-го военного района. Случилось непредвиденное, но для китайских милитаристов вполне закономерное. Командующий 84-й армией, никого не известив, самовольно бросил рубеж обороны на линии Суйсянь — Лишань и поспешно отвел свою армию в тыл группы Тан Энь-бо. Командующий 45-й армией, обязанный действовать по тылам 16-й японской дивизии, узнав об отходе родственной ему 84-й армии, не ввязываясь в бой с противником, присоединился к отступающей армии. Обе армии по приказу Ли Пин-сяна отошли в район 15 км к западу от Наньяна.
Японцы, установив отход двух армий, устремились на север, овладели Цзаояном и стали выходить в тыл частям Тан Энь-бо, которые успешно громили 3-ю японскую пехотную дивизию. Партизаны Ляо Лэя, преодолев путь в 70 км по крайне трудным дорогам, вышли на указанный им рубеж и завязали бои с японскими охранными частями, угрожая тылам 3-й дивизии. Тан Энь-бо, обнаружив в своем тылу японцев, повернул часть своих сил против 16-й и 13-й дивизий, прося помощи у Сунь Лянь-чжуна, который направил к месту боев одну дивизию. В это же время части 39-й армии и полки Чжан Цзы-чжуна перерезали все дороги и нарушили связь японских частей со своим тылом. Воспользовавшись сложившейся обстановкой, Тан Энь-бо предпринял усиленные атаки по наступающим частям. В результате боев, проходивших 12, 13 и 14 мая, 16-я и 13-я японские дивизии потеряли до 50% личного состава и стали отходить.
К этому времени японские части прошли с боями около 170 км, оторвались от тылов и остались без продовольствия и боеприпасов. Сложилась благоприятная обстановка для полного разгрома японской группировки. Но в это время Ставка узнает, что Ли Пин-сянь бездействует, а Тан Энь-бо несет большие потери. Чан Кай-ши отдает приказ: вывести все дивизии Тан Энь-бо из боя (это «свои» армии), а Ли Пин-сяню (это «чужие» армии) — организовать преследование японских частей и выйти на ранее занимаемые рубежи. [350]
Стало известно, что Ли Пин-сянь умышленно вывел свои дивизии в район Наньяна. Он не хотел ввязываться в бои и нести потери. Ли Цзун-жэнь знал об этом, но смолчал. 15 мая, когда был получен приказ о вводе в бой 45-й и 84-й армий, Ли Пин-сянь запоздал со сменой частей Тан Энь-бо. Японцы, учитывая создавшуюся обстановку, стали отходить, вступая лишь в мелкие стычки с преследовавшими их отрядами.
К 25 мая все японские дивизии отошли на рубежи, занимаемые до начала наступления. Ли Пин-сянь представил в Ставку реляцию об активном действии 84-й армии и приложил схему своих побед!
Справедливость требует отметить, что своим успехом китайские войска обязаны активности группы Тан Энь-бо, Ляо Лэя и инициативе Чжан Цзы-чжуна. Правда, их действия между собой согласованы не были. Но и японцы действовали на «авось», не учитывая превосходящих сил китайских солдат и партизан. Только пассивность и отсутствие руководства со стороны Ли Цзун-жэня избавили японцев от полного разгрома. Все же, по официальным данным, они потеряли около 15 тыс. убитыми и ранеными, на поле боя оставили большое количество техники, полк 4-й кавалерийской бригады был полностью выведен из строя партизанами.
Так закончилась Сяньян-Наньянская операция, предпринятая японским генштабом с целью разгрома основных сил Центрального фронта. Надо отметить, что это была одна из важных побед китайской армии. Она показала и боевые качества китайского солдата и возросшее мастерство офицеров.
Свою работу в войсках 5-го района мы закончили еще 20 апреля и поспешили в Ичан. Нам надо было еще осмотреть укрепления на участке Ичан — Шаши. Не доезжая километров 30 до Ичана, мы увидели высокую гору, на вершине возвышались массивные стены и замысловатые крыши. Мы обратились к сопровождавшему нас китайскому полковнику:
— Что это за строения?
Полковник был хубэйцем и хорошо знал здешние места. Он ответил, что это буддийский монастырь, который славится жрецами, предсказывающими судьбу. Главный жрец в здешних местах считается полусвятым. Люди, желающие получить откровения неба и принести [351] свои дары монастырю, обязаны идти в гору пешком по тропе, иначе жрец не сможет открыть «тайну».
До этого я ни разу не был в монастыре, и меня очень заинтересовал рассказ полковника. Я спросил, можно ли подняться на гору на машине.
— Дорога такая есть, — сказал полковник, — но ею пользуются только приближенные к монастырю лица.
Ну что же, будем считать себя приближенными. У ворот нас встретил привратник в черном одеянии, похожий на монаха. Объяснения были коротки. Появился настоятель, который согласился показать все, чем славится его учреждение. Я не буду описывать монастырь, это отнимет много времени, расскажу лишь об одной заинтересовавшей меня комнате.
— Комната гадания. Здесь жрец предсказывает судьбу, — сообщили нам.
— Господин полковник, — обратился ко мне настоятель, — не хотите ли узнать свою судьбу?
Я с детства не верил в бога, чертей и судьбу, но показать этим людям свое пренебрежение к их вере было неудобно. Я предложил погадать одному из наших товарищей. Не хочу оглашать его фамилии, назовем его просто клиентом.
Клиент согласился, и жрец приступил к священнодействию. Процедура гадания была коротка, но обставлена особым ритуалом.
Клиент должен был подойти к изображениям богов, взять рог буйвола, распиленный на две части, и с положенного места бросить его к подножию главной статуи бога. В зависимости от положения половинок рога жрец подводит клиента к одной из урн, в которой помещаются длинные бамбуковые палочки, испещренные иероглифами, и предлагает вытащить одну из них. Клиент вынимает и передает жрецу. После этого жрец удаляется в специальную комнату, где ведет беседу с богами.
Пока жрец отсутствовал, мы с интересом рассматривали архитектуру комнаты, ее убранство и обстановку. Особенно великолепны были три статуи богов, выполненные из мрамора и расписанные всеми цветами радуги. У одного из богов нос был в виде хобота слона, а у другого глаз на животе. По углам виднелись фигуры, напоминающие гигантских рыб, диковинных драконов [352] и змей. Непосвященному человеку немыслимо было разобраться в нагромождении орнаментов, рельефов. Больше того, мы с трудом отличали, где кончается орнамент и где начинается фигура.
Я спросил у настоятеля, известны ли ему имена художников и скульпторов, которые создали эти уникальные образы.
Настоятель развел руками и сказал:
— Фигурам сотни лет, их создатели давно умерли. Но если путешественники интересуются, я готов навести справки.
Буддийские монастыри в Китае до недавнего времени служили как бы кладами для историков, археологов, художников, строителей и просто любителей старины, которым не приходилось делать ни одного движения лопатой. Пришел, увидел, записал. Китай, пожалуй, единственная страна в мире, где раскопки археологов занимали относительно незначительное место в разгадке тайн древней истории. Во всяком случае, их усилия нельзя сравнивать с усилиями археологов, которые провели гигантские раскопки в Египте, Греции, Малой Азии. Возможно, это и не так, но я прошу прощения у читателя за неосведомленность. Я военный и надеюсь на снисхождение.
— Есть ли у вас в России служители веры и святые? — неожиданно обратился к нам настоятель.
— В Советском Союзе есть верующие, есть и служители религиозного культа, — ответили мы, — но святых нет.
Иван Андреевич добавил:
— В Европе был известен один «святой» по имени Петер Арбеус, это был великий инквизитор, который сжег на кострах сорок тысяч человек и за это в тысяча восемьсот шестидесятом году был причислен к лику «святых».
В дверях показался жрец. В руках у него была бумага с написанным текстом. Он нес ее с особым благоговением. Встав рядом с клиентом, лицом к изображению Будды, он стал читать. Переводчик переводил, мы слушали без тени улыбки, нельзя было оскорбить религиозные чувства присутствующих. Однако, когда жрец произнес: «У вашей жены скоро родится сын», нельзя было не рассмеяться — клиент больше года не видал [353] своей жены. Пришлось смириться, в гадании все бывает!
Мы поблагодарили настоятеля и уехали в Ичан.
В Ичане мы прожили несколько дней и были гостями командующего группой обороны Янцзы генерала Го Цая, нашего старого знакомого. В прошлом году он исполнял должность начальника штаба Уханьского укрепленного района, и с ним мы не раз встречались в Учане. В мае 1939 г. под его командованием находились две дивизии: 44-я в Ичане и 32-я в Шаши.
Перед генералом была поставлена задача построить противодесантные укрепления по левому берегу Янцзы на участке от Цзяньли до Ичана. Задача была явно непосильная, но генерал делал все, что мог. Опыт у него был, требования советских советников он знал, и нам было нетрудно договориться по всем вопросам.
Мы ознакомились с ходом работ на участке до Шаши. Река здесь течет по равнине, в спокойных берегах, и имеет умеренное течение. Ниже Шаши ставилось заграждение по фарватеру.
Шаши — уездный город на Янцзы, узел дорог, центр текстильной промышленности. Фабрики, правда, принадлежали иностранцам. Над их зданиями развевались английские и другие иностранные флаги. Возможно поэтому японские самолеты город не бомбили.
Последний день мы провели в Ичане. Осмотрели город. Ичан — крупный порт на Янцзы. В мирное время до Ичана доходили морские суда и здесь происходила перевалка грузов, смена лоцманов. Теперь Ичанский порт замер, но город жил своей обычной жизнью. Он был залит светом, витрины магазинов зазывали покупателей, в ресторанах гремела музыка и было полно разодетых дам.
В Ичане на каждом шагу встречались игорные дома, тотализаторы, лотереи. Говорили, что в погоне за крупным выигрышем игорные дома посещает много людей. Сюда спешили те, кто потерял надежду заработать средства на существование. Выигрывал всегда содержатель игорного дома и еще больше — налоговое управление. Игравшие оставались ни с чем.
Здесь же, на тротуаре бездельники сражались в мацзян. Одним словом, ничто не напоминало о войне, хотя бои шли в нескольких десятках километров отсюда. [354]
Когда же мы возвратились в Чунцин, то не узнали город. 4 мая 1939 г. в 19 часов 27 японских бомбардировщиков сбросили бомбы на густонаселенный центр. В результате погибли 3312 человек, среди них много детей, женщин, стариков. 1937 человек было ранено, до 500 домов разрушено и сгорело. Город был в трауре.
Надо сказать, что это — прямой результат беспечности начальника департамента ПВО страны генерала Хуан Чжэнь-цю, который уделял мало внимания организации противовоздушной обороны, полагая, что удаленность Чунцина от линии фронта не позволит японцам произвести массированные налеты. Действительно, до мая японская авиация дальних полетов не совершала. Генерал Хуан Чжэнь-цю бездействовал: строительство аэродромов в районе Чунцина затягивалось, зенитная артиллерия (преимущественно МЗА) была разбросана побатарейно и единого руководства не имела, посты обнаружения и оповещения работали плохо. Старший советник по авиации Г. И. Тхор с генералом Мао Пан-чу в то время летали по стране в поисках запасных аэродромов.
Японские самолеты, пользуясь беспечностью китайского командования, безнаказанно производили налеты в дневных условиях на Чунцин и ряд других городов Сычуани.
Положение изменилось с окончанием строительства аэродромов, куда была переброшена группа истребителей (50 самолетов) под общим командованием замечательного советского летчика майора Степана Супруна. В группу входили эскадрилья самолетов «И-15 бис», которую возглавлял капитан Воробьев, и «И-16» под командованием капитана Бдайциева, осетина по национальности. Во время одного из ночных налетов на Чунцин Бдайциев, преследуя японские бомбардировщики, оторвался от ведомого, его самолет был подбит, он выбросился на парашюте и при неудачном приземлении в горах разбился. Его могила находится в Чунцине.
Прыгать с парашютом в горах — дело рискованное даже в дневное время. Известны лишь два случая, когда парашютисты, сбитые над Чунцином, чудом остались в живых: штурман японского бомбардировщика и один полковник генштаба, вылетавший с разведывательной целью. [355]
Эскадрильи были укомплектованы преимущественно советскими добровольцами. Это были молодые, задорные люди, хорошо владевшие техникой пилотажа, горящие желанием оказать помощь великому китайскому народу. Среди них помню товарищей Галкина, Зубарева, Коккинаки, Корпенко, Кондратюка, Михайлова, Мороза, Омельченко, Панова, Розинка.
Бомбардировочная группа под командованием капитана Картакова была расположена на аэродромах в районе Чэнду.
Японцы быстро заметили изменения, происшедшие в организации противовоздушной обороны города, и дневные полеты были отменены. С июля 1939 г. японские бомбардировщики летали только ночью. Естественно, это во многом усложнило боевую работу наших добровольцев. Дело в том, что китайские аэродромы не имели оборудования для обеспечения ночных полетов. Супрун проявил много изобретательности и выдумки, чтобы как-то принимать самолеты, возвращающиеся из ночного полета. Часто посадка самолетов проходила при фонарях «летучая мышь», кострах и освещении от фар самолетов, стоявших на аэродроме.
Большое значение для завоевания господства в воздухе имел опыт К. К. Коккинаки, летавшего ночью на «И-15», вооруженном крупнокалиберным пулеметом, который впервые был установлен на самолете этого типа. В первый же вылет Коккинаки сбил бомбардировщик. Свой опыт он успешно передавал товарищам.
Японцы были достаточно хорошо осведомлены обо всем, что делалось на китайских аэродромах. Вспоминается такой факт: эскадрилья самолетов «И-16» была расположена не на поле, а вдоль шоссе, идущего к новому аэродрому. К нашему удивлению, в первый же ночной налет японцы бомбили не аэродром, а именно дорогу, где стояли самолеты. К счастью, бомбы легли неточно и повреждений не было, но сам факт говорил о многом. Другой пример: бомбардировщики «СБ», по своей скорости не уступавшие японским истребителям, на боевые задания летали без прикрытия. Летом 1939 г. пятерка «СБ» получила задание бомбить суда на Янцзы и скопление войск к северу от Уханя. Японцы, предупрежденные своей агентурой, выслали навстречу пятерке отважных 40 истребителей «Мессершмитт». Встреча [356] с армадой новых самолетов была неожиданной, но добровольцы не дрогнули и приняли неравный бой. Шесть «Мессершмиттов» рухнули на землю, но и наша пятерка погибла в неравном бою. Только одному экипажу удалось свой горящий самолет перетянуть за линию фронта. Командир корабля чудом спасся. Он долгое время лежал в госпитале Ичана с обгоревшими лицом и руками.
Случаи предательства и шпионажа были не единичны. Можно привести такой пример: на допросе штурман сбитого над Чунцином японского бомбардировщика перечислил фамилии многих наших летчиков-добровольцев. Когда у него спросили, откуда он знает русские фамилии, он ответил, что им сообщают не только фамилии, но и номера самолетов, на которых летают асы. Он назвал Супруна, Коккинаки, командира бомбардировщика Кулишенко.
Чунцинская истребительная группа не отсиживалась на своих аэродромах. Нередко часть ее использовалась на фронтах для прикрытия войск и борьбы с бомбардировщиками противника на поле боя. Так было в Сяньян-Наньянской операции, так повторилось в середине ноября в Наньнинской операции, где группа сыграла важную роль в стабилизации фронта.
Сосредоточив на судах в районе залива Циньчжоу-вань до двух дивизий, под прикрытием судовой артиллерии 3-й эскадры и самолетов с двух авианосцев, противник на рассвете 15 ноября 1939 г. высадил десант в районе Циньчжоу и в ряде пунктов к югу от него. Японские части стремились захватить крупный населенный пункт и важный узел дорог — Наньнин, лишив тем самым китайцев связи с Индокитаем, а в дальнейшем и с Бирмой. [357]
Основные войска китайской армии располагались на параллели Наньнина, побережье прикрывалось лишь незначительными силами, растянутыми к тому же на широком фронте. Они не могли оказать существенного сопротивления японскому десанту.
Японские бомбардировщики, действуя в основном по районам расположения резервов, буквально деморализовали войска. Китайское командование не смогло справиться с организацией обороны. 17 ноября японцы были уже далеко от берега и захватили Датан, а их передовые части были на подступах к Наньнину. Генерал Бай Чун-си, командовавший в то время войсками Юго-Западного направления, срочно запросил помощи самолетами-истребителями. Ставка и главный военный советник решили направить на юг части чунцинской истребительной группы. 30 самолетов (возглавлял группу С. П. Супрун) приземлились на аэродромах Гуйлиня и Лючжоу, откуда и стали производить полеты по прикрытию войск и вести бои с японскими бомбардировщиками. Японцы значительно сократили, а вскоре и совсем прекратили свои полеты. Фронт стабилизировался, китайские войска получили возможность привести себя в порядок и в первых числах декабря даже перешли в наступление. Вскоре после этой операции С. П. Супрун вернулся на Родину, и на его место был назначен К. К. Коккинаки.
Зенитные батареи в Чунцине в основном прикрывали район расположения правительственных учреждений, и позиции их были выбраны вблизи посольств: немецкого, английского и французского. В частности, у французского посольства, метрах в пятистах от штаба главного военного советника, стояла 10-я батарея, на счету которой было наибольшее количество сбитых самолетов. Естественно, такое расположение батарей диктовалось не только выгодностью позиций, но и хорошей «крышей». Как ни говори, а бомбить китайскую батарею значило бомбить посольство дружественной Японии страны. Правда, японцев это мало сдерживало. При очередном налете одна из бомб попала в английское посольство, пострадали и французы. Щадились немцы. Вспоминаю такой случай: в один из дневных налетов в конце июня на 10-ю батарею прибыл наш советник по зенитной артиллерии Яков Митрофанович Табунченко [358] и, к своему удивлению, застал там главу французской миссии, отставного генерала Бергера. Его миссия в составе шести человек прибыла в Чунцин в середине мая и представляла интересы самолетостроительных фирм Франции. Накануне японцы объявили по радио, что при бомбежке Чунцина они применят отравляющие вещества, случай, можно сказать, беспрецедентный! Бомбежка города началась как раз с 10-й батареи, в районе которой упали несколько бомб. Во французском посольстве полетели стекла. Запахло гарью, кто-то крикнул «газы». Противогазов ни у кого из расчета не было. Быстро появились таз с водой и полотенца. Расчет начал повязывать рты мокрыми полотенцами. Предложили полотенце Табунченко и французу. Бергер полотенце взял, а Табунченко отказался и до конца бомбежки был без повязки. Это произвело большое впечатление на расчет и на француза, они удивлялись мужеству и здоровью русского.
В первых же числах мая Чунцин облетела новость, которая вернула генералов Ставки к событиям июля 1938 г. Сяньян-Наньянская операция отошла на задний план. Все заговорили о новом конфликте, на этот раз у Халхин-Гола, и о неизбежности войны между Советским Союзом и Японией.
11 мая японская конница нарушила границу Монгольской Народной Республики и атаковала пограничные посты. Японское правительство знало, что, нарушая территориальную целостность МНР, оно неизбежно будет иметь дело с Советским Союзом. К этому, собственно говоря, японцы и стремились, желая оказать давление на СССР и заставить его отказаться от помощи китайскому народу в его справедливой борьбе. Но японское правительство просчиталось. Помощь Советского Союза Китаю не уменьшилась, а возросла.
26 июня был заключен новый Советско-китайский торговый договор. Этот договор укреплял позиции Китая в отношениях с другими государствами. Но не только в этом был просчет японского генштаба. События на Халхин-Голе потребовали от японских войск большого напряжения и колоссального расхода средств. Достаточно сказать, что в районе событий японское командование вынуждено было сосредоточить армию в составе 75 тыс. солдат и офицеров, 500 орудий, 182 танков, [359] 350 самолетов и большое количество автотранспорта, оголяя фронты в Китае.
По данным Сюй Пэй-чэна, японское командование снимало с Центрального фронта и отправляло через Шанхай в Тяньцзинь и далее на Халхин-Гол большое количество танков, грузовиков и орудий. Этим отчасти следует объяснить и то, что японское командование не могло усилить свою группировку в Сяньян-Наньянской операции и потерпело поражение.
Фактически боевые действия на фронтах Китая почти приостановились. Создалась благоприятная обстановка для перехода китайских войск в наступление. Но Ставка Чан Кай-ши выжидала, надеясь, что Советский Союз вступит в войну. Разговоров по этому поводу было много, и разговоров самых «сладких», выдержанных в духе китайских церемоний: с поклонами, улыбками, похвалами и готовностью к действиям. Я не хочу на них останавливаться, а приведу только беседу журналиста В. Н. Рогова с главой международного отдела китайского министерства информации Холлингтоном Тонгом, который отражал думы и чаяния гоминьдановской верхушки. «Среди китайцев, — заявил Тонг, — распространено мнение, что на этот раз события на монгольской границе вряд ли можно удержать в рамках местного инцидента. Сегодня ясно одно — события развиваются (беседа проходила 18 июля. — Авт.). Государственная мудрость диктует твердость политики СССР. Мы знаем, что только сила является языком, на котором можно разговаривать с японской военщиной. События у озера Хасан были разрешены силой, а не путем дипломатии. В этом существует разница между СССР и Англией. Англичане слишком много ведут переговоров и мало действуют. СССР на всякую агрессию без лишних слов отвечает ударом. Такое действие СССР вызывает всеобщее одобрение. Твердые действия дают больше шансов на сохранение мира и предупреждение дальнейшего развертывания войны. История показывает, что войны возникают, когда на провокации не отвечают решительными действиями, когда агрессор остается безнаказанным. Мы верим, что правительство СССР понимает это лучше, чем кто-либо».
Китайские милитаристы красноречиво восхваляли мудрость Советского правительства, силу Советской Армии, [360] но сами выжидали и берегли свои войска. Такая позиция для нас была не нова, но все же мы полагали, что события на Халхин-Голе, куда японцы отправляли лучшие дивизии, артиллерию, танки и самолеты, сдвинут с мертвой точки разработанные нами планы и заставят руководство Ставки использовать благоприятный момент и принудить командующих военными районами к активным действиям и единству.
Мы уже говорили о трудностях организации взаимодействия не только военных районов, но и отдельных армий внутри района и даже дивизий. Вот еще один пример. Когда началась Сяньян-Наньянская операция, обстановка требовала оказать помощь Ли Цзун-жэню силами соседних военных районов и, в частности, силами 9-го военного района, войска которого ближе всего находились к основной коммуникации японцев. Средств в 9-м военном районе было больше чем достаточно, что видно из следующих данных:
| Китайская сторона | Японская сторона | |
| Общая численность состава | 560 000 | 115935 |
| Винтовки | 14200 | 36960 |
| Пулеметы | 8650/2237{~1} | 2920/760{~1} |
| Орудия | 170 | 460 |
| Танки | — | 85 |
Если не считать артиллерии и танков, на китайской стороне было абсолютное превосходство. Штаб главного военного советника разработал два варианта наступления войск 9-го военного района и передал их старшему советнику при генерале Се Яо майору Матвееву, с тем чтобы он предложил их командующему от своего имени. Предложения предусматривали наступление трех-четырех армий через Унин на Цзюцзян и двух армий через Туньшань, Сяньин на Янцзы с задачей перерезать реку.
Генерал Се Яо отклонил план из тех соображений, что при подсчете соотношения сил «советник не учел, что японцы могут подвести к району боев еще две-три дивизии». На самом деле японских сил было гораздо меньше, чем указано в ведомости, так как большая часть войск 101-й японской дивизии находилась в 3-м [361] военном районе, а из 33-й дивизии только одна бригада занимала фронт в 9-м военном районе, в расчетах же обе дивизии были учтены полностью. Но что поделаешь, Се Яо был в большом почете у Чан Кай-ши и Чэнь Чэна. Без его решения войска в бой никто не двинет.
Когда решение генерала Се Яо было получено в Чунцине, главный военный советник пошел к Чан Кай-ши и изложил ему свое предложение о целесообразности и срочной необходимости организации такого наступления. Чан Кай-ши полностью согласился с мнением А. И. Черепанова и приказал оперативному управлению дать соответствующие указания командующему 9-м военным районом, затребовав от него план операции.
Генерал Се Яо, получив указание, долго тянул с разработкой своего плана и только в первых числах июня, когда Сяньян-Наньянская операция уже закончилась, донес, что им организованы четыре ударные группы, кстати сказать, малочисленные по своему составу, которым поставлена задача действовать по тылам противника. Начало действий назначалось на 12 июля.
Представленный план был полностью забракован. Учитывая, что Сяньян-Наньянская операция закончилась, а события на границе Монголии вынудили японский генштаб оттянуть значительные силы в район Халхин-Гола и фактически приостановить боевые действия на фронтах Внутреннего Китая, Александр Иванович Черепанов предложил разработать план перехода китайских войск в общее наступление. Основания к этому имелись: соотношение сил на всех фронтах было в пользу китайской армии, международная обстановка благоприятствовала. Ставка согласилась с этим предложением, и оперативное управление заработало. Сроки были поставлены сжатые.
К этому времени из Союза прибыла еще одна группа советников. Они немедля разъехались на места, приступили к работе, и таким образом штаб Черепанова мог более полно охватить не только ход подготовки операции, но и ее непосредственное проведение. Во всяком случае, главный военный советник полагал, что прибытие хорошо подготовленных, имеющих боевой опыт и занимавших крупные должности на родине командиров [362] значительно поможет оживить боевую деятельность гоминьдановских войск.
Полковник Александр Кондратьевич Берестов был направлен на самый «деликатный» фронт — к Янь Си-шаню. Дело было не только в персоне этого феодального маршала, а в том, что во 2-м военном районе находились войска, принадлежавшие к различным группировкам: шаньсийские, шэньсийские, суйюаньские, центрального правительства и армия китайской компартии. Организовать их взаимодействие было делом, прямо скажем, невозможным. Но именно такую задачу Берестов получил.
Восьмой военный район, которым командовал один из приближенных Чан Кай-ши, в общем-то рассудительный генерал Чжу Шао-лян, был также одним из самых трудных. Здесь были войска центрального правительства и войска непокорных мусульманских генералов Ма, которые до сих пор никакого участия в войне не принимали. Этот участок был поручен полковнику Михаилу Тимофеевичу Устименко, он уже работал в Ланьчжоу и был знаком с войсками недоступных правоверных мусульман.
В Гуйлинь, к Бай Чун-си, на смену Роману Ивановичу Панину уехал полковник Николай Алексеевич Боборов. В 4-й военный район был назначен полковник Василий Данилович Сергеенков, к Ли Цзун-жэню — полковник Матвей Васильевич Виноградов.
Кроме общевойсковых прибыли советники по родам войск и в их числе танкисты Луцких, Полубинский, Булатов, Цыганков и сапер капитан Антон Терентьевич Ковалев, который был назначен советником в штаб 10-го военного района и вскоре уехал в Сиань.
Жаль было нам расставаться с Петром Мироновичем Журавлевым — нашим врачом, общим другом и исключительно задушевным товарищем. Ему прибыла смена. По возвращении в Союз Петр Миронович работал в Главном медицинском управлении Советской Армии и во время Великой Отечественной войны погиб, подорвавшись на мине в 1942 г. под Орлом.
Таким образом, к началу ожидаемых решительных действий основные военные районы были обеспечены хорошо подготовленными советниками. [363]
Штаб главного советника предлагает наступление
Во второй половине июня аппарат советников в центре и на местах был занят подготовкой китайских войск к общему наступлению. Разумеется, речь шла не только о разработке конкретных предложений: где, когда, с какой целью и в какой группировке наступать. Дело усложнялось необходимостью моральной подготовки гоминьдановских генералов, которые вечно находили какую-либо причину, чтобы не вводить свои войска в действие.
В центре руководство Ставки стояло за проведение операции. Спор шел лишь о сроках. Впоследствии мы увидим, к чему привели эти разногласия.
По данным оперативного управления, во второй половине июня соотношение сил было следующим:
| Японская армия | Китайская армия | |
| Пехотные дивизии | 30 | 226 |
| Пехотные бригады | 14 | 38 |
| Кавалерийские дивизии | — | 12 |
| Кавалерийские бригады | 2 | 9 |
| Винтовки, тыс. штук | 300 | 800 |
| Пулеметы, тыс. штук | 13 | 50 |
| Орудия полевой артиллерии | 3462 | 1075 |
| Танки | 942 | 213 |
| Самолеты первой линии | 1000 | 150 |
| Личный состав войск | 1 065 000 | 3 000 000 |
У китайской армии было превосходство в пехоте в два раза, по винтовкам, ручным и станковым пулеметам — в три раза. По минометам и мелкокалиберной артиллерии существовало равенство. Японцы превосходили китайскую армию по полевой и тяжелой артиллерии в три раза, по самолетам — в восемь раз и по танкам — в четыре раза. Правда, из-за труднопроходимой местности превосходство в танках особого значения не имело. Учитывалось, что часть японской армии была отвлечена на борьбу с партизанами и охрану тылов. Для этой цели японцы использовали восемь пехотных дивизий и три бригады общей численностью 200 тыс. солдат и офицеров.
Китайская армия, таким образом, имела абсолютное превосходство в личном составе и стрелковом вооружении. [364] Следует сказать, что оперативное управление не включило в ведомость 22 дивизии резерва Ставки, 11 дивизий, действующих в тылу врага, все запасные части, в которых насчитывалось 470 тыс. солдат и офицеров, местные и охранные войска. Всего в ведомости не было учтено около 1,5 млн. солдат. Это была линия Ставки, но и командующие районами следовали ее примеру. В частности, командующие 3, 4, 5 и 9-м районами имели в своем распоряжении 140 дивизий общей численностью в 1 160000 человек, но в первой линии фронта держали лишь около 40 дивизий.
Кадровые дивизии, насчитывающие около 3 млн. солдат, распределялись по военным районам следующим образом:
| Район | Пехотные дивизии | Пехотные бригады | Кавалерийские дивизии | Кавалерийские бригады | Саперные батальоны | Минометы | Малокалиберная артиллерия | Полевая артиллерия |
| Первый | 12 | 2 | 1 | — | 19 | 335 | 38 | 75 |
| Второй | 32 | 20 | 4 | — | 52 | 685 | 48 | 218 |
| Третий | 25 | 1 | — | — | 34 | 617 | 18 | 58 |
| Четвертый | 18 | 1 | — | — | 43 | 344 | 14 | 23 |
| Пятый | 46 | 2 | 1 | 1 | 72 | 707 | 186 | 170 |
| Восьмой | 10 | 8 | 6 | 7 | 14 | 183 | 37 | 48 |
| Девятый | 51 | — | — | — | 63 | 1322 | 316 | 165 |
| Десятый | 10 | 1 | — | 1 | 21 | 319 | 44 | 57 |
| Резерв РВГК | 22 | — | — | — | 35 | 1093 | 402 | 221 |
| Всего | 226 | 35 | 12 | 9 | 353 | 3605 | 1103 | 1035 |
Японская армия в Китае к этому времени имела 30 пехотных дивизий, из них: семь первоочередных четырехполкового состава (3, 5, 6, 10, 14, 20-я и гвардейская дивизия), десять второочередных четырехполкового состава (13, 101, 104, 106, 108, 109, 110, 114, 116 и [365] 18-я дивизии), семь дивизий новой организации трехполкового состава (15, 17, 21, 22, 25, 26 и 27-я), шесть дивизий неустановленной организации (32, 33, 34, 35, 36 и 37-я), четырнадцать отдельных смешанных бригад, 1-я и 4-я отдельные кавалерийские бригады, 1, 2, 4 и 5-я артиллерийские бригады, 7-й и 8-й отдельные танковые полки, 1, 2, 4 и 6-й отдельные танковые батальоны, десять отдельных танковых рот, 1-й и 9-й отдельные химические батальоны, 2-я и 13-я отдельные химроты, 2-й полевой химотряд.
Общая численность японских войск определялась в 1 065 тыс. солдат и офицеров при 3462 орудиях разных калибров, 942 танках и около 1000 самолетах.
Следует сказать коротко о группировке войск по фронтам и соображениях штаба главного военного советника о переходе китайских войск в наступление.
На Юго-Западном направлении войска 4-го военного района обороняли южное побережье Китая от границ с французским Индокитаем (от Лючжоу) до западных границ провинции Фуцзянь (район Сватоу). Фронт обороны с запада на восток достигал 1500 км. На этом огромном фронте стояли всего 18 пехотных дивизий. Сил было явно недостаточно, и поэтому войска концентрировались на важнейших операционных направлениях: Наньнинском, Кантонском и Сватоуском. На Наньнинском направлении японских войск не было, но важное значение этого направления вынуждало держать здесь две армии (46-ю и 31-ю), которым была поставлена задача прикрыть границу с Индокитаем и ряд портов в Пакхойском заливе, через которые шла связь с Европой и Америкой. Командующие армиями своеобразно решили эту задачу: они оставили небольшие группы непосредственно на побережье и гарнизоны в Лянчжоу, Аньпу, Саньдуане, Сюйвэне, Учуане, а главные силы расположили далеко к северу на параллели Наньнина. Когда японцы высадили десант в Пакхое и китайские части, не оказав сопротивления, отступили, Бай Чун-си был обвинен в неумении использовать войска и нераспорядительности, а немного позже Хэ Ин-цинь потребовал отстранить его от командования войсками Юго-Западного направления.
На Кантонском направлении японцы держали 18-ю и 104-ю пехотные дивизии, которые занимали сооружения [366] бывшего укрепленного района китайцев. Интересна история его строительства. Китайское правительство, учитывая стратегическое значение Кантона, в начале войны приняло решение укрепить побережье и город, для чего пригласило английских специалистов. Последние разработали проект укрепленного района вокруг Кантона фронтом на север, оставив весь юг без укреплений. Проект был принят, и сооружения к первой половине 1938 г. построены. Когда осенью 1938 г. японцы начали свое наступление на Кантон с юго-востока и зашли в тыл укрепленному району, китайские части вынуждены были бросить укрепленный район и бежать на север. Впоследствии японцы полностью использовали эти укрепления для обороны города, и китайцы вынуждены были наступать на собственные укрепления. Об этом мы узнали, когда готовили предложения о наступлении войск 4-го военного района на Кантон. Никому из нас, конечно, в голову не могло прийти строить укрепления фронтом на север. Видимо, кантонские милитаристы ожидали нападения с севера. Сложность прорыва сильно укрепленной полосы и отсутствие артиллерии вынудили снять наши предложения и ограничиться идеей наступления на Сватоу.
Третий военный район занимал обширную территорию. В него входили провинции Фуцзянь, Чжэцзян, южная часть провинции Аньхой и восточная часть Цзянси. Войска района обеспечивали оборону побережья Тайваньского пролива Восточно-Китайского моря, а также Шанхайского и Нанкинского направлений и значительного участка южного берега Янцзы. Общая протяженность линии фронта определялась в 2000 км. На юго-восточном побережье на участке в 800 км от Чжанчжоу до Шаосина японцев не было, чем умело пользовались китайские моряки. Они героически прорывали блокаду японского флота и везли товары в осажденный Китай. Правда, эта брешь в блокаде не играла существенной роли в подвозе вооружения, но все же кое-что поступало и таким путем. Японские войска не могли овладеть этим участком, хотя здесь китайское командование держало всего лишь четыре дивизии, которые занимали Амой, Фучжоу и район Нинбо. На остальном фронте оборону несли местные охранные войска.
Нанкин-Шанхайское направление являлось наиболее [367] ответственным участком фронта. Здесь в треугольнике Ханчжоу — Шанхай — Нанкин японцы расположили свои основные силы. В частности, 22-я пехотная дивизия отвечала за участок фронта Ханчжоу — оз. Тайху. Положение дивизии было тяжелым, в ее тылу действовали партизаны и кадровые 62-я и 30-я китайские дивизии. В районе Шанхая стояли 11-я и 12-я японские отдельные смешанные бригады, которые несли охрану железнодорожного узла. На участке Сучжоу — Чанчжоу вдоль железной дороги Шанхай — Нанкин стояла 17-я дивизия, она имела задачу охранять дорогу, но с этой задачей плохо справлялась. Не проходило дня, чтобы в том или другом месте дорога не была взорвана партизанами.
Район Нанкина и район реки Янцзы от Нанкина до Уху обороняла 15-я японская дивизия. Эта же дивизия охраняла марионеточное правительство Ван Цзин-вэя в Нанкине и вела борьбу с партизанами.
Резервом Шанхай — Нанкинской группировки являлась 21-я пехотная дивизия, которая стояла на северном берегу в районе Хуайань — Сюйчжоу.
Войска третьего военного района располагались: Ханчжоу — западный берег оз. Тайху — 91-я армия, западный берег оз. Тайху — Гаошунь — Уху — 25-я армия. Наиболее серьезные задачи в тылу японцев выполняли партизаны 4-й армии под командованием Е Тина. Они сковывали 15-ю и 17-ю японские дивизии. Участок Уху — Аньцин — Хукоу протяженностью в 250 км обороняла 116-я пехотная дивизия японцев. По всему южному берегу были созданы опорные пункты, обнесенные проволокой. Промежутки контролировались отдельными моторизованными взводами, для их маневра были построены специальные дороги.
Против 116-й японской дивизии 3-й военный район держал две армии: на участке Нинго — Цимынь стояла 50-я армия в составе 7, 144 и 145-й пехотных дивизий и на участке Цимынь — Хукоу — 21-я армия в составе 146, 147 и 148-й дивизий. Обе армии действовали довольно активно, часто выходили к реке, нарушая коммуникации, минируя отдельные участки, и возвращались в исходные позиции. В июне — июле здесь было повреждено 45 японских судов.
Наньчанское направление для 3-го военного района не являлось самостоятельным. В районе Наньчана стояла [368] 101-я дивизия японцев, основные силы которой были нацелены против войск 9-го военного района. Однако это направление обеспечивало связь с тылом и войсками соседнего района, для чего к востоку от Наньчана была поставлена 29-я армия. По восточному берегу оз. Поянху сосредоточились и заняли боевые позиции отряды самообороны.
В резерве командующего военным районом сосредоточились лучшие армии: 86-я, которая занимала район Цюйчжоу — Шоучан — Хойчжоу, 88-я армия — район Юаньшань и 10-я армия — район Гуанчан.
Значение 3-го военного района определялось близостью к Шанхаю и Нанкину — важным промышленным и политическим центрам страны, а также наличием открытого побережья, через которое шли коммерческие и военные грузы. Слабость обороны Янцзы и действия партизан создавали выгодные условия для наступления.
Девятый военный район имел важное оперативно-стратегическое значение. В его территорию входили провинция Хунань и западная часть Цзянси. Здесь проходила единственная оставшаяся в распоряжении центрального правительства железная дорога Чанша — Гуйлинь — Лючжоу, которая связывала войска с тылом. Ряд шоссейных дорог в южном и восточном направлении служили путями подвоза для войск 3-го и 4-го районов. Не менее важно было политическое значение провинции Хунань.
Ставке было известно намерение противника захватить Чанша и организовать там новое марионеточное правительство района Учан — Наньчан — Чанша, по типу бэйпинского и марионеточного нанкинского правительства. Однако все попытки захватить Чанша успеха не имели.
Войска 9-го военного района концентрировались по двум направлениям. Первое из них — Наньчанское. Это направление со стороны японцев оборонялось 101-й пехотной дивизией. Фронт ее проходил в 15–20 км западнее и южнее Наньчана и далее на северо-восток до оз. Поянху. Район Фынсинь — Цзиань — Унин — Аньи занимала 106-я дивизия, которая имела на фронте незначительные силы. К северу от нее на охране тылов находилась 14-я отдельная смешанная бригада. Передовые [369] ее части держали оборону к юго-западу от Синго, прикрывая разрыв фронта между 106-й и 33-й дивизиями. Попытки японцев продвинуться к югу от Наньчана успеха не имели. Фронт на этом направлении стабилизировался.
Со стороны китайцев Наньчанское направление обороняли шесть армий (20 дивизий), эшелонированных на 20–25 км вглубь. Непосредственно перед Наньчаном стояли 49-я и 32-я армии, занимая рубеж по выгодным высотам. Южнее были подготовлены еще два тыловых рубежа, но они войсками не занимались и были предназначены для 32-й армии в случае ее отхода. Против 106-й дивизии японцев держали оборону 58, 60, 78 и 72-я китайские армии. В тылу японцев, в районе Туншаня, действовали части 8-й армии. На участке Унин — Туншань против 14-й японской бригады стояла 20-я армия. В качестве резерва в тылу наньчанской группировки располагались 74-я и 73-я армии. В целом Наньчанское направление имело много войск и хорошо подготовленные рубежи.
Важным направлением было Чаншаское. Захват Юэчжоу позволил японцам сосредоточить в районе Туншань — Тунчэн — Юэчжоу значительные силы с очевидной целью наступления на Чанша. Следует сказать, что Юэчжоу стоит у протоки в оз. Дунтинху, куда в половодье заходят крупные суда, и это для японцев имело важное значение.
Японские дивизии на этом направлении располагались так: 33-я в районе Туншань — Тунчэн — Пуци и 6-я дивизия в Юэчжоу. Были сведения о том, что на Чаншаское направление выводится по бригаде от 13-й и 2-й дивизий.
Китайские части занимали рубеж обороны от Синьцяна до Тунчэна и далее на восток по р. Сюшуй протяженностью 200 км. Здесь располагались 79, 92 и 52-я армии. Рубеж был выбран удачно, однако глубины создано не было. Местность для танков была непроходима.
В тылу этого рубежа по р. Мишуй на участке Сяньинь — Пинцзян было закончено строительство тыловой полосы обороны. На главных направлениях были построены долговременные огневые точки, убежища, и все это было прикрыто противопехотными заграждениями. [370]
Берега оз. Дунтинху были заминированы. На тыловой полосе обороны стояли четыре дивизии 37-й армии.
Еще южнее в районе Чанша — Люян заканчивалось строительство третьего рубежа обороны. Правда, он был выбран неудачно — проходил по равнинной местности, оборудован был плохо, окопы готовились не по всему фронту, заграждений не установили. Исключение составлял район Чанша и Люяна, где были построены пулеметные гнезда, убежища, окопы полного профиля и заграждения. На западном берегу р. Сянцзян у Чанша в качестве средства противодесантной обороны была установлена одна четырехорудийная батарея. Явной брешью в системе обороны Чанша был открытый левый фланг, позволявший обойти город с запада.
На рубеже Чанша — Люян стояла 70-я армия. Планировалось из резерва Ставки вывести в район Чанша еще и 4-ю армию.
Придавая важное значение узлу дорог Хэнъян — Лэйян, еще в 1938 г. командование приняло решение о строительстве рубежа на линии Сянтань — Лилин. К лету 1939 г. было в основном закончено строительство этого рубежа — 80 железобетонных огневых точек, ряда убежищ и командно-наблюдательных пунктов, линии окопов полного профиля. Весь рубеж был прикрыт заграждениями. В Сянтане стоял штаб дивизии.
Таким образом, на направлении Чанша китайская армия располагала тремя рубежами обороны (не считая рубежа Сянтань — Лилин), на которых стояло шесть армий: три на первом, одна на втором и две на третьем рубеже.
Об операционных направлениях и группировке войск 5-го военного района мы говорили выше. Отметим только, что район Ханькоу обороняли 3, 13 и 34-я японские дивизии. Вокруг города Ханькоу создали несколько прочных оборонительных рубежей фронтом на запад и север. Линии фронта стабилизировались со времени Сяньян — Наньянской операции.
Войска 5-го военного района к этому времени насчитывали в своем составе 46 пехотных и одну кавалерийскую дивизию общей численностью 400 тыс. солдат и офицеров.
Соотношение сил войск 5-го и 9-го военных районов и Уханьской группировки японцев было следующим: [371]
| Войска и вооружение | Японские войска | Китайские войска | Соотношение |
| Пехотные дивизии | 35 | 97 | 1:3 |
| Винтовки | 53000 | 230 000 | 1:4 |
| Ручные пулеметы | 2300 | 8400 | 1:4 |
| Станковые пулеметы | 750 | 4200 | 1:5 |
| Орудия разного калибра | 900 | 837 | 1:1 |
Таким образом, на одном из важнейших направлений превосходство сил было на стороне китайцев. Группировка китайских войск позволяла в принципе ударом с севера войсками 5-го района и с юга войсками 9-го района разбить всю Уханьскую группировку врага и овладеть Трехградьем.
Но не только здесь обнаруживалась слабость японцев и явные преимущества китайцев. Центральный фронт, куда входил и 3-й военный район, в течение всей войны был ключевым. Однако японцы оккупировали его весьма своеобразно. Одна группа войск занимала треугольник Ханчжоу — Шанхай — Нанкин, другая отсиживалась в районах Наньчана, Юэчжоу, Учана и Ханькоу — Синьяна. Обе эти группы вели полукруговую оборону. Связующим звеном между ними была Янцзы, которая на протяжении 250 км оборонялась всего лишь одной дивизией. Изолировать эти группы, лишить их связи и маневра, а затем разгромить по частям представлялось очень заманчивым для китайских войск. По мнению штаба главного военного советника, такая операция была вполне осуществимой.
Обе эти задачи были положены в основу разработки предложения генерального наступления. Для полноты картины нужно сказать несколько слов о группировке войск Северо-Западного направления. Здесь противник держал свои силы главным образом по линиям железных дорог и магистральных шоссе. Войска были разбросаны от Хуанхэ до Желтого моря. Всего в Северном Китае было: 15 японских пехотных дивизий, 6 пехотных и 1 кавалерийская бригада и около 6 пехотных дивизий марионеточных войск общей численностью 500 тыс., 1665 орудий, 342 танка и 390 самолетов. Против этой группы японцев стояли войска 1-го, 2-го, 8-го и 10-го военных районов, насчитывающие 75 пехотных, 11 кавалерийских дивизий и 31 пехотную бригаду общей численностью 800 тыс. солдат и офицеров, 300 тыс. винтовок, 7500 ручных пулеметов, 3700 станковых пулеметов, [373] 1522 миномета, 605 орудий разного калибра и до 100 танков.
Войска Северо-Западного фронта выгодно охватывали японцев с севера и юга. В то же время Хуанхэ служила прекрасным оборонительным рубежом на случай перехода японских войск в наступление на Сианьском или Баотоуском направлениях. Японская армия в Северо-Западном Китае находилась в огненном мешке: с фронта ее сжали регулярные части, с тыла — партизаны. Все говорило о силе китайцев и слабости японцев.
Однако командующие войсками районов не могли преодолеть разногласия и совместно выступить против японцев. Основная тяжесть борьбы с японскими войсками в Северном Китае ложилась на войска 18-й армейской группы Чжу Дэ, а также на партизанские и местные охранные отряды.
Заставить командующих военными районами включиться в активную борьбу с японцами и этим оказать помощь в разгроме Уханьской группировки врага было одной из задач Ставки Чан Кай-ши.
Таковы были оперативная обстановка, группировка войск и соотношение сил по фронтам Китая, когда штаб главного военного советника разработал свои предложения.
Все эти соображения 16 июня были изложены Чан Кай-ши главным военным советником. Упор был сделан на два момента: 1) китайские войска способны нанести сокрушительный удар японцам в долине Янцзы и 2) необходимо отстранить от занимаемых должностей генералов, не выполняющих директив Ставки и не согласных с планами наступления. Как обычно, Чан Кай-ши полностью согласился с предложенным планом и обещал подумать о нерадивых генералах.
20 июня на заседании Военного совета полковник Ильяшов докладывал разработанные штабом главного военного советника предложения о «Генеральном наступлении китайских войск в долине реки Янцзы».
Главная роль отводилась войскам 5-го и 9-го военных районов. На них возлагалась задача овладеть Уханем и отбросить японские войска к северу от Янцзы на линию Хошань — Сусун и к югу от Янцзы — за оз. Поянху, т. е. восстановить положение, существовавшее на 1 июня 1938 г. [374]
Для выполнения этой задачи предлагалось в каждом из районов создать по три ударные группы: в 9-м районе — группу № 1 в составе шести дивизий с задачей наступать на Унин — Жуйчан и, обходя с запада 106-ю и 101-ю японские дивизии, выйти на Янцзы на участке Жуйчан — Цзюцзян; группу № 2 в составе одиннадцати дивизий с задачей наступать в направлении Аньи и, обходя Наньчан с севера, во взаимодействии с ударной группой № 1 уничтожить Наньчанскую группировку противника; группу № 3 в составе 52-й и 8-й армий с задачей изолировать 33-ю и 6-ю японские дивизии, овладев Сяньином.
В 5-м военном районе намечалось создать ударную группу № 1 в составе пяти дивизий с задачей активными действиями сковать находящиеся в Синьяне части противника, прикрыв левый фланг ударной группы №2, затем двигаться в общем направлении на Хуанган, с тем чтобы перерезать железную дорогу Сюйчжоу — Пукоу. В ударную группу № 2 входило пятнадцать дивизий, которые во взаимодействии с группой Ляо Лэя должны были наступать в общем направлении на Хуанган — Иншань — Сусун и отбросить противника на юго-восток. Внутреннее крыло этой группы в составе пяти дивизий, достигнув Хуангана, должно было повернуть на юг и выйти к Янцзы восточнее Ханькоу.
Чтобы отвлечь силы противника и тем самым помочь войскам 9-го и 5-го военных районов в выполнении поставленных задач, войска 4-го военного района должны были овладеть Сватоу и Чанчжоу и постоянными атаками по всему фронту приковать к себе японские части. Командующему 3-м военным районом ставилась задача ударной группой № 1 в составе пяти дивизий организовать наступление на фронте обороны 22-й японской дивизии и отбросить ее за железную дорогу Нанкин — Шанхай, а ударной группой № 2 в составе пяти дивизий наступать на Наньчан и совместно с войсками 9-го военного района разгромить Наньчанскую группировку. Командующему 1-м военным районом ставилась задача сковать противника на фронте по новому руслу Хуанхэ и, наступая на Кайфын, отбросить 35-ю японскую дивизию на восток и 109-ю дивизию — на северо-запад. Командующий 2-м военным районом должен был частями, расположенными в восточной и западной Шаньси, [375] приковать к себе японские войска, непрерывно разрушая Датун-Пучжоускую железную дорогу, и парализовать действия 37-й дивизии японцев.
Командующему 8-м военным районом предлагалось овладеть Баотоу, командующему 10-м военным районом — перебросить часть сил на восточный берег Хуанхэ и сковать действия 37-й японской дивизии.
Авиацию предлагалось использовать по отдельному плану во взаимодействии с войсками районов.
Заслушав Ильяшова, Чан Кай-ши попросил начальника оперативного управления высказать свои соображения по представленному плану. Генерал Лю Фэй начал свой доклад: «Основы победы над противником лежат в Северном Китае. Ключ к Северному Китаю — провинция Шаньси. Необходимо немедленно мобилизовать политработников и перебросить их в тыл врага, чтобы совместно с армией нарушить планы японцев.
Японцы недооценили силы китайской армии, предполагая коротким ударом покорить Китай.
После падения Нанкина противнику не удалось сломить нашу волю к сопротивлению. Вслед за тем противник мобилизовал 2/3 своих сил для наступления и почти одновременно занял Ухань и Кантон, рассчитывая этим закончить войну. Соответственным образом велась пропаганда среди населения и солдат врага. Здесь был явный просчет.
Апрельское наступление создало противнику еще больше трудностей. Частное наступление на Наньчан было последней попыткой тактическими средствами достичь стратегической цели. На сегодня Япония не в состоянии перейти в дальнейшее наступление. Кроме того, политические, экономические и дипломатические условия не позволят ей перебросить свои силы на китайский театр военных действий. Япония будет вести оборонительную войну, экономить свои силы и очищать тыл от партизан, а также расширять марионеточные организации, ожидая перемен в международной обстановке.
Если Япония примет участие в войне на стороне Германии и Италии, то это ей пользы не принесет, так как этим она восстановит против себя миролюбивые силы. Это также заставило бы Японию вести войну на Дальнем Востоке против Англии и СССР. Противник считает, [376] что, воюя с Китаем около двух лет, он достаточно истощил свои силы, чтобы взять на себя такие обязательства. Сомнительно и то, что Германия и Италия будут надежными союзниками Японии.
Если международная обстановка окажется для Японии неблагоприятной: война с СССР, экономические санкции США и Англии, то Япония противопоставит законному правительству Китая своих марионеток. Главные силы Японии будут переброшены в Северный Китай для ведения войны с СССР. Это подтверждается фактами: в Южном и Центральном Китае противник занимает оборону и только в Северном Китае он усиленно ведет дорожное строительство и борьбу с партизанами.
Если международная обстановка изменится в благоприятную для Японии сторону или даже не изменится, то Япония сможет перейти снова в решительное наступление».
Переходя к оценке своих сил и анализу возможности перехода к активным действиям, Лю Фэй заявил: «Судя по изложенным выше данным о противнике, планы и намерения его могут быть сорваны крупным немедленным наступлением наших сил. Однако немедленные решительные операции не принесли бы должного эффекта и могли бы повлиять на нашу тактику продолжения войны. Наступление в большом масштабе может быть осуществлено после полной подготовки и укомплектования войск, т. е. через пять — шесть месяцев».
Ближайший и наиболее авторитетный советник Чан Кай-ши по вопросу планирования войны свои предложения о переходе войск в наступление оговаривал многочисленными «если» и «однако» и в конечном счете рекомендовал отложить начало операции до греческих календ.
Было очевидно, что Лю Фэй не пытается исходить из реально сложившихся соотношения сил и оперативной обстановки, а просто выражает мысли и чаяния китайских милитаристов, которые были обеспокоены ростом влияния КПК, особенно в тылу японских войск, численным ростом рядов 18-й армейской группы и хотели бы сохранить свои войска, выжидая исхода событий на Халхин-Голе. Это ясно вытекало из выступления Лю Фэя: «На оккупированной противником территории находится половина всего населения страны. Если это [377] население поддастся соблазнам противника, а также подвергнется притеснениям партизанских отрядов, которые сформированы из бывших бандитских шаек, не исключено, что оно перейдет на сторону противника и тогда мы потеряем шанс на нашу победу. Поэтому нас не так беспокоит продвижение противника, как применение противником предательской тактики.
Особое внимание противник уделяет провинции Шаньси, естественной крепости Северного Китая, за которую будет идти борьба. Вопрос о потере или сохранении Шаньси тесно связан с исходом войны.
Мы должны использовать настоящий период затишья для завоевания населения Шаньси и других районов на свою сторону».
Лю Фэй не сделал каких-либо предложений, как именно завоевать население на свою сторону, об этом надо было догадываться самим. Было известно, что «хозяин» Шаньси Янь Си-шань не особенно-то доверял Чан Кай-ши и войска центрального правительства на своей территории принимал неохотно. Что касается оккупированного тыла, то там господствовали части и партизанские отряды под руководством компартии.
Конкретные предложения по этому вопросу внес Ли Цзи-шэнь, который выступил после Лю Фэя. Он заявил: «В Китае тридцать японских дивизий, но после занятия Уханя и Кантона во всех случаях наступления противник использовал не более двух дивизий. Остальные части вели борьбу с партизанами.
За период с января по май 1939 г. между противников и нами было 3190 боев, но только 100 из них были на фронтах, остальные в тылу с партизанами. Это подтверждает слова генералиссимуса Чан Кай-ши: «Тыл важнее фронта».
Противник собирается сформировать трехмиллионную армию для нанкинского и двухсоттысячную армию для пекинского марионеточных режимов. Возможно, ему это удастся, учитывая, что на оккупированной территории 170-миллионное население и там из-за упадка сельского хозяйства и промышленности много безработных, не прекращается подрывная деятельность изменников. Надо учесть, что противник заигрывает с населением: снижает налоги, открывает игорные дома, опиекурильни. Возможно, что это оторвет население от родины». [378]
Ли Цзи-шэнь предложил разделить оккупированную территорию на 16–20 партизанских районов, во главе которых поставить авторитетных лиц с широкими полномочиями. В каждый район, по мнению Ли Цзи-шэня, следует направить одну-две хорошо подготовленные и вооруженные дивизии. «Необходимо расширить задачи партизанской войны не только в области военной, но и в экономической, политической и культурной.
Необходимо пересмотреть административное положение об управлении партизанскими районами, дать населению право самоуправления и самоохраны.
Следует уменьшить арендную плату, налоги, отсрочить платежи по займам».
Все это, по мнению Ли Цзи-шэня, должно было разрушить планы японцев.
По вопросам партизанского движения выступал еще один оратор. У меня записано только окончание его выступления. Свою речь он посвятил защите таких лозунгов, как: «Тыл важнее, чем фронт»; «Очищение тыла важнее, чем наступление»; «Затяжная война — не монополия Китая»; «Использовать ресурсы занятых районов и воевать 100 лет»; «Войну начать без объявления, войну кончить без переговоров».
Но для того чтобы овладеть тылом, надо было наступать. Чан Кай-ши принял такое решение: «Принять за основу план наступления, предложенный главным военным советником, и дать директиву войскам. Рекомендовать командующим при выборе объектов наступления избегать опорных пунктов. Подготовку к наступлению закончить к середине июля».
В конце июня оперативным управлением Ставки была разослана директива, в которой предлагалось: «Командующему 10-м военным районом перебросить две армии в юго-восточную часть Шаньси в подчинение Вэй Ли-хуана.
Командующему 1-м военным районом представить свои соображения об использовании армий, прибывающих из 10-го района. Активизировать диверсионную борьбу партизан в Хэбэе, Шаньдуне и Цзянсу.
Командующему 2-м военным районом активизировать действия партизан в Чахаре, северном Хэбэе, Шаньси. Пополнить части района до штатной численности. [379]
Командующему 3-м военным районом принять меры, обеспечивающие бесперебойное движение по Янцзы и железным дорогам. Усилить действия партизан в районе Шанхая.
Командующему 4-м военным районом усилить действия на фронте.
Командующему 5-м военным районом организовать наступление с задачей установить положение, существовавшее до наступления японской армии.
Командующему 9-м военным районом отборными частями наступать на Наньчан и Цзюцзян.
Подготовку наступления закончить к середине июля».
Директива была куцей, без конкретной постановки задач войскам районов и без указания сроков. Все было отдано на усмотрение командующих районами. Естественно, штаб главного военного советника усмотрел в этом срыв предложенного плана генерального наступления. Черепанову пришлось еще раз наедине с Чан Кай-ши обсудить директиву и предлагавшийся план. Главный советник высказал опасения, что, выполняя директиву, командующие войсками будут наносить японцам «булавочные уколы и повторят ошибки прошлых наступлений». Черепанов рекомендовал: «Уточнить отданную директиву в части постановки задач войскам 3-го района, а именно: Гу Чжу-туну совместно с частями Ляо Лэя перейти в решительное наступление и перерезать Янцзы в ряде мест западнее Нанкина. Одновременно оказать содействие Се Яо в овладении Наньчаном.
Ли Цзун-жэню, выполняя поставленную директивой задачу, главными силами перейти в наступление, чтобы перерезать Тяньцзинь — Пукоускую железную дорогу».
Чан Кай-ши принял эти поправки и установил срок перехода в наступление всех частей на 27 июля.
Таким образом, в июне наметился явный сдвиг. Нам казалось, что наконец удалось склонить руководство Ставки к активным действиям, и мы начали уточнять ход подготовки операции по управлениям.
1 июля я и полковник Шилов получили задание главного военного советника изучить рубежи обороны 1-го и 10-го военных районов и ознакомиться на месте с группировкой войск. Вопрос был согласован с верхами. [380]
В наше распоряжение был предоставлен пассажирский самолет, и мы очутились в Сиане. Здесь нас встретил полковник Андриан Васильевич Васильев. Он был старшим советником при командующем Северо-Западным направлением генерале Чэн Цяне. В Сиане он был старожил, прекрасно знал местные порядки и пользовался авторитетом у «маршала» — так здесь величали генерала Чэн Цяня.
Андриан Васильевич был обаятельным, скромным, прекрасно подготовленным офицером и хорошим товарищем. По возвращении из Китая он был оставлен на военно-дипломатической работе. Долгое время находился в Дели, а затем в Риме. Умер в звании генерал-майора в 1964 г. в Москве.
Я прошу прощения у читателей за то, что отклонился от темы. У меня невольно встал в памяти светлый образ друга. Вернемся в Сиань.
В войсках 1, 8 и 10-го военных районов
Сиань — столица провинции Шэньси, как и все старинные китайские города, обнесен высокой крепостной стеной. Ворота крепости — северные, южные, западные и восточные — запирались поздно вечером и открывались рано утром. Такой порядок был установлен тысячи лет назад и сохранился до наших дней. Когда мы приехали в Сиань, там свирепствовала эпидемия. Врачей в городе было мало. Местные власти нашли выход: во всех четырех воротах были поставлены медицинские сестры, снабженные шприцем и соответствующей вакциной, и каждому входящему и выходящему из города делались уколы.
Сиань стоит на реке Вэйхэ. В окрестностях города много исторических памятников, в том числе знаменитая пагода, которая насчитывает 1200 лет. Мы осмотрели ее, когда шли в штаб 10-го военного района.
Город переполнен беженцами и различными штабами и представительствами. Здесь располагались: штаб Северо-Западного направления, штаб 10-го военного района, а также представительство Пограничного района Шэньси — Ганьсу — Нинся.
Андриан Васильевич ознакомил нас с обстановкой, расположением войск, взаимоотношениями между [381] командующими районами и возможностями Чэн Цяня как главнокомандующего направлением.
— Работать трудно, — жаловался Васильев, — и организовать выполнение директив центра невозможно. Чэн Цяня никто из командующих районами не слушает. Он даже в своем штабе не может навести порядок. Здесь все делятся на «наших», сторонников начальника штаба, и «ваших», сторонников Чэн Цяня.
Чэн Цянь среди своих подчиненных слыл за либерала, левого гоминьдановца. Ходил он всегда в длинном черном одеянии, носил парусиновые тапочки на толстой белой подошве и своим видом больше напоминал монаха, чем генерала.
Неизвестно за что начальник штаба Чэн Цяня — ставленник Чан Кай-ши — страшно ненавидел своего командующего и все его начинания принимал в штыки. Вражда между генералами доходила до курьезов и распространялась на все звенья штаба.
Для иллюстрации создавшегося положения Васильев привел нам такой случай. В один из дней в конце марта был подан сигнал воздушной тревоги. Как всегда, выехали за город, в окопы. Прилетела девятка японских двухмоторных бомбардировщиков, которая, покружившись над штабом, развернулась и ушла, не сбросив ни одной бомбы. Последовал отбой. Через некоторое время повторилось то же самое еще дважды. И только в четвертый раз, когда все решили, что бомбить теперь уже не будут, самолеты, вопреки предсказаниям, отбомбили штаб.
При штабе были три убежища для личного состава. В два из них попали бомбы, причем особенно сильно пострадало одно убежище, в котором были завалены входы и нарушено перекрытие. Жертв было много. Прибыл батальон охраны для спасательных работ. Солдаты начали откапывать входы, стремясь скорее вытащить пострадавших. Первым из развалин был извлечен заместитель начальника штаба генерал Кун, получивший сильную контузию и перелом руки.
В это время к месту спасательных работ явился заместитель командира батальона охраны, посмотрел на спасенного и изрек: «Закопать! Это не наш». Солдаты начали было выполнять приказание. Хорошо, что в это время подошел Васильев. Он и спас жизнь генералу. [382]
— Впоследствии, — добавил Васильев, — Кун сошел с ума и к работе не возвращался.
Нашим советникам часто приходилось наблюдать подобные картины.
— Правда, — отметил Андриан Васильевич, — жаловаться на Чэн Цяня не могу. Он хорошо относится к советникам, держит меня в курсе дел, информирует о событиях и даже дает читать оперативные директивы Чан Кай-ши, но от этого мне не легче.
— А как настроены командующие районами? — спросили мы.
— Командующие районами — губернаторы провинций держат в своих руках всю военную, гражданскую и экономическую власть. Выпускают даже свои деньги. В их руках армия, которую они используют прежде всего для укрепления своего господства в провинциях. Война с японцами их беспокоит меньше.
Вэй Ли-хуан, например, признает возможность наступления, но, пока его провинция не занята противником, наступать не собирается.
Генерал Цзян Дин-вэнь больше администратор, чем военный. Он считает так: наступать — это нести потери, лишаться оружия, утомлять войска. Он тоже «оборонец», но только в пределах своей провинции.
Сложная обстановка в 8-м военном районе. Здесь много войск, но наступать некому. Командующий войсками района генерал Чжу Шао-лян, он же губернатор провинции Ганьсу, в войска не выезжает, больше занимается гражданскими делами. Сам он — помещик из Хунани, доверенное лицо Чан Кай-ши на Севере. В прошлом — видный деятель в борьбе с китайской Красной армией. Очевидно, это и послужило основанием для его назначения в Ланьчжоу. Советника Устименко он принял хорошо. Перед Чжу Шао-ляном поставлена задача — умиротворение мусульманских генералов и создание постоянного заслона против армии китайских коммунистов. Войска его располагаются в провинциях Ганьсу, Нинся, Суйюань и Цинхай. Правый фланг их находится в 400 км от линии фронта, левый же — непосредственно на фронте. Это кольцо вокруг Пограничного района, правда дырявое кольцо, — добавил Андриан Васильевич. — 35-я армия генерала Фу Цзо-и вышла из подчинения Янь Си-шаня и занимает фронт по линии [383] Баотоу — Мибэй. Особой активности она не проявляет, хотя против нее стоят малочисленные марионеточные части. Фу Цзо-и занимает нейтральную позицию: он мирно сосуществует с частями 8-й армии и не трогает японцев. Его штаб расположен в городе Уюань.
В тылу 35-й армии стоит 17-й армейский корпус генерала Ма Хун-куя и также бездействует. Здесь сложное переплетение интересов. Ма Хун-куй не доверяет Чжу Шао-ляну и центральному правительству. Рассуждает он так: «Вести борьбу с японцами вместе с войсками центрального правительства — значит потерять войска и лишиться оружия, получаемого от японцев». Занимает выжидательную позицию. Его корпус растянут по восточной и северо-восточной части провинции Нинся. На этом же участке стоит 81-я армия под командованием генерала Ма Хун-бина. 11-я армия располагается северо-западнее Нинся, за перевалом Улушань, на территории Внутренней Монголии. Через нее Ма Хун-куй и получал оружие от японцев.
82-я армия генерала Ма Бу-фана дислоцировалась в провинции Цинхай со штабом в городе Синине, 5-я армия Ма Бу-цина — в районе Ланьчжоу.
Войска центрального правительства, 80-я армия и 42-й корпус, вновь сформированный генералом Ян Дэляном, стояли в районе городов Пинляна, Цзинина и частично были растянуты по трассе от Пинляна до Сучжоу. В их задачу входило держать под контролем трассу и войска мусульманских генералов. Это был клин между Ма Хун-куем и Ма Бу-фаном, которым центральное правительство не доверяло. Они платили Чан Кай-ши тем же.
Однако у гоминьдановских милитаристов и мусульманских генералов были и общие интересы: они боялись распространения влияния КПК и 8-й армии. При всем этом генералы Ма стремились сохранить с частями Чжу Дэ добрососедские отношения.
Еще сложнее была обстановка во 2-м военном районе. Командующий районом маршал Янь Си-шань более 4,0 лет правил провинцией Шаньси и считал ее своей вотчиной. Он мнил себя политическим деятелем и знатоком военного дела. К центральному правительству относился с подозрением и часто не выполнял приказов Ставки. Выпускал свои деньги. На содержание армии [384] Янь Си-шань получал деньги от центрального правительства, и это его приковывало к Чан Кай-ши.
Известно, что Янь Си-шань — друг Ван Цзин-вэя. Они учились в Японии, но не только это связывало их. Вероятнее всего, у них была общность антикоммунистических взглядов. Часть генералов 2-го военного района резко осудила измену Ван Цзин-вэя, но сам Янь Си-шань хранил молчание. Он считал, что Шаньси освободят от японцев его, шаньсийские, войска. Он поставил себе задачу постепенно создать трехмиллионную армию и один миллион солдат подготовить в резерв. Все свое время он посвящал политической обработке кадров, как он выражался, «переделыванию мозгов солдат и офицеров». Янь Си-шань сам проводил политические занятия с офицерами по четыре часа в день. Его установки: «Офицер обязан своевременно принять решение на отход от противника с тем, чтобы сохранить солдат и оружие»; «не надо бороться за территорию, надо беречь живую силу»; «упрека заслуживает не тот, кто потерял территорию, сохранив войска, а тот, кто удержал территорию, но понес потери».
Войск центрального правительства он на территорию своей провинции не допускал. Так было с 27-й армией, которая была послана на усиление войск района во время наступления на Дишань в апреле, так произошло с 67-й дивизией в октябре.
К войскам 8-й армии Янь Си-шань относится сдержанно. В штабах своей армии он держал на службе ярых противников компартии. Во всяком случае, такую позицию он занимал до восстания восьми яньсишаневских бригад 28 ноября, организованного начальником политотдела 2-й бригады Хань Цзином, который объявил себя командующим 1-й армией и вывел около 30 тыс. восставших в район Линьсяня. Янь Си-шань и его начальник политотдела, узнав о восстании, сбежали в неизвестном направлении и две недели не показывались в своем штабе. По возвращении Янь Си-шань еще упорнее стал заниматься «воспитанием» солдат. Сократил до минимума политотделы, ввел в каждом взводе комиссии по борьбе с дезертирством. Большинство работников штаба перевел в Самбе, в 40 км от Чулина, и заставил писать историю своих войск и провинции, а остальных привлек к политработе, так что войсками [385] района всерьез заниматься было некогда, да и некому.
Между тем во 2-м военном районе войск было много, и они резко делились на три группы: войска Янь Сишаня, войска центрального правительства и 8-я армия под командованием Чжу Дэ.
Войска центрального правительства составляли группу «Армий южного направления», которыми командовал генерал Вэй Ли-хуан. Он же числился первым заместителем Янь Си-шаня, а в действительности являлся командующим войсками 1-го военного района и Янь Си-шаню подчинялся условно. Этим актом Чан Кай-ши стремился снять подозрения с центрального правительства и приблизить к себе непокорного старца. Все-таки войска Чан Кай-ши находились на территории Шаньси.
Все виды снабжения генерал Вэй Ли-хуан получал от центрального правительства, а оперативные задачи — от Ставки, туда же он доносил обо всем происходящем на фронте. С Янь Си-шанем он поддерживал связь только по радио и изредка сообщал ему второстепенные сведения. Янь Си-шань никаких задач Вэй Ли-хуану не ставил и избегал взаимодействия с ним.
Во время апрельского наступления, когда наш советник рекомендовал Янь Си-шаню определить задачу войскам каждого направления, последний иронически ответил: «Оперативное управление вручило Вэй Ли-хуану настолько детально разработанный план, что мне абсолютно нечего добавить». Кстати, в ходе апрельской операции Чжу Дэ обратился к Янь Си-шаню с просьбой поставить задачу его войскам, но он эту просьбу также оставил без ответа. Когда наш советник спросил, почему он отклонил просьбу Чжу Дэ, Янь Си-шань промолчал.
Группа «Армий южного направления» состояла из трех армейских групп общей численностью 150 тыс. солдат и офицеров.
Янь Си-шань опасался продвижения частей Вэй Ли-хуана на север, так как это означало бы захват центральным правительством провинции Шаньси, что, естественно, было не в его интересах.
Восьмая армия Чжу Дэ входила в состав войск 2-го района под наименованием «Армия восточного направления». Чжу Дэ числился вторым заместителем Янь [386] Си-шаня. В штабе военного района никаких данных о войсках Чжу Дэ не было. По поводу того, что Чжу Дэ числился заместителем, штабные откровенно смеялись. В беседе с нашим советником генерал-майор Лю Хуа-у рассказал такой случай: Чан Кай-ши прислал Янь Си-шаню секретное письмо, в котором просил повлиять на Чжу Дэ, чтобы последний больше занимался военными делами, борьбой с японцами и перестал заниматься гражданскими делами, организацией власти на местах. Когда это письмо было доложено Янь Си-шаню, последний усмехнулся и, немного подумав, написал такую резолюцию: «Передать моему заместителю Чжу Дэ для исполнения!» Этот факт примечателен тем, что он показывал отношение Янь Си-шаня и к центральному правительству, и к 8-й армии. Конечно, части китайской 8-й армии на территории провинции доставляли мало удовольствия ее хозяину, но все же вооруженных стычек между частями Чжу Дэ и Янь Си-шаня не было. С частями центрального правительства, после событий в Бое, стычки не прекращались.
Официально в штабе Северо-Западного направления армия Чжу Дэ именовалась 18-й армейской группой. В нее входили: 115-я армия (командующий Линь Бяо), 120-я (командующий Хэ Лун), 129-я (командующий Лю Бо-чэн). 18-я армейская группа занимала весь северо-восток Шаньси. Центром расположения группы до 13 июля 1939 г. был Чанчжи, второй центр находился в горном районе Утай-шань, севернее городов Тунлю и Фушань.
Шаньсийская армия генерала Янь Си-шаня входила в состав 2-го военного района как «Армия западного направления». Этой армией командовал близкий родственник Янь Си-шаня генерал Янь Ай-юань. Армия делилась на северную группу войск, куда входили 19-я армия, семь отдельных бригад, большое количество кавалерийских частей и несколько охранных отрядов; центральную группу войск, включавшую три пехотные бригады и два охранных отряда, и южную группу войск в составе 61-й армии, восьми отдельных бригад и отдельной 66-й пехотной дивизии. Кроме того, в резерве Янь Си-шаня находилась 83-я армия, которая располагалась в районе Цисяня. «Армия западного направления» была собственностью Янь Си-шаня, опираясь [387] на которую он думал без посторонней помощи завоевать Шаньси.
Все ее офицеры — уроженцы Шаньси, верхи офицерского состава были связаны родственными узами с Янь Си-шанем и крепко держали армию в своих руках, бережно ограждая ее от влияния и коммунистов Чжу Дэ и войск центрального правительства. Армия была хорошо одета и неплохо вооружена. В каждой дивизии имелось по 50 станковых пулеметов, много минометов. В армии насчитывалось до 150 орудий разного калибра. В районе Утайшань действовали новая 2-я пехотная дивизия под командованием генерала Янь Чэн-юаня и несколько партизанских отрядов, которыми руководил лично Янь Си-шань.
Вообще в провинции Шаньси партизанские отряды формировались как Чжу Дэ, так и Янь Си-шанем. Последний высылал в уезды, занятые японцами, своих пропагандистов, которые совместно с начальниками уездов и старшинами организовывали партизанские отряды на местах. Начальники отрядов вызывались в Чулин, где проходили курсы по изучению методов работы Чжу Дэ.
Однако следует сказать, что большинство таких отрядов лишь числилось на бумаге и их действия были незаметны. Партизаны не были заинтересованы в поддержании феодальных порядков и часто переходили к Чжу Дэ. Это служило яблоком раздора между Янь Си-шанем и коммунистами.
Против частей «Армии западного направления» стояла одна 108-я пехотная дивизия японцев, которая к тому же несла охрану городов и дорог.
Кроме войск военных районов, главнокомандующему Северо-Западным направлением подчинялись: командующий Шаньдун-Цзянсуйским районом генерал Юй Се-цзун (его войска располагались в горной местности севернее шоссе Ишуй — Мыньинь, в его подчинении был ряд войсковых соединений и пять партизанских отрядов); командующий Хэбэй-Чахарским районом генерал Лу Чжун-лин, он же командующий охранными войсками Хэбэя. В его распоряжении были две пехотные дивизии, три пехотные бригады и пять партизанских отрядов (кстати, в этом же районе действовали части Хэ Луна и Лю Бо-чэна). [388]
Войск на Северо-Западном направлении было много, но фактически Чэн Цяню были подчинены только 71-я армия, 3-й саперный полк, жандармский полк, который наводил порядок в Сиане, — и все. [389]
Закончив свой рассказ, Андриан Васильевич пригласил нас посетить Чэн Цяня.
Чэн Цянь принял нас, как подобает демократу. Был прост и вежлив. Много говорил о своих войсках, об обстановке на фронте и о трудностях. Коснулся он и полученной директивы о генеральном наступлении в долине Янцзы и задачах войск Северо-Западного направления.
— Две армии готовы к переходу в 1-й военный район, — заявил Чэн Цянь. — Мы выполним все, что на нас возложено.
Обещал оказать нам полную поддержку в выполнении задания, предложил выбрать для посещения любые части и рубежи. Мы сообщили, что хотели бы осмотреть рубеж по Хуанхэ, тыловой рубеж и части, расположенные на них, в частности на Хуанхэ — 109-ю дивизию и 10-й артиллерийский полк и на тыловом рубеже части 42-го корпуса, а также посетить Лоян.
Чэн Цянь сразу же согласился и выделил для поездки автомашину, сопровождающих офицеров и охрану, а для поездки в Лоян специальный поезд. Он предупредил нас, что горный проход Тунгуань надо проехать ночью, так как он находится под постоянным обстрелом японской артиллерии, и не рекомендовал появляться в районе расположения войск мусульманских генералов.
— Безобразят, — заявил генерал. — На перевале Люпаншань части Ма Хун-куя вырезали тесаками роту солдат 80-й армии и все свалили на бандитов.
Вечером нас пригласили на спектакль. Шла древнейшая опера. Мы сидели в окружении штабных офицеров. Гортанные выкрики артистов и шум барабанов непривычно резали слух, но мы с интересом рассматривали оригинальный грим, древние костюмы, оружие и странную походку артистов. В помещении было душно, разносили мокрые полотенца, чай, сигареты, фрукты.
Это был уже третий спектакль, на который приглашало нас китайское начальство. Следует сказать, что на китайской сцене преобладали спектакли на темы событий древности, что объяснялось и своеобразными традициями, и слабым развитием современного театра. Но и в традиционных постановках на темы древности и средневековья часто содержался политический подтекст [390] и критика современных деятелей. Все живо воспринималось зрителями. Первые ряды и галерка по-разному оценивали поступки героев пьесы: когда галерка смеялась, первые ряды сидели опустив голову, и наоборот: аплодисменты первых рядов вызывали гнев галерки. Китайский зритель весьма эмоционален, его возбуждает не только игра актера, но и традиционная разрисованная маска, костюм, походка. Декорации, которым мы придаем важное значение, для китайского зрителя не обязательны.
В Китае конца 30-х годов исторические пьесы, в которых затрагиваются темы войны и мира, добра и зла (что сразу видно по костюмам и маскам актеров), приобрели особенно актуальное общественное звучание. Борьбу за свободу, изображаемую на сцене, зритель проецировал в современный ему мир, где шла ожесточенная борьба с японскими оккупантами и произволом феодалов.
Иван Андреевич Шилов, Антон Терентьевич Ковалев — советник по инженерным войскам 10-го района — и я во второй половине следующего дня были уже в Пинляне, где нас встретил Устименко. Накануне мы с ним договорились по телефону о встрече. Он только что вернулся из Нинся, где был принят генералом Ма Хун-куем. Для нас после предупреждения Чэн Цяня такое сообщение было неожиданным.
— Ма Хун-куй, — рассказывал Устименко, — крупный феодал Нинся, видный мусульманский деятель. Принял он меня вежливо и с почетом. Показал свои апартаменты, где висели только два портрета: его самого и Сунь Ят-сена. Этим он хотел продемонстрировать свое отношение к Чан Кай-ши. В заключение был устроен пышный обед.
— Ну, а что представляет собой его армия? — спросили мы.
— Разницы в вооружении нет. После обеда Ма Хун-куй построил части гарнизона на плацу и провел торжественным маршем. Затем вызвал всех офицеров из строя и здесь же на плацу сам лично пропустил всех через турник, коня, забор и полевой городок. Из всего состава 90 процентов крутят «солнце», 100 процентов берут коня, делают стойку на руках. Прекрасно владеют фехтованием на тесаках. Примерно так же подготовлен [391] и рядовой состав. На плацу Ма Хун-куй заявил: «Моя армия — крепкая, боеспособная и выносливая. Я обучаю войска по методу Фэн Юй-сяна».
— Собирается воевать против японцев?
— Говорит, что у него нет приказа. Да и вообще с отправкой на фронт частей дело обстоит плохо. После получения директивы о наступлении я рекомендовал генералу Чжу Шао-ляну организовать наступление силами 35-й армии и 17-й армейской группы с целью овладеть Баотоу. Чжу Шао-лян мое предложение принял, но дальше запроса плана наступления от генерала Фу Цзо-и дело не пошло. Фу Цзо-и также не собирается наступать. Бережет свою армию.
Утром мы выехали на восточные склоны перевала Люпаншань. Здесь проходил тыловой рубеж. Официальное назначение рубежа заключалось в том, чтобы закрыть Ланьчжоуское направление по дороге Пинлян — Ланьчжоу и дорогу, идущую по ущелью на Нинся. Восточная часть Ганьсу укреплялась фронтом на восток и север, что говорило о том, что один рубеж направлен против Пограничного района и один против армии генерала Ма Хун-куя. А в общем, думали мы, поживем — увидим.
Мы, осмотрели рубежи и 20 одноамбразурных пулеметных точек, рассчитанных на одно попадание 120-миллиметрового снаряда. Точки были сложены из кирпича, имели железобетонное перекрытие, обсыпанное слоем земли в 20 см. Ниши для патронов и яма в полу для хранения воды и продуктов, в потолке вытяжная труба и у амбразуры стол для пулемета — вот и все оборудование. Огневой связи между точками не было.
Мы сделали ряд замечаний сопровождавшим нас офицерам и к вечеру вернулись в Пинлян. Утром мы выехали в Сиань, а Устименко — в Ланьчжоу. В начале марта, когда я прилетал в Сиань всего лишь на один день в связи с подготовкой апрельского наступления, на дороге мне повстречалась процессия. Переносили прах покорителя Китая Чингисхана из района захоронения в Эджэн-Хоро в Ордосе в монастырь Гумбум (Тарсы) в Цинхае. Это делалось по распоряжению Чан К-ай-ши. Я тогда был поражен не пышностью и важностью драхатов (жрецов), а преклонением присутствующих перед прахом. Я рассказал об этом Шилову, [392] с которым мы ехали вместе. Выслушав мой рассказ, Иван Андреевич ответил:
— Пройдет время, и эта процессия совершит обратный путь в Ордос.
Шилов оказался пророком: прах Чингисхана действительно совершил обратный путь в Эджэн-Хоро в 1954 г. Правительство КНР не пожалело денег на пышное торжество по случаю переноса гробницы Чингисхана и двух его жен. Больше того: были отпущены средства на строительство храма-музея площадью в 2400 кв. м и внутренней высотой в 25 м, куда в 1956 г. были помещены все реликвии: знамя в виде черной конской гривы, седло, стрелы, лук, колчан, поводья.
В 1962 г. отмечалось 800-легие со дня рождения Чингисхана. Характерно, что маоцзэдуновская пропаганда перечислила все «великие дела Чингисхана» как завоевателя, приписанные ему гоминьдановской газетой «Наньхуа жибао» 3-го сентября 1939 г. То, что Чингисхан был поработителем китайского народа, для Мао значения не имело...
Переночевав в Сиане, мы отправились в 27-ю пехотную дивизию, которая занимала участок обороны по западному берегу Хуанхэ от Цуйлицуня на юг до устья Хулухэ. Мы ехали по маршруту Сиань — Фупин — Хэян и далее по проселку на Цуйлицунь. Поездка была неудачной: пошел сильный дождь, дорогу развезло и мы с трудом добрались до Синши, где заночевали. К тому же у нас бензин был на исходе. Дорога, где можно было достать бензин, находилась далеко в стороне.
К счастью, все обошлось благополучно. Мы осмотрели укрепления по Хуанхэ, которые произвели на нас хорошее впечатление. Прекрасные окопы полного профиля, пулеметные гнезда, наблюдательные пункты, убежища, заграждения — одним словом, все, как на показных учениях. Мы подозревали, что нас привезли на специально подготовленный участок.
Дальше путь лежал к горному проходу Тунгуань — на участок 109-й пехотной дивизии. Но прежде чем попасть в штаб дивизии, мы сделали остановку в Линьтуне и проехали по горам Лишань. Это одно из достопримечательных мест провинции Шаньси. Здесь расположен дворцовый ансамбль китайских императоров времен династии Чжоу. [393]
Мы заехали в Лишань, чтобы осмотреть места, связанные с сианьскими событиями декабря 1936 г. Нам показали дом, где происходило совещание Чан Кай-ши с генералами Чжан Сюэ-ляном и Ян Ху-чэном, окно, в которое выпрыгнул Чан Кай-ши, услышав стрельбу, и место, где он был обнаружен патрулем. Нам сказали, что солдат, обнаруживший Чан Кай-ши в расщелине скалы, направил ему в живот штык и хотел убить на месте. Унтер-офицер остановил его: «Подожди убивать, бери в плен, за него дадут выкуп». Так, можно сказать случайно, Чан Кай-ши избежал смерти.
Известно, что Чан Кай-ши прибыл в Сиань для личного руководства новым походом против частей китайской Красной армии и революционной базы КПК. Арест был вызван давно назревавшим в народе и частях гоминьдановской армии протестом против братоубийственной войны, которую вели армии нанкинского правительства Чан Кай-ши против коммунистов. Эта внутренняя война ослабляла Китай и отдавала его на милость японских империалистов.
Тогда в сложной ситуации компартия оказалась на высоте положения и проявила политическую мудрость. В момент, когда на Сиань двигались войска нанкинского правительства, когда междоусобная война должна была развернуться в угоду японцам, КПК сумела не только вывести страну из кризиса, но и использовать сианьский инцидент для того, чтобы заложить основы политики Единого национального фронта.
В конце декабря 1936 г. Чан Кай-ши согласился урегулировать конфликт на условиях, предложенных восставшими генералами и компартией, остался жив и благополучно вернулся в Нанкин. Вместе с ним в Нанкин улетел один из непокорных — генерал Чжан Сюэ-лян. В Нанкине Чан Кай-ши сразу же арестовал его. В 1939 г. Чжан Сюэ-лян содержался в тюрьме в Чэнду. Суд над ним так и не состоялся; до самой смерти он оставался личным пленником Чан Кай-ши.
Город Лишань издавна знаменит своими горячими источниками, которые приносят немало благ местным жителям. Теплую воду используют огородники, женщины стирают в ней белье. Смотритель показал нам купальни, одна из них, как гласит предание, принадлежала знаменитой красавице Ян Гуй-фэй. Купальня состоит [394] из двух комнат: раздевалки и бассейна, в который горячая вода поступает из источника. Мы с Иваном Андреевичем решили принять ванну и смогли утерпеть в ней не более пяти минут, после чего целый час отдыхали.
С дворцом и горами Лишань связано много легенд. Одна из них перекликается с нашествием японцев на Китай, и я записал ее со слов старого хранителя дворца.
Высокий холм в Лишане, гласит легенда, был создан во времена монгольского нашествия. Один из первых завоевателей, обосновавшийся в Лишане, был обеспокоен непокорностью китайцев. Он собрал совет своих старейшин. Они доложили ему, что для покорения китайского духа необходимо уничтожить китайскую культуру, прежде всего книги, картины, предметы техники, и носителей этих ценностей — ученых. Хан приказал собрать в Лишань всех ученых Китая и свезти сюда все предметы культуры и техники. Приказ был выполнен. Хан приказал ученым рыть яму и бросить в нее все книги, инструменты, предметы искусства, залить их нефтью и поджечь. После этого хан приказал страже бросить в костер и самих ученых. Когда костер погас, яму засыпали, и на ее месте образовался холм. На него поднялся хан и произнес такую краткую речь: «История Китая началась сегодня. Все, что было до этого, забыть под страхом смерти».
Рассказав эту историю, смотритель добавил:
— Вот так и сегодня японцы хотят уничтожить нашу культуру.
Командиру 109-й пехотной дивизии генералу Ху Сун-лину было известно о часе нашего выезда из Сианя, и он никак не предполагал, что мы на целых три часа задержимся в Лишане. Приехали мы усталые и голодные — очевидно, лишаньские ванны давали о себе знать — и сразу же сели за стол.
После обеда начали осмотр укреплений. Первой осмотрели Тунгуаньскую крепость, с ее стен прекрасно были видны японские позиции. Ху Сун-лин был молодым, довольно энергичным и знающим свое дело генералом. Оборону дивизии он построил на основе ротных опорных пунктов. Правда, такая система была устаревшей, но в данных условиях мы ее одобрили. Осмотрели на позициях батарею 10-го артиллерийского полка. [395]
В штаб вернулись поздно. Ночью с ближайшей станции Тунгуань отправились в Лоян. Поезда ходили с таким расчетом, чтобы тоннель у Тунгуаня пройти ночью.
В Лоян мы прибыли во второй половине дня 15 июля. На вокзале нас встретили Матвей Александрович Щукин — советник при командующем районом, начальник штаба генерал-лейтенант Го Цзи-тао и командир 6-й артиллерийской бригады — он же начальник артиллерии 1-го района генерал Хуан Юань-ань.
Поездка от станции до штаба военного района, который размещался в небольшом местечке Сичуань к западу от Лояна в здании бывшего авиационного училища, не заняла много времени. Мы разместились вместе со Щукиным и сразу же были приглашены генералом Вэй Ли-хуаном на обед. Нас предупредили, что на обеде будут присутствовать все высшие офицеры штаба с женами. Надо сказать, что Вэй Ли-хуан был большим оригиналом: он отдал приказ, чтобы генералы и офицеры его штаба питались по-европейски, жены офицеров носили военную форму, а женщинам города было запрещено носить длинные китайские халаты. Синерубашечники, особенно ретиво выполняя этот приказ, подрезали женщинам полы халатов прямо на улице. Лоянские газеты подняли по этому поводу шум, после чего подобные операции на улицах были запрещены. Все это рассказал нам Матвей Александрович по дороге. Однако на приеме оказалось все наоборот: женщины были одеты в длинные китайские платья с высокими воротниками, обед был китайским.
Первой была представлена жена Вэй Ли-хуана, моложавая, низкого роста, красивая китаянка. Она десять лет прожила в Англии и хорошо владела английским языком. Говорили, что она оказывала влияние на [396] мужа, а он питал надежды, что Англия поможет Китаю.
После леди Вэй Ли-хуан нам были представлены все генеральские жены, а затем и их мужья. За столом расселись по чинам, гости — на почетном месте. Обед проходил в дружественной обстановке, особенно в этом отношении старался сам хозяин: он много разговаривал, шутил, старался расположить нас к себе.
Сам он уроженец провинции Аньхой, где до войны командовал 14-й армией, участник походов против советских районов в Центральном Китае, за что был награжден железным крестом номер один. В Чжэцзяне есть даже деревня его имени — Лихуан. Он был членом ЦИК гоминьдана и у Чан Кай-ши был в фаворе. Долго работал у Янь Си-шаня как представитель Чан Кай-ши. Генерал пользовался авторитетом в войсках и в верхах. Имел незаурядную военную подготовку, хотя академии не кончал, — был, так сказать, «самородком». Слыл за демократа, формально стоял за Единый фронт с компартией и всячески старался это подчеркнуть.
В разговоре Вэй Ли-хуан открыто осуждал командующего 5-м военным районом и командующего 31-й армейской группой за склоки между собой, которые сказались во время майского наступления в Сяньян — Наньянской операции, осуждал Янь Си-шаня за враждебное отношение к центральному правительству, резко критиковал Ван Цзин-вэя как предателя и врага Китая. Генерал заявил, что воевать надо до победы и что настал момент для наступления китайской армии.
— Промедление играет на руку врагу, — сказал генерал.
— А почему же не наступаете? — спросили мы.
— Нет приказа верховной Ставки.
Между прочим, при второй встрече он сказал:
— Если СССР ударит по Японии, то я беру на себя обязательство очистить от японцев все северные провинции Китая.
Хвастовство? Да, он любил разглагольствовать, что японские части боятся его и что японцы считают его первым генералом китайской армии. Вообще говоря, тяга к славе у него была большая: любил принимать корреспондентов, к иностранцам относился с подчеркнутым уважением. Кстати, когда в 1938 г. к нему приехал [397] Роман Кармен, он оказал ему всемерное содействие при съемках. Когда Кармен делал киносъемки штаба, Вэй Ли-хуан всячески стремился попасть в объектив. У нас он спрашивал, идет ли эта картина в СССР.
При оценке действий Чжу Дэ Вэй Ли-хуан проявлял сдержанность, но открыто хвалил организованность частей 18-й армейской группы, считался с ее силой и с тем, что она имела опору в народных массах.
В Лояне мы познакомились со схемой организации гражданской власти в провинции Хэнань. Она была характерной для всего гоминьдановского Китая того времени. Власть была построена на системе баоцзя. Это порождение феодальной эпохи, в основе которого — круговая порука населения. До приезда в Лоян мы не представляли себе, что это за система. Начальники так называемых бао — группы дворов — назначаются начальником сяня (уезда). Эти первичные органы административной власти действительных полномочий не имели и по сути являлись исполнителями указаний свыше. На них были возложены функции слежки за поведением и благонадежностью населения, поэтому баоцзя и считалось круговой порукой. Выше цзя идет цюй — район, он объединяет шесть — восемь цзя. Начальник цюй имеет право арестовывать и отдавать под суд, в его ведение входит наблюдение за школами. Шесть — восемь цюй образовывали сянь (уезд). При начальнике сяня имелись жандармское управление и уездный суд, начальник сяня — одновременно главный судья. Четыре — пять сяней были объединены в чжоу (округ). Начальник чжоу имел инспекторские функции. Наконец, 10–20 сяней образовывали шэн (провинцию). Во главе провинции стоит губернатор. Интересно, что мобилизация людей в армию проводилась в виде своего рода налога на цюй и бао, а там уже было дело начальников, кого именно послать в армию. Лестница большая, и система сложная. Простому человеку добраться до начальства было невозможно. Отсюда произвол, поборы и полное бесправие народа. Бедность в провинции была ужасающая. Крестьяне жили впроголодь, так как большинство было безземельно. Основная пища — просо, рис и овощи.
Современной промышленности в провинции не было. До войны здесь работали текстильная фабрика в Гунсяне [398] и арсенал, который изготовлял 75-миллиметровые пушки и снаряды к ним. Сейчас они были эвакуированы. Небольшие кустарные заводы по обработке хлопка были разрушены. Работали лишь Наньянская текстильная фабрика и Лушаньские угольные шахты, которые обеспечивали потребность железной дороги.
Что же касается боевых действий на фронте, то с ноября 1938 г. по февраль 1939 г. в 1-м военном районе царило полное затишье. В феврале — апреле японцы создавали видимость подготовки к наступлению, вели передвижку войск и мелкие стычки с китайскими частями. Например, они делали вид, что в направлении Бое сосредоточивают 14, 2, 12 и 7-ю дивизии, в направлении Кайфына — 21, 23, 8 и 5-ю дивизии, тогда как на самом деле на этих направлениях постоянно находились лишь 14-я и 21-я дивизии.
С обстановкой на фронте нас ознакомил начальник штаба района генерал Го Цзи-тао. Этот довольно предприимчивый генерал имел свою собственную 9-ю армию, что говорило о его весе. Своя армия — это почет и доход. В своей армии он, например, организовал кооператив, открыл лавки и продавал товары по ценам ниже рыночных, так как транспорт и помещения содержались на счет средств, отпускаемых на содержание армии. На этом генерал много зарабатывал. По убеждениям он считался монархистом, но был членом гоминьдана. К дружбе с Советским Союзом он относился недоверчиво, к КПК — определенно враждебно, но 18-ю армейскую группу ставил выше других армий. О Чжу Дэ говорил как о храбром и способном генерале, но все неудачи в восточной Шаньси ставил ему в вину. По образованию Го Цзи-тао был артиллеристом — окончил артиллерийскую школу в Северном Китае, штаб держал в руках, и офицеры его боялись.
Войска генерала Вэй Ли-хуана располагались в 1-м, 2-м и Хэбэй-Чахарском военных районах. В 1-м районе стояли преимущественно войска центрального правительства, которые являлись опорой Чан Кай-ши.
Войска 1-го военного района стояли в обороне, причем на юге Шаньси фронт проходил по западным склонам хребта Тайханшань.
На Кайфынском направлении от Шанцю до Чжэнчжоу фронт обороняла 3-я армейская группа генерала [399] Сунь Лянь-чжуна, который числился заместителем Вэй Ли-хуана. Это был довольно толковый генерал, пользовавшийся большой известностью в гоминьдановском Китае. Советником у него был полковник Богданов, без которого он не принимал ни одного решения. Сунь Лянь-чжун был внешне скромен, хорошо отзывался о Советском Союзе и о наших советниках, с которыми работал в 1926 г. Сам он уроженец Маньчжурии. По образованию артиллерист. 20-я дивизия его армии находилась в районе деревни Тунчжаоди. Этот участок фронта мы и собирались посетить.
По южному берегу Хуанхэ до Вэньчжэна были растянуты четыре дивизии 76-й и 12-й армий.
По данным штаба района, на участке против частей 1-го военного района действовали четыре японские дивизии.
На фронте стояло затишье. Как выразился начальник штаба, «части приводили себя в порядок после проведенной операции». А на самом деле войска района ни в какой операции не участвовали. Бои вели лишь части Чжу Дэ. В начале июля пехотная дивизия японцев из района Ичэна зашла в тыл 24-й и 92-й армиям, совершив стокилометровый марш в тылу войск 1-го военного района, и вышла к Гаопину. Отсюда, повернув на север, она нанесла удар на Чанчжи — основную опорную базу 18-й армейской группы. Одновременно с северо-запада наступала 108-я дивизия японцев и с юга двигался полк 35-й пехотной дивизии.
Операция началась 2 июля. 13 июля японские части заняли обширный район Цзиньчэн — Гаопин — Чанчжи. Чжу Дэ, правильно оценив сложившуюся обстановку, уклонился от невыгодного открытого боя и отошел на север. 20-я дивизия японцев расположилась в Чанчжи, где, подвергаясь частым атакам войск Чжу Дэ, понесла большие потери. В конце концов эта дивизия была сильно потрепана и заменена 39-й пехотной дивизией, а части 18-й армейской группы снова заняли весь район, кроме Чанчжи.
Рассказывая об этой операции, начальник штаба ни словом не обмолвился о помощи Чжу Дэ, а только сказал: «Местность там трудная, и войскам действовать невозможно». Это, очевидно, должно было служить оправданием пассивности генерала Вэй Ли-хуана. [400]
Нас детально ознакомили с тыловыми рубежами обороны, с заграждениями, установленными на Хуанхэ, и утром в сопровождении офицера штаба мы выехали на участок обороны 20-й пехотной дивизии. Ехали мы по дамбе вдоль Хуанхэ. Надо сказать, что Вэй Ли-хуан предупреждал нас об опасности и настойчиво отговаривал от поездки, но соблазн осмотреть место, положившее начало грандиозному водному заграждению, был настолько велик, что мы не могли отказать себе в поездке на передний край. Конечно, мы ехали не ради праздного любопытства. Нас интересовали прежде всего ширина нового русла реки, скорость течения, глубина, подходы, места, удобные для форсирования. Эти данные были необходимы штабу главного военного советника при выработке рекомендаций наступления на Кайфынском направлении.
Выехали рано утром. Первую остановку сделали у разрушенного железнодорожного моста Бэйпин-Ханькоуской железной дороги. Три пролета моста были обрушены, но опоры были целы. Это давало возможность той или другой стороне быстро восстановить мост. К востоку от моста были установлены заграждения из джонок, загруженных камнем. Такие заграждения от моста до Тунгуаня были установлены в восьми пунктах, хотя эффективность их была незначительной. Не доезжая трех километров до переднего края, мы остановили машины и дальше пошли пешком. Надо отдать должное усердию и трудолюбию китайских солдат: траншейная сетка была густой, а окопы и ходы сообщений — полного профиля.
Передний край проходил метрах в ста от берега реки. В бинокль были прекрасно видны окопы японцев. Ширина реки, по определению Антона Петровича Ковалева, не превышала 400–500 м.
Очевидно, скопление большой группы людей было замечено с противоположного берега, и японцы обстреляли нас из пулемета. Немедленно последовал огонь с китайской стороны. Огонь был малоэффективен, но все же мы укрылись в подбрустверном блиндаже. Офицеры полка сообщили, что японцы открывают огонь крайне редко и этот редкий случай выпал на сегодня.
Последующие дни были посвящены осмотру позиций 22-й дивизии тылового рубежа в районе железнодорожного [401] узла Чжэнчжоу и заграждений на Хуанхэ. Попутно мы осмотрели буддийский храм Баймасы (Храм белой лошади), основанный в I в. н. э. Это один из архитектурных памятников древности, которых в окрестностях Лояна особенно много. Лоян, как утверждал наш гид, является древнейшим городом мира, он был якобы основан еще в XII в. до н. э.
Завершив объезд намеченных объектов, мы доложили генералу Вэй Ли-хуану свои впечатления, замечания и пожелания и отправились в Сиань, где нас ожидал самолет из Чунцина.
Ставка выбирает путь
Перед отлетом на Сианьском аэродроме нас попросили взять в самолет четырех бизнесменов из Куньмина. Они прилетели в Сиань по коммерческим делам и теперь возвращались обратно. Мы согласились. Самолет шел над облаками. Все было благополучно: китайские пассажиры спали, мы с Иваном Андреевичем изучали маршрут по карте и недоумевали, почему так долго летим. Шел пятый час, а Чунцина все не было. Оказалось, самолет давно находился в районе Чунцина и летчик кружил в воздухе, ища разрывов облаков. Когда бензин оказался на исходе, командир корабля вошел в салон и объявил: «Господа! Аэродром закрыт, бензина нет, мы будем пробивать облака вслепую, это риск. Я прошу вас, на всякий случай, написать завещания». Пассажиры заволновались, но быстро на клочках бумаги что-то написали и передали командиру корабля. Мы с Иваном Андреевичем решили завещаний не писать, заявив, что наши завещания уже сделаны. Но командир корабля сказал, что он не имеет права садиться без этих документов, и, как бы к нашему успокоению, добавил: «Это у нас не первый случай, все обходилось благополучно, но таков порядок». Пришлось подчиниться. На клочке бумаги я написал: «Завещаю все свое имущество Зинаиде Георгиевне Ковтун» (это девичья фамилия моей жены) — и подписался. То же сделал Иван Андреевич. Итак, документы в порядке, самолет может снижаться. Вскоре мы увидели знакомые берега. [402]
В Чунцине все было без особых перемен. Как и следовало ожидать, командующие войсками 3-го, 4-го и 9-го военных районов просили перенести сроки запланированного наступления, мотивируя это неготовностью своих войск. Ставка согласилась и перенесла наступление на 15 августа.
Нам было ясно, что руководство выжидает исхода событий на Халхин-Голе и перемен в международной обстановке. Было очевидно и то, что нажим не поможет. Все началось снова: изучение оперативной обстановки, подсчеты соотношения сил, запросы к командующим военными районами. Вскоре было принято решение о новой перегруппировке войск.
30 июля неожиданно для нас был отозван в Москву А. И. Черепанов. Теперь мы оставались не только без посла, но и без главного военного советника. Исполнение должности главного военного советника было возложено на начальника штаба полковника Ильяшова. Он был прекрасным оператором и отличным офицером, но был корректен и скромен, т. е. обладал теми качествами, которые в Ставке не ценились, и это сказалось на наших связях с гоминьдановской верхушкой.
В первых числах августа генерал Лю Фэй сообщил Ильяшову, что принято решение о переносе срока генерального наступления на 15 сентября, так как командующие войсками не укладываются в отведенные сроки. Во время беседы с комбригом Н. П. Ивановым Лю Фэй разоткровенничался еще больше и сказал, что сентябрьское наступление мыслится в виде частных беспокоящих действий. Причем использование танков, артиллерии и авиации не планируется. Генерал признавал, [403] что соотношение сил на фронтах в пользу китайцев. Чем было вызвано столь резкое изменение утвержденных планов, было загадкой. Можно подозревать, что гоминьдановское руководство в какой-то мере было информировано о сроках начала надвигающейся второй мировой войны.
В середине августа наконец прибыли вновь назначенный посол Советского Союза в Китае Александр Семенович Панюшкин и главный военный советник комдив Кузьма Максимович Качанов. Одновременно приехала большая группа советников, среди них полковник Александр Николаевич Боголюбов, который заменил в должности начальника штаба Ильяшова, и молодой, энергичный майор Павел Федорович Батицкий. Сейчас Павел Федорович Маршал Советского Союза, Герой Советского Союза, заместитель министра обороны СССР. Мне не раз приходилось с ним встречаться после Великой Отечественной войны, а одно время работать у него помощником. Среди прибывших запомнились полковник Кукушкин, назначенный в Сиань на место Васильева, майор Меньшиков, приехавший на смену Щукину в Лоян. Дождался смены и Г. И. Тхор. На его место прибыл полковник П. Н. Анисимов.
Вся группа сменяемых во главе с полковником Р. И. Паниным была принята Хэ Ин-цинем, который от имени президента республики вручил каждому китайский орден «За заслуги в строительстве и боевых действиях сухопутных, морских и воздушных сил страны». При вручении орденов Хэ Ин-цинь не скупился на похвалы в адрес награжденных и особенно в адрес Советского правительства. С энтузиазмом благодарил за помощь. [404]
На другой день банкет в честь отъезжающих устроил Чан Кай-ши. Стол был уставлен множеством блюд, вместо водки, как обычно, сельтерская вода. Естественно, были и тосты. Чан Кай-ши, как всегда при произнесении речей, икал. Его маленькие глазки останавливались то на одном, то на другом советнике. Говорил он мало, главным образом благодарил Советское правительство за помощь, высказал пожелание об укреплении дружбы, но с явным удовольствием сообщил, что в Европе напряжение нарастает и что европейские страны приближаются к войне.
Мы в то время такое заявление верховного расценили исключительно как нежелание вести наступление. Но все же считали, что с прибытием А. С. Панюшкина и комдива К. М. Качанова дела поправятся, все войдет в норму и разработанные планы общего наступления китайских войск будут сдвинуты с мертвой точки.
Между тем международная обстановка осложнялась, мир стоял накануне второй мировой войны. Гоминьдановские генералы и гоминьдановская печать все события расценивали по-своему и делили их на «хорошие» и «плохие». Было и так: то, что сегодня — хорошо, завтра — плохо.
Еще 24 июля было подписано соглашение Арита-Крейги, по которому Англия признала японские захваты в Китае и обязалась не помогать Китаю в борьбе с Японией. Это плохо.
27 июля президент США Рузвельт денонсировал Американо-японский торговый договор 1911 г. Это хорошо. То, что Соединенные Штаты Америки продолжали поставку товаров Японии до декабря 1941 г., значения не имело. [405]
23 августа в Чунцин прибыл Джавахарлал Неру, который встретился с представителями компартии и обменялся телеграммами с ЦК КПК. Это плохо.
Интересно отметить, что 27 августа на встрече с представителями китайской печати Неру заявил: «Широкие массы Индии на стороне Китая в его освободительной войне. По призыву Индийского национального конгресса с большим успехом проводится «День Китая». Почти во всех городах Индии идет сбор средств на покупку медикаментов для бойцов китайской армии».
2 сентября газета «Синьхуа жибао» опубликовала телеграмму Мао Цзэ-дуна Джавахарлалу Неру, в которой говорилось: «Дорогой Неру! Ваше прибытие в Чунцин является свидетельством того, что великие нации — Китай и Индия будут в тесном единстве бороться за свою свободу. Работа Добровольческого отряда врачей Индии в частях 8-й армии воодушевляет нас». Неру получил приглашение посетить Яньань. Ну, конечно, это плохо.
25 августа в китайских газетах были опубликованы отклики на Советско-германский договор о ненападении, газеты сходились на том, что договор бьет по Японии и это хорошо.
31 августа агентство Сентрал ньюс сообщило о ликвидации крупной группировки и очищении всей территории МНР от японских войск. Китайские генералы поздравили советников с победой, но «хорошо» не произносили.
И вот наступило 1 сентября 1939 г. В этот день наш посол А. С. Панюшкин вручил верительные грамоты президенту Китайской республики. Для нас это был [406] обычный день. Советники с утра разъехались по департаментам. У меня было назначено собеседование с генералом Ма Цзинь-шанем по вопросу о внутреннем оборудовании чунцинского подземного убежища. Это было одно из самых грандиозных сооружений подобного рода. Убежище рассчитано на прием 100 тыс. человек, общая длина центральной выработки — 6 тыс. м. Строительство было начато в сентябре прошлого года и в этом году по плану заканчивалось. Работы велись подземным способом. Строили в две смены круглосуточно. Когда я уже собирался уходить, в комнату вошел возбужденный Ма Цун-лю. Сразу было видно, что у генерала важные новости, но «хорошо» это или «плохо», не было ясно.
— Господа, — обратился к нам Ма, — началась война!
Я с недоумением посмотрел на генерала: о какой войне он говорит? Ма продолжал:
— В Восточной Пруссии Польша напала на немецкие войска.
Я не ослышался и не оговорился, — именно так и сказал генерал.
Последующие дни пошли как в калейдоскопе. Все генералы и гоминьдановские деятели были заняты вопросами международного положения. Даже командующий инженерными войсками говорил мне, что ему некогда заниматься своими делами. Вопросы генерального наступления китайских войск отошли на задний план. Все разговоры вертелись вокруг войны в Европе. Чан Кай-ши был занят размышлениями, к какой группировке держав примкнуть и как быть, если кто-либо предложит заключить мир с Японией. При этом разбирались [407] различные варианты и прогнозы. Не внесла ясности последняя сессия Национально-политического совета, которая приняла воистину непонятное решение о том, что «Китай в своей борьбе должен опираться на СССР, Францию, Англию, Германию и США» (!). В высших кругах царила полная растерянность. Стали говорить о смене Ван Чун-хоя и Кун Сян-си. Международные и внутренние трудности обострялись. Грузы в Индокитае и Бирме находились под угрозой конфискации. Особенно боялись за грузы из Советского Союза. Англия в Бирме и Франция в Индокитае могли в любую минуту запретить транзит и поставить Китай в тяжелое положение. Подвоз резко сократился, США прекратили поставку бензина.
Имелись данные о том, что Германия, Италия и США делали попытки склонить Чан Кай-ши к миру с Японией. В первых числах сентября английское агентство Рейтер распространило провокационный слух о выезде А. С. Панюшкина в Шанхай для переговоров о мире с Японией. Это имело целью испортить отношения между Китаем и СССР. После заключения перемирия на монголо-маньчжурской границе японское командование в Китае заявило, что все войска перебрасываются в Центральный Китай. Правительственные верхи и все генералы считали, что их положение резко ухудшается.
На оккупированной территории японцы торопились создать «центральное правительство Китая» во главе с Ван Цзин-вэем, укрепляли местные марионеточные власти. Была предпринята усиленная чистка партизанских районов. Японцы всеми средствами вели пропаганду о заключении мирного соглашения: сбрасывали листовки с самолетов, распространяли газеты, использовали радио. Одновременно они усиливали бомбардировки [408] городов и, наконец, повели наступление в Хунани и Шаньси, высадили десант в Пакхое; все это были звенья одной цепи — оказать давление на Чан Кай-ши и заключить мир.
Настроения гоминьдановских лидеров определить было трудно. Чан Кай-ши своих мыслей не высказывал, а спрашивал, например, у главного военного советника: «Не будет ли СССР добиваться старых границ? Как отразится на помощи Китаю движение Красной Армии на Запад?» Хэ Яо-цзу, Бай Чун-си, Фэн Юй-сян, Ли Цзун-жэнь интересовались, не заключит ли СССР пакт о ненападении с Японией.
Интересный разговор состоялся в конце сентября у К. М. Качанова с Чжан Цюнем. Последний заявил:
— Чан Кай-ши стоит на твердых позициях продолжения войны с Японией. Являясь другом СССР, Китай никогда не согласится с требованиями Японии заключить антикоминтерновский пакт как условие мира.
Чжан Цюнь настойчиво спрашивал, будут ли поставлены Советским Союзом самолеты, танки и артиллерия, и много говорил о выгодности совместных действий СССР и Китая против Японии.
Много было разговоров о наступлении китайских войск. Генералы Хэ Ин-цинь, Бай Чун-си, Хэ Яо-цзу, Лю Фэй и другие заявляли Качанову, что китайская армия к решительному наступлению еще не готова.
В связи с войной в Европе внутриполитическая обстановка в Китае до крайности обострилась. Главным вопросом стало отсутствие единства. Усилилась борьба милитаристов Сычуани, Юньнани, Сикана, Нинся, Цинхая, Фуцзяни и других провинций против центрального правительства Чан Кай-ши.
В те дни, в Чунцине, события 1 сентября 1939 г. в Европе рассматривались только в плане «выгоды или невыгоды» для Китая и гоминьдановского руководства. Никто не подозревал, что этот день войдет в историю народов, как начало мрачных лет второй мировой войны, лет кровавой борьбы с немецким фашизмом и японским милитаризмом, унесшей свыше 50 миллионов человеческих жизней и огромные ценности, созданные трудом людей многих стран мира.
В сентябре группа сычуаньских генералов выступила против председателя сычуаньского правительства — [409] ставленника Чан Кай-ши. Они привели в боевую готовность не только свои войска у себя в провинции, но и сычуаньские войска в 5-м и 9-м военных районах. Борьбу возглавил племянник Лю Сяня, поддерживавший связь с Ван Цзин-вэем. Для нейтрализации непокорных Чан Кай-ши объявил себя самого председателем правительства провинции Сычуань и отправил войска сычуаньских генералов на фронт.
Лун Юнь — председатель правительства провинции Юньнань — поддерживал тесную связь с сычуаньскими милитаристами. Он подтянул свои войска к границам Сычуани и в то же время затормозил строительство дороги, связывающей Юньнань с Сычуанью, а также задерживал валюту в куньминских банках и открыто заигрывал с англичанами.
Феодалы отдаленных провинций Нинся и Цинхай своих войск на фронт по-прежнему не отправляли. Они вели торговлю с японцами в районе Баотоу, а приказов центрального правительства не выполняли.
В приморской провинции Фуцзянь было засилье прояпонских элементов. Председатель провинциального правительства Чэнь И никаких приказов центра не выполнял.
Янь Си-шань держался особняком. Открыто против центрального правительства не выступал. У него были свои взгляды на развивающиеся события. Главной его заботой было укрепить свое положение, даже ценой сговора с Японией.
Милитаристы прикидывали, чем война может кончиться, какую выгоду каждый из них может получить. Общим для всех высших генералов было стремление сохранить в целости свои войска, чтобы впоследствии, когда начнется борьба за власть, быть в состоянии оказывать вооруженное давление.
ЦИК гоминьдана нашел выход в сколачивании единства всех реакционеров на основе борьбы против компартии и Пограничного района, против укрепления влияния КПК и против 8-й армии Чжу Дэ. Гоминьдановцы понимали, что эта борьба будет нелегкой, так как общая численность частей 18-й армейской группы выросла до 156 тыс. человек, а Новой 4-й армии Е Тина до 42 тыс. Вместе с партизанскими отрядами и отрядами самообороны коммунисты вели за собой свыше [410] 500 тыс. чел. Под их контролем находились многие уезды в оккупированных провинциях Шаньси, Чахар, Хэбэй, Шаньдун и Аньхой с населением более чем 30 млн. человек.
Считаясь с возрастающей силой коммунистов, Чан Кай-ши не мог открыто продолжать свою излюбленную «политику ограничения влияния КПК», т. к. это могло вызвать новую гражданскую войну. Кроме того, в этот весьма напряженный момент правительство СССР выступало с поддержкой Единого национального фронта, оказывало помощь Китаю в его справедливой войне против империалистической Японии. Это ограждало КПК от резких акций со стороны гоминьдановского руководства, способствовало укреплению влияния КПК, расширению революционных баз и росту численности частей 8-й и Новой 4-й армий.
Таковы были внутриполитические условия в тот момент, когда Ставка разработала и разослала войскам новую директиву о действиях против японцев. Основной ее смысл сводился к приостановке любых активных операций и к стабилизации фронта.
В директиве командующим войсками военных районов предлагалось:
«а) удерживать занимаемые рубежи,
б) в случае если противник будет действовать малыми силами, оказывать сопротивление,
в) в случае прорыва фронта обороны отходить на новые рубежи,
г) для обеспечения этих действий войск на всех направлениях иметь ряд подготовленных к обороне рубежей далеко в тылу,
д) дороги в тылу на глубине 50–60 км разрушить,
е) там, где японцы слабы, рекомендуется предпринимать частные наступления отрядами не более батальона,
ж) артиллерию и танки вводить в бой только с разрешения Военного совета,
з) в резерве держать главные силы, постоянно повышая их боевую готовность».
Требования директивы пока не были прямо направлены против компартии и частей 18-й армейской группы и Новой 4-й армии, но они настораживали. Генералы Ставки объясняли, что сейчас важно закрепиться на [411] занимаемых рубежах и выиграть время для изучения обстановки, сложность которой ни у кого не вызывала сомнений.
Европейские капиталисты ради сохранения своих интересов в Китае стремились склонить Чан Кай-ши к мирному урегулированию с Японией. Именно эту цель, в частности, преследовали слухи о закрытии индокитайской границы и Бирманской дороги. Поступление товаров из-за границы сокращалось.
Не менее показательным было решение 20-го пленума Лиги наций, собравшегося в декабре 1939 г. в Женеве. Пленум большинством голосов отказался рассматривать очередное заявление китайского правительства по поводу японской агрессии.
США, поклонников которых среди правящих классов в Китае было немало, по-прежнему проводили свою политику изоляции Китая, оказывая помощь Японии поставками бензина, меди, стали, запасных частей к самолетам, автомашин.
Официальная помощь Китаю со стороны США ограничилась лишь предоставлением кредита на 25 млн. долл.
Единственной страной, которая оказывала серьезную помощь Китаю, был Советский Союз. И как бы ни крутилась гоминьдановская верхушка, центральному правительству приходилось всячески демонстрировать свое доброе отношение к СССР. Это было заметно по печати и собраниям, посвященным 22-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции и Дню Советской Армии. В ряде городов возобновились демонстрации советских фильмов: «Чапаев», «Мы из Кронштадта», «Дочь партизана», «Волочаевские дни».
Примечательны были выступления руководящих лиц из гоминьдановский верхушки, и в частности выступления Сунь Фо и Чэнь Чэна. 7 декабря 1939 г. на обеде в честь работников печати Сунь Фо заявил: «Надо понять, что СССР является наиболее миролюбивой страной и не хочет своими действиями дать повод врагам для обвинения СССР в разжигании войны и в насаждении коммунизма в Китае...
Оказывая поддержку Китаю, Советский Союз руководствуется только желанием помочь китайскому народу в борьбе против агрессии и принести пользу [413] всеобщему миру... СССР является нашим истинным другом, и мы должны ценить эту дружбу».
6 ноября 1939 г. многие газеты Китая опубликовали статью Чэнь Чэна, посвященную 22-й годовщине Октября, в которой он писал: «Китай благодарит СССР за оказываемую моральную и материальную помощь... Китай знает, что народы СССР вместе с нами, что они верят в победу Китая. Мы искренне благодарны СССР за его симпатии к нам».
Однако сквозь завесу «благодарностей и симпатий» доходили слухи о мерах, предпринимаемых гоминьданом против компартии Китая.
В ноябре 1939 г. в Чунцине собирался 8-й пленум ЦИК гоминьдана. Было принято решение «ликвидировать правительство района Шаньси — Хэбэй — Чахар, территорию его разделить на четыре административных района и подчинить хэбэйскому провинциальному правительству.
Армейские районы, созданные 18-й армейской группой в Шаньси, Чахаре и Суйюане, передать командующим соответствующими военными базами.
Установить контроль над 18-й армейской группой и обязать Чжу Дэ строго выполнять приказы центрального правительства. Вербовку или мобилизацию солдат запретить. Особого района для 18-й группы не выделять, а дислоцировать ее по распоряжению Ставки.
При переводе частей 18-й армейской группы подчинить их командующим военными зонами. В эти части назначить офицеров связи Военного совета. Политработу в армии вести по директивам политуправления.
Оборону Хуанхэ передать войскам центрального правительства.
Запретить коммунистам службу в других частях, кроме НРА. Списки коммунистов, работающих в частях и общественных организациях, должны быть переданы центральному правительству.
Запретить печатную пропаганду КПК.
Передать в ведение национального правительства организации, контролируемые КПК (перечислено свыше десяти общественных, молодежных, женских, студенческих и крестьянских организаций)».
Одновременно, учитывая шаткую позицию Янь Си-шаня, было дано указание подорвать власть Янь Си-шаня [414] в Шаньси с тем, чтобы склонить его к выполнению приказов центрального правительства.
Гоминьдановская печать всех направлений начала, правда осторожно, кампанию против Пограничного района, стремясь доказать, что КПК «разрушает политическое, административное, военное и финансовое единство страны», с очевидной целью настроить общественное мнение внутри страны и за рубежом в духе постановлений пленума.
11 ноября главнокомандующий Северо-Западным направлением генерал Чэн Цянь подписал приказ № 1455, в котором говорилось: «Уже имеется решение о мероприятиях в отношении чуждых партий.
Известно, что в общем вопросе о Пограничном районе Шэньси — Ганьсу — Нинся в настоящее время в неотложном порядке необходимо решить в первую очередь вопрос о следующих уездах (дальше перечисляется больше половины уездов провинций Шэньси, Ганьсу, Нинся, контролируемых КПК. — Авт.)».
Чэн Цянь предлагает командующим 8-м и 10-м районами (заметим, что этот приказ Янь Си-шаню и Фу Цзо-и не был послан): «тщательно учитывая обстановку на местах, усилить местные охранные части или же дополнительно послать войска в таком количестве, чтобы они смогли справиться с местными инцидентами».
Этим же приказом упразднялась должность командующего охраной Хуанхэ к северу от Цинцзянхэ, которую занимал представитель 18-й армейской группы. Ликвидировался район набора пополнения в части Чжу Дэ. Одновременно Чэн Цянь поставил перед руководством Пограничного района вопрос о ликвидации ряда учебных заведений в Яньане или о передаче их в ведение центра. [415]