Правофланговый заслон
В ночь на 2 августа противник открыл сильный артиллерийский и минометный огонь по боевому охранению на левой сопке хребта Муста-Тунтури, выпустив за время артналета до 1000 снарядов и мин и применяя при этом дымопуски. По утверждению полковника Жукова, это был необычный для нашего фронта тактический прием гитлеровцев. Как доложил командир 135-го стрелкового полка, под прикрытием артиллерийско-минометного огня противник предпринял разведку боем нашего охранения, но ответным огнем полевых батарей и стрелков опорного пункта был отбит, потеряв до 40 человек убитыми и ранеными. Наших убито 4 и ранено 17. Значит, не прозевали стрелки, отбились.
Дня через два в штабе СОР пошли разговоры, что все происходило не так, как докладывал командир полка. За долгую службу в армии я убедился, что есть доля истины в русской поговорке «Дыма без огня не бывает». Раз пошли разговоры, значит, где-то есть неправда, искажение событий. Приказал начальнику штаба послать своих работников в боевое охранение и все на месте выяснить. Дождливая погода позволила восстановить живую связь с боевым охранением. Раз через «долину смерти» ходят «ботики», пройдут и командиры штаба.
Побывав в боевом охранении, штабисты в результате тщательного расследования установили истину. Противник еще с вечера 1 августа скрытно, мелкими группами, сосредоточил на скатах высоты 122,0 роту солдат. Наши наблюдатели своевременно доложили об этом командиру полка. Тот не придал их докладу должного значения. За ночь, подойдя к сопке на левом фланге нашей обороны хребта Муста-Тунтури на 15–20 метров, противник под прикрытием дыма внезапно атаковал опорный пункт. Часть гитлеровцев, ворвавшись туда, забросала бойцов [62] гранатами. Другая часть, развивая успех, обтекла сопку с востока, стараясь выйти в тыл и напасть с левого, открытого, фланга. Фашистов, проникших к боевому охранению с фронта, остановили сержант Козицин и рядовой Липкин, выскочив из землянки и успев установить прямо на открытом месте ручной пулемет. Тех, кто обошел сопку с тыла, рассеяли минометчики ефрейтор Малыгин и рядовые Соболев и Корнеев. Они меньше чем за полчаса выпустили из миномета 500 мин. Таким образом, часть вражеской штурмовой роты была уничтожена, часть отогнана. Бой продолжался еще два часа, но теперь он уже принял организованный характер: командир роты, находившейся в боевом охранении, капитан Гаменюк взял командование в свои руки, и в итоге атака была отбита. Гитлеровцы вернулись в свое расположение, понеся значительные потери.
Конечно, все решила беззаветная смелость и находчивость пятерых названных мною бойцов. Если б не они, эту сопку мы наверняка бы потеряли.
Разведчики полка собрали на месте боя несколько солдатских книжек, все из 388-го пехотного полка. Значит, ничего нового на нашем участке фронта вроде бы и не произошло?
Подумав, я засомневался в таком выводе. Возможно, на фронте против нас действуют уже другие части, но для этой вылазки противник использовал старых солдат перед их уходом на отдых. Все может быть. Беспокоило, правда, не это. Почему, к примеру, противник избрал для удара именно левый фланг? Если это была просто силовая разведка с целью выявить огневую систему обороны данного района, то противник ничего не достиг: нового мы ему не показали, да и не было здесь у нас ничего нового, а некоторое уплотнение боевых порядков на переднем крае вряд ли он смог обнаружить — бой шел только в боевом охранении, а оно по силе каким было, таким и осталось. Скорее всего, противник надеялся захватить эту сопку. Тогда он оказался бы прямо перед нашим левым флангом, слабо защищенным. Даже взгляд на карту подтверждал важность этого фланга и возможности для противника в случае успеха. Здесь проходила еще до войны наша единственная дорога на полуостров Средний из Титовки с материка, теперь занятого немцами. Выходя на перешеек у Кутовой, дорога эта, не захватывая [63] хребта Муста-Тунтури, далее разветвлялась: одна ветвь вдоль юго-восточного берега Среднего вела к перешейку на Рыбачий, другая — параллельно хребту Муста-Тунтури на запад, к огневым позициям батареи Поночевного у берега Матти-вуоно, то есть к самой западной оконечности Среднего, а оттуда через центр полуострова — в Пумманки. Направление опаснейшее. Съездив вскоре туда, я убедился, что вся эта прибрежная дорога плохо защищена.
Я уже писал раньше, что полковнику Г. А. Жукову и начальнику инженерной службы Б. Я. Кондакову было поручено срочно составить план оборонительного строительства, разумеется, с одновременной организацией первоочередных работ. Строительство началось с начала августа. Объем его был большой. Достаточно сказать, что одних только пулеметных и артиллерийских дотов и дзотов мы наметили в течение двух месяцев построить 400, но об этом речь впереди. Все наши переформирования, перестановки, усиления — все взаимосвязано. Чем скорее мы поставим 140-ю батарею, чем быстрее добьемся от командования флота согласия на другие намечаемые нами меры, тем сильнее станет не только оборона западной части полуострова Средний с моря, не только появится возможность жестче блокировать Петсамо-вуоно, но и быстрее мы укрепим артиллерийскую оборону сухопутного фронта.
Начальник штаба Д. А. Туз, умелый, энергичный организатор, так повел дело, что можно уже было не сомневаться: все переформирование, перераспределение, перемещение, связанное с приказом командующего флотом, мы закончим, как и намечено, к 6 августа. Мы уже смогли благодаря стараниям начальника штаба более свободно разместиться на прежнем командном пункте 23-го УР, где быстро провели ремонт и подготовку помещений к зиме. Теперь мы жили с комиссаром СОР Б. М. Балевым в одной землянке не в Восточном Озерке, а на полуострове Среднем, на берегу ручья Корабельного, хотя я полагал, что в будущем изменю место флагманского командного пункта. Тот же Д. А. Туз и начальник артиллерии И. А. Алексеев лично контролировали перевозку материальной части и установку орудий 140-й батареи. [64]
Это был тогда наш первоочередной объект — 7 августа батарея должна стрелять — ни днем позже.
Поночевный, его комиссар П. И. Бекетов и весь личный состав батареи с таким энтузиазмом отнеслись к появлению у 221-й мощной соседки, что к 1 августа доставили на место, собрали и уложили основания для всех трех орудий 140-й. Поночевный еще не знал, что мы решили именно ему передать под командование новую батарею. Человек, знающий досконально этот участок берега и моря, имеющий боевой опыт и доказавший в последнем бою свое возросшее искусство артиллериста и командира, должен получить в свои руки более совершенное оружие. А на его место решили перевести командира 140-й, оставив там прежнего комиссара П. И. Бекетова и других командиров. Я понимал, что этим, возможно, обижу старшего лейтенанта Соболевского, но интересы службы, особенно во время войны, выше интересов личных, и Соболевский должен это понять. В Поночевном как в организаторе, в командире, в его умении управлять огнем мы уже были уверены — а эти качества важны для командира батареи, которая должна стать самой главной и самой грозной для врага. А Соболевского мы еще не знали, хотя должен сразу сказать, что он показал себя потом неплохим артиллеристом.
Сколько труда нам стоило перетащить от Эйны до места установки три орудийные системы, закрепленные на деревянных санях! Расстояние — 60 километров. Каковы дороги — читатель уже знает, местность пересеченная — холмы да овраги. А каждая система весит 14 тонн. И к тому же над дорогой «мессершмитты», занятые так называемой «свободной охотой»: застигнут трактор, волокущий за собой в облаках пыли огромную пушку, окруженную десятком, а то и более людей, и начнут штурмовать; постреляют людей, покалечат материальную часть, выведут из строя трактор. Вот и думай, что делать дальше. За мое, пока еще короткое время пребывания на полуостровах уже случалось не раз, что истребители противника уничтожали то автомашины, то повозки, особенно лошадей, убивали ездовых.
Все имущество и вооружение 140-й удалось доставить в срок на место. Новых проводок, а потому и обстрелов и бомбежек не было. Помогло нам и то, что именно в это время начальник инженерного отдела Северного флота [65] военинженер 1 ранга Т. П. Ефимов решил создать в СОР строительный участок, который состоял всего из двух офицеров — военинженера 3 ранга Мухина и его помощника воентехника 1 ранга Алексеева. Работали они с полной отдачей и очень помогли нам. Пушки устанавливали под самым носом противника, по существу, на виду, старательно маскируя работу. Без специальных козел и талей на них нечего было и думать о подъеме орудийных систем с саней и установке их на основания, а кустарник, маскирующий батарею, был вдвое ниже самих козел. И все же, считайте это чудом, а точнее, искусством артиллеристов и инженеров — противник не видел производимых работ, не разобрался ни в чем, не только не помешал нам строить батарею, но и потом долго не знал о ее существовании.
Установили орудия — надо еще построить дворики, расходные ниши в них, погреба, командный пункт... Инженерный отдел флота прислал нам очень интересные, я бы сказал, хорошие проекты орудийных двориков. Огромная пушка со щитом была как бы вставлена в защитный поддон; высота бруствера 180 сантиметров. Уж тут весь расчет орудия будет защищен надежно. Дворик кольцевой, достаточно просторный. Чтобы вывести такую батарею из строя, противнику нужно попасть снарядами в каждое орудие. Только в таком случае орудия и люди могут быть уничтожены. Разрыв же снаряда рядом, даже возле дворика, вреда не нанесет.
7 августа, точно в срок, все работы на 140-й были закончены. Поночевный, уже назначенный командиром этой батареи, мог ее отстреливать. Но стояла слишком ясная погода. Нам не хотелось пробной стрельбой открыть противнику батарею, на которую возлагали столько надежд. Артиллеристы и в этот день продолжали строительные работы. С помощью инженеров они построили не только хорошие и глубокие кольцевые дворики для орудий, правда в дереве, а не в бетоне, как хотелось, но и погреба, и новый КП. Все было сделано добротно. Комиссаром у Поночевного был старший политрук И. X. Виленкин. Он помогал новому командиру найти контакт с личным составом.
На другой день утро было холодное, пасмурное, накрапывал мелкий, надоедливый дождь, небо затянуло низкими тучами. Батарея этим воспользовалась, отстреляла [66] все три орудия — все оказалось в норме — 140-я вошла в строй.
А в Эйне, на другой стороне нашего плацдарма, стремительно накапливались грузы — пушки 76-мм и 45-мм, минометы 120-мм и 82-мм, все, что требовалось в связи с переформированием 135-го полка и 12-й бригады. Надо было заново создавать в этих соединениях артиллерийские, минометные, противотанковые дивизионы, минометные батальоны. Кроме того, шел завоз строительных материалов, главным образом леса, шло продовольствие для зимы. Впору радоваться, а нам хоть плачь: нечем вывозить, и каждый час ждешь, что все это богатство противник разнесет в прах. Транспорт и ПВО — что делать, где их взять? С ума можно было сойти, придумывая всевозможные комбинации с перевозкой, с перевалкой грузов. А штаб флота твердо стоял на своем: пока светло — все в Эйну, в Мотку никого не пускали.
Сначала как будто нам везло. Три дрифтербота, охраняемые тремя катерами МО-131, МО-134 и МО-135, доставили в Эйну 8-й лыжный батальон — это 311 бойцов для пополнения по усмотрению СОР различных частей. Разгрузились благополучно. Я приказал весь батальон передать в новую 254-ю бригаду. На тех же дрифтерботах мы отправили на Большую землю 100-й погранотряд.
Но вот в начале августа в ту же Эйну буксир привел баржу с тремя сотками новой береговой батареи — 232-й. Ее личный состав под командой старшего лейтенанта Г. И. Захарова в течение двух суток непрерывно разгружал баржу. 104-й артполк выделил туда четыре трактора, авторота тыла — несколько грузовиков. К утру 6 августа батарея и весь личный состав были на берегу. Но на барже оставались еще грузы для нашего тыла и для инженерной службы. На разгрузку встала рота 12-й бригады.
В полдень внезапно налетели 12 бомбардировщиков Ю-88 и 4 «мессершмитта». Они сбросили на причал, на баржу и на берег более 25 крупных фугасных бомб. В борта баржи, пробитые осколками, хлынула вода. Солдаты и матросы бросились спасать груз, хотя бомбежка продолжалась. Один боец был убит, четверо ранено.
Узнав об том, я немедленно отправил телеграмму в штаб флота, настаивая срочно прислать нам зенитные батареи. [67] Теперь под ударами авиации оказались не только позиции Поночевного, но и Эйна. Едва ушла телеграмма, как противник теми же силами плюс один Хе-113 повторил налет на Эйну и сбросил 30 авиабомб, но уже на жилые землянки, на устроенные в земле склады тыла и на дорогу, ведущую из бухты в глубь полуострова. Три склада были разрушены, один боец убит, один ранен.
Между налетами прошло меньше четырех часов. Похоже, что одна и та же авиачасть или группа самолетов, базирующаяся где-то близко, слетала в Эйну, отбомбилась, обнаружила склады, вернулась на свои аэродром, доложила начальству, получила новое задание, зарядилась бомбами и повторила налет.
Услышали наконец наш крик души: через двое суток в Эйну пришла баржа с двумя батареями, личным составом зенитчиков, боезапасом и полным комплектом материалов для установки восьми зенитных орудий и строительства укрытий для артиллеристов. Вот это дело! Но, увы, опять нам прислали 45-мм зенитки...
На вооружении флота эти пушки появились еще до войны, и их считали универсальными — угол возвышения достигал 85 градусов. Дальность стрельбы — 40–45 кабельтовых. Создали их для вооружения малых кораблей, главным образом для малых охотников за подводными лодками, но не знаю почему, скорее всего в спешке, сорокапятка вдруг получила ничем не оправданное распространение и в береговой обороне флотов как противокатерная пушка. На Севере я убедился, что ее всюду используют уже как пушку зенитную. Только год спустя, после двух лет войны, было признано, что эти пушки не годны как боевое средство ПВО по многим причинам: малая скорострельность, недостаточная мощность снарядов, очень плохой прицел для стрельбы по самолетам и т. д. Но то в середине сорок третьего года. А в сорок втором сорокапятка еще была «в моде».
Военный совет флота, прислав эти две батареи, сообщил и свое указание, куда какую ставить: одну для прикрытия будущего оперативного аэродрома в Зубовке, вторую в Эйне. Зачем в Зубовке, если там еще нет ни аэродрома, ни самолетов, мы не понимали. Поставить бы обе в Эйне, которую бомбят изо дня в день, да еще в такую пору, когда мы получаем оружие и боезапасы. Но приказ есть приказ. [68]
Выполнив его, мы написали обстоятельный доклад Военному совету флота, высказав при этом свое мнение, что обе установленные нами батареи особого значения для обороны объектов с воздуха не имеют, и настоятельно попросили прислать две-три зенитные батареи калибра 76 и 85 мм.
Забегая вперед, должен сказать, что наши просьбы не оставались безответными. Только не все сразу. В первой половине августа, кроме этих двух зенитных батарей, мы ничего не получили. 15 августа в Эйну пришел буксир с баржой. В ней оказались девять прожекторных станций на специальных автомобилях. В наше распоряжение прислали 426-ю прожекторную зенитную роту старшего лейтенанта Шпинькова, но я решил использовать ее для батарей 113-го артдивизиона. Нам нужны были в это время не зенитные, а береговые прожекторы — скоро белые ночи кончатся, настанет тьма, надо быть готовыми к тому, что в темное время суток противник усилит проводку кораблей в Петсамо-вуоно.
Но вскоре пришел наконец приказ командующего о передаче СОР управления 112-го отдельного зенитного дивизиона и трех 76-мм зенитных батарей. Вот это очень серьезное усиление. По сути дела, создавалась основа ПВО полуостровов. Приказ обязывал меня выбрать к 1 сентября огневые позиции для этих батарей. Я поручил это Д. А. Тузу. Вместе с офицером штаба майором П. Е. Выдряковым, командиром по оперативной части зенитной артиллерии, начальник штаба быстро выбрал все три позиции: одну в западной части Среднего для прикрытия 113-го артдивизиона и боевых порядков второго боевого участка. Именно там стояли батареи, сильно мешающие противнику и ставшие постоянным объектом его воздушных атак. Я одобрил этот выбор. Другую позицию в Эйне я тоже утвердил без колебаний. Третья, по предложению начальника штаба, должна была прикрыть оперативный аэродром в Зубовке и наиболее вероятный район высадки десанта.
Я утвердил выбор всех трех позиций и доложил об этом в Полярное — возражений не было.
Но вернемся к текущим августовским делам. Каждый день приносил что-нибудь новое. Новые люди, новые события. Мы закончили в срок переформирование бригад и частей. Командиром 349-го отдельного пулеметного батальона [69] назначили капитана Яковлева, комиссаром — старшего политрука Могущева. Из Мурманского укрепленного района прибыл майор С. С. Кутейников, назначенный командиром 145-го отдельного артиллерийского дивизиона береговой обороны. На должность коменданта полуостровного сектора приказом наркома был прислан гвардии подполковник К. В. Радовский, до того черноморец. Там он командовал отдельным гвардейским артиллерийским дивизионом, имел награды и, судя по личному делу, был опытным боевым командиром. Правда, я так и не понимал, каковы будут взаимоотношения между комендантом сектора и начальником артиллерии. Из Москвы прибыл на полуострова и начальник тыла СОР интендант 1 ранга А. С. Кудрявцев. Самому факту назначения начальника тыла я был рад, но Кудрявцев произвел было на меня невыгодное впечатление: какой-то вялый, истощенный, бледный. Справится ли он с такой большой работой и в таких сложнейших условиях, как в Заполярье? О своих сомнениях я тут же написал в Москву начальнику тыла Военно-Морского Флота СССР генерал-полковнику С. И. Воробьеву. Тот не заставил долго ждать ответа. Хорошо отзываясь о Кудрявцеве, он твердо заявлял, что этот командир справится с любой работой в любых условиях. Прав оказался Воробьев, а не я: Андрей Сергеевич Кудрявцев отлично работал на полуостровах, и мне ни разу не пришлось вмешиваться в его хозяйство.
А на переднем крае к этому времени стала активнее действовать 254-я отдельная морская стрелковая бригада подполковника Косатого, созданная на базе его же полка. Нам как раз был объявлен знаменитый приказ Верховного Главнокомандующего № 227 «Ни шагу назад!» Таков был и наш твердый закон. Мы все были готовы отдать свою жизнь, но не уступить врагу ни метра своей земли.
Политические органы и все коммунисты разъясняли бойцам положение на фронтах, не скрывая ничего. Дела были невеселые: гитлеровцы — на Дону, создан Сталинградский фронт, а это значит, что враг уже на Волге. Но вместе с тем немцы наступали теперь не теми темпами и не на таком широком фронте, как в сорок первом году. Они явно выдыхались. Вот так, и сурово, и подбадривая, вселяя веру в нашу стойкость, силу и возможности, мы разговаривали с бойцами. А противник именно в это время [70] стал забрасывать нас листовками с самолетов, восхваляя успехи своих войск на Волге и Северном Кавказе.
Не подтверждала ли подобная психологическая атака, что противник готовится и у нас к наступлению?
Для вновь созданной 254-й бригады главной задачей по-прежнему оставалась оборона перешейка, но основой боевого обеспечения этой задачи — разведка. Те солдатские книжки из 388-го пехотного полка, собранные в бою в ночь на 2 августа, не давали нам права успокоиться. Наоборот, надо добывать новые сведения, нужны пленные. Надо, в конце концов, самим искать бреши в обороне противника. Если противник действительно готовится к наступлению, необходимо во что бы то ни стало выяснить его намерения.
11 августа на рассвете взвод разведки бригады пытался захватить пленных на восточных склонах той же левой сопки хребта Муста-Тунтури, но на полкилометра западнее места боя в ночь на 2 августа. Внезапной атакой наши разведчики застали врасплох небольшую группу солдат в немецких окопах, но в плен взять никого не удалось.
15 августа, опять на рассвете, разведку боем вела усиленная рота 3-го батальона бригады. Она вклинилась в глубину немецкой обороны, захватила три пулеметных дзота, четыре окопа, две землянки, отбила при поддержке батарей 104-го артполка две контратаки целого немецкого батальона, в свою очередь поддержанного мощным огнем минометов и артиллерии, и после упорного боя отошла к своим позициям. Боевую задачу эта разведка выполнила, выявив большое число новых огневых точек. Значит, противник на нашем участке усилился.
Но пленных опять не было. Притащили после такого боя лишь солдатские книжки и медальоны.
На этот раз и документы кое-что разъяснили: они принадлежали унтер-офицерам и солдатам 193-го пехотного полка. Новый полк — раньше его здесь не было! Противник либо сменил на перешейке части, либо усилил их. Разведку надо продолжать — планомерно и непрерывно.
На следующий день два наших взвода, преодолев сильный ружейно-пулеметный огонь, опять вклинились в оборону врага на южных склонах хребта Муста-Тунтури и захватили несколько огневых точек. Бой за эти точки [71] продолжался больше суток. С помощью батарей 104-го артполка разведчики отбили все контратаки. Противник в этом бою потерял не менее 60 солдат и офицеров убитыми и, полагаю, значительно больше ранеными. Документы вновь подтвердили присутствие 193-го полка и 1-го батальона 388-го полка. Но пленных опять взять не удалось.
Надо было одновременно искать возможности захвата «языка» и на других направлениях.
По-прежнему нарастало напряжение в Эйне и у Поночевного. 21 августа в середине дня при отличной видимости, в разгар разгрузочных работ на Эйну налетели 23 пикирующих бомбардировщика Ю-87 и 6 «мессершмиттов». Мотоботы и парусно-моторная шхуна «Венера» разгружали боезапас, продовольствие, строительные материалы. Счастье, что боезапас сразу же после разгрузки отвозили на несколько сот метров от пирса в глубь полуострова. Бомбежка была прицельная — по кораблям и причалу. Немцы сбросили больше 70 фугасок. Осколками бомб повредило один мотобот и шхуну «Венера», ранило семерых бойцов, были убиты две лошади и сожжена автомашина. Но могло быть хуже — боезапаса накопилось возле Эйны очень много.
Батарея тех самых сорокапяток, которую мы недавно получили и установили в Эйне, дралась отважно, отбивая воздушные атаки. Но что она могла сделать при своей малой скорострельности, примитивных прицелах и без центральной наводки?
На другой день, когда Эйна по какой-то случайности, иначе не назовешь, не обстреливалась и не бомбилась, пришла баржа с долгожданными стотридцатками для Майнаволока. Конечно, если по-честному, не так уж долго ждали — недели две-три после нашего запроса, но мы, естественно, были нетерпеливы и в той обстановке вели счет на часы.
Еще до получения этих пушек я знал, что 556-я батарея — четырехорудийная, в то время как 140-я, самая для нас тогда важная в тактическом отношении, трехорудийная. Когда еще придется стрелять с Майнаволока, неизвестно, а 140-я сразу вступила в бой. Потому я заблаговременно, до доставки пушек, запросил у командующего разрешение одно из орудий передать Поночевному, а на Майнаволоке установить только три стотридцатки. [72]
На Среднем в это время уже была установлена на огневой позиции и трехорудийная 100-мм батарея № 232. Но в бой она еще не вступила, хотя все работы были закончены. Блокаду пока осуществляли батареи Поночевного и Соболевского.
Что-то не ладилось у них в первых боях. Глубокой ночью 15 августа командир дивизиона объявил боевую тревогу сразу же, как только с вражеского берега начались дымопуски. Наши дальномеры, а их уже было три, обнаружили в просветах между завесами два тральщика, проводящие в Петсамо-вуоно большой танкер, охраняемый к тому же двумя сторожевиками по бортам (очевидно, от возможных атак подводных лодок). Танкер — серьезная, важная цель, и обе действующие батареи открыли по нему огонь. Началось обычное — бомбежка, штурмовка, карусель из 15 «юнкерсов» и 4 «мессеров». Больше всего страдала 221-я, хорошо известная противнику, легче пришлось Поночевному, так как его батарею еще не знали. Танкер оказался за плотной дымовой завесой. Поночевный перенес огонь на тральщик, попал в него одним снарядом. Тральщик окутался дымом и паром, вышел на строя и устремился в Петсамо-вуоно. Из 56 фугасных бомб ни одна не попала в орудия. Зато зенитчики, какая из батарей — не знаю, сбили один Ю-87.
Такой успех зенитчиков понятен: фашисты привыкли к безнаказанности, действовали нахально и за это поплатились.
А вот результатами береговиков мы были недовольны. Возможно, сказалось перемещение командиров, хотя в будущем было доказано, что сделано оно было правильно. Но в данном случае для каждого из них бой проходил в непривычных условиях, с новыми помощниками и незнакомыми расчетами, ни один из них не успел за неделю освоиться, изучить качества материальной части и в полной мере использовать ее.
Раз танкер прошел в Петсамо-вуоно, значит, он ошвартуется для разгрузки у топливного пирса в Лиинахамари. 140-я имела дальность в полтора раза большую, чем старая батарея, и я приказал Поночевному произвести налет на Лиинахамари. Около 5 часов, впервые в истории этой войны на Севере, порт Лиинахамари был обстрелян береговой батареей с полуострова Средний. Мы ударили по больному месту противника. Минут через 10–15 после [73] начала налета на батарею Поночевного обрушился ответный огонь немецких батарей. Но никакого вреда они не нанесли.
Следующей ночью в Петсамо-вуоно прошли, прикрываясь дымовой завесой, три быстроходные десантные баржи противника. Результатов нашего огня по ним мы так и не увидели.
Потом настало несколько спокойных дней. Батареи привели себя в порядок. Поночевный воспользовался передышкой, чтобы вырыть котлован для четвертого орудия. Когда это орудие вместе с расчетом Кошелева привезли к Матти-вуоно, уже было готово основание, и к 1 сентября 140-я стала четырехорудийной.
В конце августа ночью у самого входа в Петсамо-вуоно лучи прожекторов нащупали сразу пять БДБ, охраняемых двумя сторожевыми катерами. Обе действующие батареи дивизиона Космачева открыли огонь и с дистанции около 70 кабельтовых одним снарядом поразили головную баржу. Стрельба продолжалась, но уже наугад — сквозь дымовую завесу, под огнем двух 105-мм немецких батарей, выпустивших по нашим позициям без результата более полусотни снарядов.
Анализ боя показал, что мы еще не умеем действовать ночью совместно с прожектористами. Из 200 выстрелов результативным оказался один. Только один, полпроцента истраченного боезапаса. И это при небольшой дистанции от цели и при стесненных для противника условиях маневрирования. Конечно, низкобортная БДБ — цель трудная, но не настолько, чтобы так неудачно стрелять. Похоже, каждая из батарей стреляла сама по себе, мешая одна другой. Дивизионной стрельбы, управляемой командиром дивизиона, не было.
Вывод первейший: надо срочно переводить штаб и КП Космачева ближе к Матти-вуоно и обучать батарейцев совместным действиям с прожектористами. Хорошо, что мы перенацелили зенитную прожекторную роту — поместили ее в расположении береговых батарей. С наступлением полярной ночи возрастет интенсивность проводок конвоев в Петсамо-вуоно, и прожекторы в такое время — ценнейшее оружие. Теперь у береговиков десять прожекторов, и противник начнет охоту за ними. От комдива зависит судьба дела: сможет он хорошо продумать организацию работы прожекторов — они станут неуловимыми [74] для артиллерии противника, и цель всегда будет хорошо освещена.
На все необходимо время. Хоть малое, но время для обучения, для тренировок. А пока БДБ прорывались в Петсамо-вуоно. По ним уже вели огонь все три батареи космачевского дивизиона и одна из 104-го полка. А толку пока мало: поразит снаряд головную БДБ, остальные, да и эта за ними, укроются за дымовыми завесами и уходят к Лиинахамари. В одну из ночей Поночевный трижды бил по причалам Лиинахамари, израсходовал полсотни выстрелов, но мы не знали, попал он или не попал. Мы не знали также и где разгружаются БДБ. Танкер идет к топливному пирсу — это ясно, туда и бей, А БДБ могут ошвартоваться в любом месте. Так что бить приходилось вслепую.
Для нас было неожиданностью, когда однажды около шести утра из Петсамо-вуоно вышли, направляясь на запад, два больших транспорта, сопровождаемые тремя тральщиками и двумя сторожевыми катерами. Открыли огонь, стреляли наши неплохо — снаряды рвались у бортов транспортов. Два снаряда попали в головное судно. Потом дымзавеса, ответный огонь фашистских батарей на подавление. Когда все кончилось, когда рассеялся дым, наши увидели, что транспорты исчезли. Спрашивается: из Петсамо-вуоно ведь вышли два транспорта, но как они туда попали, когда они туда прошли? Прозевали мы их? А где тот громадный танкер, ушел или добит у причала?
Нет, одних прожекторов нам мало. Мало и одних батарей. Блокировать Петсамо-вуоно надо совместно с силами флота. Мы не знали тогда, какие в нашем районе есть силы, действуют ли торпедные катера. Мы продолжали укреплять космачевский дивизион, помогая ему всем, чем могли.
Высвободилась 6-я батарея 104-го полка, стоявшая на высоте 200,0. Я приказал тут же перевести ее со второго боевого участка на первый, на выбранную для нее огневую позицию у ручья Корабельного, усилия таким образом сухопутную оборону. Так мы начали осуществлять задуманное — собрать почти весь 104-й артполк в мощный кулак против Муста-Тунтури. А там, на втором боевом участке, теперь действовала 232-я береговая батарея. Космачев уже строил свой командный пункт на новом месте, [75] подальше от этой батареи, но ближе к Поночевному и Соболевскому. Оттуда ему лучше будет руководить боем всего 113-го дивизиона. Из Вайтолахти мы решили переместить в Матти-вуоно 99-ю батарею зенитных автоматов. Штаб флота поддержал нас и присвоил этой батарее номер 225. Решился я и на то, чтобы забрать с Цыпнаволока еще одно 37-мм орудие и присоединить его к тем двум автоматам, которые когда-то на свой риск и страх перевел сюда, в Матти-вуоно, полковник Жуков. Командующий одобрил и это решение. Так возникла 149-я зенитная батарея. Пока мы ничем больше не могли помочь героическому 113-му береговому дивизиону.
Кроме этих забот много сил поглощала еще одна, пожалуй, наиглавнейшая — широко развернутое строительство оборонительных сооружений. Помимо упомянутых 400 дотов и дзотов за два месяца мы запланировали создать большое число других фортсооружений и установить много километров проволочных препятствий. Весь этот объем работ делился на две очереди: первая — к 20 августа, вторая — к 1 октября. Когда все работы будут выполнены, оборона, по нашему замыслу и расчетам, должна стать настолько прочной, чтобы отвечать немаловажному для второго года войны фактору: если противник надумает взломать ее или найти в ней брешь любой ценой, то эта цена должна быть наивысочайшей. Надо вынудить его привлечь против нас, а значит, отвлечь с других фронтов максимальное количество войск. На укрепление обороны нас наталкивала обстановка, трудности маневра резервами на полуостровах, особенно на Рыбачьем. Открытая поверхность этого полуострова, большие пространства, господство над ними вражеской авиации и полное отсутствие транспорта для перевозки войск к местам возможной высадки десантов — вот что не только затрудняло маневренное использование расположенной там бригады, но и обрекало заранее маневр на провал. А ведь прежнее командование УР рассчитывало именно на маневренное использование морской бригады. Вряд ли противник допустит в светлое время подобный маневр пехоты, да еще пешком на расстояние суточного перехода.
План предусматривал значительное усиление обороны первого боевого участка — построить не только большое число дотов и дзотов на переднем крае обороны, но и заново [76] создать вторую полосу обороны на южных скатах высоты 342,0, высоты 138,9 и далее вдоль безымянного ручья до берега губы Кутовая.
Заново строилась оборона второго боевого участка: в районе Матти-вуоно, где находились огневые позиции батарей, блокирующих Петсамо-вуоно, на господствующей в этом районе высоте 200,0, в Пумманках, где был причал и незаконченный оперативный аэродром, и на уязвимом, опасном с точки зрения возможности высадки десанта перешейке между полуостровами. Всюду решили создать мощные опорные пункты.
Значительно укрепляли мы и полуостров Рыбачий. Новый мощный опорный пункт в Зубовке, такой же опорный пункт в южной части полуострова, перед перешейком. Этот район приобретал для нас большое значение еще и потому, что на высоте 159,0 мы наметили создать главный командный пункт СОР, или, как принято было его называть, флагманский командный пункт (ФКП). Усиливалась противодесантная оборона всей западной части Рыбачьего — губы Скорбеевка и Керванто-лахти.
Словом, план большой, а времени мало. Уверенности в сроках у меня, признаться, не было. Подадут вовремя материалы по нашей заявке, выдержим сроки. Но подадут ли?
С нашими заявками было так. Начальник инженерного отдела флота Т. П. Ефимов сразу же предложил использовать для фортсооружений железобетонные блоки. Предложение разумное. Я достаточно хорошо знал такое строительство на тыловых рубежах обороны Ленинграда. Доты из блоков собирать легко, не нарушается маскировка, хотя живучесть их значительно меньше, чем у обычных, сделанных из железобетона. Но вся беда заключалась в том, что пока к нам поступили только предложение и чертежи. Самих блоков не было. А время шло. Намерения отличные, но мы не могли ждать, значит, надо строить не из блоков, а из того, что есть. Начальник инженерного отдела флота одновременно с предложением о блоках и чертежами, нам присланными, известил, что в августе мы получим 2 тысячи кубометров леса круглого, еще 12 тысяч кубометров — до конца года и 500 тонн цемента — в августе и сентябре. Не стану перечислять всего обещанного. Железобетонных блоков тоже посулили 30 тысяч штук. Но материалы шли скудно. [77]
Не хватало у флота мотоботов и барж, а в Эйне причалов и автотранспорта.
В середине августа в Эйну пришли обещанные командующим шесть мотоботов. Мы тут же стали перебрасывать на них в Озерко часть грузов, и нам сразу стало легче.
Пришлось подгонять, торопить командиров бригад и батальонов. Они, как говорится, разворачивались со скрипом. Им же надо было не только строить каждый дот или дзот, но и выбирать для него место, делать разбивку на строительной площадке. Надо бы иметь хорошего офицера-фортификатора, чтобы все сделать грамотно, правильно. А у нас его не было.
Когда настало время подвести итоги сооружения первой очереди обороны, стало досадно, что так неровно идут работы. 347-й отдельный пулеметный батальон майора Лоханского план строительства первой очереди выполнил в срок, 12-я бригада не успела достроить 12 дзотов, а 254-я бригада построила всего два. Пришлось скрепя сердце перенести срок на 1 сентября. Только Лоханский уже 21 августа приступил к строительству сооружений второй очереди.
Когда кончились эти десять суток, мы уже были в лучшем положении. Полностью выполнила план 254-я бригада. Зато отстала 63-я: вместо 54 фортсооружений она построила 25.
Как же так получилось в хорошей, сильной бригаде Крылова? Разобрался: Косатый, пользуясь моим приказом снабжать его бригаду в первую очередь, забрал то, что полагалось дать другим. За такое неразумное распределение материалов пришлось строго взыскать с наших инженеров. [78]