Разрывая тиски блокады
В середине мая возникла сложная и очень трудная обстановка на коммуникациях, связывающих СОР с Кольским заливом и вообще с флотом. Используя растущую продолжительность полярного дня, противник уплотнял блокаду полуостровов. За зиму фашисты сильно укрепили мыс Могильный, создав на нем мощный опорный пункт и установив 105-мм пушки с прожекторами. Эти пушки усилили блокаду Мотки, подходов к ней и блокаду Эйны.
Снабжение СОР пошло было по новой коммуникации — из Кольского залива в обход Рыбачьего с севера, вдоль его берегов. Путь длиннее, но, думалось, и безопаснее. Однако едва мы им воспользовались, как он оказался под ударами вражеской авиации.
Первой жертвой стал отличный морской буксир № 1 тыла флота, самый мощный из буксиров ледокольного типа. Рано утром 10 мая при хорошей видимости этот буксир вывел из Порт-Владимира в Пумманки, в обход Рыбачьего, большую баржу, груженную бревнами, пиленым лесом, множеством необходимейших нам грузов, а главное, семью новыми системами 37-мм зениток. Прикрывал их всего один катер МО-112, хорошо знакомый читателю по эпизоду с яхтой Военного совета «Черноморец». У мыса Кекурский, самой северной точки Рыбачьего, после прохода которой оставалось только обогнуть полуостров и войти в Большую Волоковую, конвой, если так можно назвать эти три судна, был застигнут истребителями противника: 11 Ме-109 с подвешенными бомбами начали с пикирования бомбить буксир. Думаю, гитлеровцы считали, что такое большое судно, несомненно, вооружено, потому они по всем правилам тактики заходили со стороны солнца и поочередно сбрасывали бомбы. Но буксир, к сожалению, не был вооружен. Получив несколько прямых попаданий авиабомб, он пошел на дно. Какие-то [207] неизвестные нам герои, вероятно из команды буксира, успели сбросить с гака буксирный трос, чем спасли баржу с грузами и людьми. С погибшего буксира катер МО-112 и катер № 10, присоединившийся к конвою в пути незадолго до бомбежки, подобрали только восемь человек. В их числе был шедший пассажиром из Полярного подполковник В. С. Середницкий, начальник штаба нашей 63-й бригады. Из Пумманок мы немедленно выслали на помощь сторожевик; он прибуксировал баржу к месту назначения.
На другой день произошло еще одно событие, уже, что называется, у нас под боком. Катерный тральщик № 404, вышедший рано утром из главной базы флота в Пумманки, потерпел бедствие у северного берега Рыбачьего — что-то случилось с двигателем. Сигналы бедствия с тральщика заметили наши посты СНиС и донесли на КП СОР. В Пумманках еще стоял МО-112 в ожидании разгрузки баржи; ее надо было отконвоировать в Порт-Владимир. Начальник штаба СОР распорядился выслать его на помощь катерному тральщику. Лейтенант Г. А. Моккавеев, командир МО-112, сразу же вышел из губы Большая Волоковая, быстро нашел терпящий бедствие кораблик, взял его на буксир и в 14 часов вошел с ним в губу Большая Волоковая.
Внезапно из-за сопки 200,0 на полуострове Среднем, из-под солнца, на небольшой высоте появилась группа фашистских истребителей и, поочередно пикируя, стала бомбить оба катера. Все огневые средства ПВО губы Большая Волоковая открыли по самолетам огонь. Мы к тому времени учли удачный опыт быстрой перестройки противовоздушной обороны, полученный при разгрузке двух транспортов в Мотке 20 и 21 апреля. Когда пришло от штаба флота извещение о выходе буксира с баржой в Пумманки, точно так же сосредоточили в Большой Волоковой все средства усиления ПВО. Сюда перевели на время разгрузки из Западного Озерка батарею 37-мм автоматов и два взвода крупнокалиберных пулеметов 455-й роты противовоздушной обороны. Лейтенант Моккавеев тоже не растерялся, сразу же открыл огонь по истребителям из своих двух сорокапяток и крупнокалиберных пулеметов. Общими усилиями через минуту был сбит один «фокке-вульф»; он врезался в воду почти рядом с катером Моккавеева, а в следующую минуту и второй «фокке-вульф», [208] попав под огонь 37-мм батареи, вдруг задымил и резко отвалил в сторону. Снижаясь со шлейфом дыма, стервятник ударился о воду в районе островка Хейнисаари и затонул.
Отлично стреляли в этот раз и все зенитчики, и команда катера Моккавеева. Случилось уникальное происшествие. 100-килограммовая бомба, упав у борта катерного тральщика, не взорвалась, ударилась о воду, рикошетом пробила борт тральщика насквозь, пробила и второй борт и ушла под воду, так и не взорвавшись. Катерный тральщик, пробитый навылет, принял много воды, но не утонул. Моккавеев снял с него команду и отвел полузатопленный кораблик на мелководье.
На следующий же день после потери двух «фокке-вульфов» в Пумманках фашистские летчики отправились на «свободную охоту». Большая группа самолетов, совершая облет наших коммуникаций, застигла в районе Цыпнаволока дозорный сторожевой корабль, атаковала его и безнаказанно потопила. Ровно через час там оказался торпедный катер типа «Д-3», подобный тем, что в апреле базировались в Пумманках и действовали в Варангер-фиорде. Два «мессера» атаковали его и, несмотря на попытки команды отбиться огнем крупнокалиберного пулемета, потопили.
А ведь еще недавно Цыпнаволок считался самым спокойным местом Рыбачьего; там был маленький пирс, побольше и фундаментальнее, чем пирсы в Эйне и Западном Озерке, но по меркам мирного времени он считался маленьким, им пользовались корабли флота и гарнизон бывшего 23-го УР.
Обстановка становилась очень сложной, куда сложнее, чем летом сорок первого года, когда три фашистских эсминца утопили сторожевой корабль «Туман». В последующие три дня из Кольского залива сюда дважды отправили небольшие группы дрифтерботов с эскортом из трех МО, и каждый конвой, если это может быть названо конвоем, подвергся атакам с воздуха; хорошо, что на сей раз группы атакующих были немногочисленные.
Я боялся, что командование флотом вот-вот примет решение не направлять впредь в Пумманки никаких плавсредств, а именно в Пумманках в данное время лучше, чем в любом другом пункте полуостровов, была обеспечена разгрузка, и отсюда легче всего было доставлять грузы потребителям. [209]
Между тем из Пумманок отозвали в Кувшинскую Салму оба торпедных катера; там они были обречены на бездействие, нам же их помощь могла пригодиться. Противник сразу воспользовался тем, что в Пумманках не осталось никаких маневренных сил, и все внимание обратил против Цыпнаволока. Каждый день «мессеры» небольшими группами бомбили этот небольшой поселок, причал и акваторию, хотя туда перестали заходить для разгрузки и стоянки корабли. Незадолго до этих бомбежек из Кольского залива вышел новый конвой из пяти мотоботов с грузами и трех катеров МО в охранении. При подходе к Цыпнаволоку к конвою присоединились четыре наших «Харрикейна», а в районе Среднего, выполняя роль перехватчиков, поджидающих фашистских истребителей, летали в это время две «аэрокобры». То был первый случай, когда наши истребители появились над полуостровами и нашими коммуникациями, охраняя суда, следующие в Пумманки. Конвой благополучно дошел до места: воздушного боя не было. Мотоботы, кстати сказать, доставили нам пять 37-мм зенитных автоматов и большое количество боезапаса к ним. Теперь, вместе с доставленными на барже, у нас оказалось 12 новых систем. Мы могли вооружить ими 3 новые зенитные батареи. Прибыл на мотоботах и личный состав для этих пушек. Разгрузились они быстро, и в середине дня мотоботы ушли в главную базу и благополучно завершили рейс.
Прошло еще три дня. За это время к нам не пришло ни одно судно. Вражеские истребители всех типов группами по 8–10 самолетов активно вели воздушную разведку в поисках объектов для атаки. Особенно опасен был «Фокке-Вульф-190», самый мощный, быстроходный и маневренный истребитель противника в то время. У него на вооружении четыре авиационные скорострельные 20-мм пушки, он был бронирован и брал с собой по две 100-килограммовые авиабомбы. Утверждали, что вместо двух соток «фокке-вульф» может взять одну пятисотку, но я этому не верил.
22 мая мы ждали из Мурманска в Пумманки транспорт тыла флота «Пролетарий». С ним вышел и мотобот ВПС-1. В охранении — два катера МО. Оповещение о выходе к нам того или иного судна мы получали вовремя, но редко знали, какой направлен груз. Исключение составляли госпитальные транспорты, посылаемые за ранеными. [210] Примерно с марта мы напали получать кое-что из грузов, поступающих в Советский Союз через Север по ленд-лизу: много телефонного полевого кабеля, телефонных аппаратов, радиостанций, американских призматических биноклей, колючей проволоки. Вместе с этими видами снабжения мы в начале мая получили и несколько «виллисов» — хорошая и очень нужная для армии машина. Всякое оповещение о выходе в СОР транспортов нас радовало, мы надеялись получить когда-нибудь новые грузовые автомобили. Трудно было работать и воевать на изношенных до предела грузовиках; СОР уже дали для автобатальона отличный штат, ремонтные мастерские, многое другое, но не автомобили.
И вот мы ждали большой транспорт «Пролетарий». А может быть, там везут автомашины?.. Готовясь к приходу и разгрузке, снова подтянули из Западного Озерка в Пумманки 957-ю зенитную батарею; сосредоточили там и оба взвода крупнокалиберных пулеметов роты ПВО. Подобное маневрирование зенитными средствами в условиях полуостровов — дело сложное, но мы вынуждены были на него идти, конечно же, не от хорошей жизни.
А «Пролетарий» до нас не дошел. В два часа ночи по конвою ударили две группы «мессеров», пикируя и бомбя с разных направлений. Вражеские бомбы повредили «Пролетарий», и командир решил вернуться в Порт-Владимир. Это решение спасло транспорт, людей и грузы.
В начале четвертого семь ФВ-190 и два Ме-109, вылетевшие из Луостари, по нашему мнению, для повторного удара по «Пролетарию», обследовали губу Большая Волоковая, транспорта не нашли и, сторонясь нашего плотного зенитного огня, полетели вдоль Рыбачьего навстречу конвою. Конвой они, конечно, не нашли и все свои 16 бомб сбросили на причал в Цыпнаволоке.
Во время этой бомбежки по истребителям открыли огонь пулеметы 1-го батальона 254-й бригады морской пехоты, установленные на специальных треногах для стрельбы по воздушным целям. Наводчик обыкновенного «максима» комсомолец младший сержант Дмитрий Копылов умело срезал длинной очередью одного «мессера». Тот тут же спикировал в воду. Случай этот меня заинтересовал, и я потребовал от командира бригады обстоятельного доклада. Оказалось, как доложил мне командир 1-го батальона капитан Ермолаев, что младший сержант Копылов [211] еще в апреле сорок второго подбил из «максима» вражеский истребитель, а в середине мая подбил второй, за что имел благодарности от своего командования. Теперь, после его третьей победы, я наградил отважного пулеметчика Дмитрия Копылова орденом Отечественной войны II степени.
Часов в восемь утра на КП СОР пришла радиограмма штаба ВВС флота с просьбой прикрыть артиллерийским огнем буксир № 19 с баржой, груженной авиационным имуществом, которые должны к 24 часам прибыть в Западное Озерко. Пришлось срочно возвращать из Пумманок 957-ю зенитную батарею и оба пулеметных взвода роты ПВО.
Вечером буксир с баржой, сопровождаемые МО-111 и МО-112, подходили к губе Эйна. Здесь их атаковали четыре «фокке-вульфа» и два «мессера», но из десятка сброшенных авиабомб в цель не попала ни одна. Один Me-109 был сбит пушечно-пулеметным огнем с катеров и упал на берег у Титовки. Командиры катеров И. Г. Строев и Г. А. Моккавеев воевали с незаурядным мужеством и отвагой.
Но до Мотки еще надо дойти. Прошло около получаса, и со стороны Титовки, значит с аэродрома Луостари, на небольшой высоте появились 14 «фокке-вульфов» и «мессеров». Все они сосредоточили удар на буксире и барже. Катера Строева и Моккавеева героически прикрывали охраняемые суда и отбили все атаки.
Буксир и баржа благополучно подошли к опасному повороту в Мотке. Тут по ним открыли огонь 105-мм батареи с Могильного. Катера МО закрыли их дымовыми завесами, а батареи 104-го артполка начали контрбатарейную борьбу.
Появились наконец и наши истребители, встреченные истребителями противника, вновь подлетевшими к месту упорного боя. Трудно было понять, что творилось в эти минуты в воздухе — какая-то карусель: наши истребители смешались с фашистскими; падали горящие самолеты, одни в воду, другие на берега залива, в воздухе стоял гул от пулеметных очередей и артиллерийских залпов.
Буксир с баржой и оба катера МО тем временем вошли в Мотку. Баржу мы ошвартовали у нового причала в Восточном Озерке. Бой на том кончился, и можно было подвести итоги. [212]
С нашей стороны участвовало в бою 9 «аэрокобр» и 14 «Харрикейнов». Сколько было истребителей противника, не знаю точно, но, судя по карусели, не меньше. Противник потерял три «фокке-вульфа» и три «мессера», наши — два «Харрикейна» и одну «аэрокобру» в воздушном бою, один «Харрикейн» разбился при посадке. Батареи 104-го артполка израсходовали 500 снарядов калибра 152 и 122 мм. Проводка одной только баржи и буксира стоила очень дорого, превратилась в настоящую операцию с участием разнородных сил. Она была не менее показательна, чем такая же операция, проведенная немцами за два дня до этого в Варангер-фиорде, о чем я рассказывал в предыдущей главе. Показательна сложность нашей борьбы на коммуникациях в светлое время, показательна и плотность блокады противником наших полуостровов и сил, на них размещенных. Противник зажимал нас многочисленной авиацией и значительным числом своих батарей. Мы, прорываясь сквозь эту блокаду, располагали только артиллерией для контрбатарейной борьбы и средствами ПВО для защиты баз разгрузки и снабжения.
В Пумманках между тем стало тихо, как и год назад. Регулярно дважды в сутки, утром и вечером, сюда прилетали на разведку «мессеры» и «фокке-вульфы», облетывая в то же время полуострова. Часто вместе с ними появлялись и «юнкерсы», но они бомбили островок Хейнисаари, разгоняя там птичьи базары.
Еще до наступления светлого времени на этом островке матросы создали по распоряжению начальника артиллерии полковника Алексеева примитивную ложную батарею, направив бревна, изображающие стволы орудий, в сторону Петсамо-вуоно. На островок иногда захаживали краснофлотцы на мотоботах в поисках плавника: море часто выбрасывало туда бревна, доски, годные в дело. Такие заходы создавали у противника впечатление, что там живет и действует батарея. Фашисты время от времени разведывали ее и сильно бомбили. Пришлось посылать туда людей специально для того, чтобы «подправлять орудия», «ремонтировать» их, словом, имитировать боевую жизнь. Фашисты стали чаще бомбить Хейнисаари, ну а мы чаще «ремонтировать».
Полеты вдоль побережья Рыбачьего обычно заканчивались бомбежкой Цыпнаволока, давно переставшего быть [213] пристанищем подводных лодок и торпедных катеров. Во второй половине мая ожила наша основная коммуникация, ведущая в Мотовский залив. Штаб флота не выпускал теперь на эту коммуникацию транспорты, шли только мотоботы, катера и буксиры с баржами, обязательно сопровождаемые малыми охотниками. Пока они удачно справлялись с ролью кораблей противовоздушной обороны. Не всякий заход мотоботов кончался благополучно, особенно если с ними не было катеров МО. Мотоботы «Лебедь» и МБ-3, например, дважды пройдя из Порт-Владимира в Мотку, попадали только под обстрелы орудий с Могильного, но после второго рейса на обратном пути их штурмовали истребители. Эти два больших мотобота доставляли нам грузы медико-санитарного отдела флота, мотобот МБ-3 был специально оборудован для перевозки раненых. И он, и «Лебедь» имели на бортах и верхней палубе знаки Красного Креста и ходили под флагом Красного Креста. В этот обратный рейс в седьмом часу утра 26 мая мотоботы вышли из Мотки, приняв раненых из нашего госпиталя. Вышли удачно, дымовая завеса с берега Среднего при благоприятном ветре плотно закрыла их от артиллерийских наблюдателей, но через час оба мотобота были застигнуты в Мотовском заливе шестью «фокке-вульфами». Гитлеровцы атаковали их, сбросили четыре фугаски и обстреляли пушечно-пулеметным огнем. Мотобот МБ-3 сразу же затонул. Катер МО-116 лейтенанта В. М. Голицына подобрал на месте его гибели 7 раненых и 13 здоровых бойцов. Голицын сразу же снял раненых и с поврежденного «Лебедя», который сумел своим ходом дойти до Порт-Владимира. Около 20 раненых погибло. Так расправились фашисты с госпитальными судами, четко обозначенными отличительными знаками и флагом Международного Красного Креста.
На этот раз мотоботы не были прикрыты нашими истребителями, хотя существовала договоренность со штабом флота. С моей точки зрения, это была непростительная ошибка, если не больше. Я запретил начальнику санитарной службы СОР и начальнику штаба отправлять раненых без прикрытия с воздуха.
И все же у нас появились надежды на скорое изменение обстановки в небе над полуостровами. После трудного, но удачного прохода к нам буксира с баржой, груженной имуществом ВВС, началось окончательное освоение [214] аэродрома в Пумманках. Баржа доставила специальное оборудование для аэродрома, боезапас, горючее, имущество связи, летное обмундирование, кухни и все прочее, вплоть до нескольких десятков кубометров дров — на полуостровах ими не разживешься. Прибыл и личный состав 16-й авиабазы ВВС для обслуживания самолетов и аэродрома. С этого момента аэродром стал готовиться к приему самолетов. Часть доставленного имущества и личного состава авиабазы была отправлена в Зубовку, на второй аэродром.
Мы опять воспрянули духом, поскольку перспектива скорой посадки эскадрильи, а то и двух, учитывая, что в строй вводятся два аэродрома, давала нам возможность усилить блокаду Петсамо-вуоно и одновременно прорывать блокаду хотя бы в Мотовском заливе. Только бы эта перспектива оказалась реальной.
А пока мы решили рассчитаться с батареями врага, установленными на Могильном. Мы так и не могли уяснить себе, сколько же там батарей — одна или две. Когда высаживались на южный берег Мотовского залива для уничтожения опорных пунктов «Обергоф» и «Могильный», там были две батареи. Позже, с начала сорок третьего года, мы считали, что бьет одна батарея. Уничтожить эту батарею (будем считать, что она одна) так же, как мы уничтожили цель № 1 на Пикшуеве в сорок втором году, вряд ли удастся — после трех операций противник создал на побережье сильную долговременную оборону и разместил в ней целый пехотный полк. Значит, надо разнести эту батарею артиллерийским огнем с помощью самолета-корректировщика.
По нашей заявке, посланной в штаб флота, один самолет-бомбардировщик Пе-2 прилетел в середине месяца и сфотографировал район Могильного. Мы ждали результатов аэрофотосъемки.
Первым самолетом, севшим на аэродром в Пумманках, был маленький По-2. На нем прилетел старший лейтенант С. М. Бондаренко, специалист по разведке наземных целей и корректировщик артиллерийского огня. Вот радость-то! Я послал за ним один из полученных нами «виллисов», вызвал на наш командный пункт командира 104-го артполка майора Кавуна и его начальника штаба майора Мухина и поручил Тузу и Алексееву обо всем договориться с корректировщиком. [215]
Вскоре Даниил Андреевич Туз позвонил и доложил, что с летчиком обо всем договорились, они все пришли ко мне. С. М. Бондаренко произвел очень хорошее впечатление; человек спокойный, уверенный в себе и, по всему видно, смелый. Он показал дешифрованные уже аэрофотоснимки, привезенные из штаба ВВС: на Могильном были отчетливо видны шесть орудийных двориков, орудия в них, какие-то сооружения рядом, очевидно погреба и блиндажи, а метрах в двухстах — замаскированные палатки и, похоже, землянки или крытые убежища.
Но почему шесть орудий? Мы посоветовались, подумали и решили, что на Могильном действуют две батареи, обе трехорудийные, но по какой-то причине их объединили и поставили на одну огневую позицию. Залпы оттуда следовали трехорудийные, зато скорострельность удваивалась. Решили, что немцы это сделали для того, чтобы достичь наибольшего процента попадания при стрельбе по движущимся морским целям.
Теперь стало еще более ясно, что батарею на Могильном необходимо как можно скорее уничтожить. Корректировать артогонь будет старший лейтенант Бондаренко на самолете Пе-2; он же произвел и эту аэрофотосъемку Могильного. Его позывной «Сокол», позывной артиллеристов «Гром». Связь двусторонняя, по радио. Не согласился я только с решением командира артполка привлечь к стрельбе лишь две батареи: 8-ю и 9-ю. По сути дела, это была бы одна батарея, в каждой по две 152-мм пушки. Приказал увеличить число стреляющих орудий вдвое, чтобы добиться большей точности и сократить время стрельбы.
Майор Кавун попросил дать ему для этой стрельбы нашу 858-ю батарею капитана Кримера.
Просьба дельная, сомнений не вызывала. В этом случае в стрельбе будут участвовать 1-я батарея полка и эта новая батарея Кримера — всего семь пушек одного калибра, причем с хорошей скорострельностью и достаточной мощностью. Менялось к лучшему и положение с боезапасом: для этих пушек у нас было больше боезапаса, чем для других, и мы могли выделить на столь важную стрельбу достаточное количество выстрелов.
Возник вопрос о необходимости прикрытия корректировщика истребителями. Без истребителей фашисты не дадут корректировщику работать, стрельба будет сорвана. Старший лейтенант Бондаренко доложил, что и он считает [216] невозможным работать без прикрытия, но истребители, это он знает точно, будут. Осталось определить только время стрельбы. Полковник Алексеев предложил начать ее рано утром 1 июня, если погода будет благоприятной. На том и договорились.
К утру 31 мая обе батареи стояли на огневых позициях за горой Рокка-Пахта: три 122-мм орудия 1-й батареи на своей старой огневой позиции и четыре орудия капитана И. М. Кримера в непосредственной близости на новой позиции. Командиры батарей капитаны Генкин и Кример полностью подготовили батареи к стрельбе в назначенный час.
В ночь на 1 июня все началось. В 3 часа 45 минут рация на выносном артиллерийском КП майора Кавуна вступила в радиосвязь с самолетом-корректировщиком Пе-2, вылетевшим с аэродрома. Корректировщика прикрывала шестерка истребителей Як-1 капитана Севрюкова. Буквально через несколько минут старший лейтенант Бондаренко доложил по радио, что он готов к корректировке.
Батареи начали пристрелку. Погода была на редкость хорошей и обещала успех артиллеристам и корректировщику.
Наши батареи успели сделать залпов десять, когда со стороны Луостари появились два «фокке-вульфа» и с ходу атаковали Пе-2.
Истребители капитана Севрюкова сумели все же отогнать фашистов.
К тому времени подоспела четверка «фокке-вульфов», и теперь их уже было шесть. Они связали истребителей прикрытия боем. В какой-то момент один ФВ-190 вырвался из боя, пытаясь атаковать наш Пе-2. Но стрелок сержант Шакулов пулеметной очередью сбил его. Истребитель сорвался в пике и врезался в землю. Одновременно группа Севрюкова сбила еще одного «фокке-вульфа».
Поскольку артиллеристы 104-го полка прочно держали батарею на Могильном в накрытиях, самолет-корректировщик и прикрывающая его группа истребителей улетели на свои аэродромы. А наши батареи продолжали расстреливать вражескую батарею.
Покинула небо над Могильным и уцелевшая четверка «фокке-вульфов», ей на смену прилетели шесть других немецких истребителей и... стали барражировать над своей [217] батареей, наблюдая ее гибель от нашего артиллерийского огня.
Странно. Странно и глупо. Казалось бы, гитлеровские летчики должны были напасть на наши батареи, помешать им расстреливать батарею на Могильном. Но они этого не сделали.
В 8 часов майор Кавун снова вызвал самолет-корректировщик. Тот прилетел под прикрытием 12 «яков». Снова завязался воздушный бой. Одновременно шла корректировка.
Бондаренко корректировал наш огонь еще около часа. Когда мы израсходовали весь боезапас, отпущенный на эту стрельбу, пушки замолчали.
Улетели самолеты. И только над местом, где была шестиорудийная фашистская батарея, еще долго держались облака торфяной пыли, дыма и языки пламени...
Дня через два в Пумманках вновь сел Пе-2 с корректировщиком. Старший лейтенант Бондаренко привез нам аэрофотоснимки, сделанные после обстрела. Снимки отличные, четкие, яркие, не смазанные нигде. Батарея противника, несомненно, уничтожена. Недостаточно поврежден по сравнению с другими только один дворик с орудием, крайний слева. Все остальное стерто с лица земли. С особым чувством благодарности я пожал руку храброму корректировщику и пригласил его отдохнуть у нас в СОР. Майор Кавун обрадовался этому и увез старшего лейтенанта гостем в свой полк.
А противник после уничтожения шестиорудийной батареи на Могильном усилил воздушную разведку наших коммуникаций. 2 июня в разведке участвовало более 20 Ме-109, 22 ФВ-190 и 2 гидросамолета ДО-24. По сути, это была уже не разведка, а охота за любыми плавсредствами на наших коммуникациях, за каждым катерком. Так они сжимали тиски блокады полуостровов. И все же мы разрывали эти тиски.
У нас к тому времени собралась большая группа раненых, подлежащих эвакуации из госпиталя СОР в главную базу флота. Решили эвакуировать их самым безопасным и наиболее коротким путем — через Цыпнаволок. В ночь на 3 июля туда пришли сторожевик и катерный тральщик, с ними, как корабль ПВО, и МО-124. С воздуха их прикрывали десять «Харрикейнов».
Мы погрузили на катера 40 раненых. На полпути к [218] Кольскому заливу 18 вражеских истребителей обрушились и на катера, и на «Харрикейнов». Бой был неравный. Фашистам удалось сбросить более 20 соток и выйти в несколько атак на суда. Катера повреждений не имели, ни один из раненых не пострадал. Зато МО-124, геройски оборонявший подопечных, был сильно поврежден. От взрывов авиабомб погнулись оба гребных вала, корпус изрешетили осколки и пули, заклинило одну сорокапятку, разрушило настил верхней палубы. Но главная задача — доставка раненых в Полярное — была выполнена.
Двое суток спустя произошел новый бой на наших коммуникациях, теперь уже в Мотовском заливе. В этот день к нам из Порт-Владимира послали буксир с баржой, а также сторожевой катер. Пятисоттонный, если память не изменяет, груз на большой барже был необычен и очень для нас ценен: десять новых 122-мм пушек с передками в трюмах. Серьезное, большое усиление для нашей артиллерии.
Кавун, человек вообще сдержанный, буквально взорвался от восторга, когда я сообщил ему, какую баржу и с каким грузом надо прикрыть, да еще добавил, что на сторожевом катере к нам идут 60 артиллеристов.
— Товарищ командующий! — кричал Кавун в телефонную трубку. — Так что же — все эти десять пушек мне в полк?!
— Николай Иванович, успокойтесь. Конечно, все к вам в полк. Потрудитесь надежно прикрыть баржу и буксир артогнем на подходе и во время разгрузки в Западном Озерке. Разгрузить надо как можно скорее своими силами, вам в этом помогут саперы. Свяжитесь с Дмитриевым, он уже имеет приказание. Это первое. После того как разгрузите баржу и все новое хозяйство вывезете подальше от пирса, обдумайте, как распределить пушки. Материальная часть новая, прямо с завода, ее надо использовать как можно лучше. Правильнее всего будет, если вы организуете заново три батареи. Ваш полк должен иметь все батареи трехорудийными. Учтите, что батарею Кримера я вам больше не дам. Это второе. Ну а третье вот что: выделите, сколько найдете нужным, батарей и спланируйте уничтожение 210-мм немецкой батареи у озера Усто-Ярви с помощью самолета-корректировщика. Поняли меня?
— Так точно, понял. Все будет исполнено. [219]
— Ну и отлично. Но прежде всего — безопасность груза, баржи, людей, разгрузки. И чтобы ни одна фашистская пушка вам в этом не помешала.
— Есть, товарищ командующий.
С легким сердцем я положил телефонную трубку. Командир 104-го артполка был человеком, за которого я мог ручаться головой.
Так все и получилось. Драгоценные для нас орудия были благополучно доставлены в СОР и великим трудом артиллеристов с помощью хитрых на выдумку саперов выгружены из баржи. Только сила этих людей, сметливость трактористов того же артполка помогли решить такую задачу, как выгрузка без кранов и всяких подъемных устройств трехтонных систем из глубоких трюмов баржи.
Не так-то просто было этой барже пройти к нам в СОР. Пришлось для этого и самолетам нашим как следует подраться в небе над Мотовским заливом. Досталось и четырем катерам МО, прикрывавшим весь переход от Порт-Владимира до Западного Озерка. Очень рискованной была эта проводка. Хорошо известно, что одни катера МО не могут гарантировать сопровождаемые суда от опасности, от потопления, гарантировать нас от потери ценнейшего груза. В налетах на этот конвой участвовали до 35 «мессершмиттов» и «фокке-вульфов». Они выходили в атаку на малых высотах, прикрываясь фоном берега. Катера МО воевали неистово. 111-й под командованием Строева сбил одного «фокке-вульфа», через десять минут какой-то из катеров сбил «мессера», тот врезался в берег Рыбачьего. Даже потеряв два истребителя, немцы не прекратили атаки. Удача была в том, что фашисты избрали главным объектом, очевидно из чувства реванша, катера МО, а не баржу. В результате они не досчитались еще трех самолетов. Не в пример прошлым боям, командование ВВС флота быстро среагировало на обстановку, создавшуюся в эти часы в Мотовском заливе. Истребители ВВС флота мгновенно появились над заливом и приняли участие в борьбе за конвой. В разное время вылетели до 52 наших истребителей. Уже при подходе буксира с баржой к Мотке появились два бомбардировщика Пе-2, охраняемые четырьмя истребителями. Они поставили хорошие, плотные, высокие дымовые завесы. Возможно, завесы уже не нужны были — немецкие батареи молчали. [220]
Считаю своим долгом отметить мужество и стойкость вольнонаемной команды буксира и баржи. Этим буксиром командовал Георгий Антонович Гальма. И командир буксира, и все члены команды не испугались фашистских атак с воздуха и все сделали, чтобы довести ценнейший груз в назначенный пункт. К моей радости, командующий наградил товарища Гальму орденом Красного Знамени.
В седьмом часу утра с западного направления, то есть со стороны Среднего, внезапно выскочили восемь фашистских истребителей. Надо отдать должное умению противника использовать все возможное для достижения успеха. Отбивать атаку пришлось уже нашим батареям и катерам МО. Удар был нацелен на баржу. Но ее уже разгрузили. Пострадал только сторожевой катер, но повреждение через несколько часов было устранено. Во время этого нападения один истребитель врага был сбит. Всего катерами МО было сбито три Ме-109 и два ФВ-190. Один из этих самолетов они сбили совместно с батареями.
Эскадрилья капитана Адонкина сбила еще шесть Ме-109. Результат внушительный. Мы могли праздновать победу.
Уже после боя над Мотовским заливом летал, прикрываемый восемью истребителями, один ДО-24, разыскивая, видимо, своих летчиков с только что сбитых самолетов. После короткой разведки он сел на воду близ Ура-губы. Там на надувной очень яркой окраски лодке плавал фашистский летчик. Но «Дорнье» сея неудачно и скапотировал, то есть зарылся носом в воду, и перевернулся. Но не затонул, а остался на плаву. Два летчика из его экипажа выбрались на брюхо самолета и сидели там, словно вороны на суку. К месту аварии поспешил катер МО-116 лейтенанта В. М. Голицына, офицера расчетливого, грамотного, смелого. Фашистские истребители, барражировавшие над опрокинутым «Дорнье», бросились в атаку на катер. Голицын отогнал их, подошел к дрейфующему «Дорнье», снял с него обоих летчиков и расстрелял опрокинутый гидросамолет.
Спокойно сделав свое дело, лейтенант Голицын не забыл и о летчике со сбитого «мессершмитта», плавающем в своей яркой надувной лодке, — он подошел к нему и забрал его в плен.
Как позже выяснилось, в этих воздушных боях летчиками ВВС флота были сбиты три ФВ-190 и пять Ме-109. [221]
Были потери и у нас. Фашисты сбили шесть «Харрикейнов», но четыре летчика спаслись, спустившись на парашютах на Рыбачий. Кроме этих потерянных шести самолетов еще четыре «Харрикейна» совершили вынужденную посадку в разных местах на полуострове Рыбачий. [222]